Текст книги "Тануки - полосатый хвост (СИ)"

Автор книги: Melara-sama

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– И кровать, – покрываясь нежным румянцем, ответил он. – Я не понравился твоим родителям? – вдруг спросил Гена.

А я подошел к нему и мягко задрал футболку, он беспрекословно приподнял руки, и я легко снял ее с него. Отбросил и обнял моего нежного мальчика.

– Пока еще рано судить, вот сейчас попьем чаю и сразу все поймем.

– Первое впечатление – самое важное.

– Конечно, но на него не стоит так уж рассчитывать, главное – познание.

Гена кивнул, а я отстранился и подошел к шкафу около двери, он был врезан в стену и совершенно не бросался в глаза. Достал футболку и вернулся к замершему енотику.

Он был такой изящный, и я не выдержал, наклонился и поцеловал голое плечико, прошелся языком до ключицы, к соску. Прикусил.

Гена задышал чаще и тихо простонал:

– Женечка.

– Прости, но ты, как конфета-леденец.

– Такая же долгоиграющая?

– Такая же сладкая и желанная.

– Я… Спасибо, Женя.

– За что? – я помог ему надеть футболку и поправил волосы, мягко зарывая в них пальцы.

– За то, что ты такой, каким я не мог представить своего партнера.

– Почему?

– У меня не было примеров, кроме папы, но девушки меня совсем не интересовали, да и парни тоже. Я боялся… быть непонятым.

– Енотик мой, я скажу тебе кое-что, только пообещай, что это будет наш с тобой секрет. – Он кивнул, смотря на меня с такой любовью во взгляде, что я таял от предвкушения ночи, но сначала мои родители. – Я тоже очень боялся, до тех пор, пока не встретил тебя, я боялся ответственности и боялся быть осмеянным за свои романтические принципы.

– Ты потрясающий человек, Женя.

– И ты потрясающий Тануки.

Он улыбнулся и повел ушками.

А я снова взял его за руку, и мы пошли обратно на кухню.

Мы сели за стол, Лерка продолжал чистить картошку, мама поставила чашки с черным чаем и села напротив Гены.

– И так, расскажите о себе, молодой человек, – улыбнулась она.

– Мам, не так сильно, он еще глотка не сделал.

– Женя, помолчи, пожалуйся, у нас с тобой еще будет разговор, о том, что ты не ночевал дома, – отрезала она.

Я вздохнул.

– Это моя вина, что Женя не ночевал… я попросил его… остаться. – Под испытующим взглядом моей матери он стушевался, но голову не опустил, а продолжал смотреть ей в глаза.

– Мам, не надо.

Но она вдруг улыбнулась и спросила:

– Гена?

– Да.

– Сколько тебе лет?

Меня как-то не интересовал этот вопрос, раз он учится в нашей группе, то по возрасту должен быть моим ровесником.

– Ну, я старше Жени.

– Старше? – удивился я.

А потом вовремя вспомнил, что у Тануки летоисчисление идет по-другому.

– Да, – Гена не смотрел на меня, а только на маму и папу, – на пару лет.

Я схватил чашку, чтобы не ляпнуть, что, наверное, на пару сотню лет… и тут меня прошиб пот, моему парню может быть и больше…

Гена улыбнулся моим родителям и продолжил:

– У меня полная семья, есть старший брат, я увлекаюсь биологией, и зоологией в частности, люблю путешествовать и много где побывал с семьей, многое видел. Мне очень нравится культура России и ее художники, обожаю поэзию Японии и очень люблю природу Исландии, – он замолчал, нервно сжимая чашку.

В кухне было тихо, и вдруг Лерка кинула картошку в ведро, и проговорила:

– И вот такие всесторонние, обращают внимание на парня, который любит рисовать на жалюзи и бренчать на гитаре? Я в шоке, мама…

Глава 8. Незабываемые ощущения.

Мы еще долго сидели на кухне, пили чай, и Гена отвечал на вопросы моих родителей. Иногда я замечал, как нервно подрагивают его ушки, и хвост ходит туда-сюда, как у кошки в плохом настроении.

Уже после полуночи мама многозначительно посмотрела на меня и демонстративно встала из-за стола, утянула папу и Лерку с кухни, пожелав нам спокойной ночи.

Мы остались вдвоем и Геночка протяжно выдохнул.

– Это было так непривычно и одновременно интересно.

– Тебе понравилось знакомство с моими родителями? – я притянул его к себе и поцеловал в макушку.

Все то время, что мы были под перекрестным огнем вопросов, мне безумно хотелось его поцеловать, притянуть к себе и заключить в объятия, нежно промурлыкать в ушко.

Теперь, когда мы остались одни, я не стал себя сдерживать и перетянул моего любимого енотика к себе на колени.

Глаза Генки переливались шоколадным теплом, он улыбнулся и тихо ответил:

– Очень.

А я припал к его губам, нежно раскрыл их и погрузился в тот мир, о котором грезил целый вечер.

Он обнял меня за шею и отвечал на мой поцелуй, все его существо дрожало, и я млел от осознания того, что это я заставляю это создание отдаваться мне, быть со мной.

– Геночка, у меня есть к тебе предложение, только я не знаю, как ты к нему отнесешься, – прерывая ласку, прошептал я.

– Положительно.

– Да.

Я подхватил его под попу, встал с табурета, и понес в свою комнату, путь не был такой уж длинный, квартира у нас стандартная, так что остановка была не то, что необходима, Генка же ничего не весит почти, а просто неописуемо важна.

Его выгнуло, и я успел прижать его спиной к стене около двери в Леркины хоромы.

Только вдохи и выдохи, только желание, которое можно потрогать пальцами. Окунутся в него, и сгорать вместе с моим енотиком.

– Мальчики, только не около моей двери, умоляю, – не открывая ее, проворчала Лерка. – Пожалейте мою неокрепшую психику, – и смешок.

Я улыбнулся, отрываясь от сладкой шейки тихо постанывающего Геночки, и понес его дальше по коридору.

На самом деле, мне было все равно, что все дома и прекрасно слышат нашу возню, мне было все равно на то, что мои родители только несколько дней назад узнали о моей, вдруг проснувшейся, ориентации, мне было все равно… только он был важен.

Я повернулся спиной и толкнул мою дверь, вошел в темную комнату и аккуратно уложил своего парня на кровать.

Гена попытался оглядеться.

– Потом, мой енотик, чуть позже, сейчас я хочу твои чудные пальчики…

Сам не мог понять, что на меня нашло, но мне хотелось облизать его всего, начиная с пальцев.

Генка всхлипнул и протянул мне руку, а я, улыбнувшись, вобрал сразу два пальчика в рот, обвел их языком. Прошелся языком по ладошке к запястью, чуть прикусил. Мой енотик закусил губу.

В комнате было темно, но света хватало и от луны, я видел, каким огнем горят его глаза, как он пытался стонать потише, но выходило плохо и Генка закрывал рот ладонью, которую я только что ласкал.

Его шейка все так же пахла яблоками, и я уткнулся в нее лицом, сходя с ума от ощущений.

– Люблю тебя, – всхлипнул он.

А я не мог ответить, каждая клеточка моего тела как будто умирала и перерождалась снова, становясь совершеннее, как мой любимый.

Гена обнял меня ногами и потерся бедрами о мой пах, обхватывая руками за шею и не позволяя отстраниться. Я чертыхнулся и перевернул нас, раскинул руки и, улыбаясь, прошептал:

– Давай.

Он кивнул и мягко прошелся хвостом по моим ногам. Было так умилительно смотреть, как он, краснея, стягивал с меня одежду, как его руки дрожали, расстегивая мою ширинку.

Я прикрыл глаза, чтобы не кончить, потому что мой Геночка жадно вобрал в рот мою головку и, причмокивая, тихо постанывая, помогал себе рукой, вознося меня на самое высокое небо.

Голова кружилась, и хотелось повалить его на кровать, и врываться в такое ласковое и нежное тело.

И я поблагодарил себя за то, что уговорил маму купить кровать с пружинным матрацем, и изготовителей этого матраца тоже благодарил, ведь этот чудесный матрасик не скрипел, а мягко пружинил и принимал наши разгоряченные тела.

Я все же не выдержал и опрокинул Гену на кровать, впился в сладкие яблочные губы.

Вплетая руки в волосы, постанывая и извиваясь, выбираясь из одежды, мы не могли оторваться друг от друга.

Я обхватил наши члены и, в такт движениям языка, с силой ладонью по стволам. Генка только и мог, что прикусывать кожу у меня на шее, царапаться и поскуливать.

Страсть летала в воздухе, ее можно было не то, что пощупать, но и увидеть. В его стонах, в его разгоряченной коже, в сладко пахнущих волосах и, сверкающих желанием, глазах.

В тот момент, когда я нашел в себе силы, наконец, отстраниться от него, собирая сперму в руку и размазывая ее по его промежности, Генка улетел в мир золотой любви.

Мое желание как будто собиралось в одной точке, и я не мог ему сопротивляться, не хотел.

Нежно, без резких движений, подготовил его, и в последний момент опустился на кровать, чуть приподнял его ножки и поцеловал в округлую ягодицу, мягко обвел языком колечко мышц. Я дурел и сгорал от желания, но его тихие стоны были умопомрачительны, и чем ближе подходило утро, тем ненасытнее становилось мое либидо.

Я вошел в него медленно и застыл.

– Женя, что с тобой? – прохныкал мой маленький, нежный енотик.

Я не знал, что со мной. Просто хотелось быть ближе. Рядом, никогда не отпускать и любить-любить-любить.

– Люблю тебя, – прошептал я и сделал первый толчок в желанное тело.

Геночка забился подо мной, а у меня что-то щелкнуло, и я задвигался, как сумасшедший. Вбиваясь в него, клеймя, делая навсегда своим.

Где-то на задворках сознания билась мысль, что я умру без него. Я зажмурился и обнял тонкое тело, прижал к себе, не переставая двигаться в нем.

Он вскрикнул и забился в оргазме, я только через минуту последовал за ним, и с удивлением понял, что вколачиваюсь в бессознательное тело.

– Гена? – ноль реакции.

Я аккуратно выскользнул из него и включил ночник.

На лице моего енотика был румянец, ушки стояли торчком, но хвост спокойно лежал на покрывале.

Я улыбнулся и прикусил губу, чтобы не начать мурчать от удовольствия. Я мужик!

Медленно встал и подхватил его на руки, понес в ванную. В квартире было тихо, но я был уверен, что все мои домочадцы подслушивали.

Аккуратно поддерживая его под спину, я включил воду, и вот тут нас накрыла кара небесная в виде моей мамы.

– Давай помогу. Женя, ты, что ж бедного мальчика так, не порвал ли чего? – пробурчала она и открыла кран сильнее.

Я стоял и не двигался, прижимал к себе Геночку, и думал лишь о том, что мне далеко не десять лет, чтобы моя мать видела мой голый зад.

– Мам, ты бы не могла выйти, я справлюсь.

– Да, ты справился, как бы тетя Соня не пришла из сорок восьмой, а то и слухи потом пойдут, что мы тут людей пытаем.

– Мам…

– И вообще, вы бы не забывали об окружающих вас, молодой человек, и в первую ночь после знакомства с родителями, не тащили бы своего кавалера в постель, а постелили на диване.

– Мама, пожалуйста, выйди.

– Ты что, стесняешься собственной матери? – ухмыльнулась она.

– Мам!

– Да ладно, царапинки на спинке обработай, а то, как когтями, – и вышла.

– Твоя мама мало отличается от моего отца, – хрипло прошептал Гена и чуть шевельнулся, обнял за шею.

А я уже не слушал его, опустился в теплую воду и чуть повернул его лицо в себе, поцеловал.

Проникая в его теплый рот, нежно, еле касаясь языка, лаская скорее его душу, чем тело.

Геночка немного повозился и устроился в ванной, сверкая глазами, отстранился от меня и тихо прошептал:

– Знаешь, сейчас было так близко…

– Близко? – не понял я.

– Да. Я чувствовал каждую клеточку своей звериной сущности, но превратиться так и не смог, потерял сознание.

– Было больно? – с тревогой спросил я.

– Нет, – он покачал головой и улыбнулся, провел рукой по воде.

– Ген?

– Меня всегда успокаивала вода, сколько себя помню, это были две вещи – вода и папин носовой платок. Но сегодня у меня появилась еще одна вещь, а скорее не вещь даже… мне очень спокойно в твоих объятиях, я как будто попадаю в другой мир. Тепло.

Я ничего не сказал, просто обнял его, укрывая собой. Раньше, всего несколько дней назад, я и не замечал, какой он хрупкий, нет, он казался мне маленьким, но не таким, как сейчас.

Я прижимал его к себе и думал о том, что он для меня самое большое чудо.

После ванной я, так же на руках, отнес его в комнату и уложил на кровать, укрыл одеялом.

– Знаешь, Жень, – сонно прошептал Генка, – я не вынесу, если тебе будет больно, даже самую малость.

Я погладил его по влажным волосам и ближе притянул к себе.

– Все будет хорошо, ты обязательно превратишься.

Он уже не ответил, мирно сопел в моих объятиях.

А я вот уснуть не мог, мне все казалось, что мои клетки перестраиваются, и с каждой минутой я становлюсь другим.

Уже под утро я понял, что не усну и вылез их теплого кокона одеяла, натянул спортивные штаны и пошел на кухню.

И стоило мне пройти на кухню, как что-то в животе скрутилось колючим комком, да так, что я мог лишь вдохнуть. А виски прошило такой острой болью, что я невольно поморщился и осел на колени.

– Что это? – спросил я полумрак кухни.

Она, конечно, мне не ответила. Я еле поднялся и, пошатываясь и держась за стену, пошел обратно в комнату, чтобы, если упаду в обморок от боли, мама не заработала инфаркт, увидев бездыханное тело сына на своем любимом ламинате.

И стоило мне доползти до своей норки и юркнуть в нее, дойти до кровати и, как можно тише, сесть, как боль ушла бесследно.

Я удивленно уставился в пространство и закусил губу.

Выводы я сделал сразу и они меня несколько не утешили.

Я сидел на кровати и поглаживал тонкие пальчики моего енотика, и понимал одно: боль, которую я испытывал – это из-за него. Из-за моего любимого мальчика.

Я не мог сообразить, почему это произошло и как с этим справиться, но совершенно точно осознавал, что Геночке это лучше не знать.

Но что теперь делать, я так же не представлял.

– Жень, ты чего? – сонно спросил он меня, я даже вздрогнул.

– Ничего, енотик мой, все хорошо.

– Ложись тогда, мне без тебя холодно.

Я улыбнулся и залез обратно под одеяло, он обнял меня и зарылся носиком в волосы, засопел.

А я еще долго лежал и смотрел в потолок, анализируя произошедший эпизод.

У меня был достаточно высокий болевой порог, и вытерпеть боль такой силы я мог. Но что делать со слабостью в конечностях? Что делать с помутнением в голове и с затрудненным дыханием?

И все это из-за того, что я отошел от Геночки на несколько метров…

– Черт, – тихо прошептал я, облизал губы и дотронулся легким поцелуем до виска моего любимого.

Сон сморил меня уже под утро, когда первые лучи проскользнули в незакрытые жалюзи. И был он мутный и серый, только родное нежное тепло делало меня счастливым.

Меня разбудил сладкий запах.

– Женя, доброе утро, – тихо прошептал Геночка. – Я твою маму уговорил не будить тебя, и мы сегодня пропустили первые пары, но она сказала, что один раз можно.

– Ты выходил? – не открывая глаз, спросил я.

– Да, – прогнулась кровать. – А что такое?

– Ничего. Просто боялся, что мама и папа тебе замучают вопросами.

– Нет, они очень милые и тактичные люди, правда, твоя сестра задавала вопросы, – со смешком проговорил он.

– Надеюсь, не о твоем брате?

– Именно, – проурчал он, утыкаясь мне в живот.

Я открыл глаза и понял, что ничего не изменилось, я все еще обожаю его и боготворю.

– Чем так пахнет? – запах был прекрасен и дурманил и будил рецепторы, я сглотнул.

– Я приготовил завтрак, – Генка приподнялся и, сверкая черными глазами, облизал губы. – Яблочные оладьи.

Я улыбнулся и обнял его, припал к губам, нежно проскальзывая в ротик.

– Знаешь, я готов вот так просыпаться каждый день.

– Яблок не хватит.

– Главное, чтобы ты был рядом, а яблоки – дело наживное.

Он ничего не ответил, только повел ушками и, улыбаясь, уткнулся мне в шею, задышал.

– Женя, я так счастлив.

– И я, мой енотик.

Это утро мы провели в нашей светлой кухне. Вдвоем.

Генка, ничего не замечая, порхал по кухне и рассказывал мне о своих друзьях, о поездках, жестикулировал и смеялся.

А я экспериментировал.

Мне нужно было точно знать, насколько я могу отойти от него, чтобы не задыхаться от боли.

Оказалось не на много. Расстояние где-то чуть больше метра. Потом меня скручивало, один раз так сильно, что Гена уловил и с огромными глазами бросился ко мне, стало сразу лучше.

– Женечка, что с тобой? У тебя что-то болит? Женя?

– Все хорошо, просто что-то живот…

– Это все из-за меня! Я, наверное, что-то забыл положить в оладьи.

– Нет, они было очень вкусные.

– А то, что ты съел пятнадцать штук – это ничего? – его голос дрожал.

Он обнимал меня, прижимал к себе, немного раскачиваясь.

– Это нормально, я же мужик.

– Это точно, и ты опередил моего отца по поеданию моей стряпни. Он съедал тринадцать, – мы рассмеялись, и я повалил его на пол, и снова, как много раз уже, впился в губы.

Они были со вкусом яблок и вкусной поджаристой корочки, я пил этот вкус, пытаясь не думать, как жить дальше.

– Женя, прямо тут?

– Нет, я не могу осквернить святыню матери. Пойдем и оскверним святыню отца…

Я подхватил его и понес в зал, уложил на диван и опустился на колени на пол. Гена расстегнул ширинку и, сверкая глазами, приподнял бедра и выскользнул из джинсов.

Мне было так хорошо сейчас, что о боли я сразу забыл, вобрал в рот его восхитительное возбуждение и наслаждался приятными стонами.

Вечером Гена засобирался домой, а я с содроганием понял, что могу и не пережить… разлуку.

– Завтра встретимся? – проурчал он мне в губы.

– Конечно.

– Я люблю тебя.

– И я тебя очень люблю.

Он улыбнулся и взялся за ручку двери, открыл, и вышел за порог квартиры.

– До завтра.

– Пока, мой енотик, – и дверь закрылась.

Я чувствовал, как он уходит, как меня скручивает боль, как становится не просто больно, а всепоглощающе. Я съехал по стене и обхватил колени руками, взвыл.

Сквозь пелену боли в каждой клеточке тела, я услышал трель моего мобильного, руки тряслись, но я смог взять с третьей попытки.

– Да?

– Женя, я доехал.

– Молодец.

– Женя?

– Все хорошо, – я знал, что если он поймет, что это все из-за него, то примчится, и не отойдет от меня.

Но на что это будет похоже?

На странную жизнь сиамских близнецов?

Я улыбнулся сквозь накатывающие волны боли и выдавил из себя:

– Геночка, я лягу сейчас спать, так что увидимся завтра. Хорошо?

– Да, конечно, – я чувствовал его улыбку.

Как только я нажал на отбой, телефон затарахтел снова, и я с печалью увидел имя Пашки.

– Чего?

– Эй, ну прости, что нарушил твою гейскую жизнь, своим бренным присутствием, но мы тут с Ромкой уже около твоей двери, Петрович просил тебя проведать.

Черт!

– Заползайте. Она открыта, – отрывисто прошептал я.

Дверь открылась, и ребята вошли в коридор. Свет не горел и, конечно, кто-то из них наступил на меня.

– Эээто что тут? Жека, чего это у тебя темень и мешок валяется на полу? – проорал Пашка.

– Вообще-то, это не мешок, а я, – выдохнул я еле-еле.

– М? – включился свет. – Жень, ты что тут?

– Лежу.

– Гениально, – спокойно ответил Ромка. – Полежать в другом месте не мог?

– Не дополз.

– Дебил, может скорую? – Пашка присел на корточки рядом со мной.

– Нет.

Он вроде покачал головой и вдруг мой мир резко взлетел вверх. Пашка подхватил меня на руки и понес в комнату.

– Бля, ты легкий такой, чем питаешься, Смородинов?

– Оладьями, – вдох, – яблочными.

– Лучше бы мясо жрал, – со знанием дела ответил мне Ромка.

Пашка уложил меня на кровать и опять же включил свет.

– Блин, да что с тобой, ты бледный какой-то?

– Ничего.

– Знаешь, Жень, это ни черта на «ничего» не похоже, – Ромка нахмурился.

– Тебе больно, что ли? – вдруг осенило Пашку.

– Ребята, валите домой, – я скрутился калачиком, вдыхая еще не выветрившейся запах моего любимого парня.

– Неа, так не пойдет, мы Петровичу обещали, что ты завтра будешь, а ты вот, вроде подыхать собрался. – Пашка улыбнулся и повернулся к Ромке. – А что у нас, Ром, самое верное средство от подыхания?

– Водка, Павел, – менторским тоном ответил ему Ромка.

– Тащи тару.

– Вы обалдели, моя мать вас прибьет, – прошептал я.

– Они сегодня поздно будут – собрание, – Пашка помог мне сесть, я поморщился, как раз вернулся Ромка с пакетом и стопками. – Так, давай анестезийки. – Вручил мне стопку.

– Я, вообще-то, не пью, – решил я высказаться.

– Ты, вообще-то, на призрака похож, так что пей.

Через полчаса меня как будто отпустило, но пьяным я не был, и это показалось мне странным, после саке, конечно, меня могло не пробрать, но я был трезв, как стекло.

– Ничего себе, у тебя иммунитет что ли, Ростишку пьешь? – заржал Пашка, подпрыгивая на моей кровати.

– Нет, Бухашку.

– Видимо, тебе лучше? – с улыбкой спросил Ромка.

– Немного, – я замолчал и тихо произнес: – Спасибо.

– Да, не за что, мы же друзья, а друзья всегда принесут то, что нужно в критический момент. И, кстати, у тебя румянец появился.

Я улыбнулся, нет, панацеей это не было, тем более меня мать прикопает, если узнает, что я пью, так что нужно искать обезболивающее… местное, но конкретное.

Я ведь не могу без него, без моего ушастого милого Геночки.

Глава 9. Простое решение.

Я резко открыл глаза и зашипел сквозь зубы. Просыпаться от острой боли просто невыносимо страшно.

Схватился за живот, точнее, чуть выше, там, где у нормальных людей находиться поджелудочная, а по некоторым данным – душа. Из глаз покатились крупные слезы, и я подумал, что если так будет постоянно, я, наверное, привяжу его к себе и никуда не отпущу.

А еще пришла запоздалая мысль о том, что вчера я так и не смог решить вопрос по поводу обезболивающего. Ребята ушли поздно, и моя мама даже не ворчала о вреде алкогольных напитков и, укрыв меня одеялом, погладила по волосам. Вроде. Или же мне это все приснилось в болевой горячке?

Боль. Что мы знаем о боли? Мы вспоминаем о ней только тогда, когда она причиняет нам неудобства, и совершенно не задумываемся в те моменты, когда ее нет, и даже вздыхаем с облегчением после того, как она проходит. Боль бывает разная, но всегда с одним и тем же эффектом – страхом.

Я зажмурился.

Отрешиться и встать с постели сил не было, но я понял еще кое-что, эта странная болевая атака не мешает мне испытывать и другие потребности, например, желание пойти в туалет, или же головокружение от похмелья и жажду от него же.

И открыв глаза, я чувствовал себя где-то между мирами, и совсем не человеком, а собакой в космосе.

Перекатился и грохнулся на пол, застонал.

– Женя, ты вставать собираешься? – вошла в комнату Лерка. – Женька?

В ее голосе было столько удивления, что я невольно улыбнулся и чуть приподнялся с пола.

– Привет, – мой голос был настолько хриплым, что я сам еле узнал себя.

– Ты чего на полу? – услышал я очередной вопрос сверху.

– Лер, самое сильное антипохмельное средство?

– «Зорекс», братик, но ты, кажется, не пьешь? – тут же отчеканила она.

– А самое сильное обезболивающее?

– Ну, ты что, с утра хочешь и напиться, и головой о стену побиться… или у тебя уже все симптомы присутствуют? – проигнорировав мой вопрос, вставила Валерия.

– Так все уже… болит у меня…

– Что болит-то, болящий? А то и аспирином можно обезболить, не сильно заморачиваясь.

Я перевернулся на полу и посмотрел на сестру, она была уже в своем привычном костюме и даже очки нацепила на нос. По ее виду я понял, что времени до выхода осталось совсем чуть-чуть, а боль так и не унималась, а становилась еще сильнее.

– Грудь и голова, доктор, – попытался улыбнуться я.

– Эээ, батенька, да Вы после бодуна, – утвердительно высказались две Валерии. – Давай я тебе помогу до ванной добраться, пока мать не стала бить тревогу…

Лера помогла мне подняться и довела до ванной, там, покачав головой, открыла воду и оставила одного.

Я посмотрел в зеркало и решил, что душ мне был бы кстати, но разогнуться не смог, все тело покалывало острой нестерпимой болью. Скрипя зубами, я перелез через бортик ванной и сунул голову под душ. Стало приятно, и я даже выдохнул с блаженством.

Удивительно, но такое мимолетное приятное ощущение меня взбодрило, и я, прикусив язык, выпрямился и даже намылил губку. Двигаться было неприятно, но я заставлял себя делать монотонные движения, водя по телу пенной губкой.

После даже почистил зубы и, убедив себя, что красные глаза – последний писк моды, вышел в коридор, по стеночке дошел до комнаты и оделся.

Моя семья встретила меня скептическими взглядами, стаканом какого-то импортного антипохмельного зелья и понимающими улыбками.

Я старался не скривиться, когда садился на свое обычное место за столом, и старался аккуратно взять стакан из заботливых рук сестры, и самое важное – я старался не сильно трясти его, опрокинул в себя, застыл.

Вкус у средства был кислый, и я удивленно приподнял бровь, задавать вопрос хриплым, я бы даже сказал скрипучим, голосом, желания не было.

– Обычная лимонная кислота, братик.

Мои глаза поползли на лоб:

– Лер, я же просил антипохмельное! Ты бы мне еще рассолу предложила.

– Нечего пить, теперь будешь думать, перед тем как пригласить друзей, гремящих бутылками, – проворчала мама.

Я ничего не ответил, ведь то, что у меня болела и кружилась голова – ничто по сравнению с тем, как болело все остальное.

Я не стал есть, а только запил крепким кофе эту кислятину, и медленно, стараясь не слишком опираться о стенку, пошел в коридор.

– Да не поверю, что тебе так плохо, что ты даже боишься делать резкие движения, – изумилась Валерия.

Я скривил губы, но опять ничего не ответил. Сейчас для меня самое главное – это Гена и его близость.

Взял сумку и медленно пошел на улицу. Мое тело двигалось, как в руках неумелого кукловода, лески перепутались, и я совершенно не мог нормально двигать ногами. Злило. Но я скорее злился и раздражался на свою семью, а не на того, кто ждал меня на остановке.

Я увидел его тонкую фигурку и все внутри меня застыло от желания обнять его.

Каждый шаг давался с таким трудом, и я подозревал, что безбожно опаздываю, так как Геночка достал телефон и встревожено посмотрел на время, закусил губу.

Вдруг он резко выпрямился и обернулся.

Ветер взъерошил его волосы, кидая пряди на лицо, черные, бездонные глаза смотрели с тревогой, и он приоткрыл губы, обхватил ручку своей сумки и бросился ко мне.

А я уже не мог двигаться, прислонился к ближайшему дереву и застыл в ожидании облегчения.

И оно настало. Как только он приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки. Потом ближе. Обнял.

И я вздохнул, уткнулся в его плечо и застыл, наслаждаясь спокойствием и безмятежностью своего состояния.

– Доброе утро, енотик, – прошептал я.

Сердце у Геночки билось так сильно, что единственное, что мне пришло в голову – птичка в ладошках.

Меня отпустило сразу, и стало как-то даже одиноко без боли, но я знал, как только он отойдет от меня, я снова погрязну в пучине страдания.

И как быть, я до сих пор не решил.

– Доброе, Женя. Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, уже все хорошо, просто вчера ребята приходили, и мы отмечали начало года.

– Ночью? – удивился он.

– Почти, – я выпрямился и улыбнулся. – Видишь, уже все хорошо.

Он удивленно посмотрел на меня, склонив голову к плечу и закусив губу.

– Ты бледный. Может, пропустишь занятие и сегодня? Отдохнешь.

Я покачал головой, сомневаясь, что в ближайшее время вообще отойду от него. Взял тонкую ладонь в свою руку и поднес к губам, нежно поцеловал пальчики.

– Нет, если я пропущу сегодня еще день, то мама будет принимать меры, – мы двинулись обратно к остановке. – Сегодня она и так ничего не сказала мне… хотя это странно, обычно была бы лекция с принудительными работами на благо общества.

Он тихо рассмеялся. А я дышал полной грудью и думал, как же дальше жить…

Неделя.

Неделя боли и сомнений, неделя страха и нежности, семь дней поисков решения и самый сложный выбор между – сказать правду и скрыть ее, и последствия бессонных ночей.

Я понял, что у меня хроническое недосыпание, что я становлюсь раздражительным и нервным, и что мой енотик видел все это, но причины не понимал.

Сейчас вторая пара и он сидел рядом, а я наслаждался его близостью. Мне даже пришлось обрадовать нашего физрука записью на плаванье, ведь мой Геночка обожал воду и пропустить занятие в бассейне просто не мог – а это два часа боли. Так что я теперь тоже красуюсь на стенде рядом с Геной, ероша его влажные волосы.

Он несколько раз ночевал у меня, и я был благодарен всем святым за эти ночи нежности и спокойного сна.

А после снова начинался ад.

Решения я так и не принял, а косые взгляды Ромки и Пашки откровенно надоели. Хотелось тишины и нежных губ моего личного счастья, а не раздражающего скрежета мела по доске.

Я вздохнул, и в этот момент открылась дверь, и веселый голос Петровича оповестил:

– Генка, я тебя забираю, нужно помочь кое с чем, пошли!

Гена кивнул и собрал вещи, повернулся ко мне и тихо прошептал:

– Сегодня ко мне поедем, ладно?

– Хорошо, – я с замиранием сердца считал его шаги, удаляющие мое спокойствие и приближающие боль.

И на его третьем сжал челюсть, да так неудачно, что прикусил язык и тихо застонал.

Пашка рядом хмыкнул:

– Вы уже пяти минут не можете провести отдельно.

– Как женатая пара, прям, – подхватил Ромка.

– Отвалите, – прошипел я, сглотнул.

– Жека, ты нормально себя чувствуешь?

– Да, бледный, жуть просто, – продолжали они.

А я понял, что это проблема, и что ее нужно как-то решать, иначе будет только хуже, я и так семь суток безбожно лгу и страдаю от постоянных схваток.

Я, не спрашивая, встал и вышел из аудитории, набрал номер Кости.

– Да?

– Привет, Кость, мне нужна помощь, – хрипло прошептал я.

– Женя? – удивленно спросил он.

– Пока да, но скоро я буду бросаться на каждого прохожего, и неуверен, что буду откликаться на данное мне матерью имя.

– Что случилось? – серьезно спросил брат моего парня.

– Костя, это только предположение… но кажется, что-то пошло не так, и мне жутко больно, когда Гена на расстоянии чуть больше метра и не касается меня, – проговорил я на одном дыхании, прижался спиной к стене в коридоре.

– Ками-сама! – выдохнул Костя. – Так он сейчас далеко, да?

– Ага, – я прикусил палец.

– Слушай, Женя, это бывает очень редко, но все это из-за неустановившейся связи. Хотя сейчас тебе эти подробности ни к чему… Послушай, я сейчас подъеду к учебному заведению, а ты выйди… есть средство, но оно лишь временно облегчит твою боль, Гена должен укусить тебя, и только это завершит связь, но чтобы укусить, он должен принять себя и обернуться.

– Я так и думал, – выдохнул я.

– Я еду, Женя, потерпи.

– Я буду на улице, – тихо прошептал я и нажал на отбой.

Не хотелось просить помощи у его родственников, я не хотел выглядеть в их глазах недостойным Гены. Я хотел решить эту проблему сам, но в течение недели совершенно не нашел средства, которое могло бы мне помочь и снять боль хотя бы частично.

Любые обезболивающие не давали эффекта, было лишь на мгновение лучше, пробовал даже пить, но и этот вариант я отмел сразу, после серьезного разговора с матерью и отцом о том, что я превращаюсь в алкоголика. Это было не так, но сказать правду я просто не мог. Как они бы восприняли это?

Я покачал головой и медленно пошел на улицу. За неделю я привык и ходил почти ровно, и не останавливаясь каждые пять минут, для того чтобы перевести дыхание.

Как только я вышел из здания, передо мной остановилась машина, и взволнованный Харитон выскочил на тротуар.