Текст книги "Стандартное отклонение (СИ)"
Автор книги: Нельма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Н: Ой, всё! Я уже выхожу.
Только открыв дверь, я чуть не врезалась прямиком в поджидавшего меня в коридоре Яна и громко чертыхнулась. Он же быстро включил опцию героя-любовника, эффектно облокотился ладонью о стену рядом с моей головой, случайно задел пальцами переключатель и врубил вытяжку в ванной, чей звук лишь на пару децибел уступал по громкости гулу взлетающего самолёта, отчего тоже чертыхнулся и испуганно отпрянул в сторону.
Даже жаль. Обломал мне такой повод вслед за Тёмкой заехать ему по лицу.
– Натусик! А что у тебя с этим Антоном? Вы что, давно знакомы? Почему он заявляется к тебе утром в выходной?
– Янчик, тест на внимательность: сколько мне сейчас лет?
– Ммммм… Двадцать восемь! – довольно ответил он, произведя нехитрую математическую операцию вычитания из своего возраста цифры «два».
– А расстались мы, когда мне было шестнадцать. Иди, посчитай, сколько лет уже прошло, чтобы убедиться, что это вообще не твоё дело!
– А как же Тёма? – хлопнул глазами он, судя по напряжению в лице ещё пытаясь переварить моё прошлое слишком длинное предложение.
– А что Тёма?! – искренне не поняла я и поспешила оставить его, подвисшего, наедине с собственным мыслительным процессом.
Итак, второй акт того же бездарного спектакля. Место действия: туалет. Действующие лица: запутавшаяся ко всем лешим женщина и телефон в её руках.
Н: Нет, ну вы представляете? Какого чёрта сегодня вообще происходит?
Полина: А что Артём?
Н: А что Артём?!
Полина: Как он отреагировал на появление прямых конкурентов?
Н: Каких ещё конкурентов?!
Н: МЫ ПРОСТО ДРУЗЬЯ!
Рита: В семнадцать я тоже так говорила))
Рита: Забавно, но замужем я сейчас именно за тем самым человеком.
Н: Да ну вас!
Н: И это меня ещё называют стервой?
Рита: Мы учились у лучшей из лучших!
На этот раз за дверью меня поджидал Антон – хитрый лис – Романович, не ставший совершать резких и опрометчивых движений, но при этом ловко, естественно и почти незаметно притиснувший меня к стене.
– Наташа, а твой друг Артём Иванов, это тот самый фотограф? – заговорщическим шёпотом начал он, и я даже по тону голоса слышала, как далеко раскатывались в тот момент его губы.
Ну ничего, уж я-то быстренько ему их обратно закатаю.
– Тот самый.
– Ты знаешь, какое будет подспорье твоей карьере, если он возьмётся за курируемый тобой рекламный проект? Он же отказывает всем крупнейшим агенствам!
– И нашему откажет, можешь даже не сомневаться! – уверенно ответила я и добавила для убедительности: – И гонорар запросит просто огромнейший. Это он с виду котик, а на самом деле ужасный человек! И агент его злобная, одинокая и неудовлетворённая мегера, которая таких вот «приглашателей», как ты, сожрёт и не подавится.
– Уверена?
– Точно тебе говорю! – несколько кивков головой вроде бы убедили его в правдивости моих слов, и пришлось снова заскочить в туалет – на этот раз, чтобы не сорваться на дикий смех.
Знала ли я, скольким агентствам он отказал? Пффф, конечно же! Угадайте-ка, кто именно последние три года выполняет функцию агента того самого фотографа Иванова?
И дело тут было вовсе не в жадности и не в моём желании досадить конкурентам. А только лишь в том, что на фоне депрессии после расставания Тёмка вообще то собирался забросить фотографию, то пытался браться за какие-то абсурдные гламурные съёмки, которые ему предлагали тоннами. У него не выходило поймать прежнюю волну вдохновения и делать что-то такое же живое и цепляющее, как раньше, и это добивало его во многом сильнее, чем внезапно закончившиеся отношения.
Тяжело описать, каких усилий, уловок и недюжинной выдержки мне стоило заставлять его пытаться снова и снова. С помощью безумного количества походов по музеям, где он мог по полчаса зависать перед какой-нибудь картиной, а потом, что ещё страшнее, до конца дня пытаться втолковать мне её суть; спонтанных поездок по направлению ближайшего отправляющегося поезда – символично, что одна из последних подобных привела нас на станцию «Дно»; долгих ночных разговоров о высоком и даже тупеньких просьб вроде «Ой, а сфотографируй меня у этого фонтана», или «Ой, а нарисуй Гертруду, как она спит вверх брюшком», которые он раскусывал ещё на этапе этого «Ой», но всё равно шёл у меня на поводу.
Да я в сексе так отродясь не напрягалась и не изворачивалась, как в те полгода! Зато добилась того, чего хотела: Артём вернулся. Причём не только к фотографии, но и снова начал рисовать после почти пятнадцатилетнего перерыва.
И после этого я действительно сожру и не подавлюсь любым, кто осмелится отвлекать его от настоящего искусства в пользу съёмки сексуально пьющих яблочный сок баб.
Третий акт худшего спектакля этого года был уже совсем невесёлым и вовсю сквозил меланхолией и накопившейся усталостью автора. А как ещё объяснить, что ни место, ни персонажи так и не сменились?
Н: Вот просто подумайте: на моей кухне трое мужчин, каждый из которых имеет на меня какие-то свои планы.
Н: Трое! Сразу!
Н: У всех любовные треугольники, а у меня сексуальный квадрат.
Рита: И как впечатления?
Полина: Чувствуешь себя на вершине у паха?
Полина: Успеха!
Полина: Проклятое Т9!
Рита: Наташа, умоляю тебя, только не комментируй это!
Рита: Я не могу смеяться, у меня ещё шов на животе не зажил!
Н: Вот где-то у паха я и видала такой успех.
Н: Они все что-то от меня хотят!
Рита: А чего хочешь ты?
Н: Вот прямо сейчас – уйти в монастырь.
Н: Или в ближайший торговый центр.
В коридоре меня никто не ждал. Это и к лучшему, потому что моё странное желание – ровно посредине между убивать и плакать – достигло своего апогея и требовало немедленно что-нибудь сделать.
Например, купить новую сумочку, съесть что-нибудь вредное или напиться.
Но стоило мне лишь двинуться в сторону прихожей, как дверь кухни отворилась, и в коридор выскользнул Артём.
– Крольчонок, может нам уйти? – тихо поинтересовался он, кивнув в сторону кухни, откуда доносились всё возрастающие в тональности голоса Антона и Яна.
И в этот-то момент я опомнилась и разозлилась ещё сильнее прежнего, сообразив, что все эти – прости Господи! – мужчины внаглую занимают мою территорию.
А судя по отрывкам доносящихся фраз, они делить меня собрались! Ещё бы жеребьёвку тут устроили, придурки!
– Вон отсюда! Все! – рявкнула я так, что Ян аж подпрыгнул на месте от испуга и тут же стал нервно поправлять свой костюм, будто не расслышал моих слов.
Антон мгновенно замолчал и принял вид этакого интеллигента, просто заглянувшего на чашку обеденного чая и совсем не понимающего, что здесь происходит.
– Так, если ты сейчас не уберёшься отсюда, то я позвоню твоим родителям, – тоном школьного завуча заявила я Яну, – а если ты не уйдёшь, то я изведу тебя на работе, – добавила Антону и, повернувшись в сторону Тёмы, застопорилась на пару мгновений: – А с тобой мы позже поговорим. Всё, на выход!
Иванов ушёл первым, утянув за собой сопротивляющегося всеми конечностями Яна, напоследок ехидно пробурчавшего что-то о том, что вот вместе с ним у меня всегда было хорошее настроение.
– Наташа, всё так по-глупому получилось, – начал Антон – великий стратег – Романович, уже маячивший около двери, но не спешивший ни обуваться, ни надевать на себя куртку. – Может быть, ты отдохнёшь, и мы сходим куда-нибудь сегодня вечером?
– Ну вот скажи честно, чего ты от меня хочешь, а? – этот момент нужно бы запечатлеть в истории, потому что у меня действительно закончились силы злиться.
У меня, у Колесовой Наташи, которая, как Халк, зла и ехидна постоянно.
«Старость, Наташенька», – прокомментировала сей прискорбный факт моя внутренняя саркастиня.
– Ну Наташа, это же очевидно! – мягко заметил Миловидов, придвигаясь ко мне чуть ближе, будто я действительно такая дура, что могла бы этого не заметить. – Я хочу с тобой серьёзных отношений.
– Я подумаю, – ответ мой прозвучал без должного энтузиазма и, сунув Антону в руки его куртку, я ещё раз взглядом указала ему на дверь.
Окей, статистика: как часто люди меняют имя и переезжают жить в другой город, чтобы не разбираться с созданными ими же проблемами?
Комментарий к В-шестых, остановите это немедленно!
Спасибо всем за ожидание, я наконец вернулась в строй))
А у нас остаётся всего одна глава и эпилог! Может быть, два эпилога, или ещё одну зарисовку я выложу уже потом бонусом)
========== В-седьмых, наслаждайтесь моими метаниями! ==========
Послушайте, у людей всегда на всё найдётся какая-нибудь статистика. Это известно четырнадцати процентам населения.
(Гомер Симпсон)
По несвойственной мне обычно наивности я решила, что вот сейчас просто завалюсь на кровать, посплю ещё несколько часов, потом поваляюсь на диване, потом что-нибудь поем и посмотрю… короче, буду делать что угодно, лишь бы не возвращаться к необходимости решать проблемы.
Но стоило двери захлопнуться за мистером «хочу серьёзных отношений», как меня охватил нервный мандраж и голова стала чугунной от переполнивших её мыслей.
Божечки мои, разве можно столько думать? Вот и бабуля всегда говорила, что женщине достаточно одной мысли в час, чтобы не состариться раньше времени.
Ну а я уже от себя добавляла, что мысль о новом комплекте нижнего белья и вовсе можно растянуть на полдня. И приятно, и… ещё раз приятно.
А теперь все мои короткие загогулинки – те самые, что у нормальных людей представляют из себя длинные мозговые извилины – пыхтели и распрямлялись, не в состоянии выдержать напор внезапного самоанализа.
Выход напросился как-то сам собой, и вместо соприкосновения с мягкой и манящей постелькой я плюхнулась на жёсткий кухонный стул с классическим набором для решения личных проблем: блокнот, ручка и ноутбук.
Всё шло не так.
Статистика никак не желала подсказывать мне, сколько шансов выстроить те самые великие и ужасные «серьёзные отношения» с мужчиной, в прошлом ставшим любовником на один раз.
И даже единственное найденное исследование по продолжительности брака в зависимости от возраста, в котором он был заключён, было признано мной абсолютно недостоверным. Неправильная выборка, низкое число анализируемых семей и вообще – оно мне просто не понравилось!
Потому что выходило, как ни странно, что никакой разницы нет.
Можно сдуру выскочить замуж в восемнадцать по «большой и чистой» и пронести её сквозь тридцать лет совместно взятой ипотеки, а можно разбежаться через полгода со скандалом и разделом кофейных чашек.
Можно осознанно пойти в ЗАГС на четвёртом десятке и всё равно разыграть те же два выше обозначенных варианта развития отношений.
Ради интереса я даже поискала информацию о том, в каком возрасте в нашей стране чаще всего берут ипотеку. Получалось, что как раз в моём.
Потом вспомнила про то, что у меня уже есть своя квартира, чертыхнулась, закрыла ноутбук и решила, что теперь самое время страдать.
Страдала я так редко, что даже не могла толком вспомнить, как это делается.
Кажется, основа всех страданий – это слёзы. Но плакать у меня не получалось, да и весомого повода как-то не было, поэтому пришлось двигаться дальше в своих изысканиях.
И тут память подкинула мне картинку откуда-то из детства, где героиня фильма ела мороженое прямо из огромного бочонка в своей кровати. Я поняла: вот оно! То, что мне нужно.
Мороженого у меня в доме не оказалось, зато нашлись холодная пицца и шампанское, которое я стала пить прямо из бутылки. Ещё и включила слёзовыжимательную мелодраму, где поведение главных героев бесило меня с первой и до последней минуты фильма.
Очень хотелось пожаловаться кому-нибудь на то, как дерьмово складывается день, но вот незадача – Артём так до сих пор и не вернулся.
А мог бы и догадаться, что «поговорим позже» означало «через пятнадцать минут».
Мысль позвонить ему и вызвать к ноге я отвергла почти сразу же, решив, что раз он вот так, то и я так! И вообще, я обиделась!
Шампанское закончилось, но вместо страданий наступило лишь лёгкое опьянение. И полное осознание того, как ко мне несправедлива жизнь. Или как я несправедлива к жизни?
В общем, какая-то несправедливость чувствовалась так остро, что в моих глазах встали слёзы. Издав короткий рёв отчаяния, я упала лицом на диван, опустила себе на голову подушку и… заснула.
***
Что такое настоящие страдания, я поняла через несколько часов, когда наконец-то проснулась. Тело затекло и частично онемело от неудобного положения, в голове что-то трещало и щёлкало, словно пузырьки выпитого шампанского пытались станцевать там чечётку, а настроение стало крайне паршивым даже в сравнении с моим обычным недовольством жизнью.
И снова наступало время принимать какие-то решения. Потому что жизнь бежала очень стремительно, а я переставала за ней поспевать, и списать всё на слишком высокие каблуки уже не получалось.
Я не собиралась рефлексировать на тему собственной неустроенности. Не собиралась, но оно как-то само собой выходило, и в мыслях солировало мамино настойчивое «А я тебе говорила!» под аккомпанемент тикающих часиков.
Исследования говорили мне, что у трёх из пяти женщин в нашей стране к двадцати пяти годам есть ребёнок. А к тридцати это значение достигало уже отметки четыре с половиной женщины из пяти.
Интересно, а то, что Тёмка иногда совсем как ребёнок, могло засчитаться мне как четвертинка счастливого материнства? А если добавить к этому, сколько раз мне приходилось нянчиться с его младшим братом, на которого я оказывала сугубо отрицательное влияние?
Статистика по количеству замужних женщин к тридцати повергла меня в ещё большее уныние.
И как же так получилось, что мне вроде бы ничего из этого было не нужно, а теперь вдруг стало?
Давление общественного мнения? Внезапное озарение? Гадкая привычка хапать всё то же самое, что есть у всех, чтобы быть не хуже?
Сегодня утром, взглянув на компанию из трёх мужчин на своей кухне, меня впервые посетила разумная мысль о том, что это всё как-то неправильно. Ненормально. Ни разу не среднестатистически!
Одним лишь включением меня в любую выборку среднее отклонение взлетало до небес. Там, где у всех шло гладко, у меня искривлялось. У всех росло, у меня – падало. Все двигались вперёд, я же вечно пыталась дёрнуться куда-нибудь вбок.
И что, если это всё не было моим выбором? Что, если у меня просто не получалось, как у всех?
Когда телефон пиликнул о новых сообщениях, я даже позволила себе немного расслабиться и обрадоваться, что велением судьбы кто-то решил оторвать меня от раздумий над собственной жизнью.
А потом увидела отправителя и тяжело вздохнула, потому что судьба меня, напротив, сегодня добивала.
Гондон Романович: Наташа, ты уже подумала над моим предложением?
Н: Нет!
Хотелось отправить его в путешествие по дальним землям с этой раздражающей настойчивостью, но ведь я сама сказала, что подумаю – значит, следовало подумать.
Или просто написать, что я передумала думать?
Чертыхнувшись уже не в первый раз за последние десять минут, я приказала себе не превращаться в тряпку и просто сделать то, что давно было пора.
Навести порядок в своей жизни!
Например, решительно оборвать все связи с Яном. Подумаешь, мы знаем друг друга с детства! Пустяки какие. И общее прошлое, и возможность обратиться к нему за помощью, зная, что не откажет, и какая-то тёплая ностальгия в те моменты, когда получается поддеть его или припомнить любую из сотен старых неудач…
Это ведь ненормально – общаться с бывшим? Ненормально!
Значит, с глаз его долой и обратно в Питер вон!
И раз уж я начала избавляться от всех ненормальностей в моей жизни…
– Ну наконец! – всплеснула я руками, заметив, что пришло ещё одно сообщение. Схватила телефон с остервенелым желанием отыграться на Иванове за собственные метания и его потрясающее тугодумство, но это снова был не он.
Гондон Романович: А сейчас уже подумала?)
Н: Не беси меня!
Г.Р: Наташа, мы ведь с тобой взрослые люди. Мы оба представляем, чего хотим от жизни. А ты… необыкновенная.
Г.Р: И не нужно воспринимать это как обычную лесть!
Г.Р: Ты самая настоящая и искренняя женщина из всех, кого я встречал. И пусть это не безбашенная любовь с первого взгляда, но возможность построить нормальные отношения на взаимоуважении, принятии и честности, а это дорогого стоит.
Я фыркнула и закатила глаза ещё на слове «настоящая»: если бы гений рекламы вспомнил наше первое свидание и слой прикрывающего в тот вечер мою грудь поролона, то явно бы не горячился с такими заявлениями.
И по-хорошему, я должна была сейчас растаять и отдаться ему, такому восторженному и не-влюблённому, вместе со всеми своими мадагаскарскими тараканами. Но!
Но…
Превалировал, конечно же, скепсис. Потом шло желание съязвить. Следом – порыв закатить глаза и скривиться. И только под конец становилось чуточку приятно.
Я, конечно, знала, что я потрясающая. Отменная стерва, неповторимое тёмное пятно в идеальной картинке жизни людей вроде Сонечки, Лидочки, Аллочки и всех остальных тридцатилетних девочек. Восхитительная транжира. Сногсшибательная ослица, если дело доходило до признания собственных ошибок.
В общем, хороша я была во всём, что обычно не входило в список положительных или привлекательных качеств для женщин. И поэтому же эпитеты вроде тех, что получила сейчас от Миловидова, воспринимала исключительно в ключе отчаянной попытки затащить меня в постель в серьёзные отношения.
Н: Я. Подумаю.
Н: Кстати, Антон…
Я специально выдержала долгую паузу, давая ему возможность понадеяться на что-нибудь. Раз уж назвала себя отменной стервой, то надо бы соответствовать.
Г.Р: Да, Наташа?
Н: Для тебя я всегда Наталья Леонидовна!
Миловидов отделался плачущим смайликом, а я отделалась от него – по крайней мере, хоть на пару часов, что уже казалось прекрасным.
Ладно, допустим, что я могу распрощаться с тенью прошлого в лице Яна. Но этого ведь всё равно мало, чтобы подбить свою жизнь под среднее значение.
Но со следующим пунктом наступал какой-то ступор. И упиралось всё в Артёма, избавляться от которого мне ну совсем не хотелось.
Хотя чем темнее становилось за окном, тем сильнее я начинала на него злиться. Точнее, не на него даже, а на его отсутствие в тот момент, когда мне нужен был совет, помощь, поддержка… ну, что-нибудь странное и забавное, в фирменном стиле Иванова.
Вот сейчас бы мне не помешало вспомнить о том, как прошлым вечером я упрямо втолковывала ему, что взрослая и самостоятельная, и могу сама справляться со своими проблемами. Но то ведь касалось компрометирующего видео и разбитой машины, а здесь на кону ни много ни мало доступ к моей постели!
Мог бы и проявить энтузиазм! Догадаться там, мысли мои прочитать на расстоянии…
Степень моей злости на Тёму достигла таких высот, что мысленно я уже пожизненно лишила его своей фирменной кофейной отравы, историй о том, как вывожу из себя коллег из отдела, и даже доступа к телу.
Правда, последнее всё ещё было под сомнением. Себя-то мне наказывать не хотелось.
Примерно тогда же я наткнулась взглядом на оставленную им папку со своими набросками, которые он никогда не показывал, пока не считал полностью законченными. Подумала, взвесила все «за» и «против», вспомнила, какой он безответственный, наглый и вообще очень сильно не прав, а после всё равно отложила папку от себя, не став открывать.
Больно нужно мне оценивать его талант. Я вот вообще-то обиделась!
Только один листочек всё же выпал на пол: по-видимому, тот самый вчерашний набросок, просто вложенный внутрь и не закреплённый.
На рисунке был маленький мальчик на фоне какого-то фонтана. И он тянулся пальцами к большому мыльному пузырю и смотрел на него с таким искренним восторгом и счастьем в широко распахнутых глазах, что несколько минут я просто разглядывала его и никак не могла оторваться.
А потом заплакала.
Вот такие они, наши первые большие надежды: радужные, как мыльный пузырь. И ломаем мы их своими же руками.
Утирая слёзы ладонями, я на всякий случай даже заглянула в календарь, чтобы убедиться, что не могу быть беременна. Хотя это стало бы единственным достойным оправданием моей невесть откуда взявшейся сентиментальности.
А раз беременна я не была, то следующим привычным порывом справиться с нахлынувшими вдруг эмоциями стала идея ещё чего-нибудь выпить.
И начавший так не вовремя звонить телефон я и вовсе брать не хотела, понимая, что сейчас просто убью Миловидова, невзирая на расстояние между нами. Однако имя абонента, вскользь замеченное на экране, заставило меня моментально передумать.
– Ну надо же, какие люди! – ехидно протянула я и пинком открыла дверь на кухню. Свет включать не стала из-за элементарной лени, но сделав всего пару шагов вглубь, резко дёрнулась в сторону и чертыхнулась, сообразив, что я не в квартире Иванова, и здесь нет той пресловутой миски с кормом Гертруды, вечно попадающейся мне под ноги.
Чёртовы привычки!
– Крольчооооночек, – мурлыкнул нараспев Артём, и мне одного этого слова стало достаточно, чтобы понять, что он, в отличие от меня, времени зря не терял и умудрился напиться до состояния новорождённого котёнка.
Ну это, знаете, когда ещё один глоточек – и ты уже спишь, невзирая ни на что.
– Крольчооооноооок, я тебя не разбудиииил?
Я оторвала телефон от уха, посмотрела на время – как и думала, ещё и девяти вечера не было – и закатила глаза, присаживаясь на стул.
– А к чему это ты спрашиваешь? – не будь Тёмка настолько пьян, точно бы заметил в моём голосе странные издевательские нотки, но он лишь замялся и засопел в трубку. Сопел он так долго, что я уже начала волноваться, не свалилось ли его сонное тело на холодный и мокрый асфальт, и даже подскочила со стула, решив отложить экзекуцию до более вменяемого состояния.
Но именно тогда он что-то неразборчиво мурлыкнул в трубку, снова замолчал, и только потом медленно заговорил:
– Нууууу знаешь, я подуууумал, если ты ещё не спишь, то я, навееееерное, заеду…
– Иванов, ты дурак. У меня окно на кухне открыто и я слышу твой голос с улицы. Заходи уже.
На пороге моей квартиры он нарисовался мокрый и взъерошенный, с улыбкой Чеширского кота на губах и ямочками на щеках. Ну просто само очарование, удивительно крепко стоящее на ногах.
Иногда мне казалось, что пьяный Артём способен даже паять микросхемы, настолько чёткими и выверенными оставались его движения. Хоть бы раз врезался плечом в косяк, капнул на себя текилой или промахнулся мимо клитора! Но нет же – ювелирная точность появлялась в нём с первой дозой алкоголя и бесследно исчезала вместе с опьянением. Поэтому завтра утром мне стоило опасаться за сохранность всех хрупких – и не очень – предметов, которые могут попасться ему на пути.
– Мыыыы тут просто с Яном заееееехали в бар, – развёл он руками и аккуратно, не прекращая мило улыбаться, протиснулся мимо меня в коридор.
– То есть его появления под моими окнами тоже стоит ожидать? – недовольно поинтересовалась я, скрестив руки на груди, чтобы в полной мере показать Иванову, насколько я возмущена его поведением.
Я тут, значит, голову ломаю: как бы сделать вид, будто я его из своей жизни вычеркнула, но на самом деле этого не делать, а он по барам шляется! Ещё и с Яном, этим неисправимым кобелём!
– Неееет, ну что ты, Крольчоночек! Я же специально его деморализовал, – с гордостью воскликнул он и, призадумавшись и похлопав глазами, исправился: – Не то слово. Я его нейтрализовал! Напоил тааааак, что до завтра он уже точно вертикальное положение занять не сможет.
– И ты тоже!
– И я тоооооже, – улыбаясь, активно закивал головой крайне довольный собой Артём. – Можно я у тебя на диване сегодня посплю?
«Нет!» – хотела рявкнуть я злобно и перейти уже к той части нашего разговора, где ему приходится склонить голову в знак покаяния перед всеми высказанными мной претензиями, а потом обещать исправиться. И соглашаться на все мои условия. И даже десять раз повторить вслух: «Квадрат Малевича – это просто бессмысленный чёрный квадрат».
Тоже мне, искусствовед!
Но…
Он хлопал пушистыми ресницами и смотрел на меня чистым, невинным, полным надежды взглядом голубых глаз.
«Как котик из Шрека!» – сказало бы большинство.
«Как тот мальчик с его наброска», – подумала я, вздохнула и снова сдалась.
– Иди!
– Вон? – уточнил медленнее обычного соображающий Артём.
– На диван иди! – раздражённо пояснила я, смерив его строгим взглядом. Ему же всё было нипочём и, расплывшись в новой порции улыбки, он охотно воспользовался моей небывалой щедростью и юркнул в гостиную.
Решив завершить начатое, я всё же пошла на кухню, но пить больше не хотелось. Хотелось вообще чего-то такого… необычного.
Не замуж. И не завести ребёнка.
Подумав несколько минут, я пришла к неутешительному выводу: хотелось любви.
Как показывают фильмы, книги и наверняка какие-нибудь соответствующие статистические данные, даже взрослые и самодостаточные женщины иногда верят в сказки.
А для меня та самая «любовь» всегда была чем-то мифическим, вроде единорога или возможности выиграть билет на концерт Рианны по звонку на радио (эх, разбитые вечно короткими гудками телефона школьные мечты!).
Лет так до двадцати я искренне считала, что любила Яна. Прямо с самого первого знакомства, которое, правда, совершенно не помнила. Зато помнила мамино: «Дружи с Яном, он такой красивый, добрый, хороший мальчик! У вас так много общего!». А ещё папино: «Оооо, Наташка, бери Яна в женихи! Вырастете, свадьбу вам забацаем!»
Ну я же не дура! Мне сказали брать – я взяла. И плевать, что Ян сопротивлялся, как мог. И плевать, что под расплывчатым «много общего» подразумевались интересы наших родителей.
К Яну я привыкала так долго, что до сих пор не могу отвыкнуть. Но любила ли его? Нет, точно нет. Скорее, эгоистично хотела в собственное единоличное пользование, как уникальный элитный аксессуар и доказательство того, что не зря я столько лет упрямо впадала с ним в больные созависимые отношения.
А дальше шла череда мужчин, имён многих из которых я сейчас и не вспомню.
Ладно, я-то, конечно, всех вспомню, но приятнее делать вид, что нет. Настолько незначительную и проходную роль они играли в моей жизни.
Были симпатии, когда я оглядывала очередной экспонат с ног до головы, отмечала подходящую физическую форму и смазливое лицо, и только на основании этого бросалась в бой. Несколько неуклюжих моментов, парочка откровенных провалов, а потом я научилась ловко укладывать всех понравившихся мужчин на лопатки.
В своей постели, конечно же.
Но ничего из того, что так назойливо воспевают в песнях, показывают в фильмах или описывают в книгах, я так и не чувствовала. Никаких вспышек молнии над головой или ударов тока в сердце (хотя оно и к лучшему – мои духи не смогли бы перебить запах палёного), никакого озарения на тему «это точно ОН!», никаких тебе ночей без сна и мыслей только о нём.
Ни бури, ни урагана, ни цунами, ни землетрясения.
Ни бабочек в животе, ни звёзд перед глазами, ни сбившегося дыхания.
Ни-че-го.
И вот, в свои неоднозначные двадцать восемь я вдруг поняла, что хочу любви. Или влюбиться. Или просто понять, как это бывает и бывает ли вообще.
А вдруг все вокруг просто специально врут о любви, чтобы сбить меня с толку?
– Артём! – стоило мне плюхнуться на диван рядом с его коленями, как он тотчас же открыл глаза и даже кое-как сфокусировал взгляд на мне. – Что такое любовь?
– Не знаю, – пожал он плечами, поставив меня в тупик.
– Что значит «не знаю»?! – несколько тычков в бок он вынес вполне стоически, а потом и вовсе хихикнул, глянув на насупившуюся меня из-под полуопущенных ресниц. – Давай, вспоминай эту историю, как ты только встретил Мишу и сразу что-то там почувствовал и что-то там понял…
– Так это не любовь, – как-то укоризненно взглянул он на меня, будто приходилось объяснять вполне элементарные вещи. Мне бы такую рассудительность в пьяном состоянии. – Вот эти эмоции, которые сходу испытываешь к другому человеку, это влечение, заинтересованность, страсть. Они очень яркие и острые, вспыхивают моментально и поэтому могут так же быстро пройти. Если не перерастут во влюблённость.
Я молчала, Иванов тоже молчал. Мне-то показалось, что воспоминания о былых временах могут даваться тяжело, и ему необходима эта пауза, чтобы собраться с силами.
Но нет, душевная организация Артёма оказалась вовсе не такой тонкой и хрупкой, как я думала, и он просто внаглую задремал.
– Артём!!! – шикнула я, отчего он испуганно дёрнулся и снова распахнул свои глазищи.
– Да? Что?
– Ты остановился на влюблённости, – напомнила я, жалея, что оставила свой телефон на кухне и не могла сделать селфи. Та ехидная улыбка, что мне удалось изобразить, наверняка бы смогла стать новым эталоном стервозности.
– А… да, влюблённость. Влюблённость – это как второй год жизни ребёнка. Ты в восторге сам от себя и от окружающего мира. Каждая совместно сделанная мелочь кажется чем-то нереально крутым и новым: пройтись вместе за руки, съездить куда-нибудь, проговорить о чём угодно до самого утра. И трахаться хочется постоянно, невзирая на то, насколько подходящее для этого время и место.
Я громко фыркнула от последнего озвученного пункта, но Тёмка уже увлёкся своей философией и вовсе этого не заметил.
Если свести всю его речь к желанию трахаться, то мы с ним оба знали о влюблённости всё.
– Но влюблённость тоже недолговечна. Она заканчивается, и вместе с ней чувства могут уйти, а может родиться любовь.
– И что это? Что-то длинное, постоянное и, по-видимому, довольно скучное? – моего циничного юмора он не оценил, грустно вздохнул и прикрыл глаза.
– А любовь… – он задумался, прикрыл глаза и чуть понизил голос, – это ставить счастье другого человека превыше своих интересов и желаний. И делать для него то, что тебе самому может принести боль.
– Например, отпустить любимого к человеку с маткой? – я только хотела похвалить себя за знание толерантной терминологии лгбт-сообщества, но Иванов напрочь сбил меня с мысли, хрюкнув от смеха.
– Напримееер, – протянул он, – шесть раз за год смотреть тот ужасный фильм с Крисом Эвансом.
– Ах вот ты как!
– Или покупать чипсы с крабом, имея аллергию на морепродукты! – пафосно-трагичным голосом, будто одолженным напрокат у Яна, продолжал Артём.
– Глупенький, там же на самом деле нет краба, – снисходительно пояснила я, ущипнув его за бедро. Через джинсы всё равно не больно, но это помогало справиться с желанием вырвать из-под его головы подушку и отлупить Тёмку ею как следует.
– Хоть с крабом, хоть без краба, там внутри чистый яд! – Артём нагло фыркнул, а я даже проигнорировала очередное оскорбление в адрес любимых чипсов, безмерно умилившись тому, как он перенял от меня эту привычку фыркать, когда все аргументы были против, но признавать своё мнение ошибочным никак не хотелось.
И пока я раздумывала, пристать ли к нему с ещё каким-нибудь странным вопросом или просто пристать (я ведь ничего ещё не решила, значит можно!), совершенно пропустила тот момент, когда он притих и заснул.
