Текст книги "Санаторий «Сказка» (СИ)"

Автор книги: Олли Ver

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Олли Ver
Санаторий «Сказка»

Глава 1. Неудачница

– Послушай, мы же договаривались… – шипела я в трубку, всеми силами стараясь сдерживаться от того, чтобы не сорваться на истеричный визг. Ненавижу себя, когда начинаю визжать, а потому стискиваю зубы, зажимаю кулаки в бессильной злобе, и искренне жалею, что нельзя задушить человека по телефону. – В субботу, в семь вечера. Сегодня – суббота. Половина восьмого! Какого черта? Где вы?

На том конце трубки послышался спокойный голос, который терпеливо и нарочито медленно объяснял мне то, что я уже слышала. И вроде бы не дурак, но делает вид, что не понимает – я переспрашиваю не потому, что чего-то не поняла, а потому, что наглость его перешла все мыслимые и немыслимые пределы. А главное – мне нечем бить. Вот это, пожалуй, бесило больше всего.

– Какой, к черту, отпуск?

Снова тихие и спокойные доводы на том конце трубки.

– Почему ты мне об этом не сказал? Нет, ты не говорил. Я бы запомнила. Нет, ЭТО я бы точно запомнила!

Снова поток слов, обезоруживающих и оттого взвинчивающих мои нервы до предела. Но я по-прежнему держусь, закрывая глаза и выдыхая через нос:

– И когда ты ее вернешь? В следующую субботу? А детский сад? Какое заявление? Когда ты его написал? А мне почему не сказал? – тут я взвизгнула, как дворняга, которой перепало сапогом по ребрам. Тихие и невозмутимые слова ложились наперевес моим, и весомость им придавало именно спокойствие, которое сочилось из каждой буквы, произнесенной им на том конце «провода». Ненавижу его!

– Ты должен был предупредить! – заорала я. Все-таки он заставил меня разораться. Заставил чувствовать себя психованным той-терьером. – Ни хрена ты мне не говорил!

Несколько слов на том конце трубки.

– Когда? Три недели назад?

И тут я во всех красках вспоминаю тот разговор от первого до последнего слова – он говорит мне, что собирается взять короткий отпуск, всего на неделю, и поехать в деревню, где живет мать Оксаны. Пуговицу он забирает с собой, чтобы та пересидела самую жаркую неделю лета вдали от города, поближе к воде. Когда это было точно, не помню, но зато припоминаю, почему мой мозг вычеркнул эту информацию – любое предложение, которое начинается, заканчивается или содержит имя его новой пассии, автоматически вычеркивается из моей головы, как нечто инородное, дабы не травмировать и без того расшатанную психику.

Я подскочила с дивана и быстрым шагом направилась к сумке, которая осталась в коридоре:

– Тебе трудно было напомнить? Ты хоть представляешь, сколько всякого дерьма у меня в голове, и ты хочешь, чтобы я помнила каждое событие, о котором ты упоминаешь вскользь? – я судорожно ищу пачку сигарет, но та как сквозь землю провалилась. И когда он начинает говорить мне, что напоминал об этом еще раз ровно неделю тому назад, я забываю о сигаретах и срываюсь на черный мат. Слова, грязные, мерзкие, пустые, льются из меня, не принося никакого облегчения, но остановить их поток я уже не могу. Я устала, я взвинчена, я доведена до отчаянья и хочу курить. Я больше не контролирую то, что льется из моего рта, и я чувствую, как стыд заливает меня холодным потом, с головы до ног. Я бросаюсь в него всякой мерзостью, всем, что попадается по руку взбешенной истеричке внутри меня, в надежде попасть в «яблочко» хоть одним из миллиарда сказанных мною слов, но когда я замолкаю, выпотрошенная и обессиленная, все тот же спокойно-сочувствующий тон красочнее любых нецензурных слов говорит о том, насколько я далека от цели. Плевать ему на мои истерики, плевать ему на то, что я говорю и как. Он хочет побыстрее закончить этот разговор и нажать «сброс вызова».

К горлу подступает ком:

– Дай мне поговорить с Сонькой.

Он зовет ее к трубке, и я отчетливо слышу, как, где-то на заднем плане, она кричит ему, что пошла в туалет. Он передает мне ее слова. На самом деле мы оба знаем, почему она не хочет говорить со мной – слышала мой истеричный лай в трубке. Она терпеть не может, когда я кричу и теперь, когда есть возможность придумать небылицу, которой я буду вынуждена поверить, она рада тому, что не придется слушать мой охрипший голос и нервное, отрывистое дыхание.

– Передай ей, что я ее люблю, – быстро говорю я и бросаю трубку.

Единственная причина, почему я не швыряю телефон в стену, это то, что он стоит шестьдесят тысяч. Помня об этом я аккуратно кладу его на столик в прихожей и думаю – на хрена мне телефон за шестьдесят тысяч? Мне что, пятнадцать лет, чтобы хвастаться им перед подружками? Или меня обязывает статус? Или телефоны теперь приравняли к недвижимости, и его цена не только не упадет, но и приумножится с годами? Нет, нет и снова нет. Просто я, следуя стадному инстинкту, ведусь на то, что «круче». Новая (но по-прежнему, самая дешевая в моем дворе) тачка за неподъемные для меня деньги (в кредит, разумеется), спортзал – трижды в неделю, безуглеводная диета, парикмахер, косметолог с полным набором услуг, включая депиляцию всего моего тела раз в три недели, и ради чего? Последний раз мужик в моей постели был полгода назад, и те полтора раза, что мы занимались сексом, были самыми бездарными за всю мою жизнь. В самый ответственный момент позвонила его, как оказалось, не такая уж и бывшая, жена и пригрозила в случае неявки выкинуть его на улицу, как плешивого кота. Плешивый кот поспешно оделся, оставив меня ни с чем.

Где же эти чертовы сигареты!?

Я взяла сумку и вывернула ее наизнанку, чувствуя, как комок в горле начинает клокотать, превращаясь в полноценную истерику с воем и рыданием. Всеми силами держа себя в руках, я рыскала по содержимому моей сумки, вывалившемуся на диван. Ну же! Где они? Я же помню, что… Вот! Нашла.

Я открыла пачку – пусто.

Твою мать!!!

Я села на пол и зарыдала от всей души. Меня подбрасывало от слёз, я еле дышала, и все, что мне оставалось, – это закрывать рот руками, чтобы соседи не подумали, что меня здесь режут живьем. Я с упоением скулила в собственные кулаки, чувствуя, как тоска, обида и что-то там еще медленно просачиваются из моих глаз, оставляя меня без сил. Я ненавидела всех и каждого в этом гребаном мире и все, о чем я могла думать – это о моем бывшем муже. Ненавижу его. Ненавижу его больше всех на свете! Этот подонок буквально расцвел после развода, и если у меня все шло так же, как и «до», то у него дела определенно пошли в гору во всех аспектах его и без того идеальной жизни. Через месяц после штампа об освобождении его повысили, словно только этого и ждали, благодаря чему он смог купить квартиру (эту он оставил нам с Пуговицей), потом появилась машина в пять раз дороже моей, а следом не заставила себя долго ждать и пресловутая Оксана. Но больше всего меня бесила не она, не тачка и не квартира, и даже не все это вместе взятое, а то, как естественно к нему в руки шло благополучие. Никогда он не надрывал задницу на работе, никогда не кричал на подчиненных, никогда не вылизывал зад начальству. Он никогда не приходил с работы уставшим или в дурном настроении. Все-то него ладилось и дома, и на службе. Я же, чтобы стать начальником отдела по работе юридическими лицами, вытягивала струны из собственных жил, вставляла их в балалайку и плясала с медведями на ковре у директора филиала. А вот что меня пугало ПО-НАСТОЯЩЕМУ, так это то, что Сонька все это видела. Видела и тянулась к тому, кто сильнее, мудрее, спокойнее. Я понимаю – она еще не знает слово «успех», и его значение для нее равно нулю, но она понимает подспудно, бессознательно, что он лучше меня. Я зарыдала с новой силой, давясь своими кулаками. Я вспоминала, как она смотрит на него – его голос, спокойный и тихий, завораживает её, его улыбка всегда зеркально отражается на её, лице и всё, что он говорит, она принимает на веру. Мне, чтобы убедить ее в полезности супа, приходиться глотку надрывать, а ему достаточно лишь поставить перед ней тарелку. Девочки тянутся к отцам – это не стало для меня новостью. Новостью для меня стало то, что при этом она напрочь отворачивалась от меня. И ладно бы я кричала или хоть раз подняла на неё руку. Нет. Соня – единственное создание на Земле, которое никогда не попадает под жернова моего настроения, каким бы хреновым оно ни было. Но она видит и слышит, как я общаюсь с остальными, и временами мне кажется (а возможно, так оно и есть на самом деле), что ей стыдно за меня. Смотрю в ее голубые глазенки и вижу сочувствие. Взрослое, не по годам осознанное. Ей меня жаль. Она не хочет становиться мной уже сейчас, когда ей всего шесть. А что будет в тринадцать? Я ее теряю. Она ускользает из моих рук, как вода сквозь решето, и я совершенно не представляю, что мне с этим делать.

Слезы иссякли. Осталась пустота. Я смотрела на узор, вьющийся по обоям и не думала ни о чем. Голова моя звенела от слез и вакуума, а душа онемела. Хочу курить.

Я поднялась и медленно начала одеваться. Эта неделя выдалась относительно прохладной и на редкость дождливой. Дождь зарядил с понедельника и закончился только сегодня днем, а вот с началом следующей недели в город придет небывалая жара. Десять часов, наконец, стемнело. Я надела джинсы и тонкий свитер, завязала «хвост» и вышла из дома в ближайший магазин.

Темная, прохладная ночь скрыла от всего мира мое заплаканное лицо, и мне было приятно находиться под её маской. Я вроде как была среди людей, но при этом они не видели отчаянья, застывшего на нем. Им не было дела до меня, а мне до них. Быстро забежав в супермаркет и получив желаемое, я выбежала на улицу, подальше от искусственного света, в естественный мрак ночи. Как вампир. Зайдя за угол дома, я открыла пачку и закурила. Сколько раз я бросала курить – и вспомнить сложно, но почему-то именно сейчас мне стало отвратительно. Стыдно, что я не могу справиться даже с такой ерундой. Если мне не по зубам распрощаться с вредной привычкой, то, как же я планирую…

Мобильный завибрировал. Я вытащила телефон из кармана, надеясь, что Сонька все-таки решила пожелать мне спокойной ночи, но на экране высветилось «Света». Я подняла трубку:

– Привет.

– Привет, Мариш, как дела?

– Бывало и лучше, – ответила я на выдохе, глядя, как белый плотный дым рассеивается в иссиня-черной тьме.

– Что случилось? – напрягся голос на том конце трубки.

Я вкратце пересказала ей суть телефонного разговора, но решила опустить тот момент, где я сползаю по стене и рыдаю, как ополоумевшая.

– Сволочь, – кратко подвела черту подруга, в очередной раз подчеркивая тот факт, что она всецело на моей стороне. – Слушай, так может, ты с нами рванешь?

– Куда?

– В «Сказку».

– В десять вечера? Туда же еще ехать полтора-два часа?

– Ну, сегодня мы долетим за часик, правда, Вадик? – на заднем плане послышался веселый мужской голос, полный наигранной бравады. Вадик был чем-то новым. О нем я еще не слышала, значит, Светка подцепила его совсем недавно. Тут в трубке снова послышался её голос. – Кроме того, мы же никуда не торопимся? Покатаемся немножко, а утром вернемся по домам. Завтра же выходной. Ты сегодня одна, так чем дома сидеть, не лучше ли провести этот вечер с удовольствием?

Я задумалась. Думала я главным образом о том, может ли женщина в тридцать шесть лет, занимающая руководящую должность в филиале серьезного банка, будучи матерью и бывшей женой скитаться по сомнительным местам вроде «Сказки»? Ответ был очевиден.

– Нет, Свет, я пас.

Тут свет фар буквально ослепил меня, прижимая к стене. Что-то большое и высокое, вроде «Крузера», совсем немного не дотянуло до меня передним бампером, заставляя меня еще сильнее вжаться в угол дома, где было мое секретное место для перекура. Я подняла руку, пытаясь заслонить глаза от яркого света, бьющего мне в лицо, в то время как в телефоне послышалось:

– Попалась!

Тут же послышались короткие гудки, свет фар погас, и в автомобиле, стоящем прямо передо мной, открылась передняя пассажирская дверь. Я увидела фигуру, идущую ко мне, но разглядеть ее не могла, так как в глазах все еще мелькали «зайчики» от слепящего света и лишь по голосу я узнала того, кто только что говорил со мной по телефону:

– Маринка! – заорала счастливая Светка, подбегая ко мне. – А мы как раз проезжали мимо. Думаю – дай позвоню. А ты, оказывается, ничем не занята. Я-то знаю, где тебя искать… – сказала она и засмеялась.

На меня пахнуло алкоголем. Она, действительно, знает, где мой уголок заядлого курильщика. Мои глаза медленно, но верно обретали зрение, и теперь я, моргая и щурясь, разглядывала слегка захмелевшую, приведенную в полную боевую готовность макияжем и прической, девушку, одетую в такие узкие джинсы, что легко можно было бы разглядеть девственную плеву (если бы она еще была) и столь же откровенную блузку. Светка на шесть лет младше меня и пока ей еще нравится время от времени вываливать грудь наружу. Миловидная блондинка со вздернутым носиком, пухлыми губками и весьма своенравным характером.

– Я же сказала… – начала я.

– Нет, нет! – перебила меня она и, схватив за руки, потащила к машине. – Я даже слушать не хочу!

– Свет, я серьезно. Мне сейчас не до…

– Тебе никогда не бывает до меня дела. И времени. И… – тут она запнулась обо что-то и пьяненько захихикала. – И еще чего-то там… В общем я даже слушать не хочу, что там у тебя на этот раз. Ты поедешь со мной!

Она упрямо тянула меня к машине, а я упиралась. Но будучи «навеселе» и в отличном настроении, она была сильна как мужик и вот, задняя дверь машины открывается, и я плюхаюсь на заднее сиденье. Ко мне поворачивается самодовольное, улыбающееся лицо, очевидно, принадлежащее Вадику. Вадик – высокий, кормленый детина с плечами боксера-тяжеловеса, бритой наголо головой и улыбкой, полной беззастенчивой похоти.

– Привет, – сказал он.

Инстинкт самосохранения коротко взвизгнул внутри моей головы и потянул меня из машины, но тут на переднее сиденье плюхнулась сама Светка. Она повернулась ко мне, протянула бутылку пива и буквально всучила ее мне. Я взяла ее, чувствуя, как от страха немеет и скукоживается внутри селезенка. Светка, увидев в моих глазах отчаянье, заговорила о Вадике, словно его тут и нет:

– Ты его не бойся. Он на вид только такой страшный. Вадик у нас хирург-травматолог.

– Здравствуйте, – пробормотала я, представляя, как бы лихо улепетывала от него даже с открытым переломом, покажись он мне в медицинском халате со словами: «Нужно вправить кость…» По спине пробежали мурашки.

Вадик дал задний ход, мы вывернули на дорогу и помчались в «Сказку».

«Сказка» находится в ста пятидесяти километрах от города согласно букве закона, но мы домчались за час (Вадик любит быструю езду). Когда впереди замаячили огни, и на нас начала наползать громада, мы со Светкой ахнули.

«Сказка» – это санаторий, что довольно забавно и говорит об отменном чувстве юмора как хозяев этого места, так и местных властей, позволивших зарегистрировать вертеп, как лечебно-профилактическое учреждение. Уж не знаю, как это выглядит на бумаге, но de facto – это крошечный Лас-Вегас. Слово «крошечный» здесь тоже не совсем уместно, потому как, чтобы понять его масштабы, нужно знать, что находится он на территории бывшего металлургического завода, площадью без малого три миллиона квадратных метров, но ходят упорные слухи, что к ним прибавилось еще полтора миллиона свободной площади, примыкающей к нему. Вся площадь огорожена глухой бетонной стеной, высоченной, словно это объект стратегического значения, и откуда-то из-за нее льется яркий свет, который в глухой степи и непроглядной ночи мерцает, как путеводная звезда. Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее был шок от масштабов этого чудища – единый монолит вырастал из темноты ночи, закрывая собой весь белый свет, разрастаясь, как туша исполинского кита, выброшенного на берег, только не видала Земля ТАКИХ китов. Машина мчалась навстречу чему-то, что расползалось по горизонту, закрывало собой звездное небо, и когда мы подъехали к въездным воротам, оно полностью закрыло собой обзор. Стоя в длинной очереди из машин для того, чтобы просто въехать на территорию парковки, мы слышали, как за стенами приглушенно долбят басы какой-то электронной несуразицы, которую нынешняя молодежь зовет не иначе, как музыка. Мы крутили головами, пытаясь прикинуть количество денег, стекающихся сюда, словно намагниченные – подъездная дорожка была забита машинами, и очередь, которую успешно выстраивают в строгий ряд десяток мальчишек в светоотражающих жилетах, кажется огромной живой змеей, которая блестит боками напомаженных авто, стоимость которых лично для меня остается чем-то заоблачным. Свет и музыка, льющиеся поверх бетонной стены, манят людей, как мотыльков на свет, и стоит ли говорить, что ни о какой рекламе речи не идет. Вы никогда не увидите это сооружение по телевизору в пафосном рекламном ролике на местных каналах с затасканными лозунгами и потрепанными девицами. «Сказку» запрещено рекламировать даже после одиннадцати. Запрещены упоминание в СМИ и любая пропаганда, как прямая, так и косвенная, законодательно это предусматривает административный штраф, а потому и в новостях вы никогда не услышите ни слова о «Сказке». Только сарафанное радио. Но, поверьте мне, этого более чем достаточно! Любой половозрелый человек в городе знает, что такое «Сказка» и, несмотря на то, что закон разрешает посещение подобных мест уже с восемнадцати, сам «санаторий» не пропускает на территорию людей, моложе двадцати четырех, а это значит, что еще шесть лет назад Светку выгнали бы отсюда взашей, как малолетку. С чем связана эта цифра доподлинно никто не знает, но зато знают, что за соблюдением этого нехитрого рубежа очень строго следит охрана, коей просто нет числа. Люди (может, выдумывают, а, может, и нет) говорят, что территорию «Сказки» обслуживает собственная армия – легион профессионально подготовленных людей, которые контролируют территорию как снаружи, так внутри самого парка, переодетые в штатское. Это вам не супермаркет охранять. И это совершенно оправдано, потому как, судя по слухам, здесь продается АБСОЛЮТНО ВСЕ – от банального алкоголя всех цветов и степеней опьянения, до тяжелых наркотиков. Все, что может превратить даже самого добропорядочного человека из прямоходящего венца эволюции в дикое зверье о четырех лапах, которое, в самых печальных случаях, и вовсе не в состоянии тащить бренное тело хоть куда-нибудь. Для таких вот «потерянных» здесь существует целый больничный корпус, с реанимацией и огромным штатом врачей, работающих круглосуточно. Государство внутри государства. Свои законы, свои правила и негласные традиции.

Я оглянулась назад и увидела, что позади нас уже негде яблоку упасть – хвост змеи разросся, и последней машины даже не было в поле зрения. Мы довольно быстро продвигались внутри железной змеи, благодаря проворности регулировщиков – мальчики лет по десять передвигались очень шустро и напоминали муравьев – ловкие, проворные, они работали так слаженно, словно родились на каком-нибудь крупном транспортировочном узле, и их воспитали местные логисты. Их худые тела мелькали среди машин, сверкая светоотражающими жилетами, и когда их макушки встречались, обмениваясь короткими фразами, они разбегались так быстро, что ты не успевал понять, как упустил их из виду. Юркие и быстрые, они легко лавировали между машин, и когда подошла наша очередь, а бампер нашей машины вплотную уперся во въездной шлагбаум, один из них – смуглый, голубоглазый – бесцеремонно и громко постучал в водительское окно. Я не смогла сдержать какого-то, совершенно детского, любопытства и вылезла вперед – мне стало интересно посмотреть на одного из этих мурашей вблизи.

Круглое, курносое лицо заглянуло в машину и совершенно не по-детски оценило нас со Светкой, на несколько секунд дольше задержав взгляд на ее груди, нежели на всех нас вместе взятых.

– Двести семнадцать «це», – резко и быстро выпалил он, протягивая нам пластиковую карту с номером парковочного места. – Этаж «минус три». Вас там встретят и проводят, – отрезал он, и пока Вадик лез в карман, доставая из него чаевые, я всматривалась в его лицо и думала – как же четко бросается в глаза его социальный статус – резкий, слегка хрипловатый голос и рот, который ни на секунду не закрывается, жуя жвачку, грубые, быстрые движения, загар дочерна и дикая жажда жизни в наглых, беззастенчиво смотрящих на тебя, глазах. Бродяжка или воспитанник «гетто». И когда Вадик протянул ему сто рублей, тот кинул на них быстрый взгляд, и в его глазах отразилась насмешка, которая быстро скользнула на губы:

– Не, дяденька, нам денег брать нельзя. Проезжайте, – сказал он, и махнул рукой, отходя от машины.

– О, как! – ухмыльнулся Вадик, проезжая под поднимающейся стрелой шлагбаума, и очевидно думая, что он в этом возрасте был бы рад и десятке. Я же в этот момент думала, сколько же нужно платить несовершеннолетним пацанам, чтобы те отворачивались от не самой густой, но все-таки халявы. И не поздно ли мне сменить белый воротничок на светоотражающую жилетку?

Мы въехали на парковку и спустились на три этажа ниже земли – здесь все было забито машинами и людьми. Нашу машину встречал один из мурашей. Подойдя вплотную к капоту, он энергично замахал руками, указывая нам проезжать прямо и направо. Не знаю, откуда он знал номер парковочного места, отведенного именно нам, но когда мы припарковались между Toyota Celica, примерно восьмидесятых годов, и новехоньким CLS, мы увидели над нашим лобовым стеклом табличку «217-C», свисающую с потолка.

Мы выбрались из авто.

– А публика здесь разношерстная, – пробубнил Вадик, подтягивая джинсы на заду и оглядывая море железных коней, припаркованных в строго отведенных ячейках, меж которых, бесконечный поток людей стекался к лифтам, ведущим наверх. Мы, как по команде, посмотрели друг на друга ошалевшими глазами и даже Вадик, который на поверку оказался не только широким, но и неимоверно высоким, глядел на пестроту рябивших тачек и людей ошалелыми глазами и выглядел несколько смущенным. К лифтам мы тронулись гуськом, держась за руки, как послушные первоклашки, потому как в противном случае есть риск потеряться да так, что найти друг друга в этой толпе можно будет, лишь выстрелив из ракетницы. Людей было так много, что пришлось отстоять, пусть и недолгую, но все же очередь, чтобы просто попасть в лифт, и когда мы, наконец, поднялись на поверхность, нас ждала еще одна, на этот раз финальная, очередь – металлоискатель, предъявление удостоверений личности и оплата входного «минимума». В широком сером коридоре с бетонными стенами и низким потолком люди толпились, как сельди в бочке. Входных арок не меньше десяти штук, и у каждой трудились в поте лица по трое человек из охраны. Как ни странно, но большая часть из них габаритами значительно уступали нашему Вадику. Мне это казалось удивительным, ведь огромному мужику проще утихомирить разбушевавшихся гостей – один внешний вид чего стоит – но те, кто стояли на страже порядка в «Сказке», в большинстве своем выглядели как среднестатистические мужики – молодые, крепкие, но не внушающие ужаса. И лишь когда очередь дошла до меня, я поняла, чем они отличаются – таких холодных глаз я еще не видела. Не знаю, как это объяснить, но на лице у невысокого блондина, чьи руки обыскивали меня (да, друзья мои, даже так!), читалась холодная решимость свернуть мне шею, если это потребуется. Мне стало жутко просто от того, что он рядом.

– Проходите, – отрезал он, пропуская меня к кассам, и, отойдя от него, я облегченно вздохнула.

– Паспорт, пожалуйста, – сказала миниатюрная кассирша в строгом пиджаке и белой блузе.

Я протянула ей документ, который у меня всегда при себе, на всякий «пожарный», и как только она сверила фото с моим лицом, она, мило улыбаясь, сказала мне:

– Пожалуйста, сложите вашу банковскую карту или наличные, прочие вещи, имеющие материальную ценность, а также ключи от автомобиля и мобильный телефон в этот металлический контейнер, – сказала она, и в узком окошке бронированного стекла показался металлический ящик размером примерно десять на пятнадцать сантиметров и высотой около пяти. При этом паспорт все еще оставался у нее.

– Вы серьезно? – спросила я, не веря своим ушам, но девушку совершенно не смутило то, как вытянулось мое лицо, и она бесцветно-вежливым голосом, в котором слышался выработанный иммунитет к вытянутым лицам и вопросам «Вы серьезно?», ответила:

– Мы принимаем на хранение ценное имущество и денежные средства, которые имеются у Вас на момент заключения договора, чтобы обеспечить их сохранность и пресечь возможность воровства. Мы также сохраняем приватность вашего отдыха, обеспечив невозможность съемки фото и видео ни вами, ни кем-либо из присутствующих, гарантируя вам полную конфиденциальность. Все имущество, в том числе и денежные средства остаются в нашем сейфовом хранилище, в специальной ячейке, принадлежащей только вам до того момента, пока вы не покинете санаторий «Сказка». В обмен вы получаете расписку и чип для оплаты ваших покупок.

Я слушала её, раскрыв рот, и на мгновение мне показалась, что она вот-вот засмеется и скажет, что это шутка. Но нет, девушка терпеливо ждала, пока я снова обрету способность говорить и сделаю то, что она сказала.

– А если я не хочу отдавать вам мои вещи?

– Таковы обязательные условия договора, – с этими словами она указала мне на табличку, формата А4, которая висела над моей головой, вмонтированная в бронированное стекло кассы, где мелким шрифтом с минимальным межстрочным интервалом были прописаны все условия, на которых санаторий «Сказка» готов предоставить мне услуги «отдыха и оздоровления». Я снова посмотрела на девушку, все ещё не в состоянии закрыть рта, и, глядя на мое лицо, она вежливо добавила. – Без этого, к сожалению, мы не можем предоставить Вам услугу.

Я тупо пялилась на молодое лицо девушки и никак не могла прийти в себя от такой наглости. Я обернулась вокруг, чтобы понять, не снится ли мне этот бред и тут увидела, как справа от меня огромный бородатый мужик без тени сомнения выгребал из своих карманов все содержимое в точно такой же лоток – последняя модель яблочного телефона, ключи от квартиры и BMW, три разноцветных кредитки и скрепленные зажимом наличные. После того, как карманы его опустели, он снял с пальца печатку с большим темно-зеленым камнем и кинул до кучи в общую свалку. Все это время ни один мускул не дрогнул на его лице, и вместо сомнений, что грызли меня только от того, что мой паспорт находится в чужих руках, его терзало нечто иное – движения его были быстрыми, на лице сосредоточенность, но глаза при этом не обеспокоены, а сконцентрированы на руках кассира по ту сторону бронированного стекла – это было нетерпение. Он так неистово рвался попасть внутрь, что еле сдерживал себя, чтобы не торопить взрослую даму, принимающую на хранение его, никому не нужный, в том числе и ему самому, хлам. Его буквально подбрасывало мелкой дрожью, он переминался с ноги на ногу и кусал губы, сверкая глазами из-под кустистых бровей.

Я посмотрела налево – там женщина, чуть старше меня сверкала белозубой улыбкой меж ярко-красных губ, снимая с себя кольца и серьги, а когда в металлический лоток финальным аккордом упала цепь с кулоном, она вскинула ухоженные руки в жесте «Вуаля!»

Я снова посмотрела на девушку-кассира, терпеливо ждущую моих действий, которая все тем же успокаивающим голосом проворковала:

– Не переживайте, у нас еще ни разу не было проблем с переданным на хранение имуществом. Ни разу, – повторила она для пущей убедительности и, обворожительно улыбнувшись, положила мой паспорт на дно металлической ячейки.

Ну, Светка… молись, что бы так и было!

Я достала телефон, пластиковую карту и ключи от квартиры.

– Это все? – спросила девушка.

Я кивнула. Металлический ящик исчез.

– Протяните левую руку, пожалуйста.

Мой мозг просто не успевал охреневать от происходящего вокруг меня бреда, а потому я, даже не задумываясь, протянула в окошко левую руку. Что-то с легким щелчком обвило мое запястье. Я дернулась.

– Не пугайтесь, это я, – сказала кассир. – Готово.

Я вытащила руку и посмотрела на тонкий, мягкий, сделанный из чего-то среднего между резиной и силиконом, материала красивого бирюзового цвета, который очень плотно прилегал к моей руке, но не жал.

– Что это?

Но кассир лишь кивнула мне тем самым легко узнаваемым жестом, который предполагал, что она все объяснит, как только мы закончим со всеми формальностями.

– Пожалуйста, приложите большой палец к скану.

– Куда?

– Вот здесь, – и она указала на черный квадрат, вмонтированный прямо гладкую поверхность стола.

Я послушно приложила палец правой руки. Датчик ответил тихим писком.

– Теперь проведите браслетом над тем же датчиком.

Я послушно сделала то, что было велено. Снова тихий и короткий звук.

– А теперь еще раз приложите палец, – скомандовала девушка.

Еще один легкий писк.

– Прекрасно, – сказала кассир, и затем, наконец, выложила карты на стол. – Это ваш чип. Система оплаты кредитная – сначала вы приобретаете товары и услуги, а рассчитываетесь в момент сдачи браслета на кассу. По нему же Вы получаете своё имущество. Пожалуйста, не пытайтесь снять или повредить браслет, так как это приведет в автоматической блокировке вашего счета и вызове охраны на место Вашего пребывания. Блокировка предназначена для того, чтобы никто из отдыхающих не смог присвоить браслет себе. Алгоритм оплаты такой же, как и алгоритм регистрации – отпечаток, считывание чипа в браслете, отпечаток. И наконец – ваши покупки не будут иметь расшифровки, отследить назначение платежа невозможно, все Ваши приобретения будут списаны единой суммой и проходить по банковским документам, как «оплата отдыха и оздоровления в санаторно-курортной зоне». Аудио, видео, фото съемки запрещены и не ведутся на территории санатория «Сказка», каждый наш сотрудник подписывает контракт о неразглашении. Если Вам потребуется помощь, ищите человека с черным браслетом, – сказав это, она подняла свою левую руку и показала точно такой же браслет, как у меня, но матово-черный. – У вас есть какие-либо вопросы?

Я отрицательно мотнула головой.

– Тогда от лица заведения мы просим Вас об одной услуге – если Вы увидели здесь знакомых людей – пожалуйста, не распространяйтесь об этом за пределами санатория. Давайте будем хранить тайны друг друга.

Последние слова она отчеканила, словно это был лозунг всего заведения, и тут я бросаю взгляд на её бэйдж, где под именем Анна, красовалась та самая фраза: «Давайте будем хранить тайны друг друга».

Я опешила, кивнула и отошла от кассы.

– Ну, наконец-то… – протянула гнусавым голосом Светка, подтягиваясь ко мне вместе с Вадиком. На их руках тоже были браслеты. – Думала, ты там заснула. Идем скорее!