Текст книги "Сын вождя (СИ)"

Автор книги: Нэйса Соот'Хэссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА 12. Ведунья

Проснувшись, Льеф застал Кадана сидевшим у зеркала. Тот расчесывал влажные волосы невесть откуда взявшимся гребнем и заплетал их в косы. Придирчиво осматривал результат, расплетал и принимался расчесывать опять.

Какое-то время Льеф просто наблюдал за этим занятием, гипнотизировавшим его. Казалось, теперь, с появлением Кадана, покои, где раньше он останавливался лишь для того, чтобы переночевать, превратились в дом. И если в доме этом обитала не жена, то кто-то очень похожий на нее.

– Кадан, иди сюда, – окликнул его Льеф.

Кадан подпрыгнул и замер перепуганной птичкой, а затем, не выпуская из пальцев косы, медленно обернулся к нему.

– Ты не спишь.

– Нет, – Льеф постарался сдержать улыбку, – я наблюдал за тобой. Сегодня ты особенно красив.

– Я старался для тебя, – мягко и чуть напевно произнес Кадан и пересел на кровать.

Льеф тут же поймал его в кольцо своих рук.

Кадан наклонился и поцеловал его – и целовал, пока Льеф не проснулся до конца.

– Вчера вечером ты обманул меня, – прошептал Льеф, отстраняясь от его губ.

– Прости меня, – Кадан опустил глаза.

– Я хотел бы уложить тебя на спину и взять прямо сейчас. Два раза, один за вчера.

Кадан вздрогнул и затуманившимся взором заглянул ему в глаза.

– Но я не хочу портить твои косы, – Льеф провел пальцами по его виску, – а то ты будешь по новой заплетать их до завтрашнего утра.

– Мы куда-то спешим?

– Да. Я хочу узнать, как идет подготовка кораблей. Прикажи принести завтрак. Поедим и сразу пойдем.

Кадан встал было с кровати, но замер, прежде чем убрать руку Льефа со своего живота.

– Льеф… Я должен сказать, – произнес он и осторожно посмотрел на Льефа.

– О чем?

– Я видел сегодня Руна. Он застал меня за купанием.

Льеф напрягся.

– И о чем вы говорили?

– Ни о чем. Ничего не произошло, – слишком поспешно ответил Кадан, и Льеф нахмурился, хотя Кадан так и не понял, догадался о чем-то Льеф или нет.

– Кадан, – теперь Льеф поймал его ладонь и стиснул ее, – я хочу, чтобы ты понял: Рун, он… Думает не очень далеко. Но он хороший воин и мой брат. Понимаешь?

– Я понимаю, что такое брат. Но у тебя ведь есть своя семья?

– Есть. Но никто из сыновей Хальрода не был мне так близок, как Рун. Постарайся не злить его. А лучше вообще не попадайся ему на глаза. Он может сделать что-то… о чем все мы потом будем жалеть.

Кадан понуро кивнул. В словах Льефа смысл, конечно, был. Вот только Рун, очевидно, не собирался спрашивать Кадана, хочет тот видеться с ним или нет.

На верфи пахло свежей стружкой, медом и едва проклюнувшейся травой.

Работа уже шла полным ходом: снаряжали корабли Иблана. И пока Льеф разговаривал с распорядителем, заказывая еще суда, Кадан зачарованно смотрел, как на штевнях почти что уже законченного корабля крепят отлитых в золоте львов – как будто корабль предназначался для короля. На носах других кораблей он уже видел птиц, некоторые из которых вертели головами, указывая направления ветра. И хотя сами корабли викингов он видел не в первый раз, до сих пор они казались ему грозными духами морской стихии, и только теперь Кадан смог разглядеть их во всей красе. Вдоль бортов одних кораблей извивались тела разноцветных драконов. Носы других украшали фигуры людей, почти неотличимых от живых, на некоторых красовались быки с изогнутыми спинами, наклонившие рога, а на некоторых – бронзовые дельфины и кентавры из южных легенд.

Борта сверкали яркими красками, украшениями из золота и серебра.

– Каждый из них имеет свое имя. Этот – Морской Змей, а это – Красный Гром. В нужный час, – сказал Льеф, наклоняясь к уху Кадана, так что горячее дыхание щекотало кожу, – по знаку, данному королем, все драккары разом выйдут в море и выстроятся под его рукой. И я через месяц или около того поведу такой флот. Разве они не прекрасны?

Кадан, вплоть до последней фразы готовый уже согласиться с ним, внезапно ощутил обиду и подступающее одиночество.

– Нет, – сказал он, – нет ничего прекрасного в том, что ты отправишься… – он не договорил, хотя хотел сказать "грабить людей", и уже через секунду радовался тому, что распорядитель прервал его.

– Сосну и дуб уже привезли. Будешь смотреть?

Льеф кивнул и последовал туда, куда распорядитель указывал рукой, а Кадан – за ним.

Он тщательно перебирал сосновые и дубовые доски, пока не отобрал достаточно для строительства нескольких кораблей.

– Отложи, – Льеф достал несколько марок золота и отдал распорядителю, – мы придем, как только соберем достаточно людей.

У северян каждый крестьянин владел мечом. И каждый в случае беды выступал под началом конунга на войну.

В обычное же время конунги и хедвиги содержали постоянную личную дружину, а конунги порой даже делили ее на две половины: одна защищала жену конунга, другая сопровождала его самого.

Дружины же викингов – отряды, в поисках добычи отплывавшие к дальним берегам, собирались на добровольной основе, и во главе их становились главари-короли.

Именно поэтому дружину собирал Рун. Они с Льефом во все походы ходили вдвоем. Но черные волосы и рабская кровь пылали на судьбе Льефа клеймом. Те, кто хорошо знал его, пошли бы за ним в огонь и в воду, но привлечь новых людей – а новые люди появлялись каждый год – лучше умел Рун.

Он рассказывал молодым воинам о подвигах прошлых походов, о горах добычи, которую они бросили к ногам конунга осенью, о доблести своей и Льефа… И глаза юнош, слушавших его, загорались мечтой о дальних морях, о золоте и серебре.

В этот раз, впрочем, сборы шли нелегко. То и дело мысли Руна возвращались к недавней неудаче, и от того ему трудно было пускать красноречие в ход.

Подобно дружбе и ненависть северян оказывалась неистовой. Всякий, дороживший уважением соплеменников, не желал хладнокровно сносить обиды или оставлять без отмщения гибель друга или члена семьи. Ни мужества, ни милосердия не ждали от того, кто не умел пролить чужую кровь.

Мальчика считали юношей лишь тогда, когда он приносил с охоты первого зверя. А мужчиной – только когда он возвращался из первого похода.

С самого юного возраста Рун был силен в борьбе, вспыльчив и горяч, и родители предостерегали своих сыновей затевать с ним споры.

Когда замерзали реки или озера, то на льду играли в мяч – игра называлась кнаттлейк. Один из игроков подбрасывал мяч и ударом биты посылал его другому. Тот должен был или поймать мяч, или так же битой его отбить. Хотя игра и выглядела простой, она требовала большой сноровки, так как по правилам кнаттлейка остальные вовсю мешали отбивавшему: отталкивали его, стремились уронить на лед или вообще отобрать мяч. Если же ловец не был столь же проворным и быстрым, как соперники, ему приходилось искать и нести назад улетевший или закатившийся в снег мяч. Мячи, к тому же, делались из дерева, а потому если такой попадал по телу, это сулило немалую боль. Да и биты весили немало – делались они из дерева или бычьего рога.

Посмотреть на кнаттлейк приходил народ со всех соседних имений.

В одну из зим пришло много людей посмотреть на такую игру на озере Сив. Рун появился там вместе с одним из своих старших двоюродных братьев – Рандром, сыном Ингимара. Противником Руна в игре стал мальчик его лет – Бенгейр, сын Укси. Так вышло, что Рун оказался слабее и проиграл. Когда Рун решил ударить Бенгейра, тот побил Руна и добавил, что добавит еще, если тот не начнет держаться прилично. Рун такого прощать не собирался, и, не сказав ни слова, подошел к Рандру, сыну Ингимара, и объяснил, что случилось.

Рандр передал Руну топор, который принес с собой. Оба вернулись к месту всеобщего веселья. Рун подошел к Бенгейру и нанес тому удар топором по голове. Бенгейр упал и больше не поднялся.

Дома же Эрик, отец Руна, очень разозлился и начал ругаться, но мать была довольна и радовалась, что из сына ее вырастет прекрасный воин, и стала просить Эрика подарить Руну драккар, когда он станет немного постарше.

Эрик сердился не долго и очень скоро согласился с женой. И Рун навсегда запомнил – как вершатся дела.

Он, однако, опасался магии галла, тем более, что ничего о ней не знал. И даже Рун понимал, что было бы глупо идти против того, с чем не знаком.

Потому он направил стопы к дому Сигрун и дождался, когда она вернется к своей избе с водой.

– Давай помогу, – вызвался Рун и перенял у нее одну из кадушек с водой.

Сигрун улыбнулась, просветлела и тут же отдала ему ведро.

– А я тебя ждал, Сигрун. Но ты все не шла и не шла.

– Видишь же – я здесь. Так чего хотел?

Они опустили ведра, и Рун уселся за стол, а Сигрун взялась растапливать печь.

– Смотрю на тебя, Сигрун, и удивляюсь твоей красоте, – с улыбкой произнес Рун. – Таких девушек нигде больше не видал.

– Во-от как… – протянула Сигрун, поворачиваясь к нему. Она расправила плечи и в самом деле стала прелесть как хороша. – Ты об этом со мной поговорить хотел?

– Не совсем, – Рун прокашлялся, – есть еще один серьезный разговор.

Сигрун изогнула тонкую и густую бровь.

– Сигрун, а, Сигрун… – Рун поднялся и, подойдя к ней, остановился у самого плеча, – расскажи мне о тайных знаках, которыми владеют подобные тебе.

Сигрун нахмурилась. Не такого разговора она ждала.

– Зачем это тебе? – спросила она.

– Сотворили при мне одно колдовство. Вот и хочу знать, как его понимать.

– Сотворили на тебя? – во взгляде Сигрун появилось беспокойство.

– Сначала ты расскажи: что может колдун сделать со мной?

– Ведунья может напустить болезнь, заговорить оружие и другие вещи, при помощи которых нанесут смертельную рану. Не бери ничего из рук колдунов – это хоть немного, но защитит тебя.

– А есть ли такое колдовство, чтобы один человек другого забыл?

– Трижды ударив посохом вельва, можно заставить человека потерять память, но…

– Я говорю не о том, Сигрун. Ты ведь меня поняла.

И Сигрун в самом деле начинала понимать.

– Зависть разрушает душу, Рун, толкает на дурные поступки.

– И все же ответь.

– Такое под силу только саамам, что живут на далеком севере. Я не в силах ни зародить, ни уничтожить любовь.

– Значит, ты не такая мастерица, как я считал, – разочарованно протянул Рун и отодвинулся от нее.

Сигрун сжала кулак.

– Что ты хочешь от меня? – резко спросила она.

– Если не имеешь власти над человеческой душой, то можешь ли научить рунам меня? Я сам разберусь, как их применить.

– Рун не должно резать тому, кто в них не смыслит. В незнакомых знаках всякий может сбиться. Чтобы познать руны, Один провисел на мировом ясене девять дней и девять ночей, пронзенный собственным копьем. А ты вздумал научиться им за один день?

– Мне же не нужно знать все, – в глазах Руна от ее упрямства промелькнула злость, – расскажи только о тех, что могут защитить меня, и о тех, что могут нанести вред.

– Руны из целебных при необходимости могут стать насылающими болезнь. Все зависит от условий, от того, чего ты хочешь постигнуть и как. Для всего есть собственная руна или определенное руническое заклинание. Вот только исполнять его нужно с предельной осторожностью – руны, использованные без ума, могут причинить только вред. И я не расскажу о них тебе, Рун, чтобы ты не натворил беды.

Рун уже не скрывал злость.

– Что ты за бесполезное создание, женщина. Одно не умеешь, другое не хочешь делать.

Губы Сигрун дрогнули.

– На меня наложат злые чары, а ты позволишь меня заколдовать.

Сигрун молчала.

Рун развернулся было и собирался уйти, но она окликнула его:

– Постой.

Рун замер у двери.

Сигрун залезла под подушки, набросанные поверх ее кровати, и вынула из-под них амулет. Тайная руна была выгравирована на нем.

– Вот, – сказала она, – никакое колдовство не сможет причинить вред тому, кто это надел. А если кто и попробует – колдовство обернется во благо ему.

Она подошла к Руну и перекинула через его голову амулет. Затем провела по ремешку – до самой ладанки – рукой.

– Будь осторожен, Рун. Я не хочу, чтобы с тобой что-то произошло.

Рун накрыл ладанку ладонью.

– Он в самом деле поможет мне?

– В той же мере, что и любое колдовство.

Сигрун не находила себе места весь оставшийся день.

Раненых в те дни не было в ее избе и потому оставалось лишь прясть, сидя у окна, и думать о том, что произошло.

Однако раньше, чем усадьба погрузилась в вечерний полумрак, в дверь раздался стук.

Сигрун вздрогнула, потому что со своего места не видела, чтобы кто-то проходил мимо окна.

Она подобрала лежавший неподалеку нож, подошла к двери и приоткрыла ее.

– Кто здесь? – спросила она немного резче, чем хотела, и услышала тихий голос:

– Сигрун… Это я…

Невысокую фигуру, скрывавшуюся в тени, полностью укрыл волчий плащ, потому Сигрун и не сразу удалось разобрать, кто с ней говорит.

– Кадан… – шепотом произнесла она.

– Сигрун, позволь мне с тобой поговорить.

Сигрун удобнее перехватила нож. Не от того, что считала галла опасным – а более потому, что ей требовалось время, чтобы поразмышлять.

– Что ты делаешь здесь?

– Позволь мне войти, я расскажу.

Сигрун колебалась еще секунду, а затем все-таки открыла дверь.

– Ну, – сказала она, когда Кадан оказался внутри и откинул капюшон.

Кадан закусил губу, тоже раздумывая, с чего начать.

– Сигрун, меня беспокоит Рун.

– А ты беспокоишь его, – не сдержалась Сигрун и тут же прикусила язык.

– Ты все знаешь? – вскинулся Кадан.

– Не все, – хмуро произнесла она и, подойдя к печи, налила из кувшина молока. Сделала глоток. – Не знаю, что за магия таится в твоих руках, что ты приворожил и Льефа, и его.

В глазах Кадана блеснул огонек.

– Сигрун, я научу тебя. А ты научи меня своей.

Сигрун прищурилась и с подозрением спросила:

– Что?

– У нас ведь с тобой один интерес. Мы не хотим, чтобы Рун натворил бед. И мы оба хотим…

– Замолчи, – оборвала она его и покраснела. – Что ты можешь рассказать мне, галл?

– Сначала ты.

Сигрун недовольно поджала губы.

– Хорошо, – сказала она наконец, – что ты хочешь знать?

– Расскажи мне о знаках, которые нужно чертить на камне, на дереве или на земле.

– Зачем?

– Я хочу знать, какие из них могут принести мне вред.

Сигрун побарабанила пальцами по поверхности печи.

– Есть разные виды рун, – сказала наконец она. – Футарк – старинные руны, только они и пригодны для тайной магии. Их используют, чтобы писать на могильных и памятных камнях, скалах, копьях, мечах, брактеатах, фибулах… Заговоры обычно очень коротки и состоят всего из нескольких слов, а иногда – из одного. По счету рун двадцать четыре, и они пишутся отвесными и косыми черточками.

Кадан кивнул.

Сигрун подошла к сундуку, достала из него дощечку, но не спешила резать по ней.

– В футарк входит три анта, – продолжила она. – Каждый из антов стоит из восьми рун и носит имя одного из богов: Фрейи, Хеймдаля и Тора.

Сигрун потянула за цепочку на шее и продемонстрировала Кадану брактеат, на котором по внешнему кругу бежали, извиваясь, все двадцать четыре руны.

– Всякая из рун имеет свое магическое имя, – продолжила она, – фену, урурр, зырисар… – так она перечислила их все. – Каждая руна имеет определенное значение, которое служит путеводной звездой, когда мы задаем вопрос.

Сигрун извлекла из сундука мешочек и высыпала на стол камешки, лежавшие внутри. На каждой был изображен один знак. Затем ссыпала их обратно в мешочек и снова вынула руну – но уже одну.

– Мы вырезаем их на оружии и амулетах. Так, если увидишь на клинке слова лук, счастье, оберегать – то это предметы, созданные чтобы охранять. Если же увидишь знаки Беды и Болезни – жди беду.

Кадан благодарно кивнул.

– Это все, что я хотел знать, – сказал он.

– Теперь твоя часть. Что ты хотел мне дать?

– Я знаю рецепт… – произнес Кадан, помешкав. – В ночь, когда луна будет нарастать, выйди в сад. Собери василек, мак и полынь. Сожги мак и полынь на огне, и замешай с васильком и резедой. Добавь каплю крови и все время повторяй имя того, кому будешь его подавать. Затем подмешай зелье в еду.

Сигрун, прищурившись, смотрела на него.

– А если он кого-то уже любит, подействует ли зелье?

– Сигрун, он не любит никого…

– И все же. Есть зелье, чтобы его отворотить?

Кадан помялся.

– Да, – и он произнес еще один рецепт.

ГЛАВА 13. Закон

Все следующие дни Льеф был занят на строительстве кораблей: он пристально следил, чтобы каждая доска и каждая веточка подходили для той части корабля, которую строили в этот день.

– Море – капризный бог, – говорил он.

Кадан же большую часть времени оставался один: заняться ему у причала было абсолютно нечем, и хотя в первые дни Льеф брал его с собой, Кадан, стоя у него за спиной, изнывал от тоски.

Наблюдать за тем, как загорелые руки Льефа поднимают доски, как подносят их к внимательным глазам и затем откладывают в сторону, было приятно – но быстро надоедало.

Когда однажды утром Льеф отпустил его пройтись по окрестностям, Кадан ненадолго ожил. Все было ново и интересно ему – контуры синеватых гор вдали и лежащая на них пелена облаков, извилистое русло реки, убегающее до самого горизонта… Незнакомые травы, кое-где уже начавшие проклевываться из-под снега.

Он бродил по усадьбе, поднимался на смотровые башни и совсем не чувствовал себя рабом – пока однажды, опустив взгляд, не увидел мощную фигуру Руна, высившуюся в тени. Рун наблюдал за ним.

Кадан, стоявший на смотровой вышке, сразу расхотел спускаться вниз.

Он стоял и делал вид, что смотрит на горизонт, пока, бросив на Руна косой взгляд, не заметил, что тот вышел немного на свет, так что теперь можно было разглядеть холодный блеск его глаз и злую улыбку, игравшую на губах.

Кадан стиснул зубы и сжал кулаки. Прочертил в воздухе пальцами один из тех знаков, что показала ему Сигрун. Сам Кадан не очень-то верил в чужеземное колдовство, но знал главное правило магии: она действует на того, кто верит в нее. А Рун верил.

Впрочем, спускаться вниз он по-прежнему не спешил – и решился, только когда стал меняться караул. Довольно много воинов скопилось вокруг смотровой вышки, и Кадан, проскользнув мимо них, торопливо направился домой.

Вечером он попросил у Льефа нож.

– Зачем? – сурово поинтересовался тот.

– Вдруг… на меня нападут?

– Кто может напасть на тебя здесь, в чертоге конунга?

Кадан молчал. Он понимал, что не получит ножа, если скажет, что противник его – Рун.

– Ты – раб. У раба не должно быть ножа.

Кадан поджал губы и отвернулся.

Льеф обнял его со спины.

– Ты должен понять меня.

– Я понимаю, – Кадан склонил голову и подумал, что нож можно стащить на кухне. Но что потом? Пользоваться оружием он толком не умел, да и Рун все равно был намного крупнее его.

– Я мало тебе дал? – спросил Льеф тем временем.

– Нет… – Кадан вздохнул и, обернувшись к нему, погладил по щеке, – очень много, Льеф. Я не обижен на тебя.

Это была ложь, но Кадан в самом деле понимал, что Льеф прав.

С того дня он старался избегать безлюдных мест, но еще несколько раз видел Руна вдалеке. Так же зимой следил за ним Льеф. Но от взгляда Льефа становилось тепло, а от взгляда Руна холодок пробегал по спине. Улучив момент, Кадан поймал этот взгляд и демонстративно прочертил в воздухе руну, призванную наслать болезнь – однако злая улыбка стала только шире, а самому Кадану стало еще холодней.

Но через несколько дней ему пришлось свидеться с Руном еще раз.

День уже подходил к концу, и Кадан с нетерпением ждал, когда же вернется Льеф. До ужина оставался час, но перед тем, как сесть за стол, они старались немного времени провести вдвоем. Иногда поднимались на те же вышки, где днем Кадан стоял один, и Кадан показывал Льефу те места, которые особенно понравились ему, а Льеф рассказывал, как проходит строительство кораблей. Кадан теперь из всех обязанностей раба выполнял только одну: приносил Льефу еду по утрам и напитки по вечерам. Еще он помогал тому следить за волосами и бородой, но это было не столько обязанностью, сколько игрой. Внимательно глядя Льефу в глаза, Кадан расчесывал его гребнем, а затем то же самое делал со спины. Пару раз он помогал ему отмывать волосы в холодной воде – а Льеф помогал ему. И в бане Кадан тоже исполнял обязанности слуги – здесь ему разрешалось гладить и ласкать Льефа у всех на виду, и только Льеф жалел, что нельзя делать наоборот.

Кадан мог бы и совсем позабыть, что оказался рабом, если бы не Рун, пристально следивший за ним, так что Кадан начинал бояться оставаться один.

Позади главного дома у самого частокола располагались отхожие места, и в тот час Кадан направился туда. Он приготовился к тому, что обычно делают в таких местах, чуть приспустил штаны и тут же обнаружил, что грубые руки схватили его и рванули назад.

Кадан вскрикнул, а в следующую секунду рот его зажала ладонь, и Рун прижал юношу щекой к стене.

Свободная рука северянина зашарила по его ягодицам, и Кадан понял, что к глазам подступают непрошенные слезы.

– Пусти, – выдохнул он в ладонь противника, но получилось лишь неразборчивое мычание. Главное его оружие – слова – было теперь недоступно для него.

– Твоя поганая магия не возьмет меня, галл, – с усмешкой прошипел Рун над его ухом, – другое колдовство защищает меня.

Рука его продолжала шарить по ягодицам Кадана, но никак не могла забраться между них, потому что мышцы были напряжены.

Рун отвесил Кадану увесистый шлепок. Тот вскрикнул и от неожиданности расслабился ненадолго, так что Рун смог просунуть пальцы внутрь и даже ощупать сжатое кольцо.

– У Льефа такой маленький? – прошептал он. – Или он плохо старается для тебя? Ну ничего, сейчас ты почувствуешь настоящего северянина внутри себя.

Ануса Кадана коснулся горячий член, и слезы потекли по щекам. Он закрыл глаза, а в следующую секунду раздался гортанный выкрик, и Кадан рухнул в грязь. Торопливо развернувшись, он, впрочем, обнаружил, что Руну пришлось хуже – тот угодил в саму выгребную яму, а Льеф стоял над ним, держа наготове меч.

– Ты сын конунга, – сухо произнес Льеф, – но даже ты не смеешь заниматься воровством. Если хочешь того, что предназначено мне судьбой – подойди и отбери. Понял меня?

– Льеф, да брось. Я не испорчу его.

– Ты сошел с ума, – Льеф повысил голос. – Рун, не навлекай на себя позор.

– Ты думаешь, ему впервой? – зло поинтересовался Рун. – Спроси у него сам. Кажется, со мной он был более честен, чем с тобой.

Льеф медленно развернулся, и взгляд его упал на Кадана. В глазах галла появился страх.

– Льеф… – прошептал тот внезапно осипшим голосом.

– Он же пользуется тобой, Льеф.

Льеф поймал плечо Кадана и вздернул того на ноги.

– Прикройся, – приказал он и снова посмотрел на Руна. – Это не объясняет того, Рун, что ты хотел забрать мое. Тайно. Как будто ты ночной вор, а не мой брат. Замолчи, – оборвал его Льеф, заметив, что Рун собирается что-то сказать. – Я не прошу тебя виниться передо мной. Но больше не делай так.

Рун молчал. Он мог бы спросить: "А то что?" – но знал, что в этом нет смысла. Рун хорошо разбирался в людях и хорошо видел в глазах Льефа, что тогда произойдет – их будет судить Один, а не тинг.

– Льеф, – повторил Кадан в очередной раз, пытаясь поспеть следом за северянином, но тот шагал вперед, удерживая его за запястье так, что руку пронзала боль, и не собирался замедлять ход. – Льеф, ну постой. Я хочу объяснить.

– Нечего объяснять, – Льеф втолкнул его в комнату и затворил за собой дверь. Кадан тяжело дышал.

– Льеф, не было ничего.

Льеф не слышал его.

– Мне следовало понять, Кадан. Ты слишком ласков был. Слишком готов на все. Ты знал о мужчинах куда больше меня.

– Нет.

– Это не имеет значения. Теперь ты мой. И никто больше не должен касаться тебя.

Но Льеф не подошел и не обнял его, и они продолжали стоять и смотреть друг на друга.

– Но это имеет значение, Льеф, – тихо сказал Кадан и шагнул к воину, но тот отступил назад. – Тебе больно от того, что он сказал. И от того, что я не совсем твой.

Льеф стиснул зубы и молчал.

– Но все это не так. Были те, кто добивался меня. Это все, что я сказал Руну. Но я никогда не хотел, чтобы они касались меня.

– А теперь у тебя не было выбора, так?

– Я не знаю, – Кадан шагнул еще вперед и, прежде чем Льеф успел отступить, поймал его за запястья. – Я не знаю, Льеф. Но я хочу, чтобы ты каждую секунду был со мной. Мне не нужно ничьих других даров. Твой Рун… Он тоже предлагал мне золотой браслет…

– Замолчи, – рявкнул Льеф, вырываясь из его рук.

– Я не взял, – прервал его Кадан, тоже повышая тон. – Никогда не возьму.

Льеф высвободился и, поймав в ладони лицо Кадана, до боли потянул вверх.

– Тогда зачем ты теперь позволил ему? – прошипел он.

– Я не… – слезы навернулись Кадану на глаза, и внезапно закончились все слова.

– Если бы я не появился, он бы взял тебя, так?

– Что я мог сделать? – теперь уже Кадан рванулся из его рук.

– Драться с ним. Ты не женщина и не дитя.

– Ты даже не дал мне ножа.

Льеф молчал. Какое-то время в комнате царила тишина. Затем Кадан отвернулся и прикрыл руками глаза. Он не хотел плакать сейчас, но сдержаться никак не мог.

Льеф не выдержал первым. Подошел и обнял его со спины.

– Кадан, перестань, – тихо сказал он, – я ведь сказал – я простил тебя.

Из горла Кадана вырвался всхлип, но он повернулся и приник к груди Льефа, как делал это всегда, когда нуждался в тепле.

– Научи меня… – прошептал он, прижимаясь к плечу Льефа щекой, – научи, как постоять за себя. Мне страшно. Я боюсь его. Но я хочу победить этот страх.

Льеф провел рукой по волосам Кадана.

– Разве братья не учили тебя? – спросил он.

Кадан качнул головой.

Льеф поцеловал его в висок и сказал:

– Хорошо.

С самого раннего возраста Льефа воспитывали воином. Такому воспитанию способствовала сама жизнь, окружавшая его: с детства он видел вооруженных людей, брал в руки их оружие, ходил с родичами на охоту, убивал зверей и птиц в лесах.

– Будучи подростками, мы с Руном состязались друг с другом в прыжках с высоких гор, в перепрыгивании рек и ручьев, лодок и людей. Когда стали старше, то прыгали уже с разными тяжестями в руках или привязав груз к ногам.

Кадан смотрел на то, как улыбка играет у Льефа на губах, и видел в его глазах такую светлую тоску, что трудно было не понять: чтобы ни представлял из себя Рун, для Льефа он брат – и будет братом всегда.

– Эти навыки затем не раз помогали нам в бою, когда требовалось быстро уклониться от пущенного копья или перескочить через посланный по скользкому льду щит. Рун даже как-то перепрыгнул через головы врагов, окруживших его – потом долго не мог об этом забыть, – Льеф усмехнулся и посмотрел на Кадана. Тот стоял на тренировочной площадке, кое-как удерживая в руках слишком тяжелый для него меч.

Льеф обошел Кадана со спины и взялся за меч двумя руками поверх рук галла. Кадана тут же повело. Он почувствовал, как напрягается член, и в голове заходится шум.

– Часто случалось так, что, сражаясь против множества противников, мне приходилось уходить в сторону знакомым с детства прыжком. Или в морском бою, когда драккары сходились бортами, перепрыгивать с корабля на корабль, – продолжил Льеф, – вот так, понимаешь? – он переложил ладонь Кадана так, чтобы тот лучше контролировал меч. Кадан попытался сосредоточиться на том, чем они занимались уже несколько часов. Он напомнил себе про Руна и про то, что может случиться, если он не научится стоять за себя, но это не слишком помогло – Льеф обволакивал его со всех сторон теплом, и Кадану хотелось только таять в его руках – больше ничего.

Последние три дня Льеф вставал раньше обычного и возвращался в дом к обеду, чтобы затем идти тренировать его, но за эти три дня Кадан так и не научился ничему.

– Вдоль берега находится множество скалистых островков-шхер, – продолжал рассказывать Льеф, и его дыхание опаляло жаром ухо Кадана. – Там живут птицы. Так вот, мы соревновались, кто быстрее взберется на отвесную скалу и спустится вниз с яйцом тупика.

– Оно такое вкусное? Это яйцо? – различил Кадан собственный голос сквозь шум в голове.

– Что? Нет. Абсолютно противное на вкус. Главное не победить, а участвовать в борьбе. По крайней мере, для меня так.

Кадан кивнул. Это он понимал. Не сдержавшись, он повернул голову и коротко поцеловал Льефа. Тот замер на несколько секунд ошарашенный. Кадан обнаружил, что, стремительно набухая, член Льефа упирается ему в зад.

– Не делай так… при всех, – сказал Льеф, совладав с собой.

– Я понимаю, – Кадан повторил быстрый поцелуй, – я буду осторожен, Льеф.

Льеф отстранился – взгляд его был немного зол – и, взяв со стойки с оружием другой меч, занял позицию напротив Кадана.

– Нападай, – приказал он.

Даже теперь, будучи взрослым, в свободное от походов время Льеф продолжал упражняться дома с мечом, а иногда и показывал приемы юношам при королевском дворе, когда те желали поучиться у него.

Льеф был хорошим учителем. Спокойным, терпеливым и твердым. Но именно от этого сочетания мягкости и непоколебимости Кадан никак не мог сосредоточиться на учебе. Ему казалось, что бархатистый голос Льефа ласкает его, как ночью ласкали сильные руки северянина его тело. И потому, выполняя приказ, Кадан в очередной раз лишь скользнул клинком плашмя по лезвию учительского меча.

– Вот ты где, – послышался голос со стороны.

Кадан заледенел. Это был Рун.

Льеф, казалось, тоже напрягся.

– Учишь раба обращаться с мечом? Ты окончательно проиграл его заклятьям, Льеф. Думаешь, трелля можно чему-то научить? – спросил Рун. Он вошел на площадку и прислонился к оградительному столбу спиной, пожевывая травинку. Взгляд его, устремленный на Кадана, полнился презрением – и ненавистью.

– Перестань, Рун. Предупреждаю тебя, – сказал Льеф.

– Мне больно, – выплюнул Рун, – что этот галл встал между мной и тобой.

– Он бы не стал причиной раздора, если бы ты этого не захотел, – Льеф почти инстинктивно заслонил Кадана собой.

– Тебя ищет отец.

Льеф оглянулся на Кадана.

– Не бойся, я за ним прослежу.

– Это плохая мысль, Рун.

Рун фыркнул.

– Боги, Льеф. Ты сам становишься похожим на него. Где твердое плечо, на которое я мог опереться всегда?

Льеф хотел было ответить, но не успел, потому что Руна уже несло:

– Ты сам стал как женщина, Льеф. Ты, должно быть, тоже ложишься под него? Поэтому он так цепляется за тебя.

Взгляд Льефа, только что напряженный и тяжелый, подернулся льдом.

Рун тоже замолчал.

Над тренировочной площадкой повисла тишина.

– Зачем ты это сказал? – тихо спросил Льеф.

Руну стало неуютно.

– Чтобы ты понял, как глупо выглядишь со стороны, Льеф, – тем не менее огрызнулся он.

– Рун, ты знаешь закон.

Рун молчал.

– Никто не слышал, только ты и я.

– Слышали небо и земля.

– Льеф… – осторожно произнес Кадан, начиная понимать, в какую сторону клонится разговор. Но Льеф лишь задвинул его дальше за спину. Остановить его не мог уже никто. Злость, наполнившая его в тот день, когда он увидел Кадана и Руна вместе за домом, раскалилась добела и стала остывать, превращаясь в настоящую боль. Много позже он думал, что мог бы простить Руна – если бы их в самом деле слышали только небо и земля. Потому что, по большому счету, Льефу было безразлично мнение богов. Но в эту секунду у него за спиной стоял – и слышал его слова – его собственный "бог". И он никогда бы не простил себе, никогда не смог бы смотреть Кадану в глаза, зная, что тот знает, что Льеф побоялся поднять на обидчика меч.