Текст книги "Основатели (СИ)"

Автор книги: Magnus Kervalen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Гринготт наклонил несоразмерно большую для его тела голову.

– Всё верно, учитель Абигдор, – ответил он. – Наша семья отказала вам, когда вы испросили ссуду на устроительство нового бейт-мидраша. Мы сочли ваше предприятие неинтересным для нас. Как вы знаете, мы обучаем наших отпрысков в семье, дабы сохранить секреты нашей магии, и не можем поддержать того, кто стремится сорвать с них покров тайны. Как и многие другие, мы осуждаем ваше желание обучать нашей магии магглорожденных. Кроме того, всё, что вы предложили нам в качестве залога, не представляет для нас ценности, – заключил Гринготт деловым тоном.

– Что же вы хотите получить в залог, если не имущество моего отца? – хмуро спросила Реувен. Она пообещала себе быть настороже, ведь от гоблина, а особенно от Левиафана Гринготта, добра ждать не приходится.

Гринготт пошевелил своими паучьими пальцами.

– Мы хотим вот это, – и он указал на золотой медальон, висевший на шее у Элазара.

Этот медальон, с выгравированным на крышке змеем, заглатывающим свой хвост, – алхимическим символом – Элазар унаследовал от своего отца. Змей Уроборос как будто свидетельствовал о том, что в медальоне скрыт ключ к созданию философского камня; но ни отец Элазара, ни он сам так и не смогли открыть медальон. Элазар надел его, заменив им распятие, чтобы напомнить собравшимся в бейт-кнесете о своем отце, выдающемся алхимике; до того, как Гринготт заговорил о медальоне, Элазар и не подозревал, что тот обладает какой-то ценностью, кроме ценности самого золота.

– Этот медальон бесценен, – быстро сориентировался Элазар. – Он достался мне от моего отца, великого алхимика, а ему – от его отца. Я не стану закладывать реликвию нашего рода ради суммы меньшей, чем двенадцать галлеонов.

Гринготт прищурил глаза, словно довольный кот: начинался торг, а гоблины любили торговаться.

– От лица нашей семьи могу заверить вас в том, что мы обеспечим сохранность вашего имущества до тех пор, пока вы не пожелаете его выкупить… или не просрочите выплату долга, – проскрипел он. – Вы отдаете ваш медальон не насовсем, а лишь… если можно так выразиться… на хранение. Шесть галлеонов и восемнадцать сиклей, господин Элазар.

У Элазара заколотилось сердце. Он не знал, для чего Гринготту понадобился его медальон, но теперь, когда Элазар подозревал, что отцовский медальон со змеем не просто дорогое украшение, он боялся продешевить.

– Восемь галлеонов, – сказал он. – Эта вещь дорога моему сердцу как память о безвременно ушедшем отце.

Глаза Гринготта уже напоминали узкие желтые щелки.

– Семь галлеонов, господин Элазар, и ни кнатом больше, – почти проворковал он. – Это мое последнее слово. Разумеется, если вас не удовлетворяет наша цена, вы можете попытать счастья у Бецалела Боргина с Ночного рынка, скупщика краденого… Но, полагаю, вы понимаете, что он едва ли предложит вам больше трех сиклей.

Гринготт был прав – и Реувен, наконец, решилась.

– Хорошо, мастер Гринготт, – сказала она, выступая вперед. – Мы согласны.

========== Глава 3. Ноэл из Лонгботтома ==========

Реувен и Элазар были в подземном хранилище иешивы, когда это случилось.

Ровное пламя свечей из хорошего воска, которые отец Реувен использовал, когда работал со своими свитками, освещало каменные стены и низкий сводчатый потолок подземелья. Подземные галереи, соединенные одна с другой арками, уводили от дома учителя Абигдора, сообщаясь с домами других волшебников. Развитая и весьма сложная система – а вернее, хаос – тайных ходов пронизывала весь квартал волшебников и тянулась далеко за его пределы. Здесь богатые магические семьи прятали свои богатства, а Абигдор бен Раван хранил самое ценное, чем обладал, – сокровенные знания. И сейчас, склонившись над разверстыми пастями сундуков – библиотекой колдовской мудрости, сравнимой, быть может, лишь со знаменитой Александрийской библиотекой, – Реувен и Элазар полушепотом спорили, какие манускрипты должно взять с собой.

– Я не разделяю твоего пренебрежительного отношения ко всем искусствам, кроме алхимии и медицины, Элазар, – Реувен потеряла терпение. – Четыре математические науки – нумерология, трансфигурация, геометрия и астрология – входят в квадривиум, и ты не вправе ломать существующий порядок обучения лишь по собственному капризу.

Элазар, не отрываясь от своего занятия – он торопливо укладывал в сумы книги и свитки, – возразил:

– Пойми, Реувен, я не меньше твоего желаю взять с собою всё, что собрал здесь и сохранил твой отец и его предшественники. Но унести всю библиотеку попросту невозможно. Мы должны тщательно всё обдумать и решить, какие магические тексты наиболее важны для нас.

Реувен взглянула на свиток, в который Элазар как раз вцепился.

– Список «Изумрудной скрижали Гермеса»? – узнала она. – В нем не содержится ничего, кроме туманных указаний по созданию философского камня – и тем не менее ты полагаешь его необходимым для бейт-мидраша? Эли, твоя одержимость красной тинктурой сейчас неуместна. Мы пришли сюда, чтобы собраться в дорогу, а не помочь тебе ограбить библиотеку моего отца.

Элазар обратил к Реувен взгляд, полный страдания (что не помешало ему все-таки сунуть «Изумрудную скрижаль» в суму).

– Отчего ты всегда так сурова со мною, Реувен? – горько спросил он. – Неужели я стал настолько тебе ненавистен?

Реувен в досаде всплеснула руками.

– Это в конце концов несправедливо, Эли! Почему ты сводишь все наши споры к… – Реувен не договорила: в хранилище, оступаясь на выщербленных ступеньках, вбежал худенький черноволосый отрок, весь в пыли, с разбитой коленкой.

Реувен узнала его – это был Бенцион, мальчик-сирота, внучатый племянник Эшбаала Блэка, которого тот взял к себе в дом «из милости». Обычно он прислуживал деду или работал у него в лавке; Эшбаал бен Барзилай хвастал, что сам, из всё той же «милости», обучает сиротку – но на деле прижимистый старик просто скупился на оплату обучения в иешиве.

– Бени! Что с тобой? – воскликнула Реувен, бросившись к мальчику.

Тот, тяжело дыша, прислонился к каменной стене подземелья.

– Они схватили дедушку, – выдохнул он, размазывая слезы по запачканному лицу. – Они привязали его к лошади и поволокли по Косому рынку…

«И поделом ему, старому дурню», – подумал Элазар, но, разумеется, вслух говорить не стал. Вместо этого он тоже подошел к мальчику, изобразив сострадание.

– Кто «они», отрок? О ком ты говоришь?

Бени поднял на него огромные, блестящие, как маслины, глаза. Густые ресницы слиплись от слез.

– Бритые, – сказал он, всхлипывая и давясь рыданиями. – Они вошли в квартал… как будто для проповеди… и с ними были еще горожане, магглы… И только они вошли на Косой рынок, как принялись крушить прилавки… и избивать людей, – похоже, Бени, как и большинство обитателей квартала, считал людьми только магов.

Реувен и Элазар переглянулись.

– Как такое возможно? Они открыто напали на нас на Косом рынке, и никто из магов не смог дать отпор кучке фанатиков и городского отребья? – недоуменно проговорила Реувен.

– Они и сами были маги, эти монахи, – Бени, наконец, перестал всхлипывать, только дрожал, мелко-мелко. – Дедушка вышел к ним, чтобы предъявить привилегию, дарованную епископом; он сказал, что теперь мы под защитой их церкви. Но тот монах – тот, что вел их, – и слушать его не стал; вытащил палочку и сказал какое-то заклинание, я никогда такого не слышал, и неведомая сила вдруг подняла дедушку в воздух, а потом обрушила на землю. Монах опять сказал заклинание, и опять незнакомое, – и дедушку, дядю Биньямина и дядю Шабтая, и еще нескольких магов, вышедших вместе с дедушкой к бритым, опутали невидимые веревки. Тогда тот монах, главный, взмахнул палочкой, и лошади потащили дедушку по улице…

Реувен в смятении посмотрела на Элазара.

– Какое дело до нас монахам-волшебникам? Прежде они никогда не шли против нас – да у них и недостало бы силы выступить против кого-то вроде Эшбаала Блэка! Почему твой дедушка и остальные не защитили себя? – обратилась она к Бени.

Бенцион помотал головой.

– Я… Я не знаю, – всхлипнул он. – Тот бритый сказал что-то, и все как будто онемели. И еще он отобрал у них посохи. То есть, он проговорил заклинание, и волшебные посохи вылетели у всех из рук… точно живые.

Лицо Элазара потемнело. Он взял Реувен за руку и приблизил губы к ее уху.

– Кажется, я знаю, кто это был, – проговорил он. – Не думал, что он явится сюда так скоро.

– Кто? – прошептал Бени, напуганный не столько словами Элазара, сколько тоном, каким он их произнес.

– Ноэл из Лонгботтома, – сказал Элазар.

И он не ошибся: это был действительно брат Ноэл из маленькой деревушки под названием Лонгботтом, бродячий проповедник и великий магоборец, коим он сам себя и провозгласил. Некогда был он простым сервом и трудился в поте лица своего на поле лендлорда, но больше склочничал с односельчанами, ссорился с соседом за межу, ругал господ и спорил со священником, потому что тот, как казалось Ноэлу, неверно толковал Писание. Когда Ноэлу минуло двадцать восемь зим – к тому времени он уже успел прижить двенадцать детей, пятеро из которых померли, – он вдруг слег с жестокой лихорадкой; а когда встал, то возвестил жене и священнику, пришедшему отпустить ему грехи, что его, серва Ноэла, коснулся перст Божий. Жена Ноэла, привычная к чудачествам своего хозяина, нисколько не удивилась – но тут Ноэл воздел руку, и большая крыса, шнырявшая по дому в тщетных поисках чего-нибудь съестного, тотчас встала на задние лапы и пустилась в пляс, а потом с треском вспыхнула ярким пламенем. Тут уж и жена, и священник уверовали в божественную благодать, снизошедшую на Ноэла. Тот же, не теряя времени, взял палку, коей прежде частенько поколачивал соседа, жену и своих ребятишек, распрощался с семейством и двинулся в путь, следуя зову Господа – а быть может, собственному сумасбродству.

И пока он странствовал, Господь открыл Ноэлу, что царством людей правят две магии – магия хорошая и магия плохая; те маги, чья сила дарует им богатство и услаждения плоти, служат Дьяволу и погрязли во грехе, а те, что обращают свою силу против таких плохих магов, изобличая их и карая, – служат Богу и свершают угодное Ему дело. И назвал Ноэл хорошую магию Светлой, а плохую – Темной, и проповедовал о том во всех городах и селениях, где бывал, и многие монахи-маги – а по большей части бедняки, разбойники и беглые смерды – последовали за ним. Праведников, которым нравилось расправляться с Темными магами, становилось всё больше – и однажды Ноэл вышел к ним и сказал, что отныне все они будут зваться Орденом Феникса, ибо служат Спасителю рода человеческого, принявшему смерть и воскресшему как феникс из пепла. Так, непризнанный Церковью, но облеченный сиянием чудес, творимых Ноэлом повсюду, новый орден не то святых, не то еретиков странствовал по свету, и молва бежала пред ним, в сто крат умножая славу его великих и страшных деяний.

В каждом городе, куда бы ни явился Ноэл со своими фениксианцами, находились те, кто был не прочь вместе с ними побить зажиточных магов; так случилось и в Лондоне, куда Ноэл из Лонгботтома – босоногий, в рясе монаха-бенедиктинца, хотя бенедиктинцем никогда не был, – явился на исходе того злосчастного дня. Орден Феникса двигался к кварталу волшебников, и чем ближе он подходил, тем больше росла толпа, пока, казалось, весь город не снялся с места и не последовал за братом Ноэлом.

– Куда это вы все идете, добрые люди? – спросил их рыцарь на гнедом жеребце, поравнявшись с хвостом стихийного шествия. Рыцарь был рослый детина, с волосами цвета соломы, со светло-зелеными веселыми глазами на открытом простоватом лице, обветренном и иссеченном шрамами; на плаще, заляпанном грязью, красовался герб: золотой лев на алом поле.

Какой-то простак ответил ему из толпы:

– Идем грабить магов, мой господин.

А другой – похоже, более смышленый – пояснил:

– Не грабить, а карать. Проповедник сказал, это богоугодное дело.

– Ну, тогда и я с вами, – решил рыцарь. И то верно: почему бы не пограбить? – говорят, эти христопродавцы наколдовывают себе золото прямо из воздуха, так что с них всё одно не убудет; а тут, получается, еще и богоугодное дело совершаешь.

Так Годрик Гриффиндор – а это был именно он – вместе с городской чернью впервые попал в лондонский квартал волшебников. Они вошли на Косой рынок, и ни каменная стена, ни защитная магия в ней их не остановили – ибо что проку от стен и заклинаний, коли ворота распахнуты? Волна нападавших хлынула по улице, растеклась, завихрилась; боевой конь Годрика, заслышав крики магоборцев и приняв их за воинственные кличи, заржал и бросился в битву, прокладывая себе путь прямо через толпу. Может, кого и затоптал, кто там разберет. Годрик свесился с седла и, подхватив с прилавка кусок золотой парчи, на скаку сунул его в седельную сумку. Так же он поступил и с драгоценным сосудом, и с коробочкой каких-то восточных специй, и с причудливой формы зеркалом, в котором ничего не отражалось, а вместо этого плыли какие-то звезды и кометы. Годрик толком не разбирал, что брать, а что – нет; он просто старался нахватать побольше, пока не подоспели другие. Вокруг кричали, бранились, гоготали, от воплей можно было оглохнуть. Все перемешались: маги и немаги. Те, что окружали Годрика, были, верно, не из Ордена Феникса, потому как не спешили карать Темных магов, а лишь набивали свои мешки; Годрик даже пожалел, что не узнал о набеге на квартал волшебников заранее – тогда бы и он прихватил с собой мешок, а то и парочку. Маги Лондона были богаты; от роскоши, окружавшей Годрика, слепило глаза, подобное великолепие он видел только на Востоке, когда сопровождал паломников, идущих к Гробу Господню. Он набивал сумки, видел, как набивают свои сумки другие, а богатства Косого рынка словно бы и не убывали. Годрику пришло в голову снять плащ, связать его концы и использовать вместо мешка, но тут оглушительный грохот заставил его вздрогнуть и обернуться.

Тогда он и увидел Ноэла из Лонгботтома – тот взобрался на крышу лавки суконщика и взмахивал волшебной палочкой, и после каждого взмаха в квартале волшебников обрушивался дом. Грохот, который услышал Годрик, возвещал о разрушении иешивы. Годрик замер; он ни за что не признал бы это, но при виде того, как камень и дерево рассыпаются в прах по воле одного-единственного (да к тому же, по мнению Годрика, еще и невзрачного) человека, Годрика охватил священный трепет. Перестав набивать свои сумки, он смотрел, как босой оборванец, смахивающий на деревенского дурачка, уничтожает целый квартал, – и не мог поверить собственным глазам. Его потянуло сотворить крестное знамение, и многие вокруг него, еще мгновение назад захваченные одним лишь грабежом, сложили руки в молитве и пали на колени. Возможно ли сомневаться, что человек, наделенный столь могущественным даром, не избранник Господа?

Годрик тоже подумал было преклонить колена, но не хотел слезать с коня, нагруженного столькими богатствами, – того и глядишь, уведут; и пока он колебался, к лавке, на крыше которой стоял Ноэл из Лонгботтома, подвели кучерявого мальчонку-колдунчика, совсем еще несмышленыша. Ноэл прокричал что-то, взмахнул палочкой… и мальчонка вспыхнул, как факел.

Он побежал, полыхая и визжа, не видя дороги, и люди шарахались от него; врезался в стену лавки ювелира и упал наземь, барахтаясь в пламени. Толпа затаила дыхание, и в этой страшной тишине разносились ужасные, уже нечеловеческие вопли – они звучали у Годрика в ушах даже тогда, когда несчастный ведьмёнок, наконец, затих.

– Да что ж ты творишь?! Что ж ты творишь, ирод?! – вырвалось у Годрика. Мгновенно позабыв, что еще недавно хотел упасть перед этим человеком на колени, как перед святым, Годрик выхватил меч и пришпорил коня. Но не успел он приблизиться к лавке суконщика, как удар необыкновенной силы сбросил его на землю, а оглянувшись, Годрик к ужасу своему и горю обнаружил, что конь его убит. Ноэл из Лонгботтома подбежал к краю крыши – один миг Годрик видел его глаза, очень светлые и пустые, показавшиеся Годрику почти белыми, – а потом Ноэл поднял волшебную палочку, и Годрик едва успел отразить заклинание, которого даже не знал.

Белые глаза Ноэла из Лонгботтома впились в волшебную палочку в руке Годрика. Доблестный рыцарь редко ее использовал – да и, по правде сказать, не особенно умел – но Ноэл прозрел в Годрике некую опасность, грозящую ему, Ноэлу из Лонгботтома, и всем ему подобным.

– Хватайте его, братья! – крикнул он с крыши своим фениксианцам. – Этот рыцарь вступился за Темных магов – значит, он и сам из них!

«Ну уж нет, приятель, – подумал Годрик. – Я наделал слишком много грехов, чтобы предстать перед престолом Всевышнего прямо сейчас».

– Импедимента! – выкрикнул Годрик одно из немногих заклинаний, которые знал, – и бросился бежать со всех ног.

Дернул же его Нечистый ввязаться в это дрянное дело! Чтоб им подавиться, этим богомерзким магам, своими богатствами, из-за которых Годрик попал в такую переделку. Мало того, что пришлось бросить сумки с награбленным добром – так еще и коня лишился, отличного боевого жеребца, верного товарища во многих нелегких походах. Эх, вот беда так беда!

Такие печальные мысли проносились в голове Годрика, пока он сам несся по запутанным улочкам квартала волшебников. Он понятия не имел о том, как отсюда выбраться, и, кажется, не только не приблизился к воротам, а наоборот – углубился в поганый этот ведьмовской квартал. Годрик бежал и бежал, петлял и сворачивал, протискивался в узкие переходы между улочками и натыкался на тупики – и за одним из поворотов неожиданно налетел на Элазара, Реувен и Бени.

– Скорее прячьте своего ведьмёныша, господа чародеи, – не то этот треклятый святоша поджарит его, как поросенка! – с трудом переводя дыхание предупредил их Годрик, добрая душа.

Вместо ответа Реувен сунула ему в руки небольшой сундук, который они с трудом тащили с собой.

– Держи крепче, – коротко приказала она и добавила, отворачиваясь: – Мы знаем, как незаметно выйти отсюда.

========== Глава 4. На постоялом дворе ==========

Они шли в молчании, следуя за Элазаром по маггловским улицам: Реувен и Бени – потрясенные тем, что произошло в квартале волшебников, Годрик Гриффиндор, тащивший на плече сундук, – весь в предвкушении дележки награбленного. Отважный рыцарь, повидавший на своем веку немало людских бедствий и несчастий, обладал бесценной способностью быстро оправляться от пережитого. Бойня, учиненная Ноэлом из Лонгботтома и толпой его последователей, еще недавно уязвившая сердце Годрика своей бессмысленной и несправедливой жестокостью, теперь поблекла, скрылась в омуте воспоминаний, смешавшись с другими картинами его полной кровопролития жизни. Теперь Годрика занимала лишь мысль о сокровищах, скрытых в сундуке. Чем дольше он шел, тем тяжелее казался ему сундук, и вскоре Годрик уже рисовал себе в мечтах немыслимое богатство – недаром же колдуны, рискуя собственными жизнями, вынесли сундук из квартала! И не успел Годрик подумать об этом, как у него возникло нехорошее подозрение: если сундук колдунам так дорог, станут ли они делиться его содержимым с ним, Годриком? Что, если они использовали его силу только для того, чтобы невредимыми выбраться из квартала, а теперь, когда рыцарь им уже не нужен, они заведут его в какое-нибудь тайное ведьмачье место и прикончат с помощью своей ворожбы? С них станется! Годрик был наслышан о злодействах чистокровных магов, ворующих христианских детей и приносящих Дьяволу человеческие жертвы. Самого Христа распяли – что уж там говорить о бедном воине, которого никто не хватится!

– Послушай-ка, любезный господин чародей, – осторожно обратился Годрик к Элазару. – Куда это мы идем? Ты гляди, знаю я эти ваши ведьмовские штучки. Вы, конечно, в колдовстве известные умельцы, но я тоже не лыком шит: моя волшебная палочка при мне, да и верный меч никогда еще меня не подводил. Помнится, в сарацинских землях кровь колдунов вроде вас не раз обагряла мой клинок.

Бени испуганно спрятался за Реувен.

– Твои опасения напрасны, господин мой рыцарь, – сказал Элазар через плечо. – Мы идем всего лишь на постоялый двор. Там у меня припрятаны повозка и лошадь; там и заночуем, а с рассветом двинемся в путь.

Реувен ненадолго очнулась от горестных дум.

– Разве не лучше выйти из Лондона прямо сейчас? Я ни мгновения более не хочу оставаться в этом злосчастном городе.

– Ну и глупость же ты сморозила, ведьмочка, – хохотнул Годрик. – Где ж это видано, чтобы из города ночью выходили? Ворота-то уже закрыты. Теперь уж, хочешь не хочешь, до утра придется тут куковать.

Элазар завидел огни постоялого двора и замедлил шаг, опасливо оглядываясь по сторонам.

– Наш приятель рыцарь прав: до рассвета город нам не покинуть, – подтвердил он. – Но у сарая, что я снял на постоялом дворе, хорошая крепкая дверь и железный засов, и, если хочешь, мы попробуем наложить поверх защитные чары. Даст Бог, переночуем в безопасности; поедим и наберемся сил перед дальней дорогой. Тебе не о чем тревожиться, Реувен.

– Ровена? – не разобрав, переспросил Годрик (имена чистокровных магов были для него в новинку). – Знавал я одну леди Ровену, хорошая была женщина, жена лорда, добродетельная и благочестивая. Бросила мне свой рукав, когда я выступал на турнире в замке ее супруга…

Элазар быстро сказал, чтобы не дать Реувен возразить:

– Да-да, Ровена – так зовут мою спутницу, и, могу тебя уверить, сэр рыцарь, она не менее добродетельна и благочестива, чем та знатная госпожа, которую ты знал.

– Вот как, – сказал Годрик, посмотрев на Реувен уже с большим интересом – правда, ничего толком не рассмотрел, потому что она низко опустила на лицо край своего покрывала. – Ну, а я, стало быть, Годрик Гриффиндор, младший сын доблестного сэра Вульфрика Гриффиндора, дружинника батюшки нашего доброго короля. А не знаю ли я тебя случаем, господин чародей? Что-то лицо твое больно знакомое… Хотя, может, я и спутал тебя с кем-нибудь: я ж, пока ходил с паломниками в Святую землю, таких как ты, чернявых, ух как навидался.

Элазар благоразумно промолчал. Они уже приблизились к тому самому сараю на постоялом дворе, о котором он говорил. Хозяина, к облегчению Элазара, было не видать – верно, прислуживал гостям в трактире, расположенном тут же, на постоялом дворе – и Элазар, достав палочку, легонько прикоснулся ею к тяжелому висячему замку на двери. Замок открылся и упал на землю, а дверь сарая отворилась.

– Вот так да-а-а, – не сдержал своего восхищения простодушный Годрик. – Видать, силен ты, господин чародей! Мне бы так любые двери отворять!

Бени тихонько хихикнул: ему показалось забавным то, что рыцаря настолько поразило простенькое заклинание, которым купцы с Косого рынка запирали и отпирали свои лавки каждый день.

Засветив крохотный огонек на конце волшебной палочки («Ну, это и я умею», – похвастался Годрик, донельзя довольный, что кое в чем не уступает чистокровным магам), Элазар вошел в сарай, и за ним вошли остальные. Сарай оказался небольшим, но сухим и теплым, убранным; пол был земляной, чисто выметенный, на полу лежали соломенные тюфяки; душно пахло скотом, соломой и навозом, но не смрадно, а, наоборот, даже как-то уютно. Похоже, постоялый двор и впрямь был хорош. У стены, противоположной той, у которой лежали тюфяки, дремали, опустив головы к яслям, крепенькая лошадь Элазара и чей-то мохноногий, густогривый одер. Дальше, за кругом света, темнела крытая промасленным холстом, стянутым веревками, повозка.

– Вот и славно, – крякнул Годрик, плюхаясь на один из тюфяков, – славный рыцарь даже и не заметил, что никто из колдунов вовсе не предлагал ему заночевать вместе с ними. – Хороший сарай, стены не сырые и с крыши не каплет. Доводилось мне ночевать в местах куда поплоше этого, – он развалился на тюфяке и принялся возиться с сундуком, пытаясь его открыть: Годрику не терпелось узнать, что же там внутри.

Элазар, стоило ему только войти, кинулся к своей повозке – проверять, все ли его книги и магические инструменты, заблаговременно вывезенные им из лаборатории в замке лорда, в целости. Бени, озябший в своей куцей курточке во время их бегства по ночному Лондону, подсел к огню, который Годрик развел в очаге заклинанием, а Реувен, прикрыв за собой дверь, села чуть поодаль. Ей не хотелось ни видеть кого-либо, ни говорить; перед глазами всё еще стояли клубы пыли, полетевшие им в лицо, когда они с Элазаром попытались подняться обратно в иешиву, и потом, когда они выбрались на поверхность другим ходом, – развалины того, что было ее домом, обломки стен и кровли, погребшие под собой отца Реувен и всех, кто был тогда вместе с ним в иешиве. Тоскливый ужас и мучительное, жгучее горе сжимали ее горло. Реувен думала о том, как это случилось, как вообще могло случиться нечто подобное с ними, богоизбранными магами, наделенными чудесной силой; почему они, все эти почтенные купцы, ростовщики, ученые книжники, вдруг оказались беспомощными перед кучкой фанатичных монашков и толпой городской черни.

И еще один вопрос не давал ей покоя: что за заклинания, которые не узнал Бени и никто из них, были ведомы Ноэлу из Лонгботтома? Что за тайное знание, неизвестное им, чистокровным магам, открылось этому деревенщине-самоучке? И почему ни Эшбаал Блэк, ни другие маги не смогли себя защитить?

– Скажи, рыцарь, ты видел, как Ноэл из Лонгботтома творил заклинания? – спросила Реувен, нарушив долгое молчание.

Годрик и так и этак вертел сундук, тщетно пытаясь его открыть.

– Видел ли я? Хо-хо! Еще как видел! Еле ноги унес, – ответил он со смехом. – Этот треклятый юродивый убил подо мной боевого коня и едва не убил меня, чтоб его черт унес в самую Преисподнюю. Насилу я отбил его заклинание.

Реувен насторожилась.

– Чем отбил?

– Известно чем – чем всегда отбивают в бою, пратегой, – сказал Годрик. – Тоже мне, чистокровная ведьма, а таких простых вещей не знаешь.

– Какой еще пратегой, – нахмурилась Реувен. – Ты, верно, имеешь в виду «Протего»? Защитное заклинание?

– Ну да, я и говорю. Как же этот сундук открывается? Проклятье… – пропыхтел Годрик.

– В таком случае, почему Эшбаал Блэк и остальные не отразили магическую атаку этим же заклинанием? – задумчиво пробормотала Реувен себе под нос.

– Я же рассказывал: они будто потеряли дар речи, дедушка Эшбаал и остальные, – подал голос Бени. – Этот монах сказал что-то – и у всех будто языки отнялись. И у меня тоже. Я даже думать почти не мог, вот как.

Реувен прижала пальцы к вискам.

– Я не понимаю, – простонала она. – Я просто не могу постичь, каким образом Ноэл из Лонгботтома узнал то, чего не знаем даже мы. Неужели в соборных и монастырских школах учат чему-то, что нам неведомо?

– Не думаю, – хмыкнул Годрик. – Этот длиннорясый, Невилл или как там его, когда махал палочкой, кажись, орал всё, что взбредет ему в голову: и на латыни, и по-нашему, всё вперемешку. Я слышал, как он вопил: «Остолбеней!» Остолбеней, представляешь? Ну и заклинаньице, курам на смех. Я, понятное дело, в ваших книжных премудростях не шибко разбираюсь, да и ни к чему они мне, но и то соображаю, что не может быть таких дурацких заклинаний. И если вопить что ни попадя и размахивать палочкой во все стороны, то ничего не выйдет. Надо особые слова знать, латинские, – только в них есть сила. Недаром же и Священное Писание на латыни придумано.

Реувен фыркнула, поразившись такому наивному невежеству.

– Священное Писание всего лишь переведено на латынь, – начала было она, но тут дверь сарая распахнулась, и на пороге появился грузный багроволицый мужчина, в котором Элазар узнал хозяина постоялого двора.

– Эвон, сколько вас, – проговорил он, хмуро оглядывая постояльцев. – Набились, как тараканы. Ты, черномордый, – он ткнул толстым пальцем в сторону Элазара, – я брал с тебя плату за одного, а ты притащил еще троих! Да вдобавок и сумки какие-то, и сундук, – он воззрился на сундук, с которым сражался Годрик. – Что это у вас там? Уж не скупщики ли вы краденого? – хозяин прошествовал в сарай, сверля Элазара недобрым взглядом из-под клочьев бровей. – Я сразу заподозрил неладное, как твою нехристеву рожу увидел, – сообщил он. – Знаю я вас, христопродавцев, – с вами держи ухо востро.

– Я добрый христианин, – подчеркнуто-учтиво возразил Элазар. – Мы с моими почтенными спутниками отправляемся в дорогу, вот почему и взяли с собой столько…

Хозяин перебил Элазара:

– Добрый христианин! – расхохотался он. – С такой-то рожей! Да у тебя, приятель, на лбу написано, что ты из этих, из магов, тьфу, пакость, – хозяин сплюнул. – Ну-ка, покажи, что там у тебя в сумках. Сдается мне, давеча я продешевил – вон у тебя сколько добра. Делись давай – не то кликну ночную стражу, вдруг вы разбойники какие, притащили сюда добычу, награбленную у честных людей.

Элазар забегал глазами. Он понял, что хозяин почуял поживу, и теперь так просто от него не отвяжешься. Элазар раздумывал, каким бы заклинанием его обезвредить, – но пока он медлил, Годрик приподнялся, быстро достал волшебную палочку и запустил в хозяина Петрификус Тоталусом.

– Ну, теперь он уж точно не побежит за ночной стражей, – ухмыльнулся Годрик. Он взялся за ноги обездвиженного хозяина, оттащил его в угол и закидал соломой. – Пускай полежит тут, – удовлетворенно сказал Годрик. – Утром расколдуем. А если не бросит свои козни, так я его вон – поленом пристукну, – Годрик кивнул на поленницу, стоявшую неподалеку, – после такого он еще долго не очухается. Эй, парень! – крикнул Годрик в дверь проходящему мимо слуге. – Принеси-ка нам вина и еды! Да гляди, неси всё самое лучшее: твой хозяин так распорядился.

Элазар убрал свою палочку обратно и окинул Годрика заинтересованным взглядом.

– Сэр рыцарь, – произнес он вкрадчиво, – верно ли то, что ты владеешь магическим искусством?

– Не, в искусстве мне надобности нет, – ответил Годрик. – А вот пару-другую полезных для моего ремесла заклинаний знаю; и если что – могу и мечом себе подсобить. Он у меня тоже волшебный, из чистого серебра самим королем гоблинов откованный. Может, кто и скажет, что я его у гоблинов украл – так вы не верьте, мало ли что брешут.

Элазар пропустил разглагольствования простоватого рыцаря мимо ушей. Подождав, пока слуга – он оказался на удивление расторопным – оставит им еду и питье и скроется за дверью, Элазар подступил к Годрику:

– Как ты уже, верно, слышал, доблестный сэр Годрик, мы отправляемся в дальнюю дорогу, – сказал Элазар. – И в нашем долгом, многотрудном и опасном пути нам весьма пригодился бы такой человек, как ты – сильный и отважный рыцарь, да еще и владеющий магией. Лорд, который взял нас на службу, – к нему-то мы и идем – щедро одарит тебя в конце пути, а я со своей стороны могу обещать хороший стол и ночлег в дороге.