Текст книги "Прекрасная и несчастная пленница (СИ)"

Автор книги: O Simona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

  – Все же я прекрасна! Если бы я была мужчиной, то обаятельно влюбилась бы в эту девушку, в меня, и, наоборот! – графиня Virginie Albertine de Guettee возлежала в роскошной ванной, которая стояла в не менее шикарном зале, и назвать этот зал каютой можно только с большой долей иронии.

  Пресная вода на корабле – роскошь, но для графини Virginie Albertine de Guettee роскошь является неотъемлемой частью жизни.

  Почти все Мире принадлежит ей (по ее мнению), и то, что не принадлежит еще, обязано в скором времени станет ее.

  Теплая вода с дорогими афганскими благовониями расслабляла.

  Графиня с удовольствием рассматривала свое прекрасное тело, в очередной раз наслаждалась изяществом форм и линий.

  Трудно не быть красивой в восемнадцать лет, и еще труднее не поддерживать красоту, если ты несметно богата и знаменита.

  – Умасли меня иракскими благовониями! – графиня лениво приказала служанке.

  Молоденькая Anne работала у нее два месяца, но пока прекрасно справлялась со своими обязанностями – всем угождать своей госпоже. – Что же ты льешь столько масла, корова, нужно капать.

  Одна капля этих благовоний стоит больше, чем ты, да что ты, намного дороже, чем дом твоей семьи со всеми твоими родственниками! – Virginie Albertine de Guettee капризничала, но камеристка видела, что каприз этот идет по аристократической привычке, а не из глубин души.

  И коровой назвала ласково, шутя, тем более что сходства очаровательной молодой служанки с неграциозным животным не прослеживалось.

  – Госпожа! Если вам не трудно, то прилягте на ложе, а то вода смоет благовония! – Anne смочила губку теплой водой, чтобы холод не коснулся тела графини, и теперь стояла в ожидании.

  – Никакого благородства в тебе нет, а соображаешь, – Virginie Albertine de Guettee снисходительно, почти с одобрением, хотя трудно ожидать похвалы от величественной хозяйки, смерила взглядом камеристку с головы до ног, а затем обратно – с ног до головы, – соображаешь иногда! – Добавила с каплей яда.

  Затем медленно, словно во сне поднялась, следила, как из воды выходят поочерёдно все ее прелести, которыми наградили природа и именитые предки.

  Вода шаловливо стекала по белоснежному полю, как ручейки сливаются в один поток, так капельки собирались в одну реку и сходились там, где сходятся ноги.

  Anne подала руку госпоже, и Virginie Albertine de Guettee величественно перешагнула через край ванной.

  Быстрая камеристка, когда поняла, что графиня не нуждается в ее руке, положила мочало на край ванной, подхватила бархатное полотенце с вышивкой арабских мастериц, и нежно начала обтирать повелительницу.

  Anne действовала быстро, но не настойчиво, и мягкие поглаживающие движения рук с полотенцем, расслабили графиню.

  У нее даже не осталось сил подшучивать над служанкой.

  Графиня на приятно ватных ногах дошла до огромного царского ложа и спиной вверх опустилась на хрустящие крахмальные простыни.

  Белоснежная на белоснежном, с платиновыми волосами она почти сливалась с кроватью.

  Anne осторожно, чтобы не прикоснуться своим неблагородным телом к аристократическому совершенству юной госпожи, присела на край ложа и нежно опустила губку с благовониями на плечи графини.

  Virginie Albertine de Guettee начала медленно погружаться в море блаженства, и знала, что дна не достигнет, но вынырнет не скоро, будет находиться в состоянии между небом и землей.

  Камеристка растирала госпожу неспешно, без резких движений, без ненужной торопливости, и губка, в умелых руках Anne, медленно, как караван гусей, скользила вниз по телу Virginie Albertine de Guettee.

  Со спины вниз опустилась на поясницу, в милую ямочку, затем деликатно поднялась на полушария ягодиц, чуть задержалась на них, и это был момент истины, и затем двинулась дальше – к розовым пяткам.

  Когда иранские благовония коснулись стоп прекрасной Virginie Albertine de Guettee, все и началось.

  Дверь в каюту распахнулась от чудовищного удара урагана, словно тысяча чертей разом навалились на резную дверь.

  Без стука, без приглашения в роскошь бесцеремонно ввалился Daniel, личный и верный страж графини.

  Топот его слоновьих ног подобен залпу пушек, сам он по объему чуть уступал в размерах кораблю.

  – Беда! Госпожа, к нашему фрегату приближается пиратский корабль! – Daniel выдохнул, и смесь запахов кухни: чеснок, вино, ром, жаркое из барана смыла тонкие ароматы изысканных благовоний.

  Преступление слуги настолько велико, никто не смеет врываться к графине Virginie Albertine de Guettee без ее личного позволения, что графиня еще не осознала необычность происходящего.

  Но рука Anne с мочалкой застыла, словно у гипсовой статуи из греческого храма.

  Камеристка родилась в крестьянской семье, и только низшие слои могут предсказать беду по малейшим признакам.

  – Пиратский корабль? Очень романтично! – графиня грациозно приподнялась на ложе, и теперь камеристка и слуга могли созерцать все ее великолепие, неприкрытую нагую красоту.

  От лежания на животе груди слегка помялись, и теперь они наверстывали упущенное, наливались молодой задорной силой, а соски с вызовом смотрели на Daniel.

  "Охранник грузный, с большим красным носом, похожим на маяк в Александрии, и очень непривлекательный! – Графиня любила оценивать всё и всех! – Но, если бы Daniel оказался виконтом, то и нос и фигура стали более привлекательными для меня.

  А, если бы он превратился в Короля, то все недостатки его фигуры обернулись бы величайшими достоинствами, и он в моих глазах стал прекрасным Аполлоном!"

  Графиня даже не думала смущаться, стесняться своей блистающей наготы, потому что Daniel и Anne – слуги, а слуги, все равно, что собаки, и хозяйка не стесняется ходить обнаженная перед своими собаками.

  Но Daniel, казалось, не замечал открытых прелестей хозяйки, его мысли были далеко в море, там, где грозно надвигался пиратский корабль.

  – Пираты? Это милые господа, как их изображают на гравюрах! – графиня мило шептала, а в глазах ее начали появляться черные молнии. – Но разве появление романтических героев на горизонте является причиной, чтобы ты побеспокоил меня, ворвался не только в мои покои, но и перебил мне наслаждение?

  Спросите, что им нужно, а, если у них есть что предложить мне, то примите пиратов с должными почестями и поблагодарите за дары. – Virginie считала всех людей своими слугами, даже тайно верила, что Короли, хотя стоят по рангу выше, чем она, графиня, но по существу, те же ее слуги.

  А пираты – ниже, чем слуги, они наподобие актеров из театра, и очень мило, если они посетят с визитом ее корабль и покажут сценки из жизни моряков.

  Необыкновенно мило, и это развеет скуку долгого путешествия по воде.

  Пока Virginie Albertine de Guettee раздумывала, в каком платье – розовом с воланами, или голубом из китайского шелка – предстать перед диковинными гостями, Daniel свирепо вращал глазами, и взглядом разговаривал с камеристкой своей госпожи.

  Если бы Virginie Albertine de Guettee умела читать по глазам простолюдинов, то удивилась бы прочитанному, а затем упала бы в обморок от ужаса и гнева.

  Наконец, Anne осмелилась подать голос, но тревожила не госпожу, это она бы никогда не посмела, даже на костре, а обратилась к необъятному стражу:

  – Разве наш корабль недостаточно быстр, чтобы уйти от корабля пиратов, который, наверняка, менее роскошен и быстроходен, чем наш? – В голосе Anne плескалась надежда, но взгляд потух, потому что простолюдины знают, что, если приближается беда, то она не пройдет стороной, беда – не грозовое облако, которое может растаять.

  – К сожалению, капитан затеял чистку трюмов, и поднять полные паруса, мы не успеем! – Усы Daniel зашевелились, как змеи. – Конечно, мы примем бой, но и пираты не последние люди на море, они голодные, а голодный ради добычи горы свернет, и не боится ни смерти, ни чертей!

  – Daniel! Пошел вон! – Virginie не взорвалась, не подобает аристократке повышать голос, но напряжения в ее голосе хватило бы на сто молний.

  Охранник не успел ответить, потому что вдали раздался треск, словно кокосовый орех лопнул.

  Затем корабль вздрогнул, и вода из ванной выплеснулась на пол, устланный персидскими коврами с вышитыми сценками из жизни султанов.

  – Нас обстреливают! – Daniel успокоился, потому что настоящий воин всегда дрожит перед боем, мучается в неизвестности, а в бою начинает жить.

  Затем более громкий звук раздался в ответ предыдущему, корабль снова подпрыгнул, как на пружине, и из ванной вылилось еще больше драгоценной воды. – Мы ответили пиратам из кормовых пушек!

  Заприте дверь, а я наверх! – Старый вояка не смог противиться грохоту пушек, и с грацией бегемота побежал из каюты!

  – Daniel мне приказывает? – Virginie Albertine de Guettee оглушена, но не испугана, пираты – пустяк, актеры, но поведение слуги – это нужно долго обдумывать, а затем принять правильное решение. – Что расселась, как лошадь в пшенице?

  Продолжай, и не смотри по сторонам, не думай ни о чем, кроме как о том, как умаслить меня благовониями! – графиня снова величественно опустилась на ложе, и рука Anne с мочалкой двинулась от пяток графини вверх, через впадины на коленях, все выше и выше – так горная козочка взбирается на вершину горы.

  Рука камеристки дрожала, то ли от страха, то ли от воления, и эта легкая дрожь придавала остроту массажу.

  Графиня чувствовала, что служанка боится, но чего можно бояться, если ты находишься в услужении и под покровительством графини Virginie Albertine de Guettee.

  Графине никто не посмеет сказать нехорошее, а притронуться к ней без разрешения – это выше даже самого смелого воображения, и это даже слегка развеселило ее.

  Глупая неотесанная деревенщина Anne, она так мало знает о жизни!

  Вдали и из корабля грохотало, по палубе бегали, слышались неясные крики, но они были не резкие, благодаря дорогой шумоснижающей обивке каюты, которая отделана разными сортами диковинных сортов африканских деревьев.

  Крики и события развеселили графиню.

  Дрожащая рука с мочалкой на обратном пути опять поднялась на холмы ягодиц, снова наступил момент истины, и в этот момент дверь слетела с петель, будто ее вышибло чудовищным выстрелом из гигантской пушки.

  И, как пушечное ядро, в каюту влетел верный Daniel.

  Его щегольская шляпа дымилась, по правой щеке стекала кровь, а глаза воина превратились в глаза безумного медведя.

  – Пираты на корабле! – Daniel заскрежетал зубами, причем часть зубов у него золотые, и скрежет золота по золоту неприятно резал слух.

  – Прикажи, чтобы ожидали меня на палубе!

  Когда я соизволю, то выйду к ним и приму их дары! – Virginie Albertine de Guettee не сомневалась, что пираты устроили представление со стрельбой только в ее честь, и все делают ради нее, и сложат к ее ногам диковинные сокровища, о которых много написано в романах. – Пока пусть угощаются.

  Что предпочитают пить пираты? Шаманское? Коньяк?

  – Ром! Пираты пьют ром! – Daniel ответил машинально, и затряс головой, из правого уха у него вылетел обломок меча.

  – И кровь! Пираты пьют кровь! – Anne прошептала чуть слышно, и графиня подумала, что шутка у камеристки плохая, деревенская.

  – Дайте им рома! – графиня, поняла, что настойчивые ухажеры пираты не дадут ей полностью насладиться утренним массажем, поэтому вздохнула и величественно махнула холеной белоснежной рукой!

  – Пираты привыкли не получать, а сами брать! – Daniel десятым чувством сторожевой собаки осознал опасность, резко, как на коровьей лепешке, развернулся и взмахнул саблей, не глядя.

  Из-за его широкой спины графиня не видела, зачем ее верный страж размахивает в каюте оружием, услышала стук чего-то упавшего, а затем бульканье, словно из кувшина вытекает молоко.

  На лестнице послышались кашель и торопливые шаги, будто человек спешил на свадьбу или на свою смерть.

  Сначала графиня увидела ноги в грязных тряпках – фу, как дурно, – а затем в каюту бесцеремонно ввалилось немытое и грязное неблагородное существо.

  На пирата с гравюр оно похоже, как яйцо похоже на лошадь, никакого сходства.

  Неужели, веселые пираты решили дать представление в ее каюте? Оригинально и в высшей степени захватывающе!

  Графиня откинулась на мягкие подушки, и существо замерло, оно открыло рот и показало полное отсутствие зубов.

  В голове пирата промелькнула вся его жизнь, и жизнь всех его предков, и в памяти не возникло ни одной подобной картины с обнаженной благородной леди необыкновенной красоты.

  Пират готов был умереть ради одного взгляда на эту красоту, и умер, не приходя в сознание.

  Daniel легко снес ему голову одним ударом сабли, закаленной на крови ведьм.

  Virginie часто присутствовала на казнях, и чужая смерть ее не волновала, потому что все должны умирать, все, но не она.

  Когда звуки вернулись в мир, то графиня услышала топот табуна диких жеребцов.

  Не один, а армия бесцеремонных пиратов стремились попасть в ее каюту и припасть к ее ногам.

  С ревом ощипанного орла Daniel бросился к лестнице, гранитной грудью смял первую волну пиратов, а затем поднялся выше, и, судя по звукам, рубил капусту и открывал бутыли с молоком, которое булькало и булькало.

  – Любопытный театр, причем актеров убивают – реалистично! – графиня сошла с ложа и подняла руки, словно хотела дотянуться до Солнца.

  На трупы она не смотрела, это жертвы ее красоте. – Голубое!

  Anne поняла с одного слова и сорвала с вешалки голубое шикарное платье, похожее на вздох морской волны.

  Через бездну времени, под грохот на палубе, под крики и вопли, графиня Virginie Albertine de Guettee была одета.

  Предстояла еще длительная процедура причесывания и укладки шикарных волос цвета девственно чистого снега.

  Но причесыванию не суждено сбыться.

  В третий раз, как в сказке о гномах, появился в этот день Daniel.

  Правый глаз у него вытек, и вместо него на графиню смотрела бездна ада, левой ноги нет, что неудобно при ходьбе.

  Virginie Albertine de Guettee с сожалением поняла, что с Daniel придется расстаться, потому что одноглазый одноногий слуга выглядит не эстетично, а графиню должно окружать только прекрасное и возвышенное.

  Зачем Daniel потерял глаз и ногу, его же об этом она не просила, и на это не поступило ее величайшее соизволение, а стражник без разрешения себя изувечил, и в этом состоит его преступление перед своей госпожой.

  – Капитан убит! Кастеляншу повесили! Боцмана выбросили за борт на корм акулам! – Из носоглотки Daniel вылетали кровавые пузыри. – Госпожа! Вам грозит либо смерть, либо бесчестие! – Daniel обращался к Virginie Albertine de Guettee, а судьба Anne никого не интересовала: когда под угрозой господа, о крестьянах не думают.

  Стражник пополз к онемевшей Anne, при этом неуклюже переваливался через трупы убитых им пиратов, за ним красиво струилась река крови из обрубка ноги.

  С чудовищным запахом изо рта и зубовным скрежетом Daniel сорвал с бедной Anne платье, показал девушку во всей ее природной красоте.

  Anne не сопротивлялась, она, как и Virginie Albertine de Guettee, не считала Daniel мужчиной, а сейчас – тем более, и все навалившиеся страхи парализовали девушку, она находилась под наркозом.

  – Мерзавец, как ты смеешь распоряжаться в моей каюте, при своей госпоже! – Virginie Albertine de Guettee топнула очаровательной ножкой, и брызги чужой крови из лужи крови щедро осыпали лицо Daniel. – Ты можешь раздевать своих девушек где угодно, и кого угодно, но не смей прикасаться к моему имуществу!

  Если без глаза и без ноги, истекающий кровью, перед смертью желаешь насладиться девушкой, то найди себе другую фигуру, но не мою камеристку! – Virginie Albertine de Guettee нравилась себе самой в этот момент, смотрела на себя со стороны и одобряла свои действия, умные слова, аристократическую стать.

  Но на Daniel слова госпожи не подействовали, все равно, что лбом пытаться пробить Великую Китайскую стену.

  Он повторил процедуру раздевания с Virginie Albertine de Guettee, бережно снял с нее красивое дорогое платье и так же аккуратно вложил в руки Anne:

  – Одевайся в роскошное платье госпожи! – приказы умирающего слуги камеристки не обсуждают. – Вы поменяетесь местами! – Единственный глаз Daniel сверкнул и погас, как уголек под тушей кабана. – Леди Virginie Albertine de Guettee будет играть в служанку, а ты, Anne, станешь на время ее госпожой!

  Разбойники надругаются над благородными дамами, мстят им за бесцельно прожитые голодные годы, вымещают на них свою ненависть на никчемную жизнь.

  К бедным девушкам относятся чуть лучше, также насилуют, но не убивают из-за сострадания, из-за любви к ближнему.

  Крестьянки для пиратов – ближние, а леди – далекие. – Daniel поднял платье Anne, провел им по полу, испачкал в крови и грязи, затем правую руку опустил в месиво из крови, дробленых костей и щедро измазал прекрасные белоснежные волосы Virginie Albertine de Guettee, ее лицо, руки и даже уши: – Простите меня, вашего верного слугу, госпожа, но я хочу для вас только добра, хотя это добро сейчас дурно пахнет.

  Ради вашего спасения вам придется на время превратиться в служанку, в прислугу, в камеристку, в черную кость.

  Делайте, что я вам скажу, и тогда у вас обесчещенной, избитой, надломленной, состарившейся, хотя бы одним глазом, появиться шанс увидеть родные берега.

  Повторяю: к служанкам разбойники относятся лучше, чем к их госпожам, потому что служанки ближе к телу пирата, и по духу с ними схожи.

  Мы с Anne жертвуем своими жизнями ради вас, а вы должны, обязаны принять эту жертву. – Daniel тяжело вздохнул, и выпустил пар из многочисленных дыр.

  Anne бледная, как брюхо акулы, быстро натянула голубое платье госпожи и без разрешения Virginie Albertine de Guettee, натягивала на нее свое платье, платье простой крестьянской девушки, которая хотела жить лучше, чем в родном свинарнике, а получила намного хуже – смерть.

  Девушка жертвовала своей жизнью за Virginie Albertine de Guettee, и догадывалась, что госпожа не оценит ее подвиг.

  – Ничего не понимаю, все одновременно сошли с ума и решили умирать! – До Virginie Albertine de Guettee не доходил смысл сказанного верным слугой, который уже потерял часть своего тела. – Я превращусь в служанку?

  Более глупого высказывания я не слышала после неудачной шутки нашего короля по поводу куриных яиц.

  Я – персона неприкосновенная, и передо мной расступаются волны Мирового океана, и склонят головы все.

  Зачем вы представляете добрых пиратов злодеями, Daniel?

  Нарочно, чтобы досадить мне, искалечили себя, затем насладились видом обнаженных наших тел, вернее, насладились созерцанием моей красоты, а у служанок нет красоты, потому что служанки всегда находятся в тени своих повелительниц... – Virginie Albertine de Guettee продолжала бы ругать слугу долго, нудно и с аристократическим сарказмом, и это понимал Daniel, и Anne знала, что так и будет, потому что труднее остановить корабль, чем говорящую девушку.

  Daniel снова вздохнул, и опять наполнил каюту смрадом, запахом преисподней изо рта.

  Верный слуга решил пойти на все до конца, лишь бы его госпожа осталась живая, хоть частично.

  Он выхватил огромный нож, больше похожий на саблю, с зазубринами на краю лезвия, на руках подтянулся за край шкафа, затем обхватил правой рукой шею Virginie Albertine de Guettee, словно пытался вырвать язык у коровы.

  – Anne, помоги мне раскрыть ее рот до пределов, установленных природой, а то у меня не сто рук, и нога всего лишь одна.

  Наша госпожа очень гордая, поэтому обязательно проговорится и расскажет пиратам, кто они на самом деле, и кто она.

  И тогда ее ждут не только акулы морские, но и хищники земные.

  После того, как Virginie Albertine de Guettee признается, что она графиня, то проживет не дольше одной минуты, а мы этого не хотим допустить! – Daniel подмигнул Anne, на которой болталось платье графини. – Лучше жить без языка, чем без головы! – Daniel дружески кивнул, начинающей все понимать, Anne.

  Камеристка крепко, как в индийской борьбе, сжала маленькими ладошками череп своей госпожи.

  Daniel на последнем издыхании (девушкам казалось, что он вот-вот провалится в преисподнюю) ловким одним движением отрезал Virginie Albertine de Guettee язык, который был у нее с самого рождения.

  Virginie Albertine de Guettee вскрикнула, и кровь полилась по ее белой лебединой шее.

  Девушка еще не осознавала масштабы катастрофы.

  Daniel раскурил сигару и прижег кровоточащую рану жарким огнем, словно запечатлел последний поцелуй.

  – Теперь, если вы, госпожа потеряете рассудок и захотите выдать свою тайну, то не сможете.

  Оставайтесь служанкой до лучших времен и благодарите меня за дарованную вам жизнь! – стражник откинулся на мягкие подушки, как бездну времени назад позволяла себе только Virginie Albertine de Guettee.

  Virginie Albertine de Guettee, наконец, поняла, что она уже не прежняя, не с полным запасом органов, и дико завыла.

  – Молчи, дура! Ты теперь крестьянка, а крестьянки плачут только тогда, когда у них корова сдохнет! – Anne вошла в роль и отвесила своей госпоже пощечину. – Daniel прав, хотя он и мужчина.

  Тебя возьмут в плен, но не убьют, потому что служанки всем нужны.

  Господа – бесполезные, а слуги – необходимые.

  С этого момента делай противоположное тому, что делала раньше, поступай наоборот, не так, как тебе хочется.

  Служанки не смотрят в пол, не разглядывают носки своих туфель, а нагло бесцеремонно глазеют на любопытное и в глаза своих господ, вопросы не задают, юбку поднимают так высоко, что видно все, голову держат чуть набок, головой мотают, любопытны, воруют, ржут громко, вилку не признают, кушают часто руками, чавкают, давятся, потому что еду в любой момент могут у них отобрать, на гусар и других статных кавалеров смотрят с обожанием, принимают с восторгом дешевые подарки, вообщем, все не как у благородных. – Anne увидела спускающихся в каюту пиратов, и еще раз отвесила пощечину своей госпоже.

  Высокий статный пират вошел первым и оценил жест Anne:

  – Голубка попала в наши сети! – сказал не смешное, но бородатая и беззубая гвардия за его спиной посчитала шутку остроумнейшей, каюту накрыл дикий хохот пиратов.

  Пират видел только даму в голубом платье, госпожу Anne, а на Virginie Albertine de Guettee не обращал внимания, как и надеялся Daniel. – Леди!

  Попрошу вас сдать ценные вещи нам на хранение! – Пират галантно поклонился, и снова грохот хохота пиратов с чувством юмора обрушился на залитую кровью каюту: – А этого, – пират в задумчивости пнул Daniel изящным сапогом в остаток лица, – вытащите на Солнце поджариться.

  Он храбро сражался, убил много наших друзей, и поэтому пусть теперь замещает хотя бы боцмана.

  С одним глазом и с одной ногой – лучше не найти мне помощника! – На этот раз пираты не захлебнулись смехом, а с уважением посмотрели на Daniel.

   У Anne появилась надежда выжить и остаться нетронутой.

  Но сейчас Daniel лежал без сознания, поэтому пользы от него было не больше, чем от бревна.

  – Леди, не желаете ли покачаться на рее? – Пират снова поклонился Anne, даже шаркнул левой ногой, при этом угодил в лужу крови.

  С брезгливостью посмотрел на испачканный сапог, вытер его о жилет Daniel и сдвинул брови галочкой.

  Графине мешали боль в отрезанном языке и страх за свою честь, но она не могла не отметить, что пират необычайно хорош, с благородной осанкой Принца, и, если бы не оказался простолюдином, разбойником, то у него появился бы шанс прокатиться с ней на лошадях по Шервудскому лесу.

  Virginie Albertine de Guettee стояла бы с высунутым от удивления языком, но языка у нее уже нет, как нет и безмятежного прошлого.

  Пират казался благородным: осанка, точеное бронзовое лицо с волевым острым подбородком, блестящие черные волосы ниспадают на широкие плечи, а талия узкая, как у танцора.

  Anne страшно, как птица закричала.

  – Капитан (значит, статный ухоженный пират был капитаном, что справедливо), прежде чем повесить мы с ней поплаваем? – Тощий беззубый пират вонял даже на расстоянии, словно его подожгли в детстве, и он до сих пор тлеет.

  – Крыса, ты хочешь доставить ей удовольствие перед смертью, – капитан зашипел, но это тихое шипение заморозило его команду. – Если бы ты служил у нее, и не угодил, то она бы тебя пожалела?

  Тебя бы секли железными прутьями на конюшне, а она бы пила кофе и наблюдала с ледяным спокойствием.

  Веди ее к камнеедам, они точно никому удовольствия не доставят! – Правый уголок губ капитана задрожал.

  – Thomas (капитана зовут Thomas), а что такое кофе? – Толстый пират, повинуясь небрежному движению головы капитана, схватил Anne за волосы.

  Anne пронзительно визжала, словно заяц, которому отрезают заднюю лапу.

  Камеристку, ее камеристку, без ее разрешения тащили по лестнице вперед, к неизвестному, а что это неизвестное омерзительное, можно даже и не гадать, а она, графиня Virginie Albertine de Guettee, в простом платье служанки, без языка стоит, парализованная страхом – страх, наконец, овладел графиней.

  Она не связывала события одно с другим, но начинала догадываться, что ничего хорошего не принесут.

  – Капитан, штаны подтяни! – пират, которого звали Крыса, пошутил.

  Капитан подтянул штаны, и все заржали дружно, у пиратов демократия.

  Веселый смех жутким образом сливался с хрипами и воплями Anne.

  Невидимая, для Virginie Albertine de Guettee, Anne на палубе страшно закричала, как зверь, но уже не как человек.

  «Это плата за то, что она, как бы аристократка!» – Virginie Albertine de Guettee хотела слиться с белыми простынями.

  Капитан Thomas пошел к выходу из каюты, словно Virginie Albertine de Guettee здесь и нет, и это немного оскорбляло благородную сущность графини, но обрадовало крестьянское ее воплощение.

  – Иди за мной! – Капитан тихо произнес, и Virginie Albertine de Guettee догадалась, что слова предназначаются ей, потому что Daniel лежал без сознания, и с одной ногой он бы не смог идти, а только бы прыгал, как одноногий кузнечик.

  Virginie Albertine de Guettee опустила взгляд в пол, но потом вспомнила совет – поступать не так, как прежде, а наоборот – подняла голову и с усилием смотрела в затылок пирата, словно ей очень любопытно, что у него находится в голове.

  На палубе Anne уже не было, от нее остался кровавый след и лоскуток шикарного платья, платья, которое очень нравилось Virginie Albertine de Guettee.

  Пираты смотрели на Virginie Albertine de Guettee без озлобленности, а с обыкновенным животным интересом, который сидит в каждом из самцов.

  Некоторые из разбойников безобразны до неприличия, но находились и приличные экземпляры, которых, если отмыть, одеть, то можно было бы посвятить в рыцари и даже слегка пофлиртовать с ними.

  Графиня подошла почти к спине капитана, надеясь, спрятаться от взглядов в тени его власти.

  Thomas не оглядывался, а спустился вниз по другой лестнице, не по той, которая вела в бывшую каюту Virginie Albertine de Guettee.

  Сначала в темноте графиня видела только пятна, наглые пятна, одно из которых – голубое, и оно оказалось платьем Anne, а в платье – сама камеристка.

  Ее поддерживали два толстых пирата, и на их лицах застыло выражение запредельного ужаса, словно бежали, но не добежали.

  Неужели, они испугались дамы в голубом, она же не призрак?

  Anne находилась в том прекрасном состоянии, когда уже ничего не хотела понимать и воспринимать.

  Она, кажется, не узнала свою госпожу.

  Пираты застыли перед железной решеткой, перед клеткой, которая выдержала бы натиск боевого индийского слона.

  «Быстро пираты доставили клетку с содержимым на мой корабль», – девушка от удивления на миг забыла о боли в обрубке языка.

  За решеткой в темноте что-то потустороннее клацало зубами, перемещалось, смердело, и вызывало холодный липкий ужас.

  – Джони, Акула, вас наверху ждут бочки с отличным выдержанным ромом, – капитан Thomas отпустил пиратов, и они с огромным облегчением, словно облегчились по-большому, помчались из страшного места к Солнцу.

   – Thomas, ты справишься один? – больше из вежливости и из чувства благодарности, что его отпустили и не заставили участвовать в жутком представлении, спросил Акула.

  Капитан не ответил, только махнул рукой, словно рубил голову.

  Он уже жил другой жизнью, своей второй жизнью.

  Капитан провел рукояткой ножа по прутьям решетки, и в ответ из-за нее страшно завыло.

  Thomas запрокинул голову и захохотал, смеялся он настолько открыто и заразительно, что Virginie Albertine de Guettee соизволила улыбнуться; если мужчина смеется, то он слабый!

  Но смех капитана быстро перешёл в зубовный скрежет.

  Thomas сжал до посинения руку Anne, навис над ней, как утес нависает над морем:

  – Чистенькая, благородная, сейчас ты познаешь грязь, ответишь за все грехи, которые доставила мне Angelique Marquise. – Капитан Thomas превратился в злобного демона. – Леди, вы стоите на вершине социальной лестницы, а камнееды находятся на нижней ее ступеньке, нет, даже не на ступеньке, а под лестницей, но это не помешает им одержать верх над вами, потому что зло всегда побеждает!

  Но сначала я вам расскажу кто я, и почему здесь с вами!

  В семнадцать лет я безоговорочно и бесповоротно влюбился в Angelique с волосами цвета потухшего Солнца!

  Она называла себя Angelique Marquise des Anges, пусть называет как хочет, лишь бы не била меня.

  Сначала Angelique улыбалась мне, давала поцеловать свою ручку и даже иногда позволяла прикоснуться губами к ее персиковой щеке! – По волевой скуле капитана покатилась щедрая слеза и зависла на кончике подбородка с родинкой. – Но к третьему году нашего знакомства она начала охладевать ко мне, становилась рассеянной, словно песок в пустыне, и равнодушной, как могильная плита, когда я читал стихи о соловье и розе.

  В двадцать один год я, сгорая от нетерпения, решил предложить маркизе Angelique свои руку, сердце и немалое состояние, к тому же я красив необычайно! – Капитан Thomas небрежно заправил за ухо шаловливый непокорный локон. – Желая сделать сюрприз, я тайно прокрался с букетом роз и обручальным кольцом в ее дворец, ногой распахнул дверь ее роскошной спальни и... – Спазм сжал железными лапами горло капитана, в грудной клетке ожила грудная жаба.

  Thomas страшно хрипел, безумно вращал дикими глазами с кровавыми слезами, но переборол ужас воспоминаний и продолжил трагедию. – На огромной, как палуба корабля, кровати, в самой невозможной позе, с отвратительным бесстыдством Angelique Marquise des Anges занималась любовью, нет, какая это любовь, это скотские упражнения, с гнусным горбатым карликом.