Текст книги "Сердечная патология (СИ)"

Автор книги: Mari Red

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Открой окно, – сказал он уже чуть увереннее.

– Давай я вызову врача, – предложил Ирвин, выполняя его просьбу.

– Не стоит… Такое бывает иногда. Просто перенервничал…

– Как знаешь… Тебе нужно отдохнуть. Ложись.

Ирвин взбил свою смятую подушку, а затем мягко надавил на плечи Даниэля, укладывая его на кровать. Здесь было достаточно свежего воздуха, струившегося из окна, а может, подействовало лекарство – дыхание Даниэля постепенно выровнялось, он повернулся к стене и, вероятно, уснул. В комнате стало прохладно. Ирвин закрыл окно, укрыл друга одеялом, а потом еще долго сидел рядом с ним на кровати и следил за тем, как размеренно вздымается его грудная клетка и едва заметно подрагивают веки.

Вечерний полумрак воцарился в комнате. На улице зажглись желтые фонари, из холла изредка доносились голоса веселящихся студентов. Какое-то время Ирвин еще прислушивался к тихому посапыванию соседа, но вскоре усталость одолела его, голова сама собой опустилась на подушку рядом с Даниэлем, и парень провалился в сон.

========== Глава 4 ==========

Даниэль лениво таскал из вазы имбирное печенье, пока родители болтали о чём-то на кухне. Рядом с диваном стояла украшенная блестящими шарами и атласными лентами ёлка, на столике в дальнем углу несколько свечей озаряли мягким светом сооруженную Сьюзи композицию из фарфоровых статуэток, изображающую Вифлеем. В духовке допекался гусь. Знакомые с детства праздничные ароматы окутывали дом атмосферой торжественного ожидания. Только Даниэль не мог проникнуться духом Рождества.

Футбольная команда уехала в горы, и вот уже пять дней связь с Ирвином ограничивалась короткими звонками с жуткими помехами. Горнолыжный лагерь находился в такой глуши, где поймать сигнал на мобильный можно было лишь пару раз в сутки, и то при хорошей погоде. Сегодня телефон молчал. Ведущий новостей сообщил о снежной буре в тех местах и двух потерявшихся в лесу сноубордистах. Даниэль пытался отвлечься просмотром какой-то праздничной ерунды по телевизору, но тревога в глубине его души росла с каждой приближающейся к полуночи минутой. Он уже жалел о том, что не поехал с Ирвином – ведь в автобусе были места. Но родители настояли, чтобы каникулы Даниэль провел в Уилберге. Да и что бы он делал там, в десятках километров от цивилизации? Даниэль ни разу в жизни не катался на лыжах, мало того – он не мог пробежать и пятидесяти ярдов, не начав задыхаться. Проклятый человеческий организм…

– Даниэль, не поможешь мне накрыть стол? – голос матери прервал его размышления.

Раскладывая салфетки, ножи и вилки, Даниэль услышал, как зазвонил домашний телефон. Мать взяла трубку на кухне, и по ее разговору Даниэль понял, что звонит бабушка. В Лондоне сейчас было четыре утра, но каждое Рождество бабуля просыпалась ни свет ни заря, чтобы поздравить свою семью.

– Солнышко, возьми трубку в гостиной, – крикнула Сьюзи, – бабушка хочет с тобой поболтать!

Даниэль прижал трубку к уху плечом, оставив руки свободными, чтобы сложить из салфетки конвертик. Они с бабушкой обменялись поздравлениями, затем несколько минут Даниэль рассказывал ей о своей жизни в кампусе, о научных успехах и, конечно, о новых друзьях. Вернее, друг-то был всего один…

Вдруг лежащий на диване мобильник разразился мелодией входящего вызова. Даниэль встрепенулся, как заяц от выстрела из ружья, и выпалил скороговоркой:

– О боже, Ирвин звонит! Прости, бабуль, мы с тобой позже еще поговорим!

Он с разбега запрыгнул на диван, перемахнув через подлокотник. Весь дрожа от нетерпения, он провел пальцем по экрану телефона и услышал такой родной сердцу голос:

– Веселого Рождества, Даниэль!

– Ирвин! – Даниэль расплылся в улыбке. – Я весь день ждал твоего звонка!

– Я тоже не мог дождаться. У нас тут такая метель была! Дверь в наш с Сидом и Ларсом домик полностью замело, и ребятам пришлось нас откапывать, представляешь?

– Ничего себе! – присвистнул Даниэль, свесив голову с дивана и задрав ноги на спинку. – Я слышал в новостях, что в ваших краях заблудились сноубордисты.

– Эти придурки не из нашей группы. У нас все знают, что в такую погоду на улицу лучше не высовываться, – успокоил друга Ирвин. – Буря уже утихла, небо ясное. А у вас как?

– Полный штиль… А у тебя там и правда слишком тихо для большой пьяной компании.

– Все веселятся в доме, а я вышел подышать свежим воздухом, – сказал Ирвин и после короткой паузы добавил: – Одевайся и тоже выходи на улицу.

– Зачем? – спросил Даниэль, но всё же встал и пошел за курткой.

– Просто выходи, – по голосу Ирвина было понятно, что он улыбается.

Даниэль надел куртку и ступил на присыпанную снегом веранду. На улице было светло, как днем, от развешенных на всех домах гирлянд. Фигурка оленя на лужайке, которую Даниэль утром так и не смог заставить светиться, теперь сияла множеством голубоватых лампочек – должно быть, отец починил проводку. И, словно главный элемент праздничной иллюминации, в небе висел огромный, идеально круглый лунный диск. Даниэль замер, любуясь разноцветными огнями, не отрывая от уха телефон.

– Я смотрю на небо, – нарушил тишину голос Ирвина в трубке. – Сегодня потрясающая луна.

– Да, – тихо отозвался Даниэль.

– Совсем как тогда, на крыше, помнишь?

Они снова замолчали. Слышать в трубке дыхание друг друга было достаточно.

– Ирвин… – наконец, произнес Даниэль. – Я скучаю.

– Я тоже.

В трубке послышались отдаленные веселые голоса.

– Кажется, идут по мою душу, – хохотнул Ирвин.

Даниэль с сожалением вздохнул.

– Что ж, оторвись там как следует. Меня, наверное, тоже заждались к столу.

– Позвоню завтра, как только смогу. Не грусти.

При этих словах Ирвина Даниэль не смог сдержать грустную улыбку.

– Веселого Рождества, – сказал он, и звонок оборвался.

По небу поплыли редкие облака, на фоне луны клубилась дымка, еще миг – и светило полностью скрылось из вида. Начал срываться мелкий снежок. Даниэль засунул озябшие руки в карманы, продолжая смотреть на серо-синее небо. Снежинка, кружившаяся на ветру, прилипла к его щеке и, растаяв, каплей соскользнула вниз.

Роджер сидел за кухонным столом и выстукивал пальцами по его крышке мелодию «Jingle Bells».

– Опять тот парень ему названивает? – спросил он после того, как радостный Даниэль пронесся через кухню и выскочил на улицу. Сьюзи, не отрывая взгляда от яблок, которые она раскладывала на тарелке, спокойно ответила:

– Не понимаю, что тебя не устраивает. У Даниэля появился человек, с которым ему хорошо, – она с нежностью взглянула на закрытую входную дверь, словно сквозь нее могла видеть сына. – Посмотри на него: ты помнишь, когда он в последний раз так улыбался?

– Я не думаю, что такие отношения сделают его счастливым, – гнул свою линию Роджер.

Сьюзи отодвинула тарелку в сторону, вид ее посерьезнел, и она опустилась на стул напротив мужа.

– Что ты понимаешь в счастье? Ты постоянно недоволен собственной жизнью.

– Сьюзи, я всю жизнь пытался делать всё ради нашего сына. Его счастье – на первом месте, не моё.

– И теперь ты подсознательно винишь его в этом. Почему бы тебе просто не принять его таким, какой он есть? Перестань быть таким эгоистом.

Роджер встал, чеканным шагом пересек кухню и остановился у окна. На улице мерцали разноцветные огоньки гирлянд.

– Да не эгоист я! – в сердцах выпалил он. – Я даже починил того треклятого оленя, чтобы его порадовать! Не понимаю, чего он в нём ковырялся полтора часа. Там всего-то переломился проводок.

– Вот видишь, – всплеснула руками Сьюзи, – Ты считаешь его неполноценным даже в области починки рождественских фонариков.

– Это не так.

– Иногда ты забываешь, что я психолог, Роджер. Это так. В твоем представлении он должен быть более мужественным, да?

– Это мой сын и он ничего мне не должен.

– Так перестань, ради бога, проецировать на него свои комплексы.

Роджер уселся за стол и скрестил руки на груди.

– Комплексы? – переспросил он, приподняв бровь.

– Невезение в работе, болезнь сына и твоя неспособность на всё это повлиять… – загибала пальцы миссис Марлоу. – Естественно, у тебя комплексы.

– Сьюзи, давай не развивать эту тему, – Роджер поправил очки. – Сегодня всё-таки сочельник.

Вернувшийся с улицы Даниэль застал напряженное молчание. Он шмыгнул в тишине покрасневшим носом и неуверенно спросил:

– Всё в порядке?

– Да, просто папе, кажется, не понравились яблоки, – как ни в чём не бывало улыбнулась Сьюзи. – Так Ирвин всё-таки дозвонился к тебе? Как там они?

– Пережили снежную бурю, – ответил Даниэль, снимая куртку. – А теперь она, видимо, начинается у нас. Снег пошел.

– Это же здорово, снег в Рождество! – Сьюзи поднялась с места и взяла в руки тарелку с фруктами. – Пойдемте уже за стол.

Футбольная команда собралась в одном из лагерных домиков – единственном, в котором был работающий камин. Попытки разжечь сырые дрова продолжались около получаса и сопровождались репликами вроде «Санта поджарит себе зад» и «Он всё равно не приносит подарки таким увальням, как ты». Между тем, в доме становилось всё холоднее из-за постоянно открывающейся двери – просто кому-то из парней пришла в голову гениальная идея закопать пиво в снег, поэтому за каждой новой банкой возжелавший оную отправлялся в морозную ночь.

Разгоревшийся, в конце концов, огонь был встречен громогласным ликованием. В этот самый момент в кармане у Ирвина завибрировал телефон. Он извинился и, набросив на плечи куртку, вышел на улицу. Звонила мать. Удивительно, как ей вообще это удалось – сигнал едва пробивался. Но эта женщина, казалось, может достать самого дьявола в аду.

– Здравствуй, сынок, – любезно пропела Маргарет в трубку. – Как отдыхается?

– Не на что жаловаться, – ответил Ирвин. – Звонишь, чтобы меня проконтролировать? Так вот, к твоему сведению, я трезв и одинок.

– Рада это слышать, хотя звоню я не за этим. Я была в гостях у Эшли. Помнишь ту женщину, которой я помогала оформить свадьбу? Сейчас мы идём на рождественскую службу. Я обязательно помолюсь о спасении твоей души.

– Это чертовски важная информация, мама. Если это всё, что ты хотела мне сообщить, я, пожалуй, вернусь в дом, потому что здесь холодно.

– Погоди, это еще не всё. Скажи мне, Ирвин… – Маргарет замялась, словно не зная, как должна закончиться фраза. – После каникул ты собираешься вернуться в Гринстоун?

На секунду повисла тишина, лишь пьяные голоса глухо доносились из домика, где вечеринка набирала обороты. Ирвин дважды моргнул, прежде чем ответить:

– А куда же еще?

– В общем, слушай интересные новости: оказывается, один из бывших мужей Эшли недавно стал конгрессменом*…

– Я пока не улавливаю, почему это должно быть мне интересно.

Ирвин решил пройти сорок ярдов к своему домику, поскольку начал нешуточно замерзать, а мать, похоже, и не думала завершать разговор.

– …и он может похлопотать о твоем переводе в военную академию Аннаполис*, – продолжила Маргарет. – Еще не поздно забрать документы из Гринстоуна и…

– Да вы с ума сошли! – перебил ее Ирвин, входя в дом и включая свет.

– Это один из самых престижных вузов в Штатах. К тому же, там у тебя не будет времени на всякую ерунду вроде смазливых мальчиков…

Ирвин открыл было рот, но не сразу нашел, что ответить.

– Да как тебе вообще такое в голову пришло?! – выпалил он в трубку. – Ты что, пьяна?

– Боже упаси, – спокойно сказала Маргарет, – мы же идем в церковь.

– Перестань уже вмешиваться в мою жизнь! – заорал Ирвин, нажал отбой и швырнул телефон на диван.

Это переходило все границы. Ирвин не знал, что взбесило его больше: то, что мать прямым текстом употребила словосочетание «смазливые мальчики», или термин «ерунда», под которым, очевидно, она подразумевала Даниэля. Парень шумно вдохнул и выдохнул. Вдруг в тишине раздался стук в дверь. Ирвин вздрогнул от неожиданности, так как шагов он не слышал – значит, пришедший стоял под дверью и ждал, пока он не бросит трубку.

На пороге стоял Берт с охапкой пива.

– Твою перепалку с мамочкой было слышно вон от той ели. Что, вконец вынесла мозг?

– Заходи, – вместо ответа вздохнул Ирвин, впуская Берта внутрь. Тот свалил банки с пивом на диван, и налипший на них снег тут же начал таять, оставляя мокрые пятна на обивке.

– Угощайся. Только из сугроба, – с этими словами Берт с тихим пшиком открыл одну банку. Ирвин последовал его примеру.

Они расположились на полу, прислонившись спиной к дивану. Задумчиво глядя перед собой, Ирвин сделал жадный глоток и заговорил:

– Выносить ее становится всё сложнее. Она даже по телефону умудряется кровь из меня высасывать.

– Может, ее что-то тревожит? Некоторые предки так проявляют заботу о своих отпрысках.

– Кто знает. Когда Даниэль начал жить со мной, ее будто подменили.

Берт фыркнул в почти допитую банку.

– Только ли ее? Ты, если честно, тоже сильно изменился. Нет, ты и раньше был словно рак-отшельник… Я думал, ситуация изменится, когда ты найдёшь себе девчонку. Но сейчас надежда на это тает с каждым днём.

Ирвин бросил на него укоряющий взгляд. Берт не был бы Бертом, если бы в который раз не зарядил старую пластинку.

– Вот скажи честно, – произнес Ирвин, – неужели я даю повод думать обо мне невесть что? Ты ведь чуть ли не первый начал отпускать шуточки в наш адрес.

– Но я же не со зла. Ты уж прости, если обидел, – пожал плечами Берт и легонько толкнул Ирвина локтем в бок. – Да и потом, мы же друзья. Даже если между вами… если бы между вами что-то было, неужели ты думаешь, я бы тебя не понял?

Ирвин задумался, всё внимание переключив на запотевшую банку, на которой выводил пальцем витиеватые узоры. Он кожей чувствовал, как Берт сверлит его глазами.

– Так что всё-таки происходит, Хардвей?

– Я не знаю.

Чувствуя, что его лицо пылает, Ирвин прислонил банку ко лбу, затем допил ее залпом и смял в руке, и Берт тут же протянул другую, к которой Ирвин жадно приложился.

– У него было нелегкое детство, он не привык сближаться с людьми. Но мне он вроде как доверяет, – в голосе Ирвина пробивалась хрипотца, то ли от холодного пива, то ли от волнения. – К тому же у него слабое здоровье, и я чувствую некую ответственность за него.

– Так что с ним?

– Порок сердца. Что-то с клапаном, я не помню названия.

– То есть это жалость?

На миг Ирвину привиделся бьющий в глаза жесткий свет настольной лампы и сидящий напротив Берт в полицейской форме, сурово вертящий на пальце наручники. Он усмехнулся тому, насколько больной иногда бывает его пьяная фантазия.

– Сначала я тоже так думал. Но нам так легко и комфортно друг с другом… Вот сейчас мне его не хватает, – Ирвин грустно улыбнулся одним уголком рта. – Наверное, если бы он был девушкой, можно было бы сказать, что между нами есть… «что-то».

– Вот мы уже кое-что и выяснили, – сказал Берт, поднимаясь на ноги. – Ты молодец, что высказался.

– Спасибо, что выслушал. Никому ведь не разболтаешь?

– Я могила, чувак, – Берт похлопал его по плечу. – Собираешься вернуться к нам с ребятами или как?

– Нет настроения, – вздохнул Ирвин.

– Ну, тогда спокойной ночи.

Берт ушел, и Ирвин остался один, погруженный в свои мысли. Его рука всё еще держала банку с холодным пивом, и только когда окоченевшие пальцы перестали слушаться, он решил просто лечь в постель. Но, как назло, даже алкоголь в крови не способствовал сну. А вскоре на поляне неподалеку кто-то принялся запускать фейерверки, не оставляя и шанса на забытьё.

Ирвин нашел затерявшийся между диванными подушками телефон. Снова зарывшись под одеяло, он провел пальцем по экрану, и тот вспыхнул ослепительным прямоугольником в темноте комнаты. Индикатор сигнала сети уныло моргал одной-единственной палочкой. После недолгих раздумий Ирвин набрал сообщение, отыскал в списке контактов номер Даниэля и нажал «Отправить». Затем его рука безвольно свесилась с кровати, и телефон с негромким стуком упал на пол. На экране высвечивалась надпись «Нет соединения».

Комментарий к Глава 4

Конгрессмен, или член Конгресса, – это человек, который был назначен или избран в официальный орган, называемый Конгрессом. Как правило, он представляет в этом законодательном органе определённый избирательный округ.

Военно-морская академия США (англ. United States Naval Academy) – военная академия, готовящая офицеров для ВМС США и Корпуса морской пехоты США. Расположена в городе Аннаполис, поэтому сама академия часто также неофициально называется Аннаполис.

========== Глава 5 ==========

– Как же здорово, что у моего мальчика есть такой замечательный друг, – приговаривала Сьюзи, кутаясь в меховой капюшон, пока Ирвин пытался достать из багажника ее красного «Бьюика» огромный чемодан на колесиках. – Даже вдвоём мы бы ни за что не сдвинули эту штуковину с места. А Роджер, как всегда, пропадает на работе, и мне кажется, ему вообще плевать… О, великолепно!

Чемодан с глухим стуком приземлился на притрушенный свежим снежком асфальт. Оставалось всего-навсего втащить его на второй этаж. Вздохнув, Ирвин окинул тяжелым, как злосчастный чемодан, взглядом лестницу, которая сейчас казалась невероятно длинной и крутой, затем взялся за ручку и решительно двинулся вперед. Сьюзи намеревалась помочь, но какой прок был от хрупкой женщины, если ноша была едва ли не тяжелее ее самой?

– Что там внутри? – спросил Ирвин, переводя дыхание, когда они преодолели первый рубеж в виде крыльца и вошли в холл.

– Книги, – улыбнулась Сьюзи. – За время каникул он накупил себе целую тонну книг. Фэнтези, киберпанк, учебные пособия… Мы с Роджером просто дар речи потеряли, когда курьер привез коробку размером с кресло, – она добродушно засмеялась.

Наконец, они втащили чемодан в комнату, где Даниэль уже заканчивал распаковывать сумку с одеждой. Сьюзи попросила его проверить, все ли вещи выгрузили из машины, затем велела ему быть хорошим мальчиком (похоже, Даниэль не преувеличивал, когда говорил, что она обращается с ним, как с маленьким) и чмокнула на прощание в щеку.

– Ирвин, милый, не проводишь меня к машине? – попросила она. – Никак не могу привыкнуть к вашим запутанным коридорам… Представляешь, я могу ориентироваться в лесу без компаса, но внутри зданий, где больше, чем два крыла, становлюсь абсолютно беспомощной!

Ирвин, конечно же, не отказал. Общаться с миссис Марлоу было легко и приятно. Как внешностью, так и характером она напоминала девочку-подростка и с первого взгляда располагала к себе людей своей добротой и непосредственностью. На миг Ирвин представил, что бы было, если бы матерью Даниэля была Маргарет Хардвей. Смог бы такой ранимый ребенок выжить под ее моральным давлением?

Однако как только они вышли на улицу, лицо Сьюзи приобрело серьезное выражение.

– Ирвин, мне нужно сказать тебе кое-что… – произнесла она. – Ты ведь знаешь о диагнозе Даниэля?

– Да, он всё рассказал мне еще осенью.

– В последнее время он стал хуже себя чувствовать. Доктор Петтерсон, его врач, сказал, что это сезонное явление и прописал витамины. Даниэль всегда носит с собой необходимые лекарства, но ты уж присматривай за ним, ладно? На всякий случай я дам тебе свой номер телефона.

Сьюзи достала из сумочки маленький блокнот и огрызок карандаша, черкнула несколько цифр и протянула листок Ирвину.

– Не волнуйтесь, миссис Марлоу, – успокоил ее тот. – Я уже давно смотрю за ним в оба.

– О, зови меня просто Сьюзи, – привычная милая улыбка вернулась на лицо женщины. Попрощавшись, она обняла Ирвина, села в машину, и та неспешно покатилась к воротам кампуса, шурша колесами по снегу.

Ирвин присматривал за Даниэлем, как мог. Времени для того, чтобы побыть с другом, у него теперь было не много – он решил наконец-таки найти работу. Неделя изнурительных поисков вакансии, подходящей под расписание занятий в колледже (Клэр грозилась переселить его на четвертый этаж к японцу, сутками напролет слушающему азиатский рэп, если бы он пропустил хоть одну лекцию) увенчалась относительным успехом: торговый центр в двух кварталах от кампуса согласился взять к себе нерадивого студента. В обязанности Ирвина входило в основном таскание коробок из подвала, где находился склад, и обратно. Платили, правда, сущие гроши, но Ирвин был рад и этому, ведь регулярный доселе перевод на его банковскую карту от матери запаздывал уже почти на месяц.

Даниэлю было скучно, если даже не одиноко. Он коротал холодные зимние вечера за книгой или компьютерной игрой, задерживался допоздна в археологической лаборатории, где добрый профессор Ривз даже доверил своему лучшему студенту смахивать пыль с окаменелых экспонатов. Но больше всего на свете он любил те редкие вечера, когда они с Ирвином, зарывшись под толстый слой одеял, смотрели какой-нибудь дурацкий фильм, и Даниэль засыпал задолго до его конца, прижавшись к теплому боку соседа.

Однажды позвонила миссис Марлоу. Одному из ее подросших учеников нужна была помощь с историей. Даниэль согласился не раздумывая. Ему нравилось делиться своими знаниями, он даже составлял конспекты уроков и мог сделать скучный учебный материал таким увлекательным, что оговоренное время занятий порой удваивалось по инициативе самого подопечного. Вскоре у Даниэля появился второй ученик, за ним третий, и с наступлением весны их количество перевалило за десяток.

– Похоже, педагогический талант передался тебе от матери, – говорил ему Ирвин. Даниэль улыбался. Уже несколько безнадежных разгильдяев взялись за учебу с его подачи, и он всерьез задумывался о том, чтобы после колледжа податься в преподаватели.

Окрыленный успехом, Даниэль не забывал и о собственном образовании. Иногда готовиться к занятиям ему приходилось ночью. Ирвин с тревогой стал замечать, как силы покидают его друга день ото дня. Вокруг глаз появились темные круги, кожа, казалось, стала еще бледнее, Даниэль всё чаще стремился сесть или даже лечь после непродолжительного пребывания на ногах. А пустые упаковки из-под лекарств в мусорной корзине настораживали Ирвина больше всего.

В тот злополучный вечер Ирвин был на работе. Даниэль же устроил себе выходной в честь релиза новой книги из любимой серии. Он простоял за ней в очереди четыре часа, заработал насморк, но получил-таки экземпляр с автографом автора. И теперь, удобно устроившись на кровати с дымящейся чашкой чая, он благоговейно перелистывал пахнущие свежей типографской краской страницы.

С крыши капала талая вода. А может, начался дождь? В комнате становилось душно. Проклиная техперсонал, который забывает отключить отопление, когда на улице пятьдесят по Фаренгейту*, Даниэль открыл окно и глубоко вдохнул… Попытался вдохнуть. Из воздуха будто исчез весь кислород. Грудная клетка раздувалась, но легкие наполнялись чем-то вроде вакуума.

«Повышенная влажность, ничего необычного», – подумал Даниэль и решил вернуться к чтению. Он лежал, стараясь дышать глубоко и медленно, но с каждой минутой ощущение удушья только нарастало. А появившееся покалывание в кистях рук и коже лица и вовсе дало начало легкой панике.

– Вот же блин, – парень выругался вслух и потянулся немеющей рукой к ящику стола, где лежали баночки с таблетками.

Но стоило Даниэлю приподняться, как в глазах стремительно потемнело, и он уже не видел перед собой ничего, кроме мерцающей фиолетово-черной ряби, будто весь мир стал огромным экраном телевизора, в котором пропал сигнал. В одно мгновение исчезли все звуки – уши заложило, словно под водой. Кожа покрылась холодным липким потом, конечности похолодели, начиная от кончиков пальцев, и этот холод распространялся по телу, как чернильное пятно. Сердце колотилось как бешеное. В ужасе Даниэль осознал, что полностью потерял ориентацию в пространстве. Нужно было позвать на помощь, но горло будто кто-то сжал мертвой хваткой. Парень не мог понять, дышит ли он до сих пор или просто открывает пересохший рот, как рыба, выброшенная на берег. Он уже не чувствовал своего тела, бледные пальцы разжались, и таблетки, которые он так и не успел принять, рассыпались по полу.

До остатков ускользающего сознания донесся испуганный голос Ирвина, кричащий его имя, еще чьи-то голоса, топот…

«Даниэль!»

Сирена неотложки.

«Господи, дыши!»

Кто-то сжал его запястье, на лицо опустилась кислородная маска.

«Я поеду с ним!»

В карете «скорой» пронзительно пищали приборы.

«Его родственники далеко, я его единственный друг!»

Что-то кольнуло в руку. По телу потекло болезненное тепло.

«Даниэль, ты слышишь меня? Пожалуйста, живи…»

В палате пищал кардиомонитор. Молодая медсестра суетилась вокруг Даниэля, меняя капельницу, поправляя датчики на его груди и кислородный катетер. Усталый небритый врач, сдвинув на нос очки, задумчиво изучал листок с результатами исследований. Ирвину почему-то хотелось ему врезать.

– Мда, – доктор прикрепил распечатку к изножью кровати, на которой лежал, отсутствующе рассматривая нежно-голубую стену, Даниэль. – Так когда, говорите, прибудут его родители? Нужно обсудить с ними лечение.

– С минуты на минуту, – вздохнул Ирвин и сжал пальцами металлическую ручку сбоку кровати, чтобы и впрямь невзначай не зарядить в нос этому очкарику. – От Уилберга досюда полтора часа езды… И вообще, ему уже девятнадцать! Почему бы вам не назначить лечение прямо сейчас? Присутствие родителей для этого обязательно?

Врач снял очки и потёр тыльной стороной ладони покрасневшие глаза.

– Молодой человек… Проблема гораздо серьезнее, чем можно было ожидать. Острая сердечная недостаточность наступила из-за того, что клапанное кольцо опасно сузилось, причем произошло это недавно. Исследования, которые проводились полгода назад, не показывали видимой динамики патологии, а сейчас картина неутешительна. Стимулом могла послужить какая-нибудь инфекция, даже простуда… В любом случае, медлить с операцией больше нельзя.

Доктор замолчал. Наступившая тишина нарушалась лишь монотонным писком приборов. Ирвину казалось, что его вот-вот стошнит от этого противного звука, от запахов медикаментов, которыми пропитались стены больницы, от резкого контраста бьющего в глаза света лампы и чернеющего за окном неба. Он сглотнул подкатывающий к горлу ком, уставившись на свои руки, крепко сжимающие холодный металл.

– Я покину вас, – сказал врач. – Если что, воспользуйтесь кнопкой вызова медсестры. Когда его родные приедут, пусть зайдут ко мне. Кабинет двести пять, налево по коридору.

Как только они с Даниэлем остались вдвоем, Ирвин тяжело приземлился на стул рядом с кроватью. Мышцы на ногах, да и во всём теле, были словно деревянными. В тот момент, когда он пришел в общежитие и увидел бессознательного Даниэля с посиневшими губами, включилась реакция «бей или беги». Дальше он действовал на автомате. Руки сами набирали «911», голос сам диктовал адрес, каким-то чудом он вспомнил навыки первой помощи, полученные в скаутском лагере. И по сию минуту ему казалось, что всё это происходит где-то далеко и не с ними. Желудок то и дело некстати напоминал о пропущенном обеде, но во рту было так сухо, что Ирвин понимал – он бы не смог впихнуть в себя ни кусочка пищи. В голове зажглась красная лампочка с надписью «Опасность», и организм перешел в особый режим существования.

Несколько минут он просто водил подушечками пальцев по руке Даниэля, ненароком задевая светящуюся красным огоньком прищепку на указательном пальце, которая, как пояснила медсестра, измеряет количество кислорода в крови. Из-за нее привычный черный лак пришлось стереть. Ладонь Даниэля казалась такой ледяной – едва ли теплее, чем та металлическая ручка, за которую Ирвин только что держался.

– Тебе холодно? – спросил он.

Даниэль смотрел куда-то сквозь него. Он сжал и разжал ладонь, будто сам не мог понять, что чувствует. Вопрос Ирвина так и остался без ответа. Секунды молчания отсчитывали своим писком приборы.

– Со мной постоянно случаются неприятности, – вдруг раздался слабый голос Даниэля. – Наверное, прав отец, когда говорит, что я ходячее недоразумение. С людьми сходиться не умею, боюсь всего на свете… Даже моё собственное тело ненавидит меня. Когда я был маленьким, я хотел бегать и играть с другими детьми… Но мне становилось плохо, и я постоянно плакал… И я бросил все попытки найти друзей. Увлёкся историей. Я хотел путешествовать, своими глазами увидеть древние храмы, замки, хотел хоть раз побывать в настоящей археологической экспедиции… Но я её вряд ли переживу… – Даниэль замолчал, борясь с подступающими слезами. Кардиомонитор начал пищать часто и неровно.

– Не говори так, – Ирвин успокаивающе погладил его плечо. – Я вижу, какой ты… Ты лучше многих людей.

Даниэль приподнялся на локтях и с отвращением выдернул из носа трубочку, подающую кислород. Затем он сел, по-детски притянув колени к груди, не заботясь о сохранности прицепленных на него проводков, и, наконец, сморгнул слёзы. Ирвин присел рядом на кровать и сжал пальцами его предплечья, чтобы удержать от резких движений. Больше всего он боялся вырванной иглы капельницы.

– Даниэль… – шептал Ирвин, вытирая ладонью его влажные щеки. – Успокойся. Тебе вредно нервничать.

– Видишь, я даже плакать… не могу… как все нормальные люди, – судорожно всхлипывал Даниэль, мелко дрожа.

– Тише, тише… Ты выздоровеешь и сможешь поехать, куда пожелаешь. А захочешь – поедем вместе… Всё обязательно будет хорошо. Я никогда тебя не брошу.

Даниэль взглянул на Ирвина с бессильным отчаянием и крепко схватил его ладонь, которой тот смахивал слёзы с его лица. Влажные глаза, несмотря на яркий свет, казались черными, словно глубокое ночное небо сжалось до размера двух зрачков. Блики от лампы можно было вообразить свечением далёких галактик… Ирвину казалось, что он летит на второй космической скорости, преодолевая земное притяжение, когда, наклонившись к Даниэлю, он поцеловал его губы. Они были солёными, и от этого ему самому вдруг захотелось разрыдаться. Он опустил ладонь к груди Даниэля, осторожно, стараясь не задеть датчики. Сердце стучало слишком часто, кардиомонитор своим противным писком вторил ему в унисон. Пригладив растрёпанные волосы на затылке Даниэля, Ирвин заглянул в его всё ещё блестящие от влаги глаза.

– Ну всё, не плачь, – прошептал он, касаясь губами кончика раскрасневшегося носа. – Сейчас твои родители приедут, что я им скажу? Довёл ребёнка до истерики…

Даниэль утёр запястьем последние слёзы и попытался улыбнуться.

Звук приближающихся шагов заставил Ирвина поспешно переместиться обратно на стул. В палату бодро вошла медсестра, зажав под мышкой какие-то бумаги.

– Всё хорошо? – спросила она, изучая показания кардиомонитора. – Вижу небольшую аритмию.

– Он просто разнервничался, – ответил Ирвин.

– Переживать не стоит, – девушка улыбнулась, отсоединяя от Даниэля проводки. – Такие патологии успешно лечатся с помощью малоинвазивной операции, после которой даже шрама не остаётся. Моя тётя прошла через это и уже много лет прекрасно себя чувствует.