Текст книги "Измена. Предательство (не) прощается"

Автор книги: Марина Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Всё, – шепчу я. – Не надо.

Почти механически он собирает свои вещи, останавливается на пороге, кидает последний, полный сожаления взгляд, и выходит. Я стою, одна посреди комнаты, совершенно опустошённая.

4

Настя

Машина тихо гудит, пока мы едем по длинной, не слишком загруженной улице. Сзади за мной в детском кресле сидит Машенька, крепко держа свою маленькую, детскую сумочку с единорогом. Она внимательно смотрит в окно, на сменяющиеся мимо деревья и дома, но, кажется, в голове у моего ребенка что-то назревает.

– Мам, а когда папа придет? – неожиданно раздается её голосок, пронзающий тишину в салоне авто.

От этого вопроса колет под левым ребром. Я стараюсь не показывать ей своих истинных чувств, сосредоточенно глядя на дорогу. Пять лет... Конечно, она уже многое понимает и чувствует, что что-то изменилось. Но как объяснить всё это пятилетнему ребёнку? Поэтому я набираю в грудь воздуха, чтобы ответить.

– Папа сейчас много работает и очень занят, Машенька, – говорю, стараясь, чтобы голос звучал естественно и спокойно.

Ну вот, Анастасия, теперь ты лгунья для собственного ребенка.

Маша замолкает на секунду, продолжая смотреть в окно. Потом поворачивается ко мне, её глаза кажутся такими серьёзными.

– А почему он вчера не приходил? Мы же рисовать должны были, он обещал, – уточняет она, не сводя с меня пристального взгляда.

– Маш, ну ты же знаешь, работа иногда у папы непредсказуемая. Он очень занят, и поэтому не успел вернуться вчера. Но он обязательно с тобой порисует, только позже. – Проклинаю себя за это вранье, но всё равно с улыбкой киваю ей.

Она нахмурится, не до конца удовлетворенная моим ответом, и снова отворачивается к окну. Вижу, как её маленькие пальчики нервно перебирают сумочку на коленях.

– Он что, на работе живет?

– Нет, папа просто в командировку уехал, – отвешиваю себе мысленно хлесткую пощечину. Противно от того, что приходится её врать, но объяснять пятилетнему ребенку где на самом деле её отец, язык не поворачивается.

– А он далеко поехал? – тихо спрашивает она, не глядя на меня.

– Далеко, Машенька, – киваю я, стараясь не показывать дрожи в голосе. – В другой город.

Машенька снова поворачивается ко мне, её глаза теперь наполнены лёгкой тревогой.

– А он вернётся скоро? А то я соскучилась... – произносит она, и я вижу, как её нижняя губка чуть дрожит.

Я сжимаю руль сильнее, чтобы справиться с внезапной волной эмоций, накрывающей меня. Обманывать собственную дочь – самое ужасное чувство на свете, но другого выхода у меня сейчас нет. Придётся снова солгать, хотя это заставляет меня чувствовать себя ужасно.

– Конечно, он скоро вернётся, – говорю я, надеясь, что мои слова прозвучат достаточно обнадеживающе. – Ты даже не заметишь, как время пройдёт, и папа будет рядом с тобой.

Она кивает, но видно, что её мысли продолжают крутиться вокруг нашего разговора. Я почти чувствую, как она пытается осмыслить всё сказанное, понять что-то, что пока ей не до конца ясно.

– Мам, а папа больше не любит меня? – тихо спрашивает она, и её вопрос пронизывает меня, как холодный острый нож. Я не ожидала такого вопроса, даже не думала, что она может так подумать.

– Нет, Машенька! Ты что?! Папа тебя очень любит, – стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно твёрже и спокойнее. —Ты для него очень важна, просто у него сейчас очень много работы.

Она немного расслабляется, услышав мои слова, но всё равно смотрит на меня с лёгким недоверием. Я знаю, что она чувствует, что я что-то недоговариваю, но, к счастью, она слишком маленькая, чтобы до конца разобраться в том, что происходит.

– Тогда почему он не звонит? – уточняет она, нахмурив маленькие брови.

– Машенька, он сейчас очень занят. Но я обещаю, что он позвонит, как только сможет. И мы можем ему позвонить позже, когда он освободится, – киваю я, не зная, как объяснить ей эту сложную ситуацию.

Она на минуту замолкает, словно обдумывая мой ответ, а потом снова поворачивается ко мне.

– А если он забудет позвонить, как тогда?

– Он не забудет, – стараюсь говорить я уверенно, хотя внутри всё сжимается. – Я тебе обещаю!

Она улыбается, и мне становится немного легче от того, что, хотя бы сейчас я смогла её немного успокоить. Но с каждым днём мне будет всё сложнее скрывать от неё правду.

Мы подъезжаем к балетной студии, и дочка, казалось бы, на минуту отвлекается от своих мыслей. Я выхожу из машины и помогаю ей выбраться из кресла, поправляю её розовую шапку и разглаживаю курточку.

– Ты готова к занятиям? – спрашиваю я, стараясь перевести тему.

Она кивает, но её глаза всё равно остаются немного грустными.

– Мам, а если папа больше к нам не приедет, ты же меня не бросишь? – задаёт она свой последний вопрос перед тем, как войти в студию.

Этот вопрос выбивает меня из колеи. Я даже не успеваю ответить сразу, ощущая, как по щекам катится слеза.

– Машенька, я всегда буду тебя любить, что бы ни случилось! И папа тоже, – я наклоняюсь к ней и обнимаю крепко-крепко.

Мы проходим через широкие стеклянные двери, и я обнимаю дочку за плечи, направляя к раздевалке. Она уже знает, куда идти, и, почти не дождавшись меня, пробегает в коридор, где стены украшены чёрно-белыми фотографиями маленьких балерин. Под этими снимками часто стоят родители, ожидая своих детей после урока.

– Мам, а я вот так же буду, как на фотографии? – вдруг спрашивает Машенька, указывая на одну из картинок, где девочка её возраста стоит на носочках, устремив взгляд вверх.

– Конечно, солнышко, ты обязательно так сможешь. Ещё немного тренировок – и ты будешь даже лучше, – говорю ей, с улыбкой глядя, как она, гордо выпрямившись, поднимает подбородок, представляя себя в такой же позе.

Мы заходим в раздевалку, где царит привычный лёгкий шум: девочки с родителями переодеваются, весело обсуждая будущий урок. Машенька тут же начинает снимать куртку, сосредоточенно развязывает ботинки. Пока она борется с узелками, я присаживаюсь рядом и помогаю ей, поправляя тонкую розовую юбочку.

Через стеклянные двери я вижу, как преподавательница – молодая женщина с мягкой улыбкой и спокойными глазами – уже готовится к занятию. Она замечает нас и кивает в приветствии.

– Добрый день, Анастасия, – улыбается она, кивая Маше. – Машенька, привет! Готова к уроку?

– Да! Я уже всё умею! – гордо отвечает Машенька, глядя на неё с восторгом.

Я усмехаюсь и, глядя на преподавательницу, передаю ей Марусю. Она берёт её за руку и мягко подталкивает вглубь зала, где уже собрались другие дети.

– Сегодня будет немного сложнее, Машенька, но я уверена, что ты справишься, – наставляет её преподавательница, направляя к началу занятия.

Дочка оборачивается ко мне и посылает воздушный поцелуй. Я ловлю его, делая вид, что кладу в карман.

Я решаю, что час безделья в коридоре можно сменить на небольшую прогулку. В соседнем торговом центре есть магазин, в котором продаются Машино любимое печенье, и это вполне веская причина для небольшого перерыва.

Переходя дорогу, я чувствую лёгкое волнение – почти забытое ощущение, когда можно просто побыть одной, пройтись среди прилавков и не спешить. В этом центре всегда много людей, и я с интересом смотрю на яркие витрины, пока не слышу неожиданно знакомый голос.

– Настя? Настя Фомина?

Я останавливаюсь, оглядываясь на звук, и встречаюсь взглядом с мужчиной лет тридцати пяти, одетым в элегантный костюм, с ухоженной причёской и лёгкой, чуть насмешливой улыбкой. На мгновение мне даже сложно вспомнить, кто это, но через секунду я узнаю эти глаза – Сергей. Мой одноклассник, тот самый мальчишка, с которым мы когда-то сидели за одной партой. Только теперь передо мной стоит уверенный, красивый мужчина.

– Сережа? – я улыбаюсь, чувствуя лёгкое удивление. – Вот это встреча! Только, я давно уже не Фомина!

Он делает шаг навстречу и с явным удовольствием меня обнимает.

– Я тебя сразу узнал, представляешь? Даже не верится, что прошло столько лет, а ты совсем не изменилась, – говорит он, чуть отстраняясь и рассматривая меня с интересом.

– Не изменилась? – смеюсь, ощущая, как у меня невольно краснеют щеки. – Кажется, лет добавилось достаточно.

– Да брось, – отвечает он уверенно, будто пытаясь сбросить с меня эти годы одним своим тоном. – А как ты? Чем занимаешься?

Мы начинаем разговор, как будто прошедших лет и не было. Я рассказываю ему коротко о Маше, о работе, о жизни в целом. Сергей кивает, время от времени вставляя вопросы, и я чувствую себя словно на волне, которая подхватила и унесла куда-то в прошлое. Он, оказывается, сильно продвинулся в бизнесе, работает в сфере инвестиций и недавно открыл свой фонд.

– И как так получилось, что мы с тобой потерялись на столько лет? – спрашивает он, глядя мне прямо в глаза, и в его взгляде мне вдруг становится тепло и спокойно.

– Так бывает, – отмахиваюсь я, пожимая плечами. – Люди разъезжаются, забот хватает, семьи, работа…

– Да, но жаль, – мягко отвечает он, не убирая взгляда.

От его слов я невольно смущаюсь, и не могу сдержать улыбку. Мы продолжаем разговор, и он предлагает мне зайти в кафе на первом этаже.

– Может, пообедаем?

Время есть, а я вдруг осознаю, что мне и самой хочется провести с ним ещё пару минут.

– У меня есть минут сорок, – отвечаю я и слышу за спиной голос мой свекрови.

– Что, моего сына на улицу выставила и по мужикам пошла? – Слова, как обухом по голове. Я оборачиваюсь и вижу свою свекровь – сдержанную, но явно раздражённую. Строго смотрит на меня укоризненным взглядом, которым она, кажется, может прожечь насквозь.

– Елена Михайловна, – начинаю я. – Я тоже рада вас видеть.

Сергей, окидывает её кратким взглядом. На его лице – лёгкая усмешка, будто он привык встречать чужую агрессию и не принимать её близко к сердцу.

– Здравствуйте, – кивает он свекрови, абсолютно невозмутимо, как будто перед ним не разъярённая женщина средних лет, которая готова сейчас испепелить и его и меня.

– О, здравствуйте, здравствуйте, – отвечает она сухо, затем переводит взгляд обратно на меня. – Ты уж извини, Настя, но я не могу не сказать. Сразу видно: когда мужа не удержала, то других принялась искать. Тебе бы хоть о Маше подумать, а не о своём одном месте.

Я невольно чувствую, как внутри всё сжимается от её слов, но пытаюсь держать себя в руках.

– Елена Михайловна, – говорю я как можно спокойнее. – Мы с Сергеем бывшие одноклассники. И мы только что случайно встретились и разговариваем. Пожалуйста, давайте не будем устраивать сцену.

Сергей демонстративно кладет руку мне на плечо и смотрит на свекровь сдержанно и без тени смущения.

– Думаю, тут действительно нет причины для волнений, – сдержанно произносит он.

Свекровь прищуривается и чуть отступает назад, бросая на нас обиженный взгляд.

– А такую порядочную из себя строила… Тьху! Хорошо, что Андрюша вовремя Светочку встретил. И все у них будет хорошо. И ребеночек скоро родится, а ты как была недалекой прошмандовкой, так ей и останешься.

Сказав это, она резко разворачивается и уходит. Я стою, ошеломлённая и лишь молча хлопаю глазами.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Да, – отвечаю я с трудом, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями. – Просто… это было неожиданно.

– Похоже, у тебя в жизни всё намного интересней, – замечает он, опуская руку, но не убирая внимательного взгляда.

– Не то слово, – сникаю я. – Знаешь Сереж, я, наверное, пойду. Как-нибудь в другой раз пообедаем.

Его взгляд на секунду становится немного растерянным, но он тут же вновь становится твердым.

– Номер мне свой напиши.

Я вздыхаю, пытаясь привести мысли в порядок. В голове ещё звучат ядовитые слова Елены Михайловны, и чувство обиды наваливается с новой силой. Но всё же достаю телефон, и, немного помедлив, ввожу свой номер в его телефон.

– Вот, – я передаю ему телефон.

Внутри всё ещё ворочается неприятное послевкусие после встречи с бывшей свекровью.

– Насть, – говорит он, чуть подавшись вперёд, – если будет нужна поддержка или просто разговор, я рядом. Мы не виделись сто лет, а теперь я совсем не прочь наверстать упущенное.

Я киваю, отводя взгляд. В какой-то момент мне даже кажется, что он хочет сказать что-то ещё, но вместо этого просто коротко сжимает мою руку и уходит. Его фигура исчезает в толпе, и мне остаётся только проводить его взглядом.

5

Настя

Утро. Обычное, пасмурное и какое-то ленивое. Слава богу, что сегодня оно у меня не плаксивое! За эти две недели я откровенно говоря устала от слез. Не могу больше, жалеть себя и ненавидеть своего бывшего мужа. Все равно от этого мне легче не становится. Только еще хуже. Поэтому, я решила для себя, что пора брать жизнь в свои руки и двигаться дальше.

Я сижу за кухонным столом, едва допивая свой ромашковый чай, потому как уже второй день меня что-то подташнивает, и просматриваю бесконечные ленты вакансий на экране телефона. Вроде бы столько возможностей, но ничего подходящего не нахожу. Всё не то – или зарплата недостаточная, или требования запредельные. Особенно, для меня, домохозяйки со стажем и без особого опыта работы. Хоть бы что-то попалось, где не требуется двадцатилетний опыт работы и владение семью иностранными языками. Пальцем перелистываю очередное объявление, и снова ощущаю приступ тошноты.

Машуню я отвезла в детский сад, поэтому дома сейчас, тишина. С одной стороны, я наслаждаюсь ею, с другой – мне ужасно тревожусь. Деньги имеют свойство заканчиваться, поэтому я всерьёз решила найти себе работу, чтобы не стоят перед Андреем с протянутой рукой и клянчить алименты. И проблема вся в том, что… не хочется хвататься за первое попавшееся. Хочется чего-то стабильного, где не будет постоянного страха, что завтра тебя уволят, или коллег, с которыми невозможно найти общий язык. Глядя в телефон, мысленно представляю, как в идеале выглядела бы моя работа, но тут раздаётся звонок.

– Номер не определён, – показывают цифры на экране. Внутри всё напрягается: от таких звонков обычно хороших новостей не ждёшь.

– Алло? – осторожно отвечаю я, надеясь, что это очередной банковский робот.

– Доброе утро, это из детского сада беспокоят, – говорит женский голос на том конце, слишком спокойный, чтобы быть предвестником чего-то хорошего. – Это относительно Марии.

– Доброе утро… Что-то случилось? – спрашиваю, ощущая спазм в животе.

– Я хотела поговорить о психологическом состоянии вашего ребенка, – сообщает воспитательница: – Наша психолог просит, чтобы вы с мужем пришли к нам.

– А что не так с Машей? Вроде бы, утром, я отвела вам обычного ребенка, – искренне не понимаю, что может быть не так.

– С Марией… в последнее время что-то странное происходит.

– А что именно происходит? – мой голос звучит чуть тише.

– Мария стала очень замкнутой, – объясняет она, будто понимая моё состояние и стараясь говорить как можно мягче. – Девочка почти не играет с другими детьми, часто сидит одна, смотрит в окно и, по словам её воспитательницы, периодически плачет, причём без видимой причины. У нас в саду есть детский психолог, который может помочь. Он порекомендовал пригласить родителей, чтобы обсудить её состояние и понять, что можно сделать.

Сердце сжимается.

– Хорошо, я подойду сегодня, – отвечаю я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – В какое время будет удобно?

– Чем раньше, тем лучше. Я сообщу психологу, что вы придёте. Постарайтесь освободить сегодня время для встречи. Мы на месте весь день.

Поблагодарив её отключаю вызов, и с минуту сижу неподвижно, пытаясь осознать услышанное. Маша… Она обычно такая открытая, дружелюбная девочка. Почему вдруг начала замыкаться в себе? И что значит этот беспричинный плач?

Мысли о работе мгновенно вылетают из головы, и остаётся только тоскливая тревога. Что могло случиться? Мы с Машей много разговариваем, она всегда делилась со мной своими детскими переживаниями. Или я что-то упустила?

И тут ко мне приходят мысли об Андрее. Ему, ведь, тоже надо сообщить, что нас вызывают в сад.

Я беру телефон и начинаю набирать сообщение Андрею, хотя мне совсем не хочется с ним общаться. Каждое наше общение заканчивается, если не скандалом, то уж точно холодными, отрывистыми фразами. И всё же – это наша дочь, и он должен знать, что с ней происходит.

"Привет! Позвонили из садика, попросили прийти, поговорить с психологом по поводу Маши. Её поведение изменилось, и они считают, что ей нужна поддержка. Можешь приехать?"

Я нажимаю «Отправить» и откладываю телефон. На душе скребут кошки. Конечно, я понимаю, что, возможно, всё это из-за нашего с Андреем расставания. Мы с ним ушли каждый в свою сторону, но Маша-то... Она всё видит и чувствует. Думаю, ей больно от того, что нас больше нет рядом друг с другом.

Через несколько минут Андрей отвечает: "Понял. Смогу быть ближе к одиннадцати".

Лаконично, сухо, как всегда. Но хотя бы согласился. От этого на душе чуть спокойнее.

Я смотрю на часы и понимаю, что пора собираться. Кулон Маши с её именем – маленькая цепочка, которую я купила ей пару лет назад, – лежит на столе, и я машинально беру его в руки. "Моя маленькая", – шепчу я, чувствуя, как подступают слёзы. Но я решаю, что сейчас не время раскисать. Ей нужна спокойная, уверенная мама, которая сможет её поддержать.

6

Настя

Кабинет психолога был обставлен довольно уютно: мягкие кресла, яркие игрушки в углу, лёгкий запах лаванды. От которого меня вновь начинает мутить. Но суть даже не в этом, а сама атмосфера совсем не кажется мне расслабляющей – слишком остро я ощущаю, что за этим уютом скрывается разговор, который вот-вот вскроет всё, о чём я боюсь даже думать.

Мы с Андреем сидим напротив психолога, держа дистанцию между собой. Андрей, как всегда, кажется непроницаемым. На его лице застыла та самая отстранённая маска, с которой он привык смотреть на мир.

– Давайте начнём с того, что я поделюсь некоторыми наблюдениями, – спокойно говорит женщина лет сорока, доставая блокнот. – Развод родителей – это, пожалуй, одно из самых болезненных переживаний для ребёнка. И в случае с Машей мы видим типичную реакцию: она отстраняется от сверстников, теряет интерес к играм и часто выглядит расстроенной или даже подавленной.

Я киваю, не в силах возразить, но внутри у меня начинает кровоточить огромная рана. Знала ли я, что наш развод оставит след? Конечно. Но я убеждала себя, что дети быстро приспосабливаются. Видимо, зря.

– Ребёнок всегда ощущает, что ему приходится выбирать между двумя любимыми людьми, – продолжает психолог. – Ей тяжело понять, почему вас больше нет вместе. И хотя, возможно, она не говорит об этом вслух, это ощущение становится её внутренней болью. Она может чувствовать вину, страх или даже неосознанную обиду на вас обоих.

Андрей напрягся, его взгляд становится жёстче. Я знаю, что внутри он тоже волнуется за Машу, как и я.

– Что же нам тогда делать? – не выдерживаю я, чувствуя, как подступает отчаяние. – Мы же не можем, сойтись обратно!

Психолог внимательно смотрит сначала на меня, затем на Андрея. Она как будто собирает слова, которые не ранят нас, но дойдут до самого сердца.

– Прежде всего, Маше важно видеть, что её родители, даже не будучи вместе, могут быть рядом ради неё. Дети подмечают всё, даже мельчайшие проявления. Поддержка и участие в её жизни с обеих сторон – ключевые факторы. Я рекомендую по возможности избегать конфликтов в её присутствии, а также давать понять, что разрыв – это не её вина.

Андрей вздыхает и, по-видимому, решает, что момент настал, говорит:

– Во-первых, она не знает, что мы разводимся. Моя жена, – бросает на меня взгляд, – моя бывшая жена решила, что ей пока лучше не знать правду. Поэтому Мария думает, что я в командировке.

– Я хотела, как лучше! – моё оправдание звучит слабо.

– Получилось только, как всегда, – Рявкает Андрей.

– Зато у тебя всё и всегда получается на высшем уровне! – срывает меня.

– Родители! – осаживает нас психолог. – Маше нужно больше внимания. Сейчас для неё важно, чтобы она чувствовала, что оба родителя доступны для неё, что в её жизни есть предсказуемость и безопасность. Это могут быть небольшие, но регулярные ритуалы, моменты, когда она ощущает, что может на вас обоих положиться. Вы можете взять за правило хотя бы иногда проводить совместное время с Машей, если это возможно, конечно.

Сказав это, она смотрит почем-то на меня.

– Согласитесь, что для ребёнка нет большей стабильности, чем осознание, что он всегда может рассчитывать на родителей. Даже если они больше не вместе. Вы готовы попробовать наладить это общение ради Маши?

Я киваю. Внутри всё ещё остается чувство вины, но её слова как-то помогают. Теперь у нас хотя бы есть направление, в котором двигаться.

Андрей кивает тоже, хотя на его лице остается тень сомнения.

– И еще, – добавляет она, – советую ребенку сказать правду.

Правду? Какую правду, что её папа больше не любит её маму и у неё скоро будет братик от чужой тёти?

На этом мы прощаемся. Выходим из кабинета, оставив за дверью запах лаванды и невысказанные эмоции, которые стали ещё более невыносимыми. На улице холодно, серое небо низко нависает, будто пытаясь придавить все наши тревоги ещё сильнее. Андрей идет рядом, молча, и я слышу его шаги, тяжёлые, как и наши с ним взаимоотношения.

Я не успеваю ничего сказать, как из-за угла детского сада раздаётся голос:

– Папа! Мама!

Маша, светясь от радости, несётся к нам, словно маленький вихрь. Она бросается к Андрею, обхватывая его руками и прижимаясь, как к чему-то бесконечно важному и родному. В её глазах сияет такое счастье, что я едва сдерживаюсь, чтобы не отвернуться. Это счастье – удар прямо в сердце.

– Папа, ты вернулся! – почти выкрикивает она, глядя на него с восторгом и облегчением. – Ты теперь снова с нами? Больше не поедешь в свою командировку?

Андрей коротко вздыхает, его губы дёргаются, но он не спешит отвечать. Я вижу, как он на мгновение закрывает глаза, будто в этот момент ему тоже больно.

– Машенька… – с трудом говорит он. – Я ненадолго тут, но… у меня есть несколько дней, чтобы побыть с тобой.

Но Маша, кажется, даже не слышит этой сдержанной правды. Она смеётся, прижимается к нему крепче и, видимо, не веря ни одному слову, строит в голове свою картину – такую, в которой родители снова вместе, где её мир цел, а её маленькое сердце полно радости.

Стоя рядом, я чувствую, как внутри всё разрывается от боли. Каждый её радостный взгляд, каждый вопрос, исполненный надежды, – это острые осколки, которые безжалостно режут по живому. Я вижу, что она ждёт от нас той самой сказочной правды, в которой её семья снова станет такой, как раньше.

–Хочешь, мы с мамой прямо сейчас заберем тебя и поедем домой? – спрашивает бывший муж, встречаясь со мной глазами.

Маша оживляется ещё больше, её лицо светится восторгом. Она кивает так энергично, что её волосы разлетаются в разные стороны.

– Да, да, хочу домой с вами! – радостно говорит она, снова обнимая Андрея. В её глазах не угасает надежда, что всё наконец станет, как раньше.

Я смотрю на Андрея, и пытаюсь убить его взглядом. Бывший смотрит на меня, и я вижу – он понимает, о чем я думаю. Его предложение – это всего лишь моментальная слабость. Но разве он не понимает, что такими словами даёт Маше ложную надежду?

Собираюсь возразить, но потом останавливаюсь. В этот момент вижу, как счастлива моя дочь, как её глаза сияют, и понимаю: она слишком маленькая, чтобы понимать все сложности взрослого мира. Возможно, хотя бы на один день можно позволить ей почувствовать себя снова частью той семьи, которую она так любила. Если это принесёт ей радость, если хотя бы на время ей станет легче, я готова уступить.

– Хорошо, Машенька, – соглашаюсь я с натянутой улыбкой, чувствуя, как что-то тяжёлое оседает на душе. – Мы поедем все вместе, прямо сейчас.

Маша прыгает от счастья, не отпуская руку отца. Она держится за нас обоих так крепко, что я чувствую это даже сквозь всё своё напряжение. Андрей обнимает её, кидает на меня задумчивый взгляд, как бы оценивая, насколько сильно это решение меня задевает. Я молча киваю ему, стараясь казаться спокойной, но внутри всё ещё не верю, что согласилась на это. Ради Маши, ради её улыбки…

7

Настя

Андрей с Машей в детской. Я слышу её смех, их голоса переплетаются, как раньше. Они строят что-то из конструктора – наверное, замок. За ужином Маша не сводит с него глаз и постоянно рассказывает обо всём, что с ней произошло за последние дни. Андрей кивает, слушает её всерьёз, как всегда. Маша счастлива, она обнимает его и целует в щёку, как будто он не пропадал из её жизни.

Наконец, наступает время сна, и, как когда-то раньше, Андрей идёт её укладывать. Я остаюсь на кухне одна, убираю со стола и пытаюсь разложить по местам беспорядок в мыслях. Меня раздирает обида. Как так получилось, что я снова позволила ему войти в наш дом, как будто ничего не произошло? Снова этот уютный, но лживый семейный вечер, как будто у нас всё по-прежнему. Как будто за этими стенами нет ни его Светланы, ни её растущего живота.

Злость закипает внутри, как чайник на плите. Зачем я пошла на это? Я снова тащу этот груз, притворяясь, что мы семья, когда на самом деле это лишь красивая фикция.

Наконец, Андрей выходит из детской. В его лице читается усталость, но он старается казаться спокойным. Я замираю в дверях спальни, он подходит ближе, говорит негромко, почти шёпотом, чтобы не разбудить Машу.

– Я останусь здесь на ночь, – говорит он тихо. – Давай потерпим ради Маши.

– Потерпеть? – мой голос срывается на шёпот, полный едва сдерживаемой ярости. – Ты серьёзно? А как же Света? Она, ведь волноваться будет! Надеюсь, ты хотя бы её предупредишь, что будешь ночевать в чужой постели.

– Справедливости ради, это постель пока еще моя, – тихо рычит он.

– Она больше не твоя! И развод – это всего лишь формальность.

Его лицо напрягается, он выдыхает и говорит, избегая моего взгляда:

– Настя, я понимаю, как тебе трудно. Но Маше важно видеть нас вместе, хотя бы ненадолго. Ради неё, прошу тебя.

Я сжимаю губы, пытаясь успокоиться, но это оказывается почти невозможно. Всё слишком остро, слишком больно.

Он молча стягивает с себя рубашку, достаёт из шкафа плед и, не спрашивая меня, стелет его на полу у нашей кровати.

– Ты что делаешь? – шепчу я с возмущением. – Уйди в гостиную, спи на диване!

– Если Маша проснётся и увидит, что я сплю где-то ещё, она всё поймёт, – отвечает он тихо, укладываясь на пол. – Я останусь здесь.

Я злюсь на него ещё больше. Мне кажется, что это очередная манипуляция. Бессильно сжимаю зубы и в порыве ярости швыряю в него подушкой, но он только подтягивает её ближе и закрывает глаза.

Так и ложусь спать, отворачиваясь от него, чувствуя горечь и пустоту.

Ночь тянется бесконечно. Я лежу с закрытыми глазами, но сон не приходит. Где-то рядом, на полу, слышно ровное дыхание Андрея. Я невольно прислушиваюсь, понимая, как привычно его присутствие. Это так глупо, так больно и так нелепо, ведь он рядом – но не со мной. Его жизнь теперь с другой.

Тишина комнаты вдруг становится гнетущей, слишком насыщенной невысказанными словами, которые давят, как тёмное, неподъёмное облако. Я ворочаюсь, пытаясь найти хоть какое-то удобное положение, но кажется, что постель становится только холоднее.

В какой-то момент Андрей тоже начинает шевелиться, его рука на секунду поднимается, будто он собирается что-то сказать, но тут же опускается, как будто передумывает. В эту минуту мне почему-то так хочется, чтобы он заговорил, сделал хоть что-то, чтобы развеять эту болезненную тишину, заполнившую спальню. Но он молчит. И я молчу.

Так проходят долгие минуты. Я уже не знаю, сколько времени прошло, когда вдруг слышу тихий голос Андрея:

– Знаешь, Настя... Мне жаль, что всё так получилось.

Я замираю, не отвечая. Мне не нужны его слова жалости, его пустые извинения. Это не меняет ничего. Ещё больше боли от того, что он продолжает держать меня в этом, продолжает лить масло в огонь, когда уже всё давно и так сгорело.

– Настя, – он чуть приподнимается, садится на полу, словно набирается смелости сказать что-то важное. – Я знаю, что сейчас говорить это, наверное, поздно. Но мне не хватает Маши, и... – он замолкает, потом тихо добавляет: – И тебя тоже.

Я медленно поворачиваю голову, смотрю на него в полутьме. Его лицо кажется таким знакомым, и одновременно совершенно чужим. От этих слов мне становится только хуже.

– Хватит, Андрей, – шепчу я, пытаясь не заплакать. – Очень жаль, что до тебя это дошло так поздно. Лучше бы ты думал о нас с Марусей, когда перед другой женщиной снимал свои трусы!

Он опускает голову, тяжело вздыхает, и снова ложится на пол, укутываясь пледом. Снова – тишина.

Бывший муж молчит в ответ, и кажется, что разговор закончен. Но через несколько мгновений я слышу его усталый, почти равнодушный голос, прорывающий тишину:

– Я знаю, что у тебя есть другой мужик.

Эти слова, как пощёчина. Я чувствую, как внутри всё сжимается. Какой мужик? О чём он вообще говорит? Я стараюсь не показывать замешательства, но сердце предательски колотится. Как он вообще может меня в чём-то упрекать, когда сам предал нашу семью?

– Вас видели в городе.

Ах, вон откуда ветер дует! Моя любимая свекровь.

– Ты сейчас серьёзно? – с трудом произношу я, сжимая кулаки. – Ты обвиняешь меня? Тебе измены показались в глазах собственной матери? Вижу, что она тебя хорошо подготовила.

Андрей качает головой и, не поднимая на меня глаз, продолжает:

– Значит, правда.

Я замираю, смотрю на него, как на чужого. Эти слова обжигают.

– Правда, – с дрожью в голосе шепчу я. – Вся твоя семья всегда думала, что я недостаточно хороша для тебя. Что я – просто жена, не соответствующая вашим стандартам. Может быть, именно поэтому ты так легко ушёл к другой? Тебе нужен был предлог. А твоя мама подкинула его.

Он криво усмехается, как будто моя попытка объясниться только подтверждает его правоту.

–Зато теперь, у меня появился мужчина, который мной восхищается! – безбожно вру я, чтобы сделать ему так же больно, как он сделал мне.

– Рад за тебя, – произносит отстранённо, хладнокровно, и от этого мне становится только хуже.

– Мне твоя радость не нужна! – Я почти кричу, но сдерживаюсь, чтобы не разбудить Машу. – Прибереги её для Светланы! А за меня есть кому радоваться.

Андрей прикрывает глаза и выдыхает, словно пытается сдержать вспышку гнева:

– Знаешь, я всегда думала, что в браке нужно работать, даже если это тяжело, – говорю я, чувствуя, как в голосе проскальзывают нотки отчаяния. – Но, видимо, ты решил, что проще сбежать, найти ту, кто ничего не требует, – продолжаю вколачивать гвозди в крышку гроба нашей семейной жизни. – Её жизнь была для тебя лёгкой, пока я разбиралась с Машей, домом, бытом… Слишком тяжело оказалось быть настоящим мужчиной в этом доме, да, Андрей?