Текст книги "НАН. Осколки из 1991"

Автор книги: М.Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

На следующий день в прессе появилось сообщение: «Н. А. Н. завершил трехдневную рабочую поездку по Казахстану, в ходе которой посетил ………………… и провел рабочие встречи с руководителями областей, представителями общественности». Так тихо и незаметно рождалась национальное государство.

* * * * * *

Ровно через год Казахстан, последним из бывших Союзных Республик, ввел свою валюту – тенге. А еще через три месяца, к годовщине декабрьских событий в Алма-Ате, ставших теперь государственным праздником суверенного государства, на стол НАНа легла папка с представлениями на присвоения генеральских званий ряду руководящих работников МВД Республики. В числе представленных к званию «генерал-майор милиции» и полковник Викторов Н.Д. НАН, прочитав текст, отложил представление без подписи. «Какой, из фотографа, генерал?»– сказал он Сулейменову.

В тот же день, спустя час, Министр Внутренних Дел подписал приказ о присвоении сорокалетнему подполковнику Фролову М.М., досрочно (на две недели!), звания «полковник милиции». Все было прозаично. Спустили разнорядку, где УВД Джезказганского облисполкома представляло одного сотрудника к досрочному присвоению звания. А Джезказганские кадровики или не успевали или не хотели напрягаться. Представление же на присвоение Фролову звания полковник в срок 31 декабря уже лежало в Министерстве. «Вот ему и присвоим полковника досрочно!» – мудро рассудили в Министерстве. И до Фролова и после, в городе Сатпаеве, ранее звавшимся Никольским, такого звания никто еще никто не получал.

* * * * * *

Спустя сутки республиканских телевизионных новостях «Хабар» прозвучал фрагмент выступления президента. Речь шла об итогах работы Комитета по борьбе с коррупцией. В эфире НАН клеймил позором коррумпированных чиновников и называл конкретные имена.

После передали прогноз погоды. По всему Казахстану сухо и жарко. Впрочем, какая еще может быть в Казахстане погода в конце мая?

* * * * * *

Молодое государство остро нуждалось в деньгах. Административно-управленческий аппарат, сотрудников силовых структур надо было на что-то содержать. Все надо было создавать заново: новые государственные структуры, банковскую систему, свою армию и многое другое. А средств едва наскребли, чтобы заказать в Германии национальную валюту тенге. Как ни урезай и без того скудный бюджет, без самых необходимых расходов все равно не обойтись. Экономика в полном упадке, предприятия, заводы и фабрики, шахты и электростанции на гране полной остановки. Советники советуют каждый своё. Разумных решений по выходу из кризиса нет. Погруженный в свои мысли НАН, сидя за рабочим столом и не слышал, что говорил ему советник по национальной безопасности Сулейменов. Мысли были все о проблемах государства. Как правильно поступить? Чей опыт перенять? Иного опыта, кроме опыта большевиков, НАН не знал. Сейчас же надо было от него избавляться, и «открываться» иностранным капиталам. «Через тридцать лет народ обновляется», – провозгласил президент пословицу как национальный лозунг.

НАН поднял трубку телефона и пригласил управляющего делами президента Пака. Сулейменов, только сейчас понявший, что НАН его не слушает, смолк.

«Скажи, Владимир Васильевич, «Самсунг» согласен с нашими условиями по Джезказганскому горнометаллургическому комбинату?» – спросил он.

«Да»,– односложно ответил Пак, сохраняя лицо непроницаемым.

Как бы читая его мысли, НАН сказал: «Что же, будем считать, что вопрос решен. Это временная мера».

* * * * * *

Тамерлана Угрюмова решение о передаче горнометаллургического комбината южно-корейскому капиталу не застало врасплох. Он уже был к этому готов и предпринял определенные шаги. Накануне событий опытный и дальновидный семидесятилетний кавказец назначил главным инженером комбината директора самого современного рудника, и что немаловажно, корейца по национальности со звучной фамилией Квон. Сделал Угрюмов и другие важные шаги. Во время обсуждения с НАНом пути возможного выхода предприятия из кризиса он четко доказал, что работающий на полную мощность комбинат в течение всего нескольких лет поставит объемы шламов, достаточные для создания золотого запаса страны. Что уж говорить о том, что еще они поставляют на экспорт медь. Надо всего лишь не год-полтора «заморозить» долги предприятия. Хотя честно, по мнению Угрюмова, это были вовсе не долги, а хаос взаимных неплатежей последних лет. Комбинат может быть прибыльным.

Понимая, что правительство может не внять его доводам, Угрюмов вытащил из колоды козырного туза. Во время последнего приезда НАНа, он организовална медеплавильном заводе экскурссию по закрытому производству – цеху редких металлов. Цех этот был предусмотрен проектом и построен на заводе в средине восьмидесятых годов прошлого века. Он имел два назначения: производил перренат аммония и изотопа осмий-187. Перренат аммония, исходный продукт для получения одного из самых тугоплавких металлов, рения, продавали за валюту на Кипр. Осмий, редкоземельный металл, в природе в чистом виде вообще не существует. Здесь почти десять лет совершенствуя технологию и, получая в мизерных количествах из газов металлургического производства его изотоп, запаивали в пробирки и сдавали в спецотдел комбината. Продукт этот пока применения не имел и производился в СССР на всякий случай. Пусть будет. При необходимости не надо будет догонять потенциального противника. Работало в цеху менее ста человек, доходы от реализации перрената аммония давали большие деньги, а затраты по производству изотопа осмия были ничтожны и, естественно, никак не отражались на себестоимости, производимой комбинатом продукции. И рений, и осмий с печными газами вылетали в трубу медеплавильного завода. Цех, существование которого было просто невозможно без основного производства, работал в круглосуточном режиме и за все годы своей произвел всего около килограмма продукта. С развалом Союза спецслужбы ряда иностранных государств стали проявлять к осмию повышенный интерес. Тут еще случилось так, что около ста граммов его было вывезено за рубеж и, как полагается, случился несчастный случай и осмий был арестован одним из Швейцарских банков в качестве залога. Возникло предположение, что осмий производился под несостоявшуюся программу «Буран» и сейчас представляет интерес для американцев, в частности НАСА. Убежденность в этом возросла, когда стало известно, что американцы в лабораторных условиях, потратив на это 130 тысяч долларов, получили один грамм изотопа осмий-187.

В итоге, решение НАНа было поистине Соломоновым. Джезказганское месторождение он отдал «Самсунгу», при двух важных условиях: содержащие драгоценные металлы шламы они обязаны были передавать Казахстану по мере их производства бесплатно, тогда как цех редких металлов переходил в собственность государства. Говорят, что было еще и третье условие. Но мало ли что говорят…

В декабре 1995 года Угрюмов стал директором Государственного Республиканского предприятия «Жезказганредмет». За полтора месяца до этого Квон стал техническим директором горнометаллургического комбината, перешедшего под управление германского филиала южно-корейской корпорации «Самсунг».

* * * * * *

Его давно уже перестали звать НАН. Не то, чтобы прозвище не прижилось. Просто он сам выбрал себе более достойное и подходящее его статусу. Однажды, узнав о своем прозвище, он наложил на него запрет. «Я вам не кусок хлеба, а отец родной!»– раздраженно и категорично заявил он советнику Сулейменову, который сам по возрасту годился ему в отцы. Так, с подачи его самого, вначале ближайшее окружение, а за ними и чиновники рангом ниже, стали называть его Папа. НАНу это нравилось. Почему бы и нет? Был же Хозяин, он же Отец Народов. Теперь и у казахского народа есть свой Папа!

Глава вторая. Размышления, за которыми последуют воспоминания.

Сотрудники возвращались после выполнения задания на прибывшем за ними автобусе. Впереди на «Нисане» Игорь вез Фролова и Укибаева. Махмут дремал на заднем сиденье. Фролов, казалось, подремывал периодически то, закрывая то, открывая глаза.

Не такой уж и безжизненной была эта степь, как могло показаться на первый взгляд. Вон, в трех километрах от Уйтас-Айдоса, видна родовая зимовка акима города Сатпаев Байдалы Даулетова. Она обозначена на самых подробных картах Генерального Штаба Министерства Обороны, как развалины саманной зимовки. Да, были развалины, рядом с которыми родители Даулетова, уже на пенсии ставили летом юрту и пасли скот. Каждая очередная долгая зима, проведенная в квартире благоустроенного дома поселка Рудник, была для них всего лишь подготовкой к очередному выезду на джайляу. Старики считали, если пережили зиму, значит, аллах подарил им еще один год жизни. Ну, разве можно умереть в своей стихии среди степи, когда пьешь майский целебный кумыс, пьянея от этого напитка и свежего воздуха! Когда вечером засыпаешь в юрте безмятежным сном младенца, а утром, совершая намаз, видишь, как встает солнце! А когда оно, обласкав и согрев своими лучами остывшую за ночь степь, начинает нещадно палить, приоткрыв в юрте шанрак и лежа в прохладе на кошме и подушках, обдуваемый ласковым ветерком, пить горячий ароматный чай! Байдалы Даулетов, еще будучи директором автобазы Облпотребсоюза, восстановил дом своих далеких предков и превратил его в родовую зимовку. Раньше рядом, в 7 километрах, ставил юрту для родителей начальник ГАИ Махмута Укибаева. Но отец его умер, а мать, состарившись и став немощной, доживала свою старость у него в квартире. Из скота у Махмута остался только табун лошадей, который сам пасся в степи, и который надо было периодически проверять. Построить зимовку он, конечно же, мог, но не стал. Статус сотрудника органов внутренних дел не позволил этого делать. За спиной, где остался Уйтас-Айдос, в нескольких километрах от мазара Джучи-хана второй год, распахав землю и выкопав фанзы, сажает бахчу кореец Алексей Нам, используя для полива артезианскую воду. Направо, в сторону поселка Северный, в урочище Караган-сай стоит зимовка директора автотранспортного цеха комбината Абекена Мамахова. Про этого изворотливого и хитрого человека ходили легенды! Это про его табун лошадей в шутку говорили, что, если лошади идут домой на согнутых ногах, да еще по дну глубокого сая (овраг, каз.), то это, точно, лошади Мамахова. Только его табун выдрессирован, самостоятельно скрываться от учета и налогов! Абекен держался за хозяйство не из-за бедности и уж тем более не из-за жадности. Он, работая, как вол, на производстве, и требуя этого же от других, не смог оторваться от образа жизни своих предков. Дав своим детям и всем многочисленным племянникам высшее образование, в быту он оставался дремучим средневековым патриархом и требовал беспрекословного подчинения и почитания. Ему приписывались бесчисленные, с глубоким житейским и философским смыслом, высказывания и выражения. Рассуждая о жизни, Абекен заявлял, что человек приходит на этот свет голым, беззащитным и со слезами. Так же он и уходит из него, оставив все и оплакиваемый родными и друзьями.

«Празднуем, радуемься жизни и веселимся мы все вместе, а умирает каждый в одиночестве!» – любил повторять аксакал в назидание молодым.

«Умирает каждый в одиночестве!» – вертелись в голове Фролова слова. «Кто это сказал? Абекен, или кто-то из философов? А впрочем, разве Абекен не философ?»

Машина пылила по степной дороге. Со стороны могло показаться, что Фролов спит. Но он просто сидел с закрытыми глазами и размышлял. Мысли уносили его в далекое прошлое и возвращали в день сегодняшний. Он пытался заглянуть в будущее и, ничего там не разглядев, возвращался опять, то в детство, то в сегодняшний день. Чуть больше года назад в далекой Москве произошло нечто необъяснимое, имеющее свое продолжение. Здесь, в глухой провинции и августовский путч, и Беловежское соглашение, и сложение затем Горбачевым полномочий Президента СССР не воспринималось всерьез. Все это большинству людей представлялось как нелепый бред или кошмарный сон. Вот настанет завтра, и все встанет на свои места. Но нет, не встало. И, вроде, уже никогда не встанет. Медленно, год с лишним, доходило это до сознания людей. И вот дошло. Сегодня. По крайней мере, до Фролова. Те умники, которые спустя много лет будут говорить, что они все заранее знали и предвидели, просто блефуют. Такого исхода не знал и не мог предположить никто. Ни Горбачев, ни Ельцин, ни Шеварднадзе, и уж, тем более, гэкачеписты с трясущимися руками и перерожденцы-секретари в обкомах. Все перечисленные, и еще многие и многие другие, миллионы людей в громадной стране просто выжидали, наивно полагая, что там, наверху в Москве все решат правильно. Но верхи уже не могли, а низы больше не хотели. Вот и получилось, что получилось. Прав Абекен, умирает каждый в одиночку.

Создаются и рушатся империи, а здесь, в степи, все остается неизменным: ходит скот и дает жить пасущим его людям. Так было во времена Жошы-хана, так и сейчас. Воины Чингисхана, пройдя через эту степь, ушли в небытие. Кто остался здесь, их потомки или потомки завоеванного ими народа? А может, смешались и те и другие? Что заставляет заместителя директора ДГМК, почти советского миллионера, имеющего в центре города коттедж держать в сарае корову и дойную кобылу? Это не жадность. Это образ жизни, унаследованная от предков тысячелетняя привычка. Все это им надо для души! А что надо тебе? Огородик возле дома с грядками помидор и картошки? Пожалуй, да, но не только это… Деньги? Вон, люди шутят, что Абекен продает каждый нечетный месяц своему соседу кобылу за тысячу рублей, а каждый четный покупает её назад за ту же цену. Когда его спрашивают, за чем эта бессмыслица, Абекен отвечает, что смысл как раз есть и очень даже глубокий! Деньги в тюфяке могут просто сопреть, если их периодически не ворошить. Деньги… Их всегда и всем бывает мало. Так что же хочешь ты? Мысли вернули его в далекое детство.

Глава третья. Детские шалости.

Выражение, что мытье полов – это равномерное распределение грязи по их поверхности в этом случае явно не соответствовало действительности. Громадная тряпка из грубого мешка из-под кубинского сахара с трудом вмещалась в ведро с холодной, ломящей руки, водой, толком не отжималась и полосами размазывала грязь по полу класса. Мишка уже выбился из сил, за окнами стояла кромешная тьма. Муслима Барбасовна, сидя за учительским столом, сосредоточенно проверяла контрольную работу 5 «г» по математике. Она преподавала математику и была классным руководителем. Математик она, может, была и сильный, а вот с русским языком явно не в ладах. Слово «икс» у нее звучало как «ыгыс». Иногда, не находя нужного слова, она долго стучала казанками худых и тонких, перепачканных мелом, пальцев по классной доски. Этого было вполне достаточно, чтобы кличка «Мадам Ыгыс» затмила прежнюю «Барбосовна».

Тогда был явно не лучший день его жизни. Попался со шпаргалкой на контрольной, а на перемене, когда убегал от одноклассника, чуть не сшиб с ног Мадам Ыгыс. За эти грехи был оставлен мыть полы в классе, который школьная техничка «Швабра» категорически отказалась убирать еще неделю назад. «Хватит с меня коридоров! – категорически заявила она директору. – Большие уже, пусть за собой сами убирают!» В функции Швабры, кроме мытья коридоров двух этажей школы и младших классов, входила уборка директорской, учительской и спортзала. Но самым важным был контроль сменной обуви учеников. Этому она посвящала все дневное время, перенося мытье пола на вечер.

Как только Мадам Ыгыс заметила, что Мишка закончил мыть полы, она собрала тетради и сложила в сумку. Мишка понял, что в качестве дополнительного наказания ему предстоит их тащить. Такое уже бывало не раз. Мадам Ыгыс была дальней родственницей директора школы и временно проживала у нее. А дом директора был крайним на улице, сразу за домом, где жила Мишкина семья.

По улице Мишка и Мадам Ыгыс шли молча. Учительница налегке с полупустым Мишкиным портфелем, а он выламывал под тяжестью её сумки по очереди то правую, то левую, руки. Жаль, что контрольная по математике проходила во всех пятых классах. Волосы на голове под шапкой и спина взмокли от пота, ноги скользили по первому рыхлому снегу, нестерпимо хотелось пить. У калитки Мишкиного дома, видя, что он окончательно выбился из сил, Мадам Ыгыс забрала свою сумку. Она не забыла поделиться своими планами: «Какой ваш номыр телепон? Буду все говорить мама!»

«Сорок семь, пятьдесят семь», – честно сказал Мишка, юркнул в калитку и побежал к дверям дома. Швырнул под порогом портфель, сбросил ботинки, пальто и шапку, а перед тем, как шмыгнуть в зал, заметил сидящего на кухне за столом отца. Старший Фролов собирался ужинать. Мать Мишки была в больнице, и ужин накрывала бабушка. Отец налил рюмку водки, подцепил вилкой соленый огурчик и ждал горячее.

Подбежав к стоящему на тумбочке телефону, Мишка левой рукой снял трубку, а правой аккуратно открутил на трубке верхнюю крышку. Выхватил из выдвижного ящика отвертку, отсоединил наушник и спрятал его в карман. Так же аккуратно завернул на место крышку и положил трубку на рычаг. Посещение на летних каникулах кружка «Юный радиотехник» не прошло даром. Отступив на полшага назад, он полюбовался своей работой и остался ей недоволен. Сторона трубки, которая без наушника, предательски приподнималась вверх. Несколько раз поправил её, но вторая половина с микрофоном и шнуром все равно перевешивала. Мишка открыл выдвижной ящик и увидел в нем металлическую баночку с вазелином, быстро поместил её внутрь трубки взамен снятого наушника. После этой процедуры телефонная трубка легла на рычаги должным образом. Довольный своей работой Мишка пошел в детскую.

Фролов-старший одним глотком осушил отпотевшую рюмку и хрустнул огурцом. Перед ним, возбуждая и без того зверский аппетит, стояла тарелка с бараньими ребрышками, обжаренными до янтарного цвета, издающими чесночный запах. Внезапно зазвонил телефон. Зная, что звонить могут только ему, недовольно поморщившись, Фролов положил вилку и, хрустя огурцом, пошел к телефону. Проглотил остатки огурца, снял трубку: «Слушаю Вас. Говорите. Я вас слушаю». Немного подержав трубку у уха, недоуменно пожав плечами, положил её на место и вернулся к столу. Затем обратно придвинул тарелку с мясом, секунду подумал и налил себе вторую рюмку. День сегодня был тяжелый. В ту же секунду вновь раздался телефонный звонок. Фролов чуть не поперхнулся, сердито бросил вилку на стол и пошел к телефону. Подняв трубку и дожевывая огурец, не в силах скрыть раздражения, сказал: «Слушаю Вас, говорите же, черт возьми!». А в трубке опять была гробовая тишина.

«Говорите, что хотели?» – попросил Фролов. Тишина. Он положил трубку и остался у телефона. Аппарат молчал. Фролов вернулся на кухню, придвинул к себе тарелку и опасливо посмотрел на запотевшую бутылку. Налил третью рюмку, но пить не стал, а взял рукой ребрышко. Раздался телефонный звонок. Раздосадованный он положил ребрышко на край тарелки и, вытирая руки на ходу кухонным полотенцем, пошел к телефону. Стараясь сохранить спокойствие, сухо сказал: «Говорите, я Вас слушаю», и снова в ответ тишина. Фролов терпеливо и молча держал трубку у уха примерно минуту. Все это время на другом конце провода так же молчали. Фролов вновь положил телефон и вернулся на кухню. Стоя выпил третью рюмку и, как только взял остывшее ребрышко, раздался очередной телефонный звонок. Волевой и терпеливый по характеру человек не выдержал. Мишка впервые в жизни слышал, как умеет материться его отец

Утром, учившийся во вторую смену Мишка, проснулся около десяти часов. Отец, как всегда, в шесть уехал на работу. Сестра училась в первую смену, а бабушка и дедушка возились на кухне. После завтрака Мишка вставил наушник на место в телефонную трубку и побежал во двор играть с собакой. Несколько дней спустя, после очередной провинности, снова под тяжестью сумки Мадам Ыгыс, Мишка Фролов слушал вольное изложении русской пословицы, что яблоко от яблони недалеко падает.

Глава четвертая. Город и его жители.

Городок со стотысячным населением вырос на самом краю Голодной Степи. Образован он был из нескольких рабочих поселков, разбросанных по обе стороны реки. Левый Берег, Первый, Второй и Третий Аулы, Офицерский поселок и Пятый Район. Между ними и станционным поселком примыкающим к вокзалу и железной дороге рос новый Джезказган. Дальше, на северо-запад тянулись саманные дома компактно поселившегося казахского населения, поселок 11-ой геологоразведочной экспедиции. А еще дальше, через 25-30 километров, другая группа поселков, так называемая рудничная площадка: крепкий и основательный поселок Рудник и бараки быршего лагеря, насмешливо переименованные в поселок Комсомольский, а дальше капитальные дома поселков Станций Весовая и Перевалка, самострой Крестовского, осевших здесь бендеровцев. Еще северней – поселок геологов Северный.

Все это ранее, носившее название Большой Джезказган, в декабре 1954 года Указом Президиума Верховного Совета СССР было преобразовано в город Джезказган. Председателем оргкомитета по образованию Джезказганского горисполкома стал отец Мишки Фролова, родившегося годом раньше в поселке Большой Джезказган. Но начало освоения целины внесло коррективы в биографию Фролова-старшего, его отправили на партийную работу в целинный район Карагандинской области. Вернулся он только спустя семь лет пополнив семью дочкой-целиницей, получив за работу премию ВДНХа и … наказание по партийной линии .

Известных людей, связанных судьбой с Джезказном немало, а вот рожденных в нем – единицы. В 1944 году в поселке Большой Джезказган родился в последствии известный артист Олег Янковский. В 1956 году в городе Джезказгане – космонавт Сергей Жуков . Вот, пожалуй, и всё.

В конце шестидесятых годов это был уже 60 тысячный город. Он и проектировался под такое количество жителей. Большая часть жителей – это бывшие заключенные Степ лага, расформированного после восстания в 1954 году. Первая, после смерти Сталина, амнистия 1953 года выплеснула на волю из лагерей только осужденных за уголовные преступления. Политические терпеливо ждали своей очереди. Забавно, но в течение года почти все уголовники «вернулись» назад в лагеря. Тогда в лагерях и зонах страны, стихийные и массовые формы стало принимать неповиновение администрации. Зэки занимались или имитацией кипучей деятельности, или откровенной халтурой. Невыполнение планов и низкое качество работ, там, где применялся их труд, становилось обычным явлением.

В Джезказганских лагерях Степ лага, в отличие от многих других, протестные настроения приняли организованную форму. Был создан подпольный конспиративный центр по организации восстания.

Восстание началась одновременно на Кенгирской и Рудничной площадках. Охрану разоружили и выгнали за ворота. В Кенгирском лагере, между мужской и женской зонами, сломали забор. Собственно, это и была конечная цель примкнувших к бузе уголовников, полагавших, что пока руководство Степ лага восстановит порядок, урки вдоволь потешаться на «воровской свадьбе». Но работу «дубаков» по наведению порядка в зонах неожиданно для уголовников выполнил объединенный комитет, экстренно сознанный из конспиративного центра ОУНовцев и примкнувших к нему «политических». Их было большинство, они были организованны и сплоченны. Уголовники, начавшие бунт, благоразумно отступили и подчинились комитету. Начинать внутризоновскую войну из-за баб было не «по понятиям» уголовников. Да и к чему «воровская свадьба», решили воры, если женскую ласку можно получит «по согласию».

На работы тогда не вышел ни один человек, однако, все вспомогательные и подсобные службы по обеспечению «жизнедеятельности» лагерей (столовые, пекарни, бани, клубы, прачечные, фельдшерские пункты и прочее) продолжали работать. Лагеря кипели как муравейники, по ним, не слыханное ранее дело, по одиночке и мелкими группами, одновременно в разных направлениях, без конвоя передвигались люди. Продовольственные склады, по вновь установленным нормам, производили отпуск продуктов. Этих новых повышенных норм по подсчетам должно было хватить года на полтора. Руководители восставших понимали, столько времени им не отпущено, и что ни на какие переговоры власть не пойдет, жестко подавит их бунт.

Власти и руководители Джезказганского промышленного района находились, в буквальном смысле слова, на осадном положении. В Москву и Алма-Ату летели телеграммы и депеши с мольбой о помощи. Руководство Джезказганского рудоуправления сообщало о критической ситуации в Минцветмет, Совмин и ЦК. Треста «Казмедьсрой», соответственно, в Министерство строительства и так же Совмин и ЦК. Геологоразведочной экспедиции – в Министерство Геологии, Совмин и ЦК. Руководство отделения железной дороги – по ведомственному подчинению, а также в Совмин и ЦК. Весь Джезказганский промышленный район был парализован, над всеми предприятиями и организациями, расположенными на его территории нависла реальная угроза. И помощь пришла. Ранним утром проснувшийся лагерь увидел в сотне метрах от своего основного ограждения, перед железнодорожной колеей, цепь автоматчиков, а на горизонте паровозный дым. К лагерю через распадок меж сопок неспешно и деловито двигался паровоз с открытыми платформами, накрытыми брезентом. Паровоз, пыхтя паром и клубами дыма, с лязгом остановился. На землю высыпали люди в черных одеждах, сноровисто сдернули с платформ брезент, и не успели заспанные дозорные из боевой дружины на вышках протереть глаза, на пыльную степную землю, ревя моторами и, воняя соляркой, съехало семь танков. Грозные боевые машины, как на маневрах, выстроились в шеренгу за автоматчиками фронтом к лагерю. В зоне началась паника. Люди метались из барака в барак, члены боевой дружины спешно строились на плацу.

Автоматчики отступили за танки, а танкисты, не глуша двигателей своих машин, развернули стволы орудий в сторону железной дороги, тоесть …противоположную от лагеря. Любопытные, оседлавшие забор бурно жестикулируя, передали информацию об этом в лагерь. Паника прекратилась так же быстро, как и началась. Танки, дымя работающими двигателями, продолжали стоять на месте. Время шло. Через полчаса над забором взвился белый флаг, и показались парламентеры. Восставшие решили пойти на переговоры. Реакции на белый флаг не последовало. Автоматчики, собравшись по двое-трое, продолжали затянувшийся перекур и попивать из фляжек воду. Солнце уже пекло основательно. Парламентеры, оставив флаг на заботе, ушли. А на башнях танков захлопнулись люки, двигатели взревели, и машины, выбрасывая из-под гусениц клубы пыли и песка, устремились в лагерь. Легко пробыв кирпичный забор ограждения, боевые машина, следую строго на север, прошли через территорию лагеря, круша и давя все встречающаяся на своем пути. В степи, с северной стороны лагеря, машины, развернувшись, выстроились в шеренгу и на несколько минут замерли. Потом, взревев двигателями и синхронно пробив новые бреши в ограждении, вновь смерчем промчались через лагерь, давя и круша все на своем пути. Перед железнодорожным полотном танки развернулись кругом и повернули в сторону восставших стволы орудий, а к образовавшимся в кирпичном заборе брешам бросились автоматчики. Солдаты не стали входить на территорию, а заняли позицию в проломах. Участь восставших была решена. Бежать в проломы в заборе с северной стороны было равноценно самоубийству. Куда убежишь по голой степи, подавят танками. Останешься в лагере, подавят все равно.

            * * * * *

В очищенной от зэков жензоне солдаты устроили фильтрационный пункт, выявленными членами комитета и активистами, участниками боевой дружины забили штрафной изолятор. Прибыл прокурор и судьи и начался пересмотр дел осужденных. Все, кроме помещенных в ШИЗО и уголовных преступников были освобождены. Кто по амнистии, кто досрочно, мизерная часть по реабилитирующим основания. С каждого освобожденного взяли подписку не покидать территорию административного района, в зависимости от части не отбытого срока, от полугода до пяти лет. Это был явный перебор. Многим и так некуда было ехать, но большинство не хотело возвращаться к своему прошлому. Они решили, сохранив свои жизни, пока затаиться. Вчерашние узники в одночасье стали свободными людьми, но без средств существования, как погорельцы на пепелищах.

Восстание заключенных Степ лага в лагпункте Кенгир 16 мая 1954 года, значащееся в конспиративном центре его организаторов, а затем и среди всех заключенных-участников событий под кодовым наименованием «Сабантуй», длилось сорок дней и ночей. Большинство открытых источников, в том числе и «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына руководство восстанием приписывают участику войны бывшему капитану Красной Армии Кузнецову. О нем известно, что звали его Капитон. Возможно, от имени произошло и звание «капитан». Якобы до ареста он был командиром полка в оккупированной Австрии и в звании полковника В разных источниках сведения о количестве учестников Джезказганского восстания и подавлявших его сил существенно разняться. Скорее всего, численность восставших заключенных составляла около 8 тысяч человек, а в подавлении бунта участвовало 13 тысяч военнослужащих, сотрудников органов и семь танков. Доподлинно известно, что один из «руководителей» восстания заключенный Кузнецов сразу после разгрома дал показания на сорокатрех листах, чем, очевидно, и спас свою жизнь. Кто он, Кузнецов – мученик или иуда? Бывшие зеки этого так и не узнали.

Во время подавления восстания погибло около шестисот заключенных. Приговор в отношении его руководителей привели в исполнение, осужденных разбросали по лагерям и тюрьмам, а освобожденные активно включились в мирный созидательный труд по строительству города. В одном строю с ними на полях трудовых сражений стояли бывшие трудоармейцы, немцы Поволжья, объединяемые пока ещё спецкомендатурами, и выселенные в Казахстан поляки и чеченцы. Коренное казахское население было почти незаметным в этом столпотворении Великого Переселения народов, и в основной своей массе, спокойно занимались сельским хозяйством. А растущие на степных просторах города и рабочие поселки хлынула за лучшей долей молодежь по комсомольским путевкам и вербовке. Все эти люди, не вспоминая о своем прошлом и никогда не рассказывая о нем, жадно жили днем сегодняшним, с надежной и верой смотрели в будущее. Рабочий барак после лагерного или землянки в разрушенном войной селе, были для них сущим раем, а скорость, с которой строилось и распределялось жилье и рост благосостояния были весомей любой партийной агитации.