Текст книги "Год дурака (СИ)"
Автор книги: Литтмегалина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
Элеонора Викторовна и глазом не моргнула.
– Поразительно, как бывает, – начала она, надкусив рыбу. – Казалось бы, вульгарная прислуга, ни образования, ни интеллекта, рожает незаконную дочь… девочка безнадежна с такой наследственностью. Но что-то в ней пересиливает и сейчас, к ее чести, я могу сказать, что Ирина совсем не похожа на свою мать.
– Спасибо, – растроганно захлопала ресницами Ирина.
– Зато явное сходство с братом. Ярослав, ты ощущаешь родство с сестрой?
– Я? Конечно, – ответил Роланд, фокусируя безразличный взгляд на Ирине.
– Ирине тридцать два года… как и Ярославу, – многозначительно подчеркнула Элеонора Викторовна. – И она уже занимает высокую должность в солидной компании. Какая молодец. Не ты ли ей помог, дорогой? – она вперила тяжелый взгляд в Бориса Олеговича.
– Я – никогда, – Борис Олегович поднял ладони.
– Ярослав, уволь ее, – резко бросила Элеонора Викторовна.
– Хорошо, – покорно согласился Роланд.
– Ты не можешь уволить сестру, – вмешался Борис Олегович.
– Не могу, мама. Ее приняли на общих основаниях, – возразил Роланд тем же тоном.
– Передай мне соль, – помрачнела Элеонора Викторовна.
Роланд встал, обогнул стол и отнес соль матери, после чего вернулся обратно.
– Сволочь, скотина, – прошипела Элеонора Викторовна, густо посыпая рыбу солью. – Трахал все, что шевелится.
– А в твоем присутствии все шевелящееся переставало шевелиться, – фыркнул Борис Олегович.
– На что ты намекаешь?!
– Ни на что. С тобой и дуб поникнет, дорогая. И сейчас я тоже ни на что не намекаю. Славик, передай мне соль.
Роланд встал, чтобы передать соль отцу, и вернулся на свое место.
– Но сына ты мне все же заделал, дорогой. Правда, потом тебя пришлось удалить, чтобы ты не оказал на него свое тлетворное влияние. Передай соль, Ярослав.
Роланд встал, чтобы передать соль матери, и вернулся на свое место.
– Мое тлетворное влияние? К тому времени, как я наконец добился возможности свидеться с ним, ты так его испоганила, что я понял, что и суетиться не стоило. В том числе и в момент зачатия. Сын, соль.
Роланд встал, чтобы передать соль отцу, и вернулся на свое место. Лицо у него было совершенно непроницаемое. Он стал бы первоклассным игроком в покер, если бы только не считал покер нецелесообразным.
Борис Олегович попробовал рыбу и скривился:
– Какая гадость, соль аж рот жжет. Славик, тост.
Роланд посмотрел в свой смартфон.
– У меня есть тост за мир в семье.
– Не, мы столько не выпьем, – покачал головой Борис Олегович и заглотнул водку просто так.
У меня складывалось впечатление, что он здорово набрался, да и супруга его не отставала. Лиля тихо плакала, вытирая глаза салфеткой. Делала она это профессионально – даже тушь не размазалась. Скорее бы десерт… мне до смерти хотелось убраться отсюда.
Принесли десерт и, к ужасу моему, еще водки. С каждой рюмкой языки набирали обороты, а люди все меньше походили на людей.
– Не гены, так воспитание сыграло роль. Стыдно, что твоя дочь потеряла девственность с твоим же шофером?
– Я молчу о том, с кем твой сын потерял девственность. В двадцать девять лет! И что касается моей дочери, ее дальнейший успех показывает, что после она спала только с правильными людьми.
– О, я нашел чудесный тост про любовь, – встрял Роланд. – Пусть перед любящими расступаются невзгоды, как море перед Моисеем.
– Поистаскалась твоя служаночка. Не хочешь заменить ее обвисшую задницу на вариант посвежее?
– Пока нет. Но вот твоя жопа меня до сих пор в кошмарах преследует.
– За уважение, – поднял рюмку Роланд. – Которое скрепляет семью, как тысячи замков.
Мне стало бы легче, будь в его интонации хоть намек на иронию.
– Сразу бы прикончил, уже бы вышел на свободу, – посетовал Борис Олегович.
– Нет уж, ДОРОГОЙ, ты будешь жалеть, что ты все еще жив, прозябая в этом браке. Никуда я тебя не отпущу!
– Куранты! Куранты! – в комнату вбежала Татьяна с бутылкой шампанского.
– Включи телевизор, – устало приказала Элеонора Викторовна.
Роланд заглянул в смартфон.
– Пока бьют куранты, мы должны загадать желание.
– Посмотрим еще, кто раньше сдохнет, – продолжал свою тему Борис Олегович.
Из телевизора в соседней комнате донесся серебристый звон курантов.
– Чтоб ты язык себе прикусила, змея, – пожелал жене Борис Олегович.
– Чтобы тебя удар хватил на одной из твоих шлюх, – огрызнулась Элеонора Викторовна.
– А теперь до дна, – с широкой улыбкой напомнил Роланд.
Я выпила шампанское до последней капли – чтобы точно сбылось. И сразу оно полезло обратно. Ничего не успевая объяснить, я выбежала из-за стола. Татьяна молча указала направо.
В туалете я попила водички из-под крана, и тошнота утихла. Я почти решилась выйти, как влетела Лиля и захлопнула за собой дверь. Оттолкнув меня от зеркала, она достала пудреницу и начала истерично размазывать бежевый порошок по лицу.
– Я тебе советую по-дружески – не трать на него время, – выдала она надсаженным голосом. – Ничего ты с него не получишь. Уж они умеют прятать свои денежки. Научился сын от папочки. А Борька-то каков? Слизняк. Только на болтовню и хватает! Даже не развелся! Вся моя молодость коту под хвост.
– Спасибо за предостережение, – поблагодарила я, протискиваясь мимо нее к двери.
На пути в столовую я снова увидела Татьяну.
– Ничего страшного. У нас гостей часто рвет, – сообщила она шепотом.
Все уже собирались на выход.
– Вон, вон отсюда, – торопила Элеонора Викторовна.
Меня не нужно было подгонять – я и так вылетела пулей.
Юра ждал нас в машине. Мы уселись на заднее сиденье, и, придвинувшись ближе к Роланду, я потрогала его за рукав:
– Тяжелый был вечер.
Роланд непонимающе посмотрел на меня.
– Обычный.
И тогда слезы хлынули из моих глаз. Я отвернулась, чувствуя, что меня сотрясает дрожь. Он даже не заметил дрязги за ужином, годами выстраивая вокруг себя защитный заборчик, пока тот не стал так высок, что из-за него уже ничего нельзя было видеть.
– Юрий, поскорее. Я должен был лечь спать пятнадцать минут назад.
Дыхание Роланда уже выровнялось, а я лежала рядом с ним и не могла сомкнуть глаз. Мне вспомнилось, как Диана потешалась над ним. Но то, что происходило в его семье, не было смешным, и то, что в итоге получился такой человек, как Роланд, тоже. Я вертелась с боку на бок, но мысли метались в моей голове, как испуганные мыши в клетке. Мне нужен был кто-то, кто сможет меня успокоить, кто поможет мне забыть о сегодняшнем.
И я схватила телефон.
Номера Эрика у меня не было – я удалила его, борясь с соблазном позвонить. Пришлось набрать Деструктору. Я была уверена, что он не возьмет трубку. Но он взял.
– Игорек?
Он молчал. Я слышала музыку и отдаленные голоса.
– Игорек, мне нужно поговорить с Эриком. Ты можешь передать ему телефон?
Молчание и сердитое пыхтение. Потом он все-таки снизошел до ответа:
– Я не хочу, чтобы ты расстраивала папу.
– Игорек, мне очень плохо.
Снова молчание, за которым, я не сомневалась, последуют гудки.
– Да? – произнес Эрик.
– Это я.
– Привет, – его бодрый голос сразу помрачнел.
– Можно я приеду?
– Как ты доберешься?
Дергать Юру в третий раз было немыслимо.
– Вызову такси.
– Жду.
Голос девушки-диспетчера звучал уныло.
– С праздником, – сказала я, чтобы немного ее подбодрить.
– Хорош праздник. Самый паршивый Новый год в моей жизни, – буркнула она.
Мысленно я с ней согласилась.
Таксист приехал быстро, и, по сегодняшним меркам, почти трезвый. Вот только кристально-чистый и злобный дэпээсник так не считал.
– Употребляли? – осведомился он мстительно.
Между таксистом и дэпээсником завязалась перебранка, полная образных выражений и нецензурной лексики, и я потрогала таксиста за плечо:
– Здесь близко, я дойду пешком. Сколько я вам должна?
Улицы были безлюдны, только иногда вдалеке взмывали шутихи. Падал снег. Идти мне предстояло минут десять, и я погрузилась в печальные мысли, от которых меня отвлек скрип чьих-то шагов по снегу. Я обернулась и посмотрела назад. Шаги затихли. В темноте как будто бы угадывался силуэт человека. Я пошла, и он тоже пошел. Я убыстрила шаги, и он убыстрил. И все это без единого слова. И тогда я побежала. И человек за мной тоже побежал.
До сих пор я считала, что не умею бегать быстро, но преследователь позволил мне обнаружить в себе скрытые таланты. Иногда я слышала его дыхание совсем рядом, но это только добавляло мне сил. Меня заносило на поворотах, но я не падала. Я проламывалась через сугробы и брала барьеры, как скаковая лошадь. Вот, наконец, моя улица… дом… подъезд… Я взмыла вверх по лестнице и замолотила в дверь. Показался Эрик, и я с рыданиями вцепилась в него.
Выскочили Аля и Деструктор. Эрик втащил меня в квартиру и посадил на диван. У этих людей, несомненно, были ко мне претензии, но, пока я сбивчиво объясняла, что произошло или чуть не произошло, наши размолвки как-то позабылись.
Когда я перестала всхлипывать, все расступились, позволяя мне лучше рассмотреть комнату и присутствующих. Деструктор был одет как Джек Воробей, на Эрике были джинсы и синяя майка с мрачной физиономией Джилл Валентайн[6], Аля походила на карамельку в своем розовом коротком лайковом платье. В уголке скромно притулилась Олеся в платье принцессы с пышной юбкой и диадеме, заметно расцветшая с нашей последней встречи. Поскольку платье вряд ли было по карману ее матери-медсестре, я предположила, что к его покупке приложили руку Эрик и Деструктор. Они украсили комнату и даже втиснули елку между рабочим компьютером Эрика и стареньким Роботроном. На елке чего только не висело, включая: дискеты и перфокарты (Эрик), шоколадки в серебряных обертках (Олеся), бакуганы (Деструктор), серьги-подвески и павлиньи перья (Аля). Эта квартира пробуждала столько воспоминаний. Я понадежнее угнездилась на диване, где мы с Эриком проболтали тысячу часов и просмотрели сотню фильмов, и твердо решила, что в ближайшие часы никуда отсюда не уйду.
На одну ночь все притворились, что я всегда была с ними и вовсе не сбегала ради сомнительных изменений в личной жизни. Мы пили шампанское (взрослое или детское в зависимости от возраста) и играли в игру из тарантиновских «Бесславных ублюдков», где тебе крепят на лоб карточку и нужно отгадать персонажа, чье имя написано на ней.
К утру все повалились кто куда и уснули. Не прошло и получаса, как я открыла глаза и начала красться к выходу – к рассвету Золушка превратилась в крысу.
– Не так быстро, – услышала я суровый голос Али и встала как вкопанная, хотя здравый смысл подсказывал бежать.
Тушь размазалась по ее векам, что придало мрачный вид Але и какую-то особенную проницательность ее глазам.
– Я тебя разгадала, – она ткнула в меня длинным, наманикюренным, увешанным кольцами пальцем. – Я поняла, почему ты бросила моего сына.
– Вот как, – произнесла я тоном, намекающим, что я вовсе не намерена все это выслушивать.
– Ты настолько себя не любишь, что не веришь, что тебя способен полюбить кто-то другой. Ты считаешь, что никто не может увлечься тобой надолго. Ты так боялась момента, что однажды он оставит тебя, что даже не решилась начать.
– Я ничего не боюсь. Я просто пытаюсь рассуждать здраво. Мы не подходим друг другу.
– Твой неврастеник для тебя, конечно, предпочтительнее, – продолжала Аля, не слушая меня. – Что бы вас ни связало, это точно не любовь. Но ты можешь надеяться, что эта связь окажется достаточно прочной. Не могу поверить, что ты удовлетворишься этим. Так и будешь до конца жизни есть холодную еду, потому что боишься обжечь язык?
– Почему все вечно твердят мне что-то? – прохныкала я. – Я чувствую себя шизофреничкой. У меня в голове постоянно звучат голоса.
Она открыла мне дверь и выпустила меня прочь.
На остановке я села в раннюю маршрутку. Мир за окном был белым и замороженным. Мне было неуютно в нем и собственной коже.
Я открыла дверь своим ключом и увидела Роланда. Он стоял посреди белого коридора в белой пижаме, и вид у него был бледный и растерянный.
– Где ты была?
– Я не могла заснуть и уехала в гости к друзьям.
– Твой телефон не работал.
– Аккумулятор разрядился.
– Я… за тебя… беспокоился, – слова выходили из него рывками, как комки шерсти из пасти кота.
А затем он осторожно, неуклюже обнял меня. Чувствуя его легкое прикосновение, я подумала, что он человек, которого не любил никто в целом мире.
[1] Великая теорема Ферма утверждает, что: для любого натурального числа n > 2 уравнение a2 + b2 = c2 не имеет целых решений a, b и c кроме a, b, и с = 0.
Подумайте на досуге.
[2] Проблема Ландау, Проблемы Гильберта – тоже что-то непонятное, позволяющее математикам унижать нас.
[3] Прерафаэлиты (англ. Pre-Raphaelites) – направление в английской поэзии и живописи, подражающее художникам эпохи раннего Возрождения. Происходит от Братства Прерафаэлитов, основанного в 1848 году. Викторианский гламур как он есть.
[4] Европейские народы, столкнувшись с эпидемией сифилиса на рубеже XV–XVI веков, полагали, что инфекция распространяется из Франции, и потому прозвали болезнь «французской».
[5] Утята, племянники Скруджа МакДака из мультфильма «Утиные истории».
[6] Джилл Валентайн – персонаж игры Resident Evil, отважная девица, которая одним махом семерых зомби побивахом.
Глава 14: Принцесса в другом замке
– Ситуация с шопингом в этой стране просто катастрофичная. Все, что на мне, куплено в Милане. Показать чеки?
– Ни к чему, дорогая. У меня наметанный взгляд на работу итальянских модельеров.
Ангелина все же принялась перечислять суммы на ценниках, между тем своим внешним видом доказывая, что хороший вкус не купишь даже за большие деньги. Ирина кивала с глубокомысленным видом. Я же комкала салфетку и пыталась понять, как дошла до жизни такой. Конец января, адский холод на улице, я собираюсь выйти замуж за Роланда и дружу с Ириной и Ангелиной. Нет, «дружу» это не то слово. Я просто неожиданно оказалась сцеплена с ними. И вот я уже прижимаюсь щекой к их щекам при приветствии, как у них принято, и все время говорю о шмотках, как будто мне есть до этого дело, и прихожу на работу попозже на правах подружки начальницы, и каждый обеденный перерыв съедаю ресторанный салат с рукколой. Ненавижу рукколу. Такое ощущение, будто она навсегда застряла у меня в глотке. Да, тот злополучный ужин в замке графини Дракулы многое изменил. Я больше не была простушкой Соней Островой. Я стала почти что женой директора «Синерджи» и, по правде говоря, крепко себя возненавидела.
Свадьба ожидалась в марте. Роланд уже составил предварительный список гостей (кто все эти люди?), выбрал ресторан (пустят ли меня внутрь с моей пролетарской родословной?) и каждый день осведомлялся, подобрала ли я платье. Но-но-но, к чему так драматизировать? Я просто обмотаюсь шторой и наклею на нее ценник «1 000 000 $». Все будут в восторге.
В общем, я контролировала ситуацию не больше, чем мышь в бочке, катящейся с горы. Иногда мне хотелось выразить протест – так громко, как только смогу, и, быть может, кто-нибудь бы даже смог меня расслышать. Но потом память услужливо подбрасывала мне вопрос: «Не об этом ли ты мечтала?» И мне даже возразить было нечего.
Ангелина заткнулась наконец-то, и Ирина приступила к душещипательной истории, как у нее сломалась «Субару» и ей пришлось ехать на работу на автобусе. Общественный транспорт. Это почти как общественный туалет. Фи. Она видела собачью какашку. Она видела бомжа. Но с честью преодолела все эти испытания, потому что она сильная и у нее есть чувство собственного достоинства.
– Эти существа портят внешний вид города. Спят на остановках, в парках. Почему их просто не выгонят прочь?
Существа?
– Должны же они где-то спать, – сказала я. – Мне их жалко.
– А мне – нисколько, – Ирина наморщила носик. – Они бы никогда так не опустились, если бы работали и стремились к успеху.
– Бывают разные ситуации. Психические болезни. Инвалидность.
– Сами виноваты. Надо было беречь здоровье, – отрезала Ирина.
Я зависла.
– А если человека сбила машина, например?
– Он должен был следить за собой. Не можем же мы ползать, как черепахи, из-за кретинов, выскакивающих из-за угла.
– Хорошо… вот ситуация: женщина не таких зрелых лет, дважды была замужем, и оба раза неудачно. Кто виноват?
Ирина уставилась на меня кристально прозрачными глазами, окруженными стрелками ресниц.
– А это потому, что все мужики козлы.
– Понятно, – пробормотала я.
Ангелина бросила взгляд на часы, украшающие ее мощную волосатую длань. Часы были дорогие – Ангелина уже рассказала нам об этом. Трижды.
– Не пора ли возвращаться в офис?
– Конечно, – подхватила Ирина. – На нас же вся работа держится. Девушка-а! Принесите мне еще безалкогольного мохито.
Остаток дня я старалась не смотреть в сторону этих двоих. Шкаф уже привычно вжимал меня в стол. Диана молчала так веско, что это заранее отменяло любые слова, которые я могла ей сказать. Из-за стекла на меня грустно поглядывали сидящие напротив Билли, Вилли и Дилли, и от такого количества безобразия, собранного вместе, мне хотелось ослепнуть. Интересно, если Ирина теперь дружит со мной, означает ли это, что я тоже уродина? Хочется спросить Диану, но ее ответ очевиден.
– Какой бледный, угнетенный вид, – сострил Юра, когда вечером я вышла к нему на стоянку. – Семейка вампиров уже попила из тебя кровушки.
Я отмахнулась от него, раздраженная его отеческими попытками меня образумить, и неуклюже, скользя на обледенелом асфальте, забралась в машину.
Человек отделился от телеграфного столба, где занимал свой пост, и растворился в темноте.
– Юра, ты видел?
– Кого? – Юра повернул ключ в замке зажигания.
– Там был человек. Он следил за мной.
– Сонь, я понимаю, что ты замуж выходишь за состоятельного мужика и все такое, – саркастично откликнулся Юра. – Но ты пока еще не принцесса Диана, чтоб папарацци торчали из каждого унитаза.
Но мне было страшно и неприятно. Я закуталась в шубу, приобретенную с легкой руки Роланда, но чувствовала холод, засевший в костях.
Пытаясь избавиться от озноба, я приняла горячий душ и затем два часа дожидалась Роланда с наивным намерением получить от него моральную поддержку. Однако после его заявления мне сразу стало не до того:
– Завтра утром я уезжаю в Москву на полторы недели.
– Чудненько, что ты известил меня заранее.
Мой голос щетинился, как еж, и даже Роланд смог что-то уловить.
– Я не думал, что недолгая разлука станет для нас проблемой.
– Не станет, – огрызнулась я. – И в этом как раз проблема.
– Ты стала какая-то нервная в последние дни, – он ослабил галстук и присел на диван рядом со мной.
Когда он взял меня за руку и заглянул мне в глаза, я почти поверила, что он сможет. Он уловит мои тайные сомнения, мою неуверенность. Догадается о моих отчаянных попытках решить, чего же я хочу.
– Это из-за платья? Ты не можешь выбрать? Не волнуйся, мы наймем стилиста.
А нет, показалось. В человеческих чувствах он разбирается как лягушка в градостроительстве.
– Знаешь, поезжай-ка ты в Москву.
Ночью мне приснился изнуряющий сон, в котором я перемерила сотню платьев, но все они либо жали так, что я не могла дышать, либо были так велики, что едва позволяли мне передвигаться. Однако, оставаясь нагой, я не могла переносить вида моего тела, казавшегося странно деформированным. Это было невыносимо, но когда сон сменился, все стало еще хуже. Теперь мне снилось, что у меня изо рта вываливаются слова: зеленая заколка с надписью LOVE, обрывок журнала, призывающий «Похудей к лету!», скомканная страница книги по этикету, липкий ценник с пометкой «уценка», колючий, сплетенный из проволоки приказ «УЛЫБАЙСЯ» и затем, одна за другой, буквы из магнитной азбуки: «Д», «У», «Р», «А». Я не могла это остановить. У моих ног уже собралась целая куча слов, но в моей голове их не стало меньше. Они гудели и копошились, как рой пчел. Я слышала голоса мамы, и бабушки, и Ирины, и фразы из телевизионной рекламы.
– София. София. София! – голос Роланда с трудом пробивался через весь этот гвалт.
Я с трудом разлепила глаза. В висках жарко, тяжело стучала кровь.
– Твой будильник звонил, – Роланд смотрел на меня сверху вниз, уже полностью готовый к выходу.
– Не слышала, – я попыталась сесть, но обнаружила, что это не так-то просто. – Мне нехорошо. Голова болит.
– Может, ты заболела? – предположил Роланд, делая быстрый шаг назад.
– Вполне возможно, – злорадно согласилась я. – Ты уедешь, и я умру здесь одна.
– Ты преувеличиваешь. Я вызову тебе врача. А мне пора идти, иначе я опоздаю на самолет.
– Тебе так обязательно улетать?
– Конечно. Это работа.
А это всего лишь жалкая больная я. Выбор очевиден.
– Не зови врача. Я хочу, чтобы возле моего гроба люди говорили: «А он ей даже врача не вызвал».
Роланд не понял моего сарказма и все-таки позвонил врачу. Прибывшая пухлая докторша нашла меня в совершенно разобранном состоянии и назначила римантадин и жаропонижающее. После ее ухода я позвонила Ирине сообщить о выходе на больничный. Ирина пожелала мне выздоровления тем сладеньким фальшивым тоном, каким тетки на вещевых рынках девяностых годов говорили: «Вам очень идет».
Дела были сделаны, и я в изнеможении вытянулась на кровати, вслушиваясь в гулкую тишину пустой квартиры. Мне кажется, или Роланд поступил по-свински, оставив меня одну в таком состоянии? С другой стороны, когда он уезжал утром, у меня еще не было головокружения и температуры 38… Это одна из самых неприятных вещей в отношениях: ты размышляешь, а не скотина ли твой спутник, и вроде бы решаешь, что не скотина, но тем не менее продолжаешь думать об этом, не в силах принять ни отрицательный, ни утвердительный ответ.
Я почти впала в кому, погрязнув в своих терзаниях, когда зазвенел дверной звонок. Кто это? Роланд что-то забыл? Нет, он никогда ничего не забывает. Юра? Нет, его никто не звал. Друзья решили меня навестить? Ха-ха, у меня нет друзей. Я натянула одеяло на голову и сжалась в клубок. Звонок повторился. «Этот человек не может знать, что я осталась одна», – сказала я себе. Если только он не следил за подъездом с самого утра… Да кому я могла понадобиться? Зачем? Украсть меня и потребовать выкуп? «Что значит «принести мешок с мелкими немечеными купюрами на кладбище»? Мой банк не осуществляет подобные операции», – представилась мне недоумевающая физиономия Роланда.
Все, больше не звонят. Я встала, кутаясь в одеяло, подкралась к двери и выглянула в дверной глазок, надеясь, что меня не встретит там дуло пистолета. Никого. Ушел. А вдруг он спрятался в подъезде и ждет, когда я выйду из квартиры, чтобы схватить меня? Мне нужен римантадин. И успокоительное. И еда (конечно, холодильник набит белковой пищей Роланда, но я лучше сожру собственную ногу, как в рассказе Стивена Кинга, чем притронусь к его несоленой курятине в соевом желе). Я не могу безвыходно просидеть в квартире полторы недели!
Та-а-ак, я должна взять себя в руки. Мой мозг чудит из-за повышенной температуры, что спровоцировало приступ паранойи, но в действительности мне нечего бояться. Очередной звонок заставил меня подпрыгнуть и с визгом убежать в комнату. Непоследовательность – извечная женская проблема. Никогда не знаешь, что сделаешь в следующий момент.
В комнате звонок слышался даже отчетливее. Непонятно. А, мой мобильный, сообразила я, отвиснув. Номер не определен. Страшно…
– Да? – выдавила я чуть живым от страха голосом, нажав кнопку «Принять».
– Привет.
Это был Эрик, и я рухнула на кровать, обессилев от облегчения.
– Привет!
– Просто решил узнать, как у тебя дела.
Мы не общались с самого Нового года, и что-то мне подсказывало, что позвонить для него было не так уж и «просто».
– Чудесно. У меня грипп или вроде того, и я паршиво себя чувствую. Ну а так все замечательно. Кстати, Роланд уехал, что тоже вполне себе хорошо, и незнакомец названивал мне в дверь, напугав до полусмерти, но и в этом не было бы проблемы, не будь я столь впечатлительной натурой.
– То есть все отвратно?
– Я этого не говорила, – уверенно возразила я.
– Почему этот тип оставил тебя одну в таком состоянии? – взорвался Эрик.
– У него работа. И он занят. И ему надо было ехать в Минск или еще куда-то. И, в общем, он не виноват, потому что он занят. В смысле у него дела, потому что ему надо работать.
– Я в ужасе от того, как буксует твой мозг. Диктуй адрес, я еду.
– Но…
– Давай пропустим ту часть, где ты меня отговариваешь.
Через тридцать минут он был у меня. Я так ослабла, что едва смогла подползти к двери, но мое сердце пело. Он был прекрасен, как первый весенний луч. Как выросший на помойке цветок мать-и-мачехи, контрастирующий с окружающим его безобразием. Так, как только может быть прекрасен парень, увлекающийся разработкой компьютерных игр.
– Уютно, как в Антарктиде, – изрек он, с сомнением оглядывая белые стены.
– Зато просторно, не то что в моей халупе, – возразила я.
– Выглядишь ты прескверно.
– Как и всегда, собственно.
– Не напрашивайся на комплименты. Дело серьезное. Тебе нужен уход.
– Чей уход? Ты уходишь?
– Вот я как раз об этом.
– Я смогу о себе позаботиться.
– Ты же не отказалась от своей квартиры. Ничего не мешает вернуться. И я буду поблизости.
«В этом суть, Эрик, – подумала я, – в этом суть».
– Роланду это может не понравиться.
– Что ему может не понравиться? Что друг предложил тебе помощь, когда ты заболела?
Друг. Точно, друг. Надо почаще напоминать себе об этом. У друзей как будто и вовсе нет гениталий. Мы с Эриком будем жить, разделенные стеной. Если Роланд увидит в этом что-то предосудительное, то он больной извращенец.
– Но я могу заразить тебя и Игорька.
– У меня крепкий иммунитет. А Деструктор отправился пожить у бабушки.
Мы с Эриком посмотрели друг на друга. Какое чудесное совпадение.
Эрик помог мне собрать вещи, и мы сели в такси. Состояние мое значительно улучшилось, но я притворилась ослабевшей, чтобы положить голову Эрику на плечо. Почему бы и нет? Он мой друг.
Неделю спустя Деструктор все еще жил у бабушки. А я все еще жила в квартире Эрика, так и не добравшись до собственной… Учитывая все обстоятельства, это неудивительно. Я была такая несчастная и больная и нуждалась в постоянной компании, чтобы отвлечься от страданий. К тому же больным надо как можно меньше двигаться, сберегая силы организма на борьбу с инфекцией, и не буду же я кричать Эрику через стену из-за каждой чашки чаю? Тактика сбережения сил оказалась крайне эффективной, и ощущала я себя прекрасно – конечно, только до тех пор, пока лежу на диване с Эриком, смотрю с ним «Друзей» и объедаюсь пиццей (как хорошо, что болезнь не повлияла на мой аппетит). А чтобы Эрик не поддавался иллюзии моего выздоровления, я грела градусник о батарею. Похоже, эта ситуация всех полностью устраивала.
Эрик был мягок, как плюшевый медведь. Так и хотелось стиснуть в объятиях. Но проблема была не в Эрике, а в диване. Диван с каждым днем становился меньше. Раньше мы свободно помещались на нем, но теперь не могли расположиться так, чтобы не соприкоснуться локтями. Или даже прижаться плечо к плечу, отчего у меня возникало ощущение, что на меня накинули пуховое одеяло – жарко, лицо краснеет и немного сложно дышать. Думаю, виновата температура. Конечно, она уже не поднималась выше 37,2, но в сотрудничестве с батареей мы успешно доводили ее даже до 40.
Периодически Роланд пытался напомнить о себе эсэмэсками, форма которых ошеломляла еще больше содержания: «Я переживаю ощущение острой невротизации и подозреваю, что оно связано с нашей удаленностью друг от друга», «С удивлением обнаружил, что твое отсутствие вызывает у меня снижение работоспособности». «Работоспособность» – о да, это именно то слово, которое не даст вам спокойно дышать в ночи.
Определенно, Роланд выбрал не то время, чтобы уехать. Связи-паутинки, кое-как протянувшиеся между нами за недели совместной жизни, лопнули в мгновение ока. Роланд потерял плоть, став не более, чем тенью, а Эрик находился рядом и был впечатляюще материален, и во мне тикало, как в механизме бомбы. Стоило Эрику отвернуться, как я направляла на него жадный взгляд, точно кот на бутылек с валерьянкой. «Позволь мне очистить мою память от холодного субъекта, с которым я провожу свои бесцветные дни, Эрик, и подойди ближе, чтобы, игнорируя моральные ограничения, мы могли предаться безрассудному физическому взаимодействию».
Вот так живешь и не знаешь, что ты из тех женщин, что рады подсуетиться на стороне, стоит их благоверному отвернуться. Мне казалось, я преданная, а на самом деле у меня просто не было возможности проявить свою порочную натуру, потому что никогда раньше не случалось такого, чтобы сразу двое мужчин проявили ко мне интерес. Да и Роланд в Москве. Или в Мурманске. Куда он там уехал? Меньше знает – крепче спит. А я еще и циник, боже ты мой…
В общем, похоть настаивала, совесть рыдала, гедоническая часть моей личности убеждала, что нет ничего плохого в том, чтобы предаться удовольствиям, а рассудок уверял, что можно творить что хочешь, а потом соврать и прикинуться примерной девочкой, отчего моя совесть начинала рыдать еще горше.
Я бы долго еще терзалась сомнениями, но однажды Эрик решил все-таки узнать мою реальную температуру и бдительно пронаблюдал процедуру замера (кажется, он рассекретил мой метод обмана, потому что сказал: «И сядь подальше от батареи»). Градусник показал 36,6. Это был так подло. Даже 36,9 смотрелось бы лучше.
В этот момент я поняла, что совсем скоро Роланд вернется из Магнитогорска, и идиллия с Эриком будет закончена. И есть подозрение, что наша радость не будет полной, если мы так и проведем остаток времени, сидя на диване и глядя «Друзей».
Мы с Эриком смотрели друг на друга и похотливо молчали. На экране Рейчел бросала Росса. «Я не могу представить свою жизнь без тебя, – сказал Росс. – Без твоих рук. Без твоего сердца»[1]. Самая грустная сцена в истории телевидения, если вы спросите меня. Наверное, из-за нее мне казалось, что я вот-вот зарыдаю.
– На твоем месте я бы попробовала меня уговорить, – подсказала я. – Назови мне три аргумента «за».
Росс опустился на колени и, обняв Рейчел за талию, прижался лицом к ее животу.
– Ну… – Эрик замялся. – Мы взрослые и мы этого хотим.
– Принято.
– И вообще я считаю, что мы должны быть вместе…
– Не надо об этом! – я замахала руками. – Не надо усложнять. Не принято!
– Ладно… Мы тут вдвоем, и никто ничего не узнает.
– Хорошо. Два из трех.
– А потом мы честно расскажем все этому…
– Нет! – заорала я как герой американского фильма над телом лучшего друга. – Эрик, еще один подобный выпад, и я в ужасе сбегу от тебя! Давай третий аргумент, и скорее, скорее, скорее!
– Э-э… – Эрик явно испытывал некоторые трудности с мышлением с тех пор, как кровь отлила от головы. – “You’ve got a pussy / Ihaveadick / Sowhat’stheproblem / Let’s do it quick”[2].
