Текст книги "Stal og lidenskab (СИ)"

Автор книги: Nagga

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Огромные кострища пылали по периметру Новиграда, освещая стены неестественным пламенем пожарищ, собирая вокруг себя толпы людей и нелюдей, которые были только рады забыть о расовых разногласиях. Простым людям споры о форме ушей и высоте роста уже в печенках сидели. День Цветов перешел в ночное празднование этого великого события, которого горожане и путешественники лишились на время войны.

Барды играли на флейтах, свирелях, барабанах, лютнях и скрипках, дополняя какофонию прекрасными голосами, похожими на тончайшее наслаждение или терпкое удовольствие. Фокусники удивляли публику невероятными трюками, похожими на магию для тех, кто ничего в этом не смыслит. В ночное небо запускались фейерверки, рассыпающиеся сотнями искр, соединяясь со звездами. Хорошо было избавиться от гнета Вечного Огня, который долгое время запрещал этот праздник, считая его грязным и языческим, недостойным просвещенных людей.

Изрядно выпивший Золтан играл четвертую партию в гвинт с парочкой краснолюдов и эльфом, ругаясь при этом всеми возможными словами, проклиная свет на ровном месте. Лютик с Присциллой, главные барды города, были в центре внимания всю ночь на главной площади, где пылал самый большой костер.

Цири пустилась в дикую, безудержную пляску с множеством людей, затеявших хороводы и парные танцы. Перед глазами у девушки мелькали лица, сопровождаемые бессчетным хором голосов. Раз в год люди забывали не только о расах, но и о том, у кого сколько монет в кошельке. Ласточка смеялась, радуясь непрекращающемуся веселью; сливалась в массу людей, когда они стесняли круг во время танца или шуток; успевала побегать с детишками, которые проказничали и все время путались под ногами.

Это продолжалось добрых пару часов, пока ведьмачка не поймала себя на мысли, что среди людей невольно высматривает мужчину с белыми волосами, хватается за эти мысли, словно за соломинку утопающего. Барды заиграли медленную мелодию, предварительно сказав о том, что на каждом празднике должно быть место теплой романтике. Грусть заволокла взор Цири. Отделившись от основной массы людей и отойдя подальше в темноту, где пламя кострища лишь немного задевало девушку, она обняла себя за плечи, едва заметно покачиваясь в такт мелодии.

Менестрели разошлись на долгую балладу, что явно было по нраву всем собравшимся. Геральт, до сих пор стоявший в тени крыльца под навесной крышей, выбрал этот момент самым подходящим для того, чтобы преподнести Цири подарок и отгородиться от всех разногласий и споров, витавших в воздухе уже несколько дней. Мужчина все еще боялся, что каждый толчок с его стороны может стать последним и Ласточка просто уедет, сбежит от него. Эта мысль тут же потопила его сердце в наступление горести.

Когда Геральт медленно подошел к ведьмачке со спины, его дыхание было ровным, а поступь тихой. Девушка не обернулась. Погруженная в свои мысли, она зачарованно смотрела на поднимающееся в небо пламя, полыхающее странным кроваво-красным бликом, точно под цвет ее корсета. Не сказав ни слова, Белый Волк осторожным движением опустил на шею Цири ожерелье из костей суккуба, отчего та слегка вздрогнула, но короткий испуг тут же сменился теплой волной спокойствия, пробежавшей по телу. Ласточка вспомнила слова торговца. С улыбкой она дотронулась кончиками пальцев до украшения и повернулась к мужчине.

– Оно очень красивое, – медленно, с нежностью проговорила Цири, растроганная тем, что ведьмак выбрал именно то ожерелье, на которое у самой девушки падал взгляд. – Спасибо.

– Тебе очень идет, – улыбнувшись, отозвался Волк, глядя ей в глаза. Про то, что он следил за ней на торговой площади, говорить Геральт не стал. – Пообещай, что больше не будешь убегать от меня. Потерять тебя снова – невыносимо.

Люди вокруг них танцевали парами; кто-то уже отошел в тень, чтобы придаться более изысканным выражениям чувств; другие тихо стояли в сторонке, обмениваясь глупым любовным шепотом. А барды продолжали играть свою мелодию, топящую в сердцах даже самый прочный лед. Цири со странной задумчивостью смотрела вокруг себя.

– Потанцуй со мной, – после недолгого молчания попросила Ласточка, с надеждой взглянув на Волка, так и не ответив на его просьбу об обещании. – Пожалуйста.

– Из меня плохой танцор, – неловко отозвался Геральт.

– Тогда просто позволь себе расслабиться в компании прекрасной женщины, – она протянула ему руку. – Я не укушу.

– Нет, – тихо ответил ведьмак, вставая с Цири в пару и прижимая ее к себе. – Ты бьешь по-другому.

Девушка положила голову на плечо ведьмаку и, услышав его слова, почувствовала внутри болезненный укор, разъедающую пропасть. Она никогда не задавалась вопросом, почему три года назад Геральт молча уехал, даже не попрощавшись. Почему, будучи в соседней деревушке, не искал встречи с ней? Почему все три года не давал о себе знать, хотя, несомненно, слышал о Ласточке, да и она часто натыкалась на его следы? Ведьмак словно бы специально избегал Цири, не хотел встречаться, тянул до последнего. Может, он пытался забыть или подавить в себе что-то? Как-то раз, ведьмак случайно обронил фразу о том, что красота Цири может пленить любого мужчину. Она в тот момент не придала этому значение, а он говорил искренне…

Но близость и тихая мелодия бардов прочно связывали их вместе, сливали все накопившиеся чувства в один поток, способный раскрыть истину.

– Это так романтично, – тихо усмехнулась ведьмачка, прикрыв глаза, не убирая голову с груди мужчины. – Свечей не хватает.

– А кострища рядом тебе уже мало? – улыбнулся ведьмак.

– Это не одно и то же. Давай сбежим, – негромко предложила она.

– Не дождавшись конца представления? – шутливо удивился Геральт. – Лютик нам не простит, – в такой же манере добавил он.

– Ожидание ничего не даст, особенно тебе, – пожала плечами Цири и заглянула ведьмаку в глаза со странными искрами. – Ты ждешь хорошую, а тебе нужна плохая, – Ласточка остановила их танец и прошла мимо мужчины, коснувшись пальцами внутренней стороны его ладони. – Либо возьми сам то, что желаешь, либо навсегда останься ни с чем.

Цири ушла в темноту, кинув на ведьмака последний, полный жажды и страсти взгляд. Геральт глянул на сцену, где заканчивали выступление Лютик, Присцилла и еще трое музыкантов, потом повернулся обратно, но ведьмачки уже и след простыл.

– Благодарю вас! Спасибо! Спасибо! Вы прекрасная публика! – не унимался поэт, продолжая кланяться на аплодисменты и улыбаться во весь рот, обнажая идеальные белые зубы. Ведьмак возвел очи горе, понимая, что некоторые вещи никогда не изменятся. Со сцены Лютик спустился лишь спустя пару минут, оставив остальных бардов продолжать представление. – Геральт, дружище! Сколько мы не виделись? Дай обниму. Как я по тебе скучал.

Отвертеться от многословных объятий Лютика Белому Волку нисколько не удалось, пришлось терпеть сумасбродные, высокопоэтичные приветствия, по которым ведьмак ни капельки не соскучился. Без показного антуража это был бы не Лютик.

– А где Цири? Я точно видел ее где-то здесь, – всматривался в толпу бард, пытаясь узреть пепельную макушку. – Уверен, ей понравятся мои новые стихи.

– С чего вдруг? – удивился ведьмак.

– К твоему сведению, Геральт, – начал Лютик в своей обычной показной манере, – Цири нравится моя поэзия, а последний цикл стихов посвящен исключительно дальним странам и мирам, в которых никто никогда не бывал.

– Если в них никто никогда не бывал, откуда ж ты о них знаешь?

– Это полет фантазии поэта, бесконечные просторы свободной мысли рассказчика и… – тут поэт остановился, видя, как меняется выражение лица Волка – от обычного к «еще слово и зашибу». – Да, неважно. Так где Цири?

– Скорее всего, ушла в твое «приличное заведение», – подчеркнув последние слова, ответил мужчина.

– Попрошу без намеков, – запротестовал Лютик. – У меня действительно приличное место, а не какая-нибудь пивнушка или бордель. А ты тогда почему еще здесь?

– Решил дождаться окончания твоего выступления, чтобы подарить цветочки, – съехидничал Геральт. – Сам-то как думаешь?

– Думаю, девушка перешла в активное наступление, а ты вдруг спасовал, – пожал плечами поэт, заслоняясь руками от воображаемого кулака, которого Лютик ожидал от Белого Волка. – А если серьезно, то кое-кто мне однажды сказал очень мудрую вещь.

– Что поэты иногда могут молчать? – не удержался ведьмак.

– Нет, – ответил Лютик, но не обиделся. – Тот человек сказал: «Понятия о том, кого можно любить, со временем меняются. Неизменно лишь наше влечение к тем, кого мы желаем», – с театральным видом произнес бард. – Короче говоря…

– Я знаю, что это значит, – резко перебил его Геральт. – Вопрос, откуда ты знаешь о нас с Цири?

– Так это, она мне рассказала, – неуверенно отозвался поэт.

– Лютик, – со злостью сквозь зубы процедил мужчина.

– Да я правду говорю! – заверещал бард. – Это я предложил ей написать тебе то письмо и, как видишь, оно сработало.

– Ты что сделал? – ведьмак вскипел еще сильнее, но вскоре успокоился, поняв, что таким образом от трубадура не будет вообще никакой пользы. В голове шумело, мужчина устало провел ладонью по лицу. – Ну и наворотил ты дел, Лютик. Мне вот теперь разгребать.

– Я упростил тебе задачу, – упорствовал бард. – Хоть бы спасибо сказал.

– Лютик, еще слово и… – предупредил Геральт.

– Все. Понял, понял. Ухожу.

Поэт поспешно вернулся на сцену, сбегая от ведьмака, сопровождаемый гулом голосов и громкими овациями. Белый Волк тяжело вздохнул и направился в «Шалфей и Розмарин», который вообще-то теперь назывался «Хамелеон».

В день Цветения дождей, по обычаю, не бывает, но этот год стал исключением. Ночной город оросился крупными каплями влаги, ночное небо прорезали яркие молнии, воздух наполнился раскатами грома.

– Чтоб меня черти забрали.

К тому времени, как ведьмак добрался до «Хамелеона», все костры были погашены дождем, а люди разбежались по домам, хотя были и те, кому такая погода пришлась по нраву, в основном это были ребятишки. Сам Геральт вымок до нитки, а от поднявшегося холодного ветра еще и замерз как собака. Он уже было думал бросить затею с продвижением по отношению к Цири, но заведение Лютика оказалось ближе, чем дом Корины.

Девушка сидела на скамье, рядом с одной из куртизанок. Та пыталась с ней заговорить поначалу, но вскоре бросила эту затею, так как ведьмачка отвечала односложными предложениями, не была настроена на разговоры с незнакомыми женщинами и погрузилась в себя, ожидая Белого Волка.

Ведьмак вошел в «Хамелеон» через треть часа с того момента, как расстался с Цири на площади. С мужчины в буквальном смысле стекала вода. Ласточка тут же оказалась рядом с ним, попутно отгоняя куртизанок от мужчины.

– Надо было сразу идти за мной, – с довольной улыбкой произнесла она, складывая руки на груди. Ответом ей послужил укоризненный, но добрый взгляд ведьмака. – Ладно, – продолжила девушка, беря Волка за руку, – давай-ка тебя высушим. Простынешь ты, конечно, вряд ли, но ходить в мокрой одежде – не дело.

– На эшафот меня повела? – заметив небольшой топорик на поясе девушки, спросил Геральт, все же поднимаясь по лестнице следом за ведьмачкой.

– Я, что, на палача похожа? – упрекнула она его. – Не говори глупостей, – через минуту они дошли до комнаты, обставленной в достаточно деликатном стиле, не смотря на всю театральность заведения, где куртизанки и баллады были главным блюдом. – Лютик всегда держит для меня эту комнату на случай, если я вдруг появлюсь.

– И часто ты здесь бываешь? – поинтересовался ведьмак, заходя внутрь и подмечая зажженный камин и убранную постель в нежно-алых тонах.

– Спроси лучше у Лютика, – пожала плечами Ласточка, закрывая дверь изнутри и кладя ключ на маленький столик. – Когда я добираюсь до «Хамелеона», то обычно мало что соображаю после выпитого. Но рекорд был, кажется, четверо мужчин за раз.

– Не понял, – остановился ведьмак, принявшийся было снимать акетон, и повернулся к Цири, которая вдруг решила поправить подушки на кровати.

– Расслабься, Геральт. Это шутка, – успокоила она его, но явно не очень удачно потому, как продолжать свои действия мужчина не собирался. Внутри у него что-то мгновенно прорвалось. Ведьмак вдруг осознал, что его Ласточка была и с другими мужчинами. Дело не только в шутке, просто фактов не скроешь. В этот момент он, кажется, понял, почему Цири было невыносимо видеть Волка с другими женщинами. – Я хотела тебя немного развеселить, извини.

Она подошла к ведьмаку и с абсолютным спокойствием начала развязывать тесемки акетона, словно делала это уже множество раз. Геральт смотрел пару секунд на движения пальцев девушки, а потом убрал от себя ее руки.

– Придвинь стул к огню, – сказал он, даже не глядя на Цири.

Ведьмачка почувствовала себя так, словно ее просто выкинули на улицу, предварительно пнув ногой, как ненужного котенка. Но она сделала то, о чем попросил мужчина. С мокрой одеждой ведьмак расправился довольно быстро, повесив ее на спинку стула. Сам же уселся в кресло, совершенно не тревожимый своей наготой.

Цири отошла к кровати и повернулась к нему спиной, снимая штаны, сапожки, кладя топорик под кровать. Корсет расшнуровывался спереди, а пальцы вдруг перестали слушаться и сделались каменными, не желая проделывать с плотными тесемками простые операции.

– Да чтоб тебя! – выругалась девушка, чувствуя, как слезы подступают, словно ком к горлу. Но завязки на корсете здесь были последним делом. Цири прошибла жгучая обида, затмевающая разум. Вот она в комнате с мужчиной, вокруг которого крутится центр ее собственной жизни, а он сидит как ни в чем не бывало, раздетый и ничего не делает. А тут еще эти тесемки!

– Помочь? – послышался из-за спины голос ведьмака, который даже головы не повернул в сторону девушки, продолжал сидеть, уставившись в огонь.

– Сама справлюсь, – огрызнулась Цири. – Три года без тебя обходилась. Полжизни без тебя была. Какие-то там завязки на корсете тоже одолею без твоей помощи.

Белый Волк услышал в ее голосе то, что девушка пыталась скрыть, но вместо этого выставляла напоказ. Ей было больно, словно все картины жизни, когда Геральт был ей нужен, а его не оказывалось рядом, выстроились в ряд и теперь мучают, не дают спокойно вздохнуть. До недавнего времени с ведьмаком творилось то же самое.

Мужчина поднялся с кресла и подошел к Цири. Протянул руки над ее плечами, чуть склонившись, и медленно, размеренно стал развязывать шнуровку на корсете, стараясь не задевать девушку своим телом. Она не сопротивлялась. Стояла, не двигаясь, опустив руки. Когда ведьмак нечаянно касался кончиками пальцев ее кожи, Ласточка переставала дышать. Его осторожность вводили Цири в непонятное состояние на грани ярости и отчаяния. Пару дней назад в подвале разрушенной хижины их едва ли что-то разделяло, вчера в доме Тилли он поцеловал ее, и их снова едва ли что-то разделяло, а теперь Геральт ведет себя так, словно ничего не произошло.

Мужчина с трепетом, словно обращался с диковинным зверьком или нетронутой девой, коснулся теплыми пальцами плеча девушки. Ураган чувств, смешавшихся в пепельноволосой ведьмачке, тут же обрушился на нее неизгладимой лавиной. Это прикосновение было не в ряду с отцовскими или дружескими. Волк страшился того, что в следующую секунду Цири оттолкнет его, и он, с разрушенным стержнем внутри, пойдет дальше скитаться по миру, выполняя ведьмачью работу, зарабатывая на жизнь и убивая человечность внутри с каждым взмахом меча.

Секунды шли. Ведьмачка не шевелилась, лишь придерживала расшнурованный корсет одной рукой на груди. Геральт перешел от трепета к движениям опытного мужчины, прекрасно знающего, как нужно обращаться с женщинами. Его ладонь заскользила от женского плеча к лопатке с легким нажимом, чтобы Ласточка убедилась в серьезности намерений Белого Волка, чтобы поняла, что в этот раз пути назад не будет. Если идти, то до конца. Его горячие губы прикоснулись к плечу Цири, отчего девушка чуть вздрогнула и напряглась, повернув голову немного в сторону, чтобы краем глаза видеть ведьмака.

– Наутро ты снова сделаешь вид, что ничего не было? – шепотом спросила она, стискивая пальцами корсет.

– Нет, – коротко ответил мужчина, не отрывая губ от кожи Ласточки, продолжая поцелуй чуть выше, к шее, где аромат камелии был особенно терпким. – Проснувшись утром, я хочу увидеть тебя рядом и убедиться, что это не хмельной сон.

Цири ослабила хватку, корсет спустился к ее ногам, проехавшись по телу с шелестом ткани. Девушка медленно повернулась к тому, кого выбрала по зову собственного сердца. Долго, пристально, глубоко погружаясь в какой-то невиданный мир, окутанный вуалью не только чувственности, но и горящей страсти, пылкой любви, Ласточка растворялась во взгляде Волка, переиначивая нутро – и свое и его – на то, к чему давно была готова.

И наконец, слетевшие петли, вырванные из стен оковы, разбитые цепи – все это рухнуло в одночасье. Геральт в рывке прижал к себе девушку, одурманенный теплом и близостью ее тела, опьяненный ее ароматом. Их губы моментально нашли друг друга в полумраке комнате, где тихо потрескивал камин, исполняя все девичьи мечты о романтике. Мужчина освободил Ласточку от оставшейся одежды и, прежде чем уложить ее на любовное ложе, опустился перед девушкой на колени, покрывая цепочкой поцелуев грудь, живот, бедра. Цири осторожно положила руку ему на голову, второй распуская свои пепельные волосы, собранные в невысокую прическу на затылке. Геральт не стал заострять внимание на пунцовой розе, вытатуированной в паху, нечаянно и невовремя вспомнив о словах Кагыра, от которых ежесекундно взбесился.

Поднявшись с колен, мужчина подхватил ведьмачку на руки так, чтобы она смогла обнять его ногами за пояс, а их лица оказались друг напротив друга. Губы снова впились в упоительный танец, затмевая вокруг все пространство непрерываемой страстью, обжигающей молчаливой какофонией желания.

Геральт уложил Цири на постель, не переставая покрывать опаляющими поцелуями шею, плечи, спускаясь к груди и чуть оттягивая соски нежными, умелыми прикосновениями. Она тихо застонала, словно на нее обрушилась какая-та толика божественного наслаждения, от которого помутился рассудок, а тело стало изнемогать от желания. Ведьмак мучил ее специально, намеренно доводя Ласточку до безумства, с которым ее тело извивалось, стараясь соединиться с ним.

Когда поцелуи ведьмака переросли во влажную дорожку, оставляемую языком на внутренней стороне бедра девушки, Цири дрожала от нетерпения, от накатившего на нее желания, которое никак не могло выплеснуться, но так ярко об этом просило. Вопреки ожиданиям ведьмачки, Волк не припал губами к ее лону, не довел ее до безумства в первый же этап наслаждения. Она провела руками по его спине, почувствовав старые шрамы под пальцами.

Мужчина оставил ее на шаткой грани, четко ощущая потребности собственного тела, которое требовало немедленного слияния, единения с той, что так горячо проникла в его сознание. Его желание было скрыть уже невозможно. Стоило Цири приоткрыть глаза и посмотреть на Геральта, как она тут же поняла, что сам он сдерживается с большим трудом, затрачивая на это немало усилий.

Он ждал, когда она сама даст ему согласие войти в нее, когда забудет обо всем, что не давало им быть вместе.

И дождался.

Девушка притянула его к себе за плечи, впившись в губы страстным, обжигающим поцелуем. Их дыхание было тяжелым, частым, громким. Геральт вернулся к ее шее, не уставая покрывать следами любви нежную кожу. Цири моментально обняла его ногами за пояс, заставляя, наконец, сделать то, чего требовали их тела так упорно и явственно.

Белый Волк, не прекращая ласки, медленно, аккуратно вошел в женское лоно, насладившись протяжным, полным наслаждения стоном Ласточки, которая откинула голову на подушку и прикрыла глаза. Он остановился на середине, пристально глядя на лицо девушки. Она тяжело дышала, стараясь урвать глотки прохладного воздуха, но закрытое окно этого не позволяло. Цири оцарапала спину ведьмака, давая знак продолжать, что еще больше распалило мужчину. Он дал ей почувствовать весь свой немалый размер, отчего стоны Ласточки стали еще громче.

Ее горячее лоно сводило его с ума, это бесконечное чувство заставило ведьмака продолжить движения, медленно, но верно набрать темп. Он был нежен, но напорист. Его собственные глаза прикрылись от накатившего удовольствия, от рассыпающегося внутри желания, жгучего и пронизывающего.

Цири стонала под ним, извивалась, туго стискивала мужской член внутри себя, заставляя его сбавлять темп бешеной скачки, что распаляло их обоих все сильнее. Их тела, покрытые капельками пота, непрерывно касались друг друга, разнося по комнате звук характерных, глухих шлепков. Приоткрытые губы выпускали протяжные стоны, которые вскоре превратились в короткие, но громкие и отрывистые, и прежде, чем они успели перейти в крики, Цири рывком перевернулась, оказавшись сверху.

Не ожидавший такого поворота, Белый Волк на пару секунд опешил, но легкая улыбка Ласточки вернула его в колею. Он опустил ладони на ее талию, спускаясь к женским бедрам и поднимаясь к груди, некоторое время задерживая девушку на себе, погружаясь в ее жаркое лоно до предела. Цири запрокинула голову назад, высвобождая протяжные стоны наслаждения, продолжая двигаться в удобном ей ритме. Геральт не мог оторвать глаз от ее тела. Смотрел, словно зачарованный, на молодую женщину со струящимися по плечам и спине пепельными волосами, которая навсегда закрыла в своем сердце ту часть его самого, которая таила в себе мощные наборы любви, страсти, желания и влечения.

Огонь, горевший в камине, обрисовывающий соблазнительное тело Цири, делал ее еще более прекрасной. Волк больше не мог держаться. Он надавил своей ладонью между ее лопаток, заставив Ласточку нагнуться и прикоснуться алыми губами к губам ведьмака. Она стонала все громче сквозь поцелуй, чувствуя, как внизу живота все сдавливает, закручивается в небрежную петлю, ощущая, как теряет контроль над ночной пляской тел.

Упершись вытянутыми руками в изголовье кровати, девушка неотрывно смотрела на Белого Волка слегка затуманенным от страсти взором, насколько позволяло обуявшее их обоих желание. Мужчина же приподнял ее за ягодицы и, слегка подогнув ноги, стал врываться в жаркое, бешеное лоно с неконтролируемой скоростью, пока волна напряжения не расплескалась горячим семенем внутри ведьмачки, а сама Цири не издала последний стон наивысшего удовольствия, слившись в чарующем завершающем экстазе с Геральтом.

Обессиленная любовью, Ласточка упала на постель рядом с ведьмаком. Оба тяжело дышали, стараясь привести в норму сбившееся состояние, выровнять дыхание и остудить тела. Девушка первая повернула голову к Геральту, глядя на его прикрытые глаза, приоткрытые губы, вздымающуюся грудь и успокоившийся член. Устало улыбнувшись, Цири прильнула к мужчине, положив голову ему на грудь и обняв одной рукой. Белый Волк, не открывая глаз, прижал ее к себе, глубоко вздохнув.

– Не бросай меня, Геральт. Я люблю тебя, – на полном серьезе произнесла ведьмачка со свойственной только ей интонацией деления слов. Она сказала это через несколько минут, но Волк ее уже не слышал, провалившись в сон.

Поднявшись с постели, Ласточка подошла к окну, настежь распахнув его, впустив в комнату прохладный, ночной воздух, позволяющий дышать свободнее. Дождь уже кончился. Она наклонилась на деревянный подоконник, сложив руки и устремив взор далеко на запад. На ее губах играла довольная, нежная улыбка; в глазах мерцало спокойствие; впервые за долгое время внутри что-то кольнуло и плавно опустилось на дно души. Это была радость. Ведь мужчина, которого Цири ждала всю свою жизнь, теперь рядом. Он здесь. И, что важнее всего, она знает, что это не просто забава или мимолетное увлечение. Это сегодня, завтра и всегда.

Геральт, притворяющийся спящим еще несколько минут назад, открыл глаза и, медленно повернув голову, посмотрел на Цири, стоявшую спиной к нему. С ее тела уже сошла влага после любви, оставив лишь характерный запах мужчины на женском теле. Его запах. Он чувствовал его, лежа на постели, и наслаждался этим. Ласточка принадлежала Белому Волку, и изменить это ничто уже не могло. Они найдут эту проклятую Пряху и избавятся от всего, что наговорила эта старая ведьма. Геральт никому не позволит причинить вред Цири, ни в этой жизни, ни в какой-то другой следующей.

Полная луна, вышедшая из-за облаков, опустила свой серебристый свет на город, заполняя улицы мирным оттенком, проскальзывая в открытые окна и падая на двух любовников с пепельными волосами, указывая на них всем богам и духам, нежно пробегая по ожерелью из костей суккуба на шее девушки.

========== Глава 6. Затишье перед бурей ==========

Солнце припекало с самого утра, видимо решив загладить свою вину за пролившийся с небес дождь прямо в разгар праздника. Птицы, вымокшие вечером и хорошенько почистившие свои перышки ночью, завели звучную канонаду, разлетевшуюся с ветром по всему Новиграду на горесть пьянчужкам. Стражники, более менее протрезвевшие от холодной воды из бочки, патрулировали улицы, искусно делая вид справедливых хранителей порядка. Город понемногу просыпался с первыми лучами теплого солнца, продирая усталый взор после хорошей попойки.

Где-то у дверей «Хамелеона» изливал все выпитое содержимое наружу местный забулдыга, которого не пустили в приличное заведение Лютика и теперь он решил злостно отыграться за такую наглость. Золтан мирно похрапывал в теплой постели, держа в руке под подушкой колоду игральных карт, которую смог выиграть у какого-то шпика, случайно зашедшего в заведение. Сам Лютик, сошедший с ума от радости, наигрывал очередную прекрасную мелодию на лютне, вдохновленный любовным письмом Присциллы, и иногда выбегал к парадной двери, чтобы отогнать негодяя, портившего ароматы цветов у входа.

Геральт с неохотой открыл глаза, сильнее притянув к себе девушку, которую обнимал добрую половину ночи. Его губы озарила довольная, безмятежная улыбка. Открытое окно впускало в комнату утренний воздух, бороздивший легкие приятной свежестью и смешивающийся с терпким ароматом камелии. Мужчина повернул голову и, не в силах сдержать нежного порыва, поцеловал Цири. Она не проснулась, лишь слегка поморщилась и продолжила путь в сонное царство, прижавшись к ведьмаку еще ближе.

– Я тоже тебя люблю, – шепотом ответил Белый Волк, осторожно вылезая из постели и заботливо поправляя одеяло, плотнее укутывая в него ведьмачку, которая вдруг задрожала, почувствовав отсутствие рядом теплого мужского тела.

Накинув сверху рубашку и натянув штаны и сапоги, Геральт тихо вышел из комнаты, притворив за собой дверь, и спустился вниз, идя исключительно на звук лютни. Как и следовало ожидать, Лютик сидел на стуле, бренча на своем инструменте и бормоча что-то под нос. Завидев ведьмака, поэт потребовал у официантки воды и легкого утреннего перекуса.

– А ты, оказывается, ранняя пташка, Геральт, – с улыбкой и свойственной ему манерой выговора произнес Лютик, откладывая лютню. – Цири еще не проснулась?

– Нет, – сухо ответил Волк, садясь за один столик с другом, – не проснулась.

– Вот и отлично, – возликовал мужчина, загоревшись каким-то странным энтузиазмом, непонятным Геральту. – Тогда самое время сделать все как полагается.

– Ты это о чем? – не понял ведьмак.

– Я о Цири и о тебе, разумеется, – ответил поэт с таким видом, словно ему приходиться разговаривать с недоразвитым ребенком и объяснять тому элементарные вещи. – Все должно быть идеально. И, раз уж ты никогда в жизни не догадаешься сам, я тебе помогу.

– Не темни, Лютик, – Геральт, пытаясь окончательно проснуться, провел рукой по лицу. – Говори прямо.

– Насколько я понимаю, это же была ваша первая ночь? – вкрадчиво спросил поэт.

– Лютик, – в полголоса огрызнулся ведьмак, смиряя друга сердитым взглядом.

– Мне-то ты можешь сказать, – быстро отреагировал бард, примирительно выставляя руки перед собой. – Я – никому. Даю слово.

– Да у тебя язык, как помело, – утвердительно произнес Белый Волк. – Всем, кого встретишь, тут же растрезвонишь без надобности.

– Такие вещи я не рассказываю кому попало.

– Смотри мне, – предупредил мужчина и тяжело вздохнул, задумчиво глядя перед собой, словно бы решая, стоит ли вообще говорить о случившемся. – Это была первая ночь.

– Значит, ты непременно должен разбудить ее завтраком в постель, нежными любовными словами и горячим поцелуем, – заключил поэт, отгибая пальцы на каждый пункт действий. Ведьмак уже смотрел на него, как на сильно перебравшего, вот только Лютик этого не замечал. – А после, она обязательно должна услышать мое самое лучшее стихотворение, которое придаст воспоминаниям поэтический, еще более прекрасный характер.

– Лютик, тебе случайно ночью никто не звезданул по голове? – наконец вставил слово Волк, когда официантка принесла с кухни горячий завтрак. – Или ты, может, рухнул откуда? Расскажи, не бойся. Над убогими я не смеюсь.

– Это серьезно, Геральт, – отламывая кусок хлеба, без тени улыбки ответил поэт. – Девушка, какой бы сильной и самостоятельной не казалась снаружи, внутри всегда мечтает о романтике и надеется, что мужчина, проведя ночь в ее постели, не сбежит через окно, а отнесется к ней, как к принцессе, – Лютик сделал большой глоток из стакана. – А учитывая, о какой именно девушке идет речь, это вполне разумный довод.

– Цири хоть и была княжной, но все эти сопли не для нее, – убежденно ответил мужчина, успев съесть половину завтрака за то время, пока бард рассуждал о том, чего хотят девушки. – Она не такая.

– Такая не такая, а сделай, как говорю, – настаивал Лютик. – От тебя не убудет. Лайна сейчас принесет завтрак на подносе.

Геральт поднялся со стула, закончив утреннюю трапезу как раз в тот момент, когда официантка Лайна принесла следующую порцию, но уже для Ласточки. Ему эта затея казалась глупой и бессмысленной, в конце концов, он ведь никогда не таскал завтрак в постель Йен или Трисс. Однако в этот момент мужчина поймал себя на мысли, что, если Цири такое пробуждение придется по вкусу, он будет каждое утро, по мере возможностей, устраивать ей нечто подобное.

Лайна вручила ведьмаку поднос с напутствием о высоких ступеньках и скрылась в кухне. Лютик ободряюще улыбнулся.

– Ничего глупее в жизни не делал, – проворчал Белый Волк и отправился назад в комнату, в которой провел незабываемую ночь с восхитительной молодой женщиной.

Солнечные потоки залетали в открытое окно, подгоняемые дуновениями порывистого ветра. Разнося крошечные, невидимые пылинки у кровати, воздух плотной вуалью громоздился вокруг пепельноволосой девушки, не давая ей спокойно вздохнуть полной грудью. Разномастные сны, возникающие в сознании ведьмачки яркими отрывистыми вспышками, отражались на ее чувственных губах мечтательно-сонной улыбкой. Проснувшись, вывернувшись из мира грез, Цири не спешила открывать глаза. Тихо лежала под одеялом, медленно прикасаясь пальцами к шее, груди, теплому низу живота и измученному за ночь лону, со сладостью вспоминая, как по этим же самым местам гуляли мужские руки и губы всего несколько часов назад.