Текст книги "Второй шанс (СИ)"

Автор книги: MaryJuta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Глава 2. Обживание на новом месте и в новом теле

Вскоре, всех пациентов позвали на ужин. Старик, вместе с остальными больными, направился в комнату столовой отделения, где он лежал. Больница новая, и в ней уже было предусмотрено такое помещение. На ужин давали молочную рисовую кашу, белый хлеб, щедро намазанный маслом, и сладкий чай. Все было очень вкусно, тем более, что он не ел практически целый день.

Вернувшись в палату, после прогулки в больничном саду, Старик застал бурное обсуждение политических событий. Спор велся о роли Хрущева в истории страны. Мужик с перебинтованной головой его яростно поносил. Второй пациент защищал, а Смершевец молчал, но внимательно слушал обоих.

Старик хотел было тоже вставить свои две копейки, но вовремя остановился.

«Чем меньше я буду сейчас говорить тем лучше».

В разгар беседы, перебинтованный вдруг сказал:

– А давай узнаем, что думает по этому поводу молодежь! Малой, ты вот что думаешь?

– О чем? – спросил Старик-Саша вроде как удивленно.

– О Хруще!

– Думаю, что Коммунистическая Партия и Советское правительство даст объективную и справедливую оценку деятельности гражданина Хрущева на посту Первого Секретаря КПСС, – спокойно произнес, битый в этих вопросах, Старик-Саша. Ему, жившему в эпоху позднего СССР, когда в коммунизм уже не верили не только простые жители, но и вся партийная и советская верхушка, но которая при этом говорила заученные догматические фразы, хорошо были известны правила этой игры. Верь во что хочешь, но вслух, особенно на людях, говори, что нужно.

Однажды, еще учась в Институте, на уроке по политинформации, в группе с их куратором, даме преподавательнице средних лет, он с дуру ляпнул, что газеты не всегда отражают реальные события. А шел тогда тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. До перестройки и гласности оставался еще целый год. В классе повисла мертвая звенящая тишина. Лицо кураторши побелело. Дрожащим голосом она сказала:

– А я вот верю всему, что пишут наши советские газеты. Какие у Вас основания так говорить и сомневаться?

– Так я про Афганистан. То писали каждый день, а потом хоп и полгода тишина. А оказалось, что Амин захватил власть, убил президента Тараки, и хотел продать Афганистан американцам. А как только Амина свергли, снова стали писать. А почему про Амина не писали? – честно ответил, молодой еще тогда, Старик.

– Партии и Правительству лучше знать, что и когда писать! И не нам рассуждать и обсуждать это! – твердо ответила кураторша.

Только через несколько лет, когда по стране уже катилась Перестройка, и Старика, за отличную учебу и работу в Комитете комсомола Института, представили к Ленинской стипендии, он узнал, по какому опаснейшему краю он тогда прошел без страховки.

Его вызвал парторг Института и положил перед ним на стол его личное дело. Старик с недоумением посмотрел на него. Парторг пояснил:

– Удивительное дело. То, за что раньше тебя должны были выгнать с волчьим билетом из Института, без права получения любого высшего образования, сейчас сыграло тебе на пользу! Для получения Ленинской стипендии.

– Что Вы имеете ввиду? – спросил его удивленный Старик.

– Сейчас поймешь, – усмехнулся тот, и, вынув лист исписанной от руки бумаги, протянул его ему: – Читай!

Старик взял бумагу и начал читать. Он узнал красивый округлый почерк кураторши их группы и вспомнил давно забытое собрание. Это была его характеристика по итогам обучения на третьем курсе Медицинского института. В ней досконально излагалось, что студент такой-то, несмотря на отличную учебу и активное участие в работе студенческого научного общества, победах на научных олимпиадах, позволил себе публично, на занятиях по политинформации, антисоветские высказывания, поставив под сомнение правдивость информации, которую публикует советская пресса. О чем она, кураторша, верная делу партии и советского государства, считает своим святым долгом сообщить руководству института.

До конца своей жизни Старик помнил тот холодный пот, который пробил его, когда он читал этот классический донос. На него, посмеиваясь, смотрел парторг. Все знали, что в Медицинском институте очень строго следили за моральным и политическим обликом своих студентов. Если, к примеру, студент попадал в вытрезвитель, или в отделение милиции, совершив какое-то правонарушение, то когда в ректорат приходила из этих учреждений бумага на провинившихся, от Администрации института всегда следовал ответ, что такие студенты в Институте не числятся. Их просто напросто отчисляли задним числом так, что на момент совершения проступка, они уже не были студентами.

Да и сам Старик попался однажды на сущем пустяке. Он, задумавшись, подошел к перекрестку в центре города. Для того, чтобы перейти к остановке троллейбуса, по правилам, нужно было пересечь последовательно три стороны этого перекрестка. Но он решил пройти напрямую, там где переход был запрещен. Вот тут-то его и поймал постовой.

– Здравствуйте! Почему нарушаем? – спросил он строго студента.

– Так тут короче, – честно признался нарушитель.

– Что? Короче? Где работаете, учитесь? – спросил старший сержант, вытаскивая блокнот.

– В Медицинском институте, – вздохнув ответил Старик, уже предчувствуя приближение больших неприятностей, вытаскивая и передавая свой студенческий билет.

– Где, где? – с недоверием переспросил милиционер оглядывая нарушителя сверху вниз. Все знали, что медицинский институт считается элитным заведением не только в их городе. Он входил в пятерку лучших мединститутов всего СССР. И там учились дети весьма состоятельных родителей со всего Союза, а большинство студентов всегда были одеты в самые модные вещи. Большинство, но не он. На нем была затертая мастерка, в которой он и запечатлен на фотографии в билете, поношенные брюки с отвисшими коленками и дешевые разваливающиеся кроссовки.

– В медицинском институте, – повторил еще печальнее студент.

– Значит так, – произнес милиционер строго, протягивая руку и возвращая студенческий билет, – на первые раз я тебя прощу. Если я выпишу тебе штраф, тебя выгонят из института. Но фамилию запишу. Попадешься второй раз, тогда не жалуйся. И еще. Скажи своим родителям, чтобы они тебе нормальную одежду купили, что-ли. Иди, студент, – и он покачал головой, пожалев голодранца. Счастливый правонарушитель, поблагодарив стража порядка, быстро убежал.

На следующий день его вызвали в деканат. Там его встретил продекан факультета. Он строго посмотрел на Старика и сказал:

– Я ехал вчера на троллейбусе и видел тебя с милиционером. Даже знать не хочу, какого рода разговор между вами состоялся, но запомни, если из милиции придет бумага, будешь отчислен. Иди.

Целый месяц Старик пребывал в беспокойстве, но старший сержант сдержал свое слово: штраф не выписал, и его отчисление не состоялось. И на этот раз судьба ему улыбнулась.

– Испугался? – спросил парторг, когда Старик прочитал донос-характеристику. – А ведь ты не знаешь всей правды. У нас было закрытое заседание парткома по этому поводу. Решали, что с таким матерым антисоветчиком как ты, делать.

– И что решили? – с пересохшим ртом спросил Старик.

– Решили, что ты блаженный. Дурачок. Весь в науке, и сам не понимаешь, что несешь. Только это тебя и спасло.

– А зачем она на меня написала этот донос? – спросил пришедший в себя студент.

– Ты что, в самом деле не понимаешь? – удивился парторг. – А что ей оставалось делать?

– Ничего, просто не писать об этом!

– Ты что действительно дурачок или так умело прикидываешься? – рассердился парторг.

– Я честно не понимаю, – растерянно пробубнил Старик.

– Да я вижу, что не понимаешь, – вздохнул преподаватель. – Ты знаешь, что среди студентов, есть информаторы Комитета Государственной Безопасности? И кто они, никто в институте не знает.

Тогда Старик ему не очень поверил, но через двадцать лет он встретил своего однокурсника, который поведал ему о том, что он уже на пенсии. Старик спросил его, как ему это удалось. С циничной усмешкой он ответил, что по выслуге лет.

– И где же это такая выслуга? – поинтересовался Старик.

– В Службе Информации и Безопасности, – гордо ответил тот. – Эта местная служба была приёмником Комитета Государственной Безопасности бывшего СССР.

– Ты врачом там работал?

– Каким врачом?! Кадровым сотрудником, – и показал ему пенсионное удостоверение полковника этой службы. Сопоставив сроки службы и выход на пенсию своего однокурсника, Старик понял, что тот уже с первого курса служил в конторе глубокого бурения, как называли КГБ тогда.

– Ты поставь себя на ее место, – продолжил парторг. – Встает студент и начинает говорить такие вещи. Что она сразу думает? А вдруг это провокация? А вдруг в группе сидит информатор конторы и смотрит, как она отреагирует. И если она промолчит и покроет эту антисоветчину, напишут уже донос на нее! Вот она и настрочила первой.

– Вы серьезно решили, что я дурачок? – недоверчиво спросил Старик.

– Нет, конечно. Это была официальная версия. Но все решили, что это ты один из сотрудников госбезопасности, или специально, по просьбе другого агента, устроил ей проверку.

– Но я не был ни информатором, ни провокатором, – заметил Старик.

– Вот и хорошо! То, что тогда считалось грехом, сейчас, во времена перестройки и гласности, считается борьбой с тоталитаризмом! – торжественно отрапортовал парторг. – Так что все хорошо!

Старик немало подивился такому заключению, потому что себя он никогда не относил к борцам с Советской властью, а к политике и политикам относился с омерзением.

И сейчас, лежа на больничной кровати в советской больнице, в теле подростка, он решил быть максимально осторожным. Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой и тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, это две большие разницы. Огромные. Времена были конечно не сталинские, но и не либеральные.

«Нужно составить план, что и как делать, – рассуждал он, заложив руки за голову: – В СССР нет частной собственности – все принадлежит государству. При Сталине были артели, но Хрущев все ликвидировал. Отмороженный на всю голову троцкист. Как же мне заработать много денег? Причем честным путем. Вообще, богатые легальные люди в СССР были? Кроме фарцовщиков, цеховиков и прочего криминала? Думаю, что были. Это, главным образом, люди творческих профессий: писатели, художники, артисты. Ну это мне не подходит. Художественных талантов у меня с роду не было. Мое призвание наука. Как мне заработать тут наукой? Нужно думать…»

На этой мысли он заснул.

Утром, к нему пришел лечащий врач и заполнил его историю болезни. Через час, палату посетила группа врачей, устроивших возле койки Старика врачебный консилиум. Они снова обследовали его, задавали разные вопросы, проверяли рефлексы, светили в глаза фонариком, водили перед его носом молоточком, рассматривали рентгеновский снимок его головы.

Единогласно было вынесено решение, что физически пациент здоров, но на лицо посттравматическая частичная амнезия. Никакого специального лечения для нее не требуется. Организм молодой, и если судьбе будет угодно, то память восстановится. А вот как и когда, на этот вопрос современная медицина пока не может дать ответ.

Было рекомендовано, учитывая имевшееся в анамнезе сотрясение мозга, подержать пациента неделю в больнице, назначить ему различные физиотерапевтические процедуры и витамины. После чего, ученое медицинское собрание покинуло палату.

– Смотри, как интересно, – ехидно сказал мужик с перевязанной головой. – Память ему отшибло, но генеральную политическую линию ведет правильную!

– Ты чего к нему пристал? – вмешался второй. – Просто он настоящий советский человек! Правильные мысли у него с молоком матери усвоены!

Смершевец ничего не говорил, а только пристально рассматривал Старика, пытаясь обнаружить в нем скрытые признаки тайного агента: британской, японской, немецкой или американской разведки. Израильской он не искал, так как ни по лицу, ни по фамилии на еврея тот был не похож. Ничего не обнаружив, он разочарованно вздохнул и отвернулся к стене.

Неделя пролетела незаметно. Старик-Саша ходил на физиопроцедуры, пил противные, пахнущие химией, витамины и читал газеты в больничной библиотеке, пытаясь войти в курс, происходящих в стране и мире, событий.

Его несколько раз навещали родители. Каждые день приходил старший брат Алексей и Нина. Приходили они только вместе, что сильно удивляло Старика-Сашу. Почему удивляло? Девушка сама заявила, при личной беседе, что не хочет иметь с его "братом" каких-либо дел, но все ее поведение доказывало обратное. Хочет иметь и даже очень. Лишь потом он понял, что его брат был природным манипулятором и, возможно, сам того не зная, применил к Нине прием соблазнения девушек, известный среди пикаперов, которые появились много позже, под названием «Кокон».

В свое время, Старик занимался розничной продажей медицинских диагностических процедур пациентам в своей частной клинике. Дело это было тогда новое. Частная медицина, как и частный бизнес в целом, совершала тогда свои первые шаги. Никто ничего не знал, что и как делать правильно.

Но занятия научными исследованиями, привычка наблюдать, анализировать и делать выводы ему очень пригодились. Он сразу понял, что главным способом увеличения дохода клиники, является не столько планомерное привлечение все новых и новых клиентов, сколько увеличение средней величины суммы чека, и превращение разового посетителя в постоянного клиента.

Для этого он, первым в своем регионе, разработал направление на услуги, где был указан адрес клиники, фамилия направившего в нее врача, и далее шел список предлагаемых клиникой услуг. Врачу нужно было только вписать свою фамилию, галочкой отметить нужные ему исследования и отдать заполненное направление в руки больного.

Но это было только первым шагом. Когда клиент входил в кабинет, Старик внимательно выслушивал его, смотрел направление и предлагал пройти дополнительные исследования. Прекрасно разбираясь в патофизиологии, этиологии и патогенетических механизмах тех заболеваний, по которым специализировалась его клиника, он рассказывал об этом пациенту.

При этом, очень часто оказывалось, что заболевание клиента, было осложнением другого, не вылечив которое, пациент ходил бы по врачам вечно. «Умный» врач, пославший пациента, как узко профильный специалист, даже и не думал раскрывать пациенту правду. Например, очень часто, поражение щитовидной железы являлось следствием осложнения либо ревматизма, либо вирусного гепатита. И лечиться нужно было не у эндокринолога, а у ревматолога или гепатолога. Не всем врачам это нравилось, так как хронические пациенты, которых они успешно «доили» много лет, вдруг выздоравливали и переставали к ним ходить.

Но одновременно тогда же, Старик понял, что нужно работать над методами убеждения и разъяснения пациентам их же пользы. В поисках ответов на эти вопросы он наткнулся на такое направление психологии, как нейролингвистическое программирование, или сокращенно НЛП. Авторы обещали чудеса чудесные, обретение способности внушать людям все, что захочет овладевший этим инструментом адепт новой психологической науки. Сутью метода являлось изучение опыта успешных людей, разбор его на составные части, и проецирование моделей такого же поведения для всех желающих.

То, что это, в основном, большое разводилово, он понял сразу. Копирование успешного чужого опыта не учитывало индивидуальных особенностей конкретного человека. Это было все равно, что научить слона танцевать, словно стройная газель. Да, если человек был манипулятором от рождения, НЛП помогало ему открыть и отшлифовать свои способности.

Но если он был рожден лохом и неудачником, все его попытки изобразить из себя крутого альфа-самца были смешны. Да, были случаи, когда это кому-то удавалось. Но длилась эта комедия ровно до тех пор, пока самозваный альфа-самец встречался с настоящим альфой. Под волчьей шкурой сразу обнаруживался шакалий хвост.

И Старик, как врач и ученый, прекрасно понимал причины этого. Наш характер, наше поведение – это всего лишь следствие биологических, гормональных и нейрофизиологических процессов, протекающих в нашем организме. А они запрограммированы генетически, и коррекции практически не поддаются.

Не исключено, что Старик был врожденным манипулятором, но обучившись техникам НЛП, вместе с остальными бизнес-приемами, он поднял выручку своей клиники на небывалую высоту. Его триумфом стал визит в клинику менеджера, который занимался сетевым маркетингом. Тот пытался завербовать в эту систему и Старика. Причем использовал для этого такие примитивные техники НЛП, как повторение за ним последних слов, отзеркаливание позы, подстройку под дыхание собеседника.

Старик сразу его просчитал и решил показать ему настоящий мастер-класс. Закончилось все тем, что Старик в эту группу так и не вступил, но менеджер сдал в его лаборатории анализы на двести долларов, на радость бизнесмену и ушел под большим впечатлением.

Так вот к чему это все. Составной частью НЛП, было течение пикаперов, где мамкиных задротов учили быть альфа-самцами. И среди множества техник имелась методика эмоционального воздействия под названием «Кокон». Когда девушка обволакивалась чарами обольщения со стороны ухажера, путем плотного общения, и часто сдавалась под давлением его умелых манипуляций и нехитрых ухаживаний. Вот этот метод, по мнению Старика, и использовал Алексей, пользуясь отсутствием своего младшего брата.

"Ну что же, "братишка", мы еще посмотрим, кто кого!"

Глава 3. Тайны нового тела

Неделя пролетела быстро, и, наконец, Старика-Сашу выписали из больницы. За ним приехали родители и забрали его домой. Старшего брата и Нины с ними не было.

Машина подъехала к стандартной пятиэтажной «брежневке» в жилом районе научного подмосковного городка Пущино. Это был крупно котельцовый дом, а не бетонная панель, что было привычнее для городков подобного типа. Выйдя из автомобиля, он осмотрел место, где ему теперь, очевидно, предстояло жить. Несколько пятиэтажек, расположенных достаточно близко друг к другу, образовывали небольшой, но весьма уютный дворик с зарослями сирени и небольшими цветниками, в которых преобладали весьма приметные анютины глазки. В тени могучего тополя приютилась детская площадка с деревянными качелями и песочницей. Медленно переводя взгляд, он замер от восторга, когда в фокус его внимания попала спортивная площадка: с турниками, брусьями и неким подобием уличного варианта шведской стенки.

– Саша, – окликнула мама озабоченным тоном, – идем домой.

Парень кивнул и направился следом за родителями.

Они вошли в подъезд, и, поднявшись всего на несколько ступенек, остановились у квартиры с номером «тридцать семь». Отец, повозившись с ключом, открыл английский замок, и все вошли в, довольно узкую, прихожую. Немного пройдясь по квартире, новый жилец с лёгкостью распознал типовую трёхкомнатку, так называемую «рубашку»: с большой проходной комнатой и двумя отдельными, со значительно меньшей квадратурой. Одна, как водится, была родительской спальней, а вторая принадлежала детям. Догадаться было не сложно, ведь в их с «братом» комнате, вдоль стен, оклеенных какими-то синюшными обоями, стояли две односпальные кровати.

– А где Леха? – спросил Старик-Саша, обернувшись и взглянув в обеспокоенные глаза, замершей на пороге и внимательно наблюдающей за ним, матери.

– А они с Ниной уехали в Москву, в МГУ. Там сегодня день открытых дверей на биологическом факультете, заодно и документы подаст для поступления, – отозвалась, наконец отмирая, женщина и, махнув рукой, заспешила на кухню: – Скоро будем обедать.

«Значит он ее все-таки окучил, – усмехнулся про себя Старик-Саша. – Ловкий парень. Интересно, на сколько далеко у них всё зашло и как давно они дурят паренька, в теле которого мне по-видимому предстоит теперь существовать или… все-таки жить? А теперь, нужно осмотреться! Должен же я понять, кто я теперь: Чем питаюсь? Что читаю? Как учусь? И где сплю…»

С последней мыслью, он опустил свой, теперь уже юный зад, на небольшую тахту с пестрым хлопковым покрывалом расшитым лоскутами различных геометрических форм, безошибочно распознав в ней свою постель. Почему безошибочно? Именно над ней висел портрет Нины, и она была тщательно заправлена. Немного попрыгав на месте, проверяя матрац на твердость, нашел ее слишком мягкой. Уже много лет, в своей прошлой жизни, он спал на специальном ортопедическом матраце с наполнителем из кокосовой койры. Ну какие кокосы в шестидесятых годах прошлого века. Тут ещё бананов днем с огнем не сыщешь, не говоря уже о прочей экзотике. А уж про наполнение матрацов и речи нет. У него самого в детстве вообще кровать была металлическая, которые койками называли. С пружинными сетками вставленными в пазы двух железных боковин. Такие в конце девяностых только в казармах можно было найти, ну и в местах не столь отдалённых… наверное. А раньше они были повсеместно: в пионерских лагерях, больницах, а где-то и в домах отдыха. А что? Дешево и сердито, хоть и для позвоночника полная хана.

«Что же, видимо придется смириться с тем, что имеем», – Старик-Саша сорвался с места и принялся изучать свои новые владения. Пусть и не единоличные.

Первое, что он сделал, это нашел фотоальбом и стал с интересом рассматривать прикрепленные там фотографии. В основном, его интересовали общие фото с одноклассниками. Должен же он, хоть немного, понимать, с кем ему предстоит общаться… теперь.

На мгновение, он вновь замер, задумчиво хмуря брови и глядя в сторону слегка приоткрытого окна. Потоки ветра слегка покачивали в своих объятиях капроновую тюль, на столько модную деталь интерьера семидесятых. Вместо привычных для Старика жалюзи и тяжелых богатых гардин из фактурной ткани, по бокам окна болтались две хлопковые тряпки в «жуткий» мелкий цветочек, которые шторами и язык-то не повернется назвать.

«Боже мой, неужели это все происходит со мной? Я снова молод. У меня тело какого-то юнца. Рядом абсолютно чужие люди, которые считаются моими родителями. Стрёмный брат, который, судя по всему, меня ненавидит. Девушка непонятная, которая вертит хвостом перед обоими одновременно. И вот к этой реальности я должен привыкнуть? Я? Уважаемый там, в моем настоящем, человек…»

Запуская пальцы в волосы и, до боли сжимая прикрытые веки, попытался… проснуться? Но как бы он не старался абстрагироваться от этого бреда, но, с вновь распахнутыми глазами, сон не развеялся. Это действительно не болезненная агония, а суровая действительность. На дворе тысяча девятьсот шестьдесят седьмой. Он в чужой квартире и даже в сознании, правда… не в своем.

Попытавшись сбросить тень былой ностальгии, он вернулся к рассматриванию фотографий.

Найдя виньетку, сделанную, судя по дате внизу, в прошлом году, когда новый он, был учеником восьмого класса, он быстро отыскал себя.

Присмотревшись и убедившись, что на фоне других ребят его новая внешность очень даже ничего, а в сравнении с ним прошлым, так и вообще можно смело считать себя симпатягой, облегченно выдохнул: – Ну хоть тут повезло. Не какой задрот затюканный жизнью. Впрочем, все самое любопытное, по ходу, еще впереди. Тем более, если вспомнить недавнее велосипедное происшествие. Братец так легко не отступится.

Отбросив негативные размышления, он принялся тщательно изучать содержание старенького альбома, найденного там же, – на нижней полке прикроватной тумбочки. На первых страничках – детские черно-белые фото, где маленький Саша в не совсем презентабельном виде. Ага. Вы поняли верно, нижнее белье на нем отсутствует напрочь. И вот к чему это? Семья, видимо, на море. Ну стоит пацан по колено в водичке, ножки полощет и его «бац-бац» и в кадр за это. Понятно, что папа, пребывая в восторге от второго наследного «принца» семейства Ивановых, спешил запечатлеть каждый его шаг и… внешнюю красоту, но зачем так откровенно-то. Ведь не модель для «Плейбоя», а обычный пацан.

«Господи, хоть бы не забыть, что я в далеком прошлом, где не то что журналов с обнаженными красавицами, здесь секса не было. Не ляпнуть нигде про эти глянцевые страницы, столь полюбившегося мужикам журнала. И пусть в Чикаго им наслаждались уже в середине двадцатого столетия, у нас в стране он появился только к концу века. В девяносто пятом вроде. Ох, и шуму же тогда было. Помню и мне от жены, как-то по затылку прилетело, когда залип на аппетитных формах грудастой такой королеве глянца, – Старик провел ладонью по густой темной копне волос, припоминая былые деньки. Где он, кстати, был блондином с голубыми глазами. Ну, ладно-ладно, почти голубыми. А если совсем честно, то серыми. Не Ален Делон, но жена же его как-то приметила и выделила из общей массы поклонников. Ну и чего скромничать, не только жена… Да, веселое было время, хоть местами и смутное, когда страну лихо штормило. А с другой стороны, как без этого. Во все времена есть обиженные и оскорбленные, крутые и власть имущие, а мы… мы простые люди и должны как-то во всем этом хаосе жить… Или все-таки выживать? Я относился к тем, кто жил и радовался тому, что на свое безбедное проживание, заработал собственными мозгами и кропотливым трудом. Изо дня в день придумывая новые направления своей деятельности, анализируя доступные технологии и вырабатывая тактику предоставления услуг населению. Мда-а… я был гуру своего бизнеса».

Параллельно с размышлениями, он пристально всматривался в страницы фотоальбома. Его интересовали детали: номер школы, имена одноклассников, учителей. Среди множества лиц, он нашел себя и Нину. Серьезные лица взирали на него не вызывая никаких эмоций. Абсолютно никаких. До тех пор, пока взгляд не замер на милой блондинке в коричневом школьном платье с белым фартуком и развевающимся на ветру красным галстуком. Его взор заметался по чертам лица этой загадочной незнакомки.

– Бессонова Екатерина, – прочитал он, а по телу прокатилась волна трепетной дрожи, такой забытой и от того кажущейся неправдоподобной. Она ему понравилась. Очень понравилась. В отличии от той же Нины, с ее вздёрнутым носом, надменным взглядом и реденькими темными волосами, собранными в несуразный пучок на макушке. Просмотрев лица одноклассников он постарался запомнить их имена и фамилии, но глаза вновь и вновь суетливо выискивали очаровательную скромницу со струящимися по плечам светлыми локонами. Грудь сдавило от какого-то, пока не объяснимого, волнения. Сознание вернуло в прошлое. Его личное прошлое. Откинуло в годы юности, затем зрелости, но понять, что именно его так тронуло в этой девочке, он так и не смог.

Тряхнув головой, он попытался сосредоточиться на своём новом образе и на том, что происходит с ним здесь и сейчас. Потянувшись к тетрадям с записями, он нашёл то, что могло приоткрыть завесу тайны в плане умственных способностей паренька:

Дневник

ученика 9 – А класса

Средней школы Nr. 4

г. Пущино

Иванова Александра

на 1967/68 учебный год.

Он открыл его и принялся внимательно изучать. Прежний обладатель его тела оказался твердым ударником, то есть учился на четверки и пятерки. Это не могло не радовать. Облегченно выдохнув, он нетерпеливо «забегал» взглядом по небрежным затёртым страницам. Четверок было больше. Пятерки красовались только напротив уроков истории, географии, труда и литературы. Старик улыбнулся, вспоминая свой неудачный опыт поступления в Медицинскую Академию и казус с сочинением. По всем остальным предметам стояли четверки.

«Мда-а, – подумал он, – с такими оценками далеко не уедешь. Какая тут наука. Так ни в какой Медицинский институт не поступишь. Нужно срочно подтягивать физику, химию и биологию!»

Поток размышлений прервал пронзительный фальцет мамы, который почему-то невероятно раздражал. Вспомнился голос родной мамы. Такой нежный, ласкающий слух, словно распевный.

– Саша! Обедать!

Юноша отложил дневник и, поднявшись с кровати, направился на кухню. Уже с порога комнаты до его слуха начал доноситься приятный мужской тембр.

«…Его не надо просить ни о чем,

С ним не страшна беда,

Друг мой – третье мое плечо,

Будет со мной всегда.

Ну а случится, что он влюблен, а я на его пути,

Уйду с дороги, таков закон – третий должен уйти…»

Да-а, у него тоже когда-то был друг. И девушка. Хорошая такая. Пышечка с румяными щеками. Таисия… Тася. Нежная такая. Покладистая. И шибко улыбчивая. Всё улыбалась и улыбалась, ямочками на щеках играя, да парней обаянием своим сражая. Вот их, двух друзей, и покорила. Но выбрала она тогда его. Красивого стройного, да вот только, как оказалось позже, слишком доверчивого. И друг играл умеючи, ни разу не спалился, пока в один из обычных июньских дней, по окончании школы, укатили они на поезде, в неизвестном направлении. Вдвоем. Вот и вся дружба. С тех пор, с кем бы он не общался, с кем бы не сближался, но дальше обычных приятельских отношений дело не заходило. Его лучшим другом и, одновременно, сердечной подругой, была супруга. И удобно и нервы в порядке.

– Мам, а кто это поет? – спросил осторожно, с трудом выговаривая обращение.

Суетящаяся возле плиты женщина, обернулась, устремляя на сына полный недоумения взгляд: – И этого не помнишь?

Опустив влажные руки и задумчиво вытирая их о цветастый передник, она тихо произнесла: – Это Эдуард Хиль, «Песня о друге». Ты как-то говорил, что тебе очень нравится и эта песня, и голос. Удивительно, как можно все забыть? Сынок, а голова не беспокоит?

– Да нет. Вроде все нормально.

Для достоверности, Саша даже слегка тряхнул длинной, свисающей на правый глаз, взъерошенной челкой.

Осмотревшись по сторонам, Саша заметил гудящий и, шипящий своими радио волнами, приёмник «Маяк». У его родителей был точно такой же. И как, вот так же сидя на кухне, мама и отец, с замиранием сердца, ждали, когда оттуда польются звуки их любимой песни того времени:

«…Мой адрес не дом и не улица,

Мой адрес Советский Союз…»

В исполнении группы «Самоцветы».

– Садись за стол. Супчик еще горячий. Руки помыл?

– Да, конечно помыл. Я могу забыть всё что угодно, но только не о мытье рук, – ляпнул Лжесаша и тут же послышался кашель отца, который уже приступил к обеду и едва не поперхнулся от услышанного заявления. Причем произнесенного весьма и весьма убедительным тоном.

– Сы… сынок… скажи, а зубы ты тоже чистить… лю… любишь? – по его лицу блуждала ехидная усмешка.

– Ну конечно. Лечить зубы потом очень дорог… – и тут он запнулся, понимая что его занесло не в тот год и даже не в тот век. Медицина, в том числе и стоматология, были тогда бесплатными.

«Да, было же время. Он, в далеком семьдесят седьмом, ногу сломал. Прооперировал лучший хирург столицы и ещё по волосам потрепал, когда выписывали, мол, поправляйся, пацан. А сейчас за операцию в клинике Германии состояние все отдашь и без штанов останешься. Вон знакомый спортсмен, сыну колено там чинил, годовой заработок на тренерской работе отдал».