Текст книги "We began it all (СИ)"

Автор книги: LittLe_firefLy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– О, милый! – восклицает Норма сочувственно и, буквально подхватывая сына за плечи, поднимает его с подушки и прижимает к себе. – Бедненький мой мальчик! Потерять очередного друга… как ты держишься, родной?

– У меня всё наладится, мама, – обещает Норман с театральной храбростью в дрожащем голосе. – Не переживай за меня, пожалуйста.

Она сжимает его крепче, и он позволяет себе расплакаться, спрятав лицо у неё на груди. Норма баюкает его и успокаивает, пока Норман не утихает. Мама остаётся с ним на ночь, на случай кошмаров. Всё идеально.

хХхХх

А потом Дилан, как побитая дворняжка, виновато поджимая хвост, возвращается домой.

хХхХх

Поначалу он сосредоточенно пытается втиснуться в их налаженную рутину, прямо и без уловок силясь достучаться до чего-то в маме, вызвать её на какой-то разговор, добиться некоей реакции. Но всё, чего он добивается, это абсолютного равнодушия в ответ.

Мама не тяготится его присутствием, не спорит с ним, не затевает скандалов, как можно было бы ожидать раньше. Теперь, она просто и естественно игнорирует старшего сына, как если бы тот был пустым местом. Чем больше дней подобного отношения проходит, тем более безнадежным, унылым и бледным становится Дилан, словно действительно сливается с пустотой. Норману забавно происходящее, хотя с виду он даже бровью не ведёт.

Но это же, в самом деле, до колик смешно: раньше Дилан постоянно был недоволен мамиными мелкими претензиями и вечными пререканиями с его мнением; нынче же, сдаётся, он душу бы продал за то, чтобы вернуть всё это, замещая убийственное молчание.

Хотя. Во всём, что обозревает Норман дома, тут есть, о чём подумать. Так что, Норман складывает имеющиеся у него в голове данные, пытаясь вывести результат. И не придушить брата среди ночи подушкой. Обе задачи по разным причинам трудны, но, если приложить усилия… нет ничего невозможного, разве нет?

А в процессе, Норман просто старается, сколько получается, со всей ненавязчивостью, не оставлять маму и Дилана наедине. Это кажется важным.

хХхХх

В школе постепенно стихают разговоры о так и не раскрытом пока убийстве Дикоди. С каждым днём, о ней вспоминают всё меньше и меньше, следовательно, и о Нормане тоже. Это огромное облегчение.

– Кое-кто поговаривал тут, будто ты приложил к этому руку. – Словно промежду делом, заявляет кто-то над ухом Нормана, пока тот в одиночестве в сторонке поглощает свой ланч во время перерыва. Норман не вздрагивает, просто оборачивается и поднимает голову на незнакомца. Это мальчик из его параллели – он перевёлся, может, месяца три назад всего, но никто уже больше не называл его новеньким. Его вообще мало как называли – потому что никто не имел в нём никакого интереса, ни ученики, ни учителя.

Норман глядит на подошедшего снизу вверх, пережёвывая свой сэндвич, и раздумывает.

– Эй, я не говорил, будто верю этим россказням, – весело пожимает плечами второй юноша, словно Норман вменил ему это, а затем он кивает на сидение рядом с Норманом. – Не возражаешь, если я присоединюсь? К слову, я Алекс, если ты не помнишь.

– Мм, – кивает тот невыразительно, и бывший новенький тут же подсаживается. – Я, эм, я Норман. Бэйтс. Привет.

– Привет! – улыбается Алекс и приступает к своему ланчу, не переставая при этом щебетать о чём-то, чему Норман не уделяет сколько-нибудь внимания. Он спрашивает себя, сможет ли этот паренёк занять место, что прежде заполняла Эмма в его жизни, пока всё не стало слишком утомительно?

Всем нужны друзья, простой такой факт. Это то, как существуют нормальные люди. И если Норман хочет сойти за своего, ему нужно соответствовать. Поддерживать в надлежащем виде красочный фасад.

Стало быть – окей. Алекс сойдёт.

хХхХх

Субботнее утро. Они вдвоём завтракают в приятной тишине, окружённые запахом свежей выпечки и теплом. Норман улыбается маме через стол, та посылает ему ответную улыбку, прежде чем, отхлебнув немного чая, заговорить повседневным тоном:

– Насчёт того мальчика, о котором ты рассказывал в последнее время. Алекс Уэст, не так ли? – Норман с внутренней настороженностью кивает, и Норма, не замечая его лёгкой напряжённости, улыбается шире. – Я не отказалась бы познакомиться с ним лично. Что ты думаешь? Возможно, ты мог бы пригласить его как-нибудь к нам в гости, а? Скажем, я испекла бы пирожных, вы, мальчишки, поиграли бы в какие-нибудь настольные игры, позанимались бы уроками, посмотрели фильм. Как тебе?

Норман раздумывает над надлежащим ответом, когда в столовой к ним присоединяется Дилан. У него, как всегда в последнее время, потрёпанный вид, судя по всему, вчера он опять напивался, но сейчас уже привёл себя в относительный порядок и, присаживаясь за стол по правую руку от Нормы, старается выглядеть обыкновенно.

Женщина чуть-чуть поворачивает голову в его сторону, и в глазах Дилана как-то совершенно нелепо загорается почти не скрываемая надежда. Норману хочется бросить в брата недоеденной булочкой, так глупо тот выглядит со стороны. Но затем, когда всего через секунду мама снова сосредотачивает всё своё внимание на младшем сыне, и лицо Дилана словно теряет всякую насыщенность красок, Норман успокаивается и, потянувшись за салфеткой, отвечает, продолжая разговор, как если бы Дилана всё ещё не было в комнате:

– Я не знаю, если Алекс захочет, почему бы нет? Я спрошу его в понедельник в школе, хорошо?

– Чудесно, дорогой, спасибо, – радостно улыбается мама. – Держи меня в курсе, чтобы я подготовила лакомства для нашего гостя.

– Обязательно, – обещает Норман добродушно.

Дилан покидает столовую, не съев ни крошки.

хХхХх

Субботнее утро. Несколько позже завтрака, мама проводит в туалете полчаса, расставаясь с ранее съеденным. Норман, как бы тривиально ни звучало, очень бережно придерживает её белокурые волосы, гладит её по спине, силясь облегчить спазмы, подаёт чистые влажные полотенца в нужные моменты.

Когда рвотные позывы, наконец, сходят на нет, мать и сын сидят вместе на полу в уборной, соприкасаясь ногами, глядя друг на друга; Норман встревожен, а Норма поджимает бледные губы в извиняющейся улыбке.

– Должно быть, молоко в чай добавила несвежее, – говорит она, и Норман кивает.

хХхХх

Субботнее утро. Норме понемногу становится лучше, и вскоре, за обычной рутиной дома и в мотеле, её небольшое отравление просроченным молоком забывается.

хХхХх

Согласно данному слову, Норман честно пытается спросить Алекса, не захочет ли он навестить его на днях. Как только он заводит разговор с новым другом на перемене, совершенно некстати вмешивается Ричард с прихвостнями. Они не переходят к рукоприкладству, но и словесной грязи, вылитой на оппонента, хватает за глаза. Норман молча сжимает зубы до неслышного скрежета, и считает до ста, потом ещё раз до ста, и ещё, прежде чем Ричард, наконец, решает, что достаточно поиздевался над «соперником» и, сопровождаемый довольным гоготом своих друзей, оставляет Нормана.

– Что это было вообще? – интересуется Алекс, карикатурно присвистнув, и глядит на Нормана, выжидающе вздёрнув брови.

– Это глупости. Парень просто ненавидит меня. Большое дело, – отсмеивается Норман, но его приятель не отстаёт так просто. Чуть прищурившись, он вспоминает:

– О. Так это о нём я слышал? Его девчонку ты увёл, нет?

– Это было… Всё вовсе не… Мы просто… Мой брат… – Норман не знает, как объяснить ситуацию в двух словах, но что-то сказать всё-таки нужно. – На самом деле, она запала на моего старшего брата. Наверное, пыталась подобраться к нему через меня. Я не знаю. Это всё в прошлом. Не хочешь прийти ко мне в гости на выходных? – заканчивает он, безо всякого смыслового перехода, и Алекс моргает несколько изумлённо, прежде чем улыбнуться шире, чем любой воображаемый чеширский кот:

– Спрашиваешь!

хХхХх

Вечером Норман сообщает матери хорошую новость, и та уже строит планы о том, как лучше всего принять друга её драгоценного сына. Она не пылала большим энтузиазмом, когда речь заходила о представительницах противоположного пола, она даже к Эмме, которая казалась Норману ПОЛНОСТЬЮ БЕЗОПАСНОЙ, привыкала довольно долго; но вот друзья-парни, кажется, почему-то вполне устраивают её.

У Нормана рождается предположение, что Норма – тот тип матерей, которые по природе своей предрасположены к тому, чтобы ладить именно с мальчиками, с сыновьями, и это объясняло бы кое-что. Но Норману дискомфортно при одной лишь мысли, что Норма может воспринимать кого-то ещё, кроме него, как собственного ребёнка (хватает и конкуренции с Диланом, спасибо огромное), и поэтому Норман решает, что, может, причина в чём-то ещё.

хХхХх

Внимание Нормана привлекают крики снаружи. Кто-то яростно спорит, и сперва Норман боится, думая, что мама участвует, так что, он со всех ног устремляется к выходу. По мере приближения, он узнаёт голоса спорщиков – это Дилан и Брэдли – и тревога за Норму отпускает его, как отливающая волна; тем не менее, он всё-таки подходит ко входной двери и позволяет себе прислушаться, ему любопытно происходящее.

Он, к сожалению, захватывает лишь концовку склоки.

– …бессердечный ты ублюдок! Не говори мне, что я видела, а что нет!! Мне не показалось, чёрт возьми, там действительно кто-то был, шёл прямо за мной, я клянусь, чтоб тебя, почему ты мне не веришь? – кричит Брэдли. Дилан так же громко вопит в ответ:

– Потому что ты ведёшь себя, как истеричка, половину времени, что я тебя знаю! Я не собираюсь никого опекать, потому что я что-то не помню, чтобы я удочерял тебя, это, блядь, не моя забота нянчиться с твоими выдумками!

– Тебе реально плевать, если кто-то размозжит мою голову булыжником и бросит подыхать у ворот моего дома?!

– Да кому нужна твоя грёбанная голова!!

Затем Брэдли просто рычит в ярости и топает прочь. Норман сперва лениво придумывает в голове возможное объяснение для брата, зачем он может стоять здесь и подслушивать, но Дилан так и не заходит, хотя проходят минуты. Тогда Норман неслышно выходит на веранду сам.

– Хэй, – говорит он беспечно, останавливаясь рядом со старшим парнем, который сидит на корточках, закрыв голову руками утомлённо. – Если вы разводитесь, могу я забрать вашего пса?

– Имущество распространяется среди родственников по завещанию, а не при разводе, – напоминает Дилан мрачным тоном, а затем всё-таки задирает голову вверх, силясь улыбнуться младшему брату: – И у нас с Брэдли никогда не было пса.

– Может, поэтому ваш брак и разваливается? – предполагает Норман с деланной задумчивостью, и это заставляет Дилана хрипло рассмеяться. Он опускается прямо на пол веранды, скрещивая ноги, и хлопает по коврику рядом, предлагая Норману присесть тоже. Юноша не горит желанием морозиться здесь в такой поздний час, но не то, чтобы у него было сейчас волшебное средство заманить брата внутрь дома, в тепло, чтобы продолжить разговор.

Норман садится брату под бок. Подобное соседство неуютно, но Норман знает, что иногда нужно делать неприятные вещи, потому что так правильно, и это принесёт результат. А результат дорогого стоит, тут двух мнений быть не может. Жертвы должны быть принесены. Норман хлопает Дилана по плечу, как будто ему не всё равно.

– Она не хочет говорить со мной, знаешь, – с туманной тоской в глухом голосе произносит Дилан, спустя вечность тишины. – Отказывается даже посмотреть на меня.

– Кто, Брэдли? – уточняет Норман недоумённо – только четверть часа назад он был свидетелем обратного: она очень даже говорила с Диланом, если разъярённые крики сойдут за разговор.

Старший парень мотает головой, прикрывая глаза и морщась.

– Норма, – поясняет он ёмко. Норман медленно кивает, бросая быстрый взгляд вниз, к мотелю, где всё ещё хлопочет с новым редким клиентом мама.

Так же медленно, Норман убирает ладонь с плеча брата.

– Возможно, – принимается он размышлять вслух с какой-то невесомой, но объяснимой злонамеренностью, – у неё есть причины. Не хотеть говорить и отказываться смотреть. Возможно, ты сам виноват?

Несмотря на любые ожидания, реакция Дилана буквально вдыхает в Нормана бонусную жизнь: парень опускает голову, словно на неё навалилось что-то невыносимо тяжёлое, и тихонечко, тихонечко вздыхает – просто вбирает в себя энное количество воздуха с таким видом, словно больше не имеет права даже на такую малость.

– Ты прав, – бормочет он с усталой агрессивностью в голосе. – Ты прав. Ты прав. Я виноват. Очень. Я так виноват. Она меня не простит. Я просто хотел, я. Она не должна меня прощать, конечно же, ты прав.

Норман не вмешивается в его необъяснимые самобичевания, впитывая в себя каждое слово. Позже, Дилан успокаивается и, снова взглянув на брата заплаканными глазами, просит:

– Может, ты попробуешь, Норман, ну? Мне просто нужно всё исправить! Поговори с ней. Попроси за меня, пожалуйста? Тебя она послушает.

Ответ оформляется не сразу. Сперва, Норман позволяет себе насладиться ожиданием, светящимся в глазах Дилана. И когда тягучая, как смола, теплота где-то в районе солнечного сплетения становится сильной настолько, что невмочь терпеть, Норман, наконец, улыбается мягко и говорит с идеальной дозой колебания в голосе:

– Сомневаюсь, чтобы моё вмешательство было хорошей идеей. Может, просто дашь ей немного времени?

Дилан снова привычно тускнеет, виновато вжимает голову в плечи, трёт переносицу нервными пальцами.

– Да, прости, не стоило просить, не должен втягивать и тебя, прости, забудь.

С этим, Дилан тяжело поднимается на ноги, помогает встать Норману, уходит в дом, поднимается наверх и запирается в своей спальне, где, вероятно, снова прикладывается к бутылке. Норман качает головой, стоя какое-то время у подножья лестницы, и мысленно оценивая итоги разговора.

А ночью, он спит особенно крепко. Душевные страдания Дилана в одной из соседних комнат берегут его сладкий сон.

хХхХх

Так, глядите.

В какой-то момент – Норман мог бы даже назвать точную дату, встань такая необходимость, – что-то в их доме переменилось, хотя юноша, к его внутреннему неудовольствию и оказался не посвящён ни в какие детали.

Но, как бы там ни было, теперь всё стало, как стало.

Дилан делался всё более и более измотанным и беспокойным (даже в разы выше своей обычной нормы, свойственной активным по натуре людям). Что-то жестоко съедало его изнутри безжалостно острыми зубами, всё ближе подбираясь к краям и не давая ни секунды передышки. Нормана эти переживания брата мало трогали, что там, они скорее внушали некое неопределённое, почти – исподволь – злорадное удовлетворение. Словно происходило именно то, чего старший парень и заслуживал изначально; словно Норман являлся очевидцем чудесной кармической справедливости.

Норма к очевидным терзаниям старшего сына оставалась странно безучастной. То есть, СОВСЕМ. Она будто вообще не была поставлена в известность о существовании Дилана больше, не говоря уже о том, чтобы замечать его наличие поблизости или тревожиться за его душевное состояние.

Тотальное игнорирование со стороны матери лишь способствовало усилению смертельного беспокойства Дилана, но Нормана оно ощутимо радовало. Оно как бы возвращало всё на круги своя.

В естественном, правильном миропорядке, созданном восприятием Нормана, мама должна была ограничивать свою любовь, терпение и тепло лишь младшим сыном. И именно так, нормализовавшись в кои-то веки, все и было какое-то время прежде – пока Дилан тогда, безо всякого спроса или хотя бы письменного предупреждения, не объявился на пороге их нового дома в Уайт Пайн Бэй.

После «временного» подселения Дилана, которое вопреки громким планами и самодовольным вызывающим заверениям парня всё длилось и длилось, динамика в их семье снова безосновательно усложнилась.

Между Нормой и Диланом постоянно возникали конфликты – локальные, но опасные, как небольшие пожары в лесу. И это приносило Норману хронический дискомфорт. Как если бы две враждующие стороны поместили его строго посередине и назначили миротворцем, ожидая в равной степени, что он примет именно их позицию.

(Твёрдая убеждённость мамы, впрочем, была объяснима, а вот на что надеялся брат, Норман в душе недоумевал).

К тому же, Норма с Диланом, даже отыскивая постоянно поводы для ссор в ошибках прошлого или промахах настоящего, всё равно как-то неумолимо сближались. Норман не мог не замечать этого, практически с первого же дня ‘воссоединения’, и вот эта-то тенденция, признаться, угнетала его куда сильнее.

Норма определённо питала некие довольно-таки сильные остаточные чувства к старшему сыну, и хотя они даже и рядом не стояли с её сумасшедшей любовью к младшему, Норману всё равно это почему-то не нравилось.

Он наблюдал постепенное сближение Нормы и Дилана, их проработку былых проблем и претензий, их излечение ран прошлого, их повторное пугливое привыкание к персоне другого, их робкие, но упрямые попытки заново найти путь друг к другу. Всё это происходило прямо перед глазами Нормана, и, как ни прискорбно констатировать подобное, не имело к нему, чёрт возьми, никакого отношения. Аргх. Оставаться лишь сторонним наблюдателем в чём-то настолько важном, разумеется, было донельзя раздражающим процессом, изматывающим почти физически, как какая-нибудь несерьёзная, но выбивающая из колеи простуда. Или, возможно, как сыпь. Страшно зудящая и неприятная на вид.

Нормана прогрессирующие всё дальше и дальше взаимоотношения матери и брата страсть как изводили!

Поэтому-то теперь, вместе с удивительным охлаждением Нормы и сладкой на вкус беспомощностью явно впадающего в уныние, корящего себя за что-то страшное Дилана, вещи в доме над мотелем, по мнению Нормана, наконец, вновь встали на свои законные места.

Он даже позволяет себе надеяться, что Дилан, в конце концов, сдастся, осознает всю тщету своих попыток влиться обратно в семью (где всегда было место лишь для двоих, не стоит обманываться, Норман может просветить, кто именно есть эти двое), воплотит свои давнишние планы о переезде и обособленной жизни.

Норман более чем уверен: никто здесь по Дилану особенно тосковать не будет.

хХхХх

Алекс изумительно быстро находит общий язык с Нормой. Такой немногословный, внимательный, но не привлекающий внимания, в школе, в доме Бэйтсов Алекс Уэст демонстрирует себя крайне корректным, хорошо воспитанным, очаровательным юным джентльменом, и Норма не устаёт хвалить Нормана за ‘отличное чутьё на людей’.

Оба юноши скромно улыбаются её комплементам, наперебой рассказывают ей забавные мелкие байки из общей школьной жизни; под вечер, они все втроём устраиваются у телеэкрана и смотрят какой-то молодёжный комедийный сериал, не уставая смеяться вместе.

Два часа спустя, они прерываются на выпуск местных новостей, и смешные темы для разговора стремительно улетучиваются.

Брэдли Мартин, как утверждают СМИ, была намедни обнаружена задушенной в собственной гостиной. Ведётся расследование.

Мама сходит с лица, прижимая ладонь ко рту, комкано извиняется и убегает в уборную.

Норман безмолвно переваривает информацию.

Алекс присматривается к Норману.

хХхХх

На другой день, в воскресенье, Дилан вваливается домой со стеклянными глазами и неверием в каждой чёрточке лица. Норман бы с удовольствием запечатлел это выражение на фотоплёнку для истории, но недосуг. Норма отрывает взгляд от своей бухгалтерской тетради, впервые за последние два месяца действительно обозначая своим вниманием старшего сына, и каких-то полминуты, в странном замершем вакууме времени, они оба глядят друг другу в глаза, безотрывно. Затем, одновременно, Дилан делает несколько шагов в её сторону, а Норма поднимается из-за стола ему навстречу.

Они застывают снова, в паре футов друг от друга, и Норману нестерпимо хочется вклиниться, просто встать между ними, как последнее препятствие.

– Брэдли мертва. – Едва придавая словам звучание, выговаривает Дилан. Мама только кивает, подтверждая известие, ожидая чего-то, и, судя по всему, это следует. – Кто-то её убил. Я ведь даже не любил её, а теперь её нет. Я так… – парень прерывается на вдох и кое-как, словно умирающий вымучивает последнее слово, шепчет с мольбой: – Мам?..

И Норма простирает руки в стороны, Норман наблюдает за этим движением, словно в слоу-мо, а вот Дилан, издав какой-то несуществующий звук, слишком быстро, абсолютно незаметно для глаза, вдруг оказывается в её объятиях.

Оба они плачут, горько и едва слышно, пока Дилан цепляется за маму, пока мама принимает Дилана обратно, всегда, всегда обратно, и Норман знает, что их скорбь не имеет ничего общего со смертью Брэдли Мартин, и Норману кажется, будто он распадается, просачивается сквозь пол, вниз, никуда.

хХхХх

По всей школе, как мобильный вирус, бродят снимки, сделанные каким-то копом внутри дома Мартинов и слитые затем в интернет зачем-то. Норману никогда было не понять, что людей так привлекает в ауре преступления, если НЕ ОНИ его совершили. Он, объективно рассуждая, может признать правомочность желания оставить ‘трофей’ за собственные заслуги. Но весь этот неоправданный ажиотаж вокруг чужих убийств? Это нездорово, право.

– Просто не обращай внимания, – советует Алекс, замечая, как Норман кривится во время очередного упоминания этих злосчастных фотографий в чьём-то разговоре поблизости, и тот кивает головой, соглашаясь с рекомендацией.

Но много позже, оставшись один на один с собой, он всё-таки сдаётся этому стадному любопытству и прогружает полученные на электронку ссылки.

Ничто не привлекает его внимания, он остаётся равнодушен и пассивен, пока, в какой-то момент, его взгляд не падает, совершенно внезапно, на абсолютно незаметную, казалось бы, мелочь. Брошенная возле дивана сумка девушки. И сиреневый комок смятой бумаги рядышком.

Норман ещё долго потом фантазирует о том, что могло бы быть написано там. Это отвлекает его от домашних проблем.

хХхХх

От подозрительного уменьшения ‘домашних проблем’, если быть особенно точными.

хХхХх

Глядя иногда с возвышенности, как мама внизу подметает крылечки перед комнатами, а Дилан деловито помогает ей с починкой оконных рам или выхлапыванием ковров, Норман ощущает себя больным. Ему не по себе, даже несмотря на то, что оба его родственника даже не особо общаются между собой, просто слажено содействуют в неуклюжей асинхронности, в хрупкой пародии на неустойчивый мир.

Всё равно. Эта недогармония нелепа, и Норман почти желает, чтобы Дилан тоже получил загадочное сиреневое письмо.

хХхХх

Ричарду требуется двенадцать дней, чтобы сорваться. На Нормане, что характерно. Парень просто загоняет его в угол во время обеденной перемены, и он обвиняет, и плачет, и промазывает кулаками, и попадает в цель тоже; Ричарда оттаскивают несколько человек, хотя тот продолжает отбиваться, всхлипывать и кидаться в Нормана проклятиями.

Когда его уводят, толпа зевак постепенно расходится, а Норман остаётся на своём месте на полу, прислонившись спиной к стене, отстранённо вспоминая, как правильно дышать.

Норману требуется двенадцать минут, чтобы выйти из ступора достаточно, чтобы услышать, что Алекс, как оказывается, стоящий перед ним на четвереньках, зовёт его по имени и пытается до него достучаться.

– Что? – будто очнувшись, спрашивает Норман, и улыбка облегчения трогает губы Алекса.

– Ты как, приятель?

– Я в порядке. Скула болит, а так… – он аккуратно трогает припухшую часть лица. Синяк, должно быть, расплывётся знатный. Алекс понятливо фыркает и лёгонько тянет его за рукав.

– Пойдём. Я отведу тебя к медсестре.

А когда Норман возвращается домой в тот день, выясняется, что дверь в мамину спальню закрыта снова. На сей раз, правда, слишком уж убийственной трагичности вокруг этого действия не отмечается, и мама даже объясняет – зыбким, но ласковым голосом, что ей нездоровится, поэтому она предпочла бы провести несколько часов в полном покое. Норман может дать ей это. К тому же, так у него будет немного времени на то, чтобы подлечить своё собственное лицо – и не напугать мать очередными проблемами, в которые оказался впутан.

Дилан тоже остаётся дома, в отличие от прежней ситуации. Он смотрит ТВ в общей гостиной, время от времени бродит по первому этажу – то ли до холодильника за напитком, то ли просто, чтобы к чему-то приспособить собственные ноги. Дважды (Норман прислушивается) Дилан поднимается наверх, стараясь не топать, и стоит по нескольку минут под дверью Нормы. Норман испытывает острое желание выйти в коридор и отогнать брата прочь, но он держит себя в узде. Для этого ещё будет время, – утешает он себя.

хХхХх

На следующее утро, когда Норман просыпается незадолго до будильника, Норма уже внизу, колдует над завтраком. Присоединяясь к ней, Норман не может не заметить, что мама и впрямь в последнее время стала выглядеть слегка…осунувшейся. Больной.

– Всё хорошо, мама? – спрашивает Норман, не в силах скрывать сильнейшее волнение, и приглядывается к её лицу, чтобы уловить самый правдивый ответ. Норма пожимает плечами:

– Должно быть, малыш. Просто устала, – затем, после нарочитой паузы, она смотрит целенаправленно на его синюшную скулу. – А вот что такое с твоим лицом, вопрос куда как более интересный. Ничего не хочешь мне рассказать?

– Это пустяк, – лжёт Норман. – Результат недопонимания. Нас даже к директору не вызывали. Ничего серьёзного. Не обращай внимания.

Мама качает головой с трогательным осуждением:

– Как я могу, если кто-то обидел моего маленького сынишку? – затем, она подаётся ближе к его лицу и, то всматриваясь в повреждение, то прямо в глаза Нормана, спрашивает шёпотом. – Очень болит, да?

Юноша не может противостоять порыву и, тоже шёпотом, отзывается:

– Поцелуешь, чтобы прошло?

Мама смеётся тихо-тихо и целует, едва касаясь отёкшего места губами.

– Теперь лучше?

Норман кивает торжественно. Теперь да.

хХхХх

Сколько бы, впрочем, мама ни отмахивалась от тревог Нормана, а её состояние всё равно оставляет желать лучшего и, наконец, ему удаётся убедить мать в том, что навестить доктора – дело неотложное. На это уходит почти пять недель практически непрерывной обработки, чтобы она сдалась и признала, что помощь со стороны была бы не лишней. Дилан, неуверенно и шатко, даже предлагает составить ей компанию, раз уж Норман должен быть в школе.

Норма сомневается долго, будто взвешивает разные ‘за и против’ или просто спорит сама с собой, и какая-то смесь страха, жалости и неприятия читается в её полупрозрачных глазах; в итоге, к удовольствию Нормана, мама отказывается от услуг старшего сына. Тот признаёт её мнение, не пытаясь как-то добиться иного результата, и замолкает на весь остаток вечера.

хХхХх

Родители Ричарда Силмора заявляют о пропаже сына во вторник, даже не дожидаясь заведённых трёх дней, и половина города встаёт на уши из-за известия.

хХхХх

Труп Ричарда Силмора всплывает в озере в среду. И вот тут-то у кого-то в полиции достаёт ума сложить два и два и сообразить, что каждый из убитых в последнее время подростков, так или иначе, был связан, среди прочего, именно с Норманом Бэйтсом.

хХхХх

Норман как раз кричит в потолок:

– Маааамаааа? Тебя к телефону! Это доктор Эсперанза! У неё есть какие-то новости! – когда раздаётся стук в дверь.

За ней стоит, переминаясь с ноги на ногу, какой-то полицейский, с которым Норман не имеет никакого особого знакомства, и с ним ещё пара человек, тоже далеко не штатских. Слава всему, он хотя бы не арестован. Они здесь, – заявляют незваные гости, – просто чтобы задать пару вопросов.

Норман прислушивается, как в другой комнате мама вполголоса говорит что-то в телефонную трубку, но не может разобрать ни слова, и ему трудно сосредоточиться на том, что ему говорят. Но он старается. Он отвечает как можно более чётко, где и с кем он был в момент убийств, что он делал, какие отношения его связывали с жертвами, действительно ли он враждовал с каждым из них.

Все инсинуации полицейских звучат как-то неправильно, не в стиле обычного допроса, больше похоже на обвинения, и Норман пытается объяснить им, что он не совершал никаких преступлений (в этот раз…он надеется…), что у него есть алиби, которое может со всей ответственностью подтвердить – его мама. И ни с кем он не враждовал.

Это Ричард ревновал Брэдли к нему. Это Брэдли ушла от него к Дилану. Это Эмма носила свою невзаимную любовь повсюду на шёлковой подушечке и сдувала с неё пылинки. Любая вина за их испорченные отношения с Норманом – на них самих. Очевидная истина.

Норма, вошедшая в комнату очень даже вовремя, быстро выясняет, в чём дело, и самым решительным образом, указывая на неправомерность подобных допросов и произвола полиции, выставяет визитёров вон.

– Я не убивал этих детей, – первым делом обращает Норман к матери, как только они остаются одни. – Честное слово, мама! Это был не я.

– Знаю, милый. Ты ни при чём. – Тут же соглашается женщина, и это рассеивает любой мрак. – Тебе не нужно оправдываться передо мной ни в чём. И ничего доказывать им. Пусть сами попробуют найти хоть одно основание против тебя, кроме их домыслов!

И облегчение от полного доверия мамы такое сильное, что почти заставляет Нормана забыть о кое-чём не менее главном.

– Что сказала доктор? – спрашивает он, ступая ближе, на случай… неясно точно, чего. На какой-то экстренный случай.

Норма сглатывает, поправляет волосы движением, которое можно было бы принять за проявления раздражения, но Норман знает лучше: это помесь нервозности и отчаяния, и это уже не нравится ему. Плохое начало. Она всё-таки больна? Всё серьёзно? Это не лечится? Что?..

– Я в положении, Норман. – Собравшись с силами, говорит Норма самым серьёзным, твёрдым тоном, на который только способна прямо сейчас. – Это, мы… Будет ребёнок.

Комментарий к Norman: Divine becomes absolutely empty (2/4)

Клиффхенгер в стиле бразильского мыла? Готово! XD

========== Norman: Divine becomes absolutely empty (3/4) ==========

Комментарий к Norman: Divine becomes absolutely empty (3/4)

Светлячок совершенно безнадежна, да?.. Хочу сказать, воу. Я закончила этот фик и тут – ЙЭЭЭЭЙ, УРААА, САМАЯ БЕСТОЛКОВАЯ ИСТОРИЯ НА СВЕТЕ, КОТОРУЮ Я, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ВСЕМ СЕРДЦЕ ОБОЖАЮ, БЛАГОПОЛУЧНО ЗАКОНЧЕНА!! Но. Она получилась даже больше, чем то “больше”, что вышло прежде, так что. Ага-ага. Теперь у последней главы четыре части вместо трёх (зато хотя бы эпилог получился небольшим, как я задумывала, а не разросся). Н-да. Сорри.

хХхХх

Запасов времени всей Вселенной недостаточно, чтобы Норману в полной мере оправиться от известия – или хотя бы понять, как он к нему относится. Как ему надлежит относиться.

– Оно… – мямлит он растерянно, опуская взгляд на её талию, совсем не говорящую ему о маминой беременности. – Это точно? Вы уверены?

– На сто процентов, – вздыхает Норма. – Врачи умеют что-то такое видеть в результатах анализа крови, чтобы определять вернее, чем какие-нибудь аптечные тесты. Так что. Рано называть конкретные цифры, но… я думаю, пять месяцев, плюс-минус. Сроки обозначатся точнее после осмотра у гинеколога и ультразвуковой диагностики, и… В общем.