Текст книги "Сын вождя (СИ)"

Автор книги: Нэйса Соот'Хэссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА 16. Двое

Теперь пришло время Кадана рассказывать легенды своего народа.

Льеф лежал целыми днями неподвижно и не знал, чем мог бы занять голову. Кадан видел в его глазах отражение Руна, и стоило филиду надолго замолкнуть, как Льеф в очередной раз брался рассказывать о своих детских играх, о птичьих гнездах на вершинах гор, о том, как на спор они с Руном брались переплыть залив, и о том, как Рун притопил его, но Льеф все равно победил.

Он рассказывал, и в глазах сурового викинга блестели слезы, как будто он был ребенком, потерявшим семью.

Кадану было неуютно. Не потому, что он знал другого Руна, а потому, что он стал причиной спора, который теперь обернулся для Льефа такой болью.

– Льеф, я не хотел, чтобы так произошло… – сказал он как-то.

Льеф недоумевающе посмотрел на него.

– Я бы никогда не попросил тебя о таком, – продолжил Кадан и положил ладонь на щеку Льефу. Сейчас борода его, не стриженная несколько недель, порядком отросла и спуталась, и такими же неопрятными стали волосы, но Кадан видел на усталом, изможденном недугом лице только огромные голубые глаза, живые и полные лихорадочного блеска безумия.

– Я знаю, – Льеф стиснул его ладонь и отодвинул от себя, – это судьба, Кадан. Ни ты, ни я – никто не мог ничего изменить.

– Я не верю в судьбу, – признался Кадан, – как будущее может быть начертано на роду?

– Будущее не начертано, – сказал Льеф, ненадолго отвлекаясь от своих горестных мыслей. – Время – это колесо. Оно вращается, и зимы сменяют лето, осень – весну. Все, что будет – уже было когда-то, и произойдет опять.

– Мой брат мертв. Он уже не обнимет меня второй раз. Как и… – Кадан замолк ненадолго, но потом все-таки продолжил: – как и твой.

– Нет, не так, – Льеф даже оживился, немного задумавшись о том, что собирался сказать, – настанет время, и родятся люди с нашей кровью, которые получат наши имена. Как три поколения назад в семье моего отца уже рождался Льеф.

– И он был так же черноволос?

Льеф запнулся.

– Не знаю, – сказал он, – но, может, это не имеет значения? Волосы могут менять цвет. Главное – какая судьба нас ведет.

– И что? Ты веришь, что ничего не изменить, Льеф? Как можно так жить?

Льеф повел плечом и отвернулся к окну.

– Да, – сказал он задумчиво, – я верю, что все решено еще до нас.

– Если так тебе проще жить, – Кадан вздохнул, – но в моем роду уже никогда не родится мой брат. Потому что нет больше моего рода. Остался только я – твой раб. Тихо, – заметив, что Льеф собирается что-то сказать, он накрыл его рот рукой. – Я не выбрал бы другой судьбы для себя, Льеф. Но я твой раб – и никогда не заведу детей. На мне окончится мой род.

Льеф смотрел на него и пытался осознать то, что сказал Кадан.

– Ты бы хотел? – спросил он.

– Я бы хотел быть с тобой.

– Но ты бы хотел продолжить свой род?

Кадан молчал.

– Что говорить об этом сейчас? – спросил он.

Льеф потянулся к вороху своих вещей и тут же, издав нечленораздельный звук, взялся за грудь.

Кадан торопливо наклонился и подал ему куртку, к которой тянулась рука Льефа.

– Возьми, – Льеф достал из кармана, пришитого к куртке с обратной стороны, мешочек с серебром, – иди к дому, что стоит на самом востоке деревни, и постучи три раза.

Кадан непонимающе смотрел на него.

– Выйдет мать Олма. Скажи, что хочешь, чтобы дочь ее для тебя родила. Ее дочери рожают для всех.

Кадан непонимающе смотрел на него.

– Иди, Кадан. Мы заберем ребенка через год.

– Я не это имел в виду, Льеф…

– Иди. Я твой господин – и я отдал тебе приказ.

Кадан не решился спорить больше. Он встал и пошел прочь.

Сигрун появилась в комнате почти сразу, как будто только этого и ждала.

– Ты так заботлив с ним, – сказала она. В глазах ее уже таилась злоба, порожденная предчувствием одиночества, но Льеф не видел ее.

– Пусть судьба будет благосклонна хоть к кому-то из нас, – сказал он и отвернулся к окну, где на фоне закатного неба Кадан медленно брел прочь.

– Если бы из всех нас был только один, кому хватило бы милости судьбы, ты бы выбрал его.

Льеф кивнул.

– Тебя это удивляет? – спросил он и посмотрел на нее.

– Рун никогда не выбрал бы счастье для меня.

Льеф пожал плечами.

– Я не знаю, Сигрун. Может, ты ошиблась, когда полюбила его?

– Разве я могла выбирать, кого буду любить? – она подошла к окну и тоже остановила взгляд на стройной фигурке, почти что скрывшейся в вечернем тумане.

– Столько мужчин добивалось тебя. Но ты выбрала его.

– Да, – подтвердила Сигрун, – я выбрала его. И я не выбрала бы никого другого, если бы мне предложили выбирать еще раз. Так же, как ты в любой из жизней выбрал бы братом его.

Льеф молчал. Он снова думал о Руне и о том, что произошло.

– В любой из жизней, – сказал он наконец негромко, – я сделал бы все, чтобы с Каданом все было хорошо. Даже если для этого мне пришлось бы потерять брата и всю семью. Иногда мне кажется, что в то мгновение, когда я увидел его в первый раз, не молот богов ударил о землю, но я лишь увидел прошлое в его глазах. Как ты думаешь, Сигрун, может мой предок, которого звали Льеф, тоже был влюблен в него?

– Вряд ли, – Сигрун дернула головой, – в твоем роду не было тех, кто любил бы мужчин.

Льеф не ответил ей ничего. Только после долгого молчания, когда Сигрун уже собиралась уходить, он произнес:

– Сигрун… я прошу тебя. Помоги мне еще раз.

Повернув голову, Сигрун посмотрела на него.

– Я хочу встретиться с конунгом. Приведи его сюда.

– Сомневаюсь, – сухо сказала Сигрун, – что он станет с тобой говорить.

– И все же… я прошу тебя.

– Хорошо. Я схожу к нему – когда закончу дела.

Кадан вернулся в избу, когда солнце давно уже зашло. Он стоял в темноте и долго боялся приблизиться к Льефу, не замечая, что тот смотрит на него из-под приспущенных век. Наконец он шагнул вперед и прошептал:

– Прости…

– За что? – тут же откликнулся Льеф. – Я сам приказал тебе идти.

– Я не смог… не смог выполнить приказ.

Льеф снова прикрыл глаза.

– Иди ко мне, – позвал он.

Кадан подошел и осторожно пристроился на краешек топчана.

– Нет, не так, – Льеф потянул его на себя, – побудь со мной, как бывал, когда все еще было хорошо.

Кадан скинул сапоги, прилег на то место, которое, подвинувшись, освободил для него Льеф, и пристроил голову ему на плечо, стараясь не потревожить рану.

– Никогда больше не отпускай меня, – попросил он.

Льеф не ответил, потому что понятия не имел, что ждет их впереди, и не хотел попусту обещать.

– Я всегда буду думать о тебе, – только и сказал он, – даже если ты будешь далеко.

Кадан погладил его по плечу.

– Тебе хоть немножечко лучше? – спросил он.

– Я поправлюсь, – сказал Льеф. Это была ложь. Уже третьи сутки его терзала боль, и она не становилась слабей.

ГЛАВА 17. Колдовство

– Сигрун. Пс.

Сигрун вздрогнула, услышав голос, зовущий ее в темноте, и на мгновение ей показалось, что это злые альвы пришли за ней.

– Кто здесь? – сухо спросила она, положив ладонь на рукоять ножа, и мужская фигура выступила из сумрака, закутанная в плащ.

– Ты не приняла решения, Сигрун?

Сигрун повела плечом.

– Я уже сказала тебе все.

– Тогда отдай мне его.

Сигрун колебалась.

– Я не могу, – устало сказала она, – я обещала ему кров. И… он хочет поговорить с тобой.

– Мне не о чем говорить с убийцей моего сына, – свет луны упал на лицо конунга, и Сигрун увидела незнакомый, ледяной блеск в его глазах. Никогда она не видела первого из северян таким.

Конунг Эрик никогда не отличался жестокостью, хотя и умел строго блюсти закон. Однако к тем, кто был верен ему, он был справедлив и добр.

Теперь же в глазах его блестело безумие, и если бы Сигрун не знала, зачем он пришел – побоялась бы находиться рядом с ним.

– Если не хочешь моего лечения – то прошу, оставь мой дом, – как могла спокойно сказала Сигрун. – Если же думаешь, что мои травы могут тебе помочь – то возможно, я что-нибудь подберу.

– Я не нуждаюсь в твоих отварах, женщина. Верни мне сына – если хочешь помочь.

– Не кричи, – ровно произнесла Сигрун, и в ее глазах тоже блеснул холодный огонек. – Колесо судьбы повернется, и ты встретишь его опять – но берегись, конунг. Судьба не любит тех, кто ставит себя выше нее.

Конунг молчал.

– Оставь меня теперь, – закончила Сигрун, – я должна закончить свои дела.

Эрик, скрипнув зубами, побрел прочь, а Сигрун присела на корточки и продолжила собирать траву.

– Резеда… – пробормотала она, – что еще… он назвал еще одну траву… ночница, да…

Оглядевшись, Сигрун сорвала с невысокого кустика несколько листков и убрала в висевший на поясе мешочек.

Она подняла глаза на луну и повторила про себя, как и научил ее галл: "Льеф. Да наполнят тебя зимние холода".

Продолжая повторять этот короткий заговор, Сигрун двинулась домой.

Кадан, как обычно, сидел на краешке топчана своего возлюбленного и дремал. Голова его лежала у Льефа на плече, а рука Льефа чуть обнимала его.

Сигрун стало тошно. Ей было тошно каждый раз, когда она видела этих двоих, которые ценой жизни ее любимого получили то, чего никогда уже не будет у нее.

"Льеф. Да наполнит твое сердце зима", – повторила она и, взяв в руки ступку, принялась готовить лечебный отвар.

Дни шли за днями, и за окнами расцветали первые цветы. Деревья шелестели листвой, и любой уже встал бы на ноги, какой бы тяжкой не была болезнь.

Но Льеф продолжал лежать. Кадан видел, что боль возлюбленного становится только сильнее день ото дня, и не знал, как мог бы ему помочь.

Сигрун старательно меняла повязки каждый день и по новой наносила мазь. Мягкие пальцы ее двигались аккуратно, не причиняя вреда – но Кадан видел и то, что толку от них нет.

Он сам исхудал в бесконечном наблюдении за Льефом и с трудом сдерживал слезы, глядя на его осунувшееся лицо.

– Льеф мой… – шептал он и гладил воина, все реже приходившего в себя, по заросшей щеке.

Кадан не мог понять, когда болезнь снова начала одолевать Льефа – ведь в первые дни он шел на поправку, а потом будто перевесила другая чаша весов.

Льеф бесконечно звал Руна и обвинял себя в том, что сгубил его, а Кадан знал, что отчаянье и ненависть порой бывают страшнее клинка.

– Перестань корить себя, мой милый Льеф, – шептал он, – толку нет, если хочешь – пусть буду я во всем виноват.

Но Льеф не слушал его. Он все чаще отказывался пить и есть и как будто бы звал к себе смерть.

Однажды, когда Кадан поднес к его губам плошку с травяным отваром, Льеф взметнул руку, и плошка, кувыркаясь, полетела на пол.

– Не буду, – рявкнул он, внезапно вернув голосу прежнюю силу. – Кадан, дай мне спокойно отойти.

Кадан стиснул зубы.

– Отойти, – медленно произнес он, – и бросить меня?

Льеф молчал.

– Или не ты клялся, что мы вместе отправимся за грань?

Льеф закрыл глаза.

– Прости, – устало сказал он.

Кадан медленно встал и взял плошку с пола.

Он замер, разглядывая уродливый знак, начерченный на дне – руну "Смерть".

– Кадан, он съел?.. – Сигрун, вошедшая в избу, замолкла на полуслове, увидев, что Кадан стоит с плошкой в руках.

Кадан медленно поднял взгляд на нее. Глаза его были непривычно черны.

– Взгляни, – сказал он, и Сигрун не сразу узнала голос галла. Но подошла.

– Что это? – спросила она.

– Ты знаешь. Ты сама научила меня.

Сигрун вгляделась в знак.

– Но кто мог это начертать? – спросила она и перевела взгляд с плошки на Кадана.

– Не знаю, – сказал Кадан, – я никого не знаю здесь, кроме тебя.

– Ты же не думаешь, что я… – обида сменялась злостью в ее глазах, – ну, это уж слишком, трелль. Я пустила вас в дом. Но, видимо, следовало бросить вас умирать.

– Прости, – Кадан отвел взгляд.

– Что здесь произошло? – требовательно спросила Сигрун.

– Он отказывался пить и уронил чашку на пол.

– Ладно, – Сигрун вздохнула, – я принесу еще. А эту разбей. Не нужна мне в доме проклятая вещь.

Кадан все еще в задумчивости опустился на топчан. Через несколько минут Сигрун принесла новую миску, и он благодарно кивнул.

Девушка удалилась, а Кадан приподнял миску, рассматривая дно. Затем опустил и принюхался, пытаясь определить, какие травы входят в состав – все было хорошо. Только после этого он поднес чарку Льефу к губам.

С тех пор он проверял всю еду и однажды, учуяв запах ночевки – растения безвредного, но часто добавлявшегося в магические отвары, вылил содержимое плошки за окно.

Льеф был к тому времени уже настолько вымотан, что не спорил с ним ни о чем. Кадан никак не мог понять, идет ли он на поправку или нет. А однажды вечером в дверь постучали – но внутрь вошла не Сигрун. Она бы и не стала стучать. На пороге появился конунг, закутанный в мягкий шерстяной плащ.

Льеф заставил себя открыть глаза, внимательно смотрел на него и молчал. Конунг тоже молчал.

Кадан обшарил комнату глазами – ему было неуютно в перекрестье этих взглядов, и он чувствовал, что кто-то должен начать разговор.

Взгляд его упал на оставленную Сигрун у кровати больного чашу с водой.

– Мы приветствуем тебя, конунг, испей с нами из одной чаши, если пришел с миром.

Кадан взял чашу и с поклоном поднес ее конунгу.

Тот, поколебавшись, сделал глоток. Затем осушил остаток залпом – с дороги у него пересохло горло, – и со стуком поставил чашу обратно на стол.

– Приветствую тебя… – хрипло произнес Льеф, – мой названый отец.

– Ты потерял право называть меня так.

Льеф замолк.

Конунг шагнул вперед.

– Я пришел посмотреть тебе в глаза, убийца Руна.

– Зачем?..

– Я хочу знать, сын рабыни, которого я приютил и который предал мой дом – рад ли ты, что остался жив?

Льеф устало опустил веки.

– Нет, – тихо сказал он.

Но Эрик по-прежнему не находил себе покоя.

– Я вложил в твои руки меч, – сказал он и, взявшись за рукоять меча, лежавшего у топчана Льефа, отбросил его в сторону, – мой кузнец выковал его для тебя.

Льеф молчал. Снова открыв глаза, он просто смотрел на своего палача.

– Я приказал изготовить для тебя доспех, – не находя ответа на свою ярость, Эрик вынужден был повысить голос. Он схватил в руки панцирь Льефа, лежавший тут же рядом, и замер, увидев сквозь сквозную дыру на груди зияющую на подкладке руну. – Колдун, – выдохнул он, поднимая ошарашенный взгляд на Льефа.

Льеф не понимал ничего, а у Кадана вдруг вышибло воздух из легких.

– Это не так, – с трудом выдавил он из себя. – Это не он начертил, это я.

Льеф с неожиданной силой рванул его на себя и зажал рот рукой.

Эрик переводил взгляд с одного на другого.

– Как низок ты, Льеф, сын Хальрода… – он замолк, впервые в жизни не находя слов, – как низок ты… приказав своему треллю использовать против побратима колдовство. Даже так, тайными знаниями, ты не решился сразиться с ним сам.

Льеф молчал, не зная, что сказать.

Эрик хотел было отшвырнуть панцирь прочь, но тут же одумался и прижал его к себе, будто опасаясь, что кто-то попытается вырвать его из его рук. Он попятился назад.

– Эрик, это ложь, – попытался возразить Льеф в последний раз, но Эрик давно уже не слышал его.

– Я соберу тинг, – пробормотал он будто бы в бреду, – будьте вы прокляты, Льеф и его раб, и ведовка Сигрун, что помогала ему. Пусть вечно сердце ваше полнит та боль, что наполнила мое. Жизнь Руна не оплатишь серебром.

Вопреки ожиданиям Кадана, визит Эрика Льефа взбодрил. Он стал меньше спать и хотя выглядел обеспокоенным, казался теперь более здоровым и живым.

Кадан все ждал, когда же Льеф захочет наказать его, и долго ждать не пришлось. Льеф сдерживался до вечера. Всю ночь не спал, а наутро, едва Кадан, лежавший на его плече, открыл глаза – встретился взглядом с холодными голубыми глазами.

– Зачем ты это сделал? – спросил Льеф.

Кадан молчал и испуганно глядел на него.

Льеф поджал губы и прижался к его лбу лбом.

– Зачем ты это сделал, галл… – почти умоляюще прошептал он, но Кадан все еще не отвечал.

– Что теперь будет? – спросил он. – По закону ты должен отдать меня конунгу, чтобы он учинил расправу надо мной.

– А ты будто бы и не боишься этого совсем?

– Нет, не боюсь. Я еще осенью должен был умереть. Я хочу только, чтобы ты выжил, вот и все.

– Я не отдам тебя. Я отвечаю за тебя как господин. Если бы он попросил виру – я бы заплатил. Он мне как отец, Кадан, можешь понять?

– Я понимаю, – прошептал Кадан и отвернулся, – я лишил тебя всех. Сначала брата, а теперь и отца. Может, все же лучше выдать меня, а, Льеф?

– Никогда.

Льеф прижал его к себе.

– Тогда что будет теперь? – спросил Кадан. Льеф молчал. Он не знал.

Ответ пришел через несколько дней. Все эти дни Льеф выспрашивал Сигрун про тинг, но та оставалась мрачна.

– Как только сможешь ходить – покинь мой дом, – сказала она. – Я не хочу рисковать из-за тебя.

Льеф кивнул.

– Я уйду раньше, – сказал он и посмотрел на Кадана, – собери нам лекарств, и на рассвете мы оставим твою избу. И Сигру… – Сигрун уже собиралась уходить, но Льеф поймал ее ладонь, и она обернулась, – спасибо за все.

Сигрун вырвала ладонь. Ее снова наполнило то чувство, которое она испытывала всегда, когда видела счастье этих двоих.

Но им не суждено было встретить рассвет в лекарской избе. Серебристый диск луны затопили облака, и ночь была темна. Льеф по обыкновению не мог спать, и все рассматривал лицо Кадана на своем плече.

– Я люблю тебя, – прошептал он, как шептал иногда в эти дни.

И потому, полный собственных горестных мыслей, он не расслышал крики вдали и не понял, кто и зачем кричит.

Только когда за окном замелькали огни, а воины Эрика окружили избу, Льеф понял. Какое решение принял тинг.

Он принялся расталкивать Кадана и, когда тот раскрыл еще сонные глаза, приказал:

– Быстрее. Набери в мешок еды и уходи.

– Что?

– Ты слышал меня.

– Сигрун, – уже слышался голос Эрика за окном. Он стоял перед входом в избу, и пламя факела освещало его лицо.

– Что?

Лекарка распахнула дверь и, удерживая нож в руках, замерла на пороге.

– Преступники должны быть наказаны. Дом, что укрыл их, будет сожжен.

Глаза Сигрун загорелись злостью.

– Ты спалишь мою избу, конунг? После всего, что я сделала для твоих сыновей?

Она вытянула руку и обвела пальцем кольцо столпившихся кругом людей.

– Вы все. Кто из вас не лежал в моей избе? Кто не приходил ко мне за зельем, чтобы снять головную боль? Кто не просил у меня руну, чтобы зачаровать доспех? И теперь вы явились ко мне с огнем?

– Ты можешь уйти, – примирительно произнес один из бондов пришедших с Эриком, – Льеф не муж тебе, не брат и не отец. Ты не должна отвечать за него.

– Но вы пришли сжечь мой дом, – на губах Сигрун заиграла злая улыбка. Ей не было страшно. Любой страх улетучился из ее груди в то мгновение, когда душа Руна покинула его тело.

– Таков закон, – ответил другой бонд и тоже выступил вперед.

– Так знайте же, – шаль Сигрун взметнулась вверх подобно языку пламени, когда она снова воздела руку и начертила в воздухе руну ненависти. – Что будет проклят всякий, на чьих руках окажется моя кровь. Что будет вечно скитаться в мире людей, потеряв дорогу в царство богов, тот, кто отважится первым бросить факел в мой дом.

Наступила тишина. Никто не желал теперь выходить вперед, все до одного бонды поверили ее словам.

А затем оставшиеся в доме услышали гортанный выкрик Эрика – и тут же полный боли и ненависти женский вопль. Факел Эрика первый пересек очерченную рукой Сигрун черту, и головня угодила ей в лицо.

– Будь ты проклят, – прокричала она. – Будь ты проклят, конунг, который не знает верности и убивает своих детей.

Льефу, кое-как поднявшемуся с кровати, удалось добраться до нее и затащить в дом, а Кадан тут же захлопнул дверь.

– Что теперь? – спросил он.

– Мешок, – приказал Льеф.

Ответственность за близких придала ему сил.

Факелы уже неслись к избе один за другим.

Усадив подвывавшую от боли Сигрун на пол, Льеф принялся отбрасывать с пола шерстяные ковры, отыскивая вход в подземный дом – он знал, что найдет его, потому что именно так Рун проникал в избу – и рассказывал об этом ему.

Наконец, обнаружив люк, ведущий под землю, он распахнул его и первым втолкнул внутрь Кадана, державшего в руках мешок с едой.

Льеф попытался ухватить Сигрун за плечо, но та отбивалась как могла и сорванным голосом продолжала нашептывать проклятья.

– Будьте вы прокляты… – бормотала она, – будьте прокляты, Рун, Кадан, и Льеф. Будь проклят и ты, Эрик, что их не уберег.

Пламя уже танцевало на топчанах, а голоса палачей за окнами затянули погребальную песню, обращенную к богам.

Наконец Льефу удалось ухватить Сигрун поперек туловища и затолкать ее в открывшийся проем. Он спрыгнул туда же сам и захлопнул люк над головой, а в следующую секунду пламя заплясало и на самом люке.

ГЛАВА 18. Бегство

Тоннель, прорытый под домом Сигрун, вел не слишком далеко, но заканчивался в таком глухом лесу, что беглецов было не разглядеть издалека.

Сигрун тоже молчала. Мысли, недавно такие ясные, теперь путались в ее голове. Все последние недели она терзалась смесью преданности, милосердия и ненависти к тому, кто отнял у нее любимого. Каждый раз, когда она смешивала лекарства для Льефа, много раз вместе с Руном посещавшего ее дом, рука ее сама тянулась к склянке с отворотным зельем, какое научил ее делать галл. Каждый раз, когда она наливала в плошку еду, пальцы сами чертили на миске знаки проклятья. Но теперь все эти чувства угасли, оставив только одну ненависть, припорошенную болью.

– Будьте прокляты вы все, – бесконечным речитативом звучало у нее в голове.

К тому времени, когда они выбрались из спрятанной в густом кустарнике небольшой пещерки, над вершинами деревьев уже слабо алел рассвет.

Льеф припал к каменистому склону, тяжело дыша. Кадан тут же потянулся к нему, но Льеф отодвинул его руку.

– Я воин, – сказал он.

Кадан не обратил внимания на его слова. Только спросил:

– У меня есть мазь. Нанести?

Льеф качнул головой.

Оба посмотрели на Сигрун.

Ведовка смотрела в пустоту перед собой и одними губами нашептывала слова, которые нетрудно было бы угадать: будьте прокляты вы все.

Помолчав, Кадан решился задать вопрос, который вертелся у него в голове, но который он боялся произнести вслух:

– Что теперь?

Он впервые оказывался настолько далеко от людей, лишенный всякой опоры, без жилья и возможности отыскать еду.

Льеф не знал. Хотя он не боялся ни леса, ни разбойников, ни хищных зверей, он тоже не понимал, что может делать теперь, лишившись семьи и друзей.

– Можно пойти на юг, – после долгой паузы сказал он, хотя и сам понимал, что на юге им делать нечего: там обитали племена, которым чужаки нужны были еще меньше, чем он здесь своей семье.

Льеф думал и о семье. О том, что отец мог бы дать выкуп за него. Но и тут же о том, что, скорее всего, не даст. Семья Эрика давно уже была ему куда большей семьей, чем родные по крови в доме отца. И если уж даже Эрик отказался от него – то тем более откажется и эрл.

– Ты мог бы отдать меня… – в унисон его мыслям произнес Кадан.

Льеф посмотрел на него и на секунду представил изломанное пытками тело Кадана, висящее над входом в его дом – как вешали тела треллей, за которых хозяин отказывался платить виру.

Руки сами притянули Кадана, и Льеф прижал его к себе, не обращая внимания на колыхнувшуюся внутри боль.

Кадан на секунду прижался щекой к его небритой щеке, а потом погладил по плечу.

– Ладно, – он вздохнул, – давай попробую разжечь костер. Ты весь продрог.

Льеф качнул головой.

– Мы недалеко ушли, – сказал он, – нужно забраться глубже в лес. Он повернулся к ведовке и позвал: – Сигрун.

Сигрун не обращала никакого внимания на него. А Льеф не знал, что делать. Он знал ее уже много лет и был виноват перед ней, но и сил на то, чтобы тащить ее на себе, не имел.

– Она рисовала погибельные руны на твоей посуде, – вполголоса сказал Кадан.

Льеф дернулся и в сомнении посмотрел на него.

– Прости. Я не хотел говорить, ты и так болел, – Кадан опустил глаза, – но ты должен знать, что с ней нужно быть настороже.

Льеф поджал губы и дернул плечом.

– Тогда пусть решает свою судьбу сама, – сказал он и, оглядевшись, попытался определить где юг, а затем шагнул туда.

В следующую секунду он оступился, и Кадан молнией метнулся к нему, чтобы подхватить под плечо.

Так они и шли – придерживая друг друга и почти обнявшись.

Кругом расцветало лето. Щебетали птицы в кронах северных сосен и елей. Стоял густой запах первых цветов.

Но ни одному, ни другому не было радостно от того, что наконец закончилась зима.

Когда оба устали настолько, что уже не могли идти, а солнце медленно закатывалось за горизонт, Льеф все же попросил Кадана разжечь костер.

– Я попробую поймать дичь, – сказал он и взял из рук Кадана лук – все снаряжение тот нес с собой.

Кадан кивнул и, опустив на землю мешки, принялся собирать валежник – костры по-прежнему давались ему не очень хорошо. Но он хотел хоть немного помочь Льефу и потому сидел и крутил палочку в ладонях, стараясь поджечь сухой мох, до тех пор пока Льеф не вернулся с уткой в руках.

Льеф выглядел измотанным, и потому Кадан ничего спрашивать не стал, только освободил ему место у костра.

– У нас есть вода? – спросил Льеф.

– Немного, то что у Сигрун нашел.

Кадан потянулся за флягой, намереваясь передать ее Льефу, но тот качнул головой.

– Оставь пока. Разве что по глотку.

Он опасался, что выйти к реке удастся нескоро – большая часть берегов была такой каменистой, что трудно было бы даже наполнить флягу.

Когда оба уже заканчивали есть, Кадан вздрогнул, заметив среди деревьев смутную тень. Сигрун тоже вышла к костру. Опустилась на землю напротив них и замерла, вытянув руки к огню. Слабый ветер трепал ее волосы, а лицо казалось восковой маской в наступившей темноте. И алым лепестком пламени на коже пылал ожог. Кожа вздыбилась, не оставив и следа былой красоты на этой половине ее лица.

Ни Льефу, ни Кадану не хотелось с ней говорить – и говорить при ней между собой. Но никто не решался ее прогнать.

В конце концов, обнявшись, они устроились на земле и уснули. Льеф просыпался от каждого шороха, но так и не смог распознать тот момент, когда Сигрун ушла: когда утром они открыли глаза, то у костра уже остались вдвоем.

Костер все еще тлел. Кадан сидел возле него, обняв руками колени и глядя в огонь.

Льеф приподнялся – здесь, на свежем воздухе, ему стало заметно легче, чем в угрюмой избе – и приник к его спине, положив голову Кадану на плечо.

– Я люблю тебя, – прошептал тот и закусил губу.

Льеф молчал, ожидая продолжения.

– Люблю, Льеф, но ты сам знаешь, нет смысла идти на юг. Там племена, которым мы не нужны.

Льеф вздохнул.

– Что ты предлагаешь? – спросил он.

– Не знаю… – Кадан спрятал лицо в коленях.

Льеф прикрыл глаза и попытался расслабиться, раствориться в солнечных лучиках, пронзавших его веки.

– Я тоже не хочу на юг, – сказал он. – Через два месяца будет новый тинг. Я выйду перед всеми и докажу твою правоту. А еще… Я скажу всем, что ты свободен. Чтобы, если меня убьют, тебя никто не винил.

– Льеф.

Льеф прикрыл ему рот ладонью.

– Я твой хозяин – и я так решил.

Льеф поцеловал Кадана в лоб.

Кадан потерся виском о его висок и снова отвернулся к огню.

– Два месяца… – сказал он, – мы проведем их в лесу?

– Да. Вдвоем. Я буду ловить дичь. А ты – разжигать огонь. Мы будем сторониться людей, потому что если кто-то увидит нас – то по праву может убить. Мы преступники, мы уже мертвы для них.

– А как ты докажешь свою правоту?

Льеф снова замолк.

– Не знаю, – сказал он, – я вызову Эрика на бой.

– И ты убьешь его?

– Не знаю, – повторил Льеф. – Он должен был принять виру, Кадан. Таков был договор.

– Но я начертил руну, и она сделала неправедным ваш бой.

Льеф надолго замолк.

– Разве руны помогли Сигрун сгубить меня? – спросил наконец он. – И разве твоя руна сделала непробиваемым мой доспех? Кто знает – есть колдовство или нет?

– Я не знаю, – признался Кадан, – я просто хотел тебя хотя бы чуточку защитить.

– Я не буду спорить с тобой, – сказал Льеф, – хотя ты мужчина, но снова говоришь как жена. А мужчине недостойно спорить с женой.

Кадан повернулся и легонько его поцеловал.

– Но я и люблю тебя как жена, – сказал он, – разве это не стоит того?

– Стоит. Все, что случилось с нами, стоит того, чтобы две луны провести с тобой.