Текст книги "Если рассказывать эту историю (СИ)"

Игорь приоткрыл глаза и, моргнув, проснулся. Его укрыли ещё одним одеялом, Жук обнаглел настолько, что от его шерсти повсюду уже хотелось чихать, дверь на балкон была открыта, а Андрей, как гусеница, закутавшись в белое ватное одеяло без пододеяльника, задумчиво стряхивал на пол пепел.

– Сколько время? – пробормотал сонно.

Андрей скосил глаза в его сторону:

– Пять-сорок.

– Иди сюда.

Он приподнял одеяло, побеспокоив животину, и похлопал рядом с собой ладонью.

– Мм. Лучше ты ко мне, – дернул уголком губ.

Игорь выдохнул, забарахтался и перекатился, захватывая с собой оба покрывала. Дотащился до той стороны, где на быльце почивал Анжи. Уткнулся лбом в его холодный локоть. Почувствовал кожу и потянулся поцеловать.

– Залезай ко мне, будем тебя греть.

Андрей молча скосил на него взгляд. Рукой с тлеющей сигаретой в пальцах медленно, нежно потрепал Игоря по волосам. Хотел потом отстранить ладонь, но передумал.

Игорь вывернулся – поцеловать ребро большого пальца.

Андрей смотрел на него – непонятно и устало. Сказал, почти не раскрывая губ:

– Я тебя люблю.

Игорь дернулся, рывком поднял голову и посмотрев в лицо напротив, почувствовал, как падает, падает, падает, словно это продолжение сна. Выцветшее, онемелое чувство.

Сотни фраз пронеслись у него в голове: нежных, банальных, пошлых, да каких угодно.

Нельзя не ответить, особенно ему – такому. Усталому, вроде как ответа не ожидающему.

Хотел сказать что-то хорошее, а вырвалось:

– Прости. Прости меня, – он подтянулся, обнял Андрея за талию. – Просто мне так хорошо с тобой, что я не чувствую момент, когда нужно прекратить.

– Забей. Не нужно прекращать.

Тихо:

– Анжи, Анжи, Анжианжианжи…

– Замолчи.

– Анжи, давай сходим куда-то.

– Сейчас только шесть утра. Я даже Жука не покормил.

– Пойдём. Я потом сам покормлю.

– …Ладно. Сейчас докурю.

Игорь выпутался из одеял, но не очень хотел уходить. Он ощущал то терпко-сладкое чувство эгоистичной победы, в котором сам себе не желал признаваться. Ему всегда претило это чувство, но теперь, когда то, чего он так яростно хотел достичь – он не мог обычными методами, было так близко, он никак не мог возразить этой всепоглощающей силе превосходства – не над Анжи, над остальными, кому Анжи принадлежал или мог принадлежать.

Есть два вида одной и той же любви.

Одна любовь – пристальная. Подмечает всё – «от улыбки до жеста», и она вся в этом внимании. Другая – наоборот – нарочито невнимательна. Она тоже – замечает, но вместе с тем настолько ослепляющая, каким только может быть глубокое чувство. И даже если что-то, на уровне создания помеченное красным «табу», и дойдёт до окончаний нервных клеток головного мозга, оно тут же нейтрализуется далеко вне порога горечи и безрассудства.

Эти два чувства на самом деле слишком одинаковы, чтобы просить, какая из них более искренна, какая больше отдаёт или забирает.

Любовь Игоря была второго сорта. Преданная, её могли бы назвать даже собачьей, если бы она не продолжала требовательно, кроясь под маской нежного благополучия, брать чужое.

Точно раковые клетки, в бессознательных мучениях иссушив тело хозяина, вожжелали добраться до внутренних органов соседнего ближнего.

Игорь даже, временами, ощущал себя почти посторонним в этом проклятии, но тут же спохватывался, корился. Он бы никогда не стал, подобно Эдипу, списывать всё на судьбу, проклятие или волю богов.

Он просто мирился. С собой. Каждый день, в миллионный раз.

Мирился, что тянет с собой на дно, откуда ни один из них уже не выплывет.

Обещал. Себе и молча – ему – вытянет.

И знал – не получится.

И продолжал тянуть.

И клялся – не отпустит.

Хотя бы так. Поблажкой.

Когда всё несерьёзно – ерунда. Один раз – не П.

Да и два – тоже. Два – это только Би.

А здесь – хоть волком вой, хоть с крыши прыгай.

Не отпускает. Что – не понятно. То ли руки, то ли глаза. Колючие, жесткие, нежные.

Something in the way you move.

И раз его не отпускало… то и он не отпустит.

Дотянет до дна, до ила, прикуёт цепями к затонувшим кораблям и станет… поклоняться. Как изувер, язычник – древним идолам.

Будет сносить дары и не вставать с колен…

Игорь встряхивает безумные, порочные образы, но они снова с живостью гениального художника занимают воспалённое воображение.

Воображение – это всего лишь вид памяти. Так пусть кто-нибудь отнимет у него память.

Пусть попробуют.

Возможно – это лишь причуда, внебрачный плод неудовлетворённости, рассеивавшийся с последней зарёй, но почему тогда он приходит снова и снова.

Снова и снова.

Снова и снова.

Он отбрасывает все эти мысли, натягивая поверх рубашки пуловер. Гладит сонного Жука, которых потягивается отставляя пушистый зад.

Нехотя сползая с дивана, Андрей ворчал:

– Куда мы вообще пойдём в шесть утра. Нихрена не работает.

– Мак работает, – Игорь натянул стащенные со спинки стула джинсы.

– Не пойду я в твой мак, там дорого.

– Там есть бургеры.

– Ты меня слышишь? Там до-ро-го. Хочешь бургер, я тебе на кухне сделаю, щаз, только в магаз сгоняю.

– Я заплачу… ну не зыркай на меня так.

Андрей вздохнул:

– Просто пошли куда-нибудь во двор. Я видел, у тебя есть кола, сделаем бутеров и хватит.

– Холодно уже на улице стоять.

– Значит, пошли постоим на балконе – далеко идти не надо.

Игорь обернулся, плавно подошел к студентику и, крепко сжав его, притянул к себе. Опустил лоб на плечо. Погладил:

– Ты всю ночь не спал.

Тот фыркнул:

– Я в курсе. Я думал. Курил. Загадил тебе весь пол, кстати. А ещё эти дурацкие обои, – он почувствовал, как от беззвучного смеха у мужчины затряслись плечи.

– Обои… обои причём?

– Я не знаю, – пробурчал, – меня от них тошнит.

– Хмм… Хочешь, давай переклеим. Не думаю, что мать будет против.

Анжи замер, чуть напрягшись. Задумался.

– Не, не надо. Мои тараканы.

Игорь поднял голову, серьёзно заглянул в глаза:

– Давай переклеим. Ты можешь здесь всё что угодно делать. Курить, загваздать всю квартиру, накидать своих шмоток, книг, выкинуть все вещи, кота заведём… только переезжай.

Секунда. Две.

– Я не могу.

– Но почему? – зло, почти отчаянно, сжимая с болью пальцы на чужих предплечьях.

Анжи тоже психанув, вырвался:

– Да ты что, больной, хочешь, чтоб я как содержанка, как приживец, ненавижу это! Господи, как же я это ненавижу! Я не захочу сюда возвращаться!

Он заткнул себя и, молча одевшись, вышел.

Нужно валить, пока не наговорил глупостей.

Сколько раз уже – эти быстрые перемены настроения – ни с кем у него так не было, чтобы в одну секунду – и любовь, и ярость, и гнев, а потом спокойствие, штиль, затишье, чтобы снова…

Игорь догнал его в подъезде. Обнял сзади, одной рукой за живот, теплым дыханием касаясь шеи:

– Прости. Ну прости меня. Пойдём, сделаем, что захочешь. Совсем всё.

Анжи остановился. Прикрыл глаза, от Его слов стало ещё хуже – будто он женщина, которую успокаивают. Ненормальная истеричка.

Но он же сам виноват – распсиховался, даже не дал шанса поговорить и свалил по-английски. Та ещё… барышня.

Но нет. Нужно просто привыкнуть. Это Андрей – мальчик, а Анжи – Анжи никто. Не мальчик, не девочка. Анжи можно психовать. Лишь бы Игорю было проще. Ведь проще ему – с девушками?.. Это страшный коллапс, как сделать так, чтобы ему было проще? Стать женщиной? Нет, никогда, не позволит гордость. Это так… болезненно.

Убей меня. Убей меня уже. Так я тебя л…

Анжи собрался, радуясь, что Игорь не видит его лица. Выдохнул. Склонил набок голову:

– Ничего. Пойдём на улицу.

На улице было не так уж и ужасно, просто холодно и насыщено такой предрассветной темнотой, которой по утрам напитаны веки.

Где-то дальше – на лавочке в парке, закутавшись в лохмотья, спал бомж, а в новостройке на балконе шестнадцатого этажа курил, замерзая, мужик.

В мягкой, естественной тишине Андрей слышал, как тикали наручные часы Игоря, которые тот сонно надел по привычке. Или ему казалось, что слышит, так как ещё он явственно ощущал, как насмешливо тикает мировой часовой механизм.

Они неспешно вышли из двора, перешли дорогу и добрались до круглосуточного супермаркета. Игорь оживился, бросив:

– Подожди, я сейчас, – и умчался.

Андрей засунул руки в карманы пайты и поёжился. Холодные шесть утра.

Шесть утра, из которых он не поспал ни часа.

Большие бордовые часы на витрине кафе застряли на отметке три-сорок.

Игорь вышел очень быстро, с пакетом и кивнул в сторону усаженной деревьями аллейки:

– Пойдём туда.

– Окей.

Пока они шли, ещё не до конца проснувшийся Игорь бросал на парня кривые взгляды, и было видно, что он хочет о чём-то спросить, но не решается.

Они подошли к подобию детской площадки, где уселись друг напротив друга на покрашенных в синий колёсах. Мужчина достал из пакета лаваш и пачку крабовых палочек. Поделил всё добро на двоих.

Заедая холодный лаваш мерзловатыми крабовыми палочками, Анжи фыркнул:

– Романтика, блин, – случайно поперхнулся.

Игорь, привстав, добродушно похлопал его по спине, что не убавило в нем язвительности:

– А пластиковое кольцо из-под пивной бутылки ты мне в знак вечного союза не наденешь?

Тот прыснул и глянул на мальчишку с интересом:

– Вечно ты какой-нибудь хрени начитаешься и паришь нам обоим этим мозги, – затем посерьёзнел, или хотя бы попытался, так как с лавашом и крабовыми палочками серьёзным казаться было нелегко: – Я всё хотел спросить – ты же к своим ездил?

– Типа.

– И что они?

– Я рассказал. Они сказали выбирать – ты или они. Видишь, как легко.

Мужчина замер. Тоненькая нить сомнения прошила нутро. Эти его признания – не для того ли, чтобы – в последний раз. Если в последний – так забери обратно! Лучше жить с неопределённостью, но вместе, чем зная, но не имея возможности даже коснуться.

– А ты?

Андрей мучил его недолго.

– А я люблю тебя, – вот так просто.

Тогда Игорь встал и, просто подойдя, обнял Андрея, будто вжимая в себя – сливая с собой.

– Спасибо. Господи, спасибо, что ты у меня такой… Спасибо, что ты у меня есть.

========== Глава 8: Двое – и – обрывки ==========

Двое.

В доме было очень холодно, и они разожгли огонь в камине. Бумаги не было, поэтому в жертву была принесена картонная коробка, в которой хранились дрова. Анжи достал из пакета клетчатый красно-черный плед – прямо в лучших традициях жанра – закутался в него и задумчиво, как в трансе, смотрел как Игорь, присаживаясь на корточки, задерживает над картоном огонёк зажигалки.

Пламя медленно, со вкусом пожирало поверхность – плавило, плавило до почернения, пожелтения, сыпучего пепла. Игорь пристроил картонку помеж брусков дерева, а у Анжи почему-то всплыла в голове строка, мол, человек, никогда не видевший огня, принял бы его за магию.

Магия… тут везде магия.

Домик был, откровенно говоря, убожищный: старенькие, выцветшие, местами отклеившиеся или набухшие обои, пыльная стеклянная люстра в большей из двух комнат, торшер – в меньшей. Алюминиевые ложки с узнаваемой советской гравировкой, железные кружки, накрытая целлофаном мебель, пол грязный, припавший пылью. Хозяева приезжали сюда только на лето или по каким-то особым случаям – знакомые Игоря.

Вот и на этот раз – только они вдвоём. Когда Игорь показывал фотки в первый раз, Анжи особо энтузиазмом не горел, только покрутил пальцем у виска, заявляя, что куда проще снять комнатушки в домике, где всё будет уже подано. Тогда Игорь улыбнулся так, что по коже поползли мурашки и специально понизил голос до глухого баритона, хотя рядом никого не было:

– А ты как там собираешься со мной… жить?

Андрей, смутившись, послал мерзавца в края далёкие, потом закусил изнутри щёку и задумался – ну да, действительно, как? И даже не про то, на что намекал Игорь, а – случайные прикосновения, невольные взгляды – подсознательное отношение – как к чему-то очень близкому, чтобы – бережно, осторожно – от внешнего – к внутреннему, от руки – к сердцу. Да всякий глазастый запросто поймёт, что если они и друзья, то очень… о-очень близкие.

Можно, конечно, сдерживаться – следить за собой везде, замечать, таиться, но это будет уже не отдых, а испытание на выдержку. Привычка – вторая натура.

Да и не спрячешь эти голодные кошачьи глаза.

И вот они здесь.

– …я был очень вспыльчивым… Эй, ты слушаешь?

– А? – вскинулся тот, выныривая из глубокой задумчивости. – Не, прости, а что ты сказал?

Игорь сидел на какой-то подстилке на полу, опираясь локтями на согнутые колени. Он сначала смотрел на огонь, потом повернулся заглянуть в глаза – снизу-вверх – Андрею:

– Говорю, в университете, до тебя, я был очень вспыльчивым.

Мальчишка фыркнул:

– В жизнь не поверю. Ты же спокойный как удав.

– Это с тобой, и то потому, что люблю.

Анжи уже, как всегда, приготовился открывать рот для возражения, но последнее слово прочно его заткнуло. Отвёл глаза на огонь, потом в таком же молчании посмотрел в окно.

– Знаешь, мне недавно снился сон, похожий на то, что сейчас здесь. Мы с тобой тоже сидели в каком-то обшарпанном здании, а сверху падала соль. Я помню, что падала она уже много дней подряд и мы никуда не ходили, просто сидели и разговаривали.

Игорь странно-нежно улыбался, ласково спросил:

– И о чём мы говорили?

– Не помню. Трепались, наверно, за жизнь – Кант, Гегель, все дела…

– Что это тебя на трансцендентальное потянуло?

– Ты просто заразный – это ведь ты меня всё время книжками своими мучаешь.

Игорь хмыкнул, а потом уголки его губ лукаво изогнулись:

– И что, за всё это время мы даже не?..

Анжи закатил глаза:

– Даже если «да», рассказывать об этом я всё равно не собираюсь.

Мужчина смотрел в ответ долго-долго, а потом уткнулся лбом в локоть:

– Хорошо, что я тебя встретил.

Андрей опустил взгляд – сказал, вроде бы едко, но с чем-то таким… особенным в тоне:

– Даже не знаю. Сдался я тебе. Мы вообще разные, ты заметил?

– Мне без разницы. Ты, наверное, в такое не веришь, но я в последнее время начал даже подумывать о каком-нибудь таком переселении душ.

Анжи прыснул:

– Серьёзно?

– Угу. Раньше я б и сам так сказал, а теперь… Вот как объяснишь, что мне кажется, будто я тебя всю жизнь искал – тысячи раз. Встречал – тысячи раз – и постоянно пропускал мимо.

– Нифига себе тараканы. А я думал, мистика – по моей части.

– О-о-о, значит, это твоё дурное влияние.

– Ну конечно. И это я тебе на ночь Лавкрафта читаю.

– Хах, а чем прикажешь заняться, когда ты за домашним сидишь? Разбираться с тобой в уголовном кодексе Новой Зеландии?

– Когда это я его читал?

– Это я образно. Была там, помню, она книжка с забористым названием.

– Ладно, проехали.

– Угум. Так что там с твоим сном?

– Что, что? Ничего. Мы сидели и разговаривали, ты нес какой-то бред – что-то про Гегелевские три закона диалектики – и так убедительно. Потом мы жарили сосиски на камине, а потом ты куда-то ушел, а я остался. Я до сих пор помню тот момент, когда я понял, что ты пропал. Я пошел тебя искать, но то место, где мы были – такое странное, похожее на мою старую школу: много этажей, везде красный и серый кафель на полу, много пустых кабинетов с крашенными партами и обшарпанные большие окна… Короче, я нашел тебя возле толчка, ты сидел как гопник и палил туалетную бумагу. Когда я спросил, что ты тут делаешь, ты ответил, что всё кончено и смысла продолжать больше нет…

Игорь слушал со странным выражением, а глядел – как на какой-то редкий, вымирающий вид единорогов. В конце не выдержал и расхохотался:

– Ты что курил и где тебе такое продали?

Тот самодовольно усмехнулся:

– Сами производим. Натурпродукт – фирма веники не вяжет. И это я тебе только конец рассказал, там ещё много чего было, только я не всё помню.

Они замолчали.

Андрей, бездумно глядя в огонь, прицокнул:

– Из тех пяти дней, что мы будем здесь – только два уйдёт на уборку. В холоде.

– Ну нам же не нужно убирать весь дом, вдвоём здесь вообще нечего делать – и пары часов хватит. Насчёт холода – здесь было ещё что-то вроде парового отопления.

– Пфф, а ты не подумал, что вода в трубах замерзла?

– Посмотрим. Иди лучше сюда, – Игорь привстал и потянул его за руки на себя, чтобы тот упал сверху. Опираясь на локти по обе стороны от головы Игоря, Андрей внимательно разглядывал его лицо.

В который раз. Горбинку на носу, родинку у виска, слегка не бритую кожу. Заметил нечаянно, что ресницы у него белесые, длинные, особенно нижние, и в этом была какая-то своя, непривычная красота. Шрам возле уха, след от прокола на мочке – давнишний, может, ещё со школы. Что он там говорил – «был вспыльчивым»? Это типа бэд бой? С такими Андрей не дружил – не было времени.

Наверное, если бы они были одного возраста и в одной школе – никогда бы не пересеклись.

Андрей никогда не спрашивал Игоря ни о чём. Ему казалось, что вопросы – это как минное поле, к тому же, задавая вопрос, будь готов к ответному вопросу. Как там, эта игра: «слово или действие».

В такой задумчивости, он почувствовал, как его рта касаются губы, и впустил внутрь чужой язык. Тот прошелся по кромке зубов, поласкал другой язык, и Анжи дернулся, чувствуя, как меж ног притерлось чужое колено. Это как всегда перехватывало дыхание.

– Кошак, пойдём куда-нибудь в другое место, у меня ноги мерзнут. Кровать здесь есть?

Игорь, оттягивая ворот пуловера, пробормотал:

– Она пыльная, ты не захочешь. Давай здесь.

Анжи вскинул взгляд:

– Ммм, давай кое-что другое.

Он спустился ниже и, по-кошачьи прогнувшись, прислонился щекой к молнии на брюках, уже становившимся слишком тесными. Если и было неловко, стыдно, Анжи в миг выкинул эти мысли из головы. Для Него – можно всё, что угодно.

Игорь приподнялся на локте, рассеянно поглядел:

– Детка…

Детка лукаво вскинула взгляд:

– Хочешь?

И темный, как ночь голос:

– Хочу.

Анжи медленно расстегнул молнию и, заставив мужчину приподняться, спустил джинсы. Поцеловал ткань, чуть пониже трусов и почувствовал, как плоть под ней мучительно, покорно дернулась. Пожалуй, тогда в нём впервые проснулся монолог-рассуждение: как это, обладать этим сильным, хищным мужчиной? Как это, когда он позволяет делать тебе всё – абсолютно всё, что захочешь? Как это – мочь сделать ему больно, и держать это в руках – уметь, но не использовать. Если Анжи скажет – нет, всё сейчас же прекратится – вот в этом и была сила.

Он глубоко втянул кожу рядом с пупком, холодными руками водя тонкие полосы по внутренней стороне бёдер. Холод морозил кожу – и в этом тоже было что-то особенное – холод не мог перебить желание.

– Анжи, детка, если ты сейчас не… – хрипло, гортанно.

– Ммм? – вылизывая кожу пониже пупка.

– Анжи, пожалуйста, – непроизвольный толчок бедрами вверх, который негодный мальчишка тут же поймал и пришпилил обратно к полу.

Наконец, стянул трусы и медленно провёл языком по стволу снизу-вверх. Игорь окончательно сжевал губу, рвано выдохнул и совсем потерял терпение. Сжал крепче руку на голове Андрея и направил уже куда надо.

Движения резкие, лихорадочно быстрые, и Андрей просто отпустил себя, позволяя вести, почти использовать, расслабляя мышцы горла, принимая всего в себя и стараясь не думать о своей воле. Только вскинулся, когда Игорь, кончая, пытался отстранить его, и наоборот, резко вобрал в себя, сделав глотательное движение, как та убожеская девушка в порнофильме.

Игорь, с низким стоном выдохнул, содрогаясь и обмяк всем телом обратно к полу.

Анжи отстранился, встал обратно, на колени и рассеянно вытер большим пальцем уголок губы, хотя там ничего не было. Не так уж противно. В первый раз было хуже. Он поглядел на Игоря, тот упёрся взглядом в потолок и, несмотря на то, что только что пережил оргазм, сейчас, казалось, готов заплакать.

Глубоко выдохнул и, по-прежнему обращая всё внимание на потолок, спросил:

– Ты это так каждый раз меня наказываешь? Или себя? За что? За то, что я тебя хочу? Или за то, что это, как ты считаешь, неправильно. Почему ты так – это же как пытка, как будто ты сейчас возьмёшь и сдохнешь у меня на руках? Как будто это последний раз – и ты каждый этот последний раз – прощаешься.

– Я люблю тебя… Я просто люблю тебя.

Молчание.

Игорь вздрогнул. Резко поднялся, скидывая с колен Анжи, и отвернулся, большим и указательным пальцем сжав глаза. Постоял секунду, потом так же, спиной к Андрею, натянул обратно трусы и джинсы, не застёгивая.

– Я… я тоже, ты знаешь. Очень давно.

Андрей, совсем такого не ожидая, подошел и обнял сзади, просовывая руки между боками и позволяя их пальцам переплестись.

– Я знаю. Я тоже… давно. Только это сложно. Я не знаю, как ты справлялся.

Массажируя тонкие пальцы, мужчина слабо улыбнулся:

– Тебя легко любить. Легче воздуха.

Андрей поднырнул тому под руку, чтобы оказаться лицом к лицу, и, наверное, впервые за много времени светло улыбнулся:

– Тебя тоже. И, знаешь, это было бы круто, если бы везде реально, соль, и только мы одни, и куча времени, и никогда не надо идти…

– И во всём свете нас только двое…

– Угум, во всем огромном свете. Да, хоть на минутку это было бы…

*