Текст книги "Где цветут эдельвейсы (СИ)"

Автор книги: liebemagneto

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– По-твоему, кому-то и правда есть до этого дело? – Эрик недоверчиво хмыкнул, смотря себе под ноги. – Быть санитаром опасно, Чарльз. Гораздо опаснее, чем солдатом.

– Спасать – не убивать. Это разные вещи, Эрик.

Они остановились у побережья. Неспокойное зимнее море прибивало к берегу тёмные водоросли, добегая пенящейся волной до мысков ботинок. Эрик повернул голову.

– Жаль, что ты не смог поехать со мной.

– В следующий раз, Эрик. Я обещал. Если мы не сдвинемся с этого проклятого места в ближайшие дни, то нас отправят домой. Зачем иначе мы тут торчим?

– Чтобы умирать, Чарльз. Войны выигрываются мертвецами.

Чарльз устало вздохнул.

С начала вторжения тактикой была контратака – немцы, славившиеся своей дисциплиной, действовали по чётко выработанному механизму. Они отвоёвывали города Южной Норвегии один за другим, и сейчас на пути дьявольской машины Третьего Рейха стоял Намсус.

Высадившись за 160 километров от Тронхейма, английские войска должны были окружить порт ударами с севера и юга.

Однако вражеские истребители сорвали все планы.

К 22 апреля немцы заняли большую часть юга страны, отразив атаку английского десанта и норвежской пехоты. Города, оказывавшие наиболее яростное сопротивление, подвергались массивным бомбардировкам с воздуха – гибли обычные граждане, женщины и дети, здания рушились, подобно карточным домикам. Те, кто ещё мог бежать, в спешке покидали родные места – босиком по снегам, не оглядываясь.

Единственным успехом бригады оказалось то, что за все эти дни они продвинулись на 80 километров к порту. Однако солдаты, застигнутые немцами врасплох с фланга, вынуждены были отойти обратно к прибрежным городам – измотанные, разочарованные, замёрзшие.

– Я не сделал ни одного выстрела, твою мать! На кой чёрт мне столько патронов и гранат, если мы не стреляем?

– Мы что, снова на тренировках у Кэндалла? В гробу я видал эти перебежки! Мы проделали такой путь не для того, чтобы мотаться туда-сюда, как какие-то тру́сы!

– Успокойся, приятель. Лучше так, чем видеть тебя в гробу.

– Да пошёл ты.

Солдаты жаждали действий – реальных, будоражащих кровь. Их энергия рвалась наружу, они были готовы разрушить любую преграду, выиграть каждую битву.

Но стычка у Лиллехаммера ничего не решила.

Немцы начали атаку рано утром с востока. Поддерживаемые с воздуха, они без труда оттеснили противника на вторую линию обороны, а потом и вовсе обратили батальон в бегство.

– Ксавье, потери?

– Двадцать два убитых, сорок раненых, сэр! Около тридцати человек оказались отрезаны и, вероятно, попали в плен.

Союзники держались до самого вечера, тем самым оказав длительное и упорное сопротивление. Но по-прежнему безуспешное.

Начались дожди, они ослабили бомбардировки и потушили часть городских пожаров. Атаки пехоты же становились всё жёстче.

– Чейз, докладывай.

– Сэр, мы почти полностью потеряли Лейчестерский батальон. Командир убит, уцелели единицы. Немцы выпустили на поле танки.

Противостоять тяжёлой артиллерии британцам было нечем.

Чарльза трясло. Сидя в окопе, он непослушными пальцами пытался прикурить сигарету. Всего за две недели они потеряли около сотни людей. Треть из них умерла потому, что он не смог оказать должную помощь. Не успел.

– Чарльз?

Эрик опустился рядом. Он чиркнул спичкой и поднёс к кончику сигареты, наваливаясь плечом на насыпь. За прошедшие дни практически никто из них не спал. Миссия, казавшаяся легко выполнимой, обернулась катастрофой, полным крахом.

Они слышали: Черчилль громогласно заявил, что потеря Нарвика будет стоить очень дорого. До Нарвика их бригада так и не дошла.

– Я никого не спас.

– Что? – Эрик нахмурился и придвинулся ближе. Они обычно грелись, сидя вплотную друг к другу, и укрывались одеялами, накинув одно на другое.

– Я их не спас, Эрик. Понимаешь? Не спас.

Эрик достал шерстяное покрывало из рюкзака и набросил его на Чарльза. Тот курил, глядя вдаль, и свет бесперебойно работающих пушек отражался в его глазах, раскрашивая небо вовсе не праздничным салютом. Затушив сигарету о снег, Эрик наконец забрался под кусок колючей ткани и вслепую нащупал под ней руку Чарльза.

– Нас эвакуируют. Мы долго тут не протянем без снаряжения. У меня остался всего один магазин.

Чарльз склонил голову к его плечу и закрыл глаза. Ему не нужны были ответы, ему не нужна была вера. В армию, страну, людей. В тот момент, когда Эрик доверил ему свою судьбу, Чарльз обрёл смысл жизни.

Друга.

Себя.

Ему не нравились уроки истории, на которые приходили ветераны и с упоением рассказывали, как расстреливали «фрицев», как бомбили города на примитивных самолётах Первой мировой. Ему не нравилось, что дети его возраста восхищались этой жестокостью, которую они называли гордостью и долгом перед родиной. Отчего-то аналогичные действия врага не находили понимания среди тех, чьи дома оказались под огнём. Тех, кого в Англии считали освободителями, ненавидели другие – те, кто из-за англичан остался сиротой.

Чарльз никого не терял. Его семья всегда была далека от войны и разрухи, как и он сам был далёк от семьи. Родившийся уже после подписания мирного договора, Чарльз не понимал, почему на улицах так много калек. Мать рассказывала, что эти люди спасли их и дали ему, Чарльзу, шанс появиться на свет. И он, наравне с другими детьми, был счастлив.

До тех пор, пока не увидел обратную сторону медали.

– Как ты думаешь, куда нас отправят дальше?

– Я не знаю, Чарльз. Мне кажется, никто не знает.

Чарльз теснее прижался к Эрику и просунул холодные ладони под рукава его куртки, ища тепла и покоя.

И пока Эрик был рядом, шум артиллерии и взрывы, раздающиеся то тут, то там, казались лишь надоедливым гулом. Чарльз закрыл глаза.

Последние подразделения британских и французских войск оставили свои позиции в ночь с 1 на 2 мая.

Эвакуация боеспособных частей союзников осталась непонятой норвежцами, моральный дух которых был окончательно сломлен. 3 мая Тронхейм капитулировал.

8 июня вся Норвегия оказалась в руках противника.

***

10 мая Уинстон Черчилль был официально назначен на пост премьер-министра Великобритании. Он открыто признал поражение: лучший британский десант, шотландская и ирландская гвардии оказались парализованы энергичностью и находчивостью немецких солдат. Но ошибки, допущенные в Норвегии, не должны повторяться впредь.

В тот же день солнце Третьего Рейха – свастика – поднялось в зенит, опалив блицкригом Бельгию, Нидерланды, Люксембург и Францию.

В течение первых пяти дней с доски сошла королева Нидерландов.

Время продолжало стремительно лететь вперёд. Седьмая рота, вернувшись из дотлевающей Норвегии в составе своего батальона, даже не успела прочистить винтовки, как пришёл новый приказ.

– Что значит «переводят»?

– Нас включили в экспедиционный корпус?

– Ты слышал? Я наконец-то смогу познакомиться с генералом Гортом.

– Как будто ты когда-нибудь его увидишь.

– Брось, он сражался во Франции, когда твоей матери на свете не было.

– Отправляемся завтра на рассвете. Не расслабляйтесь, ребята.

Французская кампания убедила в правоте Гитлера не только всю Германию, но даже тех, кто считал, будто он затеял слишком рискованную игру. Немецкие войска окружали союзнические армии и загоняли их в угол, вынуждая сдаваться – одну за другой.

Гибли тысячи – застигнутые врасплох, неукомплектованные, недостаточно укреплённые.

Западная Европа была готова вот-вот выбросить белый флаг.

20 мая немецкие танковые соединения окончательно отрезали и прижали своих противников – англичан, французов и бельгийцев – к морю в районе города Дюнкерк.

Вечером 26 мая британский экспедиционный корпус получил приказ об эвакуации. Перед этим правительство Великобритании лично обратилось к простым гражданам за помощью. Так, к 30 мая в Англию вернулись более сотни тысяч человек.

Зыбкая оборона держалась до 4 июня. На помощь эвакуирующимся пришёл туман, опустившийся на город и аэродромы. Военные корабли, парусники, катера, прогулочные яхты и рыболовные суда исчезали в густой пелене, увозя всё больше солдат – сначала раненых, затем всех остальных.

Неуверенные из-за непогоды бомбардировки не наносили почти никакого вреда: сброшенные на пляж бомбы перед взрывом уходили глубоко в песок.

– Чарльз, давай! Беги! Просто беги!

Их батальон был одним из последних, дожидавшихся своего часа. Наконец, корабли вернулись. Получив сигнал, обороняющиеся бросили свои позиции и побежали – рассредоточено, под непрерывным обстрелом артиллерии.

– Чарльз, ты должен спастись! Беги!

Они попали в адский котёл, но всё-таки получили шанс на спасение, и никто не хотел его упустить.

Эрик не хотел, чтобы этот шанс упустил Чарльз.

– Ещё чуть-чуть!

Они передвигались перебежками от укрытия к укрытию. Оставалось немного, всего квартал – и, наконец, пляж, корабль, дом.

Чарльз мелькал впереди. Они были измотаны – он спотыкался, ноги скользили на песке и мелких камнях, осколках бомб, всём том мусоре, что унесёт волной в бескрайнее море истории со следующим приливом.

Эрик задержался всего на мгновение. Снаряд просвистел у него над головой и взорвался ещё в воздухе.

Взрывная волна отшвырнула Леншерра назад.

Эрик кое-как разлепил веки. Резкий свет выжигал глаза, в ушах гудело. И Эрик вдруг понял, как прекрасно небо багрового цвета, и ощутил горячий песок на губах.

– Чарльз?..

Эрик с трудом поднялся, пошатываясь. Быстро ощупав себя, проверил разрезанную осколками куртку – крови не было. Не задело.

А потом Эрик увидел его.

И рванул вперёд, и рухнул на колени, чтобы подхватить лежащего на песке Чарльза. В какой-то момент Эрику показалось, что тот не дышит.

Чарльз закашлялся и открыл глаза, посеревшие от боли.

– Ты напугал меня. Встать можешь?

– Не знаю, – прохрипел Чарльз, обвивая двумя руками Эрика за шею. Как бы плохо ему ни было, он хотел выжить – им нужно двигаться дальше.

Они поднялись вместе. Эрик провёл ладонью по его груди, ощупал руки, ноги. Цел.

– Кажется, у меня ноги отнялись, – Чарльз усмехнулся. – Эрик. Нам нужно уходить, пожалуйста.

Эрик бросил взгляд на корабль, на уходящих солдат. Они спешили, пригибаясь под тяжестью страха. Всего несколько часов – и все они вернутся на родину. Туда, где они будут в безопасности.

Туда, где они не найдут мира.

– Я понесу тебя.

Эрик, нагнувшись, водрузил Чарльза себе на спину и продолжил путь. Кровь стучала в висках, адреналин заглушал боль и усталость. Он просто бежал за остальными, думая лишь об одном.

Эрик Леншерр поклялся защищать Чарльза любой ценой.

И не мог поступить иначе.

***

«16 июля 1940 года,

вторник

Германия не насытилась. Германия напала на нас. Города дрожат, но нас нельзя сломить. Никто не поставит Великобританию на колени.

Написал срочную телеграмму его семье. Сказал, что в Уитби будет безопасней. Ответа не получил – надеюсь, что из-за перебоев в почте. Здесь спокойно, но я не уверен даже в сегодняшнем дне.

Они молятся. Я – нет».

========== Глава шестая ==========

Дни превращались в недели, недели – в месяцы, ускользая и не давая передышки, чтобы солдаты могли хоть немного залечить свои раны. На дотлевающие останки мира рассыпался снег, и его залила новая кровь.

К лету 1944 года всё резко изменилось.

Нормандская операция открыла долгожданный второй фронт в западной Европе. Всё проходило в условиях строгой секретности. Военнослужащих перевозили на базы погрузки, откуда им запрещено было выезжать.

Столь масштабная высадка – почти три миллиона солдат по общим подсчётам – была обязана своим успехом прежде всего двойным агентам и полной дезинформации противника.

– Приготовьтесь, ребята! Высадка через три… два…

Загорелась зелёная лампа. Командир поднял большой палец и шагнул в бездну, теряясь в объятиях непроглядной мглы.

Эрик сбился со счёта. За долгие годы борьбы изменился не мир – изменились люди, и он в том числе. Он не знал, скольких потерял, не знал, сколько жизней забрал сам.

Он участвовал в неудачной десантной операции 1942 года, целью которой было отбить французский город Дьепп, а также в освобождении Сицилии в 1943 году, где он почувствовал, наконец, вкус победы, вырванной зубами.

Победа – это кровь, смешанная с порохом, и металл во рту.

Тогда же Эрика повысили в звании.

– Сержант Эрик Леншерр.

Он обернулся. Ветер ещё свистел в ушах, а проклятый спасательный жилет как назло заело.

– Я помогу тебе, погоди.

Чарльз вытащил нож и с лёгкостью распорол узлы. Он швырнул жилет на землю и пригнулся, жестом указывая Эрику направление.

Британцы высадились первыми. Небольшой отряд двинулся к реке, избегая открытых пространств и по возможности не создавая лишнего шума. Никаких разговоров, никаких фонарей.

Седьмая рота была лучшей. Они воевали с самого начала, насытившись горечью поражений по самую глотку. Они учились на своих ошибках, они умирали и восставали из мёртвых, уходили в самоволку из госпиталя, чтобы продолжать – ради своих близких, ради своей страны, ради всех тех людей, прячущихся в подвалах и молящихся о победе.

Взрыв, разрушивший мост, был слышен в самом Берлине. Так немцы лишились прямой транспортировки подкрепления и припасов к побережью.

Операция началась.

***

– Медик! Медик!

Чарльз перекрестился. Пережитое им многих заставляло верить: есть некая сила, укрывающая санитара Ксавье ангельским крылом.

Он вылез из канавы и побежал. Снайпер, засевший в одном из зданий, уже ликвидировал нескольких бойцов. Чарльз рухнул на землю и открыл аптечку, которую носил, перекинув через плечо. На поле боя не было возможности оказать необходимую помощь, приходилось доставать пули голыми и грязными руками, морфий и плазма были единственными доступными медикаментами. К середине 1944 года каждый укол оказался на счету.

Чарльз оглянулся. Чёрные окна без стекол смотрели на него, угрожающе хлопая ставнями. Он, наконец, нащупал осколок в ноге и торопливо вытащил пальцами.

Чарльз давно перестал слышать крики боли. Война изменила его и закалила, подобно кузнецу закаляющему сталь – сделала несгибаемым, готовым перенести любое испытание. Он исполнял свой долг.

На всё: обследование ранения, его минимальное обеззараживание, обезболивание и бинтование бесхитростной повязкой из толстого слоя ваты, пришитой к бинту, – в большинстве случаев уходило меньше минуты.

Раздался выстрел – мимо.

– Нам надо уходить отсюда к чёртовой матери! – крикнул Чарльз, застёгивая сумку. Он поднял голову и оценил расстояние. Всего несколько метров отделяло его и раненного бойца от спасительного рва. – Давай!

Чарльз подставил плечо. За несколько лет он выучился и хладнокровию, необходимому в разгаре сражения. Чувства приходили позднее, когда он опускался в свой окоп и снимал каску, давившую на голову изо дня в день.

Всё это время он боролся за то, чтобы у других был шанс выжить.

Рикошет, выстрел. Чарльз замер. Он улыбался.

Эрик прослыл лучшим снайпером их роты. Его бесстрашие и качества, выработанные ещё на тренировках, спасли десятки жизней.

В том числе и Чарльза. Всякий, кто пытался помешать полевому санитару выполнять свою работу, погибал. Чарльз кидался вытаскивать раненых из-под обстрела, он таскал их в открытом поле и всегда выходил сухим из воды.

– Дом с вывеской. Окно разрушенного чердака. Я увидел его ещё когда ты был там, – Эрик залёг обратно в канаву, сжимая винтовку, и перевёл дух.

Чарльз пихнул его в плечо и рассмеялся.

Через минуту их отряд смог начать операцию.

***

К июлю английская и канадская армии освободили транспортный узел – северную часть Кана, чрезвычайно важный город для обеих сторон. Наступление началось ещё 26 июня, но немецкое сопротивление оказалось упорным, и союзникам пришлось отступить. Однако с помощью корабельной артиллерии и стратегической авиации оборону немцев всё-таки удалось сломить. Освободив близлежащие деревни, союзнические войска успешно продолжали свои атаки.

На улицы для очистки завалов вышли бульдозеры. Город изрядно пострадал после бомбардировок – армия осуждала необходимость поливать мирные поселения стальным огнём лишь из-за страха, что в одном из домов засел шпион. И без лишней жестокости погибло слишком много людей.

На следующие сутки прибыл конвой с припасами для местных жителей.

10 июля над городом знаменем победы взвился французский флаг. Через три дня на главной площади состоялся парад под звуки волынок и счастливый смех горожан.

– Голова раскалывается.

Солнце слепило глаза, и Эрик давно перестал различать краски, смешавшиеся в белоснежное полотно. Он лежал на траве, вытянув ноги, и непослушными пальцами расстёгивал пуговицы куртки, насквозь пропахшей дымом. Прошёл месяц с момента высадки, и этот месяц уже изменил ход истории, так что воодушевлённые солдаты на неудобства не жаловались. Они бежали вперёд, они воевали и сражались за правое дело.

– У меня ничего нет, Эрик. Я мог бы дать тебе морфий, не знай я, что тебе станет от него только хуже.

Эрик вытащил из внутреннего кармана помятую пачку сигарет и протянул одну Чарльзу. Чиркнув спичкой, они закурили и затихли, наблюдая за праздником издалека. Люди, жившие долгое время под гнётом захватчика, голодали и не видели никакой радости, вынужденные кормить и ублажать врага своего. Но теперь, вдохнув воздух свободы, они не могли поверить своему счастью. Женщины целовали солдат, мужчины плакали, старики бросались в пляс, а дети с любопытством изучали снаряжение, катались на бронемашинах и уплетали шоколад.

Малая победа – это огромный шаг к миру.

Чарльз опустил прохладную ладонь Эрику на лоб, погладил и заправил упавшие пряди за ухо. Эрику нравились эти прикосновения, осторожные и чуткие, успокаивающие. Первый раз, когда он схватил руку Чарльза, а это было жарким днём, Эрик удивился – она была ледяной. Чарльз сказал тогда, что это у него с детства.

Эрик приоткрыл глаза, ощутив над собой тень, – Чарльз склонился, безмятежно улыбаясь и вглядываясь в уставшее лицо. Продолжал изучать кончиками пальцев лоб, ещё не изрезанный временем, брови, скулы, линию челюсти, будто скульптор, создающий свою лучшую работу.

Он снова закрыл глаза, поддаваясь беспечной нежности. Гул всеобщего ликования утих, и Эрик теперь слышал лишь рокотание насекомых, щебетание птиц, растворяясь в этом странном и забытом ощущении покоя.

– Тебе нужно поспать, – голос Чарльза звучал глухо.

Эрик ничего не ответил, прижавшись щекой ко всё ещё холодной ладони. Он не хотел думать о том, что сегодня или, вероятнее, завтра они продолжат свой путь, полный опасностей и кровопролитных боёв. Каждый день, просыпаясь, Эрик боялся не успеть, подвести свою роту, своего друга – человека, которому мог доверять. Не просто свою жизнь, нынешнюю и будущую, но и своё прошлое.

– Мой отец ветеран, – неожиданно сказал он, не изменив позы.

– Я так и подумал, Эрик. Твоё стремление рваться в бой – в твоей крови.

– Он пехотинец. И он пострадал при первых газовых атаках. А в середине войны, когда он ушёл в самоволку и вернулся в полк, его сильно ранило. Отца отправили в госпиталь, где он провалялся несколько месяцев, и после вообще отстранили от службы, отделавшись от него медалькой. Он до сих пор переживает, но новая жизнь… Мы не говорим о минувшем.

– Все мы начали новую жизнь с новой войной. Ничего не будет как прежде, Эрик.

– Нет, ты не понимаешь, – Эрик усмехнулся, приоткрыв глаза, чтобы взглянуть на Чарльза, всё ещё всматривающегося в его лицо. – Он немец. Он воевал за Германию. Он, возможно, воевал вместе с теми, кто сейчас стоит у руля этой проклятой машины смерти.

Эрик не моргал. Он хотел знать, как отреагирует Чарльз. Испугается ли он, почувствует ли отвращение? Или уйдёт, не сказав ни слова?

Чарльз облизнул потрескавшиеся и обкусанные губы и вновь улыбнулся так, как делал это всегда – приветливо, дружелюбно. Понимающе.

– Нет ничего ужасного в том, что твой отец воевал за Германию. Тогда была другая ситуация, Эрик, и глуп тот, кто посмеет тебя в чём-либо обвинить. Как вы оказались в Англии?

– Мы бежали. Бежали из Берлина, когда Гитлер получил свою должность. В тридцать третьем году мы уехали по поддельным документам, а через пару месяцев нам сказали, что нацисты бойкотировали еврейские магазины. Мы успели, Чарльз.

Чарльз тихо вздохнул. Не убрал руку, продолжая перебирать пряди и гладить Эрика по голове, но лицо его омрачилось: улыбка уступила место хмурому сопереживанию.

– Моя мать – еврейка. Она до сих пор плохо спит ночами, я уверен. Отец решился на этот шаг, чтобы уберечь нас от… Он всегда был прозорлив. Он знал, что случится. Он запретил мне кому-либо всё это рассказывать, да и кому я мог рассказать. Нам приходилось учить английский на дому. Мне было проще, чем родителям, мать так и не смогла выучиться… С тех пор мне снится один и тот же кошмар. Я вижу огни Рейхстага и наш поезд, уходящий на восток, где его тоже охватывает пожар.

Эрик продолжал говорить. Поток слов казался нескончаемым, переживания, скопившиеся за множество лет, наконец-то нашли выход. Эрик не стеснялся своих эмоций и мыслей, он нуждался в поддержке, и Чарльз был тем, кто понимал его.

Эрик сел и подтянул ноги, уперся локтями в колени. Он не чувствовал больше одиночества, не ощущал и груза на своих плечах – ему сделалось так легко и так просто, что он рассмеялся.

– Я никому об этом не рассказывал, Чарльз. Ты помнишь, как они вели себя, когда… я только пришёл к вам.

Чарльз протянул руку и погладил Эрика по щеке.

– Совсем не знак бездушья – молчаливость. Гремит лишь то, что пусто изнутри, – он устроил голову у Эрика на плече, проследив за его взглядом. Они читали сейчас «Короля Лира», одну книгу на двоих, вслух, сидя, прижавшись друг к другу, в окопе или у костра, с трудом различая строчки в темноте. Чарльз поймал ладонь Эрика и сжал. – Ты не должен ни перед кем оправдываться, Эрик. Ты не должен ничего стыдиться. Наоборот. Ты тот, кто ты есть. И ты мой друг. Мой единственный друг за пределами семьи. Хотя им я не смог бы рассказать всего, что рассказываю тебе. И я рад, что ты с нами. Со мной.

Эрик извернулся и крепко обнял его, прижал к себе. Его губы мазнули по щеке Чарльза, и он уткнулся носом во взъерошенные волосы, ощущая терпкий запах пыли, свежей травы и табака.

Они просидели так несколько минут, а после оба растянулись на земле и закурили ещё по одной.

***

Британская и канадская армии продолжали совместные операции. Они двигались на восток, к Парижу, поддерживаемые американцами, поляками и французами.

Однако решительных побед союзников было недостаточно, чтобы разрушить веру немецких солдат в своё командование – они отчаянно сражались, даже сейчас неся потери гораздо меньшие, чем противники.

– Артур, бегом!

Верный помощник Чарльза Ксавье перемещался быстрее и был намного проворнее человека, нагруженного сумками с медикаментами. Но главное – собаки не страшились за свою жизнь так, как люди, и они всегда знали, мёртв человек или просто потерял сознание.

Четвероногие санитары спасли сотни жизней. Они подползали к раненому с бинтами и морфием и ждали, пока солдат хотя бы вколет себе обезболивающее. Псы покрупнее же могли оттаскивать бойцов с поля боя.

Собаки выполняли приказы, всецело доверяя хозяину. Точно как солдаты доверяли командованию, бросавшему их в самое пекло.

Артур встал лапами на грудь лежащему на земле сержанту и принялся вылизывать его лицо – собаки делали так, чтобы привести раненого в чувства.

– Артур, уйди.

Спящий зашевелился, заёрзал, прикрывая руками лицо и пытаясь увернуться от настойчивой собачьей любви.

Чарльз рассмеялся, потрепав пса по холке.

– Молодец, мой мальчик, – он протянул Артуру лакомство, которое тот слизнул прямо с ладони. – А тебе пора просыпаться, мы выдвигаемся.

Эрик сонно отмахнулся и кое-как сел. Он никогда не дремал на вахте, но после засыпал, как младенец. И Чарльз, если не мог до него достучаться, подсылал Артура, чей метод работал безотказно.

– Обещаю, что когда мы захватим Париж, я угощу тебя лучшими круассанами. И мы будем спать столько, сколько потребуется. Уверен, немцы вот-вот сдадутся. Рождество мы будем справлять дома.

Эрик ничего не ответил, рассеянно почёсывая собаку за ухом. Он не раз слышал эти заверения, но не верил в них. Эрик, измотанный и исхудавший, со стёртыми в кровь ногами, мозолями на пальцах и несмываемой сажей на щеках, чуял нутром, что немцы, чья кровь кипела в его жилах и запекалась на руках, просто не сдадутся.

Но он никогда не расстроил бы этим Чарльза.

***

«23 августа 1944 года,

среда

Воды реки окрасились в цвет бордо. Он рассказал, что прах Жанны Д’арк развеяли над Сеной, чтобы его унесло в море, подальше от Франции.

Сегодня над Сеной развеют пепел других».

========== Глава седьмая ==========

– Париж осквернён, Париж сломлен, Париж измучен, но Париж свободен!

Эта фраза, произнесённая генералом Де Голлем, разлетелась по всему миру. Сопротивление, возникшее в конце августа в Париже, уже ничего не смогло изменить. Предатели были казнены, последние немецкие войска отступили через Сену 30 августа.

Эрик никогда не видел Париж, он не представлял, как выглядит Эйфелева башня, о которой только все и говорили. Во время своего пребывания в столице Франции Гитлер не поднялся на самый верх этого уродливого стального строения: лифт оказался сломан – нарочно – и преодолевать около двух тысяч ступеней в одну сторону фюрер отказался. Сейчас солдаты рассказывали, что это был знак. Нетронутый символ Франции принёс союзникам победу.

Эрик смутно помнил череду городов, через которые они шли, изредка – ехали, когда только оставили родной дом в Берлине. Но он до сих пор чувствовал вкус сладкой булочки, которой его угостил сердобольный уличный торговец. Эрик отламывал от выпечки крохотные кусочки и отправлял их в рот грязными пальцами, улыбаясь.

Маленький Эрик спал головой на коленях матери, когда они, наконец, опять садились в поезд и продолжали путь. Достигнув порта, он впервые ощутил солёный морской воздух на губах и лице.

Теперь он снова двигался – вперёд или назад, бежал или шёл, полз или крался, но никогда не задерживался на одном месте надолго. Эрик, принимая благодарность простых горожан, вновь ел дрожащими пальцами выпечку – засохший хлеб и мясо из консервной банки, неуклюже вспоротой ножом.

И он был счастлив. Он дышал полной грудью.

Им позволили перерыв, всего несколько дней. Освободителей приветствовали, им были признательны. Париж свободен!

Эрик вошёл в горячую воду, и она омыла его тело, забирая с собой месяцы долгих сражений. Он мечтал о душе с первого часа высадки, когда сажа облепила его потное от бега лицо и кровь товарищей залила руки.

Его подстригла хозяйка дома, в котором Эрика расквартировали вместе с Чарльзом и другими ребятами, она же постирала и погладила их вещи. Он переоделся в форменный китель, теперь пахнущий домашним уютом, и Эрику показалось, что он вернулся обратно в Йорк – с минуты на минуту в комнату ворвётся Чарльз и позовёт его на танцы.

– Эрик? Иди сюда! Пойдём скорее, я хочу кое-что тебе показать!

Чарльз запыхался. Он поманил друга за собой и выбежал на улицу. И одним махом запрыгнул на мотоцикл, который стоял у самого крыльца. Чарльз похлопал по кожаному сидению, с деловым видом приглашая сесть рядом.

– Где ты его достал? – Эрик не поверил своим глазам, замедлив шаг.

– Это не важно, друг мой. Поехали!

Эрик замер в нерешительности, но всё же перекинул ногу, садясь на место водителя. Он взял очки, которые передал ему Чарльз, и завёл двигатель.

Ветер свистел в ушах, но радостный смех и крики Чарльза перекрывали всё на свете. Эрик смеялся в ответ, позабыв о невзгодах. Деревня, французское название которой ускользало песком сквозь пальцы, осталась далеко позади. Они выехали на пустую дорогу и неслись вперед. Мотоцикл с коляской заносило на поворотах, рёв мотора распугивал всех птиц и животных, имевших неосторожность выбраться из леса. Бутылки с пивом, стащенные Чарльзом с кухни, весело побрякивали на каждой кочке.

Друзья остановились в поле, бросили мотоцикл в тени одинокого раскидистого дерева и, распихав бутылки по карманам, продолжили путь пешком.

Эрик тонул в ароматах. Пшеница, запах обожжённой земли и густой пыли, поднимающейся облачком от их шагов. Эрик протянул руку и коснулся ладонью высоких золотистых злаков. Изломанные и примятые, большая часть стеблей лежали, загнивая, подобно убитым солдатам, и напоминая о каждой жертве. Не напрасной.

Они шли дальше, утопая в поле, как в мягкой перине. Пшеницу сменили трава и лаванда, запах которой кружил голову. Чарльз остановился первым, расстегнул и снял китель, чтобы расстелить его на примятых цветах. Он сел и открыл ещё прохладную бутылку, делая несколько крупных глотков.

Эрик опустился рядом. Он медленно расстёгивал пуговицы, шумно и жадно вдыхал раскалённый воздух. На лугах больше не пахло порохом и кровью. Здесь пахло покоем.

Эрик откинулся на спину и закинул руки за голову. Он смотрел на небо – лазурное, без единого облачка, после – на Чарльза, разглядывая его профиль. Друзья молчали.

Эрик повернулся на бок. Он сорвал крохотный цветок – голубые, синие, фиолетовые лепестки завораживали своей простотой – и принялся беспечно крутить его в пальцах.

Лицо Чарльза тронула тень улыбки.

– Это василёк, – шепнул он, рискнув нарушить молчание. – Рейвен любила собирать в детстве цветы. Они с мамой составляли красивые букеты и расставляли их по комнатам. Но когда Рейвен уехала в школу, это прекратилось.

Эрик осторожно просунул тонкий стебелёк в отросшие локоны Чарльза, лежавшие крупной волной. Чарльз смотрел внимательно, чутко, и цветок, запутавшийся в волосах, оттенял его глаза, привнося в них новые краски.

Чарльз придвинулся ближе, и Эрик услышал, как глухо стучит чужое сердце под тонкой тканью рубашки. Чарльз поймал его ладонь и сжал, заботливо поглаживая грубые от службы пальцы, тронул мозоль, появившуюся из-за винтовки. Эрик прижался к его лбу своим и прикрыл глаза.

Их губы встретились – без спешки и суеты. Чарльз целовал увереннее, прихватывая, лаская, – Эрик изучал, пробуя на вкус, аккуратно и отчасти боязливо.

Они целовались, пока раскрасневшиеся и припухшие губы не начало саднить. А затем лежали на цветочном ковре, прильнув друг к другу и прислушиваясь к пению птиц. Эрик перебирал шелковистые пряди – Чарльз то и дело касался его груди, крутя мелкие пуговицы. Они обнялись, Чарльз уткнулся носом в горячую шею Эрика и закрыл глаза.

В деревню они вернулись к полуночи, чтобы узнать, что утром их перекидывают в Голландию.

***

Темпы продвижения союзников ошеломили даже скептиков. Всё больше ходило слухов о том, что война закончится к декабрю 1944 года. Англо-американское командование также было полностью уверено в скорейшей победе.