Текст книги "Основатели (СИ)"

Автор книги: Magnus Kervalen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Изумленный возглас Годрика заставил Реувен очнуться. Вздрогнув от неожиданности, она посмотрела на рыцаря, который только было потянулся за куском баранины, когда обнаружил, что кто-то тянет котелок в противоположную сторону. Годрик отдернул руку и схватился за меч.

– Что за чертовщина?!

Не успел он и глазом моргнуть, как котелок оказался на другом краю стола, а вслед за этим из полумрака откуда ни возьмись появилось странное существо. Оно чем-то смахивало на гоблина, но всё же гоблином не было – во всяком случае, не таким, какие встречались Годрику: этот был гораздо крупнее и не настолько уродливым, если не считать правой руки, высохшей и скрюченной. Зубы, хоть и острые, не слишком торчали изо рта, цвет кожи, пусть и несколько нездоровый, всё же не был зеленовато-серым, большие уши с заостренными кончиками почти полностью скрывались под сальными волнистыми волосами, прилизанными и расчесанными на пробор. Существо было одето не по-гоблински, в необработанные шкуры, а очень даже по-человечьи и даже с некоторым щегольством.

– Ты еще кто такой? – нахмурился Годрик.

Существо церемонно поклонилось.

– Морхозий Гринготт, к вашим услугам, – произнес он скрипучим голосом. – Меня прислал мастер Левиафан.

– Мастер Леви Гринготт? Неужели ему удалось избегнуть страшной участи наших родичей? Хвала небесам! – воскликнул Элазар с притворной радостью и даже воздел руки в молитвенном жесте.

Морхозий присел на лавку рядом с Реувен, напротив Годрика, и принялся проворно обгладывать баранью кость.

– Разумеется, – отозвался он, премерзко чавкая. – Нашу семью никогда не затрагивают несчастья, постигающие магов-людей. Мы всегда предвидим опасность и заблаговременно вывозим свои капиталы в безопасное место. А вы как думали? Иначе Гринготты не были бы Гринготтами, величайшими ростовщиками магического мира!

– Капиталы капиталами, а как я погляжу, твои богатые родственнички даже харчей тебе в дорогу не дали, – хмыкнул Годрик, наблюдая за тем, как гоблин жадно обгладывает одну кость за другой.

Морхозий хлебнул эля прямо из кувшина.

– Дорожные расходы всегда берет на себя клиент, – заявил он. – Таковы наши правила.

– Хороши правила! – рассмеялся Годрик. Он крепко вцепился в последнее баранье ребрышко в котелке и после непродолжительной борьбы вырвал ее из загребущих гоблинских пальцев. Морхозий, однако, не растерялся и, придвинув котелок обратно к себе, быстро вычерпал оставшуюся на дне похлебку.

Элазар следил за Гринготтом взглядом, полным ненависти: прежде он втайне надеялся, что все Гринготты ограблены и перебиты, и ему не придется возвращать им долг.

– С какой же целью ты, многоуважаемый мастер Гринготт, прибыл в этот город? – поинтересовался Элазар, морщась так, будто проглотил горькое снадобье.

Гоблин покончил с похлебкой и принялся за хлеб.

– Дядюшка Леви отправил меня проследить за возвращением долга, – объяснил он, ловко отламывая куски хлеба левой, здоровой, рукой и придерживая краюху скрюченной правой. – У нашей семьи нет представителей в этом Арг… Аргх… Ар-р-ргхайле, – у Морхозия невольно вышло раскатистое гоблинское «р». – Посему дядюшка Леви распорядился, чтобы я поехал с вами и от имени Гринготтов в назначенные сроки получал от вас положенные выплаты по процентам.

Годрик с сожалением посмотрел на горку обглоданных гоблином костей.

– Господин Слизерин, надеюсь, ты не станешь брать с собой этого проглота? Он же нас объест, как пить дать объест! Сдается мне, неспроста его родственнички-скряги задумали нам его сплавить – самим такого кормить накладно, хотят, значит, чтобы он теперь за наш счет столовался.

Морхозий и бровью не повел.

– Наша семья заключила сделку не с вами, господин рыцарь, – заметил он. – Если не ошибаюсь, вы и сами столуетесь за счет досточтимого господина Элазара.

– Ну так что ж, что столуюсь? От меня хотя бы прок есть! – вспылил Годрик – его всё еще огорчала утрата баранины. – Бьюсь об заклад, мой меч еще послужит господину чародею добрую службу, – с этими словами Годрик со стуком положил на стол перед гоблином свой волшебный меч. – А ты? Какая польза от тебя, недомерка, да еще и увечного? Верно, не шибко-то ценят тебя твои родичи, раз не побоялись отправить черт знает куда, за тридевять земель!

Морхозий, похоже, пропустил слова разгневанного рыцаря мимо своих больших ушей – вместо этого он уставился на Годриков меч.

– О-о-о, меч гоблинской работы, – протянул Морхозий, пробежав по сияющему клинку пальцами здоровой руки. – Сэр рыцарь, должно быть, сказочно богат, раз смог позволить себе заказать меч у гоблинского оружейника.

Годрик попытался не подать виду, что польщен, но притворщик из него, в отличие от Элазара, был никудышный.

– И не просто у оружейника, а у самого гоблинского короля Рагнука Первого! – похвастался он.

Морхозий сверкнул на Годрика колкими желтыми глазами.

– Так вот, значит, что это за меч, – проговорил он. – Теперь я понимаю, каким образом изделие гоблинов оказалось в руках безземельного рыцаря-наемника. Годрик Гриффиндор, я полагаю?

Годрик почуял неладное.

– Если ты о том, что я его украл, так это совершенная неправда, – сказал он, мгновенно помрачнев. – Ишь ты, как у вашей нечестивой братии слухи разлетаются – один гоблин соврал, другой тут же подхватил. Знал бы, зарубил бы проклятого нехристя Рагнука его же мечом, едва он его сковал – тем паче, говорят, меч, закаленный в крови нелюдя, обладает чудесной силой.

Морхозий обнажил острые зубы в примирительной улыбке – но все-таки улыбка эта была гоблинская, а значит, хищная.

– Претензии гоблинов-оружейников нашей семье неинтересны, – произнес он. – Мы не вмешиваемся в конфликты между людьми и нелюдями. Гринготты предпочитают жить с людьми в мире. Наша стихия – финансы, а не раздоры.

– Оно и видно, – проворчал Годрик, все еще обиженный. – Вон как глазенки-то у тебя забегали, стоило только рубины на моем мече увидеть.

Элазар вмешался: его беспокоило другое.

– Так что же? Значит, ты, мастер Гринготт, проделаешь с нами весь путь до Аргайла и останешься в Хогвартсе до тех пор, пока мы не рассчитаемся с вашей семьей? – спросил он. Элазару стоило большого труда скрывать раздражение.

– Именно так, – с важностью наклонил голову Морхозий.

– Боюсь, ты не совсем представляешь себе все опасности и трудности, которые ожидают нас в нашем путешествии, – сделал Элазар еще одну попытку.

Гринготт подался вперед, нацелив на Элазара свой огромный нос.

– О нет, господин Элазар, – возразил он, – напротив, это вы не совсем представляете себе все опасности и трудности, которые ожидают тех, кто надеется обмануть семью Гринготт, – Элазар не нашелся, что ответить. Морхозий продолжал: – Я отправляюсь с вами, господин Элазар. Это одно из обязательных условий Гринготтов, и вы уже дали на него письменное согласие, когда поставили свою подпись под договором.

Последняя фраза отчего-то показалась Годрику до невозможности забавной.

– Скажи-ка, господин чародей, – он хлопнул Элазара по колену, – а не кровью ли ты этот договор подписывал?

Элазар наградил его испепеляющим взглядом.

========== Глава 8. Ведьма ==========

Они завидели эту деревню издалека. Солнце клонилось к западу, но на небе не было ни облачка, и свет был еще ярок. Словно гнилые зубы, чернели на горизонте очертания жалких лачуг, а вокруг простирались поля, тихо шумевшие под изредка налетавшим ветром.

– Слава Создателю, наконец-то мы проведем ночь под крышей, а не под открытым небом, – пробормотал Годрик. Они шли уже много дней, останавливаясь лишь на краткий сон, и часто постелью им служили их собственные плащи. Их деньги иссякали. Правда, золотые галлеоны, зашитые дальновидным Элазаром в пояс, остались нетронутыми, потому что когда-то он поскупился их разменять на маггловские деньги. Теперь же разменивать их было негде, и Элазар решил экономить: не платить за ночлег в придорожных харчевнях и постоялых дворах, встречавшихся им по пути, а ночевать где придется – в селениях, если пустят, или вообще на голой земле – до тех пор, пока им не встретится город, а в городе – лавка менялы. Погода стояла ясная, но долгая дорога измотала путников, и теперь все они воспрянули, надеясь найти в деревне приют и пополнить запасы провизии.

Они шли мимо полей: Бени, одер, везущий повозку, и кобыла, к этой повозке привязанная, – впереди, Элазар, Реувен, Годрик и Морхозий – следом. Стояла необычайная тишина. Ветер стих, и ни один колос не качался. Всё будто замерло. Реувен брела из последних сил, да и Элазар с Бени, похоже, думали только об отдыхе – пусть даже и на соломе в сарае, смердящем скотом. Вечно голодный Морхозий то и дело поводил носом, точно надеялся унюхать что-нибудь съестное. Даже Годрик, привыкший к долгим путешествиям, но не привыкший совершать их пешком, понурился и исподлобья оглядывал расстилающиеся вокруг пашни.

– Что-то тут неладно, – наконец-то проговорил он. Сойдя с дороги, он подошел к краю поля, потер колос между ладоней и показал спутникам упавшие с колоска пшеничные зерна. – Гляньте-ка, зерно-то уже поспело, – сказал Годрик. – Колосья осыпаются, а поля стоят неубранные, и ни одной жницы не видать.

– Должно, жнецы разошлись по домам, – предположил Элазар. – Дело к вечеру.

– Да нет, господин чародей. Как я погляжу, тут ни одна полоса еще не сжата, – возразил Годрик. – Не нравится мне это. Дурное у меня предчувствие… Лучше бы нам обойти эту деревню стороной.

Элазар, весь в испарине – не то от усталости, не то от неведомой немочи, донимавшей его вот уже полгода, – с неудовольствием покосился на Годрика.

– Лошадям нужен отдых, – сказал он. – Да и нам отдохнуть не помешает. К тому же, было бы неплохо пополнить в деревне наши запасы еды и воды.

– Как знаешь, господин чародей, – вздохнул Годрик и замолчал. Больше он ничего не сказал, но его туманное предостережение словно бы повисло над путниками предвестником грядущей беды. Им передалась тревога Годрика – и всем стало не по себе, пусть даже они и сами не смогли бы объяснить, отчего. Они шли по безмолвной земле с тихо осыпавшимися в безветрии колосьями по обе стороны дороги и обеспокоенно поглядывали по сторонам.

В молчании они вошли в деревню. Первый дом, встретившийся им, выглядел покинутым: запертая дверь, закрытые ставни, изнутри не доносилось ни звука. В этом не было ничего пугающего, но после слов Годрика запертая лачуга увиделась путникам недобрым знаком. Стыдясь показать друг другу свой страх, они двинулись дальше, но и следующий дом, и хлев за ним, и все другие постройки, мимо которых проходили Элазар и его спутники, оказались запертыми, а дворы – безлюдными, словно все жители деревни в одночасье бросили свои дома и ушли… или исчезли, унесенные неведомой силой.

– Может, они все пошли на ярмарку? – предположил Бени, хотя и сам в это не верил.

– Что, даже малые дети и дряхлые старики? И всю скотину с собою на ярмарку прихватили? Нет, – Годрик сжал рукоять меча, словно это придавало ему храбрости, – тут что-то другое. Слышите, как тихо кругом? Ни мычания, ни блеяния – а ведь в такое время скотину уже загоняют в хлева. И куры не квохчут. Что, если крестьянам грозила беда? Они могли прослышать о нападении и, собрав свое добро, отправиться в замок своего лорда, под защиту его стен, – Годрику и самому хотелось, чтобы его опасения оказались напрасными.

Элазар засомневался.

– Я не слышал ни о каких междоусобицах в здешних краях, – сказал он. – Действительно, какая странная тишина…

Все невольно прислушались – и тишина, которую они почувствовали в эти мгновения почти физически, неприятно их поразила. Мерно поскрипывали колеса повозки – этот звук разносился далеко вокруг. Солнце садилось, закат окрасил небо, от домов протянулись длинные тени. Слепо глядели закрытые ставнями окна. Притихшие дома казались притаившимися в засаде чудовищами, и за каждым углом, чудилось, скрывалось зло. Бени с боязнью поглядывал на запертые двери: его не покидало ощущение, что кто-то стоит за дверьми и наблюдает за ними через щели – кто-то ужасный. Бени крепче сжал палочку вспотевшей рукой.

Какой-то неясный запах, который путники ощутили еще при входе в деревню, теперь усилился. Морхозий втянул носом воздух.

– Вы тоже это чуете? Этот запах, – произнес он громким шепотом – в устах гоблина он прозвучал весьма зловеще.

Остальные принюхались.

– Да, – сказала Реувен. – И правда чем-то пахнет. Как будто…

– …тухлятиной, – закончил за нее Элазар.

Воцарилось мрачное молчание.

– Точно, тухлятиной, – подтвердил Морхозий, шмыгая большим носом. – Это оттуда несет, из домов. Ставни и двери закрыты, поэтому не сильно смердит. Там что-то разлагается.

– Ради всего святого, заткнись, – простонал Годрик.

Заставляя себя не прислушиваться к омерзительному запаху – и не задумываться о том, что этот запах источает, – они вышли на открытое пространство, окруженный угрюмыми домами пятачок утоптанной земли с общей печью и колодцем. В самом центре чернел деревянный столб – и нечто к нему привязанное.

– Что это? – прошептал испуганный Бени, юркнув за спину Элазара.

Они медленно подошли ближе. Среди домов уже сгущались сумерки, но здесь еще оставался бледнеющий солнечный свет – и в этом свете они разглядели почерневший, обуглившийся труп женщины с заведенными за столб руками, лицом, чьи черты стерло пламя, и разинутым в безмолвном крике ртом. У ног трупа лежал пес; облезлый, страшно исхудавший, с паршивой шерстью и выпирающими ребрами, он приподнял голову, почуяв чужаков, и предостерегающе зарычал. Потом тяжело поднялся на ноги, ткнулся носом в ступни покойницы, издал какой-то жалобный звук, будто охнул, и опять лег, уронив голову на лапы.

– Бедняга, – сказал сердобольный Годрик. – Наверно, это была его хозяйка.

Услышав его голос, пес опять приподнял голову и вопросительно взглянул на Годрика, силясь его понять; оглянулся на мертвую хозяйку, обежал вокруг столба и отошел на несколько шагов в сторону, словно звал ее с собой. Постоял так, повиливая опущенным хвостом и весь дрожа, – под плешивой шкурой заходили ребра, – но вскоре, видя, что хозяйка не желает уходить, послушно вернулся на свое место у ее ног.

Бени порылся в повозке и бросил псу сухарь.

– Не приманивай его, – сказала Реувен.

Пес заметил сухарь и жадно на него уставился, но не подошел – трусил.

– У нас самих скоро не останется еды, а ты раздаешь ее собакам, – фыркнул Элазар.

Потрясенные, они стояли перед потемневшим от копоти столбом и рассматривали обгоревшие останки безымянной женщины. Сама по себе смерть ни для кого из них не была в новинку – но здесь их глазам открылось нечто иное, нечто необъяснимое в своей жестокости и оттого пугающее.

– Они казнили человека, – задумчиво проговорила Реувен. – Сожгли заживо. Но почему? Разве смердам дозволено устраивать казни?

– Не дозволено, – сказал Элазар. – И если они ее сожгли, то где поленья или вязанки хвороста? Должны были остаться хотя бы головешки.

– Она была ведьмой, – раздался позади них слабый голос.

Это был голос словно из потустороннего мира – во всяком случае, так показалось Элазару и его спутникам. Элазар и Реувен обернулись, молниеносно выхватив палочки; Годрик обнажил меч. Они замерли, вглядываясь в сумрак, и поначалу никого не увидели; но через несколько мгновений в густой тени одного из домов различили человека. Он сидел на земле, прислонившись к стене – так, словно уже не мог подняться.

– Она была ведьмой, – повторил он, с трудом приподнимая руку и указывая на сожженную. – Это она прокляла нас, обрекла на мучительную смерть – так сказал тот проповедник, что был здесь недавно. Он узнал это по тому, что она единственная из всей деревни не заразилась. Ноэл из Лонгботтома – так звали того монаха. Он сжег ведьму и ушел. Мы – те, кто еще остался жив, – надеялись, что с ее смертью исчезнет и наша хворь, но мы ошибались. Люди запирались в домах, уповая, что болезнь их минует, но проклятие не остановить замками и засовами… В конце концов Костлявая забрала всю мою паству. Я ходил из дома в дом, утешая страждущих и отпуская им грехи, пока мог держаться на ногах…

Элазар произнес заклинание, и умирающий свет солнца захлестнуло колдовское сияние. Теперь они смогли разглядеть, что человек одет как священник и что на шее у него темнеют вздутия, сочащиеся какой-то вязкой жидкостью.

– Чума, – выдохнул Элазар и прикрыл лицо рукавом.

– Дьявол, – Годрик тоже закрыл рукой нос и рот. – Видал я такое в сарацинских землях – даже нехристям не пожелаешь; вот уж не думал, что Черная Смерть и сюда доберется. Этого еще недоставало. Чуяло мое сердце, что не следовало нам заходить в эту треклятую деревню!

– Вот что за запах мы почувствовали – зловоние гниющих тел, – поняла Реувен. – Жители деревни заперлись в своих домах, чтобы пережить эпидемию; но они уже были больны и больше не вышли. Они умерли там, а их тела начали разлагаться… Скорее уйдем отсюда, пока гибельные миазмы чумных тел не сгубили и нас.

Не оглядываясь на испускающего дух священника, они бросились вон из деревни. Элазар жестоко погонял одра, Бени почти бежал, а Годрик изо всех сил старался не дышать. Закат уже залил небо багрянцем, и беглецам, чьи глаза были затуманены страхом, деревня виделась затопленной кровью. Не чуя ног под собой они вырвались, наконец, из гнездилища Смерти и не сбавляя шагу двинулись по дороге, желая уйти от зачумленной деревни как можно дальше. Вдруг Бени воскликнул:

– Послушайте! А где мастер Гринготт?

Путники растерянно поглядели друг на друга.

– Должно быть, он отстал от нас, когда мы покидали деревню, – сказала Реувен.

– Я ни за какие сокровища не вернусь в это чумное место – тем более, ради гоблина, – поспешно проговорил Годрик.

– Я тоже, – кивнул Элазар. – Мы и без того дышали миазмами чумы опасно долго. Если представитель Гринготтов отстал от нас – тем лучше, – и едва Элазар произнес это, как Морхозий появился у него за спиной словно по волшебству.

Годрик развел руками.

– Вот те на! Ты где пропадал, ушастый нечестивец? Поглядите, – он со смехом ткнул в Морхозия пальцем, – у всего гоблинского племени горб растет сзади, а у этого спереди вырос!

И правда, у Морхозия за пазухой проступали очертания чего-то округлого. Это оказалась голова сыра – гоблин вытащил ее и впился в сыр своими острыми зубами.

– Уж не в чумной ли деревне ты разжился этим сыром, окаянный?! – ужаснулся Годрик. – Ты что, хочешь закончить как тот бедолага-священник?!

Морхозий как ни в чем не бывало продолжал уписывать сыр.

– Гоблинов чума не берет, – сообщил он с важностью.

– Верно… Они ее только разносят, – пробормотал Элазар себе под нос. Какое-то время, пока Гринготта не было, Элазар позволил себе лелеять надежду, что тот больше не вернется; и, когда гоблин вновь объявился среди них, Элазар испытал разочарование.

– Как вы думаете, – произнесла Реувен, ни к кому, по сути, не обращаясь, – чуму и в самом деле наслала та ведьма? Если она настолько могущественна, то почему позволила монаху схватить ее и казнить? О, всемилостивый Боже! – вдруг ахнула Реувен. – Ноэл из Лонгботтома побывал в той деревне! Как он там оказался?! В том же месте, почти в то же время, что и мы с вами!

– А может, Ноэл из Лонгботтома побывал здесь еще до того, как пришел в наш квартал? Может, он сжег ведьму по дороге в Лондон? – робко спросил Бени.

Годрик мотнул головой.

– Такого никак не может быть, – возразил он. – Повидал я чумных на Востоке – если уж на теле повылазила чума, то самое время петь самому себе отходную: дольше шести дней ты ни за что не протянешь. А священник сказал, что, когда этот бесноватый монах к ним явился, в деревне все уже крепко занедужили – кроме той ведьмы – и сам священник тогда уже был хворый. Однако же мы с вами застали его еще живым, хоть и на последнем издыхании.

– Логично предположить, что с того дня, когда Ноэл из Лонгботтома устроил расправу над ведьмой в деревне, прошло не более шести дней, – заключила Реувен. – Даже если бы Ноэл со своими приспешниками проделал путь от деревни до Лондона за шесть дней, к этим дням нужно еще прибавить те дни, которые мы сами потратили на дорогу сюда (ведь мы вышли в путь уже после того, как Ноэл пришел в Лондон). Следовательно, мы не застали бы священника в живых, если бы Ноэл побывал здесь до погрома в нашем квартале.

– Вот-вот, об этом я и толкую, – сказал Годрик. – Уж на пальцах-то рук я умею сосчитать; а если что, у меня и на ногах пальцы имеются! – попытался он пошутить, чтобы не подать виду, что тоже встревожен.

Элазар остановился, ошеломленный внезапным подозрением. Прежде все его мысли занимала страшная картина чумного запустения, увиденного ими в деревне, и он почти не обратил внимания на бормотание священника о Ноэле из Лонгботтома. Теперь же его словно громом поразило:

– То есть, вы хотите сказать, что Ноэл… возможно… выслеживает нас?

Реувен почувствовала, как страх сжимает ей горло. Перед глазами всё еще стояла черная фигура сожженной заживо ведьмы, и Реувен мгновенно пришло в голову: на месте несчастной женщины мог оказаться любой из них – даже она сама. Реувен похолодела.

– Если это так и он ищет нас, – произнесла она еле слышно, – наша участь предрешена.

– Погоди, Реувен, – сказал Элазар. – Ту ведьму Ноэл сжег, верно? Она была невежественной деревенской колдуньей и наверняка не знала, как защититься от огня. Но мы-то с тобой знаем. К тому же, вполне вероятно, что сожженная ведьма в действительности ведьмой не являлась, а лишь обманывала себя – или других. Ты же знаешь, есть такие магглы – особенно женщины – которые выдают себя за колдунов и верят, что по ночам они летают по воздуху верхом на козлах и кочергах, в то время как всё это не более чем плод их больного воображения. А есть и такие, кто притворяется колдуном ради наживы, чтобы запугать и обобрать односельчан. Возможно, та женщина, которую сжег Ноэл, и вовсе не обладала никакими магическими способностями. Вот почему Ноэл из Лонгботтома смог ее одолеть.

Реувен покачала головой.

– Но Эшбаал Блэк и другие торговцы с Косого рынка были настоящими магами, – возразила она, – и тем не менее не смогли себя спасти.

Наступило тягостное молчание. Они шли, бездумно глядя вперед, на тускло белеющую в сумерках дорогу, и каждого одолевали тревожные мысли. Деревня, опустошенная чумой, являлась им теперь призраком чего-то еще более ужасного, которое ждало их впереди; словно все их кошмары и опасения стянулись и слились воедино в скопище запертых лачуг, смердящих мертвечиной. Мрачный призрак Ноэла из Лонгботтома вставал над ними – и Годрик видел перед собой его горящие безумной решимостью белые глаза и слышал предсмертные крики несчастного колдунчика, сожженного заживо.

– Смотрите, смотрите! Он идет за нами! – послышался голос Бени.

Годрик содрогнулся: на какое-то мгновение он подумал, что Бени говорит о Ноэле. С колотящимся сердцем он повернулся и посмотрел туда, куда указывал Бени – и увидел облезлого пса из чумной деревни. Тот трусил за ними, прихрамывая, держась на почтительном расстоянии; боязливо пригибал голову к земле и время от времени останавливался, тревожно оглядываясь на деревню.

– Видишь, что ты натворил, недоумок, – со злостью сказал Элазар Бенциону. – Из-за тебя эта паршивая псина увязалась за нами.

Пока на фоне багрового неба темнели очертания деревни, пес следовал за путниками, неуверенно помахивая хвостом – но стоило деревне скрыться из виду, как он остановился. Похоже, псу хотелось отправиться с ними, но он никак не мог на это отважиться – переступал с ноги на ногу, смотрел то назад, на деревню, то на удаляющуюся повозку, тяжело дышал, вывалив язык из пасти. Потом, как будто решившись, пробежал немного вперед, но всё замедлял и замедлял шаг и, наконец, сел на дорогу, с тоской глядя вслед уходящим путникам.

Когда Бени оглянулся, пес всё еще сидел на пустынной дороге – черное пятно в пустоте. Он не двигался, не лаял – просто смотрел им вслед. И вдруг, подняв голову к совсем уже потемневшему небу, завыл – долго, отчаянно, будто плакал; и в этом вое для Бени навсегда воплотилось всё страдание, которое неспособно вместить в себя сердце человеческое.

========== Глава 9. Лес ==========

Дорога вела через лес. Бени, никогда прежде не бывавшему в настоящем лесу, было страшновато и в то же время любопытно. Он с интересом оглядывал деревья, такие высокие, что, если поднять голову и долго смотреть на их кроны, захватывало дух; на толстые стволы, темные, узловатые, обвитые плющом; на дупла, из которых, как казалось фантазеру Бени, на путников настороженно зыркали чьи-то глазки. Они давно миновали опушку, и солнце, еще вовсю светившее за пределами леса, постепенно начало меркнуть, скрываясь за густыми древесными кронами. В лесу было зябко и сыро, пахло землей и прелыми прошлогодними листьями. Часто слух Бени улавливал какие-то шорохи, возню и бормотание где-то неподалеку, но ни один зверь не подходил к дороге, хотя иногда Бени казалось, что он различает неясные силуэты в зеленой полутьме леса. Было очень тихо, только ухала сова (или не сова – городской мальчик не знал голосов птиц), скрипели колеса повозки, фыркали, втягивая ноздрями незнакомые лесные запахи, кобыла и одер, Элазар разговаривал с Реувен. Они на несколько шагов отстали от остальных и вполголоса препирались друг с другом.

– Это просто уму непостижимо, Эли! – говорила Реувен, как всегда волнуясь из-за спора куда больше, чем сдержанный Элазар. – Как ты, выкрест, порвавший с общиной чистокровных волшебников ради служения маггловскому лорду, можешь быть столь нетерпимым к магглорожденным?!

– Моя маленькая Рива, со всем своим острым умом и книжной мудростью ты всё-таки поразительно наивна, – сказал Элазар снисходительным тоном, который очень не понравился Реувен. – Сама посуди: разве в нашем квартале я мог бы подняться выше учителя Абигдора? Почтенные мужи-маги не позволили бы мне руководить даже иешивой, пока я не стал бы таким же дряхлым стариком, как они. И тогда мне еще припоминали бы мое сефардское происхождение. Когда же я принял крещение, мне открылись все пути. Для нашей общины я был всего лишь одним из учеников Абигдора бен Равана, нищим сиротой, которого держат в доме «из милости» – а для магглов я великий волшебник, способный превращать олово в золото и дарить бессмертие.

– То есть обманщик, – заключила Реувен – ей было обидно сознавать, что Элазар покинул дом ее отца (да что греха таить – и ее саму) не ради какой-то благородной и самоотверженной миссии, а всего лишь ради богатства и мирской славы. – Ты можешь возражать мне сколько угодно, – сказала она упрямо, – можешь уподобляться старейшинам, не видящим ничего, кроме отживших свой век обычаев, но я не предам мечту моего отца о бейт-мидраше, в котором магглорожденные смогут учиться бок о бок с чистокровными магами. Дети с магическими способностями рождаются не только в семьях чистокровных волшебников – это данность, которую мы не можем не принять; неразумно закрывать глаза на их существование лишь потому, что тебе и почтенным магам хочется, чтобы колдовской силой обладали только чистокровные. Мой отец верил, что мы должны поделиться своими знаниями с магглорожденными – они имеют на это право не меньшее, чем чистокровные маги; и тогда и мы, мы сами, перестанем быть для магглов чем-то неведомым и пугающим, не вызывающим ничего, кроме страха и враждебности. Закрываясь в своих кварталах, отгораживаясь от немагов, скрывая от них наши знания, мы лишь усугубляем неприязнь, которую они к нам питают – так же, как и ко всему, что они не могут понять. Мы не принимаем магглорожденных, оберегая наши тайные знания – и у магглорожденных остается лишь один путь: постричься в монахи, потому что только монастыри принимают таких, как они. И воспитанные в монастырях маги, которые могли бы поддерживать нас – ибо мы, по сути, их собратья – напротив, становятся нашими гонителями, как Ноэл из Лонгботтома и его Орден Феникса.

Элазар слушал прочувствованную речь Реувен со скептической улыбкой.

– Не думаю, что Ноэл из Лонгботтома получил хоть какое-то магическое образование – пусть и в монастырской школе, – заметил он и, помолчав, добавил: – Это даже забавно, Реувен. Твой отец погиб по вине магглорожденного, ты сама считаешь меня предателем из-за того, что я принял христианство и стал жить среди магглов – но в то же время столь рьяно отстаиваешь право магглорожденных на тайные знания чистокровных волшебников. Неужели ты не замечаешь, о премудрая Реувен, ставящая логику превыше всего, что сама себе противоречишь?

Реувен смутилась. Ей не хотелось признавать его правоту, но в глубине души она понимала, что Элазар, которого Реувен никогда не удавалось прочесть, с легкостью читает ее саму как раскрытую книгу. Она любила своего отца и из любви к нему убеждала себя, что тоже верит в его идею новометодного бейт-мидраша. Реувен видела, насколько отец захвачен своей мечтой, и не смела огорчать его своим неверием; а теперь, когда отца не стало, она должна была во что бы то ни стало воплотить его мечту в реальность: отступничество было бы предательством его памяти. Но всё же даже сейчас, убеждая Элазара в правоте учителя Абигдора, Реувен сама до конца не верила своим словам. Выросшая в квартале волшебников, всю свою жизнь пребывавшая среди чистокровных магов, она словно бы впитала в себя их извечную скрытую ненависть к магглам, их неприятие всего христианского, их отгораживание нас от них. И, отстаивая перед Элазаром идеи своего отца, Реувен едва ли могла себе представить презренных магглорожденных рядом с чистокровными магами.

– Я назвала тебя предателем потому, что ради маггловских денег и пустой славы ты бросил своего учителя, моего отца, – произнесла Реувен наконец – и тихо закончила, будто бы через силу: – и меня.

Элазар рассмеялся:

– Глупышка Реувен, ты до сих пор на меня дуешься?

Реувен сразу же пожалела, что сказала это.

– Элазар! – воскликнула она слишком громко – Годрик, Бени и Морхозий удивленно оглянулись. Реувен понизила голос: – Элазар, ты просто невыносим! Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду. Я говорила вовсе не о… Берегись! – Реувен оттолкнула Элазара и отпрянула сама – за один миг до того, как на них свалилось бы исполинское дерево.

Не успела Реувен опомниться, как лес точно ожил: деревья закачались, послышались крики, топот, из-за стволов на Реувен накатила волна магии. Какие-то люди, диковатые и оборванные, выбежали на дорогу, вооруженные длинными палками. Один из них бросился на Реувен – не раздумывая, почти неосознанно, она выкрикнула магглоотталкивающее заклятье. Оно не подействовало. Реувен пришлось бы несладко, если бы не вовремя подоспевший Годрик – размахнувшись, он одним ударом срубил нападавшему голову и откинул второго, крикнув: «Депульсо!»