Текст книги "Стандартное отклонение (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Не веря своим глазам, я даже склонилась ближе и послушала, как он тихо и очень умиротворённо посапывает, параллельно вспоминая, что позапрошлую ночь Тёма провёл в аэропорту, поменяв билеты на более ранние после звонка брата, прошлую ночь просидел со своим рисунком, а утром был разбужен моими посягательствами.
Устал котёночек.
Тёмку я накрыла одеялом, сильно пожалев о том, что вовремя не успела отправить его в спальню. Всё же диван ужасно неудобный, да и в настолько пьяном состоянии он бы вообще не двигался во сне, а значит, спать на нём стало бы для меня ещё удобнее.
Сон никак не шёл – наверное, потому что я умудрилась отоспаться днём – и я всё крутилась в постели, рассуждая об услышанном.
Если верить мнению Тёмы, а так сложилось, что именно ему я всегда доверяла безоговорочно, то любить мне было не дано. Я же эгоистка до мозга костей!
Да чуть ли не единственным моим самоотверженным поступком за всю жизнь стал временный переезд к Иванову тогда, сразу после его расставания с парнем, хотя из-за этого мне приходилось аж на полчаса раньше по утрам вставать на работу.
И максимум боли, который я готова была выдержать – это провести целый день с ним в галерее современного искусства в Риме вместо того, чтобы потратить это время на шопинг.
В самых расстроенных чувствах я прямо среди ночи пошла на кухню. Налила себе холодной воды, задумчиво посмотрела в окно – столица красиво мерцала расплывающимися под моросящим дождём огнями – и, кажется, всё же смирилась с тем, что любить я буду только саму себя.
Но это тоже неплохо, так ведь?
Если справедливо посмотреть на то, насколько дрянной у меня на самом деле характер, то любить себя при таких вводных данных – почти что подвиг!
На обратном пути я заглянула в гостиную и поправила на Тёмке съехавшее почти до пола одеяло. Посмотрела на него, мирно спящего, тяжело вздохнула, признав, что поместиться сверху точно не смогу, а потом наклонилась и шепнула ему на ухо с ехидной ухмылкой:
– А картины Модильяни – детская мазня!
Артём встрепенулся и нахмурился сквозь сон, и я прикусила губу, чтобы не разбудить его своим смехом.
Будет знать, как с Яном по барам шастать, пока я пытаюсь страдать!
Как ни странно, после этой детской выходки я почувствовала себя капельку счастливой. И наконец-то быстро заснула с мыслями о том, что обо всех остальных проблемах подумаю завтра.
***
Когда наступило завтра, я сразу же поняла – обо всём нужно было думать вчера.
Голова болела так сильно, будто похмелье было у меня, а не у Артёма. Сам он, кстати, продолжал спать сном младенца, ещё и умилительно подложив себе под щёку обе ладошки – никогда прежде не замечала за ним подобного.
Наверное, потому что он всегда спал подо мной, да и поднимался неизменно первым.
«Колесова, ты вообще сбрендила?!» – вопило моё подсознание, стоило лишь вспомнить ход вчерашних мыслей.
Никакой любви мне больше не хотелось. Более того, впервые за очень долгое время на прямой вопрос «Чувствуете ли вы себя счастливым?» я готова была ответить уверенное ДА.
Даже со всеми проблемами, сомнениями, непонятными отношениями с мужчинами, вечным ворчанием недовольной мамы, тяжёлым грузом прошлого за плечами и разбитой какими-то мудаками машиной.
Единственное, что действительно требовало решения – это мой ответ Антону.
На самом деле меня совсем не пугало то, что у него был довольно взрослый ребёнок. После того, как я смогла найти общий язык с занудным и проблемным младшим братом Тёмки, да ещё и отсидеть с ним месяц взаперти, когда мы вместе заболели ветрянкой, меня уже никакими детьми не испугаешь.
Ну и волшебную силу угрозы ремня никто ведь не отменял, так?
Как и волшебную силу «жуй попкорн и смотри трансформеров, пока тётя Наташа отдыхает».
Да и сам Миловидов был – ну только не смейтесь – милым. И я на личном опыте знала, что в постели он тоже хорош.
Но…
Звонок в дверь заставил меня напрячься и насторожиться. Уверена, окажись за порогом Ян, я бы без сожалений и сомнений спустила его с лестницы.
А потом бы пригласила подняться обратно и спустила ещё раз.
Но на меня смотрел не кто иной, как Антон – чёртов жаворонок – Романович. А кроме его медовых глаз, на меня как-то больно уж выжидающе уставились и все алые бутоны роз, букет из которых он с самым счастливым видом сжимал в руках.
Огромный такой букет. Хватило бы раздать по немного всем нуждающимся в новой фотографии для социальных сетей.
Я даже сходу подумала, что нужно бы завтра взять цветы с собой и раздать по две штуки каждой из коллег. Не гвоздики, конечно, но я надеюсь, они и так поймут посыл о том, что в гробу я их всех видела.
– Наташа, а я к тебе! – слегка смущённо сказал Миловидов, протягивая мне увесистый букет.
– Ну хорошо, что не к одному из моих друзей. Хватит с нас уже этих неопределённых ориентаций, – буркнула я себе под нос, неохотно принимая цветы.
– Что?
– Да нет, ничего, – отмахнулась я, размышляя над тем, как бы отправить его восвояси дожидаться моего решения. А потом подумала, что так я в жизни ничего не решу, ведь планирование – вообще не моё. Только импровизация, только хардкор! – Иди на кухню, будем разговаривать.
То ли говорила я слишком громко, то ли судьба решила снова поставить меня в крайне глупую ситуацию, но именно в этот момент из гостиной вывалился растрёпанный, заспанный и растерянный Артём.
– Привет, – неуверенно сказал он и натянуто улыбнулся. Посмотрел на Антона, на меня, на цветы, снова на меня и вернулся взглядом к настолько же потерянному Миловидову. – А я как раз уже ухожу! Вот прямо сейчас! Ой, времени-то уже скооолько, вот это я проспал! – хлопнул он себя по лбу и действительно ломанулся прямиком в коридор.
Несмотря на внешнюю помятость, Иванов был в джинсах и футболке, так что ему не пришлось даже возвращаться в гостиную, чтобы собраться.
Узнала бы бабуля, что мужик после ночи у меня на утро просыпается полностью одетый, сказала бы, что я совсем пропащая.
Ужас как не хотелось разочаровывать бабулю!
– На кухню! – ещё раз строго сказала я, и Антон покорно скрылся из виду, ещё и захватив с собой букет, который я бесцеремонно сунула ему в руки.
Пусть сам такую тяжесть таскает, романтик хренов!
– Крольчоночек, – улыбнулся мне Артём, натягивая на себя куртку, – ты правда клёвая. Надеюсь, у вас всё получится, потому что ты заслуживаешь нормальных отношений. Будь счастлива.
Он чмокнул меня в лоб и быстро улизнул из квартиры, не став дожидаться моего скептического «Ты что, совсем дурак?».
Знаете, у меня две очень разных бабушки.
Первая бабуля ругается матом как портовый грузчик, травит байки про Одессу и любит вспоминать своих четырёх мужей и двадцать семь любовников.
Вторая бабушка цитирует Мандельштама, играет на флейте и до сих пор не разрешает родителям ночевать в одной комнате, когда они гостят у неё в доме.
И лишь в одном они обе всегда были солидарны друг с другом: как же тяжело с мужчинами…
Комментарий к В-седьмых, наслаждайтесь моими метаниями!
Всё, тема пьяных мужчин на диване Наташи раскрыта полностью))
А следующая глава уже последняя!
========== В-восьмых, послушайте, как всё было на самом деле. ==========
Артём.
Ну кто бы мог подумать, что дождаться такси в центре столицы в воскресенье утром окажется настолько сложной задачей.
Нет, на самом деле такси едет ко мне всего четыре или пять минут, но они воспринимаются очень уж долгими, когда стоишь около чужого подъезда и просто чертовски сильно хочешь убраться подальше отсюда, чтобы никому не мешать.
Будто мою кислую мину можно разглядеть или прочувствовать прямо сквозь стены и с высоты третьего этажа.
Вообще-то самое время ощутить себя одиноким рыцарем и непризнанным героем. Пафосные слова на прощание сказал? Сказал! Оперативно свалил, не дожидаясь, пока сами попросят? Свалил!
Но вместо гордости чувствую себя дебилом. Особенно пока приходится торчать под козырьком подъезда, потому что на улице до сих пор моросит дождь, а уже утопленный вчера в луже телефон начинает глючить и заедать от попадания на экран даже самых мелких капель.
Резвый «салярис» с шашечками тормозит напротив меня так резко, что стой я на метр ближе к дороге – оказался бы под бодрящим душем грязной воды.
Ну так-то первые несколько минут с того момента, как я проснулся, вполне выполнили функцию бодрящего душа. И если бы меня сейчас ещё и из лужи окатили, то пришлось бы признать, что никакой я не доблестный рыцарь, а обычный неудачник.
Наспех придуманное для себя утешение трещит по швам, распираемое логикой, но я держусь за него из последних сил.
Голова тоже трещит. Ох, как трещит-то! И так всегда после попойки с Яном, словно к интоксикации алкоголем прибавляется ещё и лёгкая степень отравления его неудовлетворённости жизнью, выбивающей меня из реальности быстрее, чем четыре Хиросимы подряд.
Зато вчера на его фоне я был просто охуительным везунчиком по жизни. Но то было вчера, а сегодня у меня уже совсем другая Хиросима, ужасное похмелье и желание удавиться ремнём безопасности.
Весёлый до безобразия водитель Махмуд душевно подпевает орущей на весь салон «За тебя калым отдам», а я готов отдать собственную почку, чтобы быстрее доехать до дома.
Тем более, судя по самочувствию, скоро мои почки всё равно составят компанию печени и уйдут в отказ.
Словно слыша мои мысли, Махмуд пролетает три светофора подряд на красный и, когда мы приближаемся к четвёртому, я было открываю рот, чтобы об этом сказать, но тут же закрываю его обратно.
Может быть, у человека дальтонизм, а тут я со своими комментариями. Ну некрасиво же как-то получится.
Тем более, что привычная дорога до дома сегодня заняла в два раза меньше времени.
– Хорошего дня, брат! – бросает Махмуд напоследок, и я ещё раз внимательно всматриваюсь в черты его лица перед тем, как вывалиться из такси.
Просто с такими родителями, как у меня, никогда нельзя отрицать возможность внезапно найти себе и пятого, и шестого брата.
Гертруда громко мяукает, трётся о мои ноги, не позволяя и шага ступить от порога, и смотрит на меня крайне ошалелым взглядом. Если бы могла, наверняка бы воскликнула возмущённо: «Иванов, ты вообще охренел?!» на манер Наташки.
Кстати, этот переход на фамилию в случае любого косяка был особенно удобен, когда мы собирались большой компанией. Всегда можно было обменяться взглядами с братом и синхронно сказать «Это про тебя!».
В квартире царит настоящий хаос: после перелёта я даже вещи разобрать не успел, так и бросив их в коридоре. А Гертруда добавила свои штрихи в это безобразие, по недавно приобретённой привычке разбросав весь свой корм по полу.
Интересно, сколько лет ей понадобится, чтобы научиться опять есть из миски? Теперь, когда никто не будет с завидной регулярностью сшибать и переворачивать её по утрам.
Решив, что после двух дней в коридоре вещи вполне могут полежать там ещё несколько часов, я развалился на диване и печально уставился в потолок.
Вообще-то это категорически неправильная тактика, потому что последний мой период вот такой грусти длился больше двух месяцев. Кажется, тогда я и в туалет поднимался только в те моменты, когда мочевой начинал давить уже на глаза, и вызвавшийся побыть моей бессрочной нянькой Максим с огромной надеждой смотрел на каждый мой внезапный подъём с дивана и с огромнейшим же разочарованием – на то, как спустя несколько минут я молча плюхался обратно.
Брат ужасно за меня переживал, а я переживал из-за того, что он переживает, и от этого становилось только хуже. Чтобы уберечь мои чувства, он даже совершенно перестал шутить, но это лишь уверило меня в мысли о беспроглядной безнадёжности произошедшего, и я начинал жалеть себя с усиленным рвением.
Зря Максим беспокоился, не решусь ли я вновь подсесть на наркотики. Чтобы их достать, пришлось бы поднять свою тощую задницу с мягкого сидения дивана, а с этим у меня как раз были огромные проблемы.
Боюсь представить, в какой бы тупик всё в итоге зашло, но все возможные отпуска, отгулы и больничные брата подошли к концу и он ушёл.
И вот тогда-то появилась ОНА.
Почему-то хочется сказать, что дверь в мою квартиру она открыла пинком, хотя я точно помню, как игнорировал один за другим звонки, не желая выползать в коридор и встречать очередную сиделку.
Вот сейчас, очень хорошо зная Наташу, я понимаю, что ей тоже было меня жаль. Иначе ничем нельзя объяснить, почему тогда я обошёлся без пары синяков и дёргающегося от испуга глаза, заставив её больше десяти минут торчать у себя под дверью.
– И ты тоже пришла меня пожалеть? – устало поинтересовался я и, не дожидаясь ответа, махнул рукой и пошёл обратно на свой диван.
– Э, нет, Иванов. Я пришла, чтобы ты понял, как хороша была твоя жизнь до моего в ней появления! – воскликнула Наташа со странным воодушевлением, полный смысл которого я понял уже к вечеру того же дня.
С Наткой мы после школы общались мало. Я был в отношениях с Мишей и мотался вместе с ним по всему миру, набирая себе портфолио, работая на заказ и просто путешествуя по тем маршрутам, которые большинство туристов, напротив, обходили стороной. Встречались мы только в периоды моего редкого возвращения в Москву, где мне всегда очень быстро становилось ужасно неуютно и хотелось поскорее сбежать.
Думал, что от прессинга разочарованного моим выбором профессии отца, показательного наплевательства матери, напряжённого отношения с родным братом, который не смог принять моей внезапно вспыхнувшей любви к другому мужчине.
Потом оказалось, что сбегал я всё время от себя. От признания многих совершённых по молодости ошибок, от необходимости понять, что из себя представляю и чего хочу от жизни.
Я всегда был жутким эгоистом. Руководствовался только собственным «хочу» и мало переживал о чувствах других людей, пока не влюбился первый раз и в полной мере не ощутил на себе, как импульсивные поступки или брошенные сдуру слова могут отзываться ноющей болью в сердце.
И Наташу, и Яна я упорно избегал, потому что мне было стыдно за случившееся между нами. Это сразу после того нелепого секса втроём, который на самом деле с натяжкой вообще можно было так назвать, я находил себе удобные оправдания. Ну например, о том, что лучше ведь я, чем кто-нибудь другой, а Ян бы точно не остановился и не оставил свою идею, услышав мой отказ.
Ну, мне нравилось так себя утешать. Ведь согласился-то я, даже не раздумывая.
И прошёл не один год с тех пор, прежде чем меня вдруг проняло муками совести. Тогда отличным решением показалось постараться просто не встречаться и не общаться с ними, чтобы лишний раз не приходилось думать о том, как я облажался.
О да, следующей после эгоизма моей характеристикой должен идти инфантилизм.
Но вот так вышло, что спустя десять лет, в течение которых мы лишь изредка переписывались о мелочах да встречались раз в пару месяцев, Наташа пришла меня жалеть спасать изощрённо добивать.
– Ну, и что у тебя случилось? – спрашивала она с таким скепсисом, будто я разводил трагедию из-за какой-нибудь мелкой царапины на крыле своей новой машины.
Мне даже хотелось огрызнуться и прогнать её, потому что правила пребывания в моей квартире включали в себя непременно скорбную мину на лице, старательное избегание всех тем, связанных с причиной моей тоски и несмелые попытки пожалеть меня, которые необходимо было демонстрировать максимально ненавязчиво.
Страшно вспомнить, каким же говнюком я тогда был!
– Пффф, ну подумаешь, разошлись, – фыркнула она, так и не дождавшись от меня никакого ответа, – да я расходилась больше раз, чем начинала встречаться, – глубокомысленно заметила Наташка и, посмотрев на хмурого меня, уточнила: – Или ты на самом деле так из-за носа переживаешь?
– А что не так с моим носом? – искренне удивился я, даже потрогав пальцами переносицу и пытаясь вспомнить, когда вообще последний раз видел своё отражение в зеркале.
Спустя время я пойму, что Наташа просто чёртов провокатор и манипулятор, но будет уже поздно: первый контакт состоялся, а после этого отвязаться от неё стало намного сложнее, чем уговорить энцефалитного клеща самого вылезти из тебя.
– Да ничего, ничего, – наигранно сладким голосом поспешила заверить она и добавила совсем тихо: – Обычный шнобель.
Я бы сейчас мог рассказать о том, как с Наташей оказалось интересно и хорошо, но… нет. Давайте-ка вернёмся к правде, где первый месяц эта коза изводила меня с завидным рвением, вовсю пользуясь тем, что я никогда не умел как следует злиться или обижаться, спуская все неприятные моменты на тормозах и быстро забывая весь негатив.
Ну, не считая того случая, когда мне на конкурсе рисунков в одиннадцать лет не дали призового места. Но это была просто вопиющая несправедливость!
– Ну сколько можно, а?! – со стоном вопрошал я, утыкаясь лицом в подушку и терпеливо вынося её попытки спихнуть меня с кровати прямо на пол. – Я же сказал, не поеду я никуда! Хватит меня третировать! У меня тонкая душевная организация!
– Что, прям совсем тонкая, да? Вы из-за этого расстались? – с печальным вздохом уточнила Наташа, тут же оставив меня в покое. – А я считаю, что размер душевной организации не имеет значения!
Вот тогда-то я впервые за несколько месяцев поднялся на ноги быстро, решительно и полностью по своему желанию. Жаль только, что мне не удалось её догнать и придушить, как хотелось: я никогда не обладал достаточной физической силой и недостаточным умом, чтобы вышибать дверь в ванную только ради этого.
На этот раз пялиться в потолок мне надоедает минуте на пятнадцатой воспоминаний. И не зная, чем можно себя занять – ещё и папку с набросками я снова забыл забрать у Крольчонка, беру телефон и набираю номер брата, мысленно благодаря своих племянников за то, что они неизменно будят родителей ещё на рассвете.
– А не сходить ли мне к вам в гости? – сходу заявляю брату максимально бодрым и весёлым голосом, минуя стандартные приветствия. Тот недолго молчит, а потом выдаёт прозорливое:
– Что у тебя случилось?
– Я что, не могу просто захотеть увидеться с родным братом?
– Да не в этом дело, просто голос у тебя слишком уж странный, – Макс выжидает, а я делаю вид, что дурачок, и вообще ему это всё просто показалось, поэтому он вынужден отступить и продолжить как ни в чём не бывало: – Пацаны будут очень рады. Они собрали ещё какие-то ненужные игрушки, вроде той машинки, и ждут, когда глупый дядя Артём снова обменяет их на огромного трансформера.
– Вот это я влип!
– Да-да, я же говорил тебе тогда, забери просто и всё, пока никто не видит, – усмехается брат, – но ты же сам заладил, что с детьми так нельзя обращаться! Так что теперь отдувайся. А ещё, кстати, Поля наверняка уговорит тебя сделать какую-нибудь поделку для Даньки в сад.
– Опять?!
– Последние две она делала сама. Воспитатели потом даже похвалили нас, мол, какие мы молодцы, что не стали вмешиваться, и позволили ребёнку творить самому, – на фоне его смеха слышится недовольное ворчание Полины, которое заканчивается возмущённым «Иванов, ты совсем сдурел?!», и мне вдруг снова становится невероятно тоскливо, словно кто-то убавил яркости в красках окружающего мира.
Вот и думай теперь, как жить дальше. Превозмогая грусть и гнетущие мысли о том, действительно ли у меня слишком большой нос.
– Может, ты сегодня заедешь? – предлагает Максим, выводя меня из транса, и я с ужасом понимаю, что мы всё ещё разговариваем, и по ту сторону телефонной трубки наверняка были слышны мои обречённые вздохи.
Докатились! Веду себя, как я сам образца трёхлетней давности.
– Нет, я сегодня занят.
– И чем же ты таким занят?
По правде говоря, занят я буду тем, что попытаюсь научиться грустить так, чтобы это не улавливал по голосу с первого же сказанного слова даже мой брат, эмоциональный диапазон которого за годы брака расширился с зубочистки до шпажки для канапе.
– У меня очень много дел.
– Не расскажешь, что у тебя случилось? – ещё раз прямо в лоб спрашивает он, и я мнусь, никак не решаясь озвучить то, что всё равно неизбежно скоро придётся признать.
– Нууууу… знаешь, я, кажется… – дальше слова никак не идут, и я только ещё раз печально вздыхаю. – Завтра расскажу.
– Хоть скажи, что мне приготовить под твои откровения: вино, виски, водку?
– Яд, – мрачно отзываюсь я.
– Ты столько общаешься с Колесовой, что тебя уже ни один не возьмёт, – ехидно замечает Макс, и именно в этот момент я натыкаюсь взглядом на отодвинутый к противоположной стене журнальный столик со стоящим на нём ноутбуком.
Когда-то он стоял около дивана, но потом диван стал слишком часто использоваться именно как место для спонтанного секса, во время которого мы постоянно опрокидывали этот долбаный столик, задевая ногами. Понадобилось оставить россыпь пятен на ковре от перевёрнутых кружек и стаканов, дважды отнести ноутбук в ремонт и один раз прищемить Гертруде хвост, прежде чем мне хватило ума всё же отодвинуть его от греха подальше.
Вот в самом прямом смысле от греха…
– Кстати, надо бы к тебе Колесову прислать! Ты рядом с ней всегда весёлый, – в шутку замечает брат, пока я тяну столик обратно к дивану и по окончании фразы картинно начинаю биться лбом о его поверхность.
Нет, этот мир точно сговорился против меня!
Почему-то я опрометчиво думал, что на этот раз мне не будет так плохо. Знал ведь заранее, на что иду. И понимал, что рано или поздно эта игра в «друзей» закончится.
Оказалось, что даже заранее произнеся про себя сотню раз «будет больно», потом всё равно охуеваешь от того, что это и правда больно!
Дети брата натурально сходят с ума, если судить по раздающимся в трубке воплям и плачу, и ему приходится отключиться, пообещав завтра из меня всю душу вытрясти.
Душа – это хорошо. Но лучше бы он как-нибудь вытряс из меня ту гору конфетти в форме сердечек, в которую внезапно превратились мои мозги.
Ну ладно, с внезапностью я погорячился. Процесс этот шёл долго и размеренно, и мне как-то совершенно не хотелось его тормозить.
Вообще-то у нас с Наташей не было вообще ничего общего, кроме глобальной неустроенности в этой жизни. Более того, я даже завидовал ей какое-то время, потому что на фоне меня – желеобразной и добродушной амёбы – она выглядела непрошибаемой скалой, от которой все трудности и проблемы просто отскакивали в сторону.
И думал я таким образом вплоть до того вечера, когда она впервые при мне напилась. А пьяная Наташа – это комочек умиления, дерзости и глупости, спутанных в равной пропорции.
Дерзость проявлялась в забавных и нелепых попытках отогнать от меня всех приближающихся ближе, чем на метр, особей женского пола. Иногда и мужского – тоже. И для неё не имели никакого значения ни возраст, ни внешние данные, ни цель приближения, поэтому под раздачу неизменно попадали официантки и просто выбравшие неправильную траекторию передвижения по клубу девушки.
Нет, конечно, Наташа потом в своей фирменной наглой манере заявляла, что я просто сам не успел заметить, как меня пытались склеить, а мне не оставалось ничего иного, как покорно с ней соглашаться.
Во-первых, злить Крольчоночка опасно для физического и психического здоровья.
Во-вторых, может меня и правда пытались склеить. Ещё в разгульные школьные годы, когда наркотики или алкоголь циркулировали в моей крови на постоянной основе, я успел пресытиться девичьим вниманием и обилием частого, случайного и беспорядочного секса, поэтому теперь даже не замечал повышенного чужого интереса, пока Наташа не тыкала меня в него носом, как нашкодившего кота.
Это в шестнадцать я по полдня думал, как бы присунуть кому-нибудь вечером, а ближе к тридцати мою голову с тем же фанатизмом занимали мысли о том, чтобы не забыть оплатить счёт за коммунальные услуги или съездить в сервис, потому что машина начала странно поскрипывать на задней передаче.
Глупость же пьяной Колесовой заключалась в том, как возмутительно прорывалась наружу её настоящая самооценка, оказавшаяся неожиданно и возмутительно низкой.
То, что в трезвом состоянии оправдывалось циничным и потребительским отношением к мужчинам и обычной любовью к ничему не обязывающему сексу, в пьяном честно отзывалось вопиющим «ну а какие у меня шансы найти кого-то получше?», ставящим в тупик «хватаю, что дают» и совершенно возмутительным «не мне привередничать».
И ладно, когда это был флирт с кем попало в ночном клубе. Но её аферы с сайтами знакомств сожрали мне больше нервных клеток, чем недельное заключение в тайваньской тюрьме или лопнувший в алжирской деревне аппендицит.
Хотя с последним я погорячился. В прямом смысле: благодаря начавшейся от острого воспаления горячке даже испугаться толком не успел, и всё произошедшее со мной можно было описать всем известным «упал-очнулся-гипс».
Но вместо гипса на память мне остался огромный, кривой и толстый, уродливый шрам, идущий от пупка до самого лобка. Это над ним однажды рыдала пьяненькая Наташа, под моим недоуменным взглядом выдавшая сакральное «Ты же чуть не уууууумер!».
Но это было уже многим после. А прежде мне приходилось отгонять от неё разных подозрительных мужиков (в общем-то, критерии подозрительности тех самых мужиков были настолько разными, что попадали под них примерно девяносто восемь из ста), и порой, наоборот, отгонять Наташку от мужиков.
И ездить за ней на другой конец Москвы среди ночи, чтобы забрать с неудачного свидания. И отваживать одного слишком настойчивого поклонника, причём делать это так, чтобы сильная и самодостаточная коза об этом не узнала.
Всё равно это были лишь сущие пустяки в сравнении с тем, что она сама сделала для меня. И так мне удавалось хоть ненадолго почувствовать себя нужным.
Наверное, это очень забавное заявление для человека, у которого есть даже свой международный фан-клуб.
И вот мы подобрались к последним странностям пьяной Наташи Колесовой. Тем самым, которые я со своей врождённой извращённостью называл милыми.
Ещё с рассказов Яна и нашей школьной дружбы я знал, что она часто забывала то, что делала и говорила под воздействием алкоголя. Но не придавал этой информации особенного значения: кто из нас не напивался так, чтобы на утро с трудом вспоминать своё имя?
Ну ладно, ладно, вы все молодцы. А со мной по пьяни такое случалось, что и вспоминать стыдно, не то, что рассказывать.
В общем, я опрометчиво положил на все предостережения ту часть своего тела, чей размер не имел значения (в отличие от толщины моей душевной организации) и сделал это очень зря. Так уж сложилось, что забывала Наташа исключительно те моменты, когда под конец вечера – середину ночи – начало утра неизменно лезла ко мне целоваться.
Я относился к этому очень спокойно и даже не до конца верил, что она и правда ничего такого не помнит, списывая это скорее на смущение и нежелание обсуждать произошедшее.
Ну и кто из нас по пьяни… А, чёрт!
Думаю, и так уже понятно, что в моей жизни было так много всего, что удивить или смутить меня очень тяжело.
Это чуть позже я пойму, что Наташа тоже знакома с понятиями о стыде и смущении лишь вскользь. Ну, произойдёт это примерно тогда же, когда она станет Крольчонком.
А в те далёкие времена я предпочёл просто помалкивать и спускать всё на тормозах. Первые раз… много. Пока однажды я не попробовал затащить её в постель, используя проверенный тысячами мужчин способ «ты привлекательна, я чертовски привлекателен, так чего время зря терять?».
Не прокатило.
– Между прочим, по статистике восемьдесят восемь процентов переспавших друзей разочаровываются друг в друге и перестают общаться! – с умным видом, но крайне заплетающимся языком втолковывала мне Наташа.
– Ты ведь это только что придумала? – грустно вопрошал я, уловив её взгляд, с трудом сфокусировавшийся на табличке с номером нашего столика.
Восемьдесят восьмым номером.
– Пффф, – фыркнула Наташа и махнула рукой, чуть не сбив со стола стакан, – конечно же. У меня паршивая память на цифры. Но зато, Иванов, отличное вообрашшшшш…
Видимо, последним словом всё же должно было быть «воображение», но разговаривать во время поцелуев даже у супер-женщины Наташи не получалось.
Но самым забавным стало то, что утром она просто не поверила в эту историю, приняв всё за мою шутку.
И ещё раз.
И ещё.
Я чувствовал себя совсем как Адам Сэндлер (интересно, а ему тоже говорят про большой нос?), только вот количество первых поцелуев у нас давно перевалило за пятьдесят.
За двести пятьдесят.
А вот количество своих абсолютно провальных попыток уломать её на секс я лучше не буду озвучивать. Надеюсь, что дело было всё же в размере носа, а не душевной организации.
– Ну один разочек! Ты всё равно утром ничего не вспомнишь! – в отчаянии восклицал я и даже заломил бы руки, но в них очень комфортно умещались её мягенькие выпуклости, и оставлять их без поддержки совсем не хотелось.
– Да за кого ты меня принимаешь?! – возмущённо отвечала мне Наташа между поцелуями.
Ну и правда, за кого? За моё персональное проклятие и насмешку от судьбы, вернувшей должок за то, как раньше мне достаточно было широко улыбнуться, чтобы залезть какой-нибудь девушке в трусы.
Стоит ли описывать весь спектр моего удивления, когда закончилось – ну, на деле скорее началось – всё тем, что она сама же и затащила меня в постель?
– Ох, как неудобно получилось, – качала потом головой Наташа, при этом не забывая всем своим довольным видом демонстрировать, что ей очень даже удобно.
– Да, это было так неожиданно. Так непредсказуемо, – вздыхал я, непомерным усилием воли сдерживая рвущийся наружу смех. А ещё, стараясь не показывать чрезмерного воодушевления от внезапно свалившегося мне не совсем на голову счастья, милостиво пояснял: – Но я, в принципе, не против. Что поделать, раз уж так всё вышло…
Ох, как же всё в итоге паршиво вышло.
Вроде я очень чётко понимал и безоговорочно принимал свою роль этакого эскиза на тему нормальных отношений в ожидании, когда придёт вдохновение для полноценной картины. И знал, что рано или поздно всё закончится примерно так – на этот раз обошлось хотя бы без долгого откровенного разговора и моих постепенно округляющихся глаз и ухающего вниз сердца.
А всё почему? Потому что благодаря стремлению Крольчонка влипнуть в какую-нибудь херню, моё сердечко просто не успевало возвращаться на своё нормальное место, давно уже обосновавшись около пяток.
Правда, тогда совершенно непонятно, что же сейчас так болит в груди?
Увы, реальность такова, что меня не назовёшь приемлемым вариантом для планирования, создания или поддержания серьёзных отношений или семьи. Я даже не знаю, с чего стоит начать перечисление своих недостатков: с не совсем традиционной ориентации, пристрастия к наркотикам в прошлом, странного чувства юмора или не укладывающегося в общепризнанные стандарты мужественности характера?
