Текст книги "Залы моего дома (ЛП)"

Автор книги: Mirrordance

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Я не понимаю, милорд, – нервно сказал Галион, – вы хотите попросить о встрече со своим отцом?

– Да, – с раздражением сказал Леголас, – именно это я и пытаюсь тебе сказать.

– Встречу?

– Да!

– Вы можете общаться со своим отцом в любое время, когда захотите, – заметил Галион. – Я не хочу вас оскорбить, но часть моей работы состоит в том, чтобы оградить вашего отца от незапланированных встреч. Его дни были заполнены на несколько недель вперед, а меня уже многие просят включить их просьбы в расписание. Но вы, милорд, можете разговаривать с ним когда захотите. Сомневаюсь, что он или наши граждане оценят то, что вы захватите желанный для многий шанс попасть к королю на аудиенцию, когда вы можете поговорить с ним в любое время по вашему выбору. Во время совместной трапезы, например. Но назначить встречу?

– Это официальное дело, – жестко сказал Леголас.

– Что ж, если это так, я должен знать, что о чем пойдет речь.

Леголас вздохнул.

– Я хочу обсудить свои планы наследования.

Галион замер. Я не осмеливался дышать, потому что знал, в такой тишине они точно заметят даже малейший шорох. Я не хотел, чтобы они знали, что я рядом. Я хотел остаться в тени и узнать, какое новое безумие овладело моим сыном.

– Я часто хожу в патрули, – сказал Леголас серьезно, – вылазки с каждым днем становятся все опасней. Я пытался поговорить с отцом о преемственности, но он отказывается слышать об этом. Но даже если ему не нравится эта проблема, не означает, что она недостойна внимания или не заслуживает его времени. Нам нужно это обсудить. Я хочу поговорить о том, кто станет моим преемником, об организации моих похорон, о цепочке командования, если я умру. Кого мы можем обучить и какое образование мы должны дать наследнику уже сейчас, если случится худшее. У моего отца нет братьев, и у меня нет детей. Если мы не спланируем все сейчас, все может плохо закончиться. Так что, пожалуйста, дорогой Галион, пойми, мне нужно его время и все его внимание. Он мой король и может обсуждать со мной его планы наследования, но он сразу меня прогоняет, когда я пытаюсь обсудить свои собственные. Я не могу заставить его поговорить со мной каким-либо другим способом, кроме официальной встречи. Пожалуйста.

Галион медленно выдохнул.

– О, Леголас. Если включу тебя в расписание короля по этому делу, мне придется составить свои собственные планы наследования, потому что он задушит меня на месте. Ты уверен, что у тебя нет внебрачных детей, на которых мы сможем потом надеть корону?

– Нет никого о ком бы я знал, – иронично улыбнулся Леголас.

– Я почти разочарован, – сказал Галион и через мгновение вздохнул. – Я смиренно прошу вас, милорд, попробовать еще раз поговорить с отцом. Ради меня. Я понимаю ваши опасения, но я еще не готов расстаться с головой. Если вы так и не сможете привлечь внимание короля по этому вопросу, я постараюсь внести вас в расписание в любое время, когда вы…

Я стукнул своим посохом о пол, чтобы объявить о своем приближении и прекратить их разговор. Когда я повернул за угол, то увидел, как Леголас замахал руками Галиону, как бы говоря: «Этого разговора не было».

– Отец! – он приветствовал меня ослепительной улыбкой, стараясь отвлечь меня. – Я уже ухожу и просто хотел попрощаться с тобой.

Я вздрогнул от этих слов, особенно после темы, которую он только что пытался обсудить с Галионом, который тоже старался смотреть на меня с бесстрастным выражением лица. Он всегда принимал вид идиота, стараясь стать невидимым, когда мог попасть между принцем и королем.

Если бы Галион уступил желанию моего сына встретиться со мной, Леголас не был бы ранен. Он должен был вернуться десять дней назад, но его задержали. В письмах он объяснил причину задержки. Когда он ехал домой, то постоянно сталкивался с той или иной проблемой, которую ему приходилось решать лично.

Его нынешнее ранение стало для меня неожиданностью. В его последнем письме это не упоминалось. Галион забрал меня с заседания Совета, сообщив о неожиданном возвращении моего сына.

– Он вернулся примерно час назад, ваше величество, – говорит Галион. – Он не хотел вас беспокоить.

– Значит, мы с ним встретимся за ужином.

Галион морщится.

– В данный момент он занят.

– Целебные залы? – вздыхаю я. – Тебе следовало прийти ко мне раньше, Галион.

– Лорд Маенор сказал, что рана принца не серьезная, и милорд Леголас приказал мне не нарушать ваш график из-за «такой пустяковой раны».

– А желание короля по какой-то причине не было учтено, – указал я.

Галион ежиться, но не извиняется, провожая меня в целебные залы.

Сегодня в залах исцеления много раненых, но мой сын обычно лечится в частной нише в конце помещения, закрытой плотной занавеской и под охраной. Это дает ему уединение и комфорт, соответствующие его рангу, и в то же время целители быстро могут ему помочь.

Я отпускаю Галиона и охранников, и замираю у занавески, приготовившись к тому, что предстанет перед моими глазами. Я слышу Леголаса и главного целителя Маенора. Они разговаривают тихо и добродушно, и немного успокаиваюсь.

Мой сын вернулся живой и более-менее здоровый.

– Ты знаешь, как это бывает, малыш.

– О, естественно, – бормочет Леголас.

Я слышу отвратительный хруст и Леголас рычит от боли, стукнув кулаком по каркасу кровати, пытаясь сдержать крик.

– Все хорошо, – успокаивает целитель.

– Легко вам говорить, – хрипло отвечает Леголас со смешком. – Это случается так часто, что я должен был уже привыкнуть.

– Только ты мог бы этого ожидать, – сухо говорит Маенор. – Оптимист.

Леголас хихикает.

– Теперь прижми это к плечу, – приказывает целитель, и я слышу как тарахтят небольшие плоские речные камни в мешочке. Иногда их хранят на дне реки для охлаждения, иногда на огне для тепла.

– Сегодня они горячие. Никогда не знаю, что вы целители предпримите.

– Когда вы обычно поступаете к нам, милорд, вы всегда на волосок от шока из-за боли и потери крови, – объясняет Менор. – Я думаю, мы можем побеспокоиться об отеке позже. Сначала я хочу дать согреть тебя и дать что-то от боли.

– Со мной все нормально, – протестует Леголас, и я закатываю глаза. – Отек не позволит мне работать, и я не собираюсь впадать в шок.

– Мне судить об этом, – мягко отвечает Маенор. – Ты выполняешь свою работу, принц, значит, позволь выполнить мне мою.

Леголас только тяжело вздыхает в ответ.

– Теперь позвольте нам позаботиться об остальных твоих травмах.

Эльберет, он здесь уже больше часа. Какие еще раны они не спели обработать?

Они долгое время молчат, а я, король эльфов, унижаюсь, прячась за дверью и пытаясь подслушать их разговор.

Ученица целителей выходит из комнаты, неся подносы с окровавленными тканями и чашу с грязной водой. Она кланяется мне и открывает рот, чтобы объявить о моем присутствии, но я прижимаю палец к губам и безмолвно приказываю ей уйти. Я хочу сам увидеть или, точнее, услышать, в каком состоянии мой сын. Потому что обычно он старается скрыть от меня насколько ему плохо. Целительница кивает, кланяется и уходит.

– Леголас, как ты умудряешься так пораниться? – удивляется Маенор.

Я понимаю, что теперь целитель зашивает раны, потому что мой сын громко дышит, когда игла впивается в его кожу.

– Думаю, твоя кровь уже залила половину леса, ты, безрассудный лесной эльф.

Целитель сказал это спокойно, но в его голосе слышится гордость. Меня тоже радует, что мой ребенок, как и я, любит лес и готов защищать его любой ценой. Но как король и гражданин нашего королевства, я чувствую гордость за силу нашего принца и его способности вести за собой воинов. Это вселяет в нас уверенность и надежду, так что каждый воин всегда готов и хочет отправиться с ним даже на самые опасные задания. Они всегда выходят в бой с верой в то, что могут победить.

Эту верность мы заработали с большим трудом, а не получили ее по праву рождения. Это обязанности, а не привилегии.

– Конечно, целитель твоего мастерства, уже должен это знать, – отвечает Леголас сквозь стиснутые зубы. – Но во мне дыра, из которой вытекает красная жидкость.

Маенор тихо посмеивается над непочтительным ответом Леголаса.

– Но почему только половина леса? – спрашивает Леголас, тихо зашипев от боли. – Отец сказал бы, что я обленился, если не залил весь лес своей кровью.

Я рад, что они могут шутить, но у меня замирает сердце от их слов. Мой сын проливает кровь, пот и слезы за наш дом. Он является частью леса, так же как лес является частью него. Деревья питают, лечат и успокаивают его. Он знает весь лес вдоль и поперек. Это его жизнь и его работа. Иногда он словно растворяется в лесу.

И по состоянию моего сына можно понять состояние нашего леса. Его тело стало символом победы и поражения. Когда он возвращается здоровым, целым и счастливым, значит, мы побеждаем. Когда он возвращается раненым и полностью истощенным, мы, вероятно, теряем позиции.

В последнее время он часто возвращался домой раненым, и из его разговора с Галионом, я понимаю, что он задумывался о собственной смерти. Все мы когда-то исчезнем.

Однако мы с Майнором подозреваем, что он устает сильнее, чем остальные. Потому что когда он не во дворце, и, следовательно, не на наших глазах, он выходит в патрули каждый день. Мы просто не знаем наверняка, потому что ничего не говорит.

Бренион спрашивал нескольких солдат Леголаса, которые, как обычно, молчали, старались соблюдать цепочку командования, потому что именно Леголас был их прямым начальником. Брениона, Маенора и меня они считали всего лишь старыми эльфами в церемониальных мантиях, которые сидели в великолепных комнатах, в то время как эти молодые дураки считали себя закаленными солдатами, которые могут позаботиться о себе. И хотя они молчали из преданности и уважения к принцу, они так же хотели, чтобы Леголас был с ними в любое время, и не важно в каком он был состоянии. Таким образом, мы не знаем сколько сил он тратит в патруле и можем судить об этом только по состоянию его тела.

Но мы знаем, что Леголас никогда не дает себе отдохнуть, и когда возвращается домой, он все меньше и меньше похож на себя. Он бледнее, потому что в той части леса где он служит нет солнца. Он похудел, потому что мало отдыхает. В последнее время он часто бывает рассеянным, потому что думает о следующей задаче, о прошедшей битве, о завтрашнем задании, и хочет побыстрее уйти, чтобы подготовиться.

Маенор умен, и старается не давить на Леголаса. Он знает, что мой сын устанет, и таким образом быстрее вернется домой. Но так продолжаться не может.

Я отодвигаю занавеску, чтобы объявить о своем приходе.

– Отец! – весело зовет Леголас. – Входи, не прячься в тени!

Я закатываю глаза, но делаю, как меня просят, и вхожу в комнату.

Мой сын одет только в сапоги и рваные штаны. Он сидит на простом деревянном стуле, опираясь о спинку. Левой рукой прижимает небольшой мешочек с горячими камнями к голому плечу. Правую руку он положил на стол, от локтя до плеча она вся в синяках.

Маенор присел рядом с ним, зашивая длинную ужасную рану, которая начинается от правого бока до самой поясницы. Целитель поворачивается ко мне, словно собираясь встать и поклониться мне, но я отмахиваюсь от него, молча приказывая продолжать работу. Мы в уединении ниши, и Леголас даже не назвал меня своим королем. Возможно потому что не может поклониться или даже встать (его левая нога тоже вытянута и обездвижена шинами и кожаными ремнями от голени до середины бедра). Еще один мешочек горячих углей лежит на его левом бедре, которое тоже все в синяках.

Кажется, он достаточно здоров, бодр и в хорошем настроении, но я вздрагиваю, глядя на него. Если его беспокоит только опухшее плечо, то Маенор был прав, мой сын оптимист. Я сомневаюсь, что он сможет нормально ходить, не говоря уже о том, чтобы бегать, стрелять из лука или драться. Я не знаю, как он сможет ходить даже с помощью костыля.

– Ты знал, что это я, – говорю я обвиняюще.

– Твоя одежда шелестит как листья по траве, – объясняет Леголас, – а твои волосы пахнут маслами, – поддразнивает он, опустив голову. – Я услышал и унюхал тебя. Я почти всегда знаю, когда ты рядом.

Я приподнимаю брови при этом заявлении, и мне интересно, знал ли он, что я подслушал его разговор с Галионом две недели назад.

– Я удивлен, что ты можешь унюхать что-либо кроме себя, – возражаю я вместо этого. – Ты воняешь, как орк.

Он смеется, потому что мои слова это явное преуменьшение. От него воняет намного хуже чем от орка. Запах крови и плоти орков обычно означал, что враг был побежден и убит. От Леголаса несет болью, потом, кровью. И тогда я замечаю что на кончиках его пальцев ужасные волдыри, красные и опухшие.

На его теле почти нет здорового места, вся кожа в синяках и порезах. Стежки Маенора добавляют новый набор аккуратных линий шрамов на его талии, но есть много других. На его шее и плечах есть шрам, и суда по неровным линиям, я понимаю, что зашивал эту рану не Маенор. Если бы он приехал домой с такой раной, я бы запомнил. Но он не вернулся домой из-за такой серьезной раны, и эта мысль ужасает меня.

Я видел своего сына в гораздо худшем состоянии, я видел его на пороге смерти. Его тело выглядит как история сражений, это карта нашей борьбы.

Я участвовал в многих войнах и битвах. Они были по-своему ужасными и жестокими, но, по крайней мере, они заканчивались. Но мой сын ведет затяжную борьбу против постоянного наплыва врагов. Наступил «Бдительный мир», но, тем не менее, мы постоянно в осаде. Жизнь моего сына это постоянная борьба.

Маенор заканчивает последний стежок и обматывает бок Леголаса чистыми бинтами.

Глаза моего сына остекленели от боли.

– У него лихорадка, – говорю я целителю.

– Этого стоило ожидать, – отвечает Маенор. – Я дам ему что-нибудь от температуры и боли. Я оставлю тебя в целебных залах на ночь, Леголас. Ты можешь вернуться в свои покои завтра, но только если тебе не станет хуже.

– На сколько я отстранен от службы?

– Ты должен оставаться во дворце следующие три недели, – отвечает Маенор. – Позволь своим костям срастись, в противном случае ты станешь обузой на поле боя. И если будешь пренебрегать моими советами, то можешь потерять свою хваленую точность.

Леголас встревожен таким прогнозом, в его глазах мелькает протест, но он дико ухмыляется.

– Ну, милорд, мы не можем этого допустить, не так ли?

Это травма не угрожает его жизни, но ее достаточно, чтобы ненадолго задержать его дома, чтобы он мог отдохнуть.

Меня тошнит от мысли, что я благодарен за сломанные кости моего сына.

Неужели я благодарю богов за сломанные кости моего сына?

Я никогда не думал, что буду благодарить богов за сломанные кости моего сына.

Но такова наша жизнь здесь и сейчас. У моего сына свои повседневные заботы, а у меня свои.

***

Я останавливаюсь как вкопанный, и мое сердце подскочило к горлу и застряло там, потому что на один момент я подумал, что передо мной был сам Орофер.

Но это всего лишь Леголас.

Мой сын сидит по правую руку от моего места за столом в зале Совета. Он задумчиво жует лембас и просматривает пачку свитков с информацией о повестке дня. Я удивлен, что он здесь, учитывая состояние, в котором он был последние три дня с момента своего возвращения.

Леголас провел первую ночь в целебных залах, но убедил целителей, что он достаточно здоров, чтобы на следующий день перебраться в свои покои. Однако он подождал пока не наступил вечер, чтобы во дворце было меньше народа. Он не хотел, чтобы его видели в таком плохом состоянии.

Я сам отвел сына в его комнату. Я шел впереди в соответствии с протоколом, в то время как позади меня Леголас умудрялся медленно идти, перекинув левую руку через плечо одного стражника, в то время как другой охранник неуверенно шел за ними, неся простую, но элегантно сделанную деревянную трость.

Время от времени я поворачивался, чтобы посмотреть, как они продвигаются. Мой сын был бледен, вспотел и дрожал. Но он также выглядел ужасно огорченным из-за того, что нуждается в помощи. Я замедлил шаг, чтобы он не напрягался, стараясь догнать меня.

Леголас был зол, потому что прежде, чем мы покинули целебные залы и отправились в долгий путь к его покоям, Маенор почти насильно надел на его руку перевязь из яркой белой ткани, которую мой сын страстно презирал. Он также зарычал, глядя на трость, которую принес один из целителей. Он был раздражен своей болью, усталостью и всем остальным, и не хотел сотрудничать.

– Из-за этого я выгляжу нездоровым, – возразил он.

– Ты нездоров! – указал Маенор.

– Никто не должен видеть меня в таком виде, – настаивал Леголас.

– Тебя так заботит, что другие думают о твоей внешности? – недоверчиво спросил Маенор.

– Наши люди не должны видеть, что орк может причинить нам вред, – тихо сказал Леголас. – Разве вы не можете сделать так, чтобы я выглядел не таким слабым?

Маенор вздохнул и смягчился только потому, что теперь понимал, почему мой сын упрямится. Он взглянул на меня, пытаясь понять, как поступить.

– Давай так поступим, сын мой, – сказал я резко. – Если хочешь чтобы все твои раны зажили хорошо, тебе придется пользоваться тростью и перевязью. Как твой король и военачальник, я приказываю тебе все это просто вытерпеть.

Но сегодня утром я вошел в зал Совета и обнаружил, что и перевязь и трость, которые я приказал использовать, исчезли. Вместо белой ткани на плече Леголаса был наплечник из темно-коричневой кожи с печатью нашего дома. Мой сын всегда имел хорошие отношение с квартирмейстером, и повара всегда посылают сладкие пирожные на южную границу, когда мой сын на той заставе. И теперь я вижу что мой сын уговорил сделать мастеров для него этот наплечник, который не так бросается в глаза.

Сломанную ногу Леголас спрятал под великолепной официальной мантией. Как капитану Леголасу разрешено быть в воинских туниках, даже когда он посещает дворец и зал Совета, и обычно он предпочитает простую одежду. Но сегодня он в официальной мантии, которая скрывает шины на сломанной ноге. Он также избавился от трости и заменил ее тонким посохом, украшенным драгоценностями на рукояти.

Этот посох принадлежал его покойному деду.

Леголас, должно быть, нашел его когда отправился в сокровищницу, чтобы забрать королевский венец, украшающий его голову, который он обычно носил только при исполнении своих обязанностей как принца. Он теперь и впрямь не выглядит слабым, наоборот он выглядит могущественнее, и внезапно я вижу грозного златовласого эльфа в зале Совета, который выглядит готовым к войне. Он так напоминает мне Орофера.

До сих пор мысли об отце вызывают боль в моем сердце.

– Надеюсь, это не завтрак, – говорю я Леголасу, кивая на лембас. Он отрывается от бумаг и с трудом встает. Мы одни, но в формальной обстановке, и он по привычке ведет себя уважительно, независимо от того, травмирован он или нет. – Не будь дураком и оставайся на своем месте, – рявкаю я, и он делает, как ему говорят.

– Я уже позавтракал, ваше величество, – говорит он, низко склонив голову. – Я давно проснулся.

– Я вижу ты был занят, – говорю я, кивая на свитки.

– Меня слишком балуют в офисе квартирмейстера, – отвечает он с улыбкой, – и я надеюсь, что ты не возражаешь, что я позволил себе вольность и взял посох их сокровищницы.

– У тебя всегда был беспрепятственный доступ к имуществу твоей семьи, глупый лесной эльф, – говорю я ему. – Честно говоря, я очень рад, что ты наконец решил проявить интерес.

– Я верну его, как только смогу.

– Он твой, Леголас.

– И все же, – говорит он с легкой улыбкой и пожимает плечами. Иногда он очень-очень похож на сильвана, у него совсем нет тяги к сокровищам. – Ты сам встал довольно рано.

– Так и есть, – признаю я.

Иногда я намеренно вхожу в зал Совета пораньше, чтобы любой опоздавший советник приходил в ужас от осознания того, что заставил своего короля ждать. Благодаря этому страху я могу больше узнать у них по поводу интересующих меня вопросов.

Сегодня мне нужно задать им нежелательный, но необходимый вопрос, и я не хочу слушать их возражения. Я просто хочу быстрого согласия. Я хочу, чтобы дело было сделано как можно быстрее.

Леголас смотрит на меня с любопытством, но я решаю преподать урок общения с подчиненными в другой раз.

Один за другим прибывают советники и как и ожидалось, выглядят встревоженными, понимая что я их жду. Они кланяются и приносят извинения, испытывая облегчение оттого, что другие тоже опоздали.

Наконец, мы подошли к последней теме утреннего заседания – южным границам, которые постоянно подвергаются нападениям. Перед нами карта нашего королевства, с густыми лесами и богатыми водными источниками.

Весь северо-восток над лесной рекой и в нескольких милях к югу от ее берегов является нашей территорией, и на карте это владение отмечено жирной толстой линией. Все, что находится выше линии – небезопасно. В общей сложности это около четверти всего леса, по которому когда-то спокойно ходил Орофер. Нашему народу приходилось продвигаться все дальше и дальше на север на протяжении всей моей жизни, но нас стало меньше, и следовательно у нас гораздо меньше потребностей. Но двигаться дальше на север означало бы потерять реку, которая является как естественным географическим барьером для нашего царства, так и стратегическим источником пресной воды. От этого зависит наше выживание. Лесные эльфы больше не будут двигаться на север.

Но примерно в двухстах милях к югу от толстой линии, обозначавшей границы нашего последнего дома, проходит пунктирная линия, от которой мы не осмеливались двигаться дальше на юг. Но всё между толстой линией и этой пунктирной линией на юге было спорной территорией, небезопасной, необитаемой, но она все еще находится под защитой наших патрулей. Сюда входят горы Лихолесья и старая лесная дорога. Эта область кишит пауками и все чаще сюда вторгаются летучие мыши.

На этой территории больше всего пролил крови мой сын, и я понимаю, что шутка Маенора оказалась на удивление точной. Я также понимаю, что хорошо размеченная карта передо мной поразительно похожа на покрытую синяками и шрамами спину моего сына. Это неприятная мысль, но она напоминает мне, почему я должен сделать то, что собираюсь.

Я хочу отказаться от большей части спорной территории леса.

Патрули больше не будут туда заходить. Мы больше не будем пытаться сохранить старый путь, а просто проложим себе путь дальше на север. В этой области нет официальных поселений, но если там живут несколько семей, то им либо помогут переселиться на север, либо они столкнутся с собственной судьбой. Эту землю мы оставим нашим врагам, и пусть они делают с ней, что захотят.

Я хочу переместить пунктирную линию вверх с далекого юга до подножия гор Лихолесья. Это означает сдачу полосы леса шириной более ста миль.

Некоторые из моих советников подумают, что я сдаюсь. Но я отказываюсь только от земли, и это совсем не то же, что сдача.

***

Мое решение восприняли не очень хорошо, но я добился своего.

После окончания заседания я обычно первым встаю и ухожу, оставляя позади моих верных подданных. Но сегодня я отпускаю всех, чтобы остаться наедине с сыном. Леголас бледный и дрожит, и я сомневаюсь, что он сможет подняться при моем выходе, как того требует традиция, или выдержать пристальное внимание старших эльфов. Но я остаюсь не только из-за его травм и гордости. Я вижу в его голубых глазах вопросы.

Мой самый старый друг и доверенный военный министр Бренион тоже задерживается. Обычно я обсуждаю с ним подобные вопросы, но на этот раз он молчит, пока все не выходят. Я многозначительно смотрю на него, призывая его высказаться, но он знает, что есть вещи, которые я должен сначала обсудить со своим сыном. Поэтому он выходит и закрывает за собой дверь.

Я откидываюсь на спинку стула и махаю рукой Леголасу, разрешая задать вопрос.

– Ваше величество, вы недовольны нашей борьбой на юге? – спрашивает Леголас. – Вы сомневаетесь в нашей способности обеспечить там эффективную защиту? Если это так, я умоляю вас пересмотреть свое решение. Мы умрем прежде, чем наши враги вторгнутся дальше в лес.

Я с трудом сдерживаю дрожь. Именно этого я и боюсь, что больше эльфов – больше наших сыновей – умрут за линии на карте. Я сохраню нужную нам территорию, но не больше. По крайней мере, пока что. Мне нужны воины, которые могут выдержать тяжесть повседневной битвы, на их спинах строится, поддерживается и живет наше королевство. Я ценю жертвенность, но мне будет мало пользы от еще одного мертвого эльфа, даже если он падет благородной смертью. Особенно, когда мой сын прямо-таки рвется в залы Мандоса.

– Я принял решение, – мягко говорю я. – Но если тебя это успокоит, я отвечу, что отказываюсь от земли не по тем причинам, которые ты упомянул. Я очень верю в наших солдат.

– Так у тебя есть план, отец? – с энтузиазмом спрашивает он.

– Разве у меня не всегда есть план?

В конце концов, карта – это всего лишь лист бумаги. Но Леголас – мое направление, мой компас, моя путеводная звезда. Он ведет меня к тому, что правильно. Он и другие молодые эльфы ежедневно вступают в жестокие бои только ради нескольких линий на карте, но они будущее нашего леса.

А чтобы наш лес выжил, должны выжить наши сыновья.

========== Глава 6. Стрижка ==========

Я никогда не видел, чтобы мой отец связывал свои длинные волосы, которые доходят ему почти до пояса. И он редко их стрижет, разве что для какой-нибудь церемонии. В последний раз он отрезал прядь в память о моей маме.

Я плохо помню те темные дни. Я был слишком молод, и ошеломленно смотрел, как мой отец мечом отрезал свои золотистые волосы. Он также отрезал несколько моих прядей, и бросил их в горящее пламя. Мы стояли у костра, пока огонь не погас, превратив дерево в угольки, а волосы в пепел. Когда пламя погасло, погас и свет в глазах моего отца, и он внезапно стал кем-то другим.

Его волосы с тех пор отрасли, и он никогда не заплетает их, даже в пылу битвы. Я не знаю, как он выглядит в глазах наших врагов, но мне он кажется чрезвычайно грозным.

Я не обращал внимания на свои волосы, пока не потерял почти половину скальпа в стычке с орками несколько дней назад. Сейчас я возвращаюсь домой после долгого патруля и гадаю, как он отнесется к моей новой внешности.

– Все говорят, что король оторвет мне голову за то, что я сделал с твоей головой, – говорит Рениор, сидя на соседней лошади.

Он грубый, необычайно крупный сильван, даже выше и шире моего отца. Говорят, что он самый большой эльф во всем Лихолесье, но никто не уверен в этом наверняка, потому что он не часто бывает в цитадели, чтобы кто-либо мог померяться с ним ростом. Рениор – один из тех солдат, чья жизнь постоянно в дороге. Опасная южная граница стала для него домом, и он всеми силами ухитряется сделать так, чтобы его не отправили обратно во дворец. У него нет жены, детей или какой-либо другой семьи во дворце моего отца. Рениор немного дикий, годы на границе стерли все следы изысканных манер, если они у него вообще когда-либо были. Он опасный сильван, которого вредные сверстники моего отца боялись, и которые не хотели выдать за него своих дочерей замуж. Он из тех эльфов, который вызывает кошмары у людей. Но он очень хорошо выглядит: рыжевато-коричневые волосы были коротко острижены на висках, а длинные пряди на макушке заплетены в замысловатые воинские косы.

Моя первая встреча с этих с грубым воином прошла не очень хорошо.

***

Меня только отправили на южную границу, а он как раз вернулся из патруля. Рениор был с группой усталых воинов, которые сидели у костра и ели жареное мясо. Их капитан представил меня, но все вели себя сдержанно, они были истощены и голодны, и их не волновало то, что принца назначили в их отряд. Я не обижался, поскольку меня часто направляли в разные патрули, и везде встречали насторожено. Я был уверен, что со временем все увидят то, что я искусный воин и примут меня как одного из своих. Я горжусь тем, что ни разу не оставил свой пост, даже если ко мне относились враждебно.

Я долго уговаривал отца, и наконец меня перевели в наиболее опасный район.

Рениор, однако, не только отказался меня приветствовать, он даже не потрудился поднять голову в знак приветствия. И когда один из солдат вежливо предложил мне часть трапезы, Рениор сказал:

– Принц синдарин вряд ли удосужится разделить трапезу с нами, скромным народом, Телион. И у нас и так мало припасов, чтобы делить их с тем, кто еще не ничего не сделал чтобы их заработать.

Я никогда не ожидал к себе особого отношения из-за моего происхождения и ранга, но явная враждебность меня обескуражила. Двое воинов из королевской гвардии позади меня обнажили свои мечи, но я махнул им рукой, успокаивая.

– Я должен извиниться за моего товарища, – сказал Телион. – Он пробыл слишком долго на границе и начинает вести себя как орк. И воняет так же.

Эльфы вокруг нас засмеялись, а Рениор просто зарычал, покачал головой и снова принялся за еду. Тогда мы избежали кровопролития, но это был не последний раз, когда он открыто бросал мне вызов. Он часто отказывался идти в патруль вместе со мной.

– Сияющие доспехи его телохранителей словно мишень на спине, – говорил Рениор.

Он просто ненавидел мои доспехи.

– Как эти доспехи остаются такими чистыми? Они новенькие или эти двое стражников следуют за тобой повсюду и вылизывают их?

Я пытался сгладить ситуацию. Раньше мне уже приходилось иметь дело с трудными воинами, которые не знали, что я заработал свой ранг кровью и потом, а не получил его только из-за статуса принца.

Я твердил себе, что со временем он успокоится. Но даже после нескольких месяцев службы, когда все поняли, что я опытный воин, надежный товарищ и компетентный лидер патруля, ему было трудно угодить. Он с наслаждением пытался вывести меня из себя.

В первый раз, когда я спас ему жизнь, он отказался признать это, пока не спас меня в ответ.

– Теперь мы в расчете, – бросил он небрежно.

Во второй раз, когда я спас ему жизнь, он разозлился на меня и сказал, что я не имею права рисковать своей жизнью. Когда мы вернулись в лагерь, он начал махать кулаками, и я был так зол, что ответил тем же. И нас обоих наказали.

Впервые в жизни меня назначили работать в уборных. Мои телохранители веселились от души. Они как обычно находились поблизости, чтобы защитить меня (хотя на меня вряд ли могли напасть в этом месте), и никак не комментировали наказание, но в их глазах было веселье.

Благодаря наказанию мы с Рениором не пошли в патруль, который попал в засаду. Большинство воинов, что остались на нашей заставе, пошли на выручку. Рениор, я и двое моих стражников были самыми умелыми и опытными воинами. Я был принцем, значит выше всех по рангу, но Рениор превосходил меня в воинском звании благодаря долгим годам службы. Он знал эту местность лучше меня, и хотя я уступил ему командование, он почему-то колебался. Но, в конце концов, он неохотно начал отдавать приказы.