Текст книги "Письма к незнакомке (СИ)"

Автор книги: Lisichka_loom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Фридрих не мог понять, что он ощущал, стоя перед кабинетом вице-вахмистра. То ли это было чувство беспокойства, то ли слабого равнодушия. Однако единственное, что знал Фридрих – ему не нужно ждать хороших новостей. Иначе бы Луц с ним даже не заговорил. Фридрих в последний раз оценил свой внешний вид: белая рубашка так и сидела небрежно, китель отсутствовал, а волосы напоминали настоящее гнездо. Он совершенно не выглядел как солдат. Но ариец не стал волноваться по этому поводу. Ведь, если бы он отправился переодеваться, то весь его настрой канул бы в лету.

Раздался негромкий стук. Фридрих постучался, а затем притянул руку к шее и еще раз одернул смятый воротник. По ту сторону раздался еле различимый шорох. Потом последовала череда грубых шагов внутри и звонкий голос проговорил:

– Входите.

Фридрих приложил ладонь к дверной ручке и слабо сжал её. Что-то вдруг откликнулось в его груди, когда он резко повернул её в сторону. Стоило переступить порог кабинета, как Фридрих почувствовал, как сердце ухнуло вниз. Молодой человек зашёл внутрь и прикрыл за собой дверь.

– Г-герр вице-вахмистр, – поприветствовал Фридрих, отдав честь.

– Вольно, солдат, – ответил мужчина.

Вице-вахмистр любил свой кабинет. В отличие от остальной служебной части ему досталась весьма просторная комната в ветхом жилом доме, который отвели под казармы. Кабинет был разделен на две части: одна была рабочая, а другая жилая. Здесь располагался стол, небольшой стул и несколько шкафов. В другой части комнаты находилась одноместная кровать, умывальник, две тумбочки и походная сумка с вещами. На части кабинет делил большой книжный стеллаж, что располагался прямо посередине. Здесь было не столько книг, сколько огромное количество документов. Светло-бежевые обои были аккуратно наклеены и совершенно не ободраны. Комната была светлой и чистой из-за балкона и двух небольших окон. Фридриху нравилась обстановка в этом месте. Всё здесь говорило ему о чистоплотности и порядочности самого хозяина.

Вице-вахмистр сидел за столом и подписывал какие-то бумаги. Когда Фридрих вошёл в кабинет, мужчина поднял на того глаза и посмотрел долгим пронзительным взглядом. Фридриху нравился вице-вахмистр как человек: веселый и добродушный, он действительно заботился о своих солдатах. И что самое необыкновенное, в отчаянные моменты Фридриху казалось, что вице-вахмистр заменял ему отца, только доброго и настоящего.

Но вот только сейчас в глазах вышестоящего по званию не было никакой искры. Меж бровей залегла глубокая морщинка, глаза слегка жмурились. Даже кончики его усов, в которых прослеживалась седина, словно были опущены вниз. Фридрих почувствовал, что действительно всё не так просто. Он незаметно сжал руки в кулаки и мысленно подготовился к своей участи.

– Здравствуй, Фридрих. Проходи и садись, – вице-вахмистр указал на другой стул, стоящий напротив стола.

Фридрих за два шага преодолел расстояние до стула и уселся на него. Молодой человек заметил, как вице-вахмистр оглядел сверху вниз его внешний вид исподлобья и нахмурился. Это заставило Фридриха напрячься куда сильнее.

– В-вы хотели меня в-видеть? – спросил Фридрих после короткого молчания.

– Да… Есть кое-что, – сдавленно произнес мужчина, словно слова давались ему тяжело. Бывшая беззаботность, что была так присуща ему, вдруг куда-то испарилась. Вместо неё появились стальные нотки переживания и силы, которые Фридрих раньше не замечал. – Обер-лейтенант хочет видеть тебя.

Фридриху показалось, будто что-то ударило его под дых. В легких мигом закончился весь воздух, а горло сжала невидимая хватка. Его глаза раскрылись от удивления, а рот не мог произнести ни слова. В груди вдруг начало зарождаться какое-то чувство, странное и пугающее. Фридрих не мог понять, что это, но ощущения были не из приятных.

Он безмолвно уставился на вице-вахмистра, пытаясь осмыслить услышанное. В голове тут же появились мысли: к обер-лейтенанту не вызывают просто так. Либо солдата хотят наградить или похвалить за успехи в службе, либо дать особое поручение, либо наказать. Фридрих прекрасно понимал, что награждать его не за что, а уж давать какие-то задания тем более. Остаётся только одно: Фридриха ждут большие неприятности.

– Н-нойманн? – переспросил ариец, хотя прекрасно знал ответ.

Вице-вахмистр ничего не ответил, лишь коротко кивнул. Фридрих отвёл взгляд, пытаясь вспомнить, что такого он совершил за последние дни. Но на ум ничего не приходило.

– Н-не знаете, зачем? – вопрос прозвучал по-детски наивно, хотя солдат надеялся, что вице-вахмистр хоть как-то прояснит ситуацию.

– Ничего не могу сказать, мой мальчик, – устало выдохнул мужчина. – Единственное, что могу посоветовать – это быстрее разобраться с этим.

Фридрих опустил голову и задумался. Внутри нарастала буря из эмоций и чувств, что бурлили в нём. Ариец не мог сказать, что его ждало. Но было одно, что он понял: то чувство, что охватило его – было чувство скорой неизбежности.

***

Подниматься по лестнице хорошо устроенного дома Альберта Нойманна было для Фридриха равносильно смертной казни. Он прекрасно осознавал, что вряд ли выйдет оттуда в хорошем настроении. В голове витал рой мыслей, которые Фридрих старался усмирить, но получалось у него скверно. В душе была пустота: молодой человек просто устал ощущать что-либо.

Обер-лейтенант Альберт Нойманн расположился в доме, который также находился на окраине города рядом с военными казармами. Но этот дом был хорошо обустроен: казалось, что до прихода немцев в доме действительно кто-то жил и заботился о внутреннем убранстве. Фридрих догадывался о том, что местных жильцов выселили, дабы предоставить место Нойманну и его людям.

Всю дорогу Фридрих старался не думать о будущей встрече с обер-лейтенантом. Единственное, что не давало покоя Блумхагену – проблема, из-за которой его вызвали. А страх ещё и усиливали слова Луца. Как бы Фридриху не хотелось, но мысли о взаимосвязи этой ситуации с Теодорой были довольно убедительными. Последнее письмо не дошло до Эйвери. Значило ли то, что его перехватили? И сделал ли это Луц, после чего доложил Нойманну?

Фридрих сжал челюсти, преодолевая ступеньку за ступенькой. Пальцы сжимали перила до белизны кожи. Ариец чувствовал, как деревянные занозы в очередной раз врезаются в кожу ладоней. Сердце отбивало глухой быстрый ритм, что заставляло Фридриха дышать глубже и чаще.

Химворде утопал в ночи. Сразу после посещения вице-вахмистра Фридрих отправился к обер-лейтенанту. На улицах уже не было такого большого количества людей, когда он шёл от дома госпожи Ваутерс. Вокруг стояла звенящая тишина, словно подтверждающая состояние Фридриха. Напряженность и опасность будто бы окутали его с ног до головы.

Когда Фридрих поднялся на лестничную площадку, он остановился перед входной дверью. Глубоко вздохнув, он тихо постучал костяшками пальцев. Звук в тишине показался ему грохочущим. Сердце словно пропустило удар и замерло на несколько секунд. Фридрих не был готов умереть, но он был готов встретиться со смертью.

Рядовой солдат, что открыл арийцу дверь, презрительно оглянул его и приподнял одну темную бровь. Черты его лица были мягкими и выразительными, словно он был и не немец вовсе. Но взгляд, что заставлял внутренности леденеть, напрочь развеял первые впечатления о нём.

– Что нужно? – спросил он. Голос его был низким с сильным австрийским акцентом.

– М-мне н-нужно к обер-лейтенанту, – промолвил Блумхаген. Язык заплетался, а губы в очередной раз не слушались.

Солдат усмехнулся подобно Луцу и скривил рот.

– Фамилия?

– Б-б-блумхаген.

Солдат словно издевался над ним. Буквально все в части знали, кого представляет из себя молодой заикающийся сын майора. Фридрих опустил голову вниз, стараясь не встречаться взглядом с патрульным. Парень отошёл в сторону, открывая проход к двери, и одним кивком указал на неё. Фридрих вошёл в дом обер-лейтенанта.

Внутри дома также расположились командиры военной части и другие вышестоящие лица. Однако обер-лейтенант Нойманн считался главным в здешнем округе. До уха Фридриха доносились строгие голоса мужчин, что обсуждали планы будущих действий, и лязганье посуды. Очутившись внутри, ариец сразу же почувствовал разницу в атмосфере военных казарм и этого дома. Здесь не было той непринужденности и расслабленности, как в пристанище рядовых солдат. Мурашки вдруг неожиданно расползлись по телу, заставляя Фридриха содрогнуться. Не желая оставаться тут более, молодой человек отправился на поиски кабинета Альберта Нойманна.

На пути его также встретил патрульный, который непосредственно проводил его к обер-лейтенанту.

– Кто? – расслышал Фридрих, стоя за приоткрытой дверью кабинета. Голос, что донесся до его слуха, был узнан сразу же. Бесцветный, прокуренный, твёрдый – это было олицетворение Альберта Нойманна. Фридрих ощутил, как затряслись колени от этого звука, и сжал пальцы в кулак.

– Блумхаген, герр Нойманн, – ответил патрульный.

– Пусть войдет.

Фридрих не стал дожидаться разрешения со стороны патрульного и быстрым шагом зашёл в кабинет.

Убранство комнаты встретило его ярким светом керосиновой лампы, что отбрасывала тени на рядом стоящую мебель. В углах царил полумрак, отчего в центре сидящего Нойманна образовывался настоящий ореол света. Фридрих прищурил глаза. В нескольких шагах от него находился большой стол, за которым сидел обер-лейтенант. Дым от его дорогой сигары струился по воздуху, утекая в приоткрытое окно. Альберт Нойманн не глядел на Фридриха, он лишь слабо раскачивался на ножках стула, повернувшись боком к входной двери.

С приходом Фридриха патрульный отдал честь и удалился. Фридрих остался наедине с Нойманном. Голубые глаза арийца непрерывно смотрели на сидящего напротив мужчину. В груди всё так же было пусто, однако голова всё также продолжала гудеть. Молодой человек потер пальцы друг о друга, разогревая кожу, и мягко прикрыл глаза. Сердце отбивало размеренный ритм, но волосы на загривке встали дыбом.

– Д-добрый вечер, герр Н-нойманн, – произнес Фридрих, отдавая честь. На его удивление голос звучал твёрдо, даже с присутствием заикания.

Альберт Нойманн не повернулся на звук, всё также продолжая лицезреть вечерний Химворде в окно. Он вновь поднес сигару к губам и слабо втянул её. Фридрих заметил его руки, что были покрыты белесыми рубцами.

– Этот город вечером кажется не таким уж и привлекательным, – неожиданно сказал Нойманн. Его голос мигом разрезал тишину, отчего Фридрих тут же вытянулся, словно по струнке. – Вам так не кажется, солдат?

– Н-нет, герр, – начал Фридрих, однако губы его дрожали. – Я д-думаю, что г-г-город прекрасен всегда.

Обер-лейтенант улыбнулся краешком губ и, бросив тлеющую сигару в пепельницу, повернулся к Фридриху. Холодные стеклянные глаза блеснули в полумраке. Фридрих дернулся, когда встретился с ними взглядом. Ариец чувствовал, как его взор просачивается под кожу. Глаза колкие, стальные, напоминающие зимний лёд, смотрели прямо на него.

– Когда ваш отец попросил меня устроить вас в армию, мне хватило уважения и старой дружбы не поднять его на смех, – произнес Нойманн, не отрывая взгляда от лица Блумхагена, – ибо таким романтикам, как вы, только и стоит, что строчить любовные поэмы да бегать на свидания.

Фридрих ощутил, как что-то изнутри начинает разрывать его на части. Медленно и слишком больно, словно раскаленное лезвие ножа проникает в его сердце. Оно истекает не кровью, а чем-то другим, что более ценно для молодого солдата. В глазах появились мутные пятна, а очертания звериного взгляда Альберта Нойманна стало расплывчатым. Тени заплясали в замысловатом танце, цвета начали смешиваться. Однако единственный силуэт был виден настолько отчетливо, что казался ненастоящим. Зелёное платье слабо колыхалось в непонятном вихре, загорелая кожа была словно подсвечена солнцем, а мягкие каштановые кудри волнами обрамляли её лицо, столь нежное и трогательное. Но взгляд зеленых глаз оставался ярким, как будто в нём была искра, что заставляла всё вокруг оживать. Но любимый взгляд ничего не пробудил в солдате. Он лишь заставил его ужаснуться и еле слышно проронить:

– Нет…

– Вы узнаете это, Блумхаген? – голос обер-лейтенанта заставил Фридриха вернуться в реальность. Танец пятен и бликов резко прекратился, всё стало на свои места, а Альберт Нойманн всё продолжал сидеть за столом. Фридрих заморгал, стараясь прийти в чувство, и уставился на деревянную поверхность дорогого стола. На ней при свете одинокого и равнодушного света керосиновой лампы лежал маленький, но до боли знакомый конверт.

Ариец замер, всматриваясь в очертания дорогого сердцу клочка бумаги. Внутри образовалась дыра, что помогла Фридриху на миг забыть обо всех чувствах. Солдат сжал челюсти, мысленно настраиваясь на дальнейший разговор с Нойманном. Он предполагал, что всё так обернётся, но всей душой надеялся, что этого не случится.

– Откуда это у в-вас? – спросил молодой человек.

Нойманн ничего не ответил, он лишь взял в одну руку конверт и повертел его кончиками пальцев.

– Это не так важно. Главное – это то, что я узнал о своём солдате. А именно о его несоблюдении воинских обязанностей. Любовь – это наркотик. Она усыпляет нас, делает уязвимыми и, конечно же, заставляет забыться. Многие солдаты ищут утешения в женских объятиях. Но только я уверен, что если перед ними встанет выбор между службой и борделем, они непременно выберут первое.

Фридрих скривился, однако не проронил ни слова.

– Но знаете, Блумхаген, – вновь начал Нойманн, откидываясь спиной на стул. – одно дело просто развлекаться. Совсем другое подрывать порядок в части.

Голос обер-лейтенанта вдруг снизился на пару тонов. Арией сразу насторожился.

– Ч-что вы хотите этим с-сказать? – задал он вопрос.

Нойманн невесело ухмыльнулся, показав свой оскал.

– Вы связались не просто с девушкой, Блумхаген, а с американской журналисткой. Стоит ли вам напомнить, что Соединенные Штаты наши враги? Или вы настолько глупец, что считаете, будто бы это любовь до гроба соединила вас?! И ведь у вас не было даже мыслей о том, что эта женщина может являться иностранным шпионом.

С каждым разом голос обер-лейтенанта всё повышался и повышался. Под конец своего монолога он просто начал кидаться словами, отчего Фридриху словно вбили кол в спину – он не мог пошевелиться от страха.

– Посмотрите мне в глаза, Блумхаген, и признайте свою вину. Женщина-журналистка, да ещё и на войне. Она приехала сюда не просто описывать здешний люд. И вы, как солдат, абсолютно не узрели это, – Альберт Нойманн выдохнул и перевел дыхание. Затем продолжил своим бесцветным и равнодушным голосом. – Эту связь нужно прекратить, причём немедленно. Я заметил, что Химворде стал для вас слишком хорошим местом. Вы стали забываться, где вы находитесь, ведь уж точно не у себя дома. Моё решение таково: либо вы отправляетесь на фронт в запасные войска в Эльзас, либо американская журналистка прибудет в Германскую империю и будет находиться под контролем. Выбирать вам.

Фридрих ощутил, как из легких словно выкачали весь воздух. Его глаза широко раскрылись, а губы дрогнули. Его вновь пронзило то самое липкое чувство страха. Только вот сейчас оно было другим, ведь Фридрих боялся не за себя. В голове опять возник образ веселой Теодоры, но в следующий миг рядом с ней появляются мужские фигуры в темно-зеленой форме. Они кричат и бегут вперед, а затем хватают девушку за руки. Теодора извивается, пытается выбраться, слезы стекают по её лицу. Теперь зелёное платье выглядело грязно и помято. А в ушах сохранился её голос, полный беспомощности и ужаса.

Арийца передернуло.

– Н-нет, н-нет, – зашептал он. Голос его дрожал, словно лист на ветру. – П-прошу, не делайте ей б-больно. Я в-виноват и п-п-признаю свою вину. Я отправлюсь туда, к-куда вы с-скажите. Только, п-пожалуйста, не т-трогайте её.

Солдат ничего не мог с собой поделать. Его трясло от незнания того, что могло случиться с Теодорой Эйвери. Это он виноват. Он прекрасно знал, чем это всё обернется, что им нельзя быть вместе. Любовь действительно ослепила его. Только сейчас он подверг опасности ни в чём невиновную жизнь. Больше всего Фридрих надеялся, что Теодора останется в безопасности. Ведь солдат не сможет жить, зная, что погубил её.

Альберт Нойманн не обратил никакого внимания на состояние юного Блумхагена. Словно для него это уже было в порядке вещей. Другого поведения обер-лейтенант и не ждал. Фридриха это возмутило. Как можно вот так решать судьбу человека с полным бесчувствием на лице? Да ему же откровенно плевать! Обер-лейтенант просто хотел убрать помехи, что стали у него на пути. Фридрих сжал кулаки, борясь с желанием тут же наброситься на Нойманна и разбить его хладнокровное лицо в кровь об эту злосчастную деревянную столешницу. Молодой человек глубоко вздохнул, стараясь усмирить свой пыл. Нойманн же вновь перевёл взгляд на ночной Химворде, что был еле различим во мгле. Затем небрежным движением поправил воротник, одернул рукава и проговорил:

– Собирайте вещи. Машина выезжает завтра после полудня. И обещаю, что с вашей журналисткой ничего не случится, пока она находится в Химворде.

Фридриху больше не нужны были слова, срывавшиеся со рта Нойманна. Он услышал достаточно. Не сказав ничего, молодой человек склонил голову в знак уважения, после вновь отдал честь и буквально бегом ринулся наружу. Дверь кабинета противно скрипнула, когда Блумхаген оказался на лестничной площадке.

Альберт Нойманн проводил его внимательным взглядом. Рука его вновь потянулась к сигарам. Вытащив одну, обер-лейтенант закурил, борясь с собственным желанием рвануть вперед и разрушить комнату. На душе было неспокойно. Однако Нойманн лишь передёрнул плечами и обронил единственное слово, что затерялось в ночной тишине вместе с клубами дорогого табака:

– Мальчишка.

***

Переписываться с Теодорой Эйвери всегда было для Фридриха невероятным занятием. С каждым письмом он ощущал что-то новое, неизведанное для себя. Мисс Эйвери открывала новые его стороны, о которых Фридрих прежде не знал. Даже борясь с волнением, он то и дело представлял в голове образ улыбающейся Теодоры, что с дрожащими от предвкушения руками читала его послание. Однако в этот раз всё было иначе.

У Фридриха не было времени раздумывать над словесными оборотами. Очутившись в своей каморке сразу после посещения дома Нойманна, солдат рывком вытащил один из последних листов бумаги и чернила. Рука его порхала так, словно Фридрих писал что-то на скорость. Наспех заправленная перьевая ручка иногда оставляла кляксы, но у Фридриха не было времени быть аккуратным. Он должен успеть.

Фридрих толком не знал, успеет ли дойти маленькая записка до дома госпожи Ваутерс к назначенному времени? Вдруг почтальон опоздает, и мисс Эйвери ничего не получит. Нет, Фридрих завтра сам оставит его в почтовом ящике госпожи Ваутерс. Так будет надежнее и быстрее.

Закончив строчить записку, Фридрих вновь начал чувствовать в своей груди что-то странное. Новые ощущения растекались по его жилам, задевая самые болезненные точки. Фридрих поморщился. Молодой человек встряхнул головой и пробежался по записке глазами:

Дора,

Завтра, после рассвета, возле нашего фонтана. Это очень важно. Буду тебя ждать,

Твой Фридрих.

И тогда он понял. Чувство, что преследовало его вместе со страхом сразу после визита к вице-вахмистру вплоть до каморки, было одиночеством. Слабым и неприметным, оно будто бы напоминало, что совсем скоро Фридрих лишится самых близкий людей и товарищей. Одиночество наполняло его постепенно, словно он был сосудом, забирая место такой недолгой, но яркой любви.

========== Глава 7. Расстояние ==========

Комментарий к Глава 7. Расстояние

Всем доброго времени суток! Автор вернулся с новой главой. Мы почти на финишной прямой: осталась всего одна глава до завершения работы. Всем приятного чтения и большое спасибо, что остаётесь с этой работой))

Пальцы Теодоры мелко дрожали.

Это было странное ощущение, будто бы она целый день провела за столом, печатая статьи на машинке. Только вот к прибору девушка не прикасалась с самого утра. Она ощущала, как тонкие косточки нервно бьются, проводя по телу что-то подобное электрическому току.

Это было не от холода. Даже несмотря на ранний час и хорошую погоду, она надела перчатки, какие обычно носили девушки из светского общества. Темный атлас прекрасно тянулся и плотно облегал руки по локоть. Мать Теодоры, если бы увидела её, просто фыркнула бы и произнесла своим надменным поучительным голосом: «Эти перчатки отлично подойдут для светского образа в сочетании с вечерним платьем, дорогая. О, они бы хорошо подошли к тому синему платью из бархата, которое я привезла тебе из Франции. А вот надевать такой аксессуар с легкой прогулочной одеждой я бы не советовала. Смотрится так, словно только что с похорон вернулась».

Теодоре было всё равно. Она сжала губы, стараясь больше не пародировать собственную матушку в своей голове. Ну с того, что она надела то зеленое платье с белым кружевом и темные атласные перчатки? Других у неё просто не нашлось. Единственный раз в своей жизни Теодора Эйвери пожалела, что у неё не было мягких и тонких шелковых перчаток до запястья, которые, по мнению женского общества, просто сводили мужчин с ума.

Она тут же представила, как изысканное одеяние обхватывает её кисть и как его пальцы мягко обнимают её ладонь, посылая сквозь шелк импульсы маленьких мурашек прямо вверх по коже. Мужские пальцы продвигаются наверх, задевая косточку. Они слабо очерчивают контур и затем ловким движением оказываются под тканью, прямо под бьющейся жилкой пульса.

Теодора вздрогнула. Приятное тепло вдруг разлилось в её груди, а лицо начало гореть. В голове тут же всплыли недавние воспоминания о том, как чуткие мужские руки мягко касаются её тела уже в реальности. Но тут же обрываются. С губ Теодоры сорвался судорожный вздох. Неведомая пелена перед глазами исчезла, открывая взору пустые улицы ещё не проснувшегося Химворде. Нервная дрожь в конечностях опять вернулась.

Мисс Эйвери проснулась рано утром. Солнце тогда ещё не показалось на горизонте, небо чернело в глубине пространства, а легкая серебристо-розовая дымка потихоньку проникала в маленькую комнатку. Было темно. Теодора не знала, почему она проснулась в такой час. Медленно протирая кулачками глаза, девушка пыталась собраться с мыслями. Вокруг стояла тишина: она не была уютной, скорее предвестницей чего-то большего. Это большее ощущалось на поверхности кожи, отчего Теодора внезапно поёжилась. Утренний воздух оказался слишком морозным для её тонкой ночной сорочки. Необъяснимое ощущение вдруг появилось внутри, заставляя пальцы на ногах леденеть, а грудь сжиматься.

Теодора никогда не была суеверной. Однако в тот момент она чувствовала – впереди её ждёт нечто плохое, что заставит душу сжаться и разбиться на мелкие частицы. И она не ошиблась. Письмо от Фридриха, что принесла госпожа Ваутерс, было тому доказательством.

Теодора лишь поблагодарила экономку, однако её слова о спешке почтальона доставить ей письмо насторожили журналистку. Мисс Эйвери прекрасно помнила о том, как с глухо бьющимся сердцем и прерывистым дыханием вскрывала конверт. Мгновенье, и перед ней оказывается небольшой клочок бумаги, кротко исписанный изящными буквами Фридриха Блумхагена.

Теодора в который раз заставила себя оторваться от созерцая мягкого и замысловатого почерка, лишь отметив про себя, что ариец писал в спешке – буквы скачут, что было для него несвойственно. Мисс Эйвери принялась читать содержимое, однако с каждым словом то утреннее чувство надвигающейся беды неуловимо росло, а надежда, словно лепесток на дереве, бесшумно падала в пропасть.

Теодора сжала письмо в руках, старательнее вглядываясь в родные строки. О чём они говорят? Обеспокоен Фридрих или, наоборот, уравновешен? Ждёт ли его опасность или что-то хорошее? Теодора никак не могла найти ответы на эти вопросы, снова и снова перечитывая письмо. Но что-то подсказывало: ей нужно готовиться к худшему.

В последний раз взглянув на послание, Теодора подняла глаза к небу: солнце уже постепенно вытесняло темноту. Времени оставалось мало. Молодая журналистка не раздумывала над тем, какое платье ей выбрать. Взор сам наткнулся на темно-зелёном платье с волнующим вырезом и украшенным тонким белым кружевом. Его взгляд всегда особенно подолгу останавливался на ней, стоило ей прийти в таком наряде. Фридрих старался скрывать эмоции, но глаза всегда выдавали его с головой. Теодора до сих пор помнила, как кровь неожиданно становилась горячей, стоило арийцу взглянуть на неё. Голубые глаза юноши были полны восхищения, обожания. Он даже почти не моргал, словно боясь пропустить хоть один шелест ткани. Его грудь то широко вздымалась, то практически полностью замирала, словно он забывал, как дышать. И Теодоре это нравилось.

Сейчас это самое платье мягко билось о ноги мисс Эйвери при быстрой ходьбе. Красивые туфли на каблучке резко отстукивали ритм, разгоняя затишье на улице. Теодора поклялась себе сохранять самообладание. Хоть она и иногда делала поспешные выводы, но в данный момент её рассудок кричал о том, что для паники ещё рано. Химворде будто бы повторял то, что творилось на душе: многие цветы и растения уже завяли от недостатка ухода, ставни многих домов были заперты, создавалась атмосфера опустевшего города. Вязкий предрассветный туман окутывал землю, отчего дальше в радиусе нескольких ярдов ничего не было видно. На улице не было ни души. Лишь пара тёмных силуэтов немецких солдат прослеживалась вдалеке.

Неожиданный порыв ветра заставил Теодору вздрогнуть. Пальто не спасло её от зябкого прикосновения, а руки сквозь перчатки ощутили касание острых мурашек. Девушка спрятала лицо в воротнике и зашагала быстрее. Ещё немного, и она свернет с главной улицы в небольшой переулок, ведущий к старому фонтану.

Светлое пятно на горизонте стало ещё больше с того раза, когда Теодора взглянула на него из окна маленькой комнаты. Вокруг всё ещё царит сонная тишина. Утренняя прохлада стелется над землёй. Природа будто бы замерла, ожидая. Теодора чувствовала это. Наконец около кромки неба вспыхивает ослепительная каемка солнечного круга. Она ещё совсем маленькая, но уже поразительно яркая. Небо окрашивается в ало-красный цвет.

Через пару минут Теодора оказывается в назначенном месте. Сквозь туман прочерчивается фонтан, журчание воды которого развеивало нагнетающее безмолвие. Фридрих уже ждал её. При виде его в груди Теодоры что-то надломилось.

Фридрих не сидел на месте, а, наоборот, расхаживал рядом с фонтаном. Походка его была нервной и беспокойной, он словно прихрамывал на одну ногу. Китель сидел на нём небрежно, воротник был распахнут, открывая взору кусочек болезненно-светлой кожи. Нательная рубашка, что виднелась под оборкой кителя, была полностью смята. Волосы арийца торчали в разные стороны, и это вовсе не придавало ему привлекательности. Блумхаген то и дело сжимал и разжимал пальцы. Бледнота его рук на миг испугала Теодору.

Завидев журналистку краем глаза, ариец немедленно выпрямился, отчего Теодора еле смогла подавить вздох ужаса. Лицо его, некогда напоминающее истинного аристократа, было похоже на утопленника. Под глазами залегли темные круги. Бледно-фиолетовый цвет добавил ему несколько десятков лет. А сам взгляд голубых глаз был затуманен.

– Д-дора, – выдохнул он. Голос его надломился, а потрескавшиеся на ветру губы еле произнесли её имя. Он как будто бы умирал.

– Фридрих, – ответила девушка, подходя к нему ближе.

Фридрих немедленно приблизился к ней, попутно беря её руки в свои. Ладони его оказались неожиданно теплыми. Теодора слабо сжала их, при этом поглаживая, словно пытаясь согреться. Фридрих слабо улыбнулся ей, глаза заблестели и наполнились лаской. Он прижал их сцепленные в замок руки к своей груди и осторожно поцеловал костяшки женских пальцев. Губы Теодоры тронула мягкая улыбка.

Фридрих хоть и старался не подавать виду, что что-то не так, но Теодора чувствовала: он вел себя ненормально. За улыбкой скрывалась грусть и отчаяние, а слегка покрасневшие глаза выдавали его внутренние переживания.

Улыбка Теодоры вмиг стала натянутой. Фридрих заметил перемену в её настроении и тихо спросил:

– Ч-что случилось?

– Это я у тебя хотела спросить, – произнесла Теодора, заглядывая тому в глаза. Фридрих прищурился и опустил взгляд на их ладони. Девушка чувствовала, что на его душе творится что-то неладное, а плечи словно опустились под тяжёлым грузом.

– С-случилось то, чего я б-больше всего боялся, – сказал он. Теодора непонимающе посмотрела на него. – Нас раскрыли. Альберт Нойманн узнал о н-нашем общении.

Теодоре показалось, что её тело сковали цепью: она не могла пошевелиться. Кровь застучала в висках, а груди образовался ком, что подкатывал к горлу и перекрывал воздух. Она чувствовала, как расширились её глаза, а губы онемели от ужаса. Фридрих наблюдал за ней с горечью в глазах, он задрожал и захотел прижать девушку ближе к себе, чтобы как-то привести её в чувство, но Теодора невесомо уперлась ладонями в его грудь.

– Как? – только и смогла вымолвить она. Голос утонул в утренней прохладе. – Я…Я ведь сжигала все письма. Как ты и просил!

Фридрих, видя, как её глаза метались от страха из стороны в сторону, резко зажмурился и выдохнул. Пальцы непроизвольно стали потирать друг друга в попытке снять волнение. Потом Блумхаген открыл глаза и постарался говорить спокойно:

– Я з-з-знаю, – солдат стал заикаться сильнее. – Н-но кто-то перехватил моё п-п-письмо. Помнишь, к-когда я пришёл к тебе на чай, ты разозлилась, б-будто бы я пришел б-без приглашения? – Теодора кивнула. – Однако я писал тебе перед тем, как п-прийти. П-письмо не д-дошло до тебя.

– Но как они выяснили это?! – в голосе девушке отчетливо слышалось отчаяние. – Неужели мы были не так осторожны?

– Я н-не могу дать ответ н-на этот вопрос, – мрачно проговорил Блумхаген.

Теодора издала протяжный стон и спрятала лицо в ладонях. Но через мгновение убрала руки; её черты внезапно исказились гримасой испуга от той догадки, которая пришла ей в голову.

– Фридрих, о Боже, скажи, что они собираются сделать? Нас ждёт наказание? Что же будет? – взмолилась она, смотря на арийца.

– Д-дора, – слабо начал Фридрих, губы его предательски дрогнули. – Н-нойманн сказал, что наше общение обречено. Он д-дал два варианта: либо т-тебя отсылают в Германскую империю, л-либо я уезжаю из Химворде.

Теодора громко выдохнула.

– Что? Нет… Нет… Нет, не может такого быть! Я не могу…

– Мне нужно п-покинуть Бельгию, – промолвил Фридрих, перебивая Теодору на полуслове.