Текст книги "Санаторий «Сказка» (СИ)"

Автор книги: Олли Ver

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Я уже собралась запихать свои принципы куда подальше и подойти к Максиму с этим вопросом, но тут мы подошли к тем пятерым, что стояли у двери.

– Привет, – сказал Херувимчик ласковым голосом. Он посмотрел на Светку и улыбнулся ей персонально. Забавно, но Вадик на это никак не отреагировал.

Тут Максим, взяв тон повыше, повернулся и оглядел всех присутствующих:

– Друзья мои, у меня для вас шикарное предложение! – продекламировал он, включая обаятельную улыбку. – За этой дверью такой аттракцион, которого больше нет ни в одной точке мире. Это я говорю вам со стопроцентной уверенностью. По сравнению с ним центрифуга, – тут он многозначительно посмотрел на Светку и Вадика. – И Альпийский пик, – при этом словосочетании незнакомая тройка завизжала, аплодируя и выкрикивая восторженные эпитеты. – Дешевая порнография, – тут полились восторженные восклицания с обеих сторон.

Я стояла среди этого гвалта, и мне казалось, что я сплю. Я сплю и вижу совершенно идиотский сон, который никак не кончается – куча взрослых людей совершенно безвозмездно передали бразды правления несовершеннолетним беспризорникам, принимая за чистую монету каждое слово. Мне казалось, что только я была в здравом уме и твердой памяти. Я и Максим, который продолжал разглагольствовать:

– Я вам предлагаю эксклюзив. Эту ночь вы никогда не забудете, поверьте мне.

Снова одобрительный гвалт с обеих сторон.

– Но самое главное, – завороженное молчание. – Этот аттракцион достается вам совершенно бесплатно.

Это был последний и самый веский аргумент. Обе стороны завизжали, закричали и даже засвистели. Было ясно, что все присутствующие из штанов выпрыгивали, лишь бы побыстрее оказаться по ту сторону двери. Все, кроме меня. И тут Максим снова заговорил:

– Друзья мои, еще одно маленькое условие – чтобы забава удалась, вам нужно временно передать свои браслеты моим коллегам.

– Да не вопрос! – воскликнул Вадик и остальные радостно подхватили.

Я стояла и не верила своим ушам. Я смотрела, как Херувимчик подходит к Светке и каким-то считывающим устройством снимает с её запястья браслет цвета морской волны. Я посмотрела на Максима в тот момент, когда он перевел взгляд серых глаз на меня, и пока обе стороны обменивались браслетами, он быстро преодолел расстояние между нами, и, сделав последний шаг, схватил меня за предплечье. Не больно, но грубо. Я зашипела, а он заговорил тихо, нарочито ласково:

– Знаешь, Марина Владимировна, есть два способа выживать, получая жизненно важные знания – добывать самостоятельно или примкнуть к тем, кто их уже добыл.

Я тихонько засмеялась:

– Предлагаешь мне примкнуть к тебе?

– Совершенно верно.

– И к какой именно части тебя я должна буду примкнуть? – снова хихикнула я.

Ему не нравился мой смех, потому что он говорил серьезно:

– Да к какой тебе захочется. Я твою фантазию ни в чем не ограничиваю. Я предлагаю тебе последний раз – идем со мной.

– По-моему, мальчик, ты себе льстишь.

– Откуда тебе-то знать?

– Ну, я делаю выводы на опыте. Ты обещал мне очень важную вещь, очень серьезную. Но обещания так и не сдержал.

– Самое забавное, что я делаю это сейчас, а ты даже не видишь этого.

– Да ну? И как же то, что сейчас говоришь или делаешь, поможет мне? Ты сказал – я знаю, как помочь тебе вернуть дочь, как вернуть её расположение. Ты сказал, что знаешь, как мне стать для неё примером для подражания. И что из того, что ты сейчас говоришь и делаешь, поможет мне в этом? Я даже не спрашиваю, откуда ты знаешь, откуда вообще, чёрт возьми, такое может быть известно постороннему человеку? Даже мой муж не знает об этом! – последние слова я буквально прошипела, чувствуя, что вот-вот сорвусь на истеричный лай.

– Бывший.

– Да какая разница!?

– Большая. Он потому и бывший, что ничего о тебе не знает. И вы не стали соседями со временем, вы ими были изначально.

– Да пошел ты, знаешь куда?

– Знаю. А еще я знаю то, что тебе нужно. И готов поделиться с тобой моими знаниями.

– Через постель.

– В числе прочего, но не только.

– Слушай, ты вообще соображаешь, кому ты это говоришь? Ты на полном серьезе полагаешь, что знаешь больше меня? Ты – сопляк. Похотливый щенок! Ты веришь, что можешь рассказать мне что-то, чего я не знаю? Есть вещи, которые приходят ТОЛЬКО со временем и по-другому не бывает. А время – это как раз то, чего у тебя так мало позади.

– Время ничего не значит. Время – пустое слово, которым прикрывают свое невежество такие, как ты. Ты даже в нынешнем возрасте соображаешь хуже меня.

– Откуда тебе-то знать?

– Как видишь, я знаю о тебе очень многое.

– Нет, я вижу лишь пыль в глаза и бесконечный треп.

– Либо ты идешь со мной, либо идешь выяснять простые истины на собственной шкуре.

– Последнее.

– Прекрасно.

Я услышала негромкий щелчок и посмотрела на руку – браслета там уже не было. Он был у Максима, на его левом запястье.

– Получишь в конце, – рявкнул он, и пошел к остальным.

Со психу я рванула к металлической двери самой первой, даже не заметив, как меня только что облапошил похотливый щенок.

* * *

Рослый остался снаружи. Когда за нами закрылась тяжелая металлическая дверь, вся наша компания гудела, как пчелы в улье. Мы шагнули во мрак, но никого это не напугало. Даже меня. Правда, в отличие от всех остальных, я не обращала внимания на этот безобидный факт, не потому, что была на грани блаженства от предвкушения бесплатного десерта, а потому, что была в бешенстве. Как и мой бывший муж, эта мелкая шавка умудрилась вывести меня из себя парой фраз, причем совершено не напрягаясь, и сейчас, когда секунды медленно отсчитывали свой ход, мне становилось стыдно. За себя, за свое неумение вести себя как взрослый человек, и становилось тем обиднее, чем отчетливее я понимала – семнадцатилетний сопляк смог вывести меня из себя. Меня. Взрослую бабу, занимающую высокооплачиваемую должность в престижном заведении. Бог мой, идут годы, а я по-прежнему не набираюсь ума. Я по-прежнему ведусь на любой лай в мою сторону, и каждая дворняга может заставить меня визжать от негодования и ссаться под себя от ярости. Ох, как же мне везет на мудаков…

Резко, словно по команде, я поняла, что мы остались одни – я слышала голоса Вадика и Светки, тех троих, что примкнули к нашей компании в поисках незабываемых ощущений. А вот дворняжек не было. Я огляделась и увидела впереди свет – темно было потому, что мы находились под огромным широким козырьком, который закрывал собой свет от редких, тусклых фонарей, но метрах в десяти полоса тьмы обрывалась, и там фонари высвечивали землю и открывали взору высоченные серые здания.

– Пойдемте на свет, – сказала я.

– Идем, – согласно пробасил Вадик.

– Ох и воняет же здесь, – сказала одна из девушек.

Запах, и правда, был отвратительный – резкий, удушливый. Воняло псиной и испражнениями, причем создавалось ощущение, что собак здесь много, и живут они здесь очень давно.

– Да уж, – захохотала Светка. – На новомодный аттракцион это не похоже.

Вменяемая или нет, но Светка была права.

Мы вышли на свет и огляделись – здесь сказка заканчивалась.

Это была производственная часть завода. Это было понятно по огромным зданиям из бетона – длинным, высоким, с огромными входными воротами, которые перемешивались с высоченными, десяти-пятнадцатиэтажными гигантами, невероятной длины, которые тянулись вглубь огромной территории. Здесь никакого ремонта не было и в помине – огромные бетонные исполины потеряли большую часть стекол в окнах и смотрели друг на друга щербатыми рамами. Асфальтовые дорожки, бывшие некогда ровными и ухоженными, были загажены, разбиты, и местами бетон был раскурочен, словно тут шла война. Куски камня, кирпича, строительного мусора, деревянные палки, огромные, с торчащими из них ржавыми гвоздями, битое стекло – все перемешалось и валялось у стен и отдельными огромными кучами прямо посреди дороги. Единственным источником света были старые фонари, которые лили холодный свет из-под немытых стекол плафонов, и те из них, что не были разбиты, либо припадочно моргали, либо светили настолько тускло, что едва хватало для того, чтобы видеть в радиусе трех метров от них. Там, куда свет фонарей не пробивался, тьма смешивалась с углами и хламом, превращаясь в месиво из очертаний и силуэтов – непонятных и жутких.

Мне стало нехорошо. Живот неприятно закрутило, и холодок, мерзкий, липкий пробежался по нутру.

Мы все стояли на свету в нескольких шагах от того места, где козырек бросал непроглядную тьму и оглядывались в поисках наших провожатых, но их нигде не было. Теперь уже и те, кто веселился и хохотал, перестали ерничать и озадаченно осматривались. Первой из всех занервничала Светка. Она подошла ко мне – на кукольном личике отразилось непонимание и легкая тень того, что через мгновение превратиться в страх, но пока она лишь озадаченно шарила глазами по козырьку в поисках Херувимчика.

– Вадик, – сказала она. – А где мальчики?

Вадик пожал плечами и со всей безмятежностью огромного мужика улыбнулся ей:

– Не знаю. Да не переживай, сейчас появятся. Поссать пошли, – и он заржал. Его смех подхватил второй представитель сильной половины человечества, что был при нас, да с таким энтузиазмом, словно шутка вышла на редкость удачной. А вот две спутницы того парня его смеха не разделили. Они озадачено смотрели друг на друга, так же как и мы со Светкой.

– Эй, мужики! – заорал во всю глотку Вадик, поворачиваясь к непроглядной тьме. – Вы куда пропали?

И вот тогда – то… из темноты вылетела бита и на всем ходу влетела в правую половину лица Вадика. Кровь и зубы брызнули прямо на Светку, и та истерично завизжала, инстинктивно отбегая назад. Вадика закрутило и повалило на колени, а в следующее мгновение из темноты шагнул молчун и замахнулся битой из-за головы. С мерзким глухим звуком она прилетела Вадику прямо по затылку. Снова брызнула кровь, и на этот раз мы все, включая еще одного мужика, что был с нами, дернулись назад. А вот когда молчун замахнулся в третий раз, бита пересекла воздух по косой и с мокрым шлепком раскроила череп. Глаза Вадика потухли, тело обмякло, и он свалился на землю с глухим звуком.

Светка заорала истерично, звонко, разрывая страхом ночной воздух. И тут ночь ответила ей лаем – сдавленный, хриплый, каким он бывает, когда собака рвется с поводка, вставая на задние лапы, перекрывая себе воздух впивающимся в горло поводком. Из темноты появился Максим – в обеих руках по поводку, с которых, надрываясь и брызжа слюной, рвались два огромных пса – доберман и питбуль. Они тащили его за собой, и неизвестно какими силами он удерживал их – вены на его руках вздулись, костяшки пальцев побелели, а пальцы намертво вцепились в кожаные ремни, что удерживали огромных псин, которые взрывали когтями землю, напрягая мускулистые лапы, грудь, спину. Страшнее их морд не было ничего во всем мире – стеклянные, невидящие глаза смотрели на нас, как неживые, а из раскрытых пастей капали пена и слюна. И это жуткий, безумный лай, исступленный, истеричный. Следом из темноты вышли Низкий и Херувимчик. Их, так же как и Максима, тащили за собой псы, только у них их было по одному. По одному алабаю. Морды у алабаев были такими же сумасшедшими. Они рвались с поводков и сдавленно лаяли на нас, скалясь и хрипя, их игрушечные, совершенно неживые глаза, не видели ничего, кроме кусков мяса, стоящих напротив. К ним присоединился Молчун, который, бросив окровавленную биту на землю, отряхивал одежду от капель крови, восстанавливая дыхание.

– Мужики… – прохрипел парень, стоящий на нашей стороне.

Но тут Максим заговорил громко и четко, поставленным голосом, не обращая внимания на парня, и когда я услышала его, во мне наконец-то взорвалась паника – голос его, сильный, молодой, звенел предвкушением и азартом. Никакого раскаянья, никакой растерянности, только животное нетерпение:

– Итак, друзья мои, – тут он с силой дернул собак обеими руками, потому как те буквально рвали на себе ошейники. Собаки перестали лаять и сделали несколько шагов вперед, лишь для того, чтобы вдохнуть побольше воздуха в легкие. А Максим продолжил. – Вам посчастливилось участвовать в очень редком событии.

Слева и сзади послышался тихий скулеж – одна из девушек начала терять самообладание, но Максим этого не заметил.

– Не буду утомлять вас деталями так как вижу – вы и так в предвкушении игры, так что коротко изложу суть.

С этими словами Максим посмотрел прямо на меня, и, увидев его лицо, я почувствовала, как к горлу подступает ком – презрительная улыбка на губах, оскаленные в зверином вожделении зубы, глаза – холодные, злые, как у собак, что он держал на привязи, но не стеклянные – в его глазах искрилось пламя, яркие желтые языки которого сверкали, в ожидании того, что начнется с минуты на минуту. Тут он улыбнулся мне, обнажая жемчужины зубов, и слова, срывающиеся с его губ, понеслись в ночь, расплетаясь по воздуху невидимыми частиками страха, сея панику, страх и смерть:

– И началась самая увлекательная из охот…

И трое двуногих дворняг, стоящих за его спиной, залаяли хором, синхронно посылая буквы в ночное небо:

– …охота на человека![2]2
  Стругацкие А. и Б. «Жук в муравейнике».


[Закрыть]

И сквозь восторженные крики и свист двуногих псов за спиной Максима, и истеричный визг трех женских голосов за моей, я услышала, как Максим сказал парню, стоящему впереди нас:

– Извини, мужик, но эта забава только для девочек.

Пронзительный звук отстегивающихся карабинов, был оглушителен, как стартовый выстрел.

Огромные псы, взрыли лапами землю и в это же миг пятеро людей, захлебываясь собственным страхом, рванули в темноту ночи, спасая свои шкуры. И в спину им неслись бешеные псы, и сумасшедший смех четверых парней, которые свистели и улюлюкали, задыхаясь от восторга, чуя кровь, как звери.

Собаки, вырывая комья земли когтями, брызжа пеной и слюной, в несколько быстрых прыжков догнали парня и все, как один, бросились к нему, впиваясь зубами в руки, ноги и шею. Его оглушительные крики я слышала лишь фоном, потому как собственное сердце долбило в ушах, перекрывая даже звук собственных ног, отчаянно молотивших по земле. Только мое дыхание, с оглушительным свистом входящее и выходящее из моих легких, звук несущихся во весь опор ног подо мной, и грохот сердца в ушах. И где-то очень далеко, даже не в этой вселенной, звук рвущейся ткани, человеческой плоти и истошного крика разрываемого на части человека. И пока он кричал, в моей голове звенела одна – единственная мысль, от которой мне даже не было стыдно – пока он кричит, у меня есть время. У меня есть время.

И когда крики смолкли, началась самая жуткая в мире игра.

Глава 4. Бежать

Я бежала, не разбирая дороги. Я просто неслась, отчаянно молотя ногами по земле. В голове пронзительная пустота, и все тело работает исключительно на бег. Я боялась оглядываться, боялась прислушиваться к темноте позади меня, потому что тишина – пронзительная, звенящая – пугала меня больше, чем нечеловеческий крик до этого. Я ничего не видела вокруг себя, ничего не чувствовала внутри себя – я была внутри чертовой временной петли, что замыкается в тех жутких ночных кошмарах, когда, как бы быстро ты ни бежал, ты остаешься стоять на одном месте.

Не знаю, не помню, и даже примерно не представляю, сколько времени прошло, когда я впервые стала замечать мелькающий мимо меня пейзаж местности – несущиеся мимо очертания зданий и мусора. Я пролетела мимо трех десятков двухсотлитровых бочек, стоящих вдоль стены одного из зданий. От них несло отработанным маслом и керосином. Я услышала, как обеими ногами пробежала по мерзкой, вонючей луже, вытекшей из этих бочек и порадовалась, что я в кроссовках. Светка – на каблуках. Но мысль о Светке не получила продолжения в моей голове, так как сейчас мне было плевать на всех в этом мире, кроме самой себя.

Я пролетела мимо производственного цеха, в котором зияли черной дырой огромные входные ворота. Ему на смену появилось длинное, высокое, не меньше десяти этажей, здание. И тут увидела то, что приковало все мое внимание – пожарная лестница, идущая вверх мимо всех этажей и заканчивающаяся на крыше. Она была привинчена к стене здания и выглядела очень крепкой. Я побежала к ней с удвоенной силой, понимая, что ни один, даже самый натренированный пес не сможет подняться за мной по ней, а главное – потеряет мой след.

Я подбежала, схватилась руками за грязные перекладины, воняющие ржавым железом, и дернула её так сильно как смогла – лестница даже не шелохнулась. Прекрасно. Я забралась на неё быстро и ловко, даже не заметив, что она начиналась примерно в полутора метрах от земли. Не помню, как я забиралась туда – у страха глаза велики, а мной в тот момент руководил даже на страх – паника, отчаянье и ужас. Быстро перебирая руками и ногами, я лезла наверх, ни разу не вспомнив, что до жути боюсь высоты. Видимо, подохнуть я боюсь больше. Мимо меня мелькали окна, в которых, как ни странно, все еще были стекла. Разбивать их сейчас – непростительная глупость – слишком громко, слишком велика вероятность пораниться, а я и без ранений в полной жопе. И тут мне попалось первое окно с голой рамой – осколки стекла все еще торчали деревянных рамах, но были небольшим и редкими со скругленными временем и дождями гранями. Недолго думая, я забралась в него, очень внимательно выбирая опору для рук и ног, и когда, наконец, я ступила ногами на голый бетонный пол, я осмотрела руки и ноги на предмет порезов. Все чисто.

Я подняла голову – это был кабинет. Здание это когда-то было административным корпусом и здесь, судя по всему, сидели начальники среднего звена – руководители отделов и складов, логисты и руководители по закупкам, может быть часть бухгалтерии или инженеры. В углу напротив меня все еще стоял старый стол, а в стене, противоположной окну, был дверной проем. Двери давным-давно не было, поэтому я увидела черную, мрачную, ничем не освещаемую темноту длинного коридора. На том его конце был точно такой же кабинет, с таким же окном, и весь свет, что был здесь, исходил из этих двух окон. Было так тихо и темно, что при других обстоятельствах я бы вспомнила все фильмы ужасов, что пересмотрела за всю свою жизнь и рванула бы отсюда, куда глаза глядят. Но сейчас… сейчас тишина была манной небесной и я с упоением слушала, как единственным звуком в огромном, страшном, черном, заброшенном, Богом забытом здании, был звук моего дыхания, становящийся ровнее и тише. Нет, совсем спокойным мое дыхание станет еще очень не скоро, но больше не было этого омерзительного хрипа в каждом вдохе.

Я привалилась спиной к стене и посмотрела в окно так, чтобы меня не было видно снаружи. На улице никого не было. Ни собак, ни людей. Хотя людьми этих сволочей назвать нельзя. Двуногие, это верно, но уже не люди. Или еще? Боюсь уже никогда. И тут я вспомнила Вадика и звук разрываемой плоти, и истошные крики. Меня затрясло, колени подогнулись, и я сползла по стене, садясь задницей прямо на грязный бетон. Измазать зад – меньшая из моих проблем. Меня заколотило так отчаянно, что я буквально слышала звон зубов у меня во рту. Все мое тело, как в лихорадке подбрасывало крупной дрожью, и я никак не могла совладать с руками – они, словно не мои, тряслись и хватались за все, что попадалось, впиваясь в волосы, в моё лицо, пытаясь содрать с него кожу, и мне стоило неимоверных трудов запихать свои ладони под собственные подмышки и зажать их там, пока они не признали во мне хозяйку. Я не сразу поняла, что скулю – просто слышала какой-то тихий, хриплый вой, и лишь спустя несколько мгновений поняла, что этот вой – я. Все, что от меня осталось, все, что сделал со мной страх, все, что за ничтожный отрезок моей жизни из меня сделала шайка малолетних головорезов. А потом моя голова наотрез отказалась воспринимать происходящее серьезно. Помню, как в сознании укоренялись мысли о том, что я сплю, и я усердно щипала себя, чтобы не поверить в это. От этого скулеж становился громче, и мне приходилось затыкать себе кулаками рот. Больше всего я боялась, что я поверю, и тогда выйду на растерзание к дворнягами и их бешеным псам добровольно. В какой-то момент я заплакала. Не завыла, не заскулила, а заплакала. Чистый, дистиллированный страх полился по моим венам и я зарыдала. Тихо, горько. Никого я не оплакивала. Не было мне жалко Вадика и того парня, которого я совершенно не знала, не было мне страшно за Светку, которая сейчас неизвестно где, и неизвестно, смогла ли она найти убежище, как я. И самое странное – мне не было жалко Соньку. И не только потому, что я знала – у нее есть отец, и она в надежных руках. Нет. Просто все произошедшее на моих глазах, все, что есть сейчас вокруг меня и все, что внутри, сделало меня дико жадной – жадной до жизни. Прямо сейчас, в эти секунды не интересовал меня никто на свете, кроме меня самой. Смерть, которую я видела и которая следовала за мной по пятам, так обострила мой эгоизм и жажду жизни, что я стала центром вселенной. Мне было очень страшно. Очень. И я очень хотела жить. Не ради кого-то, не во имя чего-то, а ради себя.

Тут за окном послышались быстрые шаги и смех. Я чуть не завыла в голос – чтобы не дай Бог не выдать себя, запихала пальцы в рот и закусила их, сильно, больно. Нутро скрутило, и я побоялась, что меня вырвет. Но нет. я тяжело дышала и слушала голоса за окном – возбужденная болтовня, и где-то между хохотом и матом я слышала хрипение псов, ведомых на поводках. Видимо, псы вернулись к хозяевам и теперь выискивали добычу по следу. Я пыталась услышать, о чем они говорят, но расстояние было слишком большое. По моим подсчетам, я была примерно на седьмом этаже, а может, и выше, а потому до меня долетали лишь голоса, не несущие никакой информации кроме той, что я уже знаю – эти четверо – самые настоящие психи, которые по какой-то причине все еще были на свободе, и, судя по всему, мы угодили в лабиринт, как подопытные крысы, как олени в охотничьи угодья для того, чтобы стать живой дичью, на которую выдана лицензия на отстрел. По одной особи на каждого. Только теперь я поняла, что жертв столько же, сколько охотников. А еще я поняла, что с самого начала мы допустили самую большую оплошность, которая возможно будет стоить нам жизни – мы разделились. Останься мы вместе, мы бы скооперировались и придумали что-нибудь, как только шок и паника улеглись, но теперь… Разделяй и властвуй. Кто это сказал?

Тут за окном послышался какой-то треск, скрежет, а через несколько секунд я услышала голос Максима в громкоговорителе:

– Уважаемые дамы! – потом послышался смех и какие-то реплики уже не в громкоговоритель, а затем снова. – По традиции мы, как истинные джентльмены, хотим немного уравнять ваши шансы на выживаемость и решили сообщить некоторые детали, которые, возможно, пригодятся вам этой ночью. Во-первых, вас осталось трое, что заставляет меня напомнить вам – смотрите, куда вы бежите. Это же, мать вашу, бывший сталелитейный завод, а не детская площадка. Еще одна бездарно сломанная шея нам совершенно ни к чему. Во-вторых, остальных все еще ищут собачки, так что будьте очень внимательны. В-третьих, на данном отрезке территории живет постоялец, и он не совсем вменяемый. Будьте предельно внимательны. Вдвойне, потому как последняя выжившая получит свободу и немалое вознаграждение за свою осторожность.

Громкоговоритель замолчал, а затем снова включился, оглушая округу скрежещущим писком:

– Чуть не забыл – Танечка, солнышко, мы тебя нашли, так что жди, моя хорошая, мы к тебе идем.

Послышался свист и одобрительные восклицания, с которыми четыре дворняги побежали куда-то дальше и правее от моего здания. Как только звуки шагов и голоса смолкли, я дала волю слезам и страху. Я сжалась в комок и заскулила с новой силой. Кто же там свернул себе шею? Только бы это была не Светка. Пожалуйста, только бы не она. Почему-то мысль остаться здесь совсем одной напугала меня даже больше, чем новость о невменяемом. Кто это и чего именно от него ожидать? Насколько он невменяемый и существует ли вообще? Может, это – лишь способ запугать нас? Если он существует на самом деле, тогда это даже страшнее, чем собаки. Кстати, о собаках – пора поискать себе хоть какое-то оружие. Я мысленно приказала себе закрыть рот и искать что-то, что даст мне шанс на выживание. Я вытерла щеки и огляделась. Что может сойти за оружие, когда речь идет о собаке? Все, что угодно, от камней и до палок. И чем больше будет оружие, тем меньше понадобится усилий. И тем тяжелее его тащить. Значит, нужно искать не тяжелое, а острое. Но острое предполагает ближний бой, а я к этому не готова. В любом случае, пригодится и первое, и второе, надо лишь найти подходящие материалы.

Тут я обернулась назад и посмотрела на разбитое окно – куски стекла, рваные и когда-то острые, как бритва, теперь были сбиты, сглажены и почти не представляли собой режущее оружие. Но все еще могли сойти за колющее. Я посмотрела под окном – там осколки напоминали крошку, и уже ни на что не годились. А потом я уставилась на эту самую стеклянную крошку и услышала, как собственное сердце снова заходится, почувствовав подвох быстрее мозгов, и пока сознание пыталось судорожно нарисовать, как же должны выглядеть куски разбитого стекла под окном, тело уже напряглось, поднялось с пола и попятилось от окна, осознавая простую истину – я здесь не первая. Далеко не единственная. Это стекло до меня топтали бессчетное количество раз и…

– Никогда не выбирай такие очевидные места для передышки, Марина Владимировна.

Голос его – тихий, почти ласковый, заставил мое тело мгновенно покрыться испариной, и в тот же момент, как волна ужаса накрыла меня, перекрывая дыхание, его рука вцепилась в мое горло и резко потянула назад. Острая боль в правой руке, которую он завернул мне за спину, заставила меня взвизгнуть, но тут же над правым ухом прошелестел нежный шепот:

– Тихо, тихо…

А затем сильный толчок в спину припечатал меня грудью к стене. Перед глазами поплыли круги, я начала задыхаться, чувствуя, как сзади на меня наваливается несколько десятков килограммов живого веса, подогретого ненавистью ко всему живому. Я вскрикнула, заскулила, но тут же получила очередной укол острой боли в правой руке и голос спросил:

– Жить хочешь?

– Да, – взвизгнула я.

– Тогда не ори.

Я молча кивнула головой. В кромешной тьме и полной тишине были слышны лишь звуки нашего дыхания: мой – глубокий, рваный, с истеричным прерывистым выдохом; его – быстрый, ровный, ритмичный. А затем он засмеялся – тихо, мелодично, удовлетворенно.

– Нравится мой лабиринт? – спросил он еле различимым шепотом.

– Мне больно! – зашипела я, чувствуя, как по щекам потекли слезы.

– Так и должно быть – тебе больно, мне весело.

– Выродок… – прошептала я и заплакала. Я не хотела плакать. Не хотела, но все мое существо отчаянно кричало, что хочет жить, и желание это выливалось из моих глаз горячими каплями. Я безумно боялась психа за своей спиной. Я отсчитывала секунды и ждала, что каждая следующая станет для меня последней.

Максим снова засмеялся:

– Ну конечно, выродок. Кто бы другой смог придумать такую веселую забаву, как не выродок? На вас, откормленное стадо пустоголовых баранов, надежды никакой. Сплошная тоска – непроходимая тупость и полное отсутствие фантазии.

Я заплакала еще сильнее. Меня трясло от молчаливых всхлипываний, страха и паники.

Я почувствовала, как большой палец руки, что сжимала мое горло, стал медленно гладить мою шею.

– А я же говорил тебе. Предлагал – идем со мной, – тут он с новой силой сдавил мое горло. Я захрипела, перед глазами поплыло, но тут же ослабил хватку, и я с жадностью начала хватать ртом воздух. Молча. Тихо. Как было велено. Палец снова заскользил по шее – вверх, вниз, и, памятуя о том, что было после этого движения в первый раз, я инстинктивно вжала голову в плечи. Максим засмеялся. – Молодец, сучка, быстро учишься.

Мне стало стыдно. Стыдно и страшно. Всю жизнь мы привыкаем к тому, что сильнее тот, кто старше, но сейчас малолетка, которому даже спиртное самому не купить, безнаказанно говорил все, что в голову взбредет. Наверное, поэтому мне не верилось в происходящее, и в то же время приходилось верить, потому как реальность больно сжимала шею и выкручивала мне руки.

Я резко дернулась, пытаясь скинуть с себя седока, одновременно отталкиваясь ногами от стены и разворачиваясь влево. Я вложила в этот маневр все свои силы, но одним ловким движением он пригвоздил меня к стене еще сильнее и заломил руку так, что я заскулила и зарыдала в голос.

– Закрой рот! – рявкнул он, и я заткнулась, но ровно на секунду, потому что дальше мой рот заговорил совершенно помимо моей воли:

– Пойдем сейчас, – зашептала я.

– Куда?

– Куда хочешь. Веди куда хочешь, делай, что хочешь, только забери меня отсюда.

Смех за моей спиной заставил меня съежиться от страха:

– Вот так всегда, кукла. Каждый раз, когда нужно думать головой, бляди вроде тебя начинают торговать жопой.

– Посмотрела бы я на тебя в такой ситуации. Чем бы ты торговал, когда у тебя псих за спиной, – зашипела я.

– Я бы сдох, но не позволил трахать себя! – рявкнул он, и снова сдавил шею. Черные круги поплыли перед глазами. А когда кислород снова начал поступать к голове, я прошептала:

– Так что же ты не сдох, скотина?

Он засмеялся, искренне и совершенно по-детски:

– Наверное, потому что я быстрее тебя. И умнее. Но твое предложение я принимаю.

– Отлично. Чего медлишь? – голос мой стал сиплый и еле слышный.

– Здесь? – он снова засмеялся. – Я же не дворняга, чтобы трахаться по вонючим углам. Я люблю комфорт, знаешь ли…

И тут он сделал то, чего я совершенно не ожидала – отпустил меня. Шея и рука освободились от оков, а его теплые ладони, подняв свитер, легли на мой голый живот. Левая рука поползла вверх, правая – вниз. Но даже сейчас, когда я была свободна я и не думала сопротивляться и лишь с замиранием, закрыв глаза и закусив губу, ощущала, как левая рука забирается под чашечку бюстгальтера, нежно прикасаясь к правой груди, а нижняя под пояс джинсов, пробираясь ниже, глубже. А потом он поцеловал меня в шею, и тогда произошло то, чего я не ожидала уже от самой себя – я, напуганная до смерти, трясущаяся от страха и унижения, почувствовала возбуждение, мгновенно воспламенившееся до пика наслаждения. Тело мое отреагировало мгновенно, и нежная плоть груди стала твердой под теплыми, ласковыми пальцами, а низ вспыхнул огнем, застилая собой весь мир, разливаясь лавой по венам, заставляя меня дышать быстро, часто, поверхностно. Как же давно мне не было так хорошо…

– Видишь, – прошептал он мне на ухо, и я услышала его дыхание, быстрое, горячее, как мое. – Я умею обращаться с женщинами…