Текст книги "Невозможное (СИ)"

Автор книги: Mb Vivian

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Кукла высвободила руку, отвернулась вполоборота, помолчала, покусывая губу и глядя в сторону.

– Герман, – неохотно и словно бы через силу проговорила она наконец. – Я беспокоюсь за него. Он опять плакал во сне. Звал Лоуренса. А ведь Первый Викарий давно умер…

– Я знаю, – мягко сказал Ферн, ободряющим жестом касаясь предплечья Куклы. – Учителю просто снятся тяжёлые сны. Особенно в такие ночи… – Он выразительно глянул на небо, где, словно намертво прибитая к небосводу, всегда в одной и той же точке висела огромная серебристая Луна. – Скоро Ночь Охоты. Воспоминания просыпаются и жаждут хоть ненадолго обрести подобие жизни. А их живая кровь – это наши слёзы…

– Да, ты прав, милый Охотник. – Кукла печально кивнула. – И всё же… Мне так жаль его, просто сердце разрывается… – Она закусила губу и замолчала. Собственное сердце Ферна вдруг словно бы стало очень тяжёлым и неповоротливым, ударило изнутри в рёбра, как катящийся с горы большой камень. И замерло, как камень, налетевший на стену.

Как всегда от таких оговорок Куклы.

«…Однако любят ли боги свои творения? Я – кукла, созданная вами – людьми. Могли бы вы полюбить меня? Конечно… Я действительно люблю тебя. Разве вы не создали меня такой?»

– Пойду, проведаю его. Он в саду?

– Да, я отвезла его в «верхний сад», – кивнула Кукла. – Но, скорее всего, он задремал.

– Я не буду его будить, – пообещал Ферн.

– Знаешь… Пожалуй, разбудить его, когда ему снятся такие сны – благое дело, – задумчиво сказала Кукла. – Вспомни собственные кошмары. Думаю, ты был бы рад, если бы твой сон каждый раз прерывали. Но ты лучше многих знаешь – это не так-то просто сделать.

– Попробую. – Охотник коротко поклонился Кукле и направился за дом.

Старый учитель действительно спал, неудобно изогнувшись в своём кресле на колёсах. Ферн уселся на землю у ног наставника и стал вслушиваться в сиплое старческое дыхание. Герман время от времени судорожно вздыхал и слегка покашливал, но не бормотал и не вскрикивал, а это означало, что сейчас он видит какой-то более-менее безобидный сон.

Ферн и сам уже едва не задремал, когда старый учитель вдруг встрепенулся и выпрямился в кресле. Заметив сидящего перед ним Охотника, он сначала испуганно дёрнулся, потом улыбнулся с облегчением.

– А это ты, – сказал он приветливо. – Я, кажется, задремал. Совсем стар стал, уже не могу ни на чём сосредоточиться: хочу просто посидеть, послушать птиц, поразмышлять о том, о сём – а вместо этого засыпаю. – Он засмеялся старческим кашляющим смехом. – Как твои дела? Ещё не проводил ритуал вскрытия печати?

– Нет. Сначала я планировал разобраться с Хемвиком, – пояснил Ферн.

Ритуальную чашу он, конечно же, раздобыл, одолев поселившегося в старой церкви кровоглота. Правда, пришлось пережить ещё несколько «ложных смертей», которые по ощущениям, казалось, были не менее мерзкими, страшными и мучительными, чем оказалась бы настоящая, окончательная.

– Такую плату мир снов требует за возможность исправить ошибку, за второй шанс, который даётся тебе в мире яви, – пояснила Кукла, когда Ферн в очередной раз, задыхаясь и дрожа всем телом, рухнул к её ногам, не находя в себе сил сразу же вернуться к незавершённой схватке. – Отдохни, милый Охотник. Ты обязательно справишься, я верю в тебя.

Ферн, закрыв глаза, погружался в исцеляющее тепло её тихого голоса. Пальцы Куклы нежно перебирали его волосы, гладили по вискам, осторожно касались прикрытых век. И страх уходил, а боль забывалась, слабость и дрожь покидали тело, и невесть откуда взявшиеся силы и решимость уже нетерпеливо звенели в каждой мышце, струились по венам горячей Древней Кровью и победной песней Луны. И Ферн поднимался и, с благодарностью коснувшись губами тёплой кисти его доброго ангела, шагал к одному из надгробий, у подножия которого терпеливо дожидались малютки-Посланники, обитатели Снов, обладающие особой силой переносить его в те места, где он желал оказаться.

В конце концов кровоглот был повержен. Ферн, торопливо вколов себе последний шприц крови и морщась от боли и жжения в заживающих ранах, подошёл к полуразрушенному, засыпанному пылью, обломками и черепками алтарю и осторожно взял в руки древний артефакт исчезнувшей цивилизации птумеру – потемневшую серебряную чашу на длинной ножке, покрытую причудливыми узорами. Чаша оказалась неожиданно тяжёлой – будто была наполнена не пылью и мусором, а густой кровью; ножка ритуального сосуда обожгла руку холодом, как если бы Ферн взял эту чашу не с алтаря в разрушенной церкви, а извлёк из самой глубокой, стылой и сырой заброшенной гробницы птумериан…

«Пусть чаша укажет гробницу богов, пусть кровь послужит охотнику пищей».

Безумный шёпот ворвался в мысли Охотника, как сквозняк в пролом в стене церкви. Ферн едва не выронил чашу, отскочив от алтаря и испуганно заозиравшись. Никого…

Но снова ледяным ознобом по нервам – тихие голоса, будто бормотание сонма призраков. Пространство старой церкви словно бы само заговорило с Охотником, зашептало надрывно и настойчиво, не просто раскрывая некие жуткие тайны, а умоляя принять их, выслушать, разделить это знание с самим измученным Чумой и кошмарами, обескровленным и обезумевшим Ярнамом.

Знание безумца…

Ферн, пошатнувшись, опустился на залитый едкой кровью чудовища пол и закрыл лицо левой рукой. Из правой он так и не выпустил резную ножку чаши.

Так приходит озарение…

***

– Ты уверен, что готов отправиться в Хемвик? – в который раз переспросил Герман. – Тамошние ведьмы очень сильны. Не один Охотник сгинул в этом проклятом поселении, пытаясь отобрать у них наследие Кэрилла.

– Я ни в чём не уверен, учитель. – Ферн развёл руками. – Но, поскольку смерть для меня – всего лишь пробуждение из яви в сон, как говорит Кукла…

– Она так сказала? – вдруг перебил его Герман, нахмурившись. – Что это ещё за чушь?

– Ну, я ведь не раз умирал от когтей и яда кровоглота. – Ферн удивлённо глянул на наставника. – А потом просто оказывался у фонаря, живой и здоровый. И мог вернуться к схватке. Так и победил. А если бы Посланники не уносили меня сюда, в мир сна…

– Мы не в мире сна! – Герман неожиданно рассердился, подался вперёд и даже немного приподнялся над своим креслом. – Мы – в мире яви! Мир снов – это место, где обитают иллюзии! Вспомни свои сны о несуществующей жене и осознай разницу!

– Я понимаю, понимаю, – торопливо проговорил Ферн. – Но это ведь так похоже на сон, согласитесь! Во сне мы тоже умираем «не по-настоящему»…

– Это дар Луны, – сурово пояснил Герман. – Великого, покровительствующего Охотникам. Да, он властен и над снами, но нас это не касается! Мы обитаем в мире яви, а по ту сторону пелены сна нашли своё пристанище безумцы, которым вздумалось нарушить естественный порядок вещей. Например, Миколаш и его проклятая школа Менсиса.

– Кстати, – спохватился Ферн, доставая из кармана записку. – Я как раз о Миколаше хотел вас спросить. Как думаете – не о нём ли тут говорится?

Герман взял записку, развернул и поднёс к самым глазам, щурясь и смешно оттопырив нижнюю губу.

– Возможно, возможно, – пробормотал он, бросив взгляд на Охотника поверх края листка. – Миколаш занимался изучением мира снов, как путешественники изучают другие страны и континенты. Он мечтал научиться проникать туда по собственной воле, полагая, что именно там, за гранью мира яви, скрываются все тайны и все ответы, поиску которых они с Виллемом и Лоуренсом посвятили свои жизни. Но увы, в мире снов обитают только наши собственные искажённые воспоминания о мире яви. Истины там нет. А глупец Миколаш, соблазнившись иллюзией, связался с такими силами, с которыми не мог совладать и даже просто договориться. И к чему это привело? Он создал свой собственный мир снов. И в нём он, безусловно, получил такие желанные ответы, но, как истинный безумец, он больше не способен отличить реальность от грёзы. Он живёт в мире, сотканном из его собственных иллюзий, и полагает этот мир реальным. Бедняга… А ведь когда-то он подавал большие надежды. Был одним из лучших учеников Виллема… – Герман вздохнул.

– А если речь о нём, то почему он – паук? – уточнил Ферн.

– Нет, я не думаю, что паук – это Миколаш, – покачав головой, ответил Герман. – Скорее, Миколаш – это тот хозяин, с которым разлучили кого-то из его учеников. Хотя… Кто знает? Где ты её нашёл?

– В библиотеке часовни Идона.

– Хм-м… Это по-настоящему странно. Миколаш давно разорвал связи с Бюргенвертом, а вот с Церковью и с Лоуренсом они какое-то время общались и даже сотрудничали, насколько мне известно. А Виллем остался в Бюргенверте и продолжал свою работу, которая могла, как я полагаю, идти вразрез с планами обоих его учеников. А что если Виллему удалось каким-то образом отрезать Миколаша от его школы? Запереть в его собственном кошмаре, запретить выходить в мир яви? Вот, кстати, – Герман поднял палец и строго глянул на ученика. – Запомни накрепко, мой мальчик: хоть сны и эфемерны, неясны и сотканы из иллюзий, но они могут влиять на мир яви, и влияние это тем заметнее, чем тоньше грань между сновидениями и реальным в нашем сознании.

– Так, выходит, что мир снов, который Миколаш искренне полагает явью, вполне может изменять, искажать нашу реальность? – Ферн похолодел от пугающей догадки. – Раз уж в сознании его создателя они практически неразделимы…

– Возможно. – Герман скорбно покивал. – Мы не можем оценить могущество тех сил, с которыми Миколаш заключил сделку. Наши знания ещё слишком скудны. Наша воля слаба, разум молод…

– Что? – встрепенулся Ферн – эти слова, произнесённые нараспев, вдруг отозвались в душе чувством смутного узнавания – приятным и тревожным одновременно.

– Это молитва Церкви Исцеления, – пояснил Герман. – «Наша жажда крови направляет нас, успокаивает наши страхи. Ищи Древнюю кровь… но бойся бренности человеческой. Их воля слаба, разум молод». Ты вряд ли мог слышать её. Кровослужения в Главном соборе давно уже прекратились.

– Да, вряд ли… – Ферн потёр лоб, поморщился – виски сдавило, кольнуло короткой болью. Что-то, что-то…

Он не мог слышать этих слов. Но почему-то он их помнил. А может, это было во сне?..

…Он поднимается по бесконечным ступеням Главного собора. Причудливые, а может, уродливые статуи неведомых существ по бокам широкой лестницы застыли в поклонах, держа фонари, льющие под ноги липкий жёлтый свет. Пахнет ладаном. И страхом.

От ряби мозаичных кругов на полу начинает немного кружиться голова. Ферн поднимает взгляд к своду собора и смотрит на галерею, опоясывающую зал на головокружительной высоте. Показалось, или там мелькнула чья-то тень?

Показалось…

У алтаря, на котором покоится уродливый, одним своим видом заставляющий усомниться в реальности происходящего череп зверя, в которого когда-то обратился Первый Викарий, молится какая-то женщина. Её сбивчивый голос едва слышен в давящей тишине мёртвого собора. Ферн медленно подходит ближе, силясь разобрать слова.

А шёпот всё быстрее, в нём – и слёзы, и стоны, и хрип…

Хрип? Рычание?..

Треск ткани, хруст костей… Мучительный стон, переходящий в вой. Падающая на мозаичные плиты тень дёргается – и уродливо искажается, будто человеческий череп Лоуренса прямо здесь и сейчас обращается черепом чудовища.

Узкая собачья голова, увенчанная ветвистыми рогами, оборачивается на звук шагов. И бывшая викарий Амелия, увидев перед собой вооружённого Охотника на чудовищ, издаёт пронзительный визг и бросается на него, стремясь защитить то, что осталось от её жизни, от её памяти, от её Церкви…

Было это или нет?

– Что с тобой, парень? – озабоченно окликнул ученика Герман. Уже не в первый раз окликнул, похоже.

– А? Нет, нет, всё в порядке. – Ферн надавил на виски указательными пальцами, шумно выдохнул. – Просто голова заболела. Сейчас я отправлюсь в Хемвик. Не знаю, как много времени мне понадобится, но без инструмента Кэрилла не вернусь.

– Удачи на охоте, мой мальчик, – сказал Герман и устало откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза.

Ферн поклонился и начал медленно спускаться по дорожке, сбегающей мимо ряда ритуальных алтарей-надгробий к подножию лестницы, ведущей в мастерскую. Было или не было? Он вспомнил ещё одну записку, найденную им на крыше здания в Соборном округе. «Хранитель Бюргенверта сторожит ворота и требует пароль – священное изречение». Он долго ломал голову, где же раздобыть этот пароль. А потом…

Нужные слова будто бы сами появились в голове.

«Бойся Древней Крови».

Почему он так уверен, что это и есть таинственный пароль от запертых много лет назад ворот, ведущих в лес, окружающий заброшенный университет?

Виски снова кольнуло холодом и озарением.

«Наследник кровавого ритуала, проповедник служения. Положи руку на священное покрывало алтаря и отпечатай в своей плоти изречение Мастера Лоуренса».

Ферн опустился на каменную ступеньку, сквозь трещины в которой пробивалась трава.

Было?..

Вихри из мозаичных плит, витражных окон, белой шерсти и крови. Молитвенно сжатые лапы чудовища, золотое сияние, алые брызги. Свист клинка, визг зверя, звон разбившейся склянки с Мглой оцепенения. Боль, укол, жжение, снова боль. Усталость, обречённость… Снова белая шерсть и кровь. И – недоверчивая радость, когда чудовище, издав последний агонизирующий вопль, падает на плиты пола, на которых уже не разглядеть мозаичных узоров – под ногами всё сплошь красное, блестит в свете свечей. По алой глади рябью проходит угасающее эхо жизни.

«Спасибо…» – слышит Ферн в этом эхе. И не верит, что слышит это.

Чудовища не умеют говорить.

Особенно мёртвые чудовища.

«Если бы не страх, смерть никто бы не оплакивал».

9

– Почему ты не переодеваешься? – с тревогой спросила Арианна, укутывая дрожащую Эмили заштопанным плащом. – Простудишься, а в твоём положении…

– Всё в порядке, мне не холодно, – стуча зубами, прошептала девушка. – Не хочу… Не хочу случайно разбудить Кори. Пусть отдохнёт.

– Но ты скажешь ему? – Улыбка мигом пропала с лица бывшей «женщины из тени», когда Эмили от этого вопроса дёрнулась, как от пощёчины. – Что такое, милая? Не хочу лезть не в своё дело, но… У вас что-то не так?

– Нет, нет… – Эмили вцепилась в края плаща, словно пытаясь спрятаться в его складках от неудобных вопросов. – Просто… У него сейчас и без того забот хватает. Вы же знаете, как он за меня переживает. А если он ещё узнает… – Она, не сдержавшись, всхлипнула.

– Понимаю, – мягко сказала Арианна, заботливо обнимая девушку, чтобы согреть побыстрее. – Что ж, это ваше семейное дело. А твоё самое важное дело сейчас, милая, – беречь здоровье. Теперь оно принадлежит не только тебе. Давай, садись поближе к огню. Я принесу тебе чаю. И чего-нибудь поесть.

Согревшись, Эмили сама не заметила, как задремала.

«Что это… Я заснула?»

Эмили, отбросив плащ, резко поднялась со скамьи – и, беззвучно охнув, снова села, чтобы не упасть: голова закружилась, в ушах противно запищало. Да, надо быть осторожнее…

Дождавшись, пока туман перед глазами рассеется, девушка огляделась по сторонам и охнула снова. Похоже, проспала она довольно долго: в часовне не осталось никого, кроме задремавшей на своём стуле Флоренс и, конечно, Агаты, который, услышав шорох, испуганно обернулся и уставился на Эмили незрячими глазами.

– Милая… Это ты?

– Да, это я, не беспокойся. – Эмили снова поднялась, на этот раз осторожно, и подошла к смотрителю часовни. – Долго я спала?

– Да. девочка, – проскрипел Агата. – Уже вечер. Я даже начал волноваться.

– А Кори? – Эмили встревоженно оглянулась на лестницу, ведущую на второй этаж. – Он уже ушёл?

– Да, кажется, я слышал его шаги. Спроси у Флоренс. Тут была какая-то суета, но мне никто ничего не объяснил… – Агата жалобно всхлипнул и сложил костлявые руки перед грудью в молитвенном жесте.

Эмили осторожно приблизилась к скорчившейся на стуле старушке: ей не хотелось будить её, если та действительно забылась недолгим сном. Но Флоренс, почувствовав её приближение, вскинулась и подняла голову. На Эмили глянули покрасневшие, припухшие глаза.

– Что случилось, матушка Флоренс? – испуганно спросила девушка, наклоняясь и беря старушку за руку.

– Ох… Как же так, как же так… – забормотала пожилая леди, закрывая лицо второй рукой. – Как же так получилось… – И она тихо и горько заплакала. Плечи её тряслись, голова склонялась всё ниже и ниже. Эмили опустилась на колени и попыталась заглянуть Флоренс в глаза.

– Что случилось? Расскажите мне…

– Ох, – старушка ненадолго убрала руку от лица. Взгляд её был полон горя и тоскливого непонимания. – Наша викарий… Наша заступница… Ох, дитя… – И старушка снова безутешно зарыдала.

– Викарий? – переспросила Эмили, поднимаясь на ноги. – Амелия?..

При звуке этого имени Флоренс заплакала ещё горше и замотала головой, сжимая виски ладонями, будто пытаясь не впустить в мозг страшное известие.

Эмили ещё немного в нерешительности постояла рядом с пожилой дамой и, покачав головой, вернулась к Агате.

– Флоренс, кажется, пытается сказать, что с викарием Амелией случилось что-то плохое, – сказала она.

Агата скорбно опустил голову.

– Да, я слышал что-то такое от Охотников, которые проходили сквозь часовню. Но они говорили слишком тихо, потому что видели, что ты спишь. И я… – Агата испуганно глянул на Эмили снизу вверх. – Я боюсь, что случилась беда.

– Пойду разузнаю, что там такое. – Эмили решительно направилась к лестнице на второй этаж.

– Куда ты? – испуганно окликнул её смотритель. – А как же…

– Кори ушёл, сейчас вечер, он до утра не появится, – коротко проговорила девушка, не оборачиваясь. – Я быстро.

Через пару минут она спустилась в зал уже в охотничьем плаще, с тростью-хлыстом в правой руке и с пистолетом в левой и, не замедляясь, пробежала через часовню до выхода в Соборный округ, чтобы Агата не успел окликнуть её.

Багровый шар солнца дрожал над шпилями Соборного округа, как наполненный кровью пузырь; казалось, ещё немного, и остроконечные крыши проткнут его, и улицы Ярнама зальют потоки остро пахнущей алой жидкости…

Эмили, держа трость наготове, быстро поднималась по лестницам, ведущим к Главному собору. Всё выше, выше… Величественное здание увенчивало этот район города, как корона. И каждый из здешних обитателей знал, что алтарный зал Главного собора, где проводятся кровослужения, куда сотни ярнамитов ежедневно приходят за своей порцией исцеления и благословения Великих, – это ещё не «голова» Церкви. Все тайны скрывал Хор – верхний ярус собора, куда не было доступа горожанам и даже простым служителям Церкви. И где-то рядом находился таинственный Приют – место, куда церковники забрали многих маленьких временных подопечных Эмили. Ни одного из них она с тех пор больше не видела. Оставалось надеяться, что с ними всё хорошо…

Усталый закат заливал все закоулки чернильными лужами глубокой тени. В них мог скрываться кто угодно… Эмили зажгла висящий на поясе охотничий фонарь, но с него было мало толку: он, казалось, только сгущал темноту там, где она до сих пор оставалась полупрозрачной.

А вот и собор. Вход охраняют мрачные церковные стражи с лицами белыми, как фарфоровые маски (а может, это и есть маски, скрывающие их истинные лица – нечеловеческие лица?..) Эмили проскальзывает мимо них, надеясь, что они пока ещё в своём уме и не решат напасть, приняв её за врага.

Под неживыми и незрячими, но почему-то ощущаемыми всей кожей взглядами статуй с уродливыми миндалевидными головами, застывших по обе стороны широкой лестницы, Эмили медленно поднимается в алтарный зал. И запах – такой знакомый резкий, горький запах заранее готовит её к тому, что откроется её взору через пару мгновений…

Пусто. И только кровь, кровь кругом – на полу, на стенах, на алтаре. И вроде бы клочья…

Эмили осторожно наклоняется, разглядывая на мозаичных кругах каменного пола…

…клочья белой шерсти? Пропитанные кровью, но цвет всё ещё кое-где различим…

А на алтаре…

– Викарий? Госпожа Амелия! Где вы?

…а на алтаре – череп того, кто был Первым Викарием, но стал далеко не первым чудовищем.

А где же нынешняя викарий?

Или… Где чудовище?

Эмили пятится от алтаря, но жуткий череп ни на дюйм не отдаляется. Он словно бы следует за ней, привязанный к девушке её же взглядом, как невидимой нитью. Рука сама тянется вперёд, и чем ближе дрожащие пальцы к серо-жёлтой, покрытой сеткой мелких трещин кости, тем громче где-то внутри собственного черепа Эмили звучат голоса. Сбивчивые молитвы, горестные стенания, торопливый шёпот – всё наперебой, всё спутанно, невнятно, неразборчиво.

А понять нужно, обязательно нужно, Эмили знает: её спасение здесь.

«Наша жажда крови направляет нас, успокаивает наши страхи. Ищи старую кровь… но бойся бренности человеческой. Их воля слаба, разум молод.»

«Дитя, бойся жажды крови. Бойся жажды знаний. Бойся тени, что твой разум отбрасывает на твоё сердце.»

«Грязные твари будут искушать нектаром и заманивать все глубже. Всегда помни о бренности человеческой. Их воля слаба, разум молод.»

«Верь сердцу. Мозг человеческий слеп. Мы стремились… Мы жаждали. Мы боролись. Мы были теми, кто отважился. Но мы теперь чудовища. Не поддавайся нам.»

«Если бы не страх, смерть никто бы не оплакивал.»

«Ищи ответы, но не ради ответов. Ищи бледную кровь, но лишь для того, чтобы отвергнуть её. Ищи отца своего ребёнка, но не здесь. Не в церкви.»

– Что… Что это значит? – бормочет Эмили, почти теряя сознание, оседая на пол перед алтарём, но не отрывая пальцев от ледяной поверхности черепа. – Куда?.. Где мне искать?

– Иди к мастеру Виллему, – произносит череп Лоуренса усталым голосом Викария Амелии. – Он спрячет тебя.

– От кого? – Пальцы скользят, контакт с черепом разрывается, голоса стихают. – Помогите мне, прошу…

– «Когда красная луна висит низко, грань между человеком и чудовищем размывается. И когда снизойдёт Великий, в чреве появится дитя». Снизойдёт Великий… Снизойдёт…

– Не понимаю… – Эмили тихо плачет, цепляясь за скользкий от крови край алтаря.

Голоса снова взвиваются вихрями в голове, их бормотание накатывает как шум прибоя, обволакивает серыми каплями прибрежного тумана… и вот уже Эмили – не в гулком зале собора, а в пропахшей старыми книгами и едкими реактивами комнатке без окон, где в скрипучем кресле-качалке брошенным бесформенным обрывком былого величия застыл учитель, а за его спиной – натянутой тетивой, взведенным курком, подожжённым фитилём – готовый взорваться негодованием и нетерпением ученик. Сдерживает себя – он слишком уважает учителя, чтобы выказать сейчас все эти чувства, но Виллем всё видит – уже давно, чтобы видеть самое важное, ему не нужны глаза.

«Мастер Виллем, я пришел попрощаться с вами.»

Учитель молчит несколько мгновений, потом, не поворачивая головы, отвечает любимому ученику. В голосе – и горькая ирония, и понимание, и затаённый страх за него, такого горячего и наивного; хоть Лоуренс и сам давно уже профессор, окружённый сонмом учеников, но для Виллема все они навсегда остаются студентами…

«О, я знаю, знаю. Ты тоже собираешься предать меня?»

«Нет, но вы никогда ничего не слушаете. Говорю вам, я не забуду нашу поговорку.»

Виллем качает головой. Не забудешь? Запомнить не значит понять. Понять – не значит принять. Бойся её, Лоуренс…

«Мы рождаемся из крови, воспитываемся кровью, погибаем от крови. Нам надо открыть глаза… Бойся древней крови.»

«Я должен идти.»

Шаги удаляются. Виллем неслышно вздыхает. Вот и всё. Древняя Кровь неудержимым потоком выплеснется на улицы Ярнама и затопит их смертью и ужасом. И старый ректор никак не может предотвратить это. Он не сможет спасти своего самого любимого, самого талантливого… и самого безумного ученика. Остаётся только надеяться на то, что сам Виллем и его последователи преуспеют в своих исследованиях раньше.

Шаги стихают.

«Во имя богов, бойся ее, Лоуренс…»

Эмили глубоко и размеренно дышала ртом, чтобы от запаха крови не мутило и не кружилась голова. Видения отступили, шепоты стихли, и она чувствовала, что голова её будто бы стала чуть тяжелее – так приходит озарение, так раскрываются тайные знания, которые могут свести с ума. Что ж, остаётся надеяться, что её рассудок справится с этим бременем…

Дождавшись, пока пройдёт дурнота, она осторожно поднялась на ноги, отвернулась от алтаря и побрела к выходу, стараясь не задерживать взгляд на лужах и брызгах темнеющей крови. Из обрывков видения ей стало ясно: что бы ни случилось здесь, в соборе, совсем недавно, викария Амелию они точно больше не увидят. А это означает…

Эмили медленно обернулась к алтарю. Череп Лоуренса испытующе смотрел на неё пустыми глазницами.

Церкви Исцеления больше нет.

Смерть ли это для Ярнама – или шанс на спасение?..

***

В часовне рассказ Эмили вызвал у всех обитателей шок и слёзы. О видении, в котором ректор Виллем разговаривал со своим учеником Лоуренсом, она рассказывать не стала, но и описания увиденного в алтарном зале хватило, чтобы старушка Флоренс зашлась в рыданиях, монахиня Аделла забилась в самый угол и горько заплакала, а Агата застыл будто в кататоническом ступоре, с расширенными от ужаса незрячими глазами.

Эмили с колотящимся сердцем поднялась в свою комнатку. А что если за время её отсутствия муж вернулся, обнаружил, что она покинула часовню, и теперь устроит ей взбучку? Но Ферна там не оказалось. Агата, когда к нему вернулся дар речи, охая и всхлипывая, сообщил, что никто из Охотников за это время здесь не появлялся, но с наступлением ночи постоянные обитатели часовни вернулись и привели с собой ещё нескольких уцелевших горожан. Эмили тут же закружил водоворот рутинных дел: обогреть, накормить, дать лекарства, найти для всех тюфяки и одеяла… На размышления о случившемся, на переживания и страхи не осталось сил. И, когда все новоприбывшие были устроены на ночлег, Эмили едва доплелась до своей комнаты, буквально рухнула на постель и мгновенно заснула.

***

Деревушка Хемвик в старые времена была весьма оживлённым поселением и славилась, кроме выращиваемых по подворьям на продажу овощей и скотины, ещё и своими знахарками и травницами, которых в городе не без оснований считали ведьмами. Через деревню проходила дорога на Кейнхёрст, кроме того, между границей Ярнама и Хемвиком располагалось городское кладбище. Ферн не раз бывал здесь на похоронах товарищей по мастерской.

Сейчас же поселение превратилось в рассадник безумия и кровожадной алчности. Ведьмы, вооружённые вилами, раскалёнными кочергами и склянками с воспламеняющейся смесью, кружили по улицам, рыскали по заброшенным домам, время от времени разражаясь утробным смехом и дикими воплями. На появление чужаков все они реагировали одинаково – немедленно бросались в драку, не вступая в разговоры.

Ферн с трудом пробился через обезумевшую деревушку к самому высокому строению, стоящему на краю обрыва. Это место навевало какие-то смутные воспоминания, будто бы из прошлой жизни или из забытых снов. Над серыми скалами возвышались башенки с остроконечными крышами, наводящими на мысли о ядовитых грибах. По обе стороны вымощенной булыжником дорожки стояли столбы с подвешенными и распятыми на них высохшими трупами. В небе кружили вороны, и их хриплое карканье рождало удивительно гармоничное созвучие с истошными воплями местных ведьм, сплетаясь в симфонию упадка и безумия.

Просторное помещение на первом этаже дома было завалено обломками деревянных кроватей. Некоторые сохранились чуть лучше, и Ферн, задержав дыхание, чтобы не вдыхать отвратительную пыль, которая, казалось, состояла из рассыпавшихся в прах мертвых тел, с ужасом разглядывал привязанные к дощатым щитам мумифицированные трупы с вырезанными глазными яблоками. Чем эти мерзкие старухи тут занимались?..

Спустившись по скрипучей деревянной лестнице на подвальный этаж, Ферн мигом понял: он пришёл куда надо. На него тут же набросилась отвратительная карга, сгорбленная и уже мало напоминающая человека, вся покрытая наростами, в которых Охотник с ужасом узнал множество глаз… тех самых, вырванных у жертв?.. Ведьма выпустила несколько светящихся шаров, которые закружились вокруг Ферна, обездвижив его, а тем временем к Охотнику из углов, угрожающе подняв серпы, с пронзительным визгом кинулись тощие чёрные фигуры с горящими глазами и змеевидными выростами на головах вместо волос.

Вырвавшись из колдовских пут, Ферн взлетел на полуразрушенный мостик непонятного назначения, пристроенный к стене зала, и огляделся. Мерзкая ведьма то показывалась, то снова исчезала, а её слуги-нежить бродили по усыпанному мусором и костями полу, выискивая непрошеного гостя. Что ж, Охотник должен охотиться… Всё, что было известно Ферну о ведьмах Хемвика, делало их в его глазах отвратительнее и опаснее большинства чудовищ Ярнама.

Схватка была недолгой. Нежить двигалась медлительно и неповоротливо, зато сама ведьма, с виду неуклюжая и беспомощная, оказалась опасной противницей. Она пропадала из виду и появлялась снова в самых неожиданных местах, швырялась в Охотника сферами космического сияния, сковывающими по рукам и ногам и обжигающими холодом. Однако всё было кончено довольно быстро. Уродливая карга, издав душераздирающий визг, исчезла в последний раз и больше не появилась, оставив после себя зловоние палёной плоти. Её мрачные слуги – смотрители могильника – лишившись колдовской поддержки, попадали на пол где стояли, умерев уже окончательно.

Ферн тщательно вытер меч, убрал его в ножны и направился к невысокой арке в конце зала, под скульптурной группой, изображающей ведьму с прислужницами, вершащую ритуал над кем-то, распростёртым на алтаре. Короткая лестница привела к дверце в небольшое помещение, вдоль стен которого стояли шкафы и столы с разными ингредиентами для ритуалов. Пол был завален мусором, вырванными из книг листами, обломками и черепками. А в центре комнаты…

Ферн сняв шляпу, склонил голову и замер перед телом замученного ведьмами Охотника, привязанного к грубому стулу. Костюм несчастного был изорван, порезан и залит кровью, и нетрудно было догадаться, что ведьмы творили с ним…

У ног мертвеца лежал странный предмет, похожий на приспособление для выжигания клейма. Ферн поднял его, удивившись необычной тяжести, нашёл на одном из столов потёртый футляр с застёжками, бережно запаковал тайный инструмент Кэрилла и покинул обитель ведьмы, поклонившись мёртвому Охотнику и шёпотом пообещав вернуться в ближайшее время, чтобы подобающим образом похоронить его тело.

***

– Отлично, мой мальчик, – улыбнулся Герман, – я и не сомневался в тебе. Теперь ты сможешь пользоваться тайными знаниями, которые Кэрилл сумел получить у Великих и передать нам. Его способность понимать их речь была воистину удивительна. Много десятилетий люди думали, что язык Великих для нас непостижим. А Кэриллу это удалось…