Текст книги "Иллюзия (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Я накидываюсь на сестру и она падает под моим напором. Спина ударяется о пол, дыханием с хрипом вырывается из её раскрытого рта.

– Катись в грёбаный ад, ты и твоя тупая семейка! Вместе с братом-алкашом, который наверняка даже не помнит, как меня зовут! Пошли вы все в жопу! И город тоже пошёл в жопу! Хоть раз, сука, прислушайся к моему мнению!

Я вдавливаю её в пол и душу. Эшли пытается оттащить меня от неё, Тесса что-то вопит, но я уже ничего не слышу и не вижу. Всё застилает пелена чистой ярости.

– Вы все! Вам плевать на меня! Вы только и делали, что били меня и оскорбляли! А теперь! Теперь! Проблема во мне?!

Чувствую её кожу под ногтями. Чувствую волны её страха и запах пота. Блеск в накрашенных глазах и растёкшаяся тушь. Эти волосы. Вырвать бы их.

– Ты не видишь этого. Ты не видишь этих стен, которые сжимают. Как корсет, – прохрипела я прямо ей в лицо.

Я вся дрожала. К ярости примешался дикий ужас.

– Они сжимают, они сжимают, сжимают, – бормотала я. – Они заслоняют небо. Они забирают цвет. Они хотят сжать меня и превратить в кашу. А ты не замечаешь. Никто не замечает, потому что вы такие же. Тео бы понял. Он единственный, кто понимает меня. Я хочу к нему. К вам – нет. Вы как эти стены. Вы давите.

Слова сами вырывались из меня, опережая мои мысли. Просто я хотела сказать. Я хотела, чтобы меня поняли и услышали. Что не я ненормальная, а город такой. Чтобы они увидели это торжество серого.

В глазах Тессы я увидела отражение своего страха. Но боялась она не города, а меня. Мне стало смешно. Волны нервного, истерического смеха ходуном заходили по моему телу. Я смеялась над Тессой, над Эшли, над городом, над собой. Всё смешное. Вы смешные. Я смешная.

– Видимо, тебе хорошо, – просипела я, – Ты привыкла, когда на тебя давят. А ты, в свою очередь, давишь на других. Колесо Сансары, а? Иерархия Серого Города, чтоб вас всех.

Тут подбежал Эшли и сунул мне чашку с успокоительным. Горькая жидкость коснулась моего языка. Я предпринять ничего не успела, как почувствовала, что эта бурда заливает моё горло. Я закашлялась и попыталась оттолкнуть брата, но он был сильнее. Тесса скоординировалась и схватила меня. Пришлось проглотить. Они не отпускали меня, пока чашка не опустела. В процессе я облилась и получила несколько синяков.

В итоге брыкающуюся меня уложили в кровать и удерживали, дожидаясь действия лекарства. Молча смотрели друг на друга. Спелись, ублюдки.

– Успокоилась?

Тесса мылась в душе, мурлыкая какую-то песенку. На кухне в мультиварке что-то варилось. Пальцы Эшли ритмично ударяли по клавишам.

– Возможно.

Слабость сковала все мои члены. Голова ныла. Суставы болели. Лень было даже говорить. И как я ни силилась, я не смогла почувствовать ни ярость, ни стыд.

Внезапно брат отложил в сторону ноутбук и бросился ко мне, заключив в объятия.

– Самми, я слышал, что у вас трудности, но не знал, что всё настолько плохо. Я не знал, что тебе так тяжело. Прости, что давил на тебя.

Забавно, что он извиняется, а Тесса, даже если ткнуть её носом туда, где она накосячила, всё равно будет считать, что она права.

– Я поговорю с Тессой. Может, закончишь школу здесь. Поживёшь у меня. Я вижу, что тебе нужна помощь, и тебе её окажут.

И он много чего милого шептал, гладя мои волосы и прижимая к себе. Вспоминал, как мы вместе играли. Рассказывал, как он здесь живёт – учится в медицинском, завёл друзей и читает в парке. Он обещал, что здесь я буду жить хорошо. Что он будет поддерживать меня и не скажет дурного слова. Спрашивал, как я жила и что делала. Меня не прорвало на откровения, но плакать хотелось. И я плакала, мои слёзы впитывались в его рубашку. Впервые за столько лет меня наконец услышали.

====== Моя кровь на тебе ======

Дни проходили хорошо.

С утра в школу, сэндвичи на ланч, скрип мела по доске и кроссовок по полу в физкултурном зале, сплетни в раздевалке, игры в снежки после уроков и длинные тёмные вечера в компании брата.

Дни проходили хорошо, но чего-то не хватало..

Я опять стою перед ним, съёжившись от холода. Сегодня обещали сильную метель. Лицо царапали снежинки и трудно было дышать.

– В добрый путь? – спросил он.

– В добрый путь, – эхом повторила я.

И мы летим на угнанных мопедах, пока за нами гонятся какие-то подроски, крича что-то нам вслед. Прочь отсюда. Это не тот город, который я хотела. Это не тот город, ради которого мы готовы были стереть все железные сапоги и бежать босыми.

Вокруг рычит трасса, автомобили спешат, обгоняя нас и ослепляя светом своих фар. Все спешили домой, а у нас не было дома. Мир не был нам домом. Да и Город, В Котором Всё Хорошо – примет ли он нас? Мы слишком не похожи на весёлых и смуглых обитателей его низеньких домов. Наши сердца замёрзли, и либо мы растаем, либо заморозим всё вокруг, уничтожив все цветы и гирлянды, стерев все улыбки с лиц прохожих.

Фонари всё реже и реже, в однообразных вереницах окон всё чаще чёрных прорехи, неоновая реклама осталась где-то в центре. Везде навален мусор, стены изуродованы граффити, откуда-то слышны крики подвыпивших подростков и звуки хип-хопа из динамиков. В таких районах лучше с наступлением темноты запереться у себя дома и сидеть тихо, как мышь. Если ты не такой же отморозок, конечно.

Я вспоминаю брата-алкоголика. Произношу его имя вслух. Стэн. При звуках этого имени вздрагиваю от непривычки. Я очень давно не называла его по имени. Как он там? Вспоминает обо мне? Ненавидит меня? Презирает меня? А может, ему вообще на меня плевать? И как часто он бывает трезвым? Мы очень давно не разговаривали нормально, я даже забыла, как звучит его голос, если он не орёт и не бормочет что-то себе под нос заплетающимся языков.

– Не грусти, – кричит мне Тео, – Слышишь, Крысолов нас зовёт?

– Чего-чего? – переспрашиваю его я, – Какой, к чёрту, Крысолов?

– Приходите ко мне, все убогие, и я согрею вас, – цитирует он.

Я улыбнулась воспоминаниям. А ведь он тогда действительно был похож на графа. В свете костра его глаза сияли, словно умирающие звёзды.

– Приходите ко мне, все страждущие, и я исцелю вас, – продолжаю я.

– Ведь я вожак всех отверженных тварей, защитник побиваемых и друг беспризорных. Идите на мой свет, и я выведу вас из тьмы подземья. Я – Крысиный Король.

– Интересно, интересно, – бормочу я.

Сзади кто-то свистит. Грохочет железо. Из динамиков слышатся звуки рок-н-рола.

– Флейта моя прогонит тишину, сгладит вашу шерсть и обласкает проплешины. Свет мой исцелит ваши раны и вернёт пламя в ваши взоры. Идите ко мне, с отдышкой и кровавыми мозолями, бегите ко мне, стирая железные сапоги и сгрызая железные хлеба. Пересекайте горы и океаны, прочёсывайте леса и бредите через пустыни. Мои объятия открыты для любого отщепенца!

Он протяивает мне руку. Я лихорадочно хватаюсь за его пальцы, будто он исчезнет навсегда, если я этого не сделаю.

И в это время на нас едет грузовик. Я – кролик, ослеплённый фарами. Я – мотылёк, опаляемый языками костров. Я – Икар, низвергнутый солнцем на землю.

Но хуже всего то, что эта ослепительная белизна растрёпанных волос испачкана красным, а малиновый шарф отброшен в сторону. Чёрное пальто всё промокло, лицо залила кровь и она же растекается уродливой лужей по асфальту. И снег падает, кружась и исчезая в ней. Тео скрючен и вывернут наизнаку, жёлтые кости проткнули нежную кожу, певучий голос хрипит и пытается что-то сказать.

Грузовик скрывается за поворотом, и я понимаю, что это я скрючена и вывернута наизнанку. Я пытаюсь закричать, позвать на помощь, но выходит только беспомощные хрип. А Тео торжествующе улыбается изуродованным лицом.

====== Пропажа ======

Это было поле под грозовым небом. Непонятно, какой время суток – то ли утро, то ли день, то ли вечер. Единственное, что вносило хоть какое-то однообразие в этот пейзаж из выгоревшей травы – скрюченный баобаб. Он доживал свои последние дни, его иссохшей коры давно не касалась вода.

И вот он, наконец – дождь. Душ из холодной воды. Благословение небес, плач серых туч и корм для голодной земли. Воздушный поцелуй, который небо шлёт земле.

Небеса разверзлись, оттуда показался столп света.

– Приходите ко мне, сирые и убогие, и я приму вас в свой дом. А мой дом – весь мир.

Тео сиял в столпе света и походил на мессию. До неприличия белый. Он раскинул руки в стороны, словно приглашая в объятия. Блаженная улыбка скользила по его лицу, голова запрокинута, а глаза закрыты.

– Шагайте со мной по звёздам и рассекайте моря. Я – солнце для Икара и яблоко для Евы. И свет мой – пламя, сжигающее ненужное и незначительное.

С его флейты капала кровь.

– А если это незначительное – я? – спросила я, перекрикивая его.

– Все крысы – драгоценные дети земли, все черви – любимые чада дождя, море одинаково любит всех своих планктонов и крилей, свет солнца проливается и на крохотный кактус, который топчут копыта верблюда.

Он звал меня к себе, в своё пламя. Чтобы мы впыхнули вдвоём и наш прах развеял бы ветер. Он бережно унёс бы нас на своём загривке в Город, Где Всё Хорошо.

А что, если…

– ОНА ПРИХОДИТ В СЕБЯ.

Что, если даже мой прах превратится в осколки льда? Что, если это я – давящие стены и тьма бездны?

– ДАВЛЕНИЕ 140/90.

– Мы будем вместе, – говорит Тео, нежно глядя на меня. – Я никогда не отпущу твою руку. Мы уйдём по цветущей тропе подальше от разинутой пасти бездны. Подальше от одиночества.

Говорит Тео, пока всё исчезает, в то числе он сам. Всё пожирает свет небес.

Свет небес, превратившийся в свет хирургических ламп. Надо мной склонились врачи в масках. Вместе с сознанием пришла боль, пронзившая моё тело. Я не могу ни пошевелиться, ни вскрикнуть.

– Очнулись? Можете говорить? Сколько пальцев я показываю?

В глазах поначалу всё двоилось, но вскоре пришло в норму. Найдя в себе силы, я ответила:

– Три.

– Вы осознаёте, что с вами случилось и где вы находитесь?

– Я в больнице. Меня сбил грузовик. Что с Тео?

– Тео?

Врачи непонимающе переглянулись.

– Ну, белобрысым, – устало ответила я. Итак сил никаких не было, не хватало ещё объяснять им всё. – Он был со мной. Выжил?

– Но вы были одни. Не было никакого белобрысого.

Я почувствовала раздражение. Как же. Не мог же он убежать с переломанными костями, в самом деле.

– Где Тео? – повторила я.

– Не было Тео. По крайней мере, когда мы прибыли. Наверное, из-за стресса и повреждений у вас воспоминания перепутались.

Да какие ещё к чёртовой матери воспоминания?!

– Где Тео?

Врачи ещё раз переглянулись.

– Нам позвать вашего опекуна?

– Не надо опекуна. Где Тео?

Но они всё равно позвали соседку. Она подбежала ко мне. Её лицо было заплаканным, тушь растеклась.

– Самми! Самми! Ты живая!

Она не решалась приблизиться ко мне, потому что знала о моей нелюдимости.

– Где Тео? – повторила я.

Это уже смешно. Его что, для опытов похитили, как в фильмах? Почему они его прячут? Может, не хотят говорить, что он погиб?

– Он умер?

– Какой Тео?! – ревела соседка. – Тебя одну привезли. Тут только мальчик лет девяти и какая-то девушка-мотоциклистка.

– Он умер?

– Не было никакого Тео, – повторил врач. – Вы были одни.

– ДА ХРЕНА С ДВА! – заорала я, от злости почувствовав прилив адреналина.

Я вскочила, и это резкое движение отдалось дикой болью по всему телу. Трубки и провода сдавили меня. Я была вся в этих трубках и проводах, как искусственный интеллект в научно-фантастических фильмах, который только что вылупился из инкубатора. И вся в бинтах и повязках, как мумия.

Сильные руки тут же повалили меня обратно.

– Успокойтесь и не делайте резких движений, это навредит вам.

– Закрой свой вонючий рот! – завопила я. – Мне нужен Тео! Где Тео?!

Точнее, мне показалось, что я воплю. На самом деле это был хрип чуть громче обычной речи.

– Вам нужно восстановиться. Понимаю, вам сейчас тяжело. Но сейчас лучше позаботиться о себе.

– Я всё выдержу, даже если он умер! Я не ребёнок! Не решайте за меня, что для меня тяжело, а что нет! Где Тео?!

Медсестра достала шприц и набрала в него успокоительное.

– В анус себе это уколи, сука крашеная! – плевалась я, вырываясь из цепких объятий врачей. – Почему вы скрываете от меня Тео?! Я от вас не отстану, пока не узнаю, где он!

Я почувствовала боль от укола. Медсестра успела вытащить иглу прежде, чем я её сломала.

– Мне нужен Тео! Дайте мне Тео! Вы, сволочи! Дайте мне Тео!!!

Слабость вновь свинцом разлилась по моему телу. Я провалилась в сон. Но на этот раз ничего не видела.

– Это мы виноваты.

Это сказал брат. Стэн. Его лицо покраснело и под глазами прибавилось мешков, но в остальном он был таким, каким я его запомнила.

– Мы оставили тебя одну тогда, когда этого делать нельзя было ни в коем случае.

Да, это был именно тот Стэн, который неделями не приходил домой и колотил меня по любой мелочи.

– А сейчас слишком поздно.

Нет, Стэн, не поздно. Поздно будет, когда я уеду в Город, Где Всё Хорошо. А сейчас я готова принять тебя, блудного кота.

– Ты пришёл.

– Конечно, пришёл, – проворчал Стэн. – Любой нормальный человек пришёл бы. Даже если не был близок.

– И ты трезвый.

– Сам удивляюсь.

– Как мама? Как сестра? Как Эшли? Как в школе?

– Про маму не знаю, сестра и Эшли приехали вместе со мной, из школы меня выгнали.

Он был первый, кто навестил меня после опекунши. Хотя, прошёл только день. Врачи показали мне запись. Тео и правда не значился в них. Странно. Я решила пока притвориться послушной, а потом, когда восстановлюсь, выяснить, в чём тут дело.

– Что с директрисой?

Директриса была большой занозой в заднице. Она постоянно говорила мне, что я пошла в своих «родственничков». Больше остальных.

– Она подумала, что ты попала в колонию, – усмехнулся Стэн.

– Я туда попаду только за её убийство, – мрачно ответила я.

Как назло, в комнате зеркал не было. Шевелилась я с трудом из-за дикой боли. Будто врачи решили сэкономить на обезболивающем, хотя мне сказали, что я накачана под завязку. Мне сообщили только, что у меня много переломов и постельный режим как минимум на два месяца мне обеспечен. И пока я была в коме три дня, меня прооперировали. Неудивительно, что тело так чростно протестует против такого обращения с ним.

– Я сильно изуродована? – спросила я.

– Ты замотана, как мумия. Но лицо не тронуто, не считая нескольких ссадин.

Я с облегчением вздохнула.

– А ещё у тебя сломан позвоночник, – уже тише сказал Стэн. – Просили пока тебе не говорить, потому что это шокирует тебя.

– Насколько сильно?

– Ну, не то, чтобы очень. Но и не чуть-чуть.

Зашибись ответ.

– Я буду инвалидом?

– Пятьдесят на пятьдесят.

Час от часу не легче. Решила, значит, уехать. Будто сам город меня не хочет отпускать. Держит в своих цепких объятиях. Что ж, отнимутся ноги – поползу. Отнимутся руки – буду гусеницей извиваться. Плевать. Лишь бы не быть здесь. Лишь бы быть с Тео.

– А почему ты думаешь, что вы виноваты? – повернулась я к Стэну. – Нет, вы придурки, не спорю, но к аварии вы каким боком причастны? Ты, что ли, за рулём сидел?

– Нет-нет, я про твоё состояние. Всю эту твою дёрганность, да и Тео ещё какой-то. Мне говорили, что тебя видели разговаривающей с пустотой. Типа, ты вела себя так, будто кто-то был рядом.

– Что ты несёшь? – начала закипать я.

Стэн с болью посмотрел мне в глаза.

– Думаю, ты сходишь с ума.

====== Цвет бескрайнего одиночества ======

Тео стоял под окном, махая мне рукой. Я открыла форточку и улыбнулась, подставив себя порывам февральского ветра. На его плечи была накинута окровавленная куртка. Избитый, обессиленный и униженный, он бежал ко мне, чтобы согреть, утешить и забрать боль.

Я нормальная. Я не больная.

Палата была на третьем этаже. Внизу голый асфальт, очищенный от снега, и редкие машины. Он звал меня к себе, навстречу свободе. Может, пути, ведущие к Городу, Где Всё Хорошо, лежат в незримых плоскостях? Может, поезд, везущий туда, мчится в космическую пустоту?

Я нормальная. Я не больная.

Я встаю на подоконник и прыгаю навстречу холоду зимы. Шлёпаюсь об асфальт, растекаясь кровавой лужой. Тело сплющено в лепёшку, раздробленные кости проткнули органы и кожу. Я скрючена и перекручена. Он нависает надо мной и перерезает себе горло осколком зеркала. Дарит мне свой первый и последний поцелуй. А дальше – агония.

Я просыпаюсь в холодном поту. Это всё из-за Стэна. Из-за врачей. Из-за того, что Тео любит пропадать время от времени, а когда появляется, то ничего не объясняет. Да и я не вспоминаю. Мне достаточно того, что он вернулся.

Но Тео – и тульпа? Бред. Он человек из плоти и крови. Пусть и странный, но реальный. Они ничего не понимают. Он единственный, кто не отвернулся от меня. Этот «чудила», этот «какой-то там Тео» не отрёкся от меня, когда отреклись все. Я – сирая и убогая Крыса, а он – Крысолов, ведущий стаи таких же, как я, в Город, Где Всё Хорошо.

Я кричала это Стэну в лицо. Точнее, мне хотелось так думать. На самом деле я хрипела. Мне хотелось вцепиться ему в горло. Хотелось выдернуть все волосы сучке-медсестре, которая опять колола меня. Набить морды всем этим идиотам, которые держат меня здесь и не пускают к Тео. И качают головами, перешёптываясь. Да ещё и психиатра пригласили. Зовут Чарли, волосы чёрные и сальные, носки всегда разные, под пиджаком – футболка с телепузиками. Всегда что-то строчит в своём блокноте, на меня почти не смотрит.

– В таких семьях это нормально.

Я не псих!

– Она была одинока и придумала себе друга. Красивого и доброго. И чтобы он был похож на неё. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь понял её.

Да, он понимает меня, в отличие от вас всех. И что, разве это делает его ненастоящим? Вы считаете, что не один человек не станет дружить со мной? Вы на это намекаете?!

– Отбросим врачебную этику. Скажу прямо: это вы виноваты. Вы все. Вы не услышали её, когда она звала на помощь. Вы бросили её догнивать в этой бездне.

Да, а вот этот ход твоих мыслей мне нравится. Продолжай, Телепузик.

– Да и наследственность сказывается. Мать была в клинической депрессии, говорите?

Самое смешное, что когда он только пришёл, я ему доверилась. Доверилась этим ласковым глазам. Он понимал меня. Возможно. Но только в первый сеанс.

– Потеря отца тоже всё усугубила. И редкие контакты с окружающими людьми.

Сестра встревоженно смотрела то на меня, то на врачей. Может, впервые в своей жизни она увидела во мне человека. А может, я зря надеюсь.

– Город, Где всё хорошо – это метафора. Может, она просто хочет сбежать от всех проблем. Туда, куда её примут. Туда, где призраки прошлого исчезнут. Пусть в глубине души и понимает, что давящие стены – это внутри неё. Как и сам город.

Это был Город, который я видела во снах. Жёлтые стены и цветы, запах раскалённого асфальта, плющ, бельё на верёвках, тесные дворы и переулки. Скрип мачт, крики чаек, музыканты на крышах, тёплые ночи, небо, усеянное звёздами, и ласковое море. Люди там носят яркие одежды и почти всё время проводят на улице, в одиночестве или с кем-то. Там нет чужих или своих, и все там думают, что мир – это их дом, а человечество – их семья. Их волосы выгорели, а кожа обветрилась.

Но разве он поймёт это?

– А может, всё гораздо хуже. Город, Где Всё Хорошо – смерть. Теодор – её подсознательное желание покончить с собой. И правда, только так избавишься от груза прошлого.

Что ты несёшь, ну что ты несёшь?!

– Думаю, ей нужна помощь. Вы не помогли ей в своё время, теперь этим займётся больница. Ничего обещать не смогу, но мы постараемся.

Нет. Какая к Дракону психушка?! Мне не нужна помощь! Я нормальная!!!

Но они не слушают. Запись в медицинской карте. Прошение о переводе. Вытянувшиеся лица родственников. Приготовления.

– Я нормальная, – говорю я Эшли.

– Я знаю, – говорит он.

Но он не согласен со мной. Это он сказал Стэну, что я схожу с ума. Он учится на психиатра.

– Довольна? – нервно бросаю я сестре, пытаясь выдавить хищный оскал.

Выходит неубедительно.

– Нет, – коротко отвечает Тесса.

И всё.

Одно слово, Тесса. Одно слово, и я готова всё тебе простить. Я готова вытерпеть любое говно из-за одного слова. Но его произношу я, а не она:

– Прости.

– Ничего.

Она встаёт и уходит. Я пытаюсь зареветь, но у меня ничего не выходит. Пытаюсь закричать, но голос отнимается. Пытаюсь почувствовать боль, но приходит только головная.

– Моя жизнь и раньше летела под откос. Но сейчас этот откос абсолютно вертикален, – смеюсь я в лицо Стэну.

Он непонимающе смотрит на меня. От него несёт алкоголем.

– Прости.

Это выглядит, как пластырь на гангрене. Но лучше, чем ничего. Пусть и не он должен был это сказать.

– Иногда я завидую матери, – признаюсь я опекунше.

– Но это не выход.

А что тогда выход? Что мне делать? Я не выдерживаю. Ещё чуть-чуть, и я сломаюсь.

Но я не ломаюсь. Как игла из сказки Андерсена. Но в отличии от неё, я не сломалась и под колёсами. Только внешне. Внутри ещё остались силы. А смысл?

Смысл? Смысл в том, дорогая Саманта, чтобы дождаться выздоровления. Чтобы найти Тео и вместе с ним сбежать, порвав все связи и спалив все мосты. Как в фильмах, сбежать в город, где нас никто не знает. В Город, Где Всё Хорошо. Там дельфины. А может, даже киты. Хотя вряд ли. Но мне достаточно и дельфинов.

В машине нет окон. Я в полудрёме, меня перевозят в психиатрическую лечебницу. Кладут в реанимацию. Там никого, кроме меня. Окно высоко и с решёткой. Видна заснеженная ветка. За мной круглосуточно наблюдают.

Я печальный человек, вот кто я есть,

Миром я раздавлен, мои ноги на земле.

Да, я очень одинок, делал всё, что мог

Изумлённый миром, и я понял в чём итог.

Нежные звуки песни льются в окно вместе с лунным светом и обволакивают меня. Словно кошки, ложатся на мои раны, только раны эти в душе. Хотя, это даже не раны, а язвы. Или гангрены. А там и до некроза недалеко. Да уж, когда брат медик, и не таких слов нахватаешься. Я смеюсь.

Уж не Тео ли это играет? Жаль, что я не смогу встать, чтобы посмотреть.

Это переносит меня в детство. Тогда, когда я с нетерпением ждала вечера и первая бежала к двери, впереди матери и остальных детей. Тогда, когда мы болтали с ним о созвездиях и море. А я хотела стать океанологом. Жаль, что я похоронила эту мечту вместе с прежней жизнью.

Тео был похож на моего отца. Тот, к кому идут и сивые, и убогие. Крысиный Король, который стоит горой за каждого своего крысёныша. Тёплый, родной и домашний.

Слёзы текут по моим щекам. Я не плакала после похорон. Я не плакала, когда нашла его тело. Я не плакала, когда видела, как мать переносит эту потерю. Я не плакала, когда приходила домой. Тогда, в те вечера, когда я сидела у двери и караулила отца. Но заветного поворота ключа в двери не следовало. Не было и этой улыбки из-под усов, и образовывающихся морщинок вокруг глаз. И тогда я чувствовала такое одиночество, что ни тогда, ни сейчас не могу подобрать подходящие слова, чтобы описать его. Я чувствовала себя одной во всём мире.

Мир стал враждебным местом. Все чудеса исчезли. Звёзды погасли, цветы завяли, краски поблекли. И наступила вечная зима.

Я не хочу потерять и Тео. Он тот, кто понимает меня. Он мой Крысиный Король, и я буду биться за него насмерть. Он мой Крысолов, и я пойду за ним куда угодно.

Кто-то играл мне каждую ночь. Песни были разными, названия некоторых не знала, некоторые узнавала прпактически сразу. Восстанавливалась я долго и противно. Постельный режим быстро наскучил.

Но однажды…

Чья-то холодная рука коснулась моего горячего лба. Мне даже не надо было открывать глаза, чтобы узнать, чья она.

– Тео! – радостно воскликнула я. – Как ты пробрался сюда? И разве ты не был ранен? Где ты вообще был?!

– Это не важно. Важно то, что вся ночь в нашем распоряжении. Пока рассвет не разрушит оковы сна медсестёр.

Он достал флейту и начал играть. Я закрыла глаза. Мелодия скользила по мне, словно ветер.

– Это ты играешь каждую ночь?

Он медленно помотал головой.

Крылья мелодии уносят нас. Мы огибаем земной пояс. Мы летим среди звёзд, и те лукаво подмигивабт нам. Мы мчимся рядом с метеоритом. Мы плывём сквозь толщу океанов вместе с китами. Мы обгоняем ветры прерий вместе с гепардами. Мы бредём сквозь пустыни под кособокой луной вместе с верблюдами.

И мы же катимся в тьму космической бездны, жадно развёзшей свою бескрайнюю пасть.

– Когда вы познакомились?

– Год или два назад.

– Раньше прецедентов никаких не было? Галлюцинаций? Бредовых идей?

Пфф, откуда я знаю, что бред, а что нет? Ты же у нас психиатр. Ты решаешь, кто нормальный.

– В детстве я кое-что видела.

Он с любопытством вытянулся. Смешной донельзя.

– Это был бешеный карлик, живущий в моём шкафу. Он воровал мои платья и носил их. Такой гном в розовом платье и с волосами ногами. Разве не нелепо.

– Нелепо, да. Будьте серьёзней, – насупился Телепузик.

А я итак серьёзней некуда. Они думают, что я ненормальная. По-моему, это они ненормальные, раз считают, что Тео не существует.

– Безусловно, вы заслуживаете любви, как и любой другой человек.

Да, чёрт возьми! Именно это я и пытаюсь вам сказать! Именно это Тео и твердит постоянно!

– Самая уродливая и грязная крыса заслуживает своего Короля, который согреет её и приютит, – нараспев произносит психотерапевт.

Ему я доверяю больше. У него усы смешные. Похожие на крылья ласточки.

– Вас никто не любил, поэтому вы решили придумать того, кто вас полюбит. Реальность от вас отреклась, поэтому вы обратились к иллюзиям. Никто не ненавидит человека сильнее, чем он сам. Никто не любит человека сильнее, чем он сам. Ты сам – лучший друг себя.

Мои глаза закрыты. Мир где-то далеко. Есть только голос Усатого.

– Подсознание – ваша крёстная фея, и вы пришли к ней израненная, обессиленная и истекающая кровью. Пришли, и сказали – дайте мне друга. И пусть его волосы будут белее чистейшей невинности.

Сказка. Сказка, которую я когда-то прочитала. Кто автор, я не знала. Она была написана в тетрадке в клеточку. И её сопровождали иллюстрации.

– Пусть его руки будут тёплыми, словно руки отца. Пусть его голос будет нежным, словно голос матери. Пусть он заменит тех, кто давно ушёл. Пусть он не бросит меня, как бросили все остальные.

Я её прочитала до того, как всё началось. А потом забыла. Где сейчас эта тетрадка, я не знаю. Может, сгнила уже на помойке.

– Пусть его мелодия будет разгонять тьму. И пусть он будет так же несчастен, как я.

Нет, это ничего не решает. Да, он заменил мне семью, и что? Да, он чудила, и что? Да, у него ослепительно-белые волосы, а играет он просто шикарно, и что с того? Разве меня не может кто-то полюбить? Не хотите ли вы сказать, что полюбит меня только тульпа? Какие же вы жестокие. И ты, Усатый, особенно жесток. Потому что даёшь надежду. Твой голос завлекает и гипнотизирует. Как глаза удава.

====== Охотники за чудесами ======

Горсть белёсых таблеток лежала в моём рукаве. Лампа была погашена, и только Тео освещал тесную палату своей зажигалкой. Ночь накрыла нас своим плащом, закрыв от взорких взглядов санитаров.

– Они думают, что я тульпа?

В его глазах плясали огоньки зажигалки, кожа приобрела оранжеватый оттенок. Его улыбка была похожа на улыбку Джоконды. Или даже на змеиную. Хитрую, коварную, льстящую и в то же время манящую и обезоруживающую. Наверное, так улыбался Змей-Искуситель, когда предлагал Еве яблоко.

– Они считают, что ты ненастоящий. Что я выдумала тебя, когда была одинока.

Интересно, почему я вспомнила ту тетрадь со сказкой? О чём она была, я едва припоминаю. Но она была красивая, это точно. Зимняя.

– Кто знает? – задумчиво сказал он скорее себе, чем мне. – Может, я ненастоящий. Наваждение, которое растает с первыми лучами весеннего солнца.

– А может, это я ненастоящая? – подхватила я. – Где гарантия, что вся эта злость, все эти срывы и переживания, даже эта родинка на заднице – существуют на самом деле, а не в твоём воображении? Может, это я – твоя тульпа?

– Нет. Я бы тебе другую жизнь придумал, – совершенно серьёзно ответил Тео.

– А может, этот город – ненастоящий? Может, он родился под дыханием Борея? А стены его – вьюга, лёд и серая тоска? А люди – рыбы, выползшие из промёрзшего насквозь пруда и одевшиеся в человеческую кожу?

И вместе с Тео мы начали думать, кто из жителей какая рыба. Чарльз – белуга, такой же бледный и противный. Дракон – дремлющий и ленивый сом. Тесса – щука. Стэн – осётр. Эшли – налим. В конечном счёте мы сами запутались, по какому признаку кого классифицировать и какие рыбы морские, а какие речные.

– Мне нужна моя детская энциклопедия про морских и речных обитателей, – задумался Тео.

– Тоже океанологом хотел стать? – хихикнула я.

– Нет. Я хотел стать китом и дрейфовать среди звёзд. Китом больше планеты, больше галактик. Чёрная дыра была бы моей пастью, а бесконечно взрывающиеся звёзды – моими глазами. Тьма моей шкуры была бы глубже мировой бездны, а сам я – древнее первых скоплений. И разум мой был бы как древний океан – спокойный, тёмный и дремлющий.

Я изумлённо посмотрела на Тео. В этом свете от пламени зажигалки он внезапно мне напомнил Дракона. Интересно, что он сейчас делает?

– Я так хочу уйти, – заскулила я, – Но мне нельзя ни пошевелиться, ни встать. И кости болят.

Он достал флейту и стал играть. И мелодия нежно прошлась по моему телу, как морские волны. Боль куда-то ушла, отхаркнулась, как мокрота. Я была словно новорождённая, я была вывернута наизнанку, и моё нежное, словно тело полинявшего краба, нутро было открыто враждебному миру. А мир скорчился с безобразной лыбой, с гнилыми зубами-домами и сощуренными глазами-фонарями. Он приближался ко мне, хохоча и обдавая своим зловонным дыханием.

– Пусть наша мелодия ведёт нас.

Ноты заплясали вокруг меня. Словно бабочки или пикси. А он протянул мне руку, весь такой белый и сияющий, с этими серебряными глазами и почти прозрачной кожей. И я поняла, что он был далеко не снежный мальчик со странным малиновым шарфом. В ореоле из лунного сияния и снежинками в волосах он был Крысиным Королём, который вёл за собой полчища сирых и убогих. Его мелодия разгоняла тьму и кошмары, а свет выводил из мрачных подземелий. И мир с его полчищами дурных сновидений и тысячью рук, занесённых для ударов, отступил, недовольно скалясь и рыча моторами и шумом клубов.

И я, словно очнувшись от оцепенения, протянула ему руку, и вместе мы побежали по дороге, усеянной лепестками. И на плечи мои лег плащ из звёздного света, служивший защитой от северных ветров и когтей жителей Серого Города, которые следовали за нами по пятам.

Бежать! Бежать как можно быстрее, чтобы земной шар закрутился под нами, словно мяч, чтобы ноги покрылись кровавыми мозолями, оставляя следы на лепестках, и чтобы снежинки таяли, не долетая до наших разгорячённых тел. Тео бежал рядом со мной и трясся от смеха, не переставая играть мелодию, которая всё ускорялась, и я смеялась, держась за бок. И на секунду мне показалось, что где-то впереди замаячили огни Города, Где всё Хорошо.