Текст книги "Больше, чем брат (СИ)"

Автор книги: Maks Grey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Огден, удивленный и оглушенный этим новым для него чувством, – ведь его никто никогда не связывал – раскрыл глаза, и тут же встретился взглядом с Максом, глаза которого, тёмные, как черный кофе, смотрели спокойно и словно… тепло? Огден зачем-то протянул брату вторую руку, и Макс так же забрал ее в свою, словно в импровизированные наручники из плоти и крови.

– Я был несносным старшим братом, Огден. Всегда обижал тебя, вместо того, чтобы защищать. Хочу, чтобы ты знал – мне жаль.

Голос тихий, хрипловатый, уверенный, пальцы на запястьях сжались сильнее, но тут же отпустили вовсе. Рано или поздно они должны были поговорить об этом, Макс обязан был извиниться за все. Просто обязан.

Старший говорил общими фразами, но почему же Огден чувствовал сквозящую в его словах вину или горечь? Неужели Макс вспомнил те самые два дня из их детства? Огден решил не делать вид, что они говорят о чем-то абстрактом, – метафоры в таких разговорах напрочь убивают близость, и это ощущается так, словно оба пользуются шифром, вот только каждый своим, а ключ к нему забыли дать собеседнику. Конечно, страшно ворошить прошлое. Но, если после этого разговора их отношения закончатся, то лучше пусть это случится сейчас.

– Тебе было шестнадцать. А я был несносным мальчишкой. Мне хотелось только лазать по деревьям и быть похожим на тебя. Помнишь, я как-то взял из грязного твою любимую футболку и пошёл в ней гулять с парнями? Я думал, что просто верну её в корзину, и никто ничего не заметит. Она была мне почти до колена, а мне казалось, что я выгляжу как взрослый, ну совсем как ты.

Рассеянно улыбающийся Огден поймал левую руку брата и заключил её в объятия своих озябших ладоней. Младший открыто посмотрел старшему в глаза, ощущая, что эти прикосновения так же уместны, как звучащие стихи на маленькой сцене в кафе.

– Сейчас я понимаю, что маленькому мне нравился запах этой футболки. Помесь мятного дезодоранта и тебя. Если бы ты не был моим братом, я бы уверенно сказал, что был влюблен.

Огден зачем-то смотрел на руку брата, которую бережно держал в своих. Ту самую руку, что сжимала его волосы на затылке так давно, словно вечность назад.

Младший крепко сжал руку брата в своих ладонях, чтобы снова, не дыша от собственного бесстрашия, посмотреть в его глаза, черные, словно небо без звёзд.

– Когда все случилось, мне было больно, Макс. Я был испуган, мне казалось, я виноват в чем-то, вообще, и перед тобой. Но позже, много раз вспоминая в подробностях, как все это было, я чувствовал огромное счастье, что сделал тебе тогда приятно.

Почему-то не чувствуя ни горечи, ни стыда, не отрывая взгляда своих серых от его базальтовых глаз, Огден поднес руку Макса к своему лицу и, дрожа от волнения и нахлынувших чувств, поцеловал кончики его пальцев, едва касаясь губами.

Макс ошарашено слушал младшего. От прикосновения губ к пальцам его словно насквозь пробило током, и старший сидел, словно парализованный.

Что Огден делает, о чем говорит? Какая, к черту, влюбленность и удовольствие? Что вообще происходит?

Да, в детстве Огден тянулся за старшим, копировал его поведение, подражал во всем. Хоть Макс и обижал его, младший любил старшего, как брата. Но… неужели после того рокового дня все изменилось? Любимый брат, эталон для подражания, пересек какую-то запретную черту, сделал то, что не должен, и в Огдене что-то сломалось.

Макс изумленно смотрел на младшего. Черт побери, Огдену что, правда кажется, что он любит Макса не как брата? Эти якобы случайные, дружеские прикосновения и откровенные взгляды. Макс не видел очевидного, просто не хотел замечать, думая о чем угодно, но только не об этом.

До Макса вдруг дошло осознание того, что Артур был внешне удивительно на него похож. Макс не видел других бывших Огдена, но мог поклясться, что и те были высокими, темноволосыми и темноглазыми парнями. Все это время Огден искал ему замену, но так и не смог найти.

Макс сам виноват во всем этом. Он почувствовал, как Домоклов меч, висевший над ним все эти годы, наконец, замахнулся и отрубил ему голову, и теперь кровь заливает все вокруг.

Он не знал, что делать, что говорить. Сейчас ему нужно просто успокоиться, сделать вид, что ничего особенного не произошло, а после все хорошенько обдумать.

Кто-то прошел мимо их столика, и тени от свечи заплясали на лице Огдена. Девушка, читавшая на сцене прозу, поклонилась и ушла, но ее место так никто и не занял, похоже, программа на сегодня подошла к концу. Макс посмотрел на часы на запястье и вздохнул, качая головой.

– Поехали по домам, Огден? Мне завтра рано вставать, да и тебе пора отдохнуть.

Младший кивнул и вместе они вышли из кафе.

***

Машина остановилась перед домом, и Макс повернулся к Огдену.

– В следующую субботу поедем снимать швы. Я позвоню. Доброй ночи, Огден.

Огден внимательно посмотрел в лицо Макса. Он не жалел, что все сказал, по крайней мере, теперь брат знает все. Зубы с силой сжались, и он сразу почувствовал во рту привкус крови. Младший улыбнулся, стараясь казаться не таким взволнованным, и капелька крови выступила из ранки на краю губы.

– Доброй ночи, Макс. Спасибо за хороший вечер.

Младший отстегнул ремень, тронул ручку двери, но в последний момент развернулся к брату, и коротко, почти по-детски, коснулся губами его щеки, около уголка губ. Не дожидаясь реакции Макса, он вылетел из машины и почти побежал к подъезду.

Макс внутренне вздрогнул, Огден поцеловал его, как в детстве, когда ему было четыре года, а Максу десять, и родители, смеясь, наблюдали за этим. Только с тех пор многое изменилось и они уже далеко не дети.

***

Зайдя к себе домой, Макс устало стянул одежду, отправляясь в душ. Сейчас нужно просто лечь спать. Впереди у него целая рабочая неделя и время все обдумать. Из головы не выходил внезапный разговор с Огденом. О чем он вообще думает, его маленький глупый брат? Чего он вообще ждал от Макса и как теперь представляет их отношения? Он все-таки его брат, а не парень, с которым они играли в детстве.

Но главный вопрос сейчас был в другом – что ему теперь делать? Его младший братец влюблен в него, а значит им не стоит больше видеться – лучше сразу вырезать эту любовь, как опухоль, чем долго лечить сладким отравляющим лекарством. Конечно, это он сможет сделать профессионально – снова бросить Огдена в трудную минуту, как и восемь лет назад. Неизвестно тогда, что младший с собой сделает – вскроет вены, подсядет на иглу или будет предлагать себя каждому встречному.

Засыпал Макс с мыслью, что не сможет оставить брата, только не в этот раз. Старший должен быть всегда рядом, на расстоянии вытянутой руки, в любой момент готовый помочь. Он отгородит младшего от неприятностей и плохих парней и со временем развеет его детские фантазии, уверив, что его любовь братская, ничего больше.

Нет, он не может бросить Огдена сейчас. Он вообще не сможет его больше бросить.

В эту ночь ему приснился Огден. Младший улыбался успокаивающе и нежно, неожиданно встал перед Максом на колени, расстегнул ширинку и взял его эрегированный член в рот.

========== День 5. Гей-бар ==========

Сумерки накрыли город, спрятали крыши строений, провода и деревья. Окна ближайших домов тускло светились, словно глаза неизвестных чудовищ. Огден снова рисовал. Металлический плафон настольной лампы отбрасывал на стол жёлтое пятно света. Младший лениво встал, чтобы приоткрыть окно, потому что ночь выдалась тёплая. Он подошел к балкону и увидел среди фонарей силуэт в длинном темном пальто. Мужчина курил, пуская облака серого дыма в небо. Интересно, кого он там ждал так поздно?

Уже в постели, Огден вспомнил, как брат касался его запястий, и перед глазами возникла картинка, яркая и бесстыдная: как он сосёт член брата, лаская его у основания связанными руками.

Сонливость пропала, словно её и не было. Огден спустил бельё и встал на колени, обхватывая напряженный член ладонью и яростно дроча, забирая пальцы свободной руки в рот, а после проникая в зад, уже на грани оргазма осознавая, что в красках представляет, как его трахает Макс. Он кончил бурно и громко и, обессиленный, лег, вытянув перед собой липкие руки. Дальше был поход в душ, новая простыня и рисование до четырех утра непристойных порнографических сцен с участием его и брата.

В обед Огдена разбудил звонок Макса. Сонный, он ответил ему, с трудом поняв из короткого разговора, что брат скоро приедет.

Огден умылся, поел хлопьев с молоком и, когда раздался звонок в дверь, побежал открывать, впуская брата в квартиру и говоря, что соберется очень быстро.

Несколько минут постояв в прихожей, старший все же прошел в комнату. В квартире Огдена порядок, только на столе разбросаны листы изрисованной бумаги. Макс подошел ближе и, не задумываясь, взял в руки рисунок, на нем были изображены два парня, занимающихся сексом. И в следующую секунду старший понял, что они очень похожи на него и Огдена. Младший что, представлял как Макс его трахает?..

Отчего-то вместо растерянности и отвращения старший ощутил возбуждение и тепло, разливающееся по венам, дыхание участилось, он и не заметил, как жадно заскользил взглядом по рисункам, словно стараясь запечатлеть их в памяти. Черт возьми, как же на них похоже и как красиво нарисовано. У Огдена действительно талант.

Еще до их последнего разговора, такие рисунки шокировали бы Макса, но сейчас он хотя бы был подготовлен морально. Делать вид, что старший ничего не понял, было бы глупо, как-то прокомментировать – лишний раз смутить младшего.

Положив рисунок обратно на стол, Макс прошел в ванну и, включив холодную воду, плеснул ее в лицо, пытаясь уверить в себя в том, что то, что произошло, было вполне ожидаемо.

Он должен дать понять Огдену, что все нормально, что нет ничего страшного в его рисунках и мыслях. Что это естественно для него и вместе они справятся.

Да уж, Огден может выбить из колеи. Перед глазами все еще стояли рисунки, такие реальные – их голые тела, трахающиеся на кровати, на столе, на подоконнике, на полу. Огден на коленях, отсасывает у брата, прямо как тогда.

Когда Максу было шестнадцать, парни в его дворовой банде рассказывали, что у них уже давно было с девочками – и минет и секс. Может быть они и врали, и Макс тоже не отставал – придумывал разные истории про первый сексуальный опыт. У него даже была девочка на примете, которая «была бы не прочь» отсосать. Но он не мог перед ней облажаться, сначала нужно было потренироваться на ком то. И Макс без труда выбрал жертву – его раздражало, что мама больше любит послушного милого младшего братика, чем его. К тому же Огден немного был похож на девочку.

Когда, полностью успокоившись и взяв себя в руки, старший вышел из ванны, Огден был уже одет.

– Черт, Макс, – выдохнул испуганный Огден, едва дыша от стыда, его серые внимательные глаза ясно выделялись на покрасневшем лице. – Мне так жаль. Я должен был все убрать. Я…

С досадой младший почувствовал, что слезы подступили к глазам, а в горле застрял невыносимо мерзкий комок, мешая дышать и думать. Он с силой вгрызся в свои не успевшие зажить губы. Его рисунки… это был очень стыдный секрет. Как можно было так облажаться?!

– Не волнуйся, все нормально, – старший внимательно посмотрел на брата, находящегося на грани истерики. – Ты можешь обсуждать все это со мной. Все, что тебя тревожит. Мы же братья, – на этой фразе Макс сделал особый упор, лишний раз напоминая Огдену об их родстве, между строк взывая к его разуму, – вместе мы найдем решение.

Протянув руку, он взъерошил волосы на голове Огдена в дружеском жесте. Так он мог потрепать брата в детстве, если бы хоть немного обращал на него внимание.

Уже в машине, сжимая руль и смотря на дорогу, Макс осознал, что в его голове все еще крутятся образы с набросков.

«У Огдена славная, узкая задница. Мне так нравилось заниматься с ним сексом. Он такой чувственный…» – всплыли в памяти слова Артура.

Почему-то Макс вспомнил обнаженное, натянутое как струна, тело брата, плавную линию спины в прогибе, кожу, блестящую от влаги, перекатывающиеся мышцы под ней.

******

В уже знакомом кабинете врач снимал Огдену швы – нарезал и резко выдергивал нитку. Это было совсем не так страшно, как казалось – мерзко, немного больно, но переживаемо.

«Черт побери, – подумал Огден – в этом мире почти все переживаемо, что не приводит к смерти».

Среди запаха спирта и бинтов, среди белых масок и латексных перчаток, Огден вспоминал о выставке Хельнвайна, билеты на которую лежали в ящике его стола. Он лежал, морщась от боли, и думал о том, как появляется такое искусство. Наверно, оно рождается из больших страданий.

Макс встретил его возле дверей, и они молча дошли до самой машины. Усевшись внутрь, Огден щёлкнул ремнем безопасности и уставился на Макса.

– Я тебя не оскорбляю своими чувствами? И… – он отвёл взгляд, – рисунками, как олицетворением… желаний.

Он тяжело вздохнул, прежде чем снова посмотреть на брата.

– Макс, ты… Ты прости меня.

– Тебе не за что извиняться. Это твои чувства, – сказал старший, прокручивая ключ зажигания и выезжая со стоянки на дорогу. Мимо проносились дома, деревья, люди – город жил своей жизнью, и никому не было дела до чужих проблем. Никто не знал, что в этот самый момент, девятнадцатилетний юноша разрываем чувствами к своему старшему брату. Никто не знал, какие странные метания происходят в душе второго.

– Но… Огден, мы же братья, – мягко начал Макс, лихорадочно продумывая в мозгу то, что скажет младшему. – И я не обычный парень, с которым ты хотел бы отношения. Ты замечательный, правда. Наверное, я бы даже предложил тебе встречаться, если бы все было немного иначе, – Макс засмеялся, и невозможно было понять шутит он или нет. – Но… сам подумай… что бы сказала мама, если бы узнала?.. – старший замолк на некоторое время, думая, что нанес коронный, решающий удар.

Огден невольно представил маму: белокурая, худенькая и улыбчивая, с аккуратно подведенными глазами, в своём любимом платье цвета фиалок. Наверно, она бы заплакала, как в тот раз, когда Огден сказал ей, что гей. Она спрашивала, не передумает ли он, её маленький славный мальчик, а Грег смотрел тяжело и грустно, поглаживая её по спине, сотрясаемой рыданиями.

– Зачем мне знать, что скажет мама? – прошептал Огден, разглядывая профиль брата, – Я уже взрослый.

Он бесстыже заскользил ладонью по бедру брата, надеясь, что старший не заметит, как задрожала от волнения рука.

От неожиданности Макс на секунду потерял управление, и этого оказалось достаточно, чтобы машина вильнула на встречную полосу. Визг тормозов, оглушительный клаксон красного седана, побледневшее лицо водителя – все это мелькнуло перед глазами в один миг. В последнюю секунду Макс успел вывернуть руль в сторону, выравнивая машину в свой ряд. Он прижался к обочине и остановился.

Лицо каменное, зубы сжаты, руки все еще с силой держат руль. Сейчас Макс очень зол, на столько, что кровь кипит, просто бурлит в венах. Для Огдена это все словно игра, далекая от реальности – он делает все, что хочет, совершенно не думая о последствиях.

– Черт! Что ты делаешь, мать твою?

Но Огден не знал. Он смотрел на свои колени, как провинившийся ребенок. Он только что чуть не убил их обоих!

– Я не… не знаю. Прости.

Огден не мог пошевелиться от стыда, невыносимо диктующего: «Ты не должен существовать». Ничего нельзя исправить. Это как плёночная фотография – один шанс на один отпечаток света. Нет, это уж слишком. Из-за него происходит столько плохого!

Перед глазами, словно в безумном фильме, мелькнули кадры из прошлого – член брата перед самым его лицом, вкус спермы на языке, липкие руки, измазанный во всем этом пол… Почему, почему брат не хочет его, как раньше?

Огден чувствовал, что невыносимо хочет, чтоб с ним немедленно произошло что-то очень плохое. Вытерев рукавом мокрое от слез лицо, он молниеносно отстегнулся и выскочил из машины прямо на обочину шоссе.

Макс крикнул ему вслед, а после заглушил мотор, вылез из машины и побежал следом.

Впереди остановилась машина, набитая парнями, приглашающими Огдена поехать с ними, но тот, отшатнувшись, побежал вправо, пересекая овраг и скрываясь между деревьями. Испуганный Огден, словно молодой олененок, бежал, куда глаза глядят, и Макс преследовал его, не отставая.

– Огден, стой!

Но тот не слушал или не слышал. Через несколько минут Макс, наконец, догнал брата, прижал к себе, удерживая, хаотично поглаживая по спине. Отчего-то сердце старшего сжалось – его младший брат так растерян и напуган сейчас. Почему-то раньше Макс не был так чувствителен к чужой боли. Голос, тихий и усыпляющий, путался в волосах.

– Все кончилось, Огден. Мы оба живы.

Младший цеплялся руками за одежду Макса, и в его глазах помутнело от слёз. Он плакал в плечо брата, громко, как ребенок.

– Макс… Я ведь чуть не убил нас.

За спиной мерно шумело шоссе. Совсем близко стучало сердце брата. Его одежда пахла так знакомо, а руки гладили по спине, и Огден чувствовал себя, словно котенок, который нашкодил и сбежал с перепугу, но его нашли, спрятали под курткой и несли обратно домой.

– Я больше не… Не буду так… Я… Прости меня, Макс, прости.

Огдену хотелось не расстраивать брата больше никогда в жизни.

***

Машина, пройдя лабиринт перекрестков и поворотов, выехала на знакомую улицу. Огден сжимал челюсть, чувствуя, что в этот раз все испортил. У него не было брата восемь лет и не будет теперь всю оставшуюся жизнь. Не смея смотреть на Макса, он бездумно пялился в лобовое стекло и вдруг заметил через пару домов того человека, одетого в темное длинное пальто. Огдену почему-то стало совсем не по себе.

– Макс? Я хотел сказать… – начал было он, но в последний момент передумал. Что за ерунда? Он и так выглядит как сексуально озабоченный гей, склоняющий брата к инцесту. Не хватает только ещё и параноиком выглядеть. – Нет, нет, ничего. Прости. Хорошего вечера, – он вышел из машины, так и не посмотрев на брата.

Попав в квартиру, младший понял, что не может сейчас остаться здесь один. Огден повесил радужный значок на куртку и вызвал такси до ближайшего гей-бара.

***

Музыка была громкой, она звала и будила, требовала движения или хотя бы внимания к её падениям и поворотам, заполняла помещение, проникала в мозг, размягченный усталостью и алкоголем. Огден сидел, опираясь локтями о барную стойку, и бессмысленно смотрел в стакан, на дне которого подтаявший лёд плавал в остатках черного рома. К нему подошёл высокий испанец с длинными волосами и, улыбаясь, угостил вторым стаканом, промурлыкав на ушко что-то на своём языке. Огден медленно развернулся к нему на стуле.

– Прости, я не знаю испанского, – признался он, усмехаясь своим мыслям: ведь сказанное могло содержать что угодно, от трепетного признания до грязных словечек.

– Меня зовут Теобальдо, – прошептал незнакомец, совсем рядом с его виском, – А тебя?

– Огден, – выдохнул младший, обхватывая незнакомца руками, чтобы не потерять равновесие, но жест этот был расценен по-своему. Последовал осторожный поцелуй в скулу, через мгновение превратившийся в страстный поцелуй в губы.

Огдена отвлекла вибрация в кармане куртки, пришлось прерваться и посмотреть на экран. Макс?

– Привет. У меня все хорошо, я в баре. Да. На соседней улице, и вообще, какая разница? Долго, может быть до утра… Прости, я тут немного занят, так что давай позже поговорим?

Он прервал звонок, только сейчас замечая, что незнакомый испанец смотрит на него с игривым укором.

– Это твой парень? – как бы между прочим поинтересовался он.

– Нет, что ты! – мотнул головой Огден, морщась, – Всего лишь брат. Иногда он слишком волнуется за меня.

– Не удивительно, ведь ты у него красавчик, – парировал испанец, ведя кончиком пальца по контуру Огденовых губ.

– Не у него, а у себя, – отозвался младший, раздираемый странной помесью вины и вожделения, вспыхнувших в нём после упоминаний его принадлежности брату.

– Огден, пойдем со мной, – выдохнул испанец в его шею, оставляя болезненный поцелуй на податливом теле, наполненном поровну горечью и алкоголем.

«Там завтра останется чертов след», – промелькнуло в голове младшего.

В тесной кабинке испанец молниеносно изменился, сладкая улыбка сменилась ухмылкой. Он встал спиной к запертой двери, отрезая единственный путь к отступлению. Испанец за волосы потянул Огдена вниз, пытаясь поставить на колени и, встретив сопротивление, оглушил головой о стенку кабинки.

Ноги ослабли, и Огден опустился, опираясь руками о пол, покрытый брызгами мочи и пятнами вонючего моющего средства. Незнакомец наступил носком ботинка на распростёртую ладонь – не слишком сильно, словно угрожая.

«Вот дерьмо…» – сквозь боль мелькнуло в голове младшего.

Перед самым лицом возник эрегированный член испанца.

– Соси, – изрек тот отвратительно сладким голосом, сильнее надавливая ботинком на его ладонь.

…И в этот момент в кармане куртки зазвонил телефон и за стеной послышался голос брата.

– Огден?!

Его голос зазвучал, словно пение ангелов, как лучшая, в этом гребаном мире, музыка. Это было спасение.

– Мааакс!

Старший сильным ударом ноги вышиб дверь и дернул за ручку. Перед ним открылась картина, от которой ярость волной прилила к груди.

Хватая черноволосого парня за плечо, Макс рывком выволок его из кабинки. Первый удар кулаком, сильный и с размаху, пришелся в челюсть, так, что горе любовник завалился на спину, на кафельный пол. Налетая на него сверху, Макс бил яростно и сильно, так, что мужчина даже не успел ответить. Кровь, липкая и яркая, залила лицо и одежду жертвы, окрасила алым руки Макса. В какой-то момент до сознания дошла мысль, что если он сейчас не остановится, то убьет парня. Кулак замахнулся на очередном ударе, но так и не достиг цели. Тяжело дыша, Макс поднялся с испанца и повернулся к Огдену.

– Ты в порядке?

Сделав над собой усилие, младший посмотрел на испанца, распластанного посреди коридора. Все лицо его – сплошное алое месиво, которое кажется отвратительно тёплым и липким. Огден перешагнул через ноги парня и подошел к Максу, руки которого, такие же липкие и алые, попав под струю воды пачкали раковину неравномерными красными разводами. Огден подошел к автомату с бумажными полотенцами и отмотал огромный кусок, прикладывая к руке брата. Кровь исчезла, но из сбитых костяшек выступила вновь.

– Макс, тебе больно?

В зеркале Огден увидел лицо брата, окропленное чужой кровью и свою шею, на ней всё-таки остался след. Огден прикрыл его ладонью, как рану, разрываемый невыносимой смесью отчаяния и стыда.

Вместе они вышли из туалета, и Макс старался держаться как ни в чем ни бывало, пряча в рукав куртки сбитые костяшки пальцев.

Если испанец подаст иск за причинение тяжких телесных, приедут копы, и Макса опознает любая собака в этом клубе. С другой стороны, Огден может подать ответный иск за попытку изнасилования, и отчего-то старшему казалось, что черноволосый не станет с этим связываться.

Через несколько минут машина несла их по освещенным фонарями улицам.

Город мелькал за окном цветными огнями. По салону авто плавно двигались разноцветные мерцающие пятна. Рука Огдена болела, покраснела, припухла, и ею было трудно двигать. Чертов, чертов испанец! Огден растерянно следил за мелькающими перед окном огнями, и случайно наткнулся взглядом на израненные руки брата.

Нежность, – острая, словно стальная спица, врезалась и прошла сквозь его тело и сердце. Огдену захотелось дуть на эти пальцы, пока боль не утихнет, а ещё лучше – просто забрать эту боль себе.

Крепко сжимая руль пальцами, Макс смотрел на дорогу. Кажется, что он все еще чувствовал кровь того парня на своих руках и лице – горячую, липкую, манящую.

Вряд ли испанец затащил Огдена в кабинку силой, скорей всего, тот пошел за ним добровольно. Похоже, сегодня младший хотел напиться, забыться и хорошенько потрахаться, но на каком-то этапе что-то пошло не так.

Отчего-то Макса коробило от мыслей, что его милого младшего братика будет кто-то трахать. Словно он был неприкосновенен, словно никто не имел на него права. Но Огден живой человек, со своими потребностями, поэтому рано или поздно это произойдет – он будет извиваться и стонать под кем-то другим. И Макс ничего не сможет с этим сделать.

– Ты слышал вообще о такой штуке, как фаллоимитатор, Огден? – неожиданно в сердцах выдохнул Макс в продолжение своих мыслей. Может быть, хоть это ненадолго остановило бы его брата от поиска приключений на свою красивую задницу.

Огден порывисто повернулся к брату, широко раскрытые серые глаза были переполнены удивлением.

– Мне совсем не хочется умереть одиноким, Макс. У меня никого не было уже год. Весь этот год меня ментально трахали прекрасные мужчины, например Рафаэль, Микеланджело, Ван Гог… Я писал о них рефераты, я тратил на них бессонные ночи, но они никогда не оставались со мной до утра, и я снова просыпался один в постели.

Машина остановилась у дома. Огден вышел из нее, медленно закрыв дверь. Белокурая голова его была опущена вниз, словно тяжёлый цветок.

В квартире было все так же безопасно и тепло. Брат молча принес Огдену пакет замороженной картошки и приложил к руке. Сразу стало еще больнее, но Огден чувствовал эту боль ровно до того момента, пока брат не заговорил.

– Я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе… Но, Огден… Тебе только кажется, что ты любишь меня не как брата.

Здоровая рука Огдена сжалась в кулак с силой, во рту откуда-то появилась кровь, но младший не чувствовал ничего. Ему показалось, что он потеряет сознание. Или проснется. Но не произошло ни того, ни другого. Мгновение длилось, и каждое слово продырявливало ему грудь, застревая где-то там навсегда.

– Прости меня, Макс. Прости, пожалуйста, – простонал Огден куда-то в свои колени, складываясь пополам. – Мне ужасно жаль. Я хотел быть хорошим. Я хотел быть как ты. Мне так стыдно, что я… Я люб… – Огден пытался произнести слово, но не мог. Он чувствовал, что слишком плохой для таких хороших слов, и оно застряло в горле, мешая дышать. – Я словно пачкаю тебя своей любовью!

Пакет с мороженной картошкой с грохотом упал на пол.

Макс чувствовал себя, словно на распутье – он не может оставить брата одного и быть с ним тоже не может. Он не должен сейчас утешать Огдена, не должен прикасаться к нему, потому что все может выйти из-под контроля. Но рука уже потянулась вперед.

Что происходит с Максом? Огден действительно нравится ему, причем в любом состоянии – рассерженным, плачущим, милым, трогательным, любящим.

А что будет, если они действительно переспят? Может быть, тогда Огден поймет, что Макс не тот, кто ему нужен. Или, напротив, до конца в этом удостоверится.

Они связаны друг с другом роком судьбы, одной кровью, и не смогут уйти друг от друга никогда.

– Мой милый маленький брат. Тебе не за что извиняться, – выдохнул Макс,

присаживаясь на подлокотник кресла и медленно ведя ладонью по напряженной спине брата.

– Ты ничего не сделал. Ты не должен стыдиться своих чувств, – Макс прижал младшего к себе, зарываясь лицом в его волосы, вдыхая запах Огдена в легкие. Он утешал его, как утешал бы девушку и одновременно осознавал, что никогда в жизни ничего подобного не делал. – Ты хороший, действительно хороший.

Огден замер и почти не дышал: словно если не двигаться, это мгновение будет длиться вечно. В объятьях брата так спокойно, словно это самое безопасное место на свете. Пряча лицо в одежду Макса, Огден почувствовал тонкий аромат его кожи. Он мысленно простился с этим моментом, с ароматом и с этими руками. Ему казалось, что вот-вот его брат отнимет руки навсегда, и такое больше не сможет повториться. Огден начал дышать глубоко и ровно, надеясь, что брат не заметит его трепета и не уйдет скорее, чем планировал. Руки младшего лежали на коленях: он боялся трогать Макса. Боялся, что от любого, даже невинного движения, Макс почувствует себя объектом его вожделения. Он пытался придумать прикосновение, не обремененное двойным смыслом. Осмелев, Огден перехватил руку брата и сжал ее так сильно, как только мог, почти до боли.

Макс чувствовал себя, словно в ловушке и понимал, что сам загнал себя в клетку по имени Огден и теперь выйти живым и невредимым из нее будет очень сложно.

Отрываясь от брата, Макс неожиданно заметил засос на шее и его взгляд помрачнел. Чертов испанец, успел поставить свою метку.

– Я не хочу, чтобы кто-то причинил тебе боль, Огден.

Младший горько усмехнулся, встал с кресла и пошел в прихожую, какое-то время шуршал куртками и возвратился уже с пачкой сигарет в руке.

– Постоишь со мной пока я курю? Пожалуйста.

Младший пошел на балкон, стараясь не смотреть на стол, по которому были разбросаны ужасные сцены, нарисованные его рукой. Сейчас ему было сложно представить, что он посмел нарисовать такое. Очень хотелось стряхнуть все в корзину для бумаг и примять кулаком, но тогда бы он привлек внимание Макса.

Огден закурил, чувствуя, как дым опаляет горло и лёгкие. Он видел, как серое облачко вылетает в окно, растворяясь в ночном небе.

– Сегодняшний день точно не назовёшь лучшим. Когда я грущу – в груди словно болит что-то неведомое, несуществующее. Мне проще, если боль становится осязаемой, конкретной, локализованной в определенной точке. У меня из-за этого есть дурацкая привычка кусать губы.

На вдохе огонек сигареты мерцал алым, а когда Огден отнял ее от себя – тускнел, словно скучая по покинутым губам.

– Я курю, когда мне очень весело и просто; курю, когда мне грустно до невозможного. Я не курю от скуки или повинуясь привычке. Для меня это всегда маленький перформанс, не ощутимый, но существующий акт саморазрушения. Ещё один маленький шаг к вечности.

Сигарета догорела, Огден потушил её о край чашки, исполняющей здесь роль пепельницы.

– Когда-нибудь мы все станем горсткой атомов, а пока я могу курить и смотреть на звёзды.

Максу показалось, что в Огдене что-то изменилось, в его взгляде, в его словах, в голосе, в его отношении, что-то едва уловимое. Он снова стал тем Огденом, которого Макс встретил на свадьбе три недели назад. Тем спокойным Огденом, который еще не признавался брату в любви. Словно младший разом взял и переключился и больше не смотрел на Макса, как на объект своего вожделения. Конечно, это должно было радовать и, может быть, так бы и было, если бы не то досадное чувство, что Макс что-то упустил, потерял, сломал, утратил.

Старший посмотрел на часы – маленькая стрелка миновала девятку, чтобы поползти дальше.

– Огден, мне пора.

В прихожей Макс оделся и попрощался с младшим, улыбнувшись, потрепав его по голове, наказав не грустить и прикладывать к руке замороженную картошку.

Когда брат ушел, младший запер дверь, ощущая какое-то странное опустошение. Огден не мог понять, это день выжал из него все силы или это брат ушел, и без него всё стало не так. Он медленно пошел в комнату, к письменному столу, заваленному бесстыжими рисунками и долго рассматривал их, словно прощаясь. Но на каждом из них – глаза Макса, его волосы, губы, тело. Младший понял, что не способен их уничтожить. Огден достал из ящика стола пустую папку и сложил в нее свои чёртовы нарисованные фантазии.