Текст книги "Брешь (СИ)"

Автор книги: Loisss

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Так это… Вы говорили со мной?

– Да, я, – ответила она, не проявляя ни капли эмоций. – Всё для того, чтобы ты, наконец, смогла меня увидеть. И теперь чем раньше, тем лучше.

– Зачем? – не понимала я. – Зачем я нужна Вам?

– Ты нужна не мне, – сказала та, – ты нужна для мира. Но ты согрешила, и теперь твоя плоть и кровь так же грязны, как и мои глаза.

Её слова заставили меня похолодеть.

– Я Вас не понимаю, – проговорила я онемевшими губами.

Старуха внимательно смотрела на меня какое-то время.

– Дай мне свою руку, – прошелестела она.

Сглотнув, я сделала несколько крошечных шагов в её сторону, осторожно протягивая руку, и та вдруг вцепилась в неё, впившись ногтями в кожу. Я вскрикнула, но скорее от неожиданности, а не от боли.

От странных глаз пожилой женщины не укрылись мои белёсые шрамы кисти, что превращались в фразу: «Я должна знать своё место».

– Никто не смеет навязывать тебе твоё место, puella, – задумчиво проговорила она, проведя ногтем по рубцам. – Своё место человек ищет сам, и никому не дано знать, где оно… кроме меня.

В свободной её руке вдруг оказался кинжал из настоящей кости. Не успела я выдернуть руку, как он с силой вонзился в ладонь, которую та крепко сжимала своими когтистыми пальцами. Боль ослепила моё сознание, и я закричала.

– Смотри на руку, а не в потолок, puella, – спокойно проговорила старуха, резко вынимая костяной клинок из моей плоти.

Дрожа от невыносимой боли, я опустила голову, безуспешно пытаясь вырваться из хватки, но увидев руку, пронзённую мгновение назад, я ужаснулась, позабыв о боли – из раны лилась кровь, окрашивая волчий череп, но, как и говорила старуха, она не была алой, но чёрной – как та самая тушь, что окрасила сто лет назад неизвестный мне водопад; как и глаза неизвестной пожилой женщины.

Я задрожала.

– Да, всё как я и говорила, – задумчиво проговорила она. – Одри, Айзекс… Её время пришло.

Я подняла глаза, встретившись с её глазами вновь; она глядела на меня секунду, пока вдруг не занесла надо мной руку с кинжалом – я не успела даже ничего осознать, как кость впилась в моё лицо, а тьма вновь поглотила мир вокруг.

Я потерялась в пространстве лишь на мгновение, но затем распахнула глаза, в ужасе закричав.

– Ева! – донесся до меня знакомый голос.

Но я уже не была в логове неизвестной старухи, что обитала за водопадом; я находилась в светлой комнате, где повсюду стояли койки, где солнце отбрасывало свои лучи на пастельного цвета стены. Я судорожно дышала, сжимая что-то руками, а только через мгновение поняла, что это было одеяло.

– Ты в порядке, милая?

Я на автомате повернула голову, обнаружив рядом пожилую женщину, но не ту, что дважды вонзила в меня костяной клинок.

– Бабушка! – произнесла я, глядя в родное лицо, украшенное морщинками; в её серые умные глаза, в её крохотную родинку над правой бровью. – Это ты!

Она улыбнулась так, как не улыбалась никогда в жизни, а эта улыбка пронзила моё сердце, окончательно возвращая к реальности – я, наконец, вспомнила кое-что важное.

– Он… жив? – спросила я, чувствуя, как страх заставляет сердце биться чаще.

Та вздохнула, и её плечи обречённо опустились.

–

*Puella – (лат.) «девочка».

========== Глава 40. Spooky action at a distance. ==========

Комментарий к Глава 40. Spooky action at a distance.

Вот я и дописала этот фанфик! Даже и не верится! Прошу прощения за очередную длительную задержку, но, я надеюсь, размер главы оправдает ваши ожидания!

Однако это всего лишь последняя глава первого сезона. К собственному счастью, я начинаю практически сразу писать сиквел, так что, если уж вы дошли до самого конца этого фанфика, то, возможно, я с вами и не прощаюсь. :)

Ссылка на сиквел:

https://ficbook.net/readfic/3995742

«Spooky action at a distance»

Спасибо каждому за комментарии и поддержку! Особую благодарность хочу выразить своим постоянным читателям ;)

Приятного прочтения!

P.S. Ну очень надеюсь на ваши комментарии :)

Аяно чувствовала себя странно одинокой и потерянной. Слоняясь по замку, она наблюдала за его обитателями, чувствуя себя застывшей во времени и пространстве; она смотрела на детей, проводящих последние школьные деньки в своей счастливой беззаботности, на подростков, яростно обсуждающих последние события минувших дней, на старшекурсников, с облегчением прощающихся с ушедшими экзаменами, и на учителей, явно чем-то обеспокоенных. Но все они казались какой-то безликой серой массой, до которой Кавагучи не было дела – для неё в школьных стенах не было тех, кто мог бы вдруг выделиться из всеобщего хаоса и безумия.

Японка спустилась по каменным ступенькам, оказавшись в безлюдном коридоре. Здесь она почувствовала мнимое спокойствие и облегчение, и гул в ушах становился всё менее отчётливым. Подойдя к закрытому окну, девушка выглянула в него, обнаружив за пределами полянку с Гремучей ивой, а за ней – бескрайние Запретные леса. Поднявшись на носочках, Аяно раскрыла окно, заставив тёплый летний ветерок впорхнуть в безжизненный коридор, оглядела окрестности школы вживую, а не через стекло, и наконец, обрела полное спокойствие, а следом, облокотившись на подоконник, вздохнула, глядя вдаль.

Тоска изъела её сердце.

Наслаждаться абсолютным одиночеством ей пришлось недолго – краем уха Кавагучи услышала приближающиеся шаги, но не придала этому значения. Глядя вдаль, она пыталась сосредоточиться на своих мыслях, но посторонние звуки не позволяли сделать этого. Поневоле девушка прислушалась к ним, подмечая про себя характер походки – слыша мелкие, шаркающие, но очень быстрые перемещения ног по полу.

«Человек напряжён, скован, – думала она, – в нём нет никаких амбиций и стремлений».

Почему-то эта неопределённая, случайно составленная характеристика навела на мысль о знакомом человеке, которого японка знала. Что-то в этом досаждающем шаге было знакомым.

Резко обернувшись, она наткнулась взглядом на девушку, дёрнувшуюся от испуга, остановившуюся на месте и чуть не выронившую учебники. Аяно сузила глаза, глядя в лицо однокурсницы, чей вид вызывал отвращение. Кавагучи не питала любви к осквернителям крови – маглорождённым, однако никогда не опускалась до того, чтобы унижать их. Но на ту, кого она видела перед собой, действительно желала поднять волшебную палочку.

– Прости, – нервно проговорила Элизабет Шоу, опустив глаза в пол.

– За что это ты извиняешься передо мной? – спокойно спросила японка, выпрямившись.

Та подняла взгляд, в котором отразилось непонимание. Брюнетка же смотрела на неё, не мигая.

– Ну, я… решила, что помешала тебе… Ты, наверное, была занята, – неопределённо промямлила слизеринка, уже не глядя в глаза однокурсницы.

Аяно иронично хмыкнула.

– Забавно. Ты так легко извиняешься за всякие мелочи, а на по-настоящему гадкие и подлые свои поступки закрываешь глаза.

На её лице лёгкую усмешку сменила холодная суровость. Лицо Элизабет вытянулось, а сама она от напряжения готова была провалиться под землю. Кавагучи ведь многие боялись! По большей части из-за того, что с её обидчиками всегда случалось нечто жуткое и нехорошее – стоило ей только сказать нужным людям.

– Я… Я не понимаю, о чём ты, – тихо пролепетала та, чувствуя себя загнанной в клетку птицей.

– Прекрасно ты понимаешь, о чём я говорю! – жёстко проговорила японка, делая неспешные шаги к девушке, которая неосознанно попятилась. Эта реакция раздражала Аяно всё больше и больше. – Скажи-ка мне, Шоу, как давно над тобой издевались в последний раз?

Элизабет не могла выдавить ни слова.

– Не думаешь, что кое-кто ещё с осени должен был получить хоть какую-нибудь благодарность? – добавила брюнетка, окончательно вдавив однокурсницу в стену.

Та глядела на неё во все глаза, не решаясь говорить. Но Кавагучи терпеливо прожигала её взглядом своих чёрных глаз.

– У меня… не было времени, – сконфуженно проговорила Шоу.

– Для того, чтобы сказать пару слов благодарности? – сощурилась японка. – Всё это детские отговорки! Ты просто не сочла это важным!

– Ты… Что тебе нужно? – проговорила «осквернительница крови», стараясь держать себя в руках. – Почему тебя это вообще беспокоит? Кто она тебе, эта Ева?

– С каких это пор ты так осмелела? – холодно осведомилась Аяно. – К делу это не относится!

– Что тебе нужно? – повторила та, взглянув, наконец, в глаза своей однокурсницы.

– Мне нужно, чтобы ты сказала мне причину, по которой ты сказала Хейг ни слова благодарности за её помощь!

– Потому что… я не могла.

– Конкретнее!

Элизабет закусила губу, отведя взгляд.

– Я сбежала. Тогда, когда она заступилась за меня. И я… мне было…

Брюнетка некоторое время молчала, наблюдая за скованностью слизеринки напротив. Другая сгорала от стыда.

– Так я и знала, – процедила она, и Элизабет почти незаметно вздрогнула от её слов.

– Я… извинюсь, – проговорила девушка, не смея поднять головы.

– Нет, не извинишься, – оборвала её Кавагучи. – Не смей даже приближаться к ней. Иначе будешь иметь дело со мной лично! Хватит с неё идиоток, подобных тебе.

Элизабет внезапно подняла глаза, и в её взгляде японка распознала некое осуждение.

– Ты безумная! – вырвалось у той прежде, чем она успела сопоставить собственные мысли.

– Да что ты говоришь! – насмешливо проговорила Аяно, и её палочка уткнулась в горло Шоу так быстро, что та и глазом моргнуть не успела. – Ты уверена, что говорить мне такое в твоём положении вообще разумно?

Испуганная слизеринка отпихнула однокурсницу и, воспользовавшись секундным замешательством, рванула к выходу из коридора, однако умело сделанная подсечка сбила её с ног.

– И кто ещё из нас тут безумен, Шоу! – с долей равнодушия проговорила брюнетка, неспешно направляясь к лежащей на полу Элизабет.

Та со сдавленным стоном перевернулась на спину, огромными от страха глазами глядя на приближающуюся к ней Кавагучи.

– Прошу, не трогай меня! – взмолилась та.

– А то что? Назовёшь меня безумной и толкнёшь ещё раз? – Злость овладевала японкой всё сильнее. – Тебе не привыкать к подобному. Наоборот, как я посмотрю, отвыкнув от издевательств, ты стала ещё более мерзкой.

Девушка направила палочку на однокурсницу, готовясь вот-вот причинить боль обидчице, но что-то останавливало и не давало этого сделать. Злость разрасталась, перерождаясь в ярость, но закончить дело Аяно просто не могла – некий тугой обруч зажимал её в тиски, не давая произнести всего пару слов, которые сделали бы за неё всю грязную работу – причинили бы боль другому. Она глядела в огромные от страха глаза, безуспешно борясь с собой, и начинала чувствовать себя глупо. Однако прежде чем пришло осознание беспомощности перед этой омерзительной для неё девчонкой, она процедила:

– Проваливай, пока я не передумала.

Повторять дважды не пришлось – Элизабет убежала прочь, забыв все свои учебники на полу. Кавагучи сухо проводила её взглядом, большим пальцем потирая рукоятку волшебной и теперь бесполезной палочки.

– Я рад, что ты этого не сделала.

Она резко обернулась, чуть не направив своё оружие на подкравшегося незнакомца, но вовремя остановилась.

– Что ты здесь забыл? – поинтересовалась брюнетка, неохотно убирая палочку. Говорить с этим молодым мужчиной о своих слабостях ей совсем не хотелось.

– Потому что только ты можешь знать, где Ева, – сказал Оливер Вуд, приближаясь к девушке ближе.

Та сузила глаза, понимая, что он не в курсе последних событий.

– Разве тебе на входе в школу ничего не сказали? Её нет в Хогвартсе, – сообщила японка, отведя взгляд от бывшего гриффиндорца. Говорить об этом было тяжело.

– Где ещё ей быть? – На его лице отразилось недоумение, и он нахмурился. – Филч ничего мне не сказал такого. Да и учебный год ещё не закончился.

– И что? – тупо сказала она, разворачиваясь и направляясь к оставленным Элизабет учебникам.

– Что значит «что»? – Тот начинал злиться. – Ты ответишь мне, где она, или нет?

Аяно обернулась, уныло посмотрев на него.

– Она на похоронах, Вуд, – ответила девушка, наблюдая за тем, как от удивления вытянулось его лицо.

Время, казалось бы, остановилось.

***

Дождь лил как из ведра, омывая изголодавшуюся по влаге землю. Капли спадали с неба, сталкиваясь с поверхностью и разбиваясь вдребезги. Ровный строй каменных плит также был изранен влажными крупицами. Те отчаянно бились о мраморную поверхность в надежде смыть слова, навеки выкованные на них, будь то имена, роковые цифры или памятные фразы, посвящённые ушедшим.

«Сириус Блэк III. 3 ноября, 1959 – 18 июня, 1996. Optimum medicamentum quies est».

Ева перечитывала эти слова бесчисленное количество раз, надеясь на то, что они исчезнут или будут хотя бы плодом её воображения. Но сколько бы она не моргала, фраза оставалась неизменной – она не исчезала. Этот факт давил на девушку подобно внезапно упавшей металлической балке.

«Он действительно погиб, Ева. Даже в Мунго ему уже не могли помочь. Было слишком поздно».

Эти слова раскалённым добела тавро выжгли в её сознании, и Хейг зажмурилась, стараясь стереть их из памяти, но это оказалось невозможным. Влажный и холодный воздух заставил её поёжиться; она сжала одной рукой своё плечо, а другой ручку магловского зонта, который нашла в комнате Бродяги совсем недавно. Как он вообще там оказался? Она не знала этого, а теперь никогда и не узнает.

К горлу подкатил ком, и та снова зажмурилась, чувствуя боль в глазах от постоянной влажности. Шмыгнув носом, она выдохнула через рот, и вновь осмотрела последнее пристанище её дорогого Сириуса Блэка.

В голове всплыли последние мгновения, когда она ещё могла его видеть – его бледное и серое лицо, волнистые, блёклые волосы, впалые щёки, сухие и бледные губы и серые глаза, которые блондинка больше никогда не увидит. В последний раз она видела их тогда, у Арки, окружённая полчищем дементров – сознание навсегда запечатлело этот стеклянный взгляд, как фотографию в фотоальбоме. И как же жутко было понимать, что больше его не будет рядом.

Сириус Блэк просто исчез. Испарился из материальной жизни, оставив о себе лишь воспоминания и кое-какие вещи.

Слизеринка чуть согнулась, не желая раскрывать глаз. Ей было горько; что-то сдавливало её, разрывало в клочья изнутри. Хотелось впиться ногтями в собственную кожу и драть её, лишь бы не помнить, лишь бы не чувствовать.

Стиснув зубы, она готова была разрыдаться, чему противилась как могла. Но чья-то рука вдруг обхватила её плечи, заставив вздрогнуть и на секунду обо всём позабыть. Девушка вскинула голову, раскрасневшимися глазами заглянув в лицо, усыпанное неизменными веснушками; озорной взгляд голубых глаз заметно преобразился – стал непривычно серьёзным и взрослым, а рука крепко обнимала её. Он излучал тепло, и не только телом, но и душой.

Не думая ни о чём, Хейг просто прижалась к нему, оказавшись в объятиях. Она почувствовала контраст температуры, когда её ледяное лицо соприкоснулось с его горячей шеей; лбом она ощущала влагу стекающей с его волос дождевой воды. Он шёл к ней через всё кладбище…

Ева обняла его одной рукой, а другой взяла зонт поудобнее, чтобы дождь больше не мог достать до Джорджа. Он был молчалив всё это время, что было слишком странно, слишком неестественно для него, но он не смел проронить ни слова, за что она была ему благодарна.

– Ты продрогла, – тихо сказал вдруг Уизли, коснувшись ладонью её затылка и сильнее прижав к себе.

Чувствуя его руку, та непроизвольно вспомнила, как ещё прошлым днём в последний раз сжимала затвердевшую и сухую кисть Сириуса. Она была холодной, и блондинка держалась за неё очень долго, не отходила, неосознанно пытаясь согреть, хоть и понимала, что это абсолютно ненужное дело. Но так просто разорвать их последний телесный контакт казалось чем-то совершенно диким.

Слизеринка не заметила, как начала снова плакать. Джордж по-прежнему молчал, прижимая её к себе; он выглядел мрачным и слегка уставшим, и глядя в пространство, вспоминал минувшие дни, ужасаясь тому, как резко вдруг всё изменилось. Блэка больше нет, Волан-де-Морт был рассекречен, люди наполняются страхом перед ним, а Ева здесь, в его объятиях, разбитая вдребезги. Он обнимал её, пытался утешить, но понимал, что бессилен, что ничто не сможет облегчить её боль. И из-за этого он чувствовал себя бесполезным.

– Когда я вернусь в Хогвартс? – не своим голосом проговорила она.

Неожиданный вопрос настолько поставил рыжего в тупик, что он ответил не сразу:

– Минут через сорок, наверное. С вами будем твоя бабушка, Тонкс, Люпин и я.

– Тебя и бабушки было бы вполне достаточно, – сказала девушка, обретая контроль над собой и отстраняясь.

Тот без раздумий отпустил её, почувствовав холод всем телом.

– «Грозный глаз» обратного мнения, – сказал парень, внимательно разглядывая собеседницу, которая вернула взгляд к надгробию. – Гарри, Рон и Гермиона тоже едут в Хогвартс вместе с нами, и Гарри нужна защита, как никогда…

– Я знаю, – кивнула та. – Но дело не в этом.

Уизли не стал уточнять, и так зная, в чём дело. Он видел, что Хейг не могла не только смотреть в глаза Поттеру, но и находиться с ним в одной комнате; видел и понимал, почему.

– Пойдем, – сказал он. – Нам уже пора.

Казалось, та и не слышала его слов – не шевелясь, глядя на надгробие. Джордж, терпеливо ожидая, вдруг зацепил взглядом не каменное изваяние, а цветы, лежавшие на нём. Он сразу понял, что их принесла именно блондинка.

«Она всегда обожала водосборы, – подумал он, глядя на красно-жёлтые бутоны. – Цвет гриффиндорцев…»

Слизеринка судорожно вздохнула, наконец, ощутив на себе всю силу непогоды. Уизли перевёл взгляд на неё и хотел было вновь обнять, но та отвернулась, лишив его возможности сделать это.

– Пойдём, – тихо сказала она, прикрывая зонтом и себя, и его.

Не говоря ни слова, парень коснулся её руки, осторожно вынимая вещь и чувствуя, как окоченели её пальцы. Он поднял магловский атрибут, но освобождённой руки девушки не выпустил. Ева стояла на месте с равнодушным выражением лица, глядя в одну точку, но когда рыжий переплёл свои пальцы с её, она вдруг вздрогнула, будто вспомнила нечто очень важное, и вновь взглянула на парня. Он выдавил подобие улыбки, что сделало его похожим на того обычного Джорджа, который даже в самые тёмные времена мог дарить людям радость.

Хейг не могла улыбнуться ему в ответ – не могла и не хотела, однако своей руки вырывать из его ладони не стала.

Этого она тоже не хотела.

***

«– …Лир:

А мы вас посвятим

В заветные решенья наши глубже.

Подайте карту мне. Узнайте все:

Мы разделили край наш на три части.

Ярмо забот мы с наших дряхлых плеч

Хотим переложить на молодые

И доплестись до гроба налегке.

Сын Корнуэл наш, и ты, любимый столь же

Сын Альбани, сейчас мы огласим,

Что мы даём за дочерьми, чтоб ныне

Предупредить об этом всякий спор.

Король Французский и Бургундский герцог,

Два знатных соискателя руки

Меньшой из дочек, тоже ждут ответа.

И так как мы с себя слагаем власть,

Права на землю и правленье краем,

Скажите, дочери, мне, кто из вас

Нас любит больше, чтобы при разделе

Могли мы нашу щедрость проявить

В прямом согласьи с вашею заслугой.

Ты, Гонерилья, первой говори.

Гонерилья:

Моей любви не выразить словами.

Вы мне милей, чем воздух, свет очей,

Ценней богатств и всех сокровищ мира,

Здоровья, жизни, чести, красоты,

Я Вас люблю, как не любили дети

Доныне никогда своих отцов.

Язык немеет от такого чувства,

И от него захватывает дух.

Корделия (в сторону):

А что Корделии сказать? Ни слова.

Любить безгласно.

Лир:

Отдаем тебе

Весь этот край от той черты до этой,

С лесною тенью, полноводьем рек,

Полями и лугами. Им отныне

Владей навек с супругом и детьми.

Что скажет нам вторая дочь – Регана;

Жена Корнуэла? Говори, дитя.

Регана:

Отец, сестра и я одной породы,

И нам одна цена. Её ответ

Содержит всё, что я б сама сказала,

С той небольшою разницей, что я

Не знаю радостей других, помимо

Моей большой любви к Вам, государь.

Корделия (в сторону):

О, как бедна я! Нет, я не бедна —

Любовью я богаче, чем словами.

Лир:

Даём тебе с потомством эту треть

В прекрасном нашем королевстве. Ширью,

Красой и плодородьем эта часть

Ничуть не хуже, чем у Гонерильи.

Что скажет нам меньшая дочь, ничуть

Любимая не меньше, радость наша,

По милости которой молоко

Бургундии с лозой французской в споре?

Что скажешь ты, чтоб заручиться долей

Обширнее, чем сестрины? Скажи.

Корделия:

Ничего, милорд.

Лир:

Ничего?

Корделия:

Ничего.

Лир:

Из ничего не выйдет ничего.

Так объяснись.

Корделия:

К несчастью, не умею

Высказываться вслух. Я Вас люблю,

Как долг велит, – не больше и не меньше.

Лир:

Корделия, опомнись и исправь

Ответ, чтоб после не жалеть об этом.

Корделия:

Вы дали жизнь мне, добрый государь,

Растили и любили. В благодарность

Я тем же Вам плачу: люблю Вас, чту

И слушаюсь. На что супруги сёстрам,

Когда они Вас любят одного?

Наверное, когда я выйду замуж,

Часть нежности, заботы и любви

Я мужу передам. Я в брак не стану

Вступать, как сестры, чтоб любить отца.

Лир:

Ты говоришь от сердца?

Корделия:

Да, милорд.

Лир:

Так молода – и так черства душой?

Корделия:

Так молода, милорд, и прямодушна.

Лир:

Вот и бери ты эту прямоту

В приданое. Священным светом солнца,

И тайнами Гекаты, тьмой ночной,

И звёздами, благодаря которым

Родимся мы и жить перестаём,

Клянусь, что всенародно отрекаюсь

От близости, отеческих забот

И кровного родства с тобой. Отныне

Ты мне навек чужая. Грубый скиф

Или дикарь, который пожирает

Своё потомство, будет мне милей,

Чем ты, былая дочь…»

– Достаточно, – сухо проговорила Ева, не переставая смотреть в потолок.

Аяно оторвалась от чтения потрёпанной книги и взглянула на однокурсницу.

– Что это? – сглотнув, проговорила японка.

– «Король Лир», Уильям Шекспир, – монотонно проговорила блондинка. – Спасибо, что читала для меня вслух, но я больше не хочу слушать…

– Но я не закончила.

– Мне и не нужно, – парировала та. – Я знаю, чем всё закончится.

Хейг, наконец, поднялась с кровати. Кавагучи посмотрела ей в спину, к чему уже успела привыкнуть.

– Мне недавно снился сон, – сухим голосом проговорила Ева, слегка сгорбившись. Брюнетка выпрямилась.

– Какой сон?

– Странный. И не знаю, сон ли.

– Ты расскажешь мне его? – спросила та, не надеясь на положительный ответ.

Блондинка неспешно повернулась к приятельнице, и та взглянула в её красные от недосыпа глаза. Хейг выглядела дико уставшей и измученной, а лицо её отражало всю ту боль, которую она испытывала, и Аяно уже не могла понять, моральная она или физическая.

– Ты хочешь? – спросила девушку.

Вопрос японку удивил, но она ответила, не задумываясь:

– Конечно.

Ева провела рукой по лицу, нахмурившись, и снова легла на кровать. Брюнетка уже всерьёз опасалась за самочувствие подруги.

– Сначала мне снилось, как я и Оджи гуляли в лесу около Хогвартса, – невнятно проговорила та, не раскрывая глаз, – а затем он ушёл, скрывшись в листве, а я последовала за ним. Тьма окутала меня тогда, но я услышала женский голос; он говорил мне, что я должна искать свет во тьме, и я нашла. Тогда появился волкодав, огромный светящийся волкодав – это был Оджи, я точно это знаю. Он вывел меня из тьмы и отвёл к фонтану, за которым сидела некая странная пожилая женщина… Она сказала, что я грешная, что моя кровь чёрная; у неё и самой были чёрные глаза без зрачков и радужки. И когда она вонзила в мою руку кинжал из кости, пролившаяся кровь была действительно чёрной. И тогда она сказала…

Хейг нахмурилась сильнее, впиваясь ногтями в собственное лицо, а Кавагучи почувствовала ком в горле, видя это.

– Что она сказала? – прошептала Кавагучи.

«Одри, Айзекс, её время пришло», – припомнила блондинка, спрятав лицо в подушке.

– Ты в порядке? – Японка совсем заволновалась и, соскочив с кровати, в то же мгновение оказалась у кровати однокурсницы. Та ничего не ответила, и тогда брюнетка не на шутку испугалась.

Пулей выскочив из спальни, она спустилась в гостиную, безумными глазами глядя на её обитателей. Голубокровно красивые, похожие на безликие фарфоровые статуи без души, все они казались ей похожими бесполыми созданиями, не способными на проявление каких-либо чувств.

Но в уголке в полном одиночестве она заметила одного аристократа, атмосфера вокруг которого казалась ужасающе мрачной. Девушка ворвалась в неё, не задумываясь о последствиях, впиваясь пальцами в подлокотники чёрного кожаного кресла, и ошалело взглянула на него, взывая к себе. Тот поднял в ответ сухой и безжизненный взгляд, но японка знала, что только он из всех способен помочь.

– Помоги мне, прошу тебя, – взмолилась она и, не дожидаясь никакой ответной реакции, схватила молодого человека за руку и потянула с силой и свойственным ей упрямством.

Он поддался и безвольно последовал за ней, даже не успев ни о чём подумать, но в глубине души чувствуя и понимая, почему именно он может помочь – он, а не кто-либо другой. Лестницы и стены пролетели перед глазами, а когда парень понял, что происходит, уже стоял в женской спальне у кровати однокурсницы, изнемогающей от боли.

Малфой не сдвигался с места; он смотрел на мучения блондинки, не слыша даже слов другой девушки, лопочущей без остановки; он лицезрел её муки, пытаясь понять, что приносит ему это зрелище – счастье или наоборот боль; он думал о том, как она предала его, как кинулась в бой против его отца. И хоть не она виновата в его заключении Министерством магии, но была причастна, а этого слизеринец не мог простить – но и понять своих ощущений он тоже не смог.

Его руки сами потянулись к измученному человеку; не думая ни о чём, Драко Малфой взял Еву на руки и, забыв совсем про вторую однокурсницу, покинул женскую спальню, слыша тихий и болезненный стон, чувствуя грудью знакомое тепло чужого тела, а перед глазами видя лишь коридор и образы школьных обителей, в которых ему не было интереса. Кто-то дрожащей рукой вцепился в его мантию – плевать! Ему нет до этого дела. Он просто должен донести её до больничного крыла.

Парень был близко – он знал это и чувствовал, но тяжесть тела становилась всё более невыносимой; ему казалось, что нечто тянет вниз вместе с ней, и он противился как мог.

– Драко.

«Нет, замолчи, – думал он про себя, стараясь перебирать ногами как можно быстрее, лишь бы, наконец, дойти. – Я не хочу слышать твоего голоса».

Но тот не замолкал – он продолжал эхом отдаваться в его голове, призывая раз за разом и не давая спокойствия.

«Ты не понимаешь, чем рискуешь, Драко. Она не с нами, она никогда не будет с нами».

Мать ещё пыталась его понять, пыталась, но не могла, как ему казалось. А оказалось, она понимала всё лучше него самого – она знала, что рано или поздно эта девушка его предаст, знала, что ей нельзя открывать себя. А отец вообще ничего не знал, и парень был рад этому – тому, что отец не знал его такого, опозорившего семью этой порочной связью. Может, теперь он погибнет, сгниёт в Азкабане, но хотя бы не будет знать о том, что сделал его сын. Что хотел сделать его сын.

Зачем бросать свою жизнь к ногам девушки, которая не желает сделать того же и для тебя?

– Отпусти.

«Если бы ты только знала, как я хочу это сделать, – стараясь вкладывать в свои мысли как можно больше ненависти, говорил самому себе слизеринец».

Он не помнил, как добрался до больничного крыла; не помнил взволнованного голоса медсестры. Но он помнил, как тепло резко покинуло его, как руки, которые ломились от ноши и тяжести, внезапно обрели лёгкость. Всем сердцем он почувствовал, что его отпустило, что ему вот-вот должно было стать легче. Но что-то всё равно было не так.

Он инстинктивно опустил голову и увидел, как та самая рука держалась за край его мантии. Малфой перевёл взгляд на Хейг, которая из последних сил цеплялась за него – не давала ему уйти, хотя прекрасно понимала, что вырваться из её хватки сейчас не составит труда. Парень замер на месте, глядя в искажённое от боли лицо, и в этот самый момент видел уже не Еву, а самого себя – такого же измученного и разбитого.

«Неужели ты действительно готов покинуть свою семью ради мимолётных чувств?»

Драко ничего не ответил тогда. Но сейчас он развернулся и направился прочь, старательно выкидывая впившийся в сознание образ однокурсницы из головы.

Рука, что удерживала его за край мантии, обессилено свесилась с кровати.

***

– Как она себя чувствует, Поппи?

– Она в порядке, профессор. Перед тем, как потерять сознание, она говорила, что у неё сильно болит голова, да и её соседка по комнате упомянула, что из ночи в ночь слышала, как та не может заснуть. Думаю, это последствия пережитого в Министерстве, не больше.

– Вы уверены в этом на все сто процентов?

– Я не могу быть уверена, профессор, но, полагаю, если в больнице святого Мунго до меня не нашли ничего подозрительного, то и я тем более не смогу этого найти. Девочка сильно переутомилась.

– Что ж, в этом случае, надеюсь на то, что всё действительно не так серьёзно. Полагаю, она скоро должна проснуться?

– Да, профессор, с минуты на минуту.

– Вы не оставите меня с ней наедине? Нам есть, о чём поговорить.

– Разумеется.

Послышались удаляющиеся шаги, а Хейг почувствовала необходимость раскрыть глаза и прийти в полное сознание. Это оказалось практически невозможным, но она смогла и, вздохнув, обвела глазами больничное крыло и, наконец, обнаружила профессора Дамблдора в паре шагов от кушетки.

Блондинка уже очень давно не видела его так близко – с самого третьего курса, когда в конце он позвал её в свой кабинет. Ей было страшно, как никогда; она боялась, что он будет её костерить или вовсе исключит из школы, но ни того, ни другого не произошло.

«Как ты поняла, что Сириус Блэк на самом деле невиновен?» —спросил он тогда. И студентка с облегчением ответила, что почувствовала это в тот момент, когда только увидела его.

Сейчас Дамблдор стоял перед ней вновь, и девушка уже знала, что он не будет ругаться или исключать её из Хогвартса, но понимала, что тот пришёл к ней.

– Здравствуйте, профессор, – поздоровалась она, отмечая про себя, что ей не удалось вложить в свой равнодушный голос хоть каплю эмоциональности.

– Здравствуй, Ева. – То, как легко он обратился к ней по имени, в любой другой момент смутило бы, но не сейчас. – Как твоё самочувствие?

– Уже лучше.

– Рад это слышать.

– Вы и правда думали, что моя головная боль не от переутомления?

– У меня были такие опасения. Твоя бабушка рассказала мне о том странном сне, который ты видела, пока лежала в больнице святого Мунго.

– И Вы думаете, что это был не просто сон?

– Время покажет, Ева. Не могла бы ты описать подробнее женщину, которую видела?

Блондинка отвела взгляд, глядя на стены и вспоминая события той ночи. В голове вновь кольнуло, и та поморщилась.

– Она была очень старой; длинные чёрные волосы, костлявые руки и тёмная одежда. И чёрные глаза без зрачка и радужки. И в руках она держала огромный волчий череп.