Текст книги "Не грусти, Мари!"

Автор книги: Наталья Узловская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Глава 1

Я долго ковырялась ключом в замке, пакеты оттягивали руку. Кто-то снова выкрутил лампочку на лестничной клетке, а может, она перегорела, и поменять не удосужились. Ввалившись в прихожую, я прислонилась к косяку. Спать хочется. В квартире было неожиданно тихо.

– Из? – Мой голос неожиданно дрогнул. – Изка?

– Маха, иди сюда! – донеслось из комнаты. У меня отлегло от сердца. – Я тебе кое-что покажу!

– Сейчас, – сказала я, расстегивая молнию на куртке.– Сейчас…

К зеркалу в прихожей приклеена фотография. Скорее всего, ее повесила я, больше некому, только не помню, когда. Сейчас фотки не выцветают, как раньше, и кусочек картона сохранил все краски майского теплого дня: свежая зелень, цветут вишни (или это все же яблони?), а мы с Изольдой идем из гимназии, нас тогда подружка щелкнула на память. Как же ее звали? Надя? Или Маринка? Не помню. Многого не помню, а вот тот год запомнился. Мы перешли в одиннадцатый класс, успешно сдав экзамены. Да-да, в нашей гимназии экзамены сдавали и в десятом классе. А потом наступило это лето, Лето-Когда-Все-Поменялось. Поменялось и пошло по другой колее.

С Изольдой мы дружили с первого класса, с того самого дня, как нас посадили за одну парту, первую, перед самым учительским столом. Меня – потому что плохо видела, Изольду – потому что маленького роста (потом, правда, вытянулась). Мы были с ней очень похожи. Поначалу нас часто принимали за сестер-двойняшек, особенно в гимназической форме: голубые форменные юбочки и пиджачки, белые или синие рубашки. У обеих – длинные рыжие косы. Только Изольдины волосы отливали красноватой медью, а мои были скорее золотистыми. С возрастом потемнели и стали бронзовыми. Вместе с золотистостью волос исчезли веснушки, доставлявшие мне немало огорчений. Низкий хвост с черной резинкой заменил косы. Изольда тоже ходила с хвостом. До того самого лета.

Мы обе учились только на отлично, питая особенное пристрастие к наукам гуманитарным, тем более что в гимназии преподавали массу интересных предметов, которых не было в обычной школе: культурологию, мифологию, основы этики и психологии, латинский язык, философию и даже Закон Божий. Это было учебное заведение со сложившимися традициями, своим укладом напоминавшее классические русские гимназии девятнадцатого века. Обучение было платным, причем довольно-таки дорогим. Правда, мы с Изкой, как круглые отличницы, от платы за обучение были освобождены. В классе нас считали «ботанками», но в целом относились дружелюбно и уважительно.

Впрочем, наш класс был совершенно разобщенным. Дружили по двое, по трое, все сами по себе. Объединялись только для какой-нибудь цели: поставить спектакль, разнести в баскетбол или в футбол заносчивых «ашек». В «А» классе было двадцать восемь человек, а в нашем – всего шестнадцать, из них девять парней. Потому футбольная наша команда была смешанной, разнополой: я играла в защите вместе с Анюткой, старостой класса, Изольда в нападении. И ведь неплохо играли! Футбол мы любим до сих пор. Вместе болеем за сборную Италию. Не в последнюю очередь из-за того, что у нападающего «Синей Эскадры» (самоназвание итальянской сборной) лицо и стать римского легионера. Или гладиатора. Из тех, что выходили на арену, блестя смазанными маслом рельефными мышцами, и кричали императору: «Идущие на смерть приветствуют тебя!». И ни перед кем не опускали синих отчаянных глаз.

В форме мы ходили до седьмого класса, как и положено по гимназическому уставу. А потом началась пора активного самовыражения, благо, никто не запрещал. Витька с Олегом ударились в рэп или хип-хоп этот, кто его там разберет, стали сочинять речитативные тексты, носить широкие штаны, объемные балахоны, шапочки и прочую атрибутику. Аня Старцева постриглась под ноль, проколола нос, бровь и объявила себя панком. Остальные просто приходили на занятия в модной дорогой одежде, девчонки начали краситься. Мы с Изкой и тут остались в стороне: у меня модной одежды не было, интересного, яркого стиля тоже, а потому мы выработали свой дресс-код, увы, наводящий на мысль о «синих чулках» и «серых мышках». Длина юбок – до колена, белые блузки, средний каблук, приглушенные оттенки, никакого макияжа. Нам было удобно и комфортно не выделяться из толпы, хотя на стриженную Анькину голову и я и Изольда смотрели с восхищением. Восхищались, понятно, не формой черепа, а смелостью и независимостью нашей старосты. Учителя на все эти забавы смотрели благодушно и понимающе: подростки, что поделаешь. Надо этим переболеть.

Сейчас уже можно признаться: таких робких и закомплексованных девчонок, как мы в то время, надо было еще поискать. Не знаю, почему так было. Мы не умели правильно одеться, не знали, как вести себя с мальчишками, зато запоем читали и мечтали, как у нас все будет хорошо. Изольда к тому же страшно стеснялась своего необычного имени и с первых лет обучения просила называть себя Леной. Как ни странно, в классном журнале она тоже фигурировала под этим именем. И даже на уроках зарубежной литературы, когда проходили европейский эпос, легенду о Тристане и Изольде, в сторону моей подруги не было брошено ни одного взгляда. Изольду забыли, осталась Лена.

И все-таки мы были очень разными. Взять имена: Мария Дружинина (банальнее некуда) и Изольда Сталь. Именем из легенды мою подругу наградила мама, известная оперная певица. Фамилия тоже мамина, а может, это ее сценический псевдоним. Красиво: Изольда Сталь. Сталь изо льда. Изо льда – сталь. Вот только стальной Изка не была…до того самого лета.

В Изольдиной семье был достаток. Я это поняла еще в первом классе, когда пришла к ней в гости. Меня, семилетнюю, восхищали нарядные куклы, «настоящие» импортные Барби, которые мама подруги привезла из-за границы. Позже мы заворожено листали дорогие альбомы с репродукциями мировых шедевров, у Изки первой из нашего класса появился компьютер и мобильный телефон. Сразу скажу, что высокомерной она не была никогда и охотно делилась всем, что было. Счастливой тоже не была, и мы чаще сидели на моей маленькой кухоньке, чем в Изольдиной комнате размером со школьный класс. У подруги было все, что может пожелать девчонка, а вот семьи не было. Анжела Викторовна, мама, была полностью погружена в творчество и карьеру, с мужем, удачливым бизнесменом, она разошлась, когда Изольде было три года, и та совсем не помнит отца. И не говорит о нем. Раз обмолвилась, что он вроде бы как уехал в другую страну жить, но, может, это и неправда. Когда мы перешли в восьмой класс, за границу уехала Изольдина мама – ей предложили долгосрочный контракт в Италии. Кажется, она вышла там замуж. Звонки раз в месяц, денежные переводы. В четырехкомнатной квартире Изольда осталась вдвоем с тетей Зоей – кажется, двоюродной сестрой матери. Иногда заходил сын тети Зои, Андрей. Он был старше нас на шесть лет, носил длинные черные волосы, косуху и «гриндерсы». Андрей был рок-музыкантом, играл на басу в какой-то группе, и мы могли только догадываться, какую интересную жизнь он ведет. Андрей интриговал нас безумно. Именно он приобщил нас к русскому року, познакомил с песнями Цоя, Кипелова, Шевчука. Звал на концерт «Арии», но мы почему-то не пошли.

Это случилось сразу после Изкиного дня рождения. Ей исполнилось шестнадцать в начале лета. Была замечательная погода, мы гуляли по центру города вместе с Андреем. Как сейчас помню: он высокий, весь в черном, за плечом гитара, держит под руку Изольду, приноравливаясь к ее шагу. Мне как раз позвонила мама, и я отстала от них на несколько шагов. Внезапно прямо перед Андреем остановилась незнакомая девушка. Такая же высокая, как он, в кожаной куртке, длинные волосы схвачены на лбу цепочкой. Меня удивили ее густо подведенные глаза и алые губы, прямо-таки пламеневшие на бледном узком лице. Прочие детали облика я не запомнила. Девчонка выкрикнула что-то резкое и залепила Андрею пощечину. Он не успел ни закрыться, ни шагнуть в сторону. В следующий момент Изольда получила кулаком в нос. Выронив телефон, я бросилась на помощь, но Андрей уже скрутил фурию, удерживая ее за руки.

– Ненавижу тебя! – вопила девчонка, пытаясь вырваться. – Отпусти меня! Убью, на хрен!

У Изки текла кровь из левой ноздри, она прижимала к носу платок и нервно хихикала.

– Уймись, – понизив голос, сказал Андрей. Несколько прохожих с видимым интересом наблюдали за нами. – Нельзя быть такой истеричкой. И вообще это моя сестра, если что.

– Да? – разом успокоилась девчонка. Подумала и добавила: – Жесть. Вот блин.

– Та еще жесть, – проворчала Изольда, осторожно втягивая воздух. Ей удалось остановить кровь.

– Знакомьтесь, – вздохнул Андрей. – Это Пра. Моя большая и светлая любовь. Несмотря ни на что. Из, как ты?

– В порядке, – сказала Изольда, глядя на Пра без особого дружелюбия, но с любопытством.

– Ты…это…извини уж. – Пра развела руками. – Я думала, Андрюха девчонку завел. Мне говорили, видели его с какой-то «рыжей бестией».

Изольда вдруг засмеялась, Андрей тоже, потирая щеку. Похоже, у Пра была тяжелая рука.

– А тебя почему так зовут – Пра? Это ник?

– Нет, это имя. Меня окрестили Прасковьей. Учудили, конечно, но я не жалуюсь, только длинновато. Вот я и сократила. А тебя как величать?

Подруга покраснела.

– Мои тоже учудили, – вздохнула она. – Зови Изольдой.

– Ништяк, – сказала Пра.

Потом мы отправились в пиццерию. Впрочем, Андрей скоро ушел, чтобы отвезти тетю Зою к подруге, на другой конец города. Мы приглядывались к новой знакомой. В своем роде Пра была еще интереснее Аньки. Под кожаной курткой она носила белое платье, похожее на подвенечное. Платье было ассиметричным: с одной стороны доставало пол, а с другой доходило только до колен, открывая высокие ботинки на массивной подошве, вроде тех, что любил Андрей. Изольда откровенно рассматривала Пра, даже не пытаясь это скрыть, я толкнула ее локтем в бок.

– Нравлюсь? – усмехнувшись, сказала наша новая знакомая.

– Да, – честно сказала Изольда, – ты необычная.

– Ты тоже, – Пра склонила голову к левому плечу. – Только сама еще об этом не знаешь. Одни глаза чего стоят. Как у эльфов.

Подруга зарделась от удовольствия. Она запоем читала Толкиена и его последователей, увешала все стены в комнате плакатами с героями «Властелина колец». Сравнение с эльфами ей крайне польстило.

Глаза у Изки и вправду были такие, что не каждый день встретишь: они меняли цвет в зависимости от освещения, из светло-карих становились янтарными. Я часто вспоминала балладу «Вересковый мед» (учили на английском), наверное, этот напиток древних кельтов был такого же цвета…

А у меня глаза были серо-голубые. И все тут.

– Ладно, счастливенько вам. Мне пора двигать.

Мы посидели еще немного и тоже «двинули». По дороге говорили о Пра. Изка сказала, что с радостью бы поменялась местами с девушкой Андрея, и у нее тоже была бы интересная жизнь неформалки, куча друзей, тусовки, концерты, может быть, мотоцикл, настоящий байк…и дорога впереди. «Как зверь, мотор в ночи ревет, пустырь, разъезд и разворот…», « …ты мстил за груз нелюбви прошлых лет…» и так далее, по теме. Я не знаю, я бы тоже хотела приобщиться к их кругу. Наверное. А может, не хватило бы смелости…

Как бы то ни было, а назавтра Пра заявилась к Изке домой. Я была у нее, распечатывала на принтере стихи Черубины де Габриак, читала вслух.

Раздался звонок, подруга пошла открывать, я любопытно выглянула в прихожую. На пороге стояла Пра, сменившая белое платье на резаные джинсы с заклепками и черную майку. Ботинки остались прежними, макияж тоже.

– Привет! – сказала Пра. – Мотор здесь?

– Чего? – удивилась Изка.

– Ну, Андрей…мы его Мотором зовем.

– Нету, – сказала Изольда. – Обещал к обеду прийти. Чаю хочешь?

– Если нальете. – Пра наклонилась и принялась расшнуровывать ботинки, потом небрежно бросила их под вешалку.

– Ты проходи в комнату, – крикнула Изольда из кухни.

– Уже прошла.

Пра сощурилась на монитор компьютера, наверное, плохо видела.

– Черубина?

Я кивнула.

– …Я так томлюсь в пустыне, вдали от милых мест… Вода в Неве еще осталась синей? У Ангела из рук еще не отнят крест? – процитировала Пра. И сообщила, что хочет в Питер.

– Любишь стихи? – удивилась я.

– Люблю. Блока люблю, Цветаеву. Я на них выросла, можно сказать. И Высоцкого люблю. Вот человек был!

– А Ахматову?

– Не совсем ее понимаю, – Пра смотрела куда-то поверх моей головы. – Ахматова какая-то…печальница, что ли, келейница…не знаю, не близко как-то мне это.

А вот мне очень нравится Ахматова. Она разная, но всегда очень женственная и по-женски мудрая. В двенадцать лет я получила в подарок томик, обитый синим велюром с серебристым тиснением – просто чудесный. Мелованная бумага, портрет самой поэтессы на первой странице: полуопущенный взгляд, бездна изящества в наклоне шеи, тяжелые волосы, тяжелые веки, пленительно-горькая складка у губ. Стихи оказались еще чудесней. Сейчас таких не напишут. Конечно, Изольда разделяла мой восторг. И прекрасно читала Ахматову. У моей подруги был низкий звучный голос, только вот она боялась до ужаса публичных выступлений и долго настраивалась, чтобы прочесть в классе заданное на дом то или иное стихотворение. Чаще всего мы вообще сидели тихо и надеялись, что наш любимый Сан Саныч, преподаватель словесности, нас не заметит, или притворится, что не заметил. Частенько он так и делал, но иногда все же надо было читать. Изольда краснела неровно, пятнами, нервно сплетала пальцы и шла к доске. Минуты две стояла молча, переминалась с ноги на ногу. Я с места делала ей успокаивающие знаки. Надо сказать, в классе подобные странности воспринимали спокойно, никто не хихикал, не отпускал ехидных шуточек. Я уже говорила, нас уважали. А может, просто не хотели портить отношения с отличницами, у которых всегда можно было списать какую-нибудь там историю, попросить помочь с переводом или «свериться» с домашним заданием.

Изольда принесла чай и печенье. Пра внимательно смотрела в чашку, будто пыталась разглядеть что-то на дне. Потом вздохнула.

– И все же у меня душа не на месте, Из. Я вновь дико извиняюсь за вчерашнее. И хочу загладить свою вину. Ты вот что: хочешь поехать в Чехию, на реставрацию замка? А хотите, езжайте вдвоем?

Мы одновременно поперхнулись чаем, Изольда раскашлялась. Пра начала долго и путано объяснять, что, мол, в Чехии есть замки, которые реставрируются силами волонтеров, и можно поехать в этот лагерь, полдня работаешь, а потом свободное время… Правда, за работу не платят, но зато кормят, возят на экскурсии, да и дорога в оба конца – тоже за счет фирмы. Вот, а в том лагере, куда Пра собралась, полно ее друзей-неформалов, отличная тусовка, они туда каждое лето ездят, Изка может со всеми познакомиться, в общем, скучать не придется…

У моей подруги разгорелись глаза. Она порывисто схватила меня за руку.

– Поехали, Мах? На все лето!

Я вообще не люблю, когда меня зовут Махой (сразу ассоциация с картиной Гойи, да и вообще грубовато), но у Изки это как-то хорошо выходит, не обидно. Поехать я не смогла. Только вчера устроилась подрабатывать на хладокомбинат. Ничего особенного, клеить этикетки на мороженое, но заплатят хорошо. Со мной составили договор, оформили пенсионный… Будут свои деньги, не все же у предков просить, мне, в конце концов, шестнадцать лет. Мама, правда, ворчала: какие твои годы, еще наработаешься. А мне было радостно.

Наверное, я могла бы поехать с Изкой, нашла бы кого-нибудь, кто поработал на хладокомбинате за меня. И все могло бы пойти иначе…но выезжать надо было через неделю, у Изольды был загранник, а у меня нет, и прочее, и прочее. Подруга, очертя голову, устремилась навстречу приключениям, тетя Зоя обрадовалась, что племянница повидает мир, а Пра пообещала Изку «сделать человеком». Тоже мне, Пигмалионша выискалась. Хотя, скорее всего, я просто завидовала. Мы обе ждали перемен, но Изольда шагнула им навстречу, без колебаний и страха, а я осталась там, где была.

Лето пролетело быстро. Три раза приходили открытки от Изки, состоящие в основном из восторженных междометий, один раз прорвался международный звонок. Шум и треск в трубке были такими, как будто звонили с орбиты.

– Маха, привет! – возбужденно кричала Изольда. – Маха, ты не представляешь, как здесь здорово! Я так по тебе соскучилась! Скоро уже приеду! Как ты сама?

– Все хорошо! – набрав воздуха в грудь, заорала я в ответ. – Приезжай скорей, я тоже очень скучаю! Привет тебе от всех!

У меня и правда было все хорошо, разумеется, если не считать того, что я безумно скучала по своей подруге. Работа не тяготила, приятным бонусом была возможность есть любое мороженое. Я этой возможностью пользовалась по полной программе, а потому три дня лежала дома с жестокой ангиной. «Это профессиональное, – пошутила наша менеджер, – все проходят». Зато как здорово было идти домой со смены, положив в матерчатую сумку спецодежду, чувствовать себя абсолютно взрослой. Ну и приоделась, конечно. Неожиданно для самой себя купила джинсы, черную дутую куртку на осень, а самое главное – «мартенсы», тоже черные, средней длины. Удобнее обуви я не носила. С джинсами и черной рубашкой ботинки смотрелись просто суперски. В классе не узнают… В последний день каникул я пошла в парикмахерскую и сделала модельную стрижку «каскад». Совсем коротко не стала, оставила волосы до плеч. Я ждала Изольду. Я готовилась и немножко боялась: Изка изменится. Точнее, это Пра ее изменит. За тем и поехали. К началу учебного года подруга не вернулась, тетя Зоя сказала, чтоб я не волновалась, приедет через пару дней.

Наша вторая парта на среднем ряду показалась мне совсем неуютной без Изки, я нервно оглядывалась через плечо, ожидая, что вот скрипнет дверь, и Изольда появится, извинится за опоздание, пройдет к своему месту, аккуратно повесит сумку на спинку стула. И все будет, как было. На самом деле я знала: как было, уже не будет, и в одну реку не войти дважды, как бы не хотелось.

А потом… Дверь-таки скрипнула, и она вошла. Все повернулись разом, как один человек, разом выдохнули, и было от чего.

– Охренеть, – потерянно проронила Анька.

Сказать, что подруга изменилась, значит, не сказать ничего. Она стала совсем другой, будто в онлайновой компьютерной игре, когда ты меняешь внешность своего героя нажатием нескольких кнопок. Мы узнали Изку только по глазам.

Волосы из рыжих стали какого-то нереального цвета: графит не графит, черный не черный… Оттенок Изольдиных волос не имел ничего общего с дешевой чернотой, какую очень любят малолетние «готы» и «эмо». Он наводил на мысли о пустом асфальте, исхлестанном косыми струями дождя, об осенних сумерках бессолнечных дней. С хвостом Изка рассталась, волосы стали виться, на их фоне черты лица казались резче, определеннее. Я впервые заметила, какой твердый у моей любимой подруги подбородок, какие высокие скулы и какие впадинки под скулами. Янтарные глаза, подведенные тонкой черной линией. Черная короткая юбка, какие-то непостижимые ботинки на высоких каблуках и жесткий кожаный корсет поверх блузки с прозрачными рукавами. Несколько серебряных цепочек с подвесками, несколько браслетов, кольца на всех пальцах, черные ногти. Фигура тоже стала другой: плавные, женственные линии, узкая талия и высокая грудь. Или она всегда была такой, а я не замечала? Изольда прошла через весь класс, стуча каблуками, дошла до кафедры.

– Здравствуйте, Сан Саныч, – сказала она. – Извините, можно я сделаю объявление личного характера?

Словесник закашлялся, начал протирать очки. Подруга восприняла это как разрешение и встала за кафедру.

Все другое! Жесты, наклон головы. Голос тоже другой, у прежней Изольды он был звонче, нынешняя говорила грудным контральто. Глубоким. Чарующим.

– Во-первых, очень рада всех видеть, – уверенно начала Изольда. Класс беспокойно завозился. Изольда за кафедрой! Когда еще такое увидишь!

– Надеюсь, этот учебный год будет не хуже всех предыдущих, мы сдадим ЕГЭ, будет шикарный выпускной, и мы все поступим, куда хотим… И так далее. И вот еще что. Так уж сложилось, что в этом классе меня зовут Леной. Я сама этого хотела и приложила немало усилий, вон, Маха не даст соврать, – кивок в мою сторону.

Это точно она. Больше никто не звал меня «Махой». Я вообще не люблю варианты своего имени. Маша – и все. Никаких «Машуля», «Машенька» или, упаси Бог, «Маруся». Правда, наша англичанка и по совместительству классная, Лидия Викторовна, называла меня «Мэри», на британский манер. Но ей можно, ничего. Лидия Викторовна родилась и выросла в Бирмингеме, в России живет пять лет, из них четыре преподает английский у нас, по-русски говорит с сильным акцентом… Видимо, так ей привычнее. Пусть, мы не обижаемся. Мишка стал Майклом, Катя – Кэтрин. Аня привыкла отзываться на «Энни», хотя в классе ее зовут Орбит. Наша староста принесла это прозвище из своей панковской среды и очень им гордится. Необычно, что и говорить. Правда, я иногда путаю с «Диролом».

– На самом деле меня зовут Изольда, и впредь я прошу именовать меня именно так.

– Ник, что ли? – переспрашивает Олег.

– Имя, – Изольда прямо смотрит в класс. – Изольда Сталь. Кому не верится, можно справиться в учебной части.

– Круто, – резюмировала Анька. То есть, Орбит.

Говорят, для того, чтобы человек приобрел новую привычку или избавился от старой, хватает сорока дней. Я не помню, почему именно сорок, наверняка есть какое-то научное обоснование. У Изольды было два таких цикла и еще немного. Времени даром подруга явно не теряла. Проще сказать, что в ней не изменилось за эту поездку…

– Маха!!! – Изольда крепко обняла меня на перемене. – Ты тоже совсем другая стала, такая красивая! Мне столько нужно тебе рассказать! У нас теперь все будет по-другому.

А я вдруг поняла, почему мне сразу не понравилась Пра. Не из-за того, что она накинулась с кулаками на Изку и Андрея, нет. Ну, из-за этого тоже, конечно, но главная причина в другом. Я интуитивно почувствовала, что из-за нее что-то изменится, и испугалась перемен. Как выяснилось, не зря. Наверное, я эгоистка, а Изольде так лучше. По-любому, лучше. Только вот между нами теперь появился зазор. Пока что небольшой, а дальше видно будет.

И у нас все стало по-другому, особенно у Изки. У меня часто бывают ассоциации с литературными произведениями, особенно прошлых веков. Так вот, Изольда в то время напоминала мне молоденькую графиню или герцогиню, наследницу огромного состояния, только что вернувшуюся домой из какого-нибудь монастыря урсулинок или там, кармелиток, со строжайшим уставом, которой долгое время было ничего нельзя, а потом вдруг все стало можно. Балы, выезды, охоты, толпы поклонников, блеск и роскошь, шикарные туалеты, водопад впечатлений после монастырской тишины. С поправкой на век нынешний – много новых друзей, всех из себя неформальных, тусовки, концерты в московских клубах, благо, автобусы и электрички допоздна ходят. Я не очень-то вписывалась в компанию, хотя наша с Изкой дружба не прервалась, а может быть, даже окрепла, хотя мы не так много времени проводили вместе. До этого лета мы были словно на ладони: одни и те же слова, мысли, поступки. Теперь пришлось заново изучать друг друга. Я тоже изменилась, хоть и не так заметно, как Изка. Повзрослела, кажется, стала жестче. Ну, не то чтобы жестче, а так, принципиальнее, что ли. Опять же, всю жизнь проходила с длинными волосами, а тут сделала стрижку. Психологи говорят, стрижка меняет женщину не только внешне, волосы, мол, хранят и накапливают информацию, прошлое. Вот я всю свою информацию и оставила в парикмахерской, нужна она мне была…чего я в прошлом-то не видала? Мама сказала: хорошо. И еще сказала: может, тебе глаза подкрасить? Я подкрасила и глаза и ресницы. Вышло неплохо, только неровно сначала. Ну, наверное, такие навыки закрепляются практикой. Изка же научилась краситься, здорово выходит, я тоже научусь. Правда, Изка красивее меня. Намного. И намного интереснее.

Как выяснилось позже, все наши мальчишки предложили Изольде встречаться. Все девять получили отказ и не очень этому удивились. Поняли, должно быть, что отныне недостатка в поклонниках у Изки не будет. А на меня по-прежнему смотрели, как на пустое место, правда, разговаривали уважительно, но все больше об учебе и о футболе. Будто со мной больше и поговорить не о чем. Даже у Аньки-Орбит был мальчик, правда, какой-то жутковатый, весь пирсингованный, с белыми волосами – должно быть, перекисью вытравил. Ждал ее после школы. Анька, отрастившая на голове короткий ежик русых волос, счастливо улыбаясь, брала его под руку. На колоритную панковскую парочку оглядывались на улице.

Только у меня никого не было. До одиннадцатого класса такое положение дел меня нисколько не тяготило и даже устраивало: ничто не отвлекало от уроков, от чтения дома под уютным торшером, в уютном кресле. Но теперь…я не знаю, отчего вдруг, захотелось послать к чертям и кресло и торшер этот драный, захотелось тоже гулять под звездами, целоваться в подъезде, чтоб все было, что обычно бывает: цветы там, свидания… захотелось быть нужной. А еще больше захотелось быть желанной. И все тут.

Да, а с Изкиной компанией отношения у меня не ладились. Пару дней назад подруга познакомила меня с высокой, худой, как жердь, девицей с большим носом и близко посаженными глазами. Девица была с выбеленным лицом, густо подведенными глазами, вся в черном. На шее – египетский анх, символ вечной жизни, за спиной – рюкзак, сделанный в виде гроба. Маленький такой, аккуратный гробик с крестом.

– Это Арвен, – сказала подруга.

Я чуть не фыркнула. У Толкиена принцесса эльфов Арвен своей красотой затмевала звезды, ее имя так и переводится «Вечерняя звезда». Однако, самомнение у барышни… Я приветливо улыбнулась.

– Ты готка? – спросила я новую знакомую.

– Готесса, – со значением поправила она, – ну, и на ролевки езжу.

Я знаю, неформалы любят, когда их расспрашивают о том, почему они стали готами, металлистами, панками, ролевиками, что это значит, и так далее. Ту же Орбит спроси, такого нарассказывает, волосы дыбом. И как они в Макдоналдсе «хавали ништяки», то есть, подбирали то, что оставили недоеденным посетители; и как она с подругой опоздала на последнюю электричку из Москвы и они ночевали прямо в здании вокзала на полу, и много чего еще.

Потом Арвен повела речь про каких-то их общих с Изкой знакомых, я скоро потеряла нить разговора.

Пару раз я была с ними на концертах. Один раз на рок-саммите, другой – на фолке. Музыка мне понравилась, не понравилась полупьяная орущая толпа, которая толкалась, напирала, прижимала. Хотя…в этом тоже что-то есть, пожалуй. К середине концерта я, кажется, ощутила это «что-то». Чувство причастия – одна из человеческих потребностей. Быть не сам по себе, а одним из, своим среди своих, среди единомышленников, объединенных – пусть на короткое время – музыкой и словами, полутемным залом. Меня, кстати, не особо и толкали. А Изку так вообще какой-то высоченный рокер поднял над толпой и усадил к себе на плечи. Она радостно засмеялась, сорвала с себя куртку и стала размахивать ей над головой, сверкая зубами и напульсниками. Потом они танцевали вместе. Обменялись телефонами. И начали встречаться.

Парня звали Генрих. В смысле, в ролевой и реконструкторской среде, а в жизни Олег. Студент-пятикурсик, будущий инженер-программист, неплохой кузнец. Отличный мечник. И имя из средневековья ему шло. Где там правили Генрихи, в Англии или во Франции? Олег походил скорее на испанца: темноволосый, с карими глазами, тонкими чертами лица. Изка совсем расцвела. Не счесть часов, проведенных нами за обсуждением Генриховых слов, жестов и даже взглядов (вот ему же икалось, наверное). Они встречались около пяти месяцев, а потом расстались. Я спросила: почему? А Изка сказала – он скучный, мне другое нужно. Впрочем, что именно нужно, она не объяснила. Я сама поняла уже после. Олегу двадцать четыре, Изольде – семнадцать. Она хочет побеждать и покорять, разбивать сердца, словом, чтобы было «и жизнь, и слезы, и любовь». А парень уже настроился на серьезные, долгие, вдумчивые отношения, возможно, со свадьбой в перспективе. Он звонил ей, часто. Познакомил с родителями. Встречал из школы и хотел быть вместе постоянно. Изольде это льстило поначалу, потом стало надоедать.

– Он обращается со мной, будто с фарфоровой куклой или стеклянной вазой, – жаловалась Изольда, сидя на полу со скрещенными ногами. – Почему, Мах? Три месяца встречаемся, а он меня лишний раз обнять-поцеловать боится! Вообще жесть!

– Я не знаю, Из. Наверное, боится тебя, ну, обидеть, это же первые твои отношения. Испугать…не знаю, мне сложно судить.

– Блин, и я так думаю. Но я так не хочу вообще! Первый поцелуй в семнадцать лет! В последнем классе школы!

– Да какая разница, когда, Из. Главное – с кем. И чтоб по любви, – вздохнула я. И не удержалась: – Я вот вообще нецелованная. И не встречаюсь ни с кем. И не предвидится.

Я не хотела этого говорить, не в моих привычках себя жалеть и ждать сочувствия от окружающих. Но что делать, если в последнее время тема «личной жизни» стала для меня самой важной? Мне безумно, до одури, хотелось встречаться с парнем. Разумеется, не с первым попавшимся, а с тем, кто нравится. И чтоб я нравилась ему. Даже мама, моя мудрая мама, которая никогда и ни в чем меня не упрекала, не критиковала, начала поговаривать: «Маш, не сидела бы ты дома. Сходила б на дискотеку, может, познакомишься с кем. Вон, у Изольды мальчик какой хороший, а ты все одна».

Я стискивала зубы и терпела. Летом я сходила на дискотеку с одноклассницами. Выпили по коктейлю, но веселее мне от этого не стало. Музыка казалась навязчивой и громкой, да и вообще я не люблю попсу, контингент…как выражается Изольда, «гопота». Вот, сплошная «гопота» и была, все полупьяные. И накурено. Наверное, во всех небольших городках так, даром, что Подмосковье. Словом, я сбежала через час, наплевав на уговоры подружек. А они, скорее всего, посчитали меня законченной «ботанкой». Ну и пускай.

Это в мамино время знакомились на танцах в клубах, да в кино, да и просто на улице. У нас сейчас не так. А может, просто мне не везло? Как бы то ни было, у меня возникла еще одна проблема, нравственная. Я вдруг разом, в один миг, ощутила острую зависть к Изольде. Генрих стал последней каплей. Странно, что я не понимала этого раньше. Изка красивая, уверенная в себе, интересная, живет в достатке, и, к тому же у нее потрясающий парень… Стоп, одергивала я себя. Что красивая и уверенная – так это она сама себя такой сделала. Ну, пусть с помощью Пра. Я тоже поменялась, но не настолько резко. Зато у меня есть родители, они рядом и всегда готова помочь. И бабушка замечательная. Правда, отец военный, часто бывает в командировках, иногда по несколько месяцев и мы с мамой скучаем. Вот сейчас он на Украине, в Харькове. Семья у нас маленькая, но дружная, хорошая. А у Изки вообще никого нет, только тетя Зоя, а мама далеко. Скоро мне становилось стыдно от таких размышлений, нашла, чем считаться. Но зависть – вот беда – не исчезала.