Текст книги "Спасибо, Томми (СИ)"
Автор книги: Мальвина_Л
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Стена под пальцами холодная и гладкая. Он опускает голову, подставляя шею и спину гибким упругим струям, хлещущим сверху, как влажные плети. Ударяясь о кожу, они рассыпаются блестящей пылью, не оставив даже следа.
Это просто вода, Томми, просто вода. Он встал бы под бьющую из цистерны кислоту, чтобы кожа слезла к херам, чтобы выжгло глаза. Чтобы прошло все, исчезло, рассеялось, как торнадо в Жаровне после ночного урагана. Чтобы заглушить этот голос. Его голос.
Ньют.
“– Что ты там видел, Томми? ЧТО???
– Они идут, Ньют. Они уже почти здесь. Нам надо выбираться отсюда!
– Успокойся, выдохни, Томми. Что ты видел?”
Времени нет. Его не было с самого начала. Я не хотел, чтобы тебя подвесили вниз головой, как тех парней и девчонок, не хотел, чтобы подключили трубки, ввинчивая их в вены. А потом засунули в пластиковый мешок, как отработанную породу.
Я должен был спасти тебя, Ньют. Выхода не было…
Вода горячая, и мокрые пряди волос льнут ко лбу. Вода заливается в глаза, в уши, рот.
Как бы я хотел оглохнуть, Ньют, как бы я хотел…
“– Не надо, Томми, остановись…”
Я не мог, Ньют, я не мог.
Топот за спиной и пули, свистящие у висков, обдирающие макушку. И тяжелое дыхание Ньюта так близко. Худая рука, хлопающая по плечу.
“– Беги, Томми, давай! Поднажми!”
А сам спотыкался, падал, разрывая штаны на коленках, резал ладони осколками стекла, когда они выбивали то окно нелепо-громоздкими стульями.
А потом – тонкий, пронзительный выкрик, от которого ноги отнялись и сердце в груди лопнуло, как размозженная кувалдой башка гривера. И шиза, придавливающая Ньюта к засыпанному хламом полу, и зубы, щелкающие прямо у его лица.
Как будто время замедлилось, остановилось, и липкий пот струится меж лопаток, и кофта промокла насквозь, прилипла к спине.
“– Томми…” – с присвистом, глухо, словно прощаясь.
Всегда только Томми. С самого начала в Глэйде. Как только Томас вспомнил свое имя, выбитое из легких стальными кулаками Галли.
Слезы зачем-то текут по щекам, прочерчивая светлые дорожки сквозь налипшую пыль. А время ускоряется, закручивая возгласы, хрипы тугой спиралью, и кровь стучит в голове, пытаясь в хлам разнести вены, в ошметки.
И руки отдирают чудовище от друга, швыряют в едкий пронзительный мрак.
“– Спасибо, Томми…”
И целая секунда – глаза в глаза. Без воздуха, криков и грохота позади. Целая секунда, когда он ведет пальцем по щеке, стирая кровь, сочащуюся из глубокого пореза.
“– Скорее, скорее, скорее…”
И зараженные, огрызающиеся друг на друга, впивающиеся зубами в ядовитую плоть, тянущие цепкие пальцы…
“– Беги, мать твою! Просто беги! Не оглядывайся!”
…
– Томас?!! Ты жив там? Ты в душе уже целую вечность. Все в порядке, Томас? Блять, мне дверь вынести что ли?
Колотит в створки кулаками и, кажется, пятками, матерится в голос, приправляя привычную брань изысканными ругательствами, каких от него и в Глэйде не слышали.
– Чувак, отвали. Я не вскрываю вены осколком бутылки. Просто уйди. Ладно?
Томас шепчет так тихо, что голос тонет в громком шуме воды, что колотится по кафелю, как водопад об острые скалы. Услышать его через стенку душевой невозможно, но Минхо уходит, долбанув напоследок кулаком многострадальную дверь.
Он понимает, наверное. Может быть, чувствует. Ему тоже погано сейчас. Сейчас, когда Ньюта нет с ними. Сколько Минхо был с ним в Лабиринте? Два года? Три? Целая жизнь в сравнении с парой месяцев, так?
Почему же так ломит в груди, когда он чувствует (все еще чувствует) его руку в своей руке? Будто вернулся назад во времени, и Ньют сплетает их пальцы, вглядываясь в засыпанные бледным песком развалины древнего мегаполиса. Песчинки скрипят на зубах, и ветер хлещет в лицо, пытаясь выцарапать глаза. Горячий, как плазма, воздух выжигает легкие, но Ньют и его прохладная ладонь… В Томаса будто вливаются новые силы, и усталость утекает в песок. А небо, такое пугающее…
“– Какое небо, Томми… Низкое, будто вот-вот на голову рухнет”
Тихо, чуть касаясь уха дыханием. Как тогда, единственной ночью в Глэйде, когда он слизывал его стоны губами, а потом вжимался лицом во влажное от пота плечо и вздрагивал от каждого касания.
– Ньют…
Выкашлять бы сгустками крови, выцарапать из-под кожи, вырвать из вен. Проще рухнуть в смертельные объятия к заразившемуся, подставив горло гнилым, смердящим зубам…
…
Долгая гонка в развалинах, когда позади лишь обезумевшая толпа нелюдей, и друзья бросаются врассыпную, и только светлая вихрастая макушка чуть впереди да пятки, мелькающие перед глазами.
“– Томми, быстрее!
– Беги, Ньют, просто беги!”
Подошва, соскальзывающая с обрыва, и руки, отчаянно цепляющиеся за острые, рассекающие плоть бетонные обломки.
“– Я держу тебя, Ньют! Я держу!
Пальцы, выскальзывающие из вспотевшей ладони.
– Пожалуйста, Ньют… – хрипло, сквозь клокочущие в горле слезы. – Ньют…
– Томми, все хорошо…
Руки, хватающиеся за пустоту, и грустная улыбка на побелевших губах”
…
Не смог, не смог, не смог – рефреном в голове.
– Я не могу без тебя… не могу.
Ладонью о стену. Почти ломая запястье.
– Томми, все хорошо… – тихо и ласково, откуда-то из-за спины.
Томас жмурится, прокусывая собственную руку до крови, когда мягкие губы осторожно касаются волос на затылке, скользят по шее, плечам. А руки – худые, как у девчонки, обхватывают крепко, как тогда, в Глэйде, в свете костра.
– Я всегда буду с тобой, слышишь?
– Ньют… – рваный всхлип, приправленный металлическим вкусом крови.
– Все хорошо, Томми. Все хорошо…
Голос тает, сливаясь с шумом воды, что падает и падает сверху, как гребаный дождь, который не кончится никогда.
========== 2. Галли/Томас (UST) ==========
Комментарий к 2. Галли/Томас (UST)
Галли/Томас (односторонне), Минхо
https://pp.vk.me/c621819/v621819352/39a91/kMceLaTMuUU.jpg
– Это все из-за Томаса, – шепчет он, сбивая в кровь костяшки о исполинскую стену.
Пот разъедает глаза, и кофта мокрая, будто в море купался. Галли уже и не помнит, как оно выглядит – море, а, может, и не знал никогда. Ткань облепляет широкие плечи, и хочется содрать с себя вонючую тряпку и вымыться по-человечески… Потому что эта гребаная вонь пропитала Глэйд, как дерьмо – подштанники Чака, когда его вытаскивали наружу…
– Все из-за тебя, Томми, – и в шепоте столько ярости, словно за углом притаился гривер, капающий слизью с загнутых жвал.
Все из-за него, не иначе. И по милости какого, мать его, провидения, именно этого салагу подняли на лифте хрен-знает-откуда. Три года, как один день, и все летит в преисподнюю (хотя, может, все они сдохли и просто попали в ад? Как вам версия, детки?), как только шкет распахивает глазищи, но сразу же щурится, пятится, стараясь забраться на сваленную по углам поклажу.
*
– Ну, новичок, пора вставать. – Галли не чуял подвоха, просто дернул за шкирку, поднимая на ноги, стукающиеся друг о друга коленками, и… ошалел на секунду, полной грудью вдыхая запах пацана. Его с ног сбило, закрутило и впечатало мордой в раскаленные плиты лабиринта… Потому что… Потому что, ну, какого хера-то, правда?
Швырнул новичка через поляну, для верности отвесив пинка. А у того глазенки забегали, словно мамочку потерял, и язык беспрестанно облизывал губы, как у девчонки – розовые, влажные…
“Нахуй”, – подумал тогда Галли, разворачиваясь на пятках. Вслушиваясь в улюлюканье и смешки: “Эй, он же бегун, он же хренов новый бегун!”, он точно знал, что почувствует себя лучше, когда салага сгинет в лабиринте или проломит башку на стройке.
Но почему-то всего через пару часов, новенький, вращая этими глазами-блюдцами, прется прямо в проход лабиринта, а Галли кажется, будто стены шатаются, сдвигаются с места и падают на голову. И он приходит в себя, когда шкет уже валяется на спине, вопит что-то возмущенно, а сам Галли орет, стараясь не слышать, как колотится собственное сердце.
“Галли, чувак, ты что, испугался?”
– Пора нам прекращать так встречаться, – усмехается он, и безымянный кидается в ноги, пытаясь свалить. Ну, и норов, однако… И ломится прямо в проем, как робот с четко заданной целью. – Тихо-тихо, успокойся…
Он, как загонщик на охоте, старается перекрыть жертве пути отступления. Вот только разница тут в том, что Галли пытается не дать этому придурку сунуть нос в стремительно захлопывающуюся ловушку, ведь солнце склоняется к западу, и Глэйд накрывает потоком воздуха снаружи – затхлая плесень, разложение, смерть…
А еще этот звук – будто стены, пронзающие небо, стонут перед тем, как сомкнуться.
И зачем он остановил щенка? Блять, не наседка и не сиделка ему, вот правда… Утром Минхо или Алби вернулись бы оттуда с окровавленным куском тряпки. И все. Все бы закончилось.
*
– Все из-за тебя, – прокусывает губы, вглядываясь то в стремительно катящееся к краю стены солнце, то на проход, что вот-вот начнет закрываться. Гигантские стены, что сделаны и не людьми, может быть. Стены, воняющие сыростью и грибком, измазанные высохшей слизью гриверов. Стены, что вот-вот дрогнут, съезжаясь… Отрезая бегунов от Глэйда, их дома. Обрекая на страшную смерть.
Где они? Какого черта так долго?
– Все из-за тебя, паскуда, – это почти всхлип, стон раненого животного.
И нет, он не мечтает длинными холодными ночами скользить пальцами по родинкам на скулах, нет. Не думает о том, как уткнется носом в затылок, вдыхая – захлебываясь Томасом. Ему не снится, как он швыряет недоноска на теплую траву и наваливается сверху, сминая губы губами… Нет. Никогда.
– Сдохни, пожалуйста, сдохни, – шепчет Галли, как молитву, когда глухой скрежет заставляет глаза заслезиться, а волоски на руках и затылке встать дыбом. И словно огромная волна проходит по каменным стенам их тюрьмы, и створки ворот сдвигаются – пока лишь на пару сантиметров.
Два силуэта выныривают из-за поворота. Они несутся, как будто за спинами выросли крылья, или на пятки наступает сам дьявол.
– Томми, Минхо, скорее! – Галли вскакивает на ноги и несется навстречу (за каким, спрашивается, лядом?!), но замирает у порога, с тоской переводя взгляд с захлопывающейся ловушки на взмыленных подростков. – Скорее, мать вашу, парни!!!
Те валятся на траву, будто ноги переломали и радостно хохочут, хлопая друг друга по плечам. На Галли не смотрят, словно его и нет здесь, или он – не больше, чем мебель, кривоногий стул в Зале собраний…
“Да пошли вы”, – шипит сквозь зубы, чувствуя, как пылают сбитые кулаки. Будто он их в кислоту окунал. И нет, это не обида давит на грудь. Просто усталость.
– Мы нашли, нашли… это важно! К Алби, все к Алби! – Выкрикивает Томас, размахивая какой-то механической приблудой, измазанной в слизи и крови. И за секунду скрывается из вида в сплетении кустов и деревьев.
А Минхо задерживается ненадолго, оборачивается и смотрит прямо в глаза Галли – серые, как небо перед грозой. Его раскосые черные глаза всматриваются будто сочувственно, и от этого внутренности словно ошпаривает расплавленным железом, превращая их в кровавое, спекшееся месиво.
– Он не знает, чувак. Для него ты – все тот же мудак, что портит его жизнь с первого дня. Он не знает.
– Пошел ты… – В голосе презрение, смешанное с полнейшим равнодушием и какой-то показушной беззаботностью, но взгляд… ему будто хребет переломали, а теперь выдирают сквозь кожу, наматывая мышцы и сухожилия на пальцы.
Бегун пожимает плечами и поправляет рюкзак, собираясь нагнать напарника. Голос Томми разносится по Глэйду, и у Галли скручивает внутренности пружиной, а в уголках глаз почему-то концентрируется влага. Что за дурдом?
– Минхо? – Тот замирает, и чуть поворачивает голову. – Ты береги его, Минхо, ладно?
Кореец быстро и как-то смущенно кивает и сразу уходит, оглядываясь несколько раз на хмурого Галли.
А у него кулаки сжимаются и разжимаются, и он вдыхает, насыщая легкие вонью Глэйда и лабиринта – все, что угодно, лишь бы не думать, не представлять, как длинные пальцы Томми путаются в черных волосах бегуна, как он улыбается, подставляя губы для поцелуя…
– Все из-за тебя, – хрипит он, падая у основания стены.
На небо стремительно наползает черная пелена ночи, и громовой рев гриверов сотрясает теплый, застоявшийся воздух.
– Из-за тебя…
========== 3. Дженсон/Санса Старк (кроссовер) ==========
Комментарий к 3. Дженсон/Санса Старк (кроссовер)
Кроссовер с “Игрой престолов”. Дженсон/Санса Старк, упоминается Томас
https://pp.vk.me/c621819/v621819352/3ad6d/bSxtaxwVf-U.jpg
– Ты хотела меня видеть?
У него глаза, как ледяное дождливое небо, а тревога пробороздила глубокие складки на лбу. Он не садится за стол, чтобы побеседовать со своей милой леди, как он обычно в шутку (в шутку ли?) называет Сансу, просто стоит у дверей и ждет ее слов, а в кармане настойчиво пищит рация – все громче и громче, будто раздражается на отсутствие ответа.
– Почему ты держишь меня отдельно от других, Дженсон? Я думала, это убежище, а не тюрьма.
Барабанит тонкими пальчиками по гладкому металлу стола и, кажется, совсем не замечает раздражение, проступающее на его осунувшемся лице.
– Кажется, мы решили, что так будет безопаснее для тебя. – Рация в кармане его куртки взвизгивает рассерженной кошкой, и он нетерпеливо притопывает ногой, когда сирены в коридоре за плотно закрытой дверью верещат так, что закладывает уши. – Кое-что происходит прямо сейчас, Санса. Мы можем обсудить это позднее?
Холодный голос девушки настигает, когда Дженсон достает карточку, открывающую электронный замок:
– Это Томас, так? Они пытаются улизнуть из лап ПОРОКа?
– Откуда ты…? – И осекается, не закончив фразу.
Не только красива, но и умна, думает мужчина, гадая, как она узнала хоть что-то, сутками просиживая в звуконепроницаемом отсеке с круглосуточной охраной?
“Ты забываешь про вентиляцию, Дженсон. И про то, что воздуховоды достаточно широки для подростка. Ты забываешь о том, что птицу нельзя держать в клетке, она захочет расправить крылья и улететь…”, – Санса молчит, лишь изгибает насмешливо бровь.
Искусственный свет словно зажигает огнем ее рыжие волосы, а в глазах плещется бескрайнее море. Топот и выкрики в коридорах усиливаются. Кажется, слышны автоматные очереди, и пули рассекают воздух, рикошетя от стен…
– Куда вы дели ее?! – Кричит совсем рядом мальчишка, и Дженсон устало прикрывает глаза.
Томас. Снова Томас. Как заноза в заднице, как отсыревший патрон, как зависшая программа…
– Все еще будешь делать вид, что ничего не происходит?
Наверное, она думает, что может разговаривать с ним в таком тоне? Или считает, что стала его слабостью – исключением из правил?
Он ухмыляется мысленно и тянется к рации, чтобы отдать команду охране – то ли отвести девчонку в общую спальню, то ли покарать беглецов и открыть огонь на поражение. Но когда взгляд его падает на нее – такую хрупкую и красивую, что немеет где-то в груди, он выдыхает сквозь сжатые зубы, будто пар выпускает.
– Это не касается тебя, Санса.
– Чего ПОРОК хочет от таких, как я, Дженсон? Что вам нужно от иммунных? И что нужно тебе от меня?
Кто сказал ей, что можно разговаривать с ним таким тоном? Стоит лишь пальцами щелкнуть, и ее уволокут к остальным, подвесят вниз головой и выкачают драгоценную плазму из крови – всю до капли…
– Я знаю, что ты делаешь с ними в том отсеке. Я видела. И видела труппы, которые вы увозите в пластиковых мешках, чтобы сжечь в тех печах, будто мусор… Я знаю, что значу для тебя что-то, раз ты прячешь меня, будто какую-то постыдную слабость…
– Дженсон, у нас проблемы! Они ворвались в медотсек и взяли заложников!
Голос захлебывается паникой и страхом. Слабаки.
– Они нужны мне живыми, – шипит в рацию, как воздух, утекающий сквозь трещины из кислородной маски.
– Ты говорил, что хочешь для меня особенной судьбы. Хорошо. Я приму твои условия в обмен на услугу. – Санса не обращает внимание на происходящее. Она, как застывшая глыба льда, которую не растопит даже пекло Жаровни.
Ава Пейдж прибудет через несколько часов, а у него в голове лишь звенящий голос Сансы и лучистые глаза, заглядывающие в душу, которую он давно продал этой суке в белом халате.
– Твои условия? – Резко и оглушающе, как выстрел бластера в замкнутом пространстве.
– Дай им уйти…
Три слова как три выстрела в грудь упор. Выстрелы, пробивающие защиту, крошащие ребра в осколки, разносящие бесчувственное мертвое сердце кровавыми ошметками по стенам отсека.
Это не боль и не ревность. Недоумение, быть может? И кончики пальцев покалывает. Может быть, им просто не терпится сомкнуться на этой белоснежной шейке. Сдавливать, слушая, как хрустят шейные позвонки…
– Ты даже не знаешь его… Не знаешь ни одного из них.
И почему это звучит, как вопрос?
– Они хотят быть свободными. Хотят просто жить. Я… я понимаю… И только.
Дженсон скользит взглядом по сомкнутым в полоску губам, уже представляя, как она раскрывает их для него… Он представляет так много… И все, что он должен сделать – дать мальчишке уйти. Отпустить самый перспективный проект Авы…
– Ты знаешь, чего я попрошу, не так ли?
– Ты получишь все, если выполнишь свою часть сделки. – И словно корочка тонкого льда покрывает глаза, замораживая тепло, трансформируя свет в ледяные кристаллы.
– Отходите, прекратить огонь. Разблокируйте внешние отсеки. – Резко, холодно, как взмахи острым ножом, отсекающие плоть – кусок за куском. – Я вернусь вечером, Санса. Надеюсь, ты будешь ждать.
Смутная улыбка расцветает на губах девушки, когда Дженсон чуть сжимает ее ладонь, чувствует слабое пожатие в ответ.
– Спасибо тебе, – одними губами.
Может быть, где-то очень далеко отсюда кто-то сделает что-то похожее для Робба, Джона, Брана, Рикона или Арьи? Где бы они ни были в эту минуту…
*
– Томас, лабиринт – это одно. Но вы, детки, и дня не продержитесь в Жаровне.
Они наступают медленно, почти что лениво. Отсюда не убежать, и пленники читают это в отражении глаз Дженсона – хитрых, прищуренных, каких-то змеиных.
– Вы в безопасности здесь, не надо упрямиться. Ты не понимаешь, Томас…
– Дай угадаю? ПОРОК – это хорошо?
Пацан пятится вслед за друзьями, что тщетно пытаются разблокировать дверь, тычет перед собой коротким стволом автомата. И жмет на курок, выпуская разряд голубоватых молний, что растекаются по защитным костюмам, как масло.
А дальше все происходит одновременно – дверь распахивается с той стороны, и Арис, мелкий поганец, визжит что-то, размахивая руками.
– Томас, скорее! – кричат вразнобой, и пацан, сверкнув напоследок глазами цвета кофейной гущи, швыряет в преследователей автоматом и срывается на бег. Знает, засранец, что Ава и волоску не позволит упасть с его головы.
– Томас, беги!
Блондинчик – худой, как обтянутый кожей скелет, подпрыгивает с той стороны и, кажется, даже пытается остановить руками опускающуюся перегородку. Наивный… Но тот ныряет в стремительно сужающуюся щель, успевая в последний момент отдернуть голову…
Сволочь проворная.
И выставленный издевательски средний палец, как пощечина. Погоди же…
– Выслать весь личный состав. Оцепить периметр. Они не должны уйти…
Спускает с привязи всех цепных псов, что есть в наличии. Они не исчезнут, не смогут. Уже несколько лет никто не проходил через Жаровню.
Ава будет довольна, когда утром их вернут в бункер – помятых и злых, но с целыми венами, полными этой целебной субстанции…
*
– Я сомневалась в тебе до последнего, – шепчет Санса, скользя губами по его твердой щеке. – Не думала, что ты отпустишь ребят.
– Ведь я обещал моей милой леди, – глаза в глаза, не отрываясь. – Я всегда держу слово.
– Может быть, я смогу полюбить тебя.
И впервые за много недель в ее голосе нет сомнения. Лишь полная уверенность и теплота. И что-то еще, что-то, что сдавливает холодными пальцами затылок.
Она никогда не узнает.
Потому что Томас умрет. Сразу, как только Ава Пэйдж достанет из него все, что ей нужно для испытаний.
– А я уже люблю тебя, юная леди.
Шершавые губы касаются гладкой ладошки. Она не отдергивает руку. Впервые с того времени, как он нашел ее в развалинах древнего города.
========== 4. Томас/Ньют ==========
Комментарий к 4. Томас/Ньют
Томас/Ньют, Тереза
https://pp.vk.me/c621820/v621820352/3809c/mdKh_4xOrSQ.jpg
Ньют такой красивый, что смотреть больно. Кажется, впервые после долгой гонки через лабиринт и такой нелепой смерти Чака, он улыбается. Он улыбается, и ореховые глаза будто светятся в голубоватом искусственном свете мерцающих под потолком ламп. И хочется обхватить ладонями худые острые плечи и уткнуться носом куда-нибудь в шею.
– Эй, я сверху!
Он вопит и улюлюкает, толкает Минхо плечом, врываясь в спальню, и взбирается на верхний ярус кровати, как проворная обезьянка. Того и гляди, кокосами швыряться начнет.
Минхо цедит сквозь зубы что-то вроде: «глупый шенк» и ложится на другую постель, отворачиваясь к гладкой металлической стене. Ребята занимают кровати, и Томасу достается нижняя справа. Ньют задорно подмигивает, свесившись из-под потолка, мол, «повезло». Томас пожимает плечами небрежно: «А когда-то случалось иначе?».
Когда верхний свет гаснет, и дыхание большинства глэйдеров выравнивается, блондин соскальзывает вниз – бледный и такой гибкий, будто в теле его нет ни одной кости, а весь он состоит из мышц и сухожилий. Юркнув под одеяло, прижимается всем телом – такой горячий, дрожащий. Он пахнет виноградом и прогретой солнцем травой. Он податливый, как мягкая глина. Ласкается мягким ручным котенком, шепчет что-то сбивчиво, ища в темноте желанные губы.
– Томми, я так соскучился, Томми.
И тихий всхлип в закушенную до крови ладонь, когда сильные руки переворачивают на спину, когда Томас наваливается сверху, подминая под себя. Путается пальцами в волосах мягких, как у ребенка, ведет ладонями по спине, вызывая дрожь по всему телу.
– Ньют, малыш…
– Люблю тебя, так люблю тебя, Томми.
***
Столовая набита ребятами и девчонками, как алюминиевая жестянка – кусочками тунца. Они гудят, перешептываются, и под высоким сводом стоит такой гул, что уши закладывает.
– Был мощный взрыв, и появились эти солдаты. Началась стрельба. Нас вытащили и привезли сюда, – рассказывает незнакомый паренек, одновременно закидывая в рот ложку за ложкой какого-то вязкого месива. У Томаса в глазах рябит от обилия людей, которые галдят разом, звенят посудой, ногами по полу шаркают и говорят-говорят-говорят.
– Давно вы здесь? – Спрашивает Ньют, сжимая под столом руку друга. Тот благодарно моргает, а потом опускает ресницы, стискивает тонкие пальцы в ответ.
– Пару дней. Вон тот парень, – и темнокожий кивает на мальчишку, натянувшего капюшон до самых глаз, – тут дольше всех, почти неделю. Его зовут Арис. Говорят, он был с одними девчонками.
– Серьезно? – Минхо насмешливо приподнимает брови, а Томас вдруг понимает, что со вчерашнего дня не видел Терезу.
– Кому-то везет, – все дружно ржут и даже Ньют усмехается, вычерчивая пальцем узоры на его запястье. – Ваша подружка… Тереза, да? Ее в женский блок поместили. Я слышал, девчонки шептались. Все время трещит про какого-то Томаса. У вас там любовь, брат? – И подмигивает беззлобно, салютуя железным стаканом.
Ньют осторожно высвобождает ладонь и стискивает пальцами край стола. Томас перехватывает встревоженный взгляд и наполняет легкие сухим продезинфицированным воздухом. Сейчас начнется. Но Ньют молчит, лишь сверлит глазами-стрелами исподтишка. А глэйдеры переглядываются, и чувство, словно взрыва ждут.
– Не до любви нам было, ребята, – устало вздыхает Томас, пододвигая ближе тарелку. У еды вкуса нет совсем. Будто резину жуешь, но он съедает все до крошки, слыша, как Ньют сопит расстроенно, ковыряясь вилкой в своей тарелке.
***
– Томми, не начинай. Мы в безопасности, и с ней тоже все хорошо. Завтра или через пару дней Тереза явится в общую комнату, и ты убедишься, что девчонка в порядке.
Ньют психует, расшвыривая по комнате металлические стулья, пинает ножки кроватей и лупит кулаком в стену, сбивая костяшки. У него губы едва заметно подрагивают, а еще он часто-часто моргает, будто в глаз что-то попало.
– Я должен найти ее. Тереза – одна из нас. – Пытается объяснить Томас и видит, как глаза блондина наливаются злостью и обидной одновременно.
– Ты и сдохнешь за нее с радостью, не прекращая улыбаться. Правда, Томми?
Ревность? Серьезно.
«У вас там любовь, брат?»…
Черт, Ньют, не нагнетай…
Тишина в отсеке такая густая, что липнет к коже, закупоривает уши, набивается в рот и за шиворот. Глэйдеры хмыкают и расходятся по углам, пытаясь, наверное, дать им возможность решить все вдвоем. Они не то, чтобы знают, но даже идиот заметит эти искры, вспыхивающие от каждого касания, а еще постоянный обмен взглядами и полуулыбки, как секретный язык.
– Ньют, прекрати! А если бы это Минхо был или ты. Или … Чак?
– Чак мертв, Томми…
Так тихо, что слышно, как лампы гудят в коридоре за тяжелой, запечатанной намертво дверью. И в груди расползается мерзкий холодок, что тянется длинными щупальцами прямо к сердцу, опутывая его, словно сетью.
***
Шахта вентиляции узкая и обдирает плечи. Он ползет вперед буквально вслепую, а перед глазами все еще образ Ньюта, который отвернулся, ссутулив плечи, когда Томас, скрутив решетку с прохода, нырнул в открывшееся отверстие. И глухое, резкое «идиот» все еще отдается в голове, эхом прокатываясь под сводом черепа.
Томас старается не шуметь и даже не дышит, когда за решеткой, открывающейся в медицинский блок, видит палату, в которой над распластавшейся на койке девушкой склоняются несколько медиков. Это Тереза. Даже не видя лица, он узнает ее по вьющимся русым прядям, по узким ладоням на белых простынях, по рисунку плеч. Наверное, она без сознания, потому что совсем не шевелится, хотя ей в руки то и дело втыкают длинные иглы, и вся кожа облеплена датчиками и паутиной проводов, подцепленных к попискивающим аппаратам.
– Прекрасный экземпляр. Уверен, от нее мы получим лекарство от «Вспышки», которого хватит минимум на год. – Один из врачей довольно лыбится, стягивая перчатки.
– Я не стал бы спешить с выводами, нужны еще испытания. – Встревает второй.
– Не проблема. Я пришлю лаборантов за образцами. ПОРОК должен быть уверен в результате прежде, чем мы приступим к следующему этапу.
Они расходятся, а у Томаса перед глазами темнеет, и кожа покрывается липким потом, что тонкими ручейками течет по груди и спине. Он вынимает решетку и прыгает вниз удивительно беззвучно, выдергивает провода и иглы из тонких, посиневших рук, осторожно встряхивает девушку за плечи.
– Тереза… Тереза, очнись. Тереза, милая…
Ресницы вздрагивают несколько раз, и глаза распахиваются. Тихий стон – как шелест ветра в опавшей листве. Взгляд мутный, расфокусированный, пытается сконцентрироваться на нем. Долгих несколько секунд Томас думает, что все напрасно, что Терезу накачали психотропными под завязку, и она даже себя не сознает.
– Томас…
И тянется пальцами к усыпанной родинками щеке.
– Что? Где я?
– Тише, прошу тебя, не шуми. Мы должны уйти так, чтоб не поднять тревогу, – и тянет за руку на себя, обхватывая пальцами ее холодную сухую ладонь.
Ее колени подкашиваются от слабости, а потому парень подхватывает девушку за талию, когда она начинает падать. Ее руки на его плечах кажутся прозрачными, и сама она почти ничего не весит. Дышит прерывисто, а взгляд заволакивает туманной дымкой.
– Ты пришел за мной, Томас. Пришел…
И тянется вперед, смыкая губы на его губах. А он пошевелиться не может, и в голове – лишь звенящая пустота. Отвечает на поцелуй, кончиком языка скользит по шершавым губам, а потом размыкает их, втягивая в себя ее нижнюю губу. Тереза всхлипывает и комкает в кулаке его футболку, царапает ноготками кожу спины.
– Охуеть, акция спасения…
Ньют материализуется за спиной абсолютно беззвучно. Наверное, спрыгнул из вентиляции какую-то секунду назад. Томас разрывает поцелуй и поворачивает голову. Блондин кажется раздраженным и запыхавшимся. Не злится, не орет, но взгляд, как небо над Глэйдом, готовое вот-вот лопнуть дождем.
– Ньют…
– Не сейчас. – Обрубает резко и больше не смотрит на своего Томми. Совсем не смотрит. – Я так понимаю, мы в полной жопе, так? Давайте убираться отсюда. … Не хлопай глазами, Томас, помоги ей что ли…
Томас…
И подтягивается на руках, исчезая в вентиляционной шахте, откуда свешивается через мгновение, протягивая руки. Томас подсаживает девушку и ныряет следом, устанавливает решетку на место.
***
Через много-много часов, слившихся в один бесконечный бег, они переводят дыхание в пыльном захламленном убежище. Все целы, и можно позволить себе дышать ровно и даже подремать с десяток минут.
Томас находит блондина в полумраке, подходит и опускает голову на худое плечо.
– Прости меня, Ньют.
– Это было больно, Томми. Очень.
У него голос дрожит, но Ньют не отталкивает, обхватывает руками, зарывается носом куда-то в макушку.
– Не знаю, как так вышло. Прости.
Смыкает пальцы на гладком подбородке и слизывает соленые капельки с губ, глотает их вперемежку с тихими стонами парня.
Они не видят Терезу, что стоит в каких-то десяти футах, сжимая в руке беспрестанно мигающую красным рацию. Она смотрит не дольше полуминуты, а потом нажимает на кнопку приема вызова.
========== 5. Галли/Томас (UST), Томас/Ньют ==========
Комментарий к 5. Галли/Томас (UST), Томас/Ньют
Галли/Томас (односторонне), Томас/Ньют
https://pp.vk.me/c629502/v629502352/180d8/yctZZ1HUtU8.jpg
Пламя от факела в руках Галли дергается и рвется в разные стороны, будто живое. Живое, злое, нетерпеливое. Оно будто пытается сорваться с привязи, вырваться в Глэйд, чтобы спалить здесь все к чертовой матери. Темно-красные отблески огня, лижущего пальцы глэйдера, высвечивают кожу багряным, а еще углубляют тени, делая его похожим на призрака.
Он смотрит на Томаса, сжимая факел так крепко, что древко хрустит. Он смотрит на Томаса с каким-то сожалением без привычной язвительной ненависти. И глаза поблескивают, будто ртуть.
– Я облажался, салага. Это не должен был быть Чак, понимаешь?
Голос глухой, как стон ветра, гуляющего в подземных тоннелях. Шагает вперед и опускает ладонь на сцепленные пальцы Томаса. Его кожа такая ледяная, что хочется отдернуть руку и подуть на нее, согревая дыханием.
Он вдруг понимает, что вокруг неестественно-тихо. Слышно лишь, как потрескивает факел и тяжело, с присвистом втягивает воздух в легкие Галли. Остальной лагерь будто вымер, и даже гриверы не оглашают лабиринт протяжным воем, как делают каждую ночь.
Что-то… что-то неправильно.
– Чего ты хочешь, Галли? И… где все?
– В безопасности. Все в безопасности, шнурок. Здесь лишь ты и я. Но и ты скоро свалишь подальше.
– Я не понимаю.
Он правда не понимает, и липкий страх будто склеивает изнутри, мешая нормально дышать и здраво мыслить. А еще этот взгляд… и руки Галли, что больше не пытаются коснуться. И лицо бледное, как будто намазано воском.
