Текст книги "Год дурака (СИ)"
Автор книги: Литтмегалина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
– Почему я только сейчас узнаю, что в двенадцать директриса велела нам быть в школе?
– Да ладно, не парься. Мы быстро со всем закончим.
На крылечке курили рабочие. Я подумала, что нам очень повезло, что дело происходит в выходные. В будни наши шатания по школе бы не остались незамеченными.
Решительно втолкнув Деструктора в подсобку, я предусмотрительно заняла место поближе к двери.
– Что мы собираемся делать? – Деструктор подозрительно оглядывал ведра и швабры. – Варить оборотное зелье?
– Просто побудем здесь некоторое время.
– Что конкретно сказала тебе директриса? – нахмурился Деструктор. – Сесть и не высовываться?
Тут с редкой для пятиклассников пунктуальностью подоспели Антонян и Веничкин. Антонян был худым и длинным, с задиристой смуглой физиономией, а Веничкин – маленьким и бледным, с большими оттопыренными ушами, нежно розовеющими на просвет.
– Это что за училка? – удивился Антонян, переводя взгляд туда-обратно с меня на Деструктора.
Деструктор стоял с каменным лицом. Заметив, как подрагивают от ярости его ноздри, я впервые задумалась, что, может, мне и не стоило лезть во все это.
– Располагайтесь, – предложила я и, придвинув ведро к двери, уселась на него с решительным видом, как будто заявляя: «No pasaran!»[4]
Антонян покрутил у виска. Веничкин выглядел растерянным, Деструктор – злобным. Все же они расселись, кто куда. Деструктор пристроился прямо на пол. «В чистых шортах!» – подумала я с негодованием.
– Итак, первый вопрос: знакомы ли вы друг с другом?
– Нет! – переглянувшись, дружно закричала троица.
– Да, глупый вопрос, – я смущенно почесала подбородок. – С самого начала было ясно, что вы начнете отпираться. Тем не менее по результатам проверки школьного журнала было установлено, что уроки вы прогуливаете вместе.
– Одновременно, – усмехнулся Антонян. – Но это не значит вместе. Вообще впервые вижу этих парней.
– Протестую! – крикнула я, ударяя кулаком по жестяному тазу. – С Веничкиным вы, Антонян, учитесь в одном классе, следовательно, не видеть его прежде не могли. И потом, получив указание привести приятеля, с собой вы привели именно Веничкина.
– Никого я не привел. Он сам увязался за мной по дороге.
Все зашло в тупик. Я беспомощно посмотрела на Деструктора. Он послал мне сумрачный взгляд.
– Ладно. Веничкин и Антонян, признаетесь ли вы, что посещали ранее кабинет биологии?
– Нет, – Антонян достал жвачку и сунул в рот. – Никогда не посещали. А что, он есть в нашей школе?
Веничкин просто молча покачал головой.
– Ожидая, что с вашей стороны будут предприняты попытки ввести следствие в заблуждение, я подготовила ксерокопии страниц журнала, на которых мы можем видеть проставленные оценки, а именно «3» и «2», полученные вами на уроке природоведения, который, как нам стало известно, проходит именно в кабинете биологии! – торжественно изрекла я.
– Что, действительно, есть ксерокопии? – заинтересовался Антонян.
– Нет… но если что, их можно сделать…
– Что ты доказала? – прошипел Деструктор. – Что изредка они ходят на природоведение?
– Если ты такой умный, Игорек, сам веди допрос.
– Игорь, – процедил Деструктор, косясь на Антоняна и Веничкина. – И, хочу напомнить, ты заманила меня обманом.
– Кроме того, следствие располагает неопровержимым доказательством, – я опустила взгляд, оценивая размеры ступней Веничкина и Антоняна. – А именно отпечатком подошвы, предположительно, Антоняна, запечатлевшимся на подоконнике кабинета биологии в момент, когда Антонян покидал его нетрадиционным способом, то есть через окно!
– Но… – начал Антонян.
– Протестую! – закричала я, снова ударяя по тазу, отчего образовалась пробоина.
Пока я удивленно рассматривала свой покрытый ржавчиной кулак, Веничкина внезапно прорвало:
– Даже если мы там были, то что? То что?!
– Вы сперли макет?
– Мы? – поразился Антонян. – Зачем нам эта фигня?
– Да, я признаю, что у таких оболтусов, как вы, мотивация к похищению учебных экспонатов явно недостаточная…
– Мы были там. Потом ушли, через окно, – быстро произнес Веничкин. – Но мы ничего не сделали и ничего не брали. Разве что ключ до этого свистнули.
– Вы видели макет? В коробке?
– Вроде там была на столе коробка…
– Была, – подтвердил Антонян. – И осталась.
– Что вы делали далее?
– Ничего. Погуляли. Выпили по энергетику. Пошли к Венику, поиграли в комп.
– В школу вы в тот день вернулись?
– Не. Вот еще. Ушли так ушли.
– Протестую! – взвизгнула я, теперь уже осторожнее ударяя по тазу.
Все поморщились.
– Чего вы орете-то? – простодушно удивился Антонян. – Мы тут рядом сидим…
– В случае, если ваши слова правдивы, ключ должен был остаться либо в кабинете биологии, либо же у вас, Антонян и Веничкин, но, как нам известно, позже его выкрал с вахты Игоре… Игорь. Как это так? Как можно украсть уже украденное?
– А вот он украл! – с чувством праведного гнева заявил Антонян. – И макет он же стырил!
Деструктор посмотрел на него широко раскрытыми глазами.
– Если только… – начала я.
– Все, дальше я говорю лишь в присутствии адвоката, – заявил Антонян.
– Если только вы не были там вместе. Ключ был похищен один раз, потом Игорь… – подчеркнула я для Деструктора, – …выбежал из кабинета, а вы остались внутри. Подошедшая учительница начала отчитывать Игоря, и, услышав ее голос, вы поспешили ретироваться через окно! Потом учительница заперла дверь и… и, собственно, непонятно, кто же украл макет.
– Так и было, – впервые за время нашего разбирательства подал голос Деструктор. – Мы пришли туда втроем. Макет лежал на столе. Мы все его видели.
– Зачем вы туда пришли?
– Чтобы взять лягушек из лаборантской.
– Зачем вам понадобились лягушки?
– Хотели подложить в стол русичке. Она такая фифа. Была там, ездила туда, купила бусики, купила платьице, поела французских лягушачьих лапок. Вот пусть теперь русских лягушек попробует. Я должен был разбить в лаборантской колбы и переложить лягушек в пакет. Ключ от лаборантской был на том же кольце, что и ключ от кабинета. Я отпер дверь… но в последний момент вдруг подумал… ну это же школьные колбы, и лягушки тоже школьные. Если я возьму их, это будет… как воровство. Я передумал, мы начали ссориться. Я выбежал из кабинета и попался физичке.
Антонян цыкнул сквозь зуб и криво ухмыльнулся.
– Сливаешь.
– А это нормально, когда ты вешаешь на меня макет, который, как ты прекрасно знаешь, я пальцем не тронул? – холодно осведомился Деструктор. – А мы клялись, что никогда не сдадим друг друга.
– Поэтому ты врал, что был в кабинете один? – спросила я. – Из-за клятвы?
– Да.
– А если бы они украли макет?
– Они его не трогали, – Деструктор смотрел прямо перед собой. – Не их стиль. Да и коробка была большая, через школьный двор с ней бежать палевно, а вместе с учебниками в рюкзаке она бы не поместилась. Нужно было вытащить книги, куда-то их спрятать, сунуть в рюкзак макет и сбежать через окно. И все за пару минут.
– Но не мог же макет сам уйти? Вы вошли, он был. Вы ушли, он был. После вас никто не входил – макет пропал.
– Никто не входил, – пробормотал Деструктор. – Но это не значит, что никто не выходил.
– То есть?
– Может, там уже кто-то был. В лаборантской. И мы его выпустили.
Все помолчали.
– Слушайте, это даже как-то жутко, – сказала я. – Учительница ушла накануне. Неужели кто-то со среды сидел в лаборантской?
– Все может быть. А потом этот кто-то забрал макет и сбежал из запертого кабинета тем же путем, что и Тончик с Веником, через окно. Поэтому и следы на подоконнике были такие смазанные, – задумчиво продолжил Деструктор.
– В среду был дождь…
– Угу. Конечно, можно было покидать учебники из окна, положить макет в рюкзак, вылезть самому и подобрать их. Но вряд ли тот, кто так фанатеет от школьных экспонатов, станет швырять учебники в грязь. Да и нести их домой, прижимая мокрые, грязные к себе… Значит…
– Они в кабинете биологии. Пошли, – я встала и дернула дверь. Но она оказалась заперта – пока мы тут сидели, кто-то с внешней стороны опустил крючок. – Блин!
– Это не проблема, – успокоил Антонян. – Выйдем обычным путем. Через окно.
Я скептически посмотрела на маленькую форточку, расположенную под самым потолком.
– Я подниму Веника, он легкий, а сам подтянусь. Мы выйдем, зайдем в школу и выпустим вас.
– Хорошо.
Мы помогли приподнять Веника, и он выскользнул в форточку со змеиной грацией. За ним по-обезьяньи ловко последовал Антонян.
– Зачем ты связался с этими пройдохами?
– С ними было прикольно. Шутки, конспирация, все такое. Немного развеяло уныние первого класса.
– Какие шутки?
– Мазали школьные доски мылом. Устроили в туалете потоп. В кабинете одной злой училки исписали стены ее любимыми выражениями вроде «пеньковый лес» и «дошло?». Перемешали реактивы в кабинете химии. Принесли особую свечу, которая сильно дымит, и нас всех отпустили домой по причине пожарной тревоги…
– Не вижу во всем этом ничего забавного.
– Теперь я тоже сомневаюсь, что это было так уж смешно.
– Что-то они пропали…
Прошло еще десять минут, а мы по-прежнему сидели взаперти.
– Вот мерзавцы! Ну что, Игорек, на этот раз они подшутили над тобой. Ты сможешь добраться до форточки?
Деструктор задрал голову, но куда ему до рослых пятиклассников.
– Нет.
– Значит, будем стучать.
Я только пару раз стукнула в дверь, как она растворилась. Увидев нашего освободителя, мне сразу захотелось захлопнуть дверь обратно.
– Вы не поверите, – сказала я. – Я просто проходила мимо и вдруг почувствовала запах дыма! А потом кто-то нас запер…
Директриса смотрела на меня немигающим взглядом. Она не произнесла ни слова, но я все поняла. И, схватив в охапку Деструктора, рванула прочь из школы.
– Притворимся, что уходим, – прошептал Деструктор и чинно взял меня за руку.
Мы прогулялись и съели по мороженому. День был прекрасный, хоть выезжай на природу и устраивай шашлыки с купаниями.
– Как ты думаешь, она все еще караулит на входе?
– Думаю, уже нет. Пошли.
На вахте Деструктор беззастенчиво подцепил ключи пальцем.
– Прошлый раз их сперли Тончик с Веником. Так что будем считать, что меня отругали заранее.
Тесная лаборантская, плотно заставленная всякой всячиной, пахла формалином и пылью. Стеллаж, на полках которого теснились колбы с плавающими в формалине внутренностями и пожелтевшие от времени книги, сразу привлек наше внимание. Там мы их и нашли – под стопкой старых, еще с восьмидесятых годов, томов, прятались совершенно новые учебники, с белой гладкой бумагой.
– Если бы у нас была возможность снять с них отпечатки пальцев и отправить на экспертизу…
– Все проще, – Деструктор достал тетрадь, вложенную в один из учебников, и посмотрел на обложку. – Камышова.
– Камышова?
Позади нас кто-то испуганно икнул, и, подскочив от неожиданности, мы с Деструктором обрушили груду свернутых в трубочки старых плакатов. Закашляв от пыли, сквозь выступившие на глазах слезы мы увидели в дверях маленькую, всю какую-то невзрачную Камышову, одетую в те же майку и юбку, что и вчера. Лицо ее выражало ту убежденность в собственном превосходстве, что можно увидеть на каменных лицах статуй королей и тиранов. Она открыла рот, как будто собираясь расхохотаться, но звуки, которые у нее вырвались, скорее походили на придушенный писк:
– Х… х-х… х-х… х-хор-рош-шо, чт-то т-теперь в-вы все з-зна-ет-те.
Прерываемые вздохами, попытками взять себя в руки и буксованием на согласных, ее признания заняли немало времени.
– В с-среду после уроков я пробралась в лабор-рантскую и зач-читалась… а потом поняла, что меня зза-зза-заперли! Я с-стучала, но меня не услышали… М-мама д-дежурила в ночь, и я осталась сидеть… Ут-тром пришли мальчишки… и открыли дверь… я уже решила, что меня обнаружили… но нни-икто не вошел… а потом все пропали… и когда я в-вышла, я увидела… м-мм-мма… м-макет! – она зажмурилась, и вдруг выдала почти без запинки: – Он был такой красивый, и, глядя на него, я испытала жесточайшую фрустрацию, под влиянием которой контроль Эго над Оно ослабел, и я взяла макет!
У меня отвалилась челюсть. Деструктор же застыл, как молнией пораженный.
– Но в пятницу я хотела принести макет обратно! – продолжала Камышова. – Правда! Прежде, чем все обнаружится… Но учительница биологии заболела, и я не смогла попасть в кабинет… А потом я ус-слыш-шала, что Иг-горя обвинили в… в… в… к-к-краже. И п-поняла, что это из-за-за меня… что нужно все срочно исправить… Я пыталась вернуть макет в суб-боту, но здесь все время кто-то был, и я не рискнула… попыталась сегодня… и вот, наткнулась на в-вас. Ид-демте к дир-ректору. Я во всем при-при-признаюсь. Еще и мама т-теперь узнает, что в ту ночь младшие остались од-дни…
– Подожди, не спеши, – попросила я.
Мы поговорили с Камышовой еще немного (оказалось, ее зовут Олеся). То, что раньше мы принимали за высокомерие, оказалось патологической застенчивостью. Стоя перед нами, она едва могла дышать, и цвет ее кожи менялся с мелово-белого до помидорно-красного, но, постепенно успокаиваясь, она говорила все чище. У нее были младшие брат и сестра, и мама, которая работала медсестрой и нагружалась дежурствами, чтобы хоть как-то прокормить детей. Для мечтающей стать врачом дочери матери-одиночки макет, в котором каждый орган можно снять и изучить, стал непреодолимым соблазном.
Деструктор, видимо, пришел к каким-то своим выводам по делу, потому что вдруг решительно заявил:
– Не надо к директору. Меня уже ни в чем не обвиняют.
– Правда? – удивилась я.
Деструктор наступил мне на ногу.
– Выяснилось, что потом сюда приходили еще какие-то мальчишки, и подумали на них, но никто не знает, кто они… и, в общем, дело закрыто. А макет купили на деньги одного депутата, и тот пообещал, что даст еще. У депутатов много денег, ты знаешь. Так что этот можешь оставить себе.
Олеся посмотрела на нас круглыми глазами.
– Правда?
– Да, – заявил насквозь лживый Деструктор. – Только один вопрос… Олеся… если ты так долго сидела в лаборантской… то как же быть с… естественными потребностями?
Девочка покраснела, потом побелела, потом снова начала краснеть и быстро стала почти багровой.
– Т-т-т-т… т-т-т-т….т-тер-р-рмос-с.
Когда мы возвращались домой, Деструктор – невероятно – прямо-таки излучал добродушие.
– Как она говорит! – восхищался он.
– Она заикается, когда волнуется.
– Нет, не это. Как она говорит, какие слова использует. Она не дурочка, как другие девчонки.
– А где ты найдешь столько денег? Я могу дать тебе некоторую сумму, но не семь тысяч.
– Продам часть своих дисков для Sony PlayStation 2. У меня их слишком много скопилось.
– Это очень благородно. Но директриса все равно будет считать тебя воришкой.
– Я не буду общаться с Тончиком и Веником. Я не буду дразнить учителей. И однажды она решит, что я лучше всех.
– Поживем – увидим. И все-таки ты должен рассказать обо всем папе.
– Раз все разрешилось, я расскажу.
Вечером я подошла к Эрику. Несмотря на воскресный день, он работал.
– Эрик, Игорьку скучно в школе.
– Я в курсе. Это вроде семейного проклятия: моей маме было скучно в школе, мне было скучно в школе, теперь Деструктор зеленеет с тоски.
– Я думаю, традицию нужно сломать.
Эрик оторвался от монитора и развернулся ко мне.
– Что ты предлагаешь сделать?
– Перевести его на класс выше. То есть в третий.
– Он замучается сдавать переходные тесты.
– Тем лучше, а то он начал привыкать, что учиться слишком легко.
– И в классе все будут старше его.
– Может, спеси поубавится. А то привык считать себя самым умным.
– Он найдет там друзей?
Я улыбнулась.
– Что-то мне подсказывает, что да.
В понедельник, после тягостного рабочего дня и не менее тягостной встречи с мамой и бабушкой, ко мне заглянул Деструктор. Он был в стетсоне.
– Я позвал Олесю к себе и научил ее играть в Mortal Kombat.
– Наверное, она все время проигрывала.
– Нет, один раз она смогла меня убить, – широко улыбнулся Деструктор. – Ты очень мне помогла. И я благодарен тебе. Спасибо. Но теперь… могли бы мы вернуться к прежней вражде?
– Да не вопрос, – я направила на Деструктора указательный палец и сделала вид, что стреляю. – Ненависть. Смертоубийство. Вендетта.
Деструктор послал ответный выстрел и притворился, что сдувает дым с кончика ногтя.
Наблюдая, как он неспешно удаляется, раскачиваясь и широко расставляя ноги, в своей высокой ковбойской шляпе, я подумала, что не хватает только заходящего солнца на фоне – в лучших традициях вестернов. Закрывая дверь, я все еще улыбалась. Рано или поздно мы подружимся. Это неизбежно.
[1] Эрогуро, или просто гуро – направление в искусстве Японии, характеризующееся смакованием расчлененки, некрофилии, каннибализма и прочих радостей для настоящих гурманов.
[2] Афедрональный (от греч. «афедрон») – букв. «относящийся к сиденью», или попросту к заду. Деструктор лучше других знает, что использование сложных ругательств (напр. «афедрональнополушарный») – лучший способ привести противника в смятение.
[3] Тьюринг Алан Мэтисон – английский математик и криптограф. В 1952 по обвинению в гомосексуализме приговорен к химической кастрации. Год спустя погиб от отравления, предположительно, совершив самоубийство. А потом «цивилизованная Европа» вещает нам о правах человека…
[4] «Но пасаран» (исп. ¡No pasarán! – «Они не пройдут!») – лозунг, выражающий твёрдое намерение защищать свою позицию. Они не пройдут. И не выйдут. И вообще будут сидеть и слушать, пока не ознакомятся со всеми материалами следствия.
Глава 10: Униженные и разозленные
Утром, уже на работе, я увидела в «контакте» сообщение: «Привет. На выходных собираюсь заехать в ваш городок, навестить старых друзей. Встретимся?» Я раскрыла страницу отправителя и минуты три всматривалась в фотографию, а потом набрала указанный в сообщении номер.
– Соня! Привет! – он так открыто мне обрадовался, что у меня даже мелькнула мысль, что, может быть, судьба не без умысла свела нас снова.
– Столько лет прошло, Вадик, – не знаю, почему, но в нашей университетской группе никто и никогда не называл его полным именем, даже преподаватели.
– Я вспоминал тебя каждый день.
– Ты уже купил билет?
– Да, вечером буду. Мне же только три часа на автобусе.
«Ты так часто меня вспоминал, но почему-то ни разу не приехал», – мысленно уколола я, но мне сразу же стало стыдно – он мне ничем не обязан.
– Где остановишься?
– Поищу какую-нибудь гостиницу. Просился к приятелю, но у него малой недавно родился, не до меня. Мы увидимся?
– Обязательно.
– Отлично, – радостно рассмеялся он. – Ты варенье любишь?
– Люблю. А что?
– Моя бабуля делает отличное варенье. Я захвачу тебе баночку.
– Захвати. Ой, начальница идет, я отключаюсь, – я быстро сложила телефон и сунула его в карман.
Ирина так сияла, как будто только что на своей «Субару» сбила парочку бомжей после долгого преследования. Мы насторожились, давно успев уяснить, что, веселая она или мрачная, сам факт ее появления не предвещает ничего хорошего.
– Мы выиграли тендер! – прояснила она причину ее ликования.
Хотя Ирина рьяно относилась к своей обязанности продвижения услуги подбора персонала фармацевтическим компаниям, работы у нас с ее появлением не прибавилось. Даже наоборот – мы как будто теперь только тем и занимались, что ковырялись на сайтах со сплетнями да испытывали страх и трепет. Сейчас она получила, наконец, возможность продемонстрировать высшему начальству свою полезность.
Не разделяя ее радость, Диана вяло пожала плечами. Аня улыбнулась с совершенно пустыми, стеклянными глазами. Я тискала в кармане мобильник и витала мыслями далеко от офиса.
– Подробности – на собрании через полчаса, – так и не получив криков «Браво!» и другого выражения раболепного восхищения, Ирина досадливо поморщилась и уселась за свой ноутбук – составить официальное уведомление о совещании и разместить его в наших электронных ежедневниках.
Через полчаса покорно, как овцы на скотобойне, мы собрались в конференц-зале и уселись в противно скрипящие кожаные кресла. Мне повезло, что Ирина еще не подошла, потому что из моего кармана раздался звонок. Я поднесла телефон к уху.
– Клубничное или малиновое?
– Что – клубничное или малиновое?
– Варенье, конечно.
– Клубничное.
Голос Вадика похолодел:
– Очень зря. Моя бабуля просто спец по малиновому варенью.
– Тогда малиновое.
– Но если ты так принципиально хочешь клубничное…
– Я хочу малиновое.
– Кхе, кхе, – надо мной внезапно материализовалась Ирина, взирающая на меня с тихим бешенством.
– Все, пока, – я захлопнула телефон и вытянулась в струнку.
– Личные разговоры на рабочем месте категорически не приветствуются, – процедила Ирина, усаживаясь во главе стола.
Кресло под ней издало пукающий звук. Диана дернула уголком губ.
– Итак, нам предстоит закрыть девяносто восемь вакансий «Консультант по лечебной косметике» в восьми различных городах, среди которых Москва, Петербург и, конечно, наш. Условия: четырехчасовой рабочий день, работа во вторую половину дня, оформление – договор подряда. Обязанности – продвигать косметику марки «Пальмира», стоя возле стенда в аптеке. Требования: девушка 20–29 лет, привлекательная внешность, правильная речь, умение раскрыть достоинства товара, желательно среднее профессиональное или незаконченное высшее медицинское образование. Существуют система премирования и система депремирования, а также план – в течение одного рабочего дня консультант должен продать продукции не менее чем на 2000 рублей, исходя из цен, указанных в прайсе компании «Натюрлих», производителя марки. Если план выполняется менее, чем на 70 %, консультант штрафуется на сумму 20 % от дневного заработка. Если план перевыполняется более, чем на 15 % процентов, консультант премируется на сумму 10 % от дневного заработка. Оплата почасовая. 90 рублей в час – Москва и Питер, 80 рублей в час – для остальных городов. Ваши вопросы?
– Да, у меня вопрос, – начала Диана. – Ирина, как вы считаете – молодая, привлекательная, ужасно занятая студентка медицинского университета согласится продавать свое время за 80 рублей в час?
– Все зависит от того, как ты, менеджер по подбору персонала, сумеешь ее замотивировать.
– Есть некоторая разница между мотивированием и зомбированием.
– «Натюрлих» солидная немецкая компания. Она исследовала рынок и установила адекватную заработную плату.
– А по моим сведениям, даже промоутерам, просто раздающим листовки, платят от 200 рублей в час. А здесь продажи. Совсем другая работа, которая совсем по-другому оплачивается.
– У тебя неправильные сведения. Компания «Натюрлих» утверждает, что они в рынке.
– Компания «Натюрлих», кажется, не в курсе, что крепостное право в России отменили и за похлебку с мукой уже никто не работает. Могли бы и узнать, когда заходили в 42-м.
– Диана, я полагаю, ты в курсе, что оскорбление клиента считается в нашей компании грубейшим проступком, за которым обычно следует увольнение.
Диана и глазом не моргнула.
– И что за система депремирования? Это похоже на штраф. А штрафовать сотрудников – незаконно.
– Но это же не называется «штраф», – Ирина дернула плечами. – Это называется «депремирование». К тому же у них есть и премия.
– Если 320 рублей в день, значит, 32 рубля премии… ну купят себе «Сникерс». От шоколада, говорят, гормон радости вырабатывается. И план завышен. Они думают, народ с пеной у рта бросится на их «Пальмиру»? Люди с недоверием относятся к незнакомым маркам.
– Диана, если ты считаешь себя недостаточно компетентной, чтобы справиться с этим проектом, я рекомендую тебе сменить профессию на ту, что будет тебе по способностям, – грубо оборвала ее Ирина. – Совещание закончено. Всю информацию я перешлю вам на почту. Распределите между собой города и начинайте работать. В нашем городе – предварительное телефонное и затем очное интервью, для остальных городов – только первичное телефонное интервью. Резюме успешных кандидатов передаете менеджеру проекта, Наталье Аксюте. После окончательной проверки она сама направит кандидатов в компанию «Натюрлих» для завершающего интервью.
– Итого получается собеседование в три-четыре этапа. Зачем? Это всего лишь консультанты, не топ-менеджеры.
Ирина плотно сжала губы.
– Ты слишком много рассуждаешь, Диана. И слишком мало делаешь.
– Мне всегда казалось, что прежде, чем взяться за что-то, стоит как следует подумать, – отрезала Диана, и это было не в бровь, а в глаз.
– Совещание закончено, – прошипела Ирина, вылетая за дверь.
Мы остались сидеть в подавленном молчании. Раньше мы не работали с консультантами, только с медицинскими представителями. Ирина назвала бы это расширением сферы деятельности, но в отделе все понимали, что это скорее означает спуститься на ступеньку. Мой телефон зазвонил, заставив нас вздрогнуть.
– Да?
– Малиновое закончилось, – убитым тоном известил Вадик.
– Тогда клубничное.
– Есть еще абрикосовое. Обещай мне подумать об этом.
– Конечно, – соврала я.
В компьютерах нас уже ждала подробная информация с комментарием от Ирины: «Жду результатов уже сегодня». Сама Ирина сидела за стеклом с перекошенным от злости лицом и старалась не смотреть в нашу сторону.
Раскрыв файлы, Диана вся погрузилась в чтение. Иногда на ее гладком лбу собиралась морщинка. Я же ни на чем не могла сосредоточиться. Еще дважды позвонил Вадик, причем оба раза когда я разговаривала по рабочему телефону с менеджером Натальей. Он начинал меня раздражать. Неужели непонятно, что на работе у меня могут быть дела поважнее, чем выбрать банку варенья?
– Время обеда, – позвала меня за собой Диана.
Мы вышли, но направились не в кухню, где со стен глядели офисные камеры и была возможна прослушка, а прочь из Замка, на улицу, залитую солнечным светом. Это означало, что Диана хочет сообщить мне что-то важное.
– Что такое? – спросила я шепотом, хотя мы отдалились от Замка уже метров на двадцать.
– Ее «солидная немецкая компания» в черном списке работодателей. Невыплаты, штрафы, незаконные увольнения – много грязи. Ирина лоханулась. Она заключила контракт с проходимцами. Что самое печальное – ее стараниями «Синерджи» обязалась осуществить подбор персонала на практически невыполнимых условиях. Я просмотрела их цены в Интернете и сравнила с ценами в прайсе. В прайсе цены занижены, следовательно, на практике дневной план возрастает до 2500–3000 рублей. Выполнить его консультанты смогут только если будут предлагать товар, удерживая покупателя на мушке.
– А что нас ждет, если мы провалим проект?
– «Синерджи» выплатит большую неустойку за невыполнение взятых на себя обязательств. А что ждет непосредственно наш отдел – не знаю. Одно известно наверняка – Ирина ни за что не признает свою ошибку.
– Как она могла согласиться на безнадежный контракт?
– Да ты посмотри на нее. Ездит на дорогой машине. Туфли из змеиной кожи. Явно ее кто-то спонсирует, даже при ее зарплате руководителя. Она понятия не имеет, сколько зарабатывает промоутер! По ее рассуждениям, нищая студентка и копейке должна радоваться. Ее ждет суровое разочарование. А винить она будет нас. Все, пора валить, – Диана задумчиво обвела взглядом золотистые деревья.
Хотя солнце светило по-прежнему ярко, у меня возникло ощущение, что небо затянуло тучами. Заверещал телефон, и Диана сказала:
– И так все плохо, еще какой-то олигофрен тебе весь день названивает.
– Мед! – пафосно объявил Вадик в трубке. – Это именно то, что тебе нужно!
– Я не люблю мед.
– Мед полезен для здоровья. Ты что, не заботишься о своем здоровье?
– Давай оставим все это. Мне ничего не нужно. Просто приезжай.
Вадик вдруг смертельно обиделся. Хотя он ничего не говорил, я слышала в трубке его тяжелое, сдавленное дыхание.
– Хорошо, – вздохнула я. – Привези мне мед. Я обожаю мед. Мед действительно то, что мне сейчас нужно. Я бы согласилась, чтобы мед стал новым руководителем нашего отдела. Чтобы он стоял на столе, радовал нас своим золотистым цветом и ничего больше не делал.
Завершив разговор, я сразу пообещала передарить мед Диане. Обеденный перерыв заканчивался, и мы грустно побрели к офису, где атмосфера стояла прямо-таки грозовая, и каждую минуту темный воздух пронзал очередной электрический разряд. Я разместила вакансию в Сети и за неимением толпы желающих лезть в это ярмо, начала обзванивать кандидатов с подходящими резюме и рассказывать им о нашей работе, не веря в собственную наглость. Девушки не проявляли особого энтузиазма. Одна просто спросила: «Это шутка?» – и бросила трубку.
К шести часам я вымоталась морально и физически, тем более что весь день ничего не ела. Предложение Дианы съесть где-нибудь по мороженому было очень кстати. Мы позвали Алю, вместо мороженого почему-то заказали пива и на пустой желудок сразу окосели.
С полчаса мы приятно чихвостили Ирину, а потом Диана спросила:
– Кто это тебе сегодня названивал?
– Один старый приятель, – я заглянула в пивной стакан в поисках моральной поддержки.
– Кто? Зачем? Откуда? – загалдели Диана и Аля. Они здорово походили на птиц: Диана – чинная черно-белая сорока, Аля – разноцветный колибри, беззаботно перелетающий с цветка на цветок в поисках сладкого нектара.
– Он не из нашего города. Мы познакомились в университете – учились в одной группе. Он был в меня очень влюблен.
– Вы встречались?
– Нет. Он не решился рассказать мне о своих чувствах. И, не выдержав эмоций, бросил университет и ушел в армию.
– Откуда ты тогда знаешь, что он был в тебя влюблен и ушел в армию из-за тебя?
– Он всем своим друзьям говорил об этом… Хотя насчет армии я не уверена. Может, его просто отчислили.
Диана и Аля переглянулись.
– Чувствую, намечается очередное Свидание Века, – сказала Диана.
– Где ты таких находишь? – спросила Аля. – Скажи мне. Я буду за версту обходить это паскудное место.
– Вы его даже не знаете, – я поджала губы. – В конце концов, я не видела его после армии, мало ли, как человек изменился за столько лет. Нужно дать ему шанс.
– Это типично, – сказала Диана. – Женщина без мужика. Какое-то время она держится, веря если не в принца на коне, то хотя бы в менеджера на «вольво», а потом начинает понижать планку. Как голодающий, поедая траву, представляет сочную котлету, она уверяет себя: да, он несколько дебилен, но это еще не идиотия[1]; да, сегодня он стукнул меня ножкой от стула, но с завтрашнего дня обещает бить меня только мягкими предметами; да, он запирается на три часа в ванной с журналом «Твой друг – собака», но кто сказал, что это ненормально? Больше всего страшась одиночества, бедняга, она находится в таком смятении. И вот она уже готова дать шанс каждому.
– Что значит «каждому»? – обиделась я. – Он мой старый приятель. Мы посмотрим на белочек в парке Гагарина, погуляем по набережной, может, разопьем бутылку вина.
– Она уже видит себя в белом платье, – доверительно сообщила Диана Але.
