Текст книги "Лиха беда начало (Somewhere to Start) (ЛП)"

Автор книги: Lissadiane

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Джон Стилински только-только успевает отработать месяц в должности помощника шерифа, когда находит девушку, спящую в терновом кусте в лесу.

Все говорят, что этот лес опасен, что там рыскают сумрачные твари и происходят необъяснимые события, но Джону всего двадцать один, и он пока не верит в сказки. Он молод, упрям и отчаянно хочет проявить себя среди таких же молодых и упрямых полицейских-новобранцев, поэтому с подначки одного из них соглашается провести ночь в дозоре в лесу, не сомневаясь ни секунды.

Так что Джон вооружается фонариком, только что выданным пистолетом и всей напускной храбростью, которую только получается собрать, и идёт бродить по лесу, подскакивая от каждого угуканья совы и шороха веток где-то в темноте.

И вот, когда время уже переваливает за полночь, он натыкается на бледную, будто сотканную из лунного света девушку, дремлющую в зарослях терновника.

Она обнажена и чуть ли не сияет в свете луны, окружённая спутанными прядями светлых волос. Джон стягивает с себя куртку и укрывает её, всё ещё не до конца осознавая красоту её изгибов, мерцание кожи и тот факт, что прекрасней девушки он в жизни не видывал.

Он же всё-таки полицейский, а обнажённым девушкам опасно спать в лесу – можно замёрзнуть насмерть или попасться медведю, да и просто простудиться.

Поэтому Джон укутывает незнакомку в куртку, вызывает подмогу по рации и уносит её, всё ещё спящую, в сторону ближайшей дороги.

Она что-то бормочет, прижимаясь поближе, и её волосы оплетают его, словно паутина. Листва и трава перешёптываются между собой, колыхаясь им вслед, но Джон ничего этого не замечает.

А потом девушка открывает глаза – блестящие и ярко-зелёные – и говорит:

– О. О-о-о нет.

– Всё в порядке, – успокаивает её Джон. – Я с тобой. Теперь ты в безопасности. Я с тобой.

Девушка бросает взгляд ему за плечо и выдыхает, широко распахнув глаза:

– О чёрт.

***

Но несмотря на всю красоту этой девушки, Джон влюбляется в неё не сразу. В отличие от ослеплённых её внеземным очарованием докторов, медсестёр и других полицейских, каждый из которых пытается лучше других услужить ей, принести что-нибудь или убедить, что теперь всё будет хорошо. Не то чтобы она когда-то в этом сомневалась.

Пока доктора возятся с девушкой, пытаясь понять, ранена ли она (нет), понижена ли у неё температура (да, и сильно, но для неё это, похоже, норма), где её семья (никто не объявляется) или хотя бы как её зовут, она продолжает смотреть в плотно занавешенное окно, не пропускающее в комнату ни единого солнечного лучика. Иногда её лицо омрачается печалью, а иногда – тревогой, но стоит ей только попытаться встать с кровати, так сразу же кто-нибудь прибегает и суёт воду, которую она не пьёт, или еду, которую она не ест, или ещё одеял с подушками, или вообще зовёт докторов.

Ну а Джон старается держаться от неё подальше. Составляет отчёт по происшествию. Расследует пропажи кошек. Проведывает одиноких старушек, которые кокетничают с ним и угощают обедом. Но наконец три дня спустя он всё-таки приходит её навестить.

Незнакомка всё ещё бледна, но теперь эта бледность выглядит нездоровой, а сияние пропало. Волосы безжизненно свисают и больше не блестят. Глаза помутнели, а грудь вздымается еле-еле, будто ей сложно дышать. Она увядает.

Застывший в дверях Джон нахмуривается, ведь ей должно становиться лучше, а не хуже.

– Ты не ешь, – начинает он, и девушка медленно, с осторожностью поворачивает к нему голову и молча моргает, – и ни с кем не разговариваешь. Но ты говорила в лесу, так что я знаю, что ты умеешь. Доктора не выпишут тебя, если ты не можешь сама о себе позаботиться или не найдётся кто-то, кто поможет тебе с выздоровлением, – мягко пытается убедить её он.

Она облизывает пересохшие губы и без единого слова вновь отворачивается к окну.

В комнате так темно и тоскливо, что это начинает давить на Джона. Незнакомка стала слишком тихой, слишком блёклой и будто бы уменьшилась по сравнению с их первой встречей в лесу. Душу грызут вина и тревога, и в попытке скрыть свои эмоции он подходит к окну и распахивает занавески, впуская в комнату яркий солнечный свет.

Девушка за его спиной делает глубокий вдох, как будто всё это время она медленно задыхалась, но теперь наконец-то добралась до кислорода, и Джон тут же к ней поворачивается.

Она купается в солнечном свете, откинув голову и прикрыв веки. За считанные секунды её мертвенно-бледная кожа теплеет, безжизненные волосы начинают блестеть, а грудь вздымается и опадает, как будто ей вновь стало легко дышать.

В голове у Джона звенит ещё один тревожный звоночек, но он напоминает себе, что все легенды о лесе – это просто сказки. Перед ним обычная девушка, которая каким-то образом потерялась в лесу голая и заснула.

Она абсолютно точно не питается солнечным светом.

Её глаза медленно открываются, снова ярко-зелёные.

– Воды? – просит незнакомка слегка осипшим, но приятным голосом с нотками акцента, которого Джон раньше не замечал.

Он подаёт ей стакан, который она осушает залпом.

Отставив пустой стакан в сторону, девушка пытается подняться с кровати, и Джон помогает ей в этом, не зная точно, можно ли ей уже вставать. Теперь она выглядит уже почти как раньше – здоровой и сияющей.

Девушка делает два шага вперёд, но колени предательски подгибаются, и она оседает на пол ворохом из спутанных золотистых волос и больничной робы. Джон подхватывает её на руки и укладывает обратно в кровать, пока доктора не успели прибежать и отчитать его.

– Я голодна, – жалобно говорит незнакомка, и он с намёком указывает взглядом на подсохший сэндвич с индейкой и банку желе у неё на прикроватной тумбочке. Она прикрывает глаза, но Джон всё равно успевает заметить в них слёзы разочарования.

Он прочищает горло.

– Может, тебе нужно… тебе хочется поесть чего-нибудь другого?

Девушка окидывает его взволнованным взглядом и тихо просит:

– Мёда.

И Джон уходит искать мёд.

Всё в порядке, всё нормально. Очень многие человеческие девушки любят есть мёд без ничего и обретают цветущее здоровье и сияние в лучах солнечного света. Всё хорошо.

***

Принеся незнакомке банку мёда в форме медвежонка и пластиковую ложку, он не решается пока что оставить её одну, раз она так беспомощна. Девушка торопливо ест как можно больше мёда и постоянно оглядывается на дверь, словно боится, что её поймают.

Чтобы немного поразвлечь её, Джон присаживается на кресло у кровати, достаёт книжку, которую держит в машине на случай долгой и скучной засады, и начинает читать вслух.

Глаза девушки распахиваются всё сильнее и сильнее с каждой новой страницей «Гарри Поттера».

***

Оказывается, её зовут Клаудия, но где живёт и как потерялась в лесу, рассказывать она не собирается. Чем больше дней проходит, тем меньше Джона интересуют ответы на эти вопросы, ведь это совсем неважно. Как и то, что она увядает без солнечного света, питается только водой и мёдом и во время прогулки сад вокруг них расцветает.

Как Джон может винить в чём-то сад, если и сам расцветает рядом с ней?

После выписки из больницы оказывается, что Клаудии некуда идти, но у него на участке есть подруга с пустующей спальней, куда та и заселяется, пока не найдёт свою семью. Джон наведывается в гости каждый день и следит, чтобы в холодильнике было достаточно мёда, а в квартире – солнечного света, а также приглашает её с собой на прогулки – она буквально светится от счастья, когда скидывает туфли и ходит по траве босая.

А он светится от счастья, когда идёт рядом с ней.

Дни превращаются в недели, а недели – в месяцы; Клаудия переезжает от подруги Джона к самому Джону, и он никогда ещё не был так счастлив и полон решимости свернуть горы, лишь бы она продолжала сиять и улыбаться.

Однажды его незнакомка пропадает. На целую неделю. Эта неделя оказывается самой долгой в жизни Джона, но раз она оставила записку, что решила наконец разобраться со своей семьёй, то у него нет оснований заводить дело о пропаже человека.

Неделя проходит абсолютно ужасно. Он не знает, вернётся ли Клаудия, захочет ли вообще вернуться и что делать, если им больше никогда не суждено увидеться. Кусок не лезет ему в горло, и сон отказывается приходить. Джон с головой погружается в работу, потому что без неё работа – это всё, что у него осталось.

Но вот Клаудия возвращается пасмурным вечером, и дождю почти удаётся скрыть текущие у неё по щекам слёзы. Она стучится в дверь и больше не сияет. Ну, по крайней мере, не сияет тем внеземным блеском, а скорее чем-то другим – любовью, возможно.

– Я всё сделала, – сообщает Клаудия немного приглушённым голосом из-за того, что зарывается лицом ему в грудь, пока он прижимает её к себе как можно сильней. – Я всё сделала и освободилась. Я вернулась, всё хорошо. Я теперь с тобой. Я с тобой.

После она рассказывает ему о своей матери, Королеве эльфов, и о том, как обменяла свою вечную жизнь на жизнь земную вместе с ним. Что любит его очень, очень, очень сильно, и что он скоро станет отцом, и что они будут счастливей всех на свете. В первый раз с тех пор как Джон нашёл её спящей в терновом кусте, он начинает верить в сказки.

И какое-то время они действительно живут «долго и счастливо».

***

Коробка передач в джипе снова начала барахлить, а у Стайлза сейчас вообще нет лишних денег. Он старается подлатать машину изолентой и молитвами, но двигатель всё равно продолжает вырубаться в самое неподходящее время. Методом проб и ошибок Стайлз выясняет, что лучше не тормозить резко, не переключать скорости лишний раз и вообще не дышать в сторону коробки передач.

Именно поэтому он и едет домой длинным путём, даже несмотря на то, что дорога петляет через лес. Папе это точно не понравится.

Ну и пусть дорога петляет, зато на ней нет перекрёстков, светофоров и не нужно внезапно переключать передачи, а это, по мнению Стайлза, перевешивает все возможные риски. Он готов бросить вызов страшному-престрашному лесу, только бы довезти свой джип до дома в целости и сохранности.

А папе об этом знать необязательно.

Шериф Стилински со всеми своими бесконечными предупреждениями не ходить в лес так ни разу и не объяснил, чего именно так сильно опасается, однако Стайлз слышал легенды о происходящих там странностях. Но если не заезжать в заповедник посреди ночи, то всё должно быть в порядке, так ведь?

Кроме того, сейчас же середина солнечного осеннего дня. Листва на деревьях пестрит разными красками, а вокруг – покой и умиротворение. Что плохого может случиться?

Но где-то за пять минут до дома двигатель опять вырубается, освещение и радио начинают включаться и выключаться сами по себе, и потом машина отходит в мир иной. Стайлзу даже не удаётся съехать на обочину – в одну секунду всё было нормально, а уже в следующую джип по инерции доехал последние несколько метров и заглох прямо посреди дороги.

И проблема тут не в коробке передач.

– Что за херня, – возмущается Стайлз, пытаясь завести двигатель снова и снова, но без особых успехов. Папа его точно прибьёт. И что бы ни сгорело в джипе, починить это сейчас точно средств не хватит.

Он вылезает из машины и заглядывает под капот, но там всё выглядит в порядке: дыма нет, очевидных поломок тоже, даже изолентой замотать нечего. Джип просто отбросил коньки.

Ворча себе под нос, Стайлз вытаскивает телефон, чтобы позвонить папе или в службу эвакуации, или вообще хоть кому-нибудь, кто мог бы его забрать, но при виде экрана ещё больше нахмуривается. Батарея разряжена, хотя в начале пути совершенно точно оставалась ещё как минимум половина зарядки.

Стайлз со вздохом переключает рычаг передач на нейтралку, доталкивает джип до обочины и запирает его.

Поразмыслив несколько секунд, он переходит дорогу и направляется в заповедник.

Потому что если срезать там путь, то можно добраться домой в два раза быстрее. А папе необязательно об этом знать.

И только Стайлз делает первый шаг в лес, как поднимается ветер, кружа красные и жёлтые листочки вокруг его ног.

***

В этом лесу Стайлзу довелось побывать всего лишь раз – спустя несколько часов после смерти мамы.

Его папа, всё ещё бледный и потрясённый, будто даже окоченевший, с темными кругами под безжизненными глазами, довёз их обоих как раз до того места, где сейчас остался джип, и припарковался. Он взял ладошку Стайлза в свою руку и повёл его в лес, пока вокруг них не осталось никаких звуков, кроме шуршания листвы и песен птиц, прячущихся где-то среди веток.

И когда ножки у Стайлза так устали, что он больше не мог сделать ни шага вперёд, папа остановился, огляделся и произнёс:

– Её больше нет. – Он подождал немного, надеясь на ответ, но его не последовало. – Клаудия. Она умерла. Сегодня. Я думал, что вы придёте, но нет. Может, выйдете сейчас. Я не знаю…. Ничего больше не знаю.

Стайлз сжал папину ладонь и сказал:

– Здесь никого нет, пап. Только мы с тобой.

Потому что теперь мама умерла, и она увядала уже долгое время. С каждым шагом по лесу под ногами Стайлза пробивались бледные росточки, слишком слабые, чтобы тянуться к солнцу.

Он уже привык. Это началось с тех пор, как мама заболела.

Но папа всё равно ждал, затаив дыхание, пока наконец его плечи не поникли и он не подхватил Стайлза на руки, крепко прижимая к себе.

– Наверное, ты прав, – приглушённо сказал папа ему в волосы. – Остались только мы с тобой.

И с тех пор Стайлзу было запрещено ходить в лес.

Но вот в чём соль – Стайлз совсем не глуп. Сколько бы небылиц ни ходило о сказочных тварях из заповедника, он точно знает, что в каждой сказке есть доля правды. Как, например, его мама, увядавшая без солнечного света и питавшаяся исключительно медовыми хлопьями, чаем с мёдом или простым мёдом, который ей никогда не надоедал. Или как с тех пор, как Стайлз научился ходить, под его ногами проклёвывались ростки клевера, дикой пшеницы и сои, стоило ему не сдержать эмоций.

Его мама не была человеком, и сам Стайлз тоже до человека не дотягивает.

Поэтому он прекрасно понимает, что отец не просто так запретил ему ходить в лес, хоть полная история и остаётся загадкой. Стайлз знает, как познакомились родители. Знает, что мама была не человеком – эльфом, скорей всего. А ещё знает, как пользоваться гуглом, и стоило ему осознать, что скелеты в шкафу его семьи… не совсем похожи на секреты других людей, так он сразу же перерыл весь интернет в поисках ответов.

Так что понятно, что лучше было не сходить с дороги и убраться отсюда как можно скорее. Но, с другой стороны, папа начнёт волноваться, если Стайлз не вернётся домой в ближайшее время, а тропинка через лес позволит сильно сократить путь. И он точно не заблудится – ориентироваться на местности всегда удавалось ему на ура.

Однако стоило джипу скрыться из виду, как Стайлз всё-таки теряется вопреки всем законам логики. Он двигался точно по прямой – солнце всегда было позади. Но вот час спустя он уже в двенадцатый раз проходит мимо одних и тех же зарослей (ну, или хотя бы очень похожих, с одинаковыми терновыми кустами и берёзами, а также камнем в форме ромба, выступающим у корней одного из деревьев… да, похоже, это те же самые заросли) и начинает паниковать.

После каждого шага из земли проклёвываются скрученные пугливые лозы, которые он не может контролировать, но к которым давно уже привык из-за частых приступов тревожности.

– Вы не помогаете, – шипит Стайлз на тёмные ростки, дорожкой следующие за ним. Но сердце уже срывается в бешеный ритм, дыхание сбивается, а перед глазами начинают мелькать чёрные точки.

А что если он никогда не сможет выбраться отсюда?

Так что Стайлз решает разорвать круг, в который попался, и резко сворачивает налево в надежде, что где-то там Бикон Хиллз. Деревья по пути сгущаются и пропускают всё меньше света, птицы замолкают, и становится ясно, что он уходит ещё дальше от города. Ему никогда отсюда не выбраться.

И только Стайлз уже собрался сдаться и повернуть назад, как из-за деревьев невдалеке доносится какой-то сладковатый и непреодолимый аромат. Так что он продолжает шагать вперёд, не в силах устоять перед любопытством и этим ароматом, который напоминает ему о маме и тех медовых сладостях, которые она пекла ему в детстве.

Сердцебиение Стайлза начинает замедляться, но он даже не замечает. Дышать становится легче, но его это не волнует.

Когда Стайлз наконец выходит из чащи на заросшую жимолостью поляну, то уже находится в полудрёме, погружаясь в самый сладкий сон.

Он падает ничком, будто в его теле больше не осталось ни одной кости, и тут же засыпает на ковре цветов, позволяя ветру тихонько перебирать свои волосы.

– О, – разочарованно произносит приятный резковатый голос. Это последнее, что Стайлз слышит. – Ну ладно, и он сойдёт.

И потом он проваливается в туманный сон из воспоминаний о маме, не волнуясь больше ни о чём.

***

Стайлз приходит в себя в странной комнате с закруглёнными стенами, выточенными из выгоревшей на солнце мягкой древесины и покрашенными в цвет золотистой листвы, а также перевитыми плющом и ветками настоящих деревьев. Всё вокруг подсвечено изнутри тем же слабым приятным сиянием, которое напоминает ему о волосах мамы в солнечный день. Он не может сдержать стона – папа точно его прибьёт. Если, конечно, Стайлзу доведётся его когда-нибудь снова увидеть.

Честно говоря, мама никогда напрямую не рассказывала ему, кто она и почему исчезла на неделю до его рождения и вернулась назад практически человеком. Никогда не упоминала, откуда её семья и из-за чего они никогда не приезжают в гости. Но у Стайлза были свои теории, одна другой хуже.

– Ну что ж… – говорит кто-то, открывая дверь в комнату бедром. Этим кем-то оказывается миниатюрная темноволосая девушка с целым ворохом воздушных тканей в руках, которые она опускает у изножья кровати. – Тебе, наверное, стоит одеться, – она старается смотреть в сторону и густо краснеет.

Потому что Стайлз полностью голый. Да и полупрозрачная простыня, наброшенная на него сверху, ничего не скрывает.

Он вскрикивает, пытаясь нашарить где-нибудь свою одежду, но тщетно. Приходится перерыть ворох вещей, принесённых девушкой, и отыскать там шёлковые шаровары и некое подобие ниспадающей просвечивающей рубашки. Стайлз быстро натягивает их, несмотря на то, что шаровары так и норовят соскользнуть вниз по ногам, а рубашка сваливается с плеч, но выбирать не приходится – любая одежда лучше наготы.

– Меня зовут Кира, – представляется девушка, когда он заканчивает одеваться. – Ты голоден? Скорее всего, да. Мама говорит, что человеческие мальчики всегда хотят есть.

Стайлз обвиняюще указывает на неё пальцем и заявляет:

– Не буду я есть вашу еду! Я знаю, как это работает. Один кусочек – и вы обретёте надо мной вечную власть, или как там.

Она нахмуривается.

– Стайлз, ты наполовину эльф, а значит, уже в нашей власти. Раз с этим ничего уже не поделаешь, то можно и поесть. Пойдём, кухня в той стороне.

Стайлз следует за Кирой через лабиринт из коридоров и лестниц мимо закруглённых углов и бесчисленных залов, и на всём пути им не встречается ни единого существа, человеческого или нет. Когда они наконец добираются до кухни, она тоже пуста, но кто-то успел оставить на столе тарелку с аппетитно выглядящими фруктами и хлебом. Кира выдвигает ему стул, а сама усаживается напротив, опёршись подбородком на руки и внимательно разглядывая его лицо.

После минутной неловкости Стайлз всё-таки поддаётся зову своего урчащего живота и начинает осторожно кушать. Еда сладкая на вкус, что неудивительно.

– Получается… – говорит он с набитым ртом. – Получается, я наполовину фея?

– Эльф, – поправляет Кира. – Но в целом – да.

– И мы с тобой… родственники?

– Я же китцунэ, Стайлз, – замечает она со смехом, будто это всё объясняет. Стайлз непонимающе моргает в ответ, заставляя её вздохнуть. – Ты и вправду ничего о нас не знаешь? Есть много разных видов эльфов, но я не подхожу ни под один из них. Я дух лисы. В чём-то похожа на эльфа, а в чём-то – кардинально отличаюсь. А ещё я из Японии, просто сейчас… гощу при дворе, – и тут Кира морщит нос. – Без особого желания.

– Дух лисы, – повторяет он. – Хорошо. А я…

– Эльф. Такой же, как и твоя мама, только со смешанной кровью. Ну, оно и понятно, – она вздрагивает. – Прости. Наверное, невежливо об этом упоминать.

Стайлз нахмуривается, беря с тарелки какой-то неизвестный фрукт.

– И зачем я здесь? У меня же смешанная кровь, раньше я был никому и даром не нужен.

– Раньше от тебя не было пользы, – с виноватым видом оправдывается она. – А теперь появилась возможность тебя использовать.

– А если я пошлю всех нахер?

– Нельзя просто так послать Королеву нахер, – отвечает Кира. – Она найдёт способ заставить тебя согласиться на свои условия. Именно так я здесь и оказалась – если бы я не позволила забрать себя в служение на два столетия, Королева пошла бы войной на мой народ. – Кира пожимает плечами. – Но это не так уж и плохо. Два столетия пролетают быстро, уже почти половина срока прошла.

– Два столетия? – ошеломлённо повторяет он.

Но прежде чем она успевает ответить, на кухню заходит бледный худощавый мужчина с ледяным взглядом – тоже эльф, но какого-то другого вида – и провозглашает:

– Королева готова вас принять.

– Скажи своей королеве пойти на…

Кира перебивает его с милой улыбкой:

– Мы уже идём.

***

Кровь под длинными и острыми ногтями Королевы отвлекает Стайлза от её безупречно неземной ледяной красоты.

Она высока и стройна, и её золотые волосы ниспадают за спину перевитой струящейся волной. Глаза у неё такого же зелёного цвета, что и у мамы Стайлза, а недобрая улыбка открывает ряд заострённых зубов.

Их окружает странное подобие сада: Королева отделяет от чьих-то костей кусочки разорванной плоти и осторожно скармливает мясо плотоядным растениям, которые тут обитают.

– А вот и он, – говорит она елейным голосом, притягивая Стайлза ногтями за рубашку и рассматривая поближе. – Только посмотрите, он ведь смог бы сойти за одного из нас. – Королева с изяществом сморщивает нос. – Если бы не был таким… загрязнённым.

– Я самый настоящий грязнокровка, – поддакивает Стайлз. – Вам, должно быть, неприятно находиться со мной рядом. Просто скажите мне, где дверь, и я уберусь с ваших глаз долой.

Смех Королевы похож на звон бьющегося стекла.

– Ещё и забавный, – отмечает она. – Духи свидетели, это тебе не от матери досталось. – Её губы искривляются в ухмылке. – Тебе вообще ничего от неё не досталось. Бедный мышонок.

– Слушайте, – начинает Стайлз, – вам всегда было наплевать на меня и на маму, так почему…

Королева впивается ногтями ему в загривок и дёргает на себя. Черты её лица искажаются и заостряются, на глаза падает тень, и она шипит:

– Даже и думать не смей, что знаешь, чего я хотела или не хотела от своей дочери. Ты не понимаешь, о чём говоришь, дитя, так что держи рот на замке, пока я не вырвала тебе язык.

Стайлз пытается отпрянуть и не дать волю панике, но в её хватке не может сделать и шага. Наконец Королева разжимает ногти, и он тут же отпрыгивает на нетвёрдых ногах, пытаясь выровнять дыхание. Паника тут точно не поможет, да и дерзость, похоже, тоже.

Потирая загривок, Стайлз оглядывается в поисках помощи, но Кира не поднимает глаз от пола, а больше в саду никого нет.

– От вашей дочери, – осторожно повторяет он, чувствуя, как кровь на загривке начинает подсыхать. – Значит, вы – моя… бабушка.

Королева презрительно усмехается.

– Моя дочь отказалась от любой связи с нашей семьёй, когда решила обменять вечную жизнь на земную, и всё ради любви к человеку.

– Ну ладно, – тяжело сглатывает Стайлз, – я вам никто, хорошо. Я не против. Но зачем я здесь?

– Потому что я нашла, как тебя использовать, – изящно пожимает плечами Королева, будто и не выходила из себя. – Когда я заключила мир с врагами моего двора, то в обмен предложила им наследника престола, чтобы скрепить нашу договорённость. – С этими словами она вновь начинает отрывать кусочки мяса и подкармливать жадно клацающие растения у своих ног.

– Вы не можете просто так…

Королева бросает на него пронзительный взгляд из-за плеча, поэтому он затыкается, обдумывает свои слова и наконец спрашивает:

– Наследника престола?

– Да. И технически это ты.

Возможно, пришло время паниковать.

Её голос снова становится приятным, как будто они обсуждают погоду.

– Конечно, я бы никогда не признала кровную связь, если бы не нашла для неё применения. Но мне внушает отвращение одна мысль о том, чтобы ради мира, едва ли влияющего на нашу оборону, отправить свою внучку жить среди животных. – Она изящно вздрагивает. – Такая досадная обуза, что приходится сдерживать этих тварей, но что поделать. После потери дочери у меня нет совершенно никакого желания отдавать ещё кого-то от своей крови, чтобы удовлетворить прихоти низших рас. – Её губы растягиваются в ледяной улыбке. – Но мне и не придётся. Я пошлю тебя.

– Вы не можете меня отдать, – восклицает Стайлз, в отчаянии отступая назад. – Я вам не принадлежу!

Королева поворачивается к нему, прелестно дуя губы. Её пальцы всё ещё испачканы кровью и ошмётками плоти.

– Не пойдёшь по-хорошему? – говорит она. – Жаль. Но это не так уж и важно. Твоя мать отдала свою жизнь ради Джона Стилински. Я уверена, ты поступишь так же.

Стайлз даже не успевает потребовать от неё объяснений, как по взмаху её руки двое стражников втаскивают в сад его отбивающегося папу. Он бледен, морщины на его лице проступили сильнее прежнего, а в глазах плещется страх, но напряжение слегка ослабевает при виде живого и здорового Стайлза.

Стражники швыряют его на землю к ногам Королевы.

– Стайлз, – торопливо выдыхает папа с облегчением. Его голос срывается. – Ты в порядке.

Стайлз падает на колени рядом с ним и изо всех сил обнимает, даже не дав ему восстановить дыхание.

– Конечно, в порядке, – успокаивает он. – Зачем ты сюда пришёл?

– Ты не вернулся домой, – отвечает папа, так же крепко прижимая его к себе, – а твой джип остался в заповеднике. Я… я сразу понял, где тебя искать. – Он поворачивается к Королеве и требует: – Отпустите его.

Та лишь смеётся.

– Боюсь, это невозможно. Я заключила перемирие и хочу, чтобы Стайлз его скрепил. Если он откажется, ты умрёшь. Такая простая сделка, не правда ли? И справедливая.

– Такая же справедливая, как когда вы обещали своей дочери земную жизнь? – шипит шериф. – И дали ей всего десять лет?

Королева удивлённо моргает, словно она – сама невинность, и отвечает:

– Ты знаешь лучше других, Джон, что человеческий век ужасно короток. Я пыталась её предупредить.

Стайлз вздрагивает, прижимаясь к отцу и пытаясь что-нибудь придумать. Но не то чтобы у него был какой-то выбор. Не тогда, когда речь заходит о папиной жизни.

– Пап, – тихо начинает он.

– Нет. Не нужно ничего делать. Возвращайся домой, Стайлз.

Стайлз поднимает глаза на Королеву, весь дрожа и сжимая пальцами такую знакомую ткань папиной форменной рубашки.

– Пап, – снова шепчет он.

– Нет.

– Не забывай… есть овощи. Доктор сказал, что тебе полезно, пап. Для сердца. И не позволяй Рите угощать тебя сладостями во время дежурства… ну, если только раз в месяц. Думаю, раз в месяц можно. Еды в морозилке хватит минимум на две недели, а потом попроси миссис Флемминг, может, она научит тебя готовить что-нибудь простенькое. И передай мистеру Талботу, что я больше не смогу приходить на работу и мне очень жаль.

– Стайлз.

Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, Стайлз поднимается на ноги.

– Если я соглашусь, то вы его отпускаете, – говорит он. – Не затягиваете, не ищете обходных путей и не причиняете ему боли. Отпускаете его домой и позволяете прожить свою жизнь – естественную человеческую жизнь – и никогда его больше не беспокоите.

Королева отвечает ему с безмятежной улыбкой:

– Даже обидно, что ты ожидаешь от меня подвоха.

– Пообещайте.

Она единожды кивает и даёт знак стражникам, которые подхватывают его папу под руки и тащат из комнаты. Стайлз и хотел бы отвести взгляд или закрыть глаза, но не может, даже когда из них проливаются слёзы.

– Я люблю тебя, – вместо этого говорит он, пока папа выкрикивает его имя, ругается и вырывается из рук стражников, которые без видимых усилий продолжают его тащить. – Я люблю тебя. Прости, пожалуйста. Мне не стоило заходить в лес.

И когда папа совсем пропадает из вида, а его крики стихают, что-то у него в груди ломается и начинает истекать кровью.

Стайлз поворачивается к Королеве.

– Это навсегда? – дрожащим голосом спрашивает он, ведь Киру забрали всего на два столетия, верно?

– О, мышонок, – ласково отвечает она. – Брак – это навсегда. В этом-то и весь смысл.

А затем Королева заливается своим пронзительным, трескучим, резким смехом, и внезапно мир вокруг проваливается в темноту.

***

Стайлзу уже порядком надоело приходить в себя в непонятных местах: в этот раз он проснулся от того, что его укачивает.

– Сочувствую, – шёпотом говорит Кира и протягивает ему бокал с какой-то слабо светящейся жидкостью. – Это поможет.

Стайлз выпивает его залпом, потому что если только это не яд, то хуже этот день стать уже не может, а потом садится и осматривается по сторонам.

– Мы что, серьёзно едем в карете? – удивляется он. – Запряжённой лошадьми? – Самих лошадей не видно, но зато слышится стук копыт по земле, так что это вполне логичный вывод. – Это уже «Золушка» какая-то.

Кира вымученно улыбается.

– Королева выделила для тебя свой любимый паланкин, – объясняет она. – И нас несут кентавры, не лошади. Не может же она доставить тебя к алтарю верхом на осле, а то будет казаться, что она не воспринимает ситуацию с должной серьёзностью.

– А разве это не так? – замечает Стайлз. – Она решила расплатиться мной, только потому что ей на меня плевать. Похоже, что для неё это всё – одна грандиозная шутка.

– Так и есть, – вздыхает Кира, – и эту шутку Королева хочет довести до конца. – Она откидывается на сидение. – Мы почти приехали. Ты… готов?

Стайлз бросает на неё быстрый взгляд и отводит глаза.

– Ну, – язвит он в ответ, потому что сарказм ещё ни разу его не подводил, – никто не предупредил меня, что речь идёт о браке, так что могу и передумать.

– А разве бы это что-то поменяло?

Ради папы? Конечно нет. Стайлз прикрывает глаза и спрашивает:

– Кстати, а за кого именно… Она сказала «животные». Неужто высокомерные принцы-говнюки, проклятые на жизнь в обличии козлов до тех пор, пока не научатся любить или не упадёт последний лепесток?

В ответ Кира смотрит на него так, как будто именно он тут сумасшедший.

– Оборотни, – объясняет она. – Понятное дело. Эльфийское королевство постоянно… скажем так, посягает на чужие земли, а стая Хейлов просто так за свои границы никого не пускает. Так что в отместку они начали охотиться на любимцев Королевы и довели её до белого каления. Война продолжалась несколько столетий, но потом ей это наскучило, и она заключила перемирие, скреплённое согласно обычаям. То есть браком, слиянием кровей. Потому что для эльфов нет ничего важнее крови.