Текст книги "Спасибо, Томми (СИ)"
Автор книги: Мальвина_Л
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
– Я облажался. Я не должен был пытаться убить тебя, Томас. Это все яд, но я… я не прошу прощения. Я здесь для того, чтобы сказать – береги их. Помоги им попасть домой. Нашим ребятам.
И от его рассудительности и заботы ужасно щиплет глаза. Хотя, наверное, во всем виноват дым. Ведь факел начал чадить нестерпимо. Так, что не видно почти ничего.
И сразу без перехода Томми вспоминает, как стоял чуть в стороне от этого места, склоняясь над пришедшим раньше времени лифтом. Галли бухтел что-то злобно, сплевывая под ноги, а остальные глэйдеры возбужденно шумели, гадая, что же случилось. Тот лифт и Тереза, что выдохнула имя Томаса перед тем, как отключиться, это стало последней каплей для Галли, объявившему новичку какую-то непонятную вендетту.
– Ты никогда не понимал, да?
Галли. Улыбается (!). А потом тянется, чтобы потрепать парня по плечу. Томми не успевает и шелохнуться, но измазанные сажей пальцы проходят сквозь него, как туман. И сразу же лицо искажает болезненная гримаса.
– О чем ты говоришь?
– Я никогда не ненавидел тебя, салага. Наверное, ты пахнешь слишком хорошо для этого места. И у меня крышу срывало, когда ты убегал в лабиринт с Минхо или ворковал с Ньютом, укрывшись за лозами винограда. Я ненавидел себя за то, что не был достаточно хорош для тебя.
Это не Галли. Это не может быть он. Ершистый и злой. Тот, кто никогда не обнажит свою слабость. Тот, кто смастерил себе доспехи из ненависти и сарказма, да такие плотные, что не пробить. Это не Галли. Но… что…
ПОРОК – это хорошо.
И он начинает пятиться, нащупывая заткнутый за пояс нож.
Это, блять, сон. Просто сон. Потому что… память возвращается скачком, будто кто-то открыл заслонку, и воспоминания хлынули в голову сносящим с ног потоком.
“Томас, отойди, он ужален. … Это ты, это все ты! … Лабиринт был нашим домом! … Томас! … Чак… Отдай им, Томас, прошу тебя… Отдай им, я уже не смогу… “
Горло стягивает удавкой, и вены вспухают на висках от недостатка кислорода. Чак, цепляющийся за его пальцы, и руки по локоть в ярко-алой крови, и веселые кудряшки мальчишки, качнувшиеся в последний раз перед тем, как он замер… Навсегда.
И Галли с грудью, пробитой самодельным копьем Минхо, оседает на затоптанный пол. И жизнь утекает из глаз за мгновение…
– Я не хотел убивать Чака.
Он не хотел, и Томми согласно кивает, все еще продолжая пятиться.
– Это должен был быть я.
– Это все яд, Томас. Я никогда не хотел причинить тебе вред…
Сон просто сон…
Силуэт Галли дрожит, плывет, будто он – всего лишь марево, мираж в жаркой пустыне.
– Береги их, Томас. Потому что хорошо уже не будет, – улыбается грустно, и на какой-то миг Томасу кажется, будто на лице его блестят слезы.
– Галли…
Но он исчезает, растворяется, и когда Томаса за шиворот выдергивает из этой псевдо-реальности, он слышит задумчивый голос глэйдера: “Я передам привет Ньюту, салага. Мы с ним увидимся скоро…”
*
Подскакивает, хватаясь за стены, чувствуя, что воздух кончился, его нет, он задыхается. Чьи-то руки трясут его за плечи, и обеспокоенное лицо склоняется над ним, губы шевелятся, но ни слова нельзя разобрать за бешеным ревом мотора и винтов.
Когда взгляд фокусируется, он видит этот теплый взгляд и светлые волосы, упрямо лезущие в глаза.
Ньют…
Ньют, малыш…
Рука прижимается к щеке друга, и Томас опускает ресницы, чувствуя тепло кожи под пальцами.
– Томми! Ты очнулся, Томми? Надо бежать, зараженные напали…
Кивает и садится, подтаскивая Ньюта к себе. Прижимает к груди, чувствуя, как бухает сердце, отскакивая от ребер. Снова и снова. Находит губы губами.
– Ты будешь в порядке, Ньют. Я не допущу, чтобы что-то случилось.
– Томми, пора…
Сейчас, сейчас они побегут. Сейчас уберутся отсюда. Еще секунду вот так. Уткнуться носом в шею, вдохнуть полной грудью.
Ты не увидишь его, Ньют… ни одного из них…
========== 6. Томас/Тереза (UST), Томас/Ньют ==========
Комментарий к 6. Томас/Тереза (UST), Томас/Ньют
Томас/Тереза (односторонне), Томас/Ньют
https://pp.vk.me/c629113/v629113352/16340/QJyxaPfVyIA.jpg
– Почему я здесь? Что происходит?
Ее руки связаны за спиной, и веревка больно врезается в запястья, сдирая кожу. Спутанные волосы падают на лицо, и девушка то и дело отфыркивается, пытаясь сдуть их в сторону.
Томас опускается на корточки прямо напротив. Смотрит внимательно, будто выискивает на лице невидимые письмена или какие-то тайные метки.
– Почему я не помню ничего, во имя богов?! Где я?
Она кричит и брызжет слюной, а он лишь усмехается и вертит в руках нож, которым Ньют обычно рубит сучья или виноградные лозы. Солнечные блики отскакивают от острого лезвия, ослепляя ее то и дело, скачут по кругу, образуя хоровод сумасшедших солнечных зайчиков, что словно пытаются загипнотизировать… или утанцевать до смертельного головокружения…
Еще одна усмешка. Едкая, холодная, как ливень над Глэйдом поздней ночью, долбящий по соломенной крыше хижины. Одной на двоих.
– Неправильный вопрос, детка. Не та очередность.
– К-кто ты?
И быстро опускает глаза. Глаза, в которых он видит все – от начала и до конца. Глаза, что врали так много. Врут.
– Ты ведь все помнишь, так? Ты назвала мое имя, когда лифт поднял тебя на поверхность.
Взмах ресниц, еще один. Дрянная актриса. Ну, никакая просто. Всегда была.
– Я… я не помню. Может быть, объяснишь мне, что происходит?
Она пытается казаться жалкой, испуганной. Пытается удивленно таращить глаза и обкусывает губы. Пытается сделать так, чтоб голос дрожал, а на глаза навернулись слезы.
– Ты никогда не умела притворяться, Тереза. Слишком… фанатична для этого.
И голос, как лезвие, осторожно срезающее верхний слой кожи.
– Ты помнишь меня? Но… как?
– Я был ужален, – пожимает плечами, даже не предпринимая попытки освободить ее руки. – Яд гриверов возвращает нам память.
У Томаса лицо измазано черноземом, будто он только что работал в саду и не успел даже умыться. Он пахнет виноградом и свежей травой, а еще чем-то тонким, сладковатым. Как абрикосы. Он поддергивает рукава, а она глаз не может оторвать от его рук, любуясь, как мускулы перекатываются под кожей.
– Я пришла, чтобы помочь тебе выбраться отсюда, Томас. Это ошибка, что тебя отправили в Лабиринт…
Синие вспышки от мониторов и крики парней всплывают в сознании, и Томас даже назад шарахается, чтоб не ударить ее по лицу.
“ПОРОК – это хорошо, Томас. Скоро все изменится”
И Ньют, выворачивающий голову назад, все время пытающийся поймать его взгляд, пока люди в белых халатах волокут его прочь… И ее руки, что ложатся на плечи, успокаивая. И хочется резко дернуть на себя, переламывая запястья, и слушать, слушать, как она закричит.
“Это к лучшему, Томас. Все будет хорошо”
– Зачем ты вернулась на самом деле, Тереза?! – Резко, как удар плетью по глазам. – Я помню ВСЕ. Я помню, зачем пришел сюда. Помню, как обманул вас всех. Обманул тебя.
– Но…
– Ты отправила Ньюта сюда. Отправила на смерть, чтобы избавиться от него. А теперь, когда я спустился за ним, ты снова здесь. Чтобы снова пытаться, ведь так?
Тереза вздергивает голову и быстро смаргивает влагу с ресниц.
Она на самом деле помнит прежнего слабого мальчишку, что таял, как сахар в кипятке, от одних только прикосновений Ньюта, что шептал ему ласковые глупости на ухо и щекотал носом шею, вызывая безудержные приступы хохота. Она кусала губы, когда блондин обхватывал усыпанное родинками лицо своими ладонями и целовал, целовал, целовал… Будто… будто какое-то право имел.
Теперь перед ней кто-то другой. Упрямо сжатые губы и взгляд более жесткий, взгляд убийцы, и смерть притаилась где-то там, у зрачков.
– Ты изменился, Томми. Повзрослел.
Она улыбается из последних сил, уже не чувствуя рук и едва ощущая лицо, что будто бы превратилось в резиновую маску.
– Не называй меня так!
В последний момент кулак встречается не с ее побелевшим лицом, врезается в тонкий ствол растущего неподалеку деревца, и тот обиженно хрустит и сыплет из-под пальцев труху.
А потом просто поднимается и уходит, оставив ее связанную и растерянную за спиной.
– Ты просто уйдешь?! Томас? Томас!!! Томас, ответь.
– Я узнал, что хотел, и не подпущу тебя к Ньюту даже на половину Глэйда. – Он останавливается, продолжая смотреть вдаль. Будто разглядывает тучи, кучкующиеся прямо над исполинскими стенами.
– А как же я…
– Да наплевать… Твою судьбу решит Алби. Но знаешь, я бы готовился к изгнанию в Лабиринт.
– Томас, прошу…
Разворачивается на пятках, вперив в девушку брызжущий ненавистью взгляд. Такой яркий, что она бы попятилась, если бы было куда.
– Я тоже просил тебя, помнишь? Когда его уводили…
Она молчит, но по потухшим вмиг глазам, Томас понимает: помнит. Помнит и не жалеет.
Уходит, больше не оборачиваясь. И уже представляет, как худые руки обовьются вокруг шеи, когда он вернется к кромке леса, где Ньют все еще должен копаться в земле, пытаясь обустроить грядки. Представляет, как перепачканная землею мордашка уткнется в плечо, и губы тронут венку на шее. …
Он больше не вспоминает Терезу. Никому не удавалось выжить в Лабиринте ночью.
========== 7. Томас/Дилан/Тайлер Хеклин (кросс с актерами) ==========
Комментарий к 7. Томас/Дилан/Тайлер Хеклин (кросс с актерами)
Кроссовер. Актеры.
Томас Сангстер/Дилан О’Брайен/Тайлер Хеклин
http://cs628428.vk.me/v628428352/1ef23/gTee7iwr2Qc.jpg
Дилан утыкается носом в плюшевое чудо, которое тискает уже четверть часа, бормоча что-то насколько лишенное смысла, что Сангстер даже разобрать не пытается. Он просто смотрит, смотрит и, блять, тихо завидует мохнатику, вылизывающему шершавым языком усыпанные родинками скулы.
Пиздец, Томас, ты докатился. Завидовать псу – ну, это как-то уже самое днище, чувак.
Щенок повизгивает и из стороны в сторону мотает обрубком хвоста, щурясь каждый раз, когда длинные пальцы чешут его мягкое шерстяное пузо (ну, чем блин не кот?).
– Кто у нас тут такой мягкий, а? Кто такой маленький и пахнет молочком?
Ди несет такую ерунду, что Томас заржал бы в голос, если б чертова нежность не забила так плотно горло, не растеклась бы по позвонкам, не лишила бы способности ориентироваться в пространстве.
“Сука, Дилан, вот нахрена ты такой красивый?”, – долбится где-то в подкорке, пока он разглядывает беспредельный пиздец на голове друга. Словно кто-то опять и опять дергал руками за волосы, закручивал смешные рожки из прядок, ерошил, пропуская сквозь пальцы…
Он пялится, как идиот, как девчонка-фанатка, что случайно наткнулась на кумира в собственном дворе и лишилась голоса от страха и радости.
На самом деле в любой момент по ступенькам вон того трейлера может скатиться Поузи, вопя во все горло похабные шуточки, или Холлэнд величественно проплывет мимо к гримеру, или Шелли нарисуется, хлопая глазами. Всего пару минут назад рядом пролетел один из Карверов (он так и не научился их различать), прижимая к уху мобильник.
“Теряешь драгоценное время, дебил!”
Он зол. Он так зол на себя за все, что случилось. Или наоборот – не случилось. Ведь он был так близко – на съемках, в отеле, на интервью и панелях… Изо дня в день. Столько Дилана, что его запах и раскованный смех, кажется, стал неотъемлемой частью Томаса.
Может быть, О’Брайен чувствует излишне пристальный взгляд? Или он, Томас, думает слишком громко? Потому что Ди вдруг замирает и медленно оборачивается, выглядывая из-под очков. И на лице его такая изумленная радость, что целую секунду Сангстер думает, что все, пиздец, сердце больше не сделает ни удара, а служба спасения поспеет лишь к его бездыханному телу.
– Томми, чувак! Вот это сюрприз!
Рот до ушей и озорной блеск глаз, что пьянит хлеще вискаря в любых дозах. Того же оттенка, той же крепости, вот только виски не вызывал такой зависимости, как эти глаза, вытаскивающие душу зрачками.
У него губы пересыхают от этого небрежно-нежного “Томми”. Это он, Сангстер, звал так на съемках Дилана. И когда во время премьеры Ньют на огромном, во всю стену, экране выдохнул свое глухое: “Спасибо, Томми”, зал взорвался такими оглушающе-восторженными воплями, что на секунду актеры решили, будто оглохли. А потом Дилан нашел в темноте его руку и хохотнул в самое ухо: “Они хотят эту пару, чувак. Все еще хотят”.
“Теперь даже больше”, – подумал тогда он в ответ, но лишь улыбнулся, любуясь профилем Дилана.
– Ты в гости или по делу?
О’Брайен подскакивает как-то невероятно проворно, умудряясь не уронить мелкую псину и одновременно обхватить Томаса поперек ребер. Он пахнет… пахнет все так же, и земля качается под ногами, будто палуба корабля, вышедшего в открытое море. И его губы – в дюйме от лица. Они розовые, идеальные, сладкие… Он точно знает, что сладкие и пьянящие. Знает, хотя и не пробовал ни разу.
“Да, чувак, зачем ты здесь? Всего за несколько часов до рейса. Какого хрена ты забыл на съемочной площадке “Волчонка”?”
Просто выдохнуть: “Я соскучился, Дилан. Я спать не могу, когда ты не сопишь на второй половине кровати, поленившись тащиться в свой номер после затянувшегося заполночь просмотра чемпионата по бейсболу. Я так скучаю по твоему дурацкому пению в душе и яичнице с ветчиной, которую ты трескаешь каждое утро…”
– У меня самолет ночью, – блять, какой же ты жалкий, Сангстер, расплачься еще для комплекта… Он даже морщится от звука собственного голоса, но пытается продолжить, надо же что-то говорить… – И я тут…
– О, в Лондон. Аве привет передашь? Она просто прелесть…
– В Лондон, ага…
– Слушай, молодец, что пришел. Мы просто обязаны загудеть напоследок, сейчас я…
Забытый щенок обиженно скулит и тычется влажной мордой куда-то Дилану в подмышку. Тот хохочет и легонько щелкает по носу.
– Эй, кто-то расстроился, да? Смотри, Томми, какой милаха. Совсем мелкий еще.
– Ты где его спер, признавайся? Кого из девчонок ограбил? И, поскольку вопли Холлэнд не оглашают окрестности, ставлю на Шелли или…
– Да мой он. Подарок такой… Только вот имя я еще не придумал… Эй, нехорошо быть безымянным мохнатиком, правда? – Молчит, несколько раз медленно моргая, а потом стягивает очки, засовывая их в задний карман. – Я придумал, чувак, я придумал. Томми! Как тебе имечко, а? Я назову его Томми. Смотри, он на тебя даже похож чем-то… Эй, мохнатая морда, ты теперь Томми. Томми. В честь моего бро, так и знай… Не опозорь.
Пряное тепло растекается по венам, и Томас давит порыв притянуть к себе друга, накрыть уже его губы своими губами… Но Ди тараторит, как заведенный. Не заткнуть, не переслушать… Он слушал бы его вечность и еще целый месяц на самом деле.
Когда на Ди нападает словесный понос, его прет похлеще, чем Стилински, и сдержать этот нескончаемый поток не в силах ничто. Сангстер знает один способ, но не уверен, что не получит от друга по роже за такую наглость…
– Так, погнали что ли, ты ж на самолет опоздаешь иначе…
Крутится на месте волчком, вытягивает шею.
“Нахуй Лондон, Дилан. Только ты рядом будь…”, – вертится на языке вместе с другим, таким важным вопросом, который он никогда не осмелится задать.
– Где шляется Шелли, когда она так нужна, а? – В ответ на непонимающий взгляд кивает на щенка, что, кажется, задремал, разомлев от тепла его тела. – Маленький он еще по барам шататься и смотреть, как папа Дилан ужирается в хлам. Щас к няньке пристрою, и отчаливаем.
И скрывается между трейлами, выкрикивая имя подруги во всю глотку.
Томас опускается на ступени ближайшего дома на колесах, кладет подбородок на сцепленные ладони. Он прикрывает глаза, слезящиеся от яркого солнца, когда дверь за спиной распахивается, и голый по пояс парень чертыхается сквозь зубы, спотыкаясь о него. Черные, как ночь, всклоченные волосы, легкая щетина на лице и яркие засосы на шее.
– Тайлер?
Он что? Вернулся в “Волчонка”? Или … стоп, это же трейлер Ди, так? И алые пятна на шее, ключицах, как насмешка… И… какого хрена перед глазами плывет? Грохнись еще в обморок, как баба…
– Сангстер? А ты тут какими судьбами?
“Тебе, блять, отчитаться забыл…”
Откуда эта скрытая вражда? Они ведь всегда неплохо так ладили… раньше…
– О, Тай, ты проснулся? Думал, до вечера продрыхнешь, как минимум. Мы тут затусить решили, Томми ночью улетает домой…
– Томми? – И брови, что давно стали одной из главных легенд “Волчонка”, медленно ползут на лоб.
– Томми. Томас. Ты не узнал его что ли? – Дилан пожимает плечами и тычет пальцем в блондина. – Так ты с нами или нет? Томми я Холлэнд на время отдал, присмотрит, пока не вернемся.
Хеклин переводит взгляд с Сангстера на О’Брайена и обратно, явно пытаясь решить, курили они травку или кокс в десна втирали.
– Как ты мог отдать Томми Холлэнд, если вот он стоит и глазищами лупает?
– Я ж про щенка, Тай, не тупи. Мелкого, бархатного… Ты что, про свой же подарок мне не помнишь? В общем, он не будет скучать, а мы намерены нажраться. Ты с нами или как?
Дилан притопывает ногой, явно начиная раздражаться, а брови Хеклина взлетают еще выше, хотя, казалось бы, куда выше-то…
– Ты назвал нашего щенка Томми?
Ему странно, это видно невооруженным глазом, и Томас, что молчит себе чуть в стороне, чувствует себя, как будто в дерьме искупался…
А чего ты ждал, собственно? … Зато теперь понятно, куда исчез Дилан тогда в Лондоне во время промо-тура… На целые сутки исчез, а потом врал так неумело и отчаянно, что от него просто отстали… А ведь у Хеклина был День рождения, они же в одной гостинице жили…
Ну и тупица ты, Томас…
– Ребят… я пойду. Серьезно, куча недоделанных дел до самолета. Я ж правда только попрощаться зашел, Ди. … Давай, не скучай… Рад видеть был, Тай…
Солнце такое яркое, что выжигает глаза. Не видно ни хрена. И пить, да, так хочется пить. Убил бы за глоток воды. Как… как в Жаровне…
А ведь он убьет его, как-то бессвязно вспоминает Сангстер. Томми убьет своего Ньюта, выстрелит в упор.
“Пожалуйста, Томми, пожалуйста”…
Так хочется просто… просто сесть в самолет и улететь подальше. Туманный Альбион ждет тебя, Томас. Прохлада, сырость, и никакой размягчающей мозги жары.
Голоса за спиной чуть повышаются. Кажется, в них проскальзывают сердитые нотки.
“Пожалуйста, Ди, пожалуйста… Не ругайся с ним из-за меня. Ты же так любишь его. Пожалуйста, Ди…”
========== 8. Томас/Ньют ==========
Комментарий к 8. Томас/Ньют
Томас/Ньют, Тереза
https://pp.vk.me/c625121/v625121352/3b338/HZSGG63kAaA.jpg
После очередной стычки с Галли у него ноет запястье, перетянутое повязкой. Из-за него Томас карабкается на смотровую площадку почти целую вечность, стараясь не тревожить поврежденную руку. Солнце еще не в зените, но припекает макушку нещадно, а кожа на шее, кажется, так нагрелась, что дотронуться невозможно.
– Возьми, освежись.
Тереза уже наверху, сидит на самом краю, болтая ногами, и протягивает другу глиняную миску, полную длинных и гладеньких виноградин. Томас сглатывает, запуская руку в прохладные ягоды, уже чувствуя сладковатый сок на языке.
– Спасибо, подружка.
Виноград освежает, и, закидывая в рот новую порцию ягод, Томас представляет, как Ньют касался их длинными пальцами, собирая урожай в большие плетеные корзины. Вздыхает беззвучно, стирая ладонью с лица крупные бусины пота.
Жарко.
Они сидят молча, но время от времени парень чувствует пристальный взгляд подруги, и никак не получается справиться с ощущением, что она пытается что-то сказать, но не может решиться. Ему не то что все равно – Тереза скажет, когда созреет. А сейчас гораздо приятнее просто молчать, скользя взглядом по бледно-золотистым плечам Ньюта, подвязывающего виноградные лозы. Он кажется хрупким и одновременно гибким, как дикая кошка, как гуттаперчевый мальчик из дурацкой обтрепанной книжки Чака, которую тот постоянно таскает с собой и бережет, как какую-то драгоценность.
Откуда она тут вообще взялась?
По идее, на посту они должны внимательно следить за Глэйдом, осматривать окрестности, следить за выходом в лабиринт (вдруг гриверы, и плевать, что солнце давно поднялось), быть на страже, одним словом. Но разве можно оставаться спокойным, если Ньют мельтешит перед глазами все время?
Ньют. Зачем ты такой красивый, Ньют?
– Так и будешь глазеть и ничего не предпримешь?
Тереза и смотрит-то в другую сторону, но видит все, будто радар, улавливая эмоции Томаса.
– О чем ты?
Она фыркает выразительно, будто говорит: “Да ладно тебе, дурачком-то прикидываться”.
– Ты его взглядом всего облизал. Думаешь, Минхо до сих пор не понял?
– Плевать мне на Минхо, – огрызается сквозь зубы и ищет на ощупь кукурузные лепешки, которые Чак испек накануне.
Совсем не плевать, если честно. Ведь если до бегуна дойдет, он Томаса в бараний рог скрутит и не поморщится. А потом снова уйдет в зал собраний, где до утра будет возиться с моделью лабиринта, оставив Ньюта совсем одного.
А он же ласковый, как котенок, Ньют. Нежный. И так хочется запустить пальцы в выбеленные солнцем волосы, а потом скользнуть ладонями вдоль позвоночника, притягивая к себе, целовать острые ключицы, ловить губами хриплые стоны…
Тереза пожимает плечами, но вдруг напрягается, и спина ее вытягивается струной, когда девушка вглядывается в ворота Лабиринта, распахнутые в стене будто пасть великана в беззвучном крике.
– Они возвращаются.
Томас кивает, видя кажущиеся такими крошечными фигурки, несущиеся по проходу. Кубарем скатывается по скрипящей лестнице, забыв про больное запястье, и несется вперед.
– Что-то нашли?
– Все как всегда. – Минхо никогда не отличался болтливостью.
Упирается ладонями в колени, пытаясь отдышаться, а потом жадно пьет воду из протянутой бутылки, выплескивает остатки на голову.
Какая-то тень кидается сбоку из-за спины, никто не успевает среагировать, а Ньют уже обхватывает голову корейца руками, касается лбом мокрого лба.
– Ну, ты чего, я же в порядке, – кажется, Минхо смущен, и Томас рассмеялся бы в голос, если бы так не пекло между ребрами.
– Всегда буду волноваться, – шепчет тот, пряча раскрасневшееся лицо куда-то в изгиб шеи парня.
Глэйдеры расходятся, и Томас, чуть замешкавшись, плетется следом. Это не больно, не муторно, просто тоска, высасывающая из вен жизненные силы, отравляет кровь словно ядом, и накатывает такая мощная волна апатии, что хочется завернуться в нее, как в одеяло, и тихо скулить, забившись куда-нибудь в уголок.
– Томми, привет! – Ньют проносится мимо (почему он не стал бегуном?), мимолетно хлопая по плечу, и тело словно разряд молнии пронзает, отдаваясь в солнечное сплетение, в затылок.
Глаза в глаза, всего на секунду, и ноги вязнут вдруг, как в болоте, а в голове шум – пострашней того грохота, когда стены Лабиринта начиняют меняться.
“Я стану бегуном”, – думает Томас, всматриваясь в удаляющуюся спину.
“Я стану бегуном”, – колотится в висках, когда он представляет эти ладони на своей коже.
“Я стану бегуном…”
========== 9. Томас/Ньют ==========
Комментарий к 9. Томас/Ньют
Томас/Ньют
http://cs622329.vk.me/v622329352/5a016/LrrYiJzghz0.jpg
Ньют…
Кровавые полосы на пальцах и ладонях. Сухая пыль, забивающая легкие.
Ньют…
Тупая, пульсирующая боль в затылке и скрежет металла о камень.
Ньют…
Жжение под веками и крик, застревающий в горле.
*
– Томас! Томас, ты где?
Чак дышит за спиной, будто загнанная взмыленная лошадь (и откуда нам знать, как они выглядели когда-то – лошади?), упирается ладонями в колени, пытаясь избавиться от черных кругов перед глазами и тупой рези в боку.
– Ты что там делаешь?
Голос осторожный, будто перед ним – не один из глэйдеров, а замаскированный гривер, что еще секунду – и кинется, впиваясь ядовитым жалом в затылок.
– Почему его имени нет на стене? Я ночью подумал, что не видел ни разу. Как Алби пропустил это, Чак? Я должен исправить. Почти что закончил, дай мне минуту. … Не говори никому, я не хочу, чтобы его вычеркнули. Потому что мы найдем его, Чак. Я найду его обязательно…
Утирает пот, струящийся по лбу и вискам, и продолжает выцарапывать имя. Четыре буквы, выжженные пламенем под веками.
Ньют…
– Томас, э-э-э…
– Всего минута, Чак. Они подождут.
Заканчивает последнюю кривоватую букву, стряхивает каменную крошку с выщербленных ложбинок, проводит по слову ладонью с такой нежностью, что у кудрявого пухлого мальчишки, что переминается с ноги на ногу прямо за спиной, глаза вот-вот и вылезут из орбит.
– Я найду тебя, Ньют, – тихо и ласково, захлебываясь нежностью и печалью, сплетающимися под ребрами в причудливый узор, врастающий в вены.
Он все еще хмурится, оборачиваясь к Чаку, вытирает ладони о штаны, вздыхает устало.
– Что там еще? Минхо снова что-то придумал?
– О-общее собрание, – справившись с удивлением, выдыхает пацан и смешно тычет головой в сторону большой поляны. – Там все узнаешь.
Топчется на месте, когда Томас поспешно уходит. Приближается к стене, где каждый из них когда-то нацарапал свое имя. Десятки имен, многие из которых зачеркнуты, практически стерты. Ведет пальцами по свежей надписи, почти повторяя движение нового бегуна.
– Ньют?
*
Вечером Томас зябко кутается в драное одеяло, глядя, как один за другим гаснут огоньки в прогоревшем костре. Он душу бы продал сейчас за глоток того самодельного пойла Галли, которое они с Ньютом глушили из банки, передавая друг другу, в его самый первый день в Глэйде. Тогда Томас еще не знал свое имя, а милый пацан с выбеленными солнцем волосами подтрунивал беззлобно, то и дело касаясь руки длинными пальцами. Будто бы невзначай.
– Я найду тебя, Ньют… Они все могут валить прямо в пасть к гриверам. Я не уйду отсюда, пока не найду тебя, Ньют.
Опускает ресницы, чувствуя (вспоминая) вкус мягких, настойчивых губ – земляной орех, листики мяты, кисловато-резкий самогон…
Он думает, что проваливается в сон, потому что контуры предметов и силуэты людей смазываются, дрожат. Слышит осторожные шаги и даже не вздрагивает, когда холодная ладонь касается затылка. Как прежде.
– Томми…
Садится рывком, протирая глаза, старается не улыбаться, как идиот, глядя на растрепанные светлые волосы и острые ключицы, торчащие из растянутого ворота футболки. У него щеки измазаны сажей, а в глазах… он тонет в этих глазах, обволакивающих, затягивающих, родных…
В нем столько нежности, что хочется захлебнуться.
– Где, мать твою, тебя носило, Ньют?! Две недели!
Захлебывается слезами облегчения, когда худые руки обхватывают поперек, прижимая к себе.
– Я здесь, Томми. Я не уйду…
Тянет на себя и трогает губы губами. Трепетно, словно боится спугнуть. Он слизывает соленую влагу и вскидывает на парня встревоженный взгляд.
– Эй, ты плачешь? Но…
– Т-ш-ш-ш… Просто иди сюда, Томми. Ближе…
*
Алби подкидывает в костер охапку хвороста, и пламя занимается с новой силой. Он задумчиво смотрит в огонь и что-то чертит на земле длинной палкой. Томас, закутанный в одеяло, стонет во сне, подтягивает колени к груди. Затихает, но через мгновение вскрикивает с новой силой. Алби вздыхает, и Минхо бросает на лидера встревоженный взгляд черных, как угольки, глаз. Галли чертыхается сквозь зубы, швыряет в сторону кружку с недопитым самогоном, и быстро куда-то уходит.
– Ньют… – выдыхает Томас отчетливо и вдруг начинает дрожать.
– Кто это – Ньют? – Чак непонятливо лупает глазами, оглядывая собравшихся в круг глэйдеров. – У нас никогда не было никого с этим именем.
Алби снова вздыхает и рассеянно ведет ладонью по голове. Чак думает, что вожак никогда не выглядел столь беспомощно.
– Его ужалили, Чак…
Как будто он не знает. Мальчишка фыркает раздраженно, будто хочет сказать: “Я знаю, я помню, я не ребенок…”
– Мы дали ему противоядие.
– На всех оно действует по-разному, Чак, – отрезает Минхо, поднимая пацаненка с земли. – Иди-ка ты спать. Вставать уже скоро.
Чак обиженно плетется прочь, слыша, как на поляне потрескивает костер, как снопы искр взвиваются в черное небо неким подобием праздничного фейерверка. Слышит, как Томас, рвано дышит во сне. И даже за стенами Зала собраний, прикрыв за собой плетеную дверь, он не может избавиться от этого тоскливого голоса, что просит, зовет, умоляет…
– Ньют… Пожалуйста, Ньют…
========== 10. Ньют/Томас/Галли ==========
Комментарий к 10. Ньют/Томас/Галли
Ньют/Томас/Галли
https://pp.vk.me/c630518/v630518352/19f5/4oDhs-32XE4.jpg
– Ты, долбаный шенк! Кем себя возомнил?
Томас орет и брызжет слюной, а потом толкает обеими руками ошалевшего Галли, который от неожиданности чуть не плюхается на задницу.
– Сука, ты ебанулся?
Растерянно ведет ладонью по лбу, стирая капельки выступившего пота, и переступает с ноги на ногу. Томас не видит, что он старается не дышать, старается не закипеть, не взорваться. Старается… что? Перестать быть мудаком, быть может? Томас не видит, но замечает Ньют, что дышит рвано где-то за спиной.
– Томми, уймись.
Его голос мягче виноградной лозы. Голос, что обволакивает так мягко, касается кожи, успокаивая, снимая напряжение. Возможно, на секунду Томас думает о том, чтоб отступить. Галли видит это в глазах цвета древесной коры. Видит, как расслабляются мышцы парня и вздутые вены на шее. Видит и небольшой засос чуть ниже уха. Такой аккуратный, что его можно принять за одну из его придурочных родинок. И это – как жало гривера между глаз, как удар кинжалом под ребра, как выстрел в лоб в упор…
– Салага хочет быть главным? – Галли раздвигает губы в улыбке, которая больше напоминает хищный оскал. Шагает вперед. Так, что почти касается Томаса. Так, что чувствует на лице дыхание с привкусом мяты (воняет хлеще, чем кланк в отхожем месте). Так, что почти может почувствовать эти мягкие, подрагивающие губы, от которых до его рта – два дюйма, не больше.
– Салага хочет видеть твои мозги размазанные по стенам Лабиринта, кланкоголовый ублюдок, – выплевывает Томас.
Откуда-то появляется Минхо. Он поправляет рюкзак на плечах и переводит озадаченный взгляд с одного парня на другого, потом удивленно смотрит на Ньюта, но блондин лишь пожимает плечами.
– Томас, что происходит? – Голос главного бегуна отдает тревогой, он будто бы впитывает разлитое в этой части Глэйда напряжение, что как вирус проникает под кожу, растекается по крови, отравляя организм и туманя рассудок.
– Дергается, как ужаленный, – фыркает Галли, а перед глазами все еще висит багровая пелена, и почему-то закладывает уши, словно перепонки вот-вот лопнут. – Ты бы проверил своего мальчика, Ньюти. Может его и правда ужалили, а ты и не заметил в пылу любовных утех.
Ньют тихо выдыхает, и в эту же самую минуту кулак Томаса встречается с челюстью Галли. Это почти что нокаут, потому что земля опасно накреняется, и глэйдер летит вниз, через мгновение встречаясь лицом с влажной после дождя травой.
– Попробуй хотя бы приблизиться к нему еще хотя бы раз! – Томас кричит и замахивается, чтобы пнуть потерявшего сознание парня.
Минхо и Ньют, не сговариваясь, хватают за локти. А потом бегун уходит, тихонько посмеиваясь и пожимая плечами. Ньют запускает свои длинные пальцы во влажные темные волосы и прижимается скулой к усыпанной родинками щеке.
