Текст книги "Прекрасная и несчастная пленница (СИ)"

Автор книги: O Simona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

  Все в этом карлике безобразно, начиная от грязных пяток, и заканчивая бородавками на длинном кривом носу.

  Вы думаете, леди, что моя возлюбленная смутилась, начала щебетать в свое оправдание стихи, прогнала гадкого любовника?

  Она, которую я возвышал, выбрала в противоположность мне и себе исчадие ада для постельных забав.

  «Thomas! Выйдите вон, вы мешаете нам! – Angelique Marquise des Anges засмеялась непринужденно, словно я лакей с кладбища!»

  Признаюсь, что я поступил глупо, не по-мужски, но смятение мое было настолько велико, что я ошибался, да, я ошибался, я начал оправдываться и рыдать:

  "Marquise! За четыре года нашего знакомства вы даже не позволили поцеловать вас в розовые пухлые губы!

  Я называл вас образцом чистоты и целомудрия, а сейчас вижу вас в клоаке с сатаной, и дьявол даже не пытается скрыться от моего гнева!"

  "Alfonso не дьявол, Alfonso мой друг! – Маркиза пропела мне дивным чистым голосом, который никак не соответствовал ее бесстыдной позе, причем, разговаривая со мной, она не прервала своих омерзительных движений с карликом. – Вы, Thomas, много книг читали, поэтому не знаете жизнь.

  Вы дарили мне стихи о соловье и розе, а Alfonso подарил мне меня!

  Уходите, иначе я на вас рассержусь!" – Маркиза отвернулась от меня, закрыла для меня дверь в свою жизнь и в свои развлечения.

  Не знаю, чем бы это закончилось в другом случае, но невоспитанный карлик, не отрываясь от моей Angelique дотянулся когтистой лапой до вазы с фруктами, схватил сицилийский апельсин, откусил огромными кривыми зубами вместе с кожей, сок стекал на его впалую грудь с мертвенно зеленой кожей, и с низким хихиканьем повторил слова моей возлюбленной:

  «Уходи, иначе и я рассержусь!»

  Гнев грозовой тучей накрыл меня, я не помню что творил, но очнулся, когда Angelique с яростью щипала меня за уши, пыталась пальцами выколоть глаза, дико визжала не как женщина, а как невеста Кинг-Конга.

  Карлик лежал на кровати, во рту его застрял апельсин, а из ягодиц выглядывали листья ананаса.

  Не знаю, как ананас там поместился, возможно, что я в гневе затолкнул его в карлика ногой, но это стало причиной смерти любовника моей маркизы.

  Карлик был мертвее всех мертвых, я убил его фруктами.

  Angelique убедилась, что ее друг по постели мертв безвозвратно, вроде бы успокоилась, и это спокойствие моей девушки отвлекло меня, я готов был простить Angelique, а карлика закопать на скотном дворе или бросить свиньям в корыто.

  Но женщины коварны, ох, как вы коварны! – Капитан Thomas, теперь видно, что он безумен, зубами схватил ухо Anne и откусил от него половину.

  За решеткой заверещали, и Virginie Albertine de Guettee со злорадством подумала, что Anne помогала слуге отрезать ей язык, теперь за это поплатилась частью своей головы.

  Anne даже не вскрикнула, ее организм давно включил защитную реакцию, и девушка мыслями и чувствами находилась далеко от корабля и от сумасшедшего пирата.

  Ухо – не честь, потеряешь, можно отрастить обратно.

  Маньяк капитан, а все маньяки разговорчивые, не бывает молчаливых маньяков, продолжил рассказывать историю своей жизни:

  – Когда я небрежно присел на край кровати с трупом карлика, Angelique встала на четвереньки, доползла до прикроватной тумбочки (я наблюдал свою любимую сзади и не мог поверить, что только что в ней там был карлик), взяла большую бутыль с розовой жидкостью, я подумал, что девушка после грязи хочет освежиться благовониями.

  Но маркиза резко плеснула из флакона мне между ног.

  Сначала я решил, что она убивает на мне микробов, которые налетели с грязного карлика, с улыбкой смотрел, как расплывается пятно на панталонах.

  Но затем пятно, как голодный волк, прорвалось сквозь тонкую дорогую китайскую ткань и въелось мне в мужское достоинство.

  Я вскрикнул, схватился за него, но уже было поздно.

  Кислота проедала мою плоть, пожирало с неистовством голодной твари детородные органы.

  Когда я очнулся, то оказался чист и без желаний, вместо мужского у меня стало все плоско, как у женщины! – Капитан Thomas сбросил с себя одеяния, и Virginie Albertine de Guettee увидела, что да, у него не так, как у остальных солдат, нет мужского.

  И на женское это не похоже, осталось только незначительное отверстие для справления малой нужды, оно похоже на глаз демона.

  Капитан натянул панталоны, и Virginie Albertine de Guettee отметила, что лицо его без единого волоска, без обычной для мужчин, щетины.

  – Маркиза Angelique убежала, когда я очнулся, и не знаю, наказал бы я ее, или предложил бы стать моей подругой.

  Но теперь в каждой девушке я вижу и мщу ей за связь с карликом и за мой позор! – Капитан Thomas резко открыл дверь в клетку, как тряпичную куклу зашвырнул в неизвестное Anne, и закрыл клетку на огромный замок.

   Камеристка Anne страшно, в последний раз в жизни закричала, наверно, она очнулась, чтобы почувствовать на себе чужие зубы.

  Virginie Albertine de Guettee с любопытством прильнула к решетке: если есть возможность, то нужно смотреть!

  Три абсолютно голых худых мужчины, а то, что они мужского пола видно очень отчетливо, худые, но с выпуклыми болезненными животами, набросились на прекрасную утонченную Anne.

  Они не стали совершать то, что совершил горбатый карлик с Angelique Marquise des Anges, они острыми львиными зубами и когтями разрывали бедную камеристку на клочки и жадно пожирали ее трепещущую нежную плоть.

  Virginie Albertine de Guettee не к месту вспомнила, что дикие животные в первую очередь поедают сердце, почки, печень и селезенку своей жертвы, потому что в этих органах больше всего питательных веществ.

  Люди в клетке оказались зверями просвященными, потому что в первую очередь съедали эти органы бывшей камеристки, а то, что не успевали проглотить, в безумной ярости разрывали когтями.

  Через пять минут от Anne остались только клочки великолепного голубого, платья, клочки волос и плоти и берцовые кости.

  «Злодей открыл нам свою душу, насытился рассказом и печальным зрелищем, поэтому успокоился!» – Virginie Albertine de Guettee ошиблась, потому что часто ошибалась в неожиданных ситуациях.

  – Теперь твоя очередь, замарашка, – капитан назвал Virginie Albertine de Guettee замарашкой, и это больно царапнуло ее по сердцу.

  Неужели, она выглядит не на десять баллов по морской шкале? – Одной жертвы недостаточно, чтобы насладиться зрелищем! и отомстить за свою потерянную мужскую честь. – Капитан Thomas взял Virginie Albertine de Guettee за локоть и волчьим взглядом впился в ее беличьи глаза, отчего у графини помимо ее воли, появились чувства к капитану.

  Она попала под власть серых глаз этого статного красавца, который при других обстоятельствах, мог бы быть ее королем.

  – Ауууыуууа! – графиня замычала, несогласная стать очередной жертвой в безумной мести капитана Thomas, но согласилась бы сейчас разделить с ним стол.

  – Камнееды – дикий народ с северных гор! – Капитан не ответил на мычание служанки, да и кто будет отвечать, и слушать рабов, он полностью погрузился в самолюбование. – Они настолько дикие и свирепые, отмороженные среди льдов и камней в суровой действительности, что почти не размножаются.

  Женщины у них свирепые, а мужчины безумные, поэтому, когда доходит до брачных игр, женщины кусают мужчин за ляжки, пытаются перегрызть горло, а мужчины в неистовстве бьют своих возлюбленных камнями, поэтому до секса редко доходит, разве что, женщина упадет в обморок, и тогда самец воспользуется ей по назначению, но чаще самец в бешенстве разрывает свою женщину на куски.

  От злобы они кусают все, даже камни, поэтому их называют камнеедами.

  Я отловил десять камнеедов, чтобы продать в цирк в London, но по дороге они друг друга пожирали, и осталось пока только три – так крестьяне выращивают крысоеда.

  В бочку бросают десять культурных крыс и не кормят их.

  Через две недели в бочке остается сильнейшая крыса, и она становится врагом для своего народа. – Капитан Thomas насладился своим рассказом и ужасом в глазах Virginie Albertine de Guettee, теперь жаждал получить удовольствие от второго акта пьесы с камнеедами.

  Anne и камнееды отлично сыграли в первом акте.

  Дверца клетки раскрылась перед графиней, дверь в другой мир, в загробный!

  Virginie Albertine de Guettee страшно бы закричала, но без языка трудно аристократически кричать, не говоря уже о пении в опере и возможности вести остроумную беседу.

  Она мычала дико, и это немузыкальное мычание ей самой очень не нравилось.

  Она морской звездой уперлось ногами и руками в проем двери в ад.

  Капитан за спиной Virginie Albertine de Guettee хохотал и не сильно, чтобы продлить удовольствие (свое удовольствие и камнеедов), подталкивал ее ниже спины.

  Графиня возмутилась и пощечиной ответила бы на прикосновение к ее царственным ягодицам, но руки для пощечины заняты самообороной.

  Камнееды набросились бы на нее, но устроили драку из-за лакомого куска животрепещущей плоти, и мешали друг другу сразу разорвать Virginie Albertine de Guettee.

  Но один, с выпуклым, как хрустальный шар гадалки, животом змеей выскользнул из побоища, смрад из его рта накрыл графиню, как погребальным покрывалом и лишил возможности двигаться.

  Грязные пальцы с могильной землей под ногтями и кусочками плоти Anne летели к белоснежному нежному горлу графини.

  Еще миг, еще один отвратительный миг мерзости...

  Некрасиво я умру, графиня бы произнесла в последней речи, но без языка вылетело лошадиное с хрипом:

  – Тпрууууу!

  Вдруг, неведомая сила, схватила графиню за правое плечо, как пробку из бутылки, отшвырнуло от клетки, и ногой захлопнуло решетку.

  Virginie Albertine de Guettee отметила, что рука, закрывающая дверь на засов, необычайно тонкая, белая, с аккуратными ногтями и огромным количеством дорогих перстней на пальцах.

  Сапог тоже достоин королевского двора.

  Разъяренный камнеед ударился лицом и животом о решетку, взвыл так, что два его товарища сразу перестали друг друга грызть, а, когда увидели, что жертва отменяется, заревели с неистовой силой урагана.

  – Thomas! Нельзя разбрасываться живым материалом, как тебе хочется.

  Эта служанка принадлежит всем пиратам, общая добыча, и использовать ее только для себя – значит, подорвать свой авторитет, противопоставить себя другим пиратам, что вызовет бунт на корабле. – Спаситель грудью в грудь столкнулся с капитаном Thomas, и два пирата пожирали друг друга глазами, как несколько мгновений назад камнееды пожирали Anne.

  – Плохо, когда на корабле два капитана!

  Капитан Thomas и капитан Alexandre! – Thomas опустил руку на бедро спасителя графини.

  Virginie Albertine de Guettee сначала подумала, что у пиратов ладонь на бедре товарища означает крепкую мужскую дружбу, но потом поняла, что этот жест не позволяет сопернику выхватить саблю.

  В ответ спаситель графини двумя руками прижал к себе капитана Thomas.

  Со стороны выглядело, как танец, но по существу – смертельный танец, борьба за власть над телом девушки.

  "За меня сражаются мужчины, два капитана!

  И капитан Alexandre также достоин моего пристального внимания, как и капитан Thomas!" – графиня приняла это, как должное, словно вернулась в беззаботное прошлое с пирами, балами, интригами и купанием ванной с лепестками роз.

  – Друг мой, – капитан Alexandre не отпускал своего оппонента, выпивал из него все соки, – слуга съеденной графини сказал, что эту девушку зовут Virginie, и имена у них с графиней одинаковые!

  Она – бывшая камеристка графини, или камеристка бывшей графини.

  – Бывшая камеристка бывшей графини! – капитан Thomas заразительно рассмеялся в лицо товарища.

  Графиня поняла, что Daniel жив и заботится о ней, как может без ноги и без одного глаза.

  Чтобы она не допустила ошибку в игре, когда представляет из себя крестьянскую девушку, он и имя ей не сменил.

  – У этой служанки нет языка, он отрезан из соображений секретности и благоразумия.

  Немая служанка ничего не скажет, но много покажет – очень ценная девушка, не разболтает секреты своих хозяев, не шумит, и не нужно ей затыкать рот половой тряпкой.

  Это повышает стоимость Virginie, как рабыни.

   И еще, – капитан Alexandre снял руку с бедра товарища и ощупал ягодицы Virginie Albertine de Guettee, – она худая, тонкая в кости, белокожая, вполне сойдет за благородную особу.

  И груди у нее девичьи, аристократические, потому что маленькие, а не крестьянское вымя коровы, – рука красавчика исследовала грудную клетку графини и всё, что на ней находится.

  От неслыханной наглости простолюдина кровь в мозгу Virginie Albertine de Guettee закипела, девушка раздумывала: ударить ногой наглеца между его ног, или отвесить звонкую оскорбительную пощечину.

  Пока думала – передумала.

  Она вспомнила наставления верного Daniel, что теперь должна делать не то, что хочет, а, наоборот.

  Графиня может наказать, а крестьянка с радостью принимает внимание мужчин, поэтому Virginie Albertine de Guettee пересилила себя, спрятала в глубокие уголки тела гордость и совесть и не опустила голову, а распахнула глаза и смотрела в глаза капитана Alexandre.

  – Мы выучим ее благородным манерам, – Alexandre не оценил смелый взгляд Virginie Albertine de Guettee, а, наоборот, огорчился от ее дерзости. – Когда доплывем до Магриба, то она уже будет у нас аристократкой.

  На невольничьем рынке продадим лже графиню какому-нибудь шейху, и на эти деньги купим новый корабль.

  Когда шейх заметит подмену, что ему в постель подсунули крестьянку, а не графиню, то уже поздно будет выщипывать бороду.

  Корабль нам вместо никчемной девушки – это разве ли не счастье? – Капитан Alexandre почувствовал момент и отстранился от своего товарища.

  – А сможет ли она, хотя бы на торгах, изображать из себя благородную леди? – Капитан Thomas взглядом раздевал Virginie Albertine de Guettee, и, учитывая то, что под платьем у нее другой одежды нет, раздевал он быстро.

  Но Virginie Albertine de Guettee поняла, что сегодня ее пожирать не будут, и немного успокоилась, за что очень благодарна вовремя подоспевшему второму капитану.

  От его голоса у графини кружилась голова в розовом тумане, или кружилась оттого, что не хватало крови, потому что язык недавно отрезан.

  – Верь мне, Thomas, я из сайры кита сотворю, а из камеристки сделать графиню намного проще, чем управлять кораблем! – Капитан Alexandre подмигнул графине, и у нее невольно сердце упало в низ живота и там сжалось в сладкой истоме.

  Грудь помнила мягкие заботливые ладони Alexandre!

  "Наглец, самоуверенный болван! – Virginie Albertine de Guettee уже не дрожала от страха, она не обвиняла, не иронизировала, а собирала факты. – Меня, как корову хотят продать в рабство.

  Решили из крестьянки сделать графиню, посмотрим, кто кого переиграет!" – Virginie Albertine de Guettee сделала вид, что на все согласна, и, приподняв юбку чуть ли не до ватерлинии, поспешила за капитанами из страшного трюма на палубу.

  Вдруг, из-за зловонной бочки вылетела волосатая мощная рука с запекшейся кровью под ногтями.

  Рука по-хозяйски схватила Virginie Albertine de Guettee за лодыжку левой ноги.

  «Третий капитан? Он тоже будет делить меня, и принимать участие в моей судьбе?» – графиня уже ничему не удивлялась и на всякий случай захихикала, как испуганная крестьянка.

  За рукой показался один целый глаз, и этот глаз принадлежал Daniel.

  Графиня и слуга обменялись понимающими взглядами, и Daniel остался доволен, а чем доволен – это на его совести.

  Доволен ли тем, что Virginie Albertine de Guettee осталась живая и ведет себя, как он учил, по-крестьянски, или радуется, что схватил свою госпожу за ногу, подержался за царственное тело.

  Потерял в бою свою ногу, но потрогал ногу девушки – справедливая замена.

  Графиню перевели на корабль пиратов, а на бывшем ее корабле остались несколько матросов, чтобы управлять добычей.

  Пираты получили ее корабль, и хотят обменять ее на третий корабль, не разорвут ли пираты на части?

  На своем корабле капитан Thomas сразу убежал по срочным делам, а капитан Alexandre проводил графиню в ее новую каюту.

  По роскоши и размерам она значительно уступала каюте на ее личном корабле, но зато это отдельная каюта, а не клетка для рабов в трюме.

  – Делать из тебя леди будет моя сестра Perla, – капитан Alexandre не уходил, он прислонился спиной к закрытой двери, мужественно скрестил руки на тонкой, но стальной груди, и его длинные загнутые великолепные ресницы чуть подрагивали, будто их касаются крыльями невидимые феи. – Она окончила школу камеристок в Оксфорде и много, что видела, а еще больше знает об аристократках. – Капитан замолчал, и лишь шаловливая улыбка застыла в левом углу губ.

  Virginie Albertine de Guettee не понимала, почему Alexandre, не уходит по неотложным делам, как ушел его товарищ, второй капитан.

  Но внезапно, словно отблеск солнечного луча на грани бриллианта, поняла: Alexandre ждет, когда она разденется.

  В углу каюты стоит бочка с водой, и она призывает вымыться с пяток до макушки.

  Да, прежняя леди бы, не стесняясь простолюдина, скинула бы немногочисленные одежды и прекрасная в своей наготе запрыгнула в бочку.

  Но теперь Virginie Albertine de Guettee играла роль крестьянки, и, чтобы не раскрылся чудовищный обман, не должна поступать, как леди, по крайней мере, пока ее не «научат» быть аристократкой.

  Графиня лихорадочно размышляла, как поступила бы Anne на ее месте, в каюте с прекрасным пиратом.

  В изнеможении она упала на узкую кровать, провалилась в замаскированную дыру в матрасе, и ее великолепные ноги взлетели к потолку.

  Вышло, как у крестьянки, которая резвится на сене.

  Капитан Alexandre расхохотался и вышел, мягко прикрыв за собой дверь из мореного дуба.

  Первый акт пьесы графиня отыграла блестяще.

  Она выждала минуту, подошла к двери и осторожно открыла ее, словно шкатулку с драгоценностями.

  В конце узкого коридора – лестница, и ни одного пирата.

  Смешно и нелепо охранять пленницу на корабле среди бушующего океана.

  Virginie Albertine de Guettee вернулась в каюту, нестерпимо хотелось вымыться в бочке, смыть с себя чужую кровь и чужие грехи, но, вдруг, за ней подглядывают?

  Крестьянки не моются по пустякам.

  Тело чесалось во всех местах, и эти места графиня (отбросив, согласно правилам игры, аристократические приличия) начала с остервенением чесать.

  Дверь внезапно распахнулась, словно сто морских чертей налетели на нее, и в каюту с подносом вошла высокая девушка.

  Она закрыла дверь ногой, значит, и открывала ногой, по-пиратски.

  Virginie Albertine de Guettee невольно открыла рот, и вышло это естественно, как у крестьянок, которые следят за боем быков.

  Все в вошедшей пиратке было, словно украдено у других девушек, причем, она взяла самое лучшее.

  Высокий рост – явно украла у герцогини, тяжелые косы черных блестящих волос – подарок судьбы, вызывающе большая, но крепкая девичья грудь тоже украдена, потому что у девушки с тончайшей талией, длинными ногами, узкой грудной клеткой не может быть столь роскошной (по меркам простолюдинов) идеальной груди.

  Virginie Albertine de Guettee смотрела и чесалась, чесалась и смотрела.

  Пиратке понравились повышенное внимание и восторг в глазах Virginie Albertine de Guettee.

  Она усмехнулась, и в улыбке было что-то знакомое для графини, и она поняла, что пиратка лицом очень похожа на капитана Alexandre, а все кроме лица, у нее – не мужское, неповторимое.

  – Нравлюсь тебе? – пиратка поставила поднос с едой и напитками на пол. – Я всем нравлюсь, но ты не должна на меня сейчас смотреть, как на золотую статую.

  Я – Perla, сестра капитана Alexandre.

  На время я стану твоей служанкой, а ты до продажи себя, будешь моей госпожой.

  Но это не освобождает тебя от ответственности передо мной и от оплеух, которыми я люблю награждать непокорных и глупых. – Улыбка, как туман, сошла с лица Perla, пиратке явно не нравилось, как пленница себя чешет и чешет, словно прокаженная. – Госпожа, позвольте, я вас вымою! – Perla произнесла с иронией, но решила, что, если из пленницы делает аристократку, то и сама должна вести себя, как камеристка – с почтением к новой госпоже.

  Virginie Albertine de Guettee обрадовалась, пора бы уже и очистить тело от грязи, и хорошо, что пиратка сама это предложила.

  Мгновение графиня ждала, что камеристка разденет ее, а потом подскочила, потому что она – пока крестьянка и поэтому должна сделать вид, что хочет сама раздеться.

  Virginie Albertine de Guettee резко потянула подол платья вверх, оголила себя до пупка.

  – Стой! Госпожа! – голос пиратки пробивался через платье, как тюлень пробивается сквозь льды к родным берегам. – Госпожа сама не раздевается и не одевается без помощи камеристки.

  Я раздену вас, – сильная рука одернула платье Virginie Albertine de Guettee, девушки столкнулись взглядами, и затем Perla мягко сняла с графини платье.

  Больше снимать нечего, кроме девичьей чести.

  Пиратка помогла графине забраться в бочку, вода холодная, но Virginie Albertine de Guettee благоразумно не возражала, тем более что языка у нее нет.

  Крестьянки не привыкли к роскоши, и воду для служанок не подогревают.

  – Госпожа, привстаньте, пожалуйста, чтобы я вас протерла губкой с благовониями! – Perla, наверно, раньше работала в услужении у леди, поэтому действовала, как профессиональная камеристка.

  Графиня поднялась и не знала: прикрывать ли низ живота и груди ладонью, или оставаться спокойной, как сытая чайка.

  Леди бы не стеснялась своей наготы, а как ведут крестьянки в подобных случаях, Virginie Albertine de Guettee не знала.

  На всякий случай, она опустила правую руку, словно бы опиралась на край бочки, а левой рукой приглаживала волосы, и в то же время локтем прикрывала левую грудь.

  Груди у графини небольшие, поэтому легко скрываются за локтем, у пиратки, с ее непокорными большими крепкими грудями, подобный трюк не вышел бы.

  Perla из-под кровати извлекла не очень свежую мочалку, пузырек с подозрительной бурой жидкостью, щедро полила на мочалку, похожую на ощипанного ежа.

  По каюте разнесся странный запах, отдаленно напоминающий аромат переспелой клубники.

  – Госпожа сама не умывается, даже, если заросла грязью! – Пиратка продолжала урок хороших манер. – Стой, как столб, а я свое дело сделаю! – руки Perla оказались сильные, и терла она не нежно, как это делала Anne, а с ожесточением.

  Сначала натиск пиратки раздражал Virginie Albertine de Guettee, но затем она ощутила в нем новые нотки, а новое графиня любила.

  Мочалка доставала везде, и соскребала прошлую жизнь.

  Молодое тело графини откликнулось, невзирая на протесты хозяйки.

  Пиратка заметила реакцию Virginie Albertine de Guettee и засмеялась с размахом.

  – Virginie! Ты прежние свои озорные привычки отбрось.

  Тело аристократки не радуется, когда к нему прикасается простолюдин или крестьянка.

  Запомни, ты не должна бросаться на мужчин, как бы тебе этого не хотелось.

  У благородных все по-другому: мужчины добиваются благосклонности леди, а не наоборот.

  Леди должна свысока смотреть на ухажеров, а не прыгать на них с настойчивостью крольчихи.

  Наверно, мечтаешь затащить к себе моего брата, или Thomas, забудь о них!

  Поэтому успокойся, представь, что я – не я, а стиральная машина. – Пиратка для верности вылила на голову Virginie Albertine de Guettee воду из глиняного кувшина с изображением сценок из жизни древних греков.

  Обтерла графиню грязной тряпкой, не уступающей мочалке. – Я принесу тебе платье из гардероба твоей бывшей госпожи, учись одеваться красиво и привлекательно. – Perla выпорхнула из каюты, как летучая рыба.

  Virginie Albertine de Guettee стояла около кровати полностью обнаженная и не решалась набросить ставшее безобразно грязным платье Anne.

  Разумеется, если девушка одна и задумалась, то появляется Он.

  Без церемоний, без стука в каюту вошел Alexandre.

  Virginie нашла в себе силы без гнева посмотреть ему в глаза.

  Alexandre, потому что хозяин, обошел графиню по кругу.

  На лице его не отражалась ни печаль, ни радость.

  Он отошел от нее на метр, сдирал кожу взглядом и произнес чуть слышно, с хрипом умирающего жеребца:

  – Крестьянки обычно широки в кости, чтобы поднимать телегу с овсом и таскать мешки с картошкой для своего господина.

  Но, наверно, тебя в детстве не кормили, поэтому ты худая, что хорошо для нашего случая, потому что мы из тебя делаем аристократку, а леди всегда худенькие, хотя имеют возможность нажираться до блевоты. – Блеск и очарование медленно сползало с капитана Alexandre, как и его парадные штаны.

  Он остался в парадной форме гвардейца – бархатный камзол, а ниже пояса – ничего, кроме обнаженной плоти.

  «Зачем, к чему он разделся до бесстыдства?» – Virginie Albertine de Guettee с омерзением смотрела на бесстыдство капитана, затем с огромным усилием взглянула ему в глаза, потому что крестьянка обязана быть бесстыдницей и желать своего господина.

  На миг графиня справилась с брезгливостью и рвотным чувством, но, когда Alexandre с задумчивым блеском в очах двинулся к ней, самообладание изменило графине.

  Можно вытерпеть все ради спасения своей жизни, но нельзя терпеть ради смерти.

  Virginie Albertine de Guettee надула щеки, и, как читала в романах, с силой ударила ногой по безобразному внизу живота капитана.

  Удар оказался не особо точным и не сильным, но, возможно, графиня попала в жизненную точку капитана.

  Он белым бакланом отлетел к стене, заверещал тонко, как кролик, которого несут за уши на кухню.

  На голову капитана Alexandre свалилась картина Репина «Приплыли».

  В этот момент дверь отворилась и с улыбкой учительницы вошла пиратка Perla.

  – Alexandre, я вижу, что моя ученица прекрасно справляется с ролью аристократки! – Perla небрежно швырнула штаны на голову брата, а на кровать бросила корзину с вещами, в которых Virginie Albertine de Guettee узнала платья и нижнее белье из своего сундука. – Я ее обучила давать отпор мужчинам, и она на тебе провела практическое занятие.

  Изготовление из крестьянки графини идет быстрее, чем я ожидала! – Perla помогла к стонущему Alexandre, помогла натянуть штаны, и он покорно надел их задом-наперед.

  Согнувшись радугой, капитан поплелся к двери, и перед тем, как уйти, развернулся и дико захохотал – сначала, как зверь, а потом – успокоено, словно человек.

  По телу Virginie Albertine de Guettee пробежала дрожь любовного волнения, слишком уж хорош красавчик капитан.

  К счастью, эту дрожь ни Perla, ни Alexandre не заметили.

  Когда дверь за Alexandre закрылась, и его шаги и стоны удалились на лестнице, Perla с интересом посмотрела на Virginie Albertine de Guettee:

  – Удивляюсь, как ты смогла устоять перед моим братом и не поддаться страстному желанию броситься ему на шею, затем целовать и ласкать его до изнеможения!

  Женщины падают к его ногам, как перезревшие плоды манго.

  Может быть, ты не любишь мужчин, и предпочитаешь женщин?

  Камеристки быстро перенимают извращения и дурные привычки своих хозяек! – Пиратка задумчиво накрутила локон платиновых волос графини на палец, и от ответа Virginie Albertine de Guettee зависело – вырвет ли Perla волосы с корнем, или погладит по головке.

  А что могла ответить Virginie без языка?

  Она замычала и мотала головой из стороны в сторону, словно сбрасывала с макушки прилипшую лягушку.

  Графиня слишком молода, чтобы думать об извращениях и о любви, и ей противны любые отношения до свадьбы.

  Perla загадочно улыбнулась и отпустила из плена волосы графини:

  – Сейчас у нас урок одевания леди!

  Стой неподвижно, как стояла в бочке для купания, и постарайся, чтобы твое тело не реагировало на мои прикосновения! – В каюте жарко, и пиратка сбросила с себя рубашку, осталась в высоких сапогах и в кожаных мужских штанах.

  Под правой грудью Perla Virginie Albertine de Guettee заметила небольшую родинку, а дальше она не хотела смотреть.

  Отвернулась к иллюминатору и позволила пиратке-камеристке, одевать себя.

  Один раз, чтобы не выходить из роли крестьянки, графиня сделала попытку помочь Perla затянуть корсет.

  – Я же сказала – стой смирно, – пиратка даже не догадывалась о маленьких хитростях пленницы, – леди не должна пальцем шевелить! – Perla не леди, поэтому шевелила своими длинным тонкими пальцами.

  Несколько раз упругая каучуковая грудь пиратки упиралась в спину графини, и Virginie не могла понять, нравятся ли ей прикосновения Perla, или вызывают омерзение.

  Наконец, процесс одевания, с трудом для Perla, закончился.

  Разумеется, Virginie Albertine de Guettee отметила несколько ошибок пиратки, но не хотела и не могла бы сказать ей об этом.

  Не задушила веревками корсета – и хорошо!

  Графиня отвернулась от иллюминатора и наткнулась на голую грудь Perla.

  От усердия на груди пиратки выступил пот.

  – Теперь учись кушать, а не жрать! – Perla с удовольствием вошла в роль учительницы, не подозревала, что и пленница играет свою роль. – Леди кушают мало и изысканное.

  Даже если голодная, леди не станет есть грубую крестьянскую пищу, например, мясо кита, а я стану. – Perla оторвала огромный кусок мяса и начала с аппетитом кухарки кушать.

  Китовый жир стекал по подбородку, падал на грудь пиратки, а Virginie Albertine de Guettee вспоминала, не из этого ли китового жира изготавливают амбру для парфюма.

  – Благородные кушают устриц, – Perla брезгливо пододвинула к графине блюдо с раскрытыми устрицами и половинкой лимона. – Ты, наверно, видела, как твоя госпожа кушала эту гадость, но сама ты не пробовала.

  Пришел твой час давиться морскими гадами!

  Устриц не жуют, а сначала брызгают на них соком лимона, чтобы устрица страдала, корчилась в ужасных адских мучениях перед смертью, а затем ее спускают по пищеводу в желудок, то есть в ад, что одно и то же для устрицы. – Perla показала, как нужно глотать мясо устриц, закашлялась и быстро запила неприятную для себя пищу вином из кувшина.

  Лицо пиратки скривилось, словно она проснулась на дне моря.

  Virginie Albertine de Guettee заставила себя распахнуть глаза до выпучивания, старательно изображала удивление – так поступила бы любая крестьянская девушка.

  Графиня знала не менее двадцати сортов устриц, и могла закрытыми глазами попробовать, а потом описать, что за сорт устрицы, когда ее выловили, и откуда она прибыла.

  Моллюски, которые принесла пиратка, оказались не самые плохие, но и не из лучших.

  Virginie с удовольствием капнула в раковину сок лимона, затем с наслаждением впустила в себя долгожданную мякоть устрицы.