Текст книги "Где цветут эдельвейсы (СИ)"

Автор книги: liebemagneto

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Мог бы сразу сказать, ради всего святого, Эрик! Это же не приговор. Пойдём. Давай, я научу тебя.

– Что? Нет, я…

Но Чарльз был непреклонен. Взяв Эрика цепкой хваткой за локоть, он повёл его за сцену – там, по крайней мере, было безлюдно.

– Это несложно, друг мой. Нужно чувствовать мелодию, её ритм. Будет проще, если считать. Раз-два, три-четыре. Раз-два, три-четыре.

Чарльз протянул руки. Разница в росте совсем не мешала ему вести. Эрик, сосредоточенно хмурясь, едва заметно шевелил губами и отсчитывал ритм – это действительно было нетрудно. Следить за ногами и не отдавить их партнёру было гораздо сложнее.

– Эрик, Эрик. Ты слишком напряжён. Расслабь плечи. Раз-два…

Они повторили с начала и описали большой круг. С каждым новым шагом лицо Эрика делалось светлее, а словосочетание «медленный фокстрот» звучало всё приятнее из уст Чарльза, продолжающего рассказывать – на этот раз о музыке и танце.

– На самом деле фокстрот давно вышел из моды, – Чарльз, отстраняясь, неожиданно расхохотался. – Но когда ты устанешь от свинга, фокстрот – это твой шанс. Танцуя свинг, просто двигайся. Как угодно, но ты должен помнить – останавливаться нельзя!

Эрик не мог не улыбаться, глядя на Чарльза. Он не переставал удивляться тому, как этот неловкий мальчишка, запинающийся на полосе препятствий, может так лихо танцевать и чётко попадать в такт музыке, звучавшей со сцены. Но Эрик не повторял, он просто смотрел, любовался, покачивался из стороны в сторону. Мелодия заражала своей энергией, ей хотелось отдаться целиком, нырнуть с головой и погрузиться в пучину безграничного удовольствия – это была та жизнь, о которой никто не слышал в Уитби.

И он поддался.

Руки Чарльза, влажные от жары, сжимали ладони Эрика и заставляли крутиться, а его смех, казалось, был громче самой музыки.

Они рухнули на траву под раскидистым деревом, у которого Эрик застенчиво курил всего лишь полчаса назад, и попытались отдышаться. Чарльз, раскрасневшись сильнее обычного, запыхавшимся голосом пообещал: они танцуют не последний раз.

Домой они попали к обеду – уставшие, голодные, взлохмаченные. Эрик долго приглаживал волосы и поправлял китель у зеркала в парадной, беспокойно поглядывая на почтовый ящик с фамилией «Ксавье».

По дороге Чарльз рассказал, что его мать зовут Шерон, она – скучающая домохозяйка, которая любит ночами слушать радио, а днём развлекает себя вином и готовкой. Отец, Брайан, – стоматолог, и всё время он проводит на работе или в своём домашнем кабинете. Младшая сестра, Рейвен, учится и живёт в частной школе, и приезжает домой только на праздники и каникулы. Эрик кивал на каждую реплику, то и дело поправляя галстук, будто эта встреча – самое важное событие в его жизни.

Возможно, так и было.

Семья Ксавье жила в просторной квартире, ухоженной и очень аккуратной. Обедать садились втроём: Чарльз, оттирающий от щеки след помады, смущённый заботой Эрик и Шерон, с деланным спокойствием разливающая по тарелкам наваристый суп.

– Надеюсь, ты не против спать со мной, – шепнул Чарльз, когда они, наконец, встали из-за стола. Шерон не дала им даже отнести в комнату вещи, с порога отправив мыть руки. – Мама предлагала положить тебя в комнате Рейвен, но… В гостиную лучше не соваться, мама плохо спит ночами и ты не сможешь уснуть. А у меня большая кровать. Если хочешь, я могу лечь на полу.

Чарльз покраснел и рассеянно потёр затылок.

– Я могу спать где угодно. Просто дай мне одеяло, – Эрик улыбнулся в ответ и равнодушно пожал плечами. Чуть задумавшись, он строго добавил: – Но при одном условии. Ты не будешь будить меня в пять утра.

Эрик наслаждался покоем, стоя под струями воды. Его тело гудело и ныло после множества тренировок, походов, бокса. Домашняя одежда, уютная и приятная на ощупь, казалась заслуженной наградой, точно как и горячий душ – Эрик проторчал в ванной целую вечность.

Усталость навалилась на плечи в одночасье. Ещё никогда накрахмаленные наволочки не были такими мягкими – Эрик не успел ничего сказать и заснул, едва его голова коснулась подушки.

Он не заметил, как Чарльз накрыл его одеялом и плотнее задёрнул шторы, чтобы послеобеденное солнце не било в глаза.

Спросонья Эрику показалось, что он вернулся домой.

***

Кинотеатр под открытым небом не мог похвастаться обширной коллекцией. Поздним вечером там крутили «Это случилось однажды ночью» с Кларком Гейблом и Клодетт Колбер; фильм вышел в прокат около четырёх лет назад, однако до сих пор пользовался популярностью.

Эрик не особо разбирался в кино. Пару раз в месяц им показывали фильмы, в основном документальные, но временами на базу привозили старые плёнки, что весьма радовало ребят, неизбалованных разнообразием армейского досуга. Выбор оставался за Чарльзом, который в итоге и предложил сеанс, купив билеты на боковые места в первом ряду.

Эрик порой косил глаза, чтобы увидеть реакцию Чарльза, – он смеялся, полностью погрузившись в фильм, но обращал всякий раз взгляд на Эрика, молча интересуясь, в чём дело. Эрик же качал головой и отворачивался к экрану.

Чарльз разбудил его, ласково потрепав по волосам, когда за окном начали сгущаться сумерки. Он сидел на краю кровати и улыбался, тихо сказав, что пора вставать, если в планы Эрика, конечно, входят горячий ужин и прогулка.

После кино они договорились заглянуть в паб и, разобравшись с несколькими пинтами, друзья разбавили местное пиво шотландским виски.

– Смотри, какой янтарный, – Чарльз разглядывал жидкость на свет. – У моей сестры глаза цвета виски, как тебе такой оборот, а? – он усмехнулся, придвинувшись ближе, чтобы обнять Эрика за шею и шепнуть ему в ухо: – Она бы тебе понравилась. Хорошенькая. Совсем не похожа на меня, вся в маму. Может, ты захотел бы жениться на ней. Тогда мы могли бы стать ещё ближе. Стать одной семьёй, что скажешь?

– Я скажу, что ты чертовски пьян, Чарльз, – Эрик рассмеялся, отстраняясь, чтобы поймать помутневший взгляд Чарльза. Они сидели на улице под открытым небом – здесь было не так душно и шумно, как внутри, хотя и достаточно прохладно.

Опираясь друг на друга, они вернулись домой, где их встретила Шерон и лишь недовольно покачала головой. Шикнув на ребят, чтобы они вели себя потише, она принесла в комнату Чарльза горячий чай и домашнее печенье, и плотно закрыла за собой дверь.

Чарльз зажал рот рукой и сдавленно хихикнул. Он принялся раздеваться, опустившись на постель.

– Чем ты хочешь заниматься потом? – стащив брюки, он повернулся к Эрику, который бережно вешал китель на вешалку.

– Потом? Я не знаю, Чарльз. Они ведь не просто так нас призвали.

– Эрик, – Чарльз застонал, рухнув в подушки, и принялся вытаскивать из-под себя одеяло. – Эрик, я не спрашиваю, зачем они нас призвали. Я… я спрашиваю, что ты хочешь делать потом.

Эрик потушил ночник и пробрался через Чарльза к стенке, укладываясь на бок. Он поёрзал и просунул ладонь под щёку.

– Но я правда не знаю, Чарльз. Я хочу помогать людям, хочу быть действительно полезным, понимаешь?

– Ты должен переехать сюда, – прошептал Чарльз, подползая ближе. – В Йорк. Тут больше возможностей, тут… Не думай, что всё это пьяные бредни, – он фыркнул и заглянул, внимательно всматриваясь, в глаза Эрика, лицо которого серебрил свет луны. – Я не хочу тебя потерять, Эрик.

Эрик вздохнул. Ему показалось, что сердце, бешено стучавшее в груди, выдало его волнение, когда Чарльз протянул руку и скользнул ладонью по щеке. Пальцы его замерли, неощутимо погладив уголок губы.

– Я… Ты мне дорог, друг мой. Мне никто больше не нужен, – Чарльз придвинулся ещё ближе.

Эрик нежно сжал запястье Чарльза, но не оттолкнул и не попытался отстранить. Их носы соприкоснулись – и Чарльз, и Эрик вздрогнули, словно дети, начавшие познавать окружающий мир, любопытные, но боязливые.

– У меня раньше никого не было, – отозвался, наконец, Эрик, опуская глаза.

– Что?

– У меня никогда не было друзей, Чарльз. Никогда. Я всегда был один, я привык жить с этим…

– Ты не один, Эрик. Я ведь говорил тебе, что теперь ты никогда не будешь один.

Чарльз подался вперёд и уткнулся холодным носом в ключицы Эрика, теребя пальцами ткань его бельевой майки. Он тихо сопел, прижимаясь всем телом к другу, и вцепился в него так крепко, будто Эрик вот-вот должен был сорваться в пропасть или утонуть.

Хватка Чарльза вскоре ослабла, а дыхание его, сбивчивое поначалу, выровнялось и стало неразличимым в ночной тишине, прерываемой разве что лёгкими шагами Шерон в гостиной и шорохом бумаг в кабинете её мужа.

Эрик долго не мог заснуть. Обнимая Чарльза, которого сам закутал в одеяло, он зарылся носом в его взлохмаченные волосы и размышлял обо всём, что произошло за столь короткое время, всего за один день. Он почти был готов выложить Чарльзу всю свою историю, рассказать, что отец его – ветеран Великой войны, но служил он в немецкой армии, что мать его – еврейка, что сам он тоже еврей, и бежали они из Германии. Он хотел бы рассказать и о том, как тяжело ему пришлось в Англии первое время, как долго учитель английского пытался выровнять его акцент во время частных уроков на дому.

Но было рано.

Эрик ткнулся губами в макушку спящего Чарльза и закрыл глаза. Он чувствовал, как тёплые волны подхватили его расслабленное тело, унося в царство Морфея. Туда, где Эрику всегда было хорошо.

И на этот раз он действительно был не один.

***

В голове гудело, всё тело, тяжёлое как свинец, ныло, точно вчера были не пара пинт пива и несколько стаканов виски, а бокс и двадцать километров пробежки в полном обмундировании. Чарльз кое-как разлепил глаза и задержал дыхание, пытаясь понять, что происходит.

Он лежал, прижимаясь к груди Эрика, который, в свою очередь, обвивал его руками, подставив вместо подушки предплечье. Чарльз заёрзал, разжимая собственные объятия, и попытался отодвинуться, чтобы посмотреть на умиротворённое лицо друга.

Чарльз прекрасно помнил, чем закончился вчерашний вечер, каждое своё слово – искреннее, сказанное от самого сердца. Он встрепенулся, когда Эрик поднял руку, чтобы спрятаться от утренних лучей, бесстыдно пробравшихся в комнату сквозь неплотно задёрнутые занавески.

– Что такое? – проворчал Эрик, облизнув пересохшие от сна губы, и зарылся лицом обратно в подушку.

– Я… Прости, я не хотел тебя будить. Извини, если я что-то… Я не хотел, чтобы ты… Я…

– Чарльз? – Эрик перевернулся на спину и снова приоткрыл глаза. – Я не понимаю, что ты там бормочешь.

Чарльз тихо рассмеялся и сел на постели. Он зарылся пальцами в торчащие во все стороны волосы, рассеянно разглядывая сонного Эрика. Такого родного, словно они были рядом всю жизнь и Чарльз сотни раз видел его таким. Он протянул руку и погладил друга по груди, но тут же уперся ею в кровать, ощутив кожей пристальный взор.

– Ничего, – Чарльз поджал губы и отвернулся. – Просто захотел пить. Я… Извини за… Мне говорили, что я люблю обниматься во сне и что это назойливая привычка. Спи, я принесу воды.

Чарльз быстро поднялся, надеясь, что Эрик не станет задерживать его расспросами, и босиком прошёл к двери. Он не хотел видеть лицо Эрика, уже успев заметить, как изменился его взгляд, будто сказанное задело его. Чарльз боялся так глупо потерять лучшего друга, которым Эрик успел стать для него за пару месяцев. Близким верным другом, о котором он, однако, едва что-либо знал.

Они столкнулись в коридоре, когда Чарльз, взяв два стакана с водой, возвращался в комнату. Он чуть было не споткнулся от неожиданности и вскинул вопросительно брови.

– Пойдём завтракать, – Эрик улыбнулся широко и похлопал Чарльза по плечу. – Умираю с голода.

Чарльз, будто ожидавший ругательств, облегчённо выдохнул и вернулся на кухню.

Шерон поставила перед Эриком тарелку с яичницей и погладила его затылок материнским жестом.

– Надеюсь, он не скинул тебя с кровати? Мне всегда приходилось класть его у стенки, чтобы он не упал, и подтыкать край одеяла. Рейвен говорит, он ужасно настойчивый. Вроде бы спит, а лезет обниматься так, будто нет, – она рассмеялась, потрепав Эрика по спине легонько, и отошла, чтобы подать на стол свежую выпечку.

Чарльз неожиданно покраснел и уткнулся в свою тарелку.

Он знал, что Эрик действительно счастлив.

***

«15 июля 1938 года,

пятница

В обед отправил родителям открытку с извинениями – я приеду к ним в следующий раз, когда Уилсон выбьет для нас ещё несколько свободных дней. Уверен, мама меня поймёт, ведь она так хотела, чтобы я нашёл друзей и посмотрел другие города.

Мы ходили фотографироваться и танцевать. Виски больше не пили – за завтраком нас поили чаем и странным коктейлем с коньяком и сырым яйцом, больше никогда не хочу вспоминать его вкус.

Вечером он дважды обыграл меня в шахматы, показал свою коллекцию пластинок и подарил любимую книжку по астрономии.

Нам ни к чему становиться одной семьёй. Мы уже семья».

========== Глава четвёртая ==========

Точный выстрел продлевал жизнь стрелка, а пунктуальность была почти стопроцентной гарантией успешной эвакуации: успел – выжил. Этому учили в армии всякого солдата: чётко определять координаты, ориентироваться на местности, всегда знать, что делать дальше. Их учили не опаздывать и быть организованными даже в мелочах – это залог успеха как каждого по отдельности, так и всего батальона.

Опоздав раз, человек приобретал дурную привычку опаздывать всю жизнь, а пьянящий запах свободы напрочь выбивал из головы мысли об ответственности.

У Кэндалла для всякого задержавшегося было своё наказание. Одних он отправлял на полосу препятствий, других – чистить уборные, а кого-то выгонял на кухню, кормившую сотни рядовых и десятки офицеров.

– Извини, что проспал, – Чарльз со вздохом кинул картофелину в ведро и поднял глаза на Эрика.

Монотонная работа поглотила их целиком. Триста килограмм картошки – и всего несколько часов до обеда. Эрик только хмыкнул в ответ и махнул рукой, вытерев тыльной стороной ладони пот с лица.

Они пропустили утренний поезд и вынуждены были несколько часов сидеть на перроне в ожидании следующего. За эти дни Эрик особенно сблизился с Чарльзом, узнав и его семью, и его самого – без всей этой армейской суеты. На второй день они ходили фотографироваться и, забрав снимки вечером, обменялись карточками, чтобы всегда помнить друг о друге, даже если по каким-то причинам их пути разойдутся. Эрик не верил, что мир затянется, а Чарльз не хотел войны. Он не хотел убивать.

Мюнхенское соглашение, подписанное в конце сентября 1938 года британским, французским и итальянским премьерами и рейхсканцлером Германии, резко ухудшило ситуацию и ускорило милитаризацию.

В марте 1939 года Гитлер занял всю Чехословакию и предложил протекторат – независимость целой страны была принесена в жертву агрессору, и это лишь разожгло неумеренный аппетит пробудившегося хищника. Попытки Чемберлена заключить союзнический договор со Сталиным не увенчались успехом – вместо этого в августе 1939 Германия и Советский Союз заключили пакт о взаимном ненападении.

1 сентября 1939 года немецкие войска пересекли польскую границу. В воскресенье, 3 сентября, в одиннадцать часов и пятнадцать минут по лондонскому времени началась война.

– Вчера, после совещания с французским правительством, мы отправили нашему послу в Берлине инструкции, которые он должен был передать сегодня в девять часов утра германскому министру иностранных дел.

Эрик, стоя рядом с громкоговорителем, передававшим прямое обращение премьер-министра Чемберлена, взглянул на Чарльза – тот успел до крови искусать губы и напряженно хмурился.

– Инструкции содержат следующее заявление: «Если сегодня, 3 сентября, не позднее одиннадцати часов по британскому летнему времени германское правительство не даст удовлетворительных заверений и не известит о них английское правительство в Лондоне, то с этого часа оба государства будут находиться в состоянии войны».

Эрик глубоко затянулся, жадно втягивая в себя горький дым. Ненависть сковала его тело, стальной хваткой вцепилась в сердце. Он швырнул сигарету на землю и сжал кулаки.

– Никакого ответа на эту ноту в назначенный срок получено не было. Отныне Англия находится в состоянии войны с Германией.

Эрик закрыл глаза. Он знал, что его мать сидит сейчас, подобно тысячам других матерей, у радиоприёмника и молится.

– Благослови вас Господь и да защитит он правое дело.

Эрик запрокинул голову, смотря в ясное небо – ему не хотелось видеть отчаяние на посеревшем от страха и ужаса лице Чарльза.

Солнце по-прежнему пригревало, бездумно лаская алую после летней жары кожу. Скоро оно сожжёт весь мир.

***

По радио всё чаще стали передавать политические и фронтовые сводки, а к 10 сентября у войны появилось имя – Вторая мировая. Великая война, охватившая мир в 1914 году, стала Первой.

По всей Британии проходили военные учения: рылись окопы, на зданиях устанавливалась зенитная артиллерия. Детей срочно эвакуировали из крупных городов в относительно безопасную сельскую местность. Выдавались противогазы, вводились карточки на продукты, одежду и бензин. Тех, кто мог работать, отправляли на заводы, которые отныне в круглосуточном режиме штамповали патроны, винтовки и самолёты.

Тренировок стало больше, а наказаний – меньше, что вовсе не было заслугой Кэндалла. Он получил повышение и покинул базу уже майором, передав командование Уилсону, также продвинувшемуся по карьерной лестнице.

У капитана Ричарда Уилсона были иные правила. Он не тратил время впустую и не изматывал солдат, прекрасно понимая, что в любую минуту их могут отправить на фронт – никто не знал, каков будет следующий шаг. Все они были пешками в руках военного кабинета.

– Я не хочу убивать.

Чарльз устало потёр глаза, слезящиеся из-за дыма. После занятий друзья устроились на опавшей листве под голым деревом и закурили. Эрик молча передал начатую сигарету и повыше поднял воротник куртки, уткнувшись в него носом.

– Я пошёл в армию сам. Это было моё решение, моя обязанность. Но я не верил… Не хотел верить, что опять будет война. Мы до сих пор не оправились, не восстановили запасы, а… Я не хочу убивать, Эрик. Я не смогу.

Чарльз сложил руки на коленях и беспомощно опустил голову. С момента объявления войны прошло чуть больше двух недель, а Франция уже продемонстрировала свою неспособность сопротивляться – крах Польши был очевиден.

Чарльз не признавал насилия, он был убеждён, что любой конфликт можно решить мирным путём. Ему не нравились занятия боксом и борьбой, он не любил стрельбу – каждая пуля, выпущенная в деревянную мишень, рано или поздно пронзит чью-то плоть. Но отказаться от службы, увильнуть он попросту не мог – это было бы неправильно, нечестно, ведь люди нуждались в нём и его знаниях. Чарльз мечтал после армии поступить в университет на отделение радиосвязи, или, может, в медицинскую академию в Лондоне, выпустившую немало знаменитых врачей.

А теперь он вынужден крепче держать винтовку и чаще стрелять.

– Я хочу уйти, Эрик. Я хочу всё бросить. Я…

– Чарльз, – Эрик придвинулся ближе и тронул замёрзшие пальцы Чарльза – тот дрожал, как осиновый лист на ветру, будто стояла минусовая температура. – Чарльз, посмотри на меня. Ты не можешь всё бросить, не сейчас. Тебя поймают за дезертирство. Ты сам говорил, что это твоё решение, неужели ты действительно хочешь всё оставить? Чарльз, которого я знаю, никогда бы этого не сделал.

Тот судорожно сглотнул и мотнул головой. Он потёр лицо ладонью и прислонился спиной к дереву, закрыв глаза.

Сердце гулко стучало в груди. Оставить армию – это предательство. Оставить друга – это ложь, отказ от времени, проведённого вместе, от всех ночных разговоров и мечтаний, планов. А дружба для Чарльза значила больше, чем служба во благо страны.

Он крепче сжал ладонь Эрика, тёплую, даже горячую, и открыл глаза.

– Рейвен написала мне, что по выходным она посещает курсы сестринского дела, они теперь обязательны. Может, я смогу перевестись в санитары? Я помогал бы людям прямо на поле боя, я…

Чарльз захлебнулся воздухом, заметив, как изменился взгляд Эрика. Мягкий до этого, он ожесточился, а глаза цвета пасмурного неба потемнели, точно от злости. Однако пальцы, всё ещё поглаживающие руку Чарльза, оставались нежны.

– Я всегда буду рядом, Эрик. Я хочу спасать людей, не убивать. Это принесёт мне мир, понимаешь? Мир, Эрик, которого больше нигде не сыскать.

Чарльз осторожно вытащил свою ладонь из руки Эрика и вновь раскурил потухшую на ветру сигарету. Он намеревался спросить у капитана Уилсона совета, а затем – написать прошение командованию. Рейвен говорила о нехватке кадров, которая остро чувствовалась сейчас, в напряжённый момент, и это увеличивало шансы Чарльза стать санитаром. То, что для этого нужно будет пройти долгую подготовку, вовсе его не пугало. Он справится, а затем вернётся в свою роту, к своему Эрику, которому никогда не позволит ни заболеть, ни погибнуть.

Чарльз дал себе слово.

***

К середине октября четыре британские дивизии заняли позицию на бельгийско-французской границе, достаточно далеко от линии фронта. Чемберлен всё ещё надеялся, что война не заразит собой весь мир, и предпочитал не вмешиваться в отношения Германии и Советского Союза, деливших Польшу.

Чарльз Ксавье получил разрешение на перевод. Холодным утром, сразу после завтрака, он должен был отправиться на перрон, а оттуда на поезде – в Йорк, где вместе с другими добровольцами будет проходить очередную подготовку. Она была рассчитана на полгода. Время, имеющееся в запасе, и надежда на то, что правительство Третьего Рейха насытится Польшей, позволяли обучить солдат хоть чему-то, кроме того, как правильно обеззаразить рану и наложить повязку. Оказывать первую медицинскую помощь их учили и в армии.

– Ты спишь?

Чарльз повернулся на бок и протянул руку, чтобы тронуть плечо Эрика, лежащего на соседней койке. Тот встрепенулся и перевернулся, блеснув в темноте глазами. Выпутавшись из-под тонкого одеяла, Эрик протянул руку в ответ и сжал уже привычным жестом ладонь Чарльза.

– Я буду тебе писать. Не смей думать, что я бросил тебя. Слышишь? Я вернусь.

Эрик слабо улыбнулся. Он и раньше не был особо разговорчивым, но сейчас словно замкнулся – Чарльз считал это своей виной. Вдруг Эрик действительно решил, что он собирается всё бросить и убежать? Но Чарльз не раз спрашивал совета, сомневаясь в своём выборе, и приговаривал: «Я вернусь».

Чарльз Ксавье никогда не нарушал данные обещания.

Эрик зашевелился, из-за чего постель неприятно скрипнула. Он подался вперёд и потянул Чарльза к себе за запястье, будто собираясь что-то шепнуть, но вместо этого прижался губами к его прохладной ладони и замер.

– Я знаю, Чарльз.

Чарльз улёгся обратно под одеяло и прижал руку к груди, ощущая, как зарделись щёки. Ему не нужны были другие слова или доказательства – теперь он знал наверняка, что ничего не изменилось и никогда не изменится. Война не разлучит их и не сделает врагами, они навсегда останутся вместе, под сердцем друг у друга, горячим поцелуем на коже.

***

«Здравствуй, Эрик!

Пишу тебе, как и обещал. К тому времени, когда тебе доставят письмо, я уже успею окончательно освоиться. Здесь не так холодно, как в казармах. Надеюсь, что ты всё-таки не мёрзнешь. Стащи моё одеяло – уверен, Уилсон не будет против. Я рад, что капитан теперь с нами.

Я говорю “с нами”, потому что знаю – они вернут меня обратно, когда завершится курс. Доктор Салливан, наш куратор, обещал, что всё будет в порядке.

Теперь я изучаю анатомию. Стараюсь запомнить все симптомы болезней и правильно зашивать раны. Салливан говорит, что главная задача полевого санитара – продлить жизнь солдата и сделать всё, чтобы его довезли до госпиталя. У меня не должно возникнуть проблем на поле – с моим-то ростом! Правда, не уверен, что тащить на себе тяжеловесов будет легко. Хорошо, что ты не так уж и много весишь.

Шучу. Всё это скоро закончится. Теперь я всерьёз подумываю после армии пойти в медицинскую академию. Мне всегда нравилось собирать приёмники, а теперь меня заставляют ковыряться в трупах. Кто бы мог подумать!

Напиши, как у тебя дела. Без Кэндалла жизнь определённо стала спокойнее, но… Я слушаю радио, и это затишье в эфире пугает меня. Я боюсь, Эрик. Мне нечего стыдиться, и – да, я боюсь. Меньше всего мне хотелось бы повторения старых ошибок. Почему же я переживаю, словно эта ошибка – моя?

Это неважно, Эрик. Обязательно расскажи мне, как проходят ваши тренировки и что ты читаешь. Уилсон, да хранит его Господь, понимает, что нельзя запрещать такие простые человеческие радости, как книги и личная почта.

Мне пора идти. Я отправлю письмо в обед и перекушу где-нибудь по дороге. Не волнуйся за меня.

Искренне твой,

Чарльз.

25/10/1939».

***

«Дорогой Чарльз,

твоё письмо принесли с утра вместе с посылкой от родителей. Представляешь, мама прислала мне тёплые носки. Мы уже сменили форму на зимнюю, но она ни черта не греет. Попади мы в холодные бельгийские леса – сразу же примёрзли бы к земле.

На носу Рождество, нам доставили новые фильмы, и, я слышал, в этом году нас угостят чем-то вкусным на ужин. Кое-кто не был таким щедрым на подарки. Надеюсь, ты отметишь праздник с семьёй, а не будешь торчать на вахте, как я. Кто тут говорил, что я родился в рубашке, а?

Вчера вечером прыгали. Насыпало очень много снега. Прав был Уилсон – зимой прыжки намного опаснее. Помнишь Макаллистера? Он так неудачно приземлился, что его отправили в город с переломами. Если увидишь этого придурка, передай, чтобы в следующий раз смотрел на карту, а не на новенькие открытки с голыми девицами, разве что он не хочет снова проломить собой сарай.

Мне пообещали увольнительную на первую неделю января. Я скучаю по дому и хотел бы навестить Уитби. Мне стали сниться побережье и маяк, у которого соседские девчонки собирали цветы. Если ты сможешь получить увольнительную в то же время, я хотел бы, чтобы мы поехали вместе. Дай мне знать.

Скоро отбой – уже тушат свет. Шлю приветы от ребят, мы скучаем.

Особенно я.

Всегда твой,

Эрик.

22/12/39».

***

«Мой милый Эрик,

с тех пор, как Советы затеяли войну с Финляндией, всё пошло наперекосяк. Ты слышал, что сказал Черчилль? Применение силы против СССР неизбежно! Господи, Эрик, если они действительно откроют второй фронт против Союза, будет катастрофа. Мне кажется, или министры забыли, что Англия до сих пор находится в конфликте с Рейхом? Поговаривают, что реальный враг сидит не в Берлине, а в Москве. Значит ли это, что мы сменим союзника? Невозможно. Нам ускорили программу, и, возможно, я вернусь раньше. Пожалуйста, береги себя.

Навеки твой,

Чарльз.

25/01/40».

***

«Чарльз,

экспедиционные силы скоро выдвинутся. Норвегия. Восток. Прислали снаряжение, патроны. Прямых приказов не поступало, одни слухи. Но мы готовы. Я готов.

Жду тебя,

Эрик.

27/02/40».

***

2 марта 1940 года Франция объявила о готовности отправить свои силы для поддержания мира в Финляндии. Англия, действующая, несмотря на громкие слова, осторожнее, всё-таки согласилась тоже направить финнам свои бомбардировщики.

– Эрик!

Чарльз спрыгнул на мёрзлую землю и, поскользнувшись, бросился к другу. Эрик, обернувшись на своё имя, просиял и поспешил навстречу. Недолго думая, они обнялись.

– Я так счастлив тебя видеть, друг мой!

– Теперь ты стал настоящим доктором, Чарльз? Пойдём, расскажешь мне обо всём. Как в городе? Ты виделся с сестрой?

Улыбка не сходила с их лиц до самого отбоя. Даже на тренировках, когда у них не было ни минуты на посторонние дела, они улыбались – счастливо, точно не было никакой войны. Умываясь перед сном, Чарльз вдруг прижался к спине Эрика, судорожно цепляясь за его плечи, и уткнулся носом в мокрую шею. Но момент, показавшийся растерявшемуся Эрику вечностью, длился всего пару секунд. Отстранившись, Чарльз смущённо опустил глаза, поспешно отвернулся к раковине и сунул в рот зубную щётку.

12 марта Советско-финская война закончилась – стороны подписали мирный договор. Ни Франция, ни Англия не успели переправить войска поддержки, избежав, таким образом, очередного конфликта и открытия восточного фронта. Черчилль заявил прямо: этот фарс вызвал лишь презрение со стороны простых британских граждан, которые были рады, что правительство всё же не сыскало поддержки у Кремля летом 1939 года.

Это было только начало.

***

«13 апреля 1940 года,

суббота

Британский флот изрядно потрепал немцев у Нарвика. Мы должны высадиться следующим утром. Я видел, как ребята молятся.

Он спал у меня на плече всю дорогу. Я знал, что его укачивает, а лекарство, которое он сам нам и раздал, совсем не действовало.

Я пообещал, что всё будет в порядке».

========== Глава пятая ==========

14 апреля английские, французские и польские подразделения высадились в Норвегии. План наступления был прост: все силы перебрасывались в центр страны, чтобы вытеснить вражеские войска и остановить захват королевства, пока армию противника отвлекал британский флот. Англия выигрывала морские сражения одно за другим.

– Мы собирались в Норвегию ещё в феврале. Кто бы мог подумать, что мы всё-таки сюда попадём, – Эрик поёжился и сунул руки в карманы куртки. Он топтался на месте, наблюдая за сослуживцами, которые собирались вокруг командира.

Чарльз нахмурился и покачал головой, его явно не воодушевляло нынешнее положение. Захват стратегически важного порта Тронхейма был первостепенной задачей, затем – Нарвик.

– Что это за дыра?

– Эй, ты сюда не на отдых приехал, пошевеливайся.

– А нам выдадут одежду потеплее? Мы в грёбаных снегах, и у меня уже застыли ноги.

– Не знал, что девчонок нынче набирают в армию.

Страха не было; длительная и основательная подготовка не делала юнцов настоящими воинами, но придавала им уверенности. Прежде всего в том, что всё будет получаться так же хорошо, как на учениях. Никто не верил в реального врага, лично с ним не столкнувшись, как не верил и в то, что бравая армия Великобритании может потерпеть поражение. Простые солдаты и офицеры не были в курсе настоящих планов – они шли на поле боя с твёрдым намерением изгнать армию Рейха из Скандинавии.

И уж тем более никто не знал, что всё это время Англия намеренно компрометировала норвежский нейтралитет, пытаясь завладеть её торговым флотом.

– У тебя правда нет оружия?

– Я санитар, Эрик. Не солдат. У меня есть пистолет для личной защиты. Ты слышал что-нибудь о Женевской конвенции?

Эрик пожал плечами. Сегодня батальон должен был задержаться в городе – ничего не оставалось, кроме как исследовать местность, подготовить окопы и ночлег. И ждать указаний.

– Нам рассказывали о ней на первых занятиях. Её приняли в прошлом веке, чтобы облегчить судьбу раненых. Согласной этой конвенции, друг мой, преднамеренное убийство санитара, – Чарльз с гордостью потрепал повязку на своём рукаве, – это военное преступление.