Текст книги "Иллюзия (СИ)"
Автор книги: Люрен.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Почему она покончила с собой? – спросила я.
– Кто? Шизофреничка та? – отозвался брат. – Не знаю. Говорят, что из-за кошмаров. То ли горло перерезала, то ли с балкона выбросилась.
Вдали занимался рассвет. Утро ещё только начиналось, но больница давно проснулась. Тут ты просыпаешься рано, даже если привык спать до обеда.
– Красиво, – сказала я.
Руки Стэна покоились на моих плечах. Моё внимание привлекли следы от уколов на них.
– Ты на трупак похож, – цокнула я.
– Я кровь сдаю. Бабки нужны, – сказал Стэн.
Это только с виду его удалось вернуть. На самом деле он пропал, причем давно.
– Не пьёшь, не куришь, не жрёшь кислоту, зато ширяешься, – неодобрительно проворчала я.
– Так легче, – сказал Стэн. – Да, я слабак. Пусть. Я уже не остановлюсь и не одумаюсь.
Кто бы говорил, Самми. Кто бы говорил.
====== Из другого мира ======
– Один раз он вскрыл вены и написал кровью послание на стене.
Растаман сгибал мою ногу и откидывал её назад. Я лежала плашмя, глядя в голубоватый потолок. Цвета черничного йогурта. На полу лежал ковёр с прудом и уточками. На стенах были рисунки реабилитированных и не очень колясников. Какие-то были радостными, какие-то душераздирающе грустными.
– Собственно, после этого случая его и упекли сюда. Мать пришла бухая, завизжала и вызвала все службы, которые знала. Подумала, что Джереми вызывал Дьявола.
На соседней койке лежал какой-то спортивного вида парень, которого разминала крашенная рыжая девушка с отросшими корнями. На стуле, облокотив подпобород о спинку, сидел врач и смотрел на всех поверх какого-то несуразного вида пенсне.
– Что он написал? – спросила я.
Теперь Растаман поднимал мою прямую ногу. Я не чувствовала особой боли. То ли из-за обезболивающих, то ли совсем всё плохо, не знаю. Он смотрел куда-то мимо меня.
– «Изнутри». Что это значит, знает только он, но уже об этом сказать не сможет.
– А если был бы жив, то сказал?
Растаман задумался и загнул мою ногу слишком сильно. Я вскрикнула от резкой боли.
– Было бы хуже, если бы ты ничего не почувствовала, – поспешил он успокоить меня. – А Джереми… Кто знает? Он вообще был очень странным. И если бы даже что-то и объяснил, то только ещё больше запутал.
Позади Растамана стоял Тео. Он грустно улыбался мне, качая головой. Меня бросило в дрожь.
Что я делаю со своей жизнью?
Мы выехали из палаты и вернулись к себе через улицу. Моросил дождь. В лужах, смешанных с грязным снегом, ползали дождевые черви. Во двор высыпали дети, которые босиком бегали по воде, а за ними гнались санитары. Мне это живо напомнило время, когда я лечилась от язвы и ко мне приходил Тео. Мы были такими же счастливыми и беззаботными. Молодые дураки. Мне сделалось дурно, к горлу подступила тошнота. Забавно, потому что блевать мне нечем. Я со вчерашнего вечера ничего не ела.
Внутри психушки, в комнате отдыха было так же, как и всегда. Чулки приставала к любым лицам мужского пола, оголяя себя. Очкарик читал книгу про историю конструктивизма. Бородавка рисовал себя в окружении голых тёток с карикатурно большой грудью. Колготки скрутила бумажку в клетку и делала вид, что курила. Рубашка внимательно выслушивал какого-то парня, доказывающего, что мозг – это присосавшийся паразит, ограничивающий восприятие и мышление, и возражал, что тело – это тюрьма, а человек есть чистая энергия без ограничивающих рамок личности.
Всё обычно, всё стабильно. Мне сделалось так тоскливо, что хотелось выть.
– Включите телевизор, что ли, – попросила я.
Какая-то безбровая девочка подошла и включила, съежившись под неодобрительными взглядами присматривающих за нами санитаров. Шли «Черепашки-Ниндзя». Мы хором принялись подпевать, и мне стало чуть легче. Даже какое-то подобие радости появилось. И Тео, что-то нашептывающий мне на ухо, на время исчез.
Это время длилось сравнительно не очень долго, но и не мало. Я училась ходить, падала, ползла, еле стояла на ватных ногах, пока в глазах всё кружилось, терпела боль, упражнялась с тренажёрами, в общем, проходила изнурительную физиотерапию. Нас на физкультуре так не мучили, как здесь. Для возбуждения аппетита мне выписали ещё какую-то дрянь, убрав другую, которая его подавляла, по словам Усатого. Есть стало значительно проще, по крайней мере, перестала блевать после приёма пищи. Колготки мне постоянно завидовала, говорила, что у меня идеальная фигура, так называемый «героиновый шик». Я даже не знала, поблагодарить её за сей комплимент или обидеться. А Бородавка говорил, чтобы я «отрастила уже себе сисяндры, как дирижабли».
Вообще, реабилитация была наиболее благоприятным периодом моей жизни после аварии. Апатия и тоска куда-то ушли, уступив место безвредному равнодушию, когда ты ещё не совсем мёртв, но и энергичностью не отличаешься. Я иногда смеялась, совершала дебильные поступки вроде побега из больницы, кидалась в сестру кожурками от мандаринов, заплетала Бородавке косички, часами торчала на крыше и думала о том, что когда выздоровею, первым делом вернусь в свой город и навещу Чарльза и Дракона. Проверю, не спился ли Чарльз и не загребли ли Дракона за его грязненькие делишки.
В общем, так прошла первая половина весны. А потом ещё четверть, когда я уже ходила кое-как, хоть и с трудом. Ещё и корсет носила, как дама викторианского периода. Осанка была просто королевская. А выглядела я скорее как бездомная алкоголичка, переболевшая всеми существующими болячками и не евшая как минимум месяц.
Меня иногда на выходные отпускали. Тогда я жила у Эшли. К нему тогда ещё приехал Расти, ещё один наш брат от первого брака матери, самый старший. Он любил делать варенья и соусы, так что наша кухня была похожа на лабораторию по изготовлению метамфетамина. Расти был неразговорчивым, Эшли постоянно учился, Стэн и Тесси уехали домой по делам, так что я оставалась целыми днями одна, что меня более, чем устраивало. Я шаталась по улицам, облокачиваясь на длинный чёрный зонтик, постукивая им и чувствуя себя английским джентльменом.
В один из таких дней я прогуливалась по неблагополучным переулкам, разглядывая граффити на стенах. Одно из них изображало Дэвида Боуи. Молодой ещё, светловолосый и накрашенный, он смотрел на меня сверху вниз, зажимая в зубах сигарету. Казалось, он стоял прямо передо мной, и в то же время был очень далеко.
Рядом лежал, скрючившись, наркоша, катался из стороны в сторону. Его рука была обнажена вместе с сожжёнными венами на сгибе локтя. Чуть поодаль стояла проститутка, облокотившись ногой о стену. Она с вальяжным видом курила, поправляя юбку, едва закрывающую её трусы. Напротив блевал подросток с сальными лохмами и в кожаной куртке. Какой-то мужик зажимал вяло сопротивляющуюся девушку с синими волосами.
И посреди этого – Боуи, смотрящий на меня из другого мира. На меня, круглую сироту, избиваемую сестрой, с братом-наркоманом, без друзей, зато с тульпой. На девушку, которая сломала себе позвоночник и которая ходит, шатаясь из стороны в сторону, как пьяница. На девушку, чьё тело сожжено изнутри лекарствами, из чьего желудка вырезан кусок, которая ненавидит еду настолько, что порой выблёвывает её.
– Хочешь уехать? Так что тебе мешает? – будто вещал он, глядя на меня своими голубыми глазами. – Иди, куда глаза глядят, мечтатель. И пусть тебя ничто не держит.
– Только где деньги на это возьму? – спросила я вслух.
– Отдрочи кому-нибудь, – усмехнулась проститутка.
Вокруг губ у неё были прыщи. На скальпе среди крашенных волос красовалась заживающая рана.
– Может, наркоту толкнуть? – задумалась я.
– Грязный бизнес, – зевнула она. – Не вылезешь потом. Говорю же, отдрочи. Противно – отвернись.
Я помотала головой, решив настрелять мелочь.
Это было не очень удачной идеей, потому что собрала я меньше половины нужной суммы. И тут-то появился Тео.
– Может, автостопом, как в старые добрые? – спросил он, положив сзади руки мне на плечи. – Ты, я, и бесконечно длинная дорога. Свобода и рассвет.
– И Крысиный Город, – устало ответила я.
Но всё-таки решила поймать машину. В основном останавливались всякие странные личности, и я вежливо отказывалась. Наконец к нам подъехал… Расти собственной персоной. На каком-то невообразимом драндулете.
– Расти, что это за порнография? – спросила я, указав на отваливающуюся дверцу багажника.
– Винтаж, – пожал плечами Расти, – Домой?
– Домой. Но ненадолго. Так, заскочить, скорее всего, сегодня же и вернусь.
– Залазь. Только побыстрее, мне холодно.
Холодно тебе, потому что стекло на задней дверце выбито, дурень.
Мы залезли. Расти включил Боба Дилана. Всю дорогу мы молчали. Опять пошёл дождь, косые капли попадали на нас. Тео как-то странно притих и сделался ещё бледнее обычного. В животе урчало. Надо бы поесть, как приеду.
– Как мама? – спросила я Расти.
– Эшли говорит, что надежды никакой. Скорее всего, она теперь до конца жизни останется такой.
– Ты так это говоришь, будто это обыденная вещь.
– Но внутри мне больно. Я пошёл бы на любые страдания чтобы всего этого не было.
А что до меня, то я уже устала чувствовать эмоции, как устаёшь от физического труда. Маму в последний раз я видела адекватной лет семь назад, и эти воспоминания размыты, словно давний сон. Как будто это и не мы были, а какая-то другая семья. Счастливая.
– Я понимаю, что это ужасно. Но не могу подобрать подбадривающих слов. Потому что это ничего не изменит. Сколько не обнимайся и не реви, проблемы от этого не исчезнут.
Я знаю, Расти. Хватит говорить об этом, иначе я сломаю искусственную дамбу спокойствия, которую с таким трудом выстроила. Сломаю и хлынет река, и я утону.
– И что же делать? – наконец подала голос я.
– Ценить то, что есть. Что ещё-то остаётся?
– А если ничего нет?
– А Эшли? Ты не представляешь, как он очковал. Ночами не спал, сторожил твою кровать в реанимации. Готов был уйти из института и пойти работать, чтобы оплатить лечение, но, благо, всё обошлось. И ты ни разу не сказала ему даже «спасибо»!
Мне стало стыдно. Я промолчала, глядя на свои обгрызанные ногти. Тео положил руку мне на плечо.
Серый Город приближался. А вместе с ним – новая волна страха.
====== Китовьи сны ======
Он начинал просыпаться. В лужах сверкало отражение голых веток, в окнах отражалось лоскутное небо, надписи на стенах по-прежнему налагались друг на друга, перекрикивая и образуя причудливые узоры, только к ним добавились «весна грядёт», «спасайтесь от марта», «мартовские крысы в деле» и прочая несуразица. Люди перешли на пальто, а кто-то ещё и на юбки. В воздухе стоял запах озона. Возвращению предшествовала первая гроза. Гром словно вещал с неба о начале пробуждения, будил заспавшуюся земли, трубя в свой рог из молний. Хотелось зажать уши.
Скоро весна. Ненавижу весну.
– Весна – время пробуждения, – тараторил сзади Тео.
Мне не хотелось на него смотреть. Какой-то он был искажённый. Словно сам стал одним из Крыс, заразился их грязью. Если хочешь вывести Крыс, то смотри, чтобы самому не стать одним из них. Если хочешь стать защитником Уродов, не становись Уродом.
– И кто это говорит? – язвительно затянул Тео. – Девочка, которая боится весны. Которая боится проснуться. И которая в глубине души боится покидать Серый Город, ведь кто знает, какие препятствия ждут на пути к Городу, Где Всё Хорошо?
Нет, нет, заткнись, Теодор. Замолкни. Ни звука больше.
Я иду по бульвару среди прилавков со всякими безделушками. Слева от меня магазин «Художник», но там были только сувениры разных размеров. Моё внимания привлекла большая статуэтка волка. Она была цвета слоновьей кости, но мне почему-то подумалось, что у него были красные глаза, светящиеся, словно рубины.
– И если ты однажды среди ночи услышишь звуки флейты и выглянешь в окно, – продолжал Тео, – увидев Флейтиста и полчища Крыс, спешащих за ним, то поспешишь закрыть окно, ведь ты боишься.
Выступает какая-то уличная группа. Компания подростков танцует под музыку. Парни, трясясь от смеха, обнялись и закружились в медленном танце, виляя задницами. Парень и девушка устроили дружескую потасовку.
– Хочешь завести друзей и веселиться с ними ночи напролёт? – с издёвкой спросил Тео, – Ну познакомишься ты с кем-то, а дальше что? Что это изменит? Ты ведь не выдержишь. Первая же побежишь в свою каморку и спрячешься ото всех. Ты же трусиха, Саммер.
Поразительно, как мир на двоих перерос в войну за него. И печальней всего то, что не я всё это начинало. Не я поила себя таблетками и доставала с идиотскими терапиями. Только почему он этого не понимает? Почему ты не понимаешь этого, Тео?
– Дело даже не в том, кто всё это начал или закончит. Дело в том, что ты грёбаный псих, Самми!
Тео расхохотался и исчез. Я обернулась. На меня, хлопая круглыми глазёнками, смотрела парочка детишек начала пубертатного возраста. Я усмехнулась и пошла дальше.
Дорога почти забыта, так что добралась я до этого треклятого клуба с пятой попытки, неоднократно спрашивая дорогу у прохожих. Пожалуй, спрашивать её у местного населения – не самая лучшая идея, потому что приходилось проявлять чудеса логики и наблюдательности, пытаясь понять, что они несут.
Вот он, клуб. Совсем незаметный, спрятался среди грязных стен. Воняло так, что было не продохнуться. Повсюду, как и всегда, валялась нетрезвая молодёжь. Какой-то мужлан схватил меня за ногу и принялся поглаживать её, как котёнка. Я поспешила ко входу. Охранник вяло взглянул на меня.
Клубы дыма, похожие на утренний туман, пронзали лучи красного прожектора. По ушам гремело какое-то невообразимое техно. На меня натыкались пьяные людишки. Один негр схватил меня и закружил в танце. Я отбивалась изо всех сил, но это не помогло. По всей видимости, он принял это за танец, потому что сам выдавал похожие па.
Когда закончилась песня, заиграла Station to station Дэвида Боуи. Меня начало мутить, то ли от усталости, то ли от лекарств, то ли от концентрации марихуанового дыма на квадратный метр, не знаю. Так что я особо даже не поняла, живой это звук или нет. И лица перестала различать. Люди превратились в размытые пятна. Всё задвигалось слишком быстро. Как при алкогольном опьянении.
Поэтому я решила пойти к столикам. Как раз там постоянно зависал Дракон. Он даже к бару не подходил, посылал вместо этого туда своих нимф или иногда Чарльза. Или меня.
За первым сидел чувак, похожий на испанского сутенёра. Зализаные волосы, белый костюм, живот шариком. И пьяные девушки, противно хохочущие над какой-то его шуткой. За вторым расположилась компания студентов, суяд по их возгласам, отмечающей, окончание сессии без четвёрок. За третим сидели какие-то мужики в костюмах и максимально серьёзным видом.
И ни намёка на Дракона.
– Кого-то ищём, сладенькая?
Чьи-то шаловливые тонкие ручонки обняли меня сзади. Чарльз. Причём поддатый. По запаху догадалась.
– У тебя уже какой-то свой особенный аромат образовался, – сказала я. – Неповторимое омбре из дедовского одеколона, алкоголя, пота и… бекона?!
Он ничего не ответил, только навалился ещё сильнее. Я чувствовала его торчащие кости. Должно быть, и он мои чувствовал.
– Дракона сегодня нет, что ли? – спросила я, обернувшись.
– Он на улице сидит. Странно, правда?
– Ничуть, нет. Может, просто захотел перемен. А на большие сил нет.
– А может, достало находиться здесь с этими торчками, – он кивнул на компанию подростков, сидящих на полу и оглядывающих помещение расслабленными обдолбанными глазами. – Ладно, пошли.
Он приобнял меня за плечи и повёл к заднему выходу. С другой стороны клуб выходил на полупустырь. Повсюду валялся мусор, стройматериалы и бездомные. Или люди, на них похожие. Я жадно вцепилась в остатки стихающей Station to station.
На бордюре сидел Дракон. Вокруг стояли девушки, среди которых я узнала и короткостриженную, и блондинку с вьющимися волосами и камуфляжной куртке, и Ширли. Все молчали, а Дракон ко всему прочему ещё и не курил. Он смотрел куда-то вдаль, то ли в пустое чёрное небо, то ли на недостроенные дома, в которых мигал свет от фонарей и зажигалок, то ли пытался найти на горизонте море или хотя бы лес. Непривычно было видеть его таким серьёзным.
– Город спит вечным сном, – сказал он, как обычно, нараспев. На меня он не взглянул. – Или этот город – сон Космического Кита. Он летит среди космического холода и видит страшные сны об Уродливом Городе. Эти полуразрушенные дома – его кривые зубы, этот свет от зажигалок в руках пьяных подростков – его тысячи глаз, а это завывание ветра – его надрывный плач.
– С чего это вдруг такие пессимистичные мысли? – усмехнулся Чарльз, но получилось как-то фальшиво.
– Дракон – гуру. Он видит суть вещей, – сказала девочка в кофте, открывающей плечи в засосах.
– Улавливаешь, рыбонька, улавливаешь, – кивнул Дракон.
– Откуда ты знаешь? – прошипела я, наклонившись.
От него так несло всякими веществами, что хотелось зажать нос. На этот раз он повернулся ко мне, вперившись своими янтарными глазами.
– Ты тоже его слышишь? – так же шепотом произнёс он.
Я прислушалась. Ветер носился по пустырю, завывая. Жуткий то был вой, будто и впрямь плач. Как будто плакальщицы собрались и начали дружно реветь.
– Утробный плач, доносящийся из самых недр Уродливого Города, – шептал он, схватив меня за шкирку. – Все это слышат, только не все понимают. Поэтому такие злые.
– А я думала, это он через них вещает.
– И это тоже. Уродливый, Уродливый Город.
– Серый Город, – задумчиво ответила я. – Крысы и Уроды позабыли о пути Флейтиста и считают его своим домом родным.
– А зачем им куда-то уходить? – усмехнулся Дракон. – Этот город – самое то для них. Грязный, вонючий и гнилой. Прямо как они.
– Значит, Крысы – одна большая Крыса. Единый хор, настоящий голос Города.
– Ну вы и психи, – ужаснулся Чарльз. – Такое не несу я даже во время горячки.
– Как там, кстати, твоя печень? Не вырезал ещё? – хихикнул Дракон.
– Врачи сказали, что мне больше нельзя пить, а то умру, – сказал Чарльз, осушая бутылку.
– Мой брат не курит и не пьёт, зато ширяется, – сказала я.
– А я не ширяюсь, – весело ответил Дракон, доставая травку.
– А я эту гадость не употребляю, – сморщилась девочка с открытыми плечами.
– Да. Она жрёт всё, что плохо лежит, – ткнула её в бок блондинка. – Вот как можно было смешать те антидепрессанты с алкоголем? Весь сортир мне кровью изблевала, коза драная.
– Не ссорьтесь, мои мягонькие, – обнял их обеих Дракон.
– А я шизофреник, – сказала я, показывая ребятам пачку галоперидола.
– Так вот где ты была! – обрадовался Дракон. – Тебе, наверное, шокером мозги поджарило.
– Ага, а ещё лоботомию сделали. Нож над глазом вставили и кусок мозга вырезали, – я состроила рожу.
– Тебя полгода не было, – сказал Чарльз.
– Больше, – возразила короткостриженная. – Месяцев восемь. Я запомнила.
Восемь месяцев… Так долго? Тогда мне казалось, что это вечность, но сейчас будто и недели не прошло.
– Хорошо, что до моей днюхи не дотянули, – буркнула я.
– И когда она? – спросила короткостриженная.
– Через неделю.
Я почти про неё забыла, и сейчас вспомнила совершенно случайно. Честно признаться, я ни разу её особо не праздновала. Только в детстве собирались с семьёй и ели торт. Всё.
– И сколько большой девочке исполняется? – похабно заулыбался Дракон.
– Восемнадцать. Девочка уже большая.
Выражение лица Дракона неуловимо изменилось. Неуловимо, потому что внешне он так же улыбался, но только теперь как-то картонно, что ли. И взгляд стеклянный. Будто он не на меня смотрел, а на дерево или камень.
– Да… Теперь я вижу твои первые жёлтые листья, – прошелестел он.
– Жёлтые листья – это красиво, – ответила я.
– Но потом они упадут. И будет совсем некрасиво.
Он как-то поник. Аж погладить по голове его захотелось. Но это не поможет, потому что вина его печали – я.
– Ты стареешь, – объяснила блондинка.
– Это так печально. Будто ты бессмертен и вечно молод, а все растут, стареют, болеют, умирают. А ты всё тот же, – развела руками девочка с открытыми плечами.
– А он? Он сам старый, – почувствовала раздражение я.
– Не, самый сок, – прижалась к его боку девочка с открытыми плечами, дёрнув за бороду.
Дракон устало улыбнулся и обнял её, зарывшись носом в её всклокоченные волосы. Я повернулась к Чарльзу. Он ни на кого не обращал внимание вот уже несколько минут, добивая остатки виски в бутылке. Потом принялся рыться в карманах в поисках мелочи.
Я поняла, что теперь я здесь лишняя. Похоже, какое-то время мы действительно были друзьями, но ненадолго. Одноразовые стаканы, одноразовые друзья… И всё куда-то несётся. Жизнь – это поезд. Только нет ни путеводителей, ни голоса, объявляющего названия остановок.
Я вернулась обратно в клуб и покинула его уже через парадный вход. Тучи расступились, и кособокая луна освещала Серый Город.
====== Дорога на двоих и суррогат друга ======
Я шла, а за мной – ночь. Она шагала тихо, едва слышно. Следы её – холод земли, глаза её – редкие звёзды на небе, дыхание – холодный северный ветер, руки – редкие листья, а лицо – тёмные провалы окон. Она шагала медленно и горделиво, как королева, неотступно следовала за мной. Я вела за собой холод поздней весны и промозглую тьму. Или это она гнала меня перед собой, как пастух свою овцу?
Ночь многолика и изменчива. Она говорит вывесками казино и борделей, граффити на стенах и неприличными надписями, она кричит устами пьяных людей, она смотрит через свет занавешенных окон. Она накрывает своим плащом из чёрных туч девочку, тайком выпрыгивающую из окна на руки своему парню, который старше её как минимум лет на пять; подростков, дебоширящих в заброшенном здании; торчков, воровато озирающихся, покупая себе героин у дилера; сутенёра, колотящего проститутку, которая плохо выполнила заказ; мрачных людей, вывозящих товарища в багажнике за пределы города, чтобы запугать его. Она ласкова к мечтателям и беспощадна к тем, кто слишком уязвим для неё.
Может, в других городах она живописна. Зелень на фоне звёздного неба, запах листьев и пыли, шумные праздники и ночные забегаловки. Время мечтателей, творцов и влюблённых – в кого угодно, хоть в партнёра, хоть в друга, хоть в жизнь. Но здесь ночи другие. Ночь срывает маски с Уродов, скидывает их мантии, обнажая струпья и язвы. И Серый Город наводняют разномастные отщепенцы. Такой ночь лучше в глаза не смотреть, иначе она напустит на тебя своих адептов. Потому что она так же уродлива, как и те, чьи истинные лики она открывает обывателям, решившим высунуть нос из своей каморки.
Холодный ветер дует в мою спину, завывая и нашёптывая мне сказки. Но эти сказки нормальные родители детям бы не стали читать на ночь. Весна здесь очень поздно наступает, а лето обычно холодное, даже не искупаться толком. Но того очарования севера нет. Нет той морозной тишины и уютных домишек. И, конечно же, нет тьмы полярных ночей и плясок северного сияния. Только мрак, которому, как иногда кажется, нет конца.
Клуб, в который ходит брат. Тоже весьма неприметный вход и неприметная улица. Узкая, грязная, с кучей пьяниц. Какая-то школьница села в машину к лысеющему дядьке. Здоровенный, явно больше двух метров ростом, охранник словно зыркнул на меня из-под соболиных бровей.
Посреди наркошей валялся Стэн. Он был закутан в какую-то грязную тряпочку, повидавшую виды. На него навалилась какая-то лохматая девочка с проплешинами. Из вены брата торчал шприц, наполненный кровью. Я осторожно подошла к нему.
– По делам? – спросила я, не узнавая собственный голос.
Брат что-то промычал в ответ. Я изо всех сил пнула его.
– Хоть бы загнулся, – процедила я, сплюнув.
И ушла. Кто-то что-то кричал мне вслед, но я не вслушивалась. Хотелось собрать Тесси и Стэна, связать их вместе и как следует отпинать. Каблуками втоптать их в землю. Переломать все кости, чтобы они корчились в лужах кровавой блевоты. Разве такое возможно? Я как будто персонаж какой-то долбанутой чернухи. Почему, почему я? Почему пока они шляются по клубам, я блюю кровью и жру гостями таблетки? Почему пока этот мудак балдеет от прихода, я ломаю кости и впадаю в кому? Почему пока эта шлюха таскает пакеты своих тупорылых подружек, меня пытается убить моя собственная галлюцинация? Почему, сука, я не могу впасть в кататонию, как моя мамаша? Пусть они моют мою жопу и кормят меня с ложечки! Пусть побесятся, выродки!
Я сама не замечаю, как кричу это в ночную пустоту. А ночь… Ночь молчит. Но она вниманительно случает меня. Даже ветер притих.
– Брось их, – советует Тео.
– Мне? – расхохоталась я. – Инвалиду, который даже с опорой еле ходит? Которая сидит на таблетках и вынуждена есть какую-то бурду вместо нормальной пищи? У которой нет ссаных денег и которая слишком уродлива и брезглива, чтобы даже пойти в проститутки?! Куда мне идти, Теодор? Куда, мудила ты блондинистый, идти?!
– Куда глаза глядят.
Я захохотала ещё больше. Лихорадочно вдыхала простуженным горлом прохладный воздух и держалась за живот, чувствуя торчащие бедренные кости.
– Самми, если ты задержишься здесь хоть на секунду, то в тебе нет ни капли самоуважения. Беги от этих уродов как можно дальше. Пусть братишка загнётся от передоза или ломки, а сестра заразилась сифоном и оказалась брошенной подругами, на которых она тебя променяла. Пусть они одни мучаются с мамой.
– Куда?! – просипела я. – На какие деньги, Флейтист недоделанный?!
– А Расти тебе на что? Он ещё тут где-то. Давай, решайся, милая! Ещё немного – и ты станешь такой же Крысой, как и все вокруг. Прокажённые сомкнут свои объятия и заразят струпьями. Беги, детка, беги!
Он заглянул мне в лицо, безумно улыбаясь.
– В Город, Где Всё Хорошо, – хором произнесли мы.
И на душе у нас потеплело.
– Да ты задолбала. А когда вернёшься, ты запросишься обратно, что ли?
Расти раздражённо на меня смотрел. Мы сидели в ночной забегаловке, за столиком у окна. Кроме нас, посетителей не было. Он с аппетитом пожирал сэндвич, я же довольствовалась пюре.
– Я же сказала, что ненадолго сюда загляну, – пожала я плечами.
Меня всю колотило. Хотелось свалить прямо сейчас, чтобы больше не видеть всех этих стен. Но брат слишком долго жевал, смакуя каждый кусок. Аж завидно становилось.
– Я не могу здесь находиться больше ни секунды, – прошипела я, нагибаясь к «гурману» через стол.
– А чего так? Я очень давно здесь не был. Даже ностальгия какая-то появилась, когда я увидел свой старый двор.
Он не понимает. Слишком рано вырвался. Не успел взглянуть в глаза Серому Городу.
– И скучал по Тесси и Стэну, – добавил он.
Как будто специально издевается.
– Я их видел в последний раз такими мелкими. Тесси постоянно писалась во время тихого часа, а Стэн сосал палец.
Он усмехнулся, а я даже не улыбнулась.
– Стэн сторчался, а Тэсси взаимодействует со мной, только когда бьёт или помыкает, – мрачно ответила я, приступая к воде, в то время как Расти не съел даже половину треклятого сэндвича!
– Н-да, мелкими они были гораздо лучше, – покачал головой брат.
– Ну конечно, – закатила я глаза. – Это же семья! Какими бы они не были, они моя семья! Пусть им насрать на эту самую семью, для меня они всё равно должны оставаться важными! Меня избрали главой семьи без моего согласия, но оставили без его привилегий.
– Я этого не говорил, истеричка, – поморщился Расти. – Я не спорю, что они реально как мудаки поступили с тобой. Только если у Стэна хоть иногда просыпается совесть, но он слишком слабохарактерный, чтобы вылезти из болота, в которое он сам себя затянул, то Тесси реально сука. Быть может, она тоже бежит, по-своему. Гораздо легче свалить все проблемы на сестру и время от времени срываться на ней, чем признать, что всё зависит от вас. Не брось они тебя тогда, то этот тонущий корабль был бы спасён.
– Или нет. Или ничего от нас не зависит, потому что мы в жопе и никогда из неё не вылезем. Поэтому лучше сейчас мне свалить от них, пока они не утянули меня за собой.
– Верное решение, – одобрил Тео.
– Да, зажить дружной семьёй у вас теперь не получится, – согласился Расти. – Слишком много дерьма произошло между вами. Некоторые обиды не прощаются.
Он кисло усмехнулся.
– Эшли говорит, что в глубине души Тесси вещает подыхающая совесть. Но голос её слишком тих, так что его без проблем можно заглушить клубной музыкой и смехом подружек. Она ему как-то сказала, что ты была покорной, как кукла, и не била в ответ, даже когда она разбивала тебе нос.
– Да. Я слишком поздно сорвалась с цепи. И надо было ещё раз пырнуть её ножом, только не в ногу, а в плечо. Чтобы добавилось парочку шрамов и она не могла носить свои любимые топы.
Повисло тяжелое молчание. Расти, не глядя на меня, пожирал сэндвич и запивал газировкой. Темп он ускорил, что уже хорошо. Работники в стороне негромко переговаривались на испанском. Играла приглушенная музыка, гремела посуда. Во фритюре булькало масло. Прозвенел колокольчик, в помещение зашёл одинокий посетитель.
– Но я не брошу тебя, – вдруг сказал Расти.
– Чего? – опешила я.
– Что слышала. Мы вместе поедем в Город, Где Всё Хорошо.
– Что ж, видимо, моя работа закончена, – рассмеялся Тео.
Он обнял меня, а я его. Почувствовала снова аромат мёда, молока и хвои. Его белые волосы защекотали меня. Свитер был мягким, а кожа тёплой. Я прижималась к нему, чувствуя его сердцебиение.
– Спасибо, – сказала я.
Одинокая слеза скатилась по моей щеке.
Он исчезал в моих руках. Я не открывала глаза, но чувствовала это. Хотелось подольше задержать это тепло и аромат Рождества, но ему пора было идти. А мне – двигаться дальше, навстречу Городу, Где Всё Хорошо.
Он исчез, развеянный мелодией флейты и тёплым ветром, растаял, словно снег, ведь он и был моим снежным мальчиком. Мальчиком, который нёс весну на своих худеньких плечах. Частью меня, которая взяла на себя бремя высушить мои слёзы и забрать боль. Мной, которая заменила собой всех, кто открестился от меня. Другом, родившимся из забытых сказок. И вместе мы ждали того, кто согласится пойти с нами в Город, Где Всё Хорошо. Кто вырвет из лап Крыс и Уродов.
Вспомнив о Расти, я открыла глаза. Тео уже не было. Какое-то время я ещё чувствовала его тепло и аромат, но вскоре и они исчезли.
====== Налегке ======
На вокзале пахло поездами и пряностями. Люди ходили туда-сюда, злились от ожидания, гремя сумками и чемоданами. Кто-то прощался, кто-то скандалил. Миллионы обрывочных историй происходило вокруг, трагических и счастливых.
Днём назад к нам приехал Эшли. Он с самого порога обнял меня и поцеловал в щёку. Удивительно, как братья, с которыми ты не виделась много лет, стали тебе настоящей семьёй. А Тесси и Стэн не соизволили явиться, пока Расти их не приволок.
– Сейчас ты всё им выскажешь, – строго говорил он, держа их на шкирку, как мать новорождённых котят.
Я испуганно пятилась, мотая головой.
