Текст книги "Запечатление (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Коул был растерян. Жар гона снова отступил на второй план, уступая место ревности и собственничеству. Казалось, ему здесь не место. Его просто использовали, чтобы позабавиться. И тяжелый ком сдавил грудь, рассеивая те несколько ментальных нитей, которые он успел, руководствуясь их обоюдной страстью и желанием, сплести с высокородным. Омежки ласкались, отсасывая друг дружке и сплетаясь не только телами, но и ментальными витками, а он, альфа, сидел в стороне, наблюдая и рвано поглаживая свой член.

Возбуждение снова туманило разум, но Макмайер не мог двинуться с места, не решаясь или же ожидая позволения присоединиться, ведь это омеги были парой, а он – всего лишь альфой, которому, ради выгоды, позволили быть рядом. Ну и пусть так. Пусть ради выгоды и планов высокородного, которому от него нужны не его чувства и даже не его тело, а только его семя, способное зачать в нем новую жизнь. По крайней мере, лучше быть рядом с Люциусом так, как постельная забава и сосуд с семенем, чем не быть подле него вообще.

Макмайер прислонился к изголовью кровати, прикрывая глаза и все быстрее надрачивая член. Стоны и вздохи омег подыгрывали его воображению. Альфа то прикрывал глаза, чувствуя, как волны удовольствия пронизывают его тело, то открывал их, рассматривая омежек, которые уж сменили позу. Теперь Нойман нависал над мальчишкой лаская его дырочку языком, а омежка метался под ним, запрокидывая голову и цепляясь пальчиками за резной столбик, нетерпеливо вскидывая бедра и умоляюще шепча имя любовника.

– «Пусть и так», – уже в который раз повторил про себя Макмайер, надавливая пальцами на набухший узел и тоже выстанывая имя высокородного, словно тем самым пытаясь дать понять Нойманну, что он все ещё здесь и покорно ожидает, когда ему позволят приблизиться, чтобы отдать всего себя.

– «Инспектор Макмайер… Коул…», – отчетливо прозвучало в его голове в то время, когда биополе обдало жаром ментальной силы высокородного. И альфа распахнул глаза, затаив дыхание и не веря в то, что ему могло послышаться.

Люциус по-прежнему ласкал своего омежку, то убыстряя темп, то замедляя его, подводя мальчишку до грани и не позволяя сорваться в омут наслаждения, искусно подавляя его неистовство своей ментальной волей, но Коул чувствовал, что он нужен этим двоим, он нужен Люциусу, сейчас призывно выгнувшемуся ему навстречу, словно заманивая в ментальные сети страсти, узор которой мог доплести лишь он.

– Люциус… – прошептал Макмайер подаваясь вперед. Все мысли выветрились из его головы в тот миг, когда он снова коснулся желанного тела, осторожно положив ладони на точеные бедра. Омега, чувствуя его нерешительность, прогнулся ещё сильнее, заглатывая член любовника до самого основания, и альфа отбросил все сомнения, осторожно приставляя головку напряженного члена к пульсирующей дырочке, а после медленно, словно пробуя тело высокородного на вкус, входя.

Жар, узость и влажность. Эти ощущения накрыли Макмайера, и он застыл, не в силах двигаться. Омежьи мышцы сжимали его плоть так сладко, так трепетали вокруг неё, так тянули в глубину безупречного тела, что альфа окунулся в эти ощущения, чувствуя, как его собственное биополе, наконец, пульсирует в такт биополям обеих омег. А после, когда оргазм от одного ощущения проникновения был уж в паре секунд, Нойманн подался вперед и назад, вильнул бедрами и отрезвил его довольно ощутимым ментальным ударом, приводя в чувство и напоминая о том, что альфа принадлежит ему, высокородному, и только ему решать, когда Макмайеру позволено кончать.

Коул рыкнул в усмешке, чувствуя, как волны оргазма сходят на нет, а после сам подался навстречу омеге, начиная двигаться сразу же в шальном темпе. Да, пусть он принадлежит высокородному, но именно он, Коул Макмайер, сейчас обладает его телом, вбиваясь в упругую попку и трепещущую глубину по самые яйца. Это под ним стонет и дрожит омега. Это он ласкает Люциуса и задает ритм скольжению губ брюнета по плоти мальчишки. Это для него и под ним стонет Нойманн, так что не мешало бы вредному омеге заткнуться со своими повелительными замашками и просто получать удовольствие.

Сжав бедра Нойманна ещё сильнее, альфа в безудержном темпе задвигался в нем, наслаждая тем, как с каждым разом его член все жестче и резче, до самого основания, задевая простату и мешая собственные соки со омежьей смазкой, с хлюпающим, пошлым звуком входит в тело высокородного. Возбуждение и желание были слишком сильны, чтобы медлить, растягивать удовольствие или отвлекаться на ласки и прелюдии. Только жесткий, безудержный и шальной секс. Так, как и хотел Люциус.

Пару минут – именно столько понадобилось им троим, чтобы достичь вершины удовольствия. Сперва под ними заметался Эли, сотрясаясь в оргазме и жадно выкрикивая имя возлюбленного. После Люциус, окатив его мощной ментальной волной удовольствия и выплеснувшись в его ладонь. А потом и сам Макмайер, с рычанием вбиваясь в тело омеги, которое сжало его плотным кольцом мышц, и спуская свое семя в его глубину, чтобы за секунду до того, как в сразу же раскрывшуюся дырочку войдет узел, податься назад и устало уткнуться лбом в спину брюнета, слегка морщась от неприятной тяжести в распирающем узле.

Причина, по которой он не повязал омегу, хотя у него был шанс – вот о чем думал Макмайер, откинувшись на спину и раскинув руки в стороны, глубоко дыша. Скорее всего, потому, что этого не хотел сам Нойманн, но как-то это не вязалось с тем, о чем говорил ему высокородный. Может, Люциус разочаровался в нем, как в альфе или любовнике? Нет, в таком случае он бы не лежал на кровати подле омег, прислушиваясь к звукам их томного, скользящего поцелуя. Возможно, именно таковой была прелюдия у высокородных? Жгучая страсть, которая должна смениться нежностью и ласками. И снова – нет, судя по тому, с какой настойчивостью Нойманн опутывал своими ментальными нитями Эли, очевидно, распаляя в нем новый виток желания. В нем тоже поднимался жар, но его все ещё было недостаточно для очередного круга удовольствия. Слабый альфа – какой с него толк? Не достоин он, пусть омега и считал так, стать отцом ребёнка Люциуса. Что бы там ни говорили исследователи Центра Репликации, но на одном расчете невозможно построить даже постельные отношения.

Тонкие пальчики скользнули по низу его живота, и Макмайер вздрогнул, приподнявшись. Эли был рядом, жадно смотря на его альфье тело и соблазнительно покусывая нижнюю, и без того пухлую губку, словно что-то предвкушал. Люциус тоже был рядом, прикасаясь ладонью к его бедру и медленно, задумчиво скользя по нему.

– «Вот же ненасытные», – с ухмылкой подумал Коул, снова откидываясь на постель и предоставляя свое тело возбужденным, желающим его омегам.

Его ласкали в четыре руки, задевая пылающую кожу кончиками пальцев. Прильнули к его телу с двух сторон, вызывая мурашки возбуждения. Прикоснулись к его полувозбужденной плоти губами, начиная неторопливо ласкать. И Коул поддался этим чувственным ласкам, полностью расслабившись и окунувшись в ощущения.

Маленький ротик посасывал головку его члена – альфа ещё с первого раза понял, настолько умелым и старательным может быть Эли. Горячие губы касались его груди и живота, разжигая пламя – Люциус, оказывается, тоже может быть не только властным и требующим, но и нежным, хотя до этого подобное альфа замечал только по отношению к Эли. Два языка, горячих и влажных, скользили по его плоти, чтобы схлестнуться на вершине в страстном поцелуе, а губы поочередно окольцовывали член, вбирая его то до середины, дополняя удовольствие рукой, то до основания, в сладкой боли сжимая тяжелые яйца.

Коул словно плыл и растворялся. Удовольствие заполняло его всего, насыщало, качало на своих волнах, накрывало с головой, но не поглощало, оставляя сознание ясным, поэтому, когда сладкая ласка прекратилась, оставив после себя томное желание, Макмайер просто перевернулся на бок, подперев голову рукой, второй поглаживая член и с восхищением наблюдая за тем, что ещё пару часов назад казалось ему безнравственным и пошлым.

Эли сидел на коленях у Люциуса, доверчиво подставляя шейку под его поцелуи. Даже на фоне второго омеги мальчишка казался хрупким и беззащитным, словно созданным для того, чтобы его окружали лаской и заботой, чтоб его любили не так, как он, вбиваясь в его рот по самые гланды, а как Люциус, аккуратно и бережно лаская.

– Малыш, ты прекрасен, – с нежностью шептал Нойманн, скользя поцелуями по груди омежки, лаская бусинки его твердых сосков и вынуждая откровенно, доверчиво выгибаться в пояснице.

– Люблю тебя, Люциус… – на грани слышимости произносил омежка, раз за разом, прижимая острые коленки к боками брюнета и ерзая на нем, словно в нетерпении, но при этом не вульгарно, а изящно, соблазнительно, грациозно.

– Так люби, малыш, – проворковал Нойманн, приподнимая мальчишку так, что ему пришлось запрокинуть голову, дабы разделить выдох Эли со своим вдохом. – Покажи альфе, как омега может любить омегу.

Макмайер снова фыркнул: ему не нужны доказательства, чтобы убедиться в том, насколько искренни и глубоки чувства между этими двумя, – но, похоже, дело было даже не в том, чтобы показать или же доказать ему что-то, а в том, чтобы подвести его к чему-то.

Эли был прекрасен – кажется, Нойманн уже говорил об этом, а Коул мог только подтвердить незыблемую истину. Омежка плавно, упираясь ладошками в плечи брюнета, опустился на его член, приняв его сразу же и полностью, на шумном выдохе, и запрокинув голову в удовольствии. А Коул просто наблюдал. Сперва за тем, как Эли старательно двигается на плоти высокородного, то срываясь на крик, то снова переходя на шепот. Как Люциус поддерживает его, ловя ритм и плавно качая бедрами. Как оба омеги предаются страсти, но так и не наращивают темп, медленно раскачиваясь на взаимных волнах нежного, трепетного, чувственного удовольствия. Как двое сплетаются нитями любви и страсти, и первого в ментальных ощущениях альфы было больше, намного больше. Эти чувства переполняли его, насыщали и опутывали, словно привязывая, связывая и окольцовывая навеки. Неужели именно так, возвышенно, словно купаясь в теплых лучах, словно погружаясь в ласкающую тебя воду, словно шагая по жгущим, но не причиняющим боль углям, словно отдаваясь на волю ветру, ощущается запечатление?

Внутренний жар снова обволакивал его туманом. Омежки страстно целовались, осторожно двигаясь друг другу навстречу, а он, кажется, совершенно растворился в их ментальных волнах, руководствуясь только влечением и желанием. Сущность двигала его разумом и телом. Он шел на поводу ментальных нитей и собственных чувств. Своих чувств к Люциусу и Эли, которые были так непохожи, но при этом дополняли какой-то первозданный круг, делая его целостным и завершенным.

Люциус оказался в его объятиях. Его губы, которых он коснулся впервые, были сладкими, мягкими и податливыми. Его целовали в ответ, отдаваясь целиком и полностью. Тело высокородного трепетало, когда он осторожно овладевал им. А в его биополе нити двоих, сплетаясь с его, формировали центр запечатления.

Неважно – так считал Макмайер, медленно, но глубоко и ритмично входя в желанное тело любимого омеги. Главное, что Люциус, здесь и сейчас, в желании и страсти, в забвении и наслаждении, принадлежит ему. Главное, что омега отвечает ему, сперва сжимая его бедра, обнимая за поясницу ногами, а после позволяя забросить точенные ножки на плечи, чтобы входить ещё глубже и полнее.

Люциус смотрел на него в ответ, и альфа утопал в этом взгляде. Целовал – губы, шею, плечи. Касался тела, то лаская, то сжимая, чувствуя, как на его спине и плечах расцветают следы страсти, подаренные ему возлюбленным. И жар внутри, закручиваясь в тугой клубок, таки вырвался наружу, с громким стоном, который заглушил не менее громкий крик омеги. Люциус дрожал, но его тело было расслабленно, влажно и готово, и Макмайер, ещё чуть подавшись вперед и преодолев легкое сопротивление мышц, вошел в любимого до основания, вместе с узлом, который стремительно увеличился, тем самым повязав омегу. Люциус вскрикнул ещё раз, от острого наслаждения, которое может подарить только вязка с альфой, когда узел пульсирует внутри, вынуждая стенки семяпровода и матки сокращаться в череде сладких оргазмов, в то время как альфа, на каждом пике удовольствия, заполняет нутро своими горячим семенем.

Нойманн тяжело дышал под ним, все ещё дрожа от удовольствия, хотя первые минуты вязки уже прошли, но вторая волна была близка, поэтому Коул перевернулся на спину, принимая на себя вес брюнета, позволяя ему отдохнуть и расслабиться и медленно поглаживая его чуть влажные волосы. Наверное, сейчас он улыбался, счастливо и глупо, но альфа имел на это право. Нет, не потому, что высокородный запечатлел его, а потому, что Люциус не оттолкнул, прижимаясь, положив голову ему на плечо и жарко дыша в шею. Может, это и не любовь, но и безразличным Нойманну он не был. Значит, он будет бороться за этого омегу… нет, за этих омег, потому что теперь он был связан не только с Люциусом, но и с Эли.

– Люциус… – робко послышалось рядом, и они с брюнетом одновременно повернули головы, чтобы посмотреть на сидящего подле них, сцепленных, Эли, плотно сжимающего коленки, чтобы скрыть собственную эрекцию. Мальчишка отводил взгляд, явно не решаясь вмешиваться, но при этом и не желая оставаться одному.

– Малыш… – прошептал Люциус, и альфе показалось, что он почувствовал вину и сожаление, словно омега извинялся за то, что предал чувства возлюбленного, отдав свое тело и свою метку альфе. Но так не могло быть, так не должно быть, потому что он не претендовал на всего Люциуса, как Нойманн никогда не будет принадлежать только ему, как Эли тоже часть их союза, но, похоже, сам омежка то ли боялся это принять, то ли, обладая R-уровнем редукции, считал себя лишним в их полноценной паре.

– Иди к нам, Эли, – осторожно, мягко позвал Макмайер, судя по реакции вздрогнувшего в его объятиях омеги, сделав то, чего от него не ожидали. Он и сам не ожидал, но мальчишка тоже был ему симпатичен, он был беззащитен и слишком любил Люциуса, чтобы препятствовать его возвышенным планам. Эли был готов пожертвовать собой и собственными чувствами ради того, кого любил, ради его счастья и исполнения его мечты.

– Но я… – попытался воспротивиться омежка, отодвигаясь и упрямо стоя на своем решении.

– Эли, – на этот раз позвал омежку Нойманн. Коул не видел взгляда высокородного, но почувствовал его, точнее, эти ласкающие ментальные волны, которые передали ту нежность и любовь, с которой Люциус смотрел на мальчишку. И Эли поддался. Не подчинился, а именно поддался инстинкту и желанию, осторожно приближаясь, но все ещё не решаясь разделить с ними удовольствие.

– На спинку, малыш, – чуть грубее, властнее, приказал Нойманн, при этом все ещё находясь в вязке, но силой воли отодвигая на второй план очередной круг беспамятного удовольствия, – и ножки к груди.

Мальчишка вспыхнул, стыдливо отводя взгляд, но указаниям последовал, осторожно ложась на спинку и подтягивая коленки к груди, придерживая их руками. Альфа жадно сглотнул рассматривая доверчиво раскрывшегося перед ним омежку, но все ещё медля, пытаясь понять, что же задумал Нойманн. Эли все ещё был возбужден, но оно и неудивительно, ведь он, альфа, вмешался в их страсть именно на её пике, когда неторопливость должна была смениться безудержностью, поэтому его дырочка была открытой и влажной, готовой принять в себя плоть возлюбленного.

Люциус не медлил и не церемонился, сразу же заполняя тело омежки двумя пальцами и начиная ими двигать быстро и ритмично, очевидно, досконально зная, какие местечки нужно задевать. Эли заметался, сразу же срываясь на стоны и крики, перехватил ножки одной рукой, выпячивая попку, второй же сжал свой член, начиная двигать по нему ладонью в такт скольжению пальцев любовника в нем.

Макмайер смотрел и не дышал. Слишком интимным и сокровенным было это зрелище. Слишком возбуждающим, чтобы его собственная плоть снова не воспряла, напрягая узел и задавая начало очередному кругу удовольствия. Нойманн зашипел на нем, царапнув за плечо. Альфа фыркнул, настаивая на своем и пытаясь поцеловать строптивца.

– Помоги малышу, Макмайер, – вместо желанного поцелуя, прошептал ему в губы омега. – Заверши круг, – о смысле этих слов он спросит позже, а сейчас, поддавшись настойчивости высокородного, ментальным ощущениям и собственным инстинктам, Коул таки сорвал поцелуй с желанных губ, а после потянулся к стонущему омеге.

Люциус приостановил скольжение своих пальцев, и Эли всхлипнул, явно собираясь возмутиться. Но Макмайер ему не позволил, аккуратно, медленно, стараясь не причинить боль, скользнул в кольцо тугих мышц сперва одним пальцем, а после и вторым, кожей ощущая скользкий жар и трепет на грани удовольствия. Теперь их с Нойманном пальцы ласкали омежку изнутри, сперва медленно и осторожно, позволяя ему привыкнуть, а после все настойчивей, растягивая мальчишку, лаская твердый бугорок простаты и насаживая его на свои пальцы до конца, пока Эли, забившись в судорогах, не излился себе на живот.

– Эли, – когда безвольно обмякнувший подле них омежка немного отдышался, Люциус его снова позвал, протягивая руку. Но этот раз мальчишка не противился, покорно приблизившись к ним, но все ещё не решаясь оказаться в кольце объятий двоих.

– Иди уже, омега, – нетерпеливо рыкнул альфа, балансируя на грани очередного витка удовольствия вязки. – Ты же тоже часть нас, Эли, – больше не было сомнений, ни у кого из них. Мальчишка юркнул в их полуобъятия, прижимаясь к их бокам, ласкаясь к ним обоим и даря свои сладкие поцелуи им обоим. Три плотных ментальных нити, схлестнувшись, сплелись в плотный жгут, опутывая биополя всех троих и запечатлеваясь на них.

– Только обретя свою Истинную Пару, высокородный сможет дать безупречное потомство, – прошептал ему на ухо Люциус, задевая языком мочку.

– Но не всегда Истинная Пара – это двое, – жарко выдохнул Эли, ластясь к нему своим гибким телом. А Макмайер снова погружался в пучину удовольствия, беспорядочно целуя ухмыляющегося Люциуса и прижимая к себе трепещущего Эли. Похоже, этим омегам таки удалось его провести.

//-//

– Роджер, ты домой? – молодой омега, который занял место ушедшего в декрет Вудса, подошел к столу все ещё корпящего над чем-то беты.

– Не знаю, – остраненно ответил Баттерфри, так и не взглянув на коллегу, – но, скорее всего, нет, – бета намеренно игнорировал этого странного омегу, который с первых дней работы в Отделе Нравственности пытался навязать ему свою дружбу. В принципе, он мог подружиться с Лестером, этот омега был ему симпатичен, как человек, но все же они были слишком разными, чтобы иметь что-то общее. И главной их разбежностью было то, что он был слабым, безнадежным бетой с R-уровнем редукции, в то время как Лес был практически безупречной особью с D-уровнем. Проще говоря, в обществе этого человека Роджер чувствовал себя не очень комфортно.

– А давай сходим куда-нибудь, – не унимался омега, настойчиво нависая над столом, словно тем самым показывая, что не оставляет Роджеру выбора. – Например, в бар или клуб. Сейчас же осень, – Лес задумчиво посмотрел в окно, за которым на пронзительно-синем небе не было ни тучки, – и комендантский час начинается только после полуночи.

– Ладно, – на выдохе, таки сдавшись под напором этого неугомонного омеги, согласился Баттерфри, – давай сходим.

– Отлично! – довольно вскрикнул Лес, прытко разворачиваясь на месте. – Собирайся быстрее, Роджер. Жду тебя в машине, – таки оторвавшись от экрана монитора, Баттерфри посмотрел вслед омеге, поражаясь тому, насколько его характер не соответствует уровню редукции. Или, может, это он сам закостенел в стереотипах, видя в более сильных особях что-то величественное и непреклонное.

По его личному мнению, Лес был чем-то похож на омежек с R-уровнем редукции – высокий голубоглазый блондин с наивным выражением лица и шебутным нравом, пусть это и не отметало тот факт, что он был умен и образован и за эти несколько месяцев смог завоевать уважение Спектариуса неукоснительным и предельно четким исполнением своих обязанностей. По сути, он бы не прогадал, если бы завел дружбу с Лестером. Судя по всему, его родители занимали достаточно высокие посты в системе дал-эйрин, поскольку омега выглядел ухоженным и холеным, да ещё и ездил на дорогой машине, о которой сам Баттерфри мог только мечтать. К тому же, Лес был красивым, многие альфы засматривались на него и, скорее всего, хотели бы быть им запечатленными, вот только никто из них так и не попробовал пригласить омегу на свидание, а все потому, что, пусть и изредка, от него пахло альфой, а в его биополе ощущались нити сильной ментально особи. Похоже, у омеги был влиятельный любовник, и Роджер, пусть это и претило его личности, надеялся, что дружба с Лесом поможет и ему обзавестись партнером.

Задумавшись, Баттерфри лишь краем глаз заметил, как мимо него кто-то прошел, целеустремленно двигаясь к выходу. Сконцентрировав взгляд на широкой спине, на которую спадали каштановые, вьющиеся пряди Роджер только вздохнул, потянувшись к сенсорной панели, чтобы сохранить данные и закончить на сегодня работу. Коул Макмайер поехал к своему таинственному омеге – в этом бета не сомневался, пусть его уверенность в собственных догадках была малоприятной.

Вот уже полгода как Макмайер был кем-то запечатлен, но все его, и коллег в том числе, попытки разузнать что-то большее, чем то, что этот некто обладает низким уровнем редукции, были тщетны. Альфа молчал, исполнительно трудился и каждый вечер уезжал к своему омеге, чтобы на следующий день прийти на работу, ещё более сильно пахнущим вишней и миндалем. Такое странное и неповторимое сочетание, от которого даже у Роджера, слабого беты, перехватывало дыхание. А все началось сразу же после той инспекции в Осозе… Впрочем, пусть и негласно, но Спектариус запретил обсуждать что-либо личное в пределах Департамента, так что все разговоры о том, что омега Макмайера – это кто-то из неблагонадежных Осозе, так и утихли, оставшись всего лишь догадками и сплетнями.

Жаль – вот что подумал Баттерфри, покидая свое рабочее место. Он-то надеялся, что из них с Макмайером получится пара, что альфа запечатлит его, а во время его следующей флорации они бы даже могли попробовать зачать ребёнка, пусть шансы на это были слишком призрачны. Да, жаль. Но Роджер не унывал. Если бы он был слабаком и опускал руки каждый раз, когда на его долю выпадало очередное несчастье, он бы давно уже удавился или же пошел в государственный бордель, ни о чем не заботясь. Но у него были братья. Здоровые и полноценные особи, которым он просто обязан помочь обрести свое счастье. Ну, а его собственное… Роджер Баттерфри верил в то, что у него все ещё впереди.

//-//

– С Днем Рождения, Коул! – он только переступил порог дома, как это мелкое нечто, которое, впрочем, альфа безгранично любил, повисло у него на шее, целуя в обе щеки и губы.

– Спасибо, Эли, – Макмайер, аккуратно поддерживая омежку под попку, позволяя ему повиснуть на себе, его альфе, не стал задерживаться в прихожей, сразу же направившись в гостиную.

– А мы тебе торт испекли, – щебетал омежка, прижимаясь к нему так крепко, словно они не виделись очень долго, хотя только сегодня утром он целовал эти пушистые реснички, пухлые губки и стройнее ножки, замирая каждый раз, когда их накрывал очередной круг вязки.

– Правда? – Коул недоверчиво выгнул бровь, и омежка сразу же насупился, словно обидевшись на то, что ему не поверили.

– Ну, конечно, пек, в основном, я, а Люциус просто руководил, – спешно забормотал Эли, и его щечки заманчиво покрыл стыдливый румянец. – Но ты же и сам знаешь, как ему сейчас.

– Знаю, – примирительно ответил альфа, входя в гостиную. Да, с той самой ночи, благодаря его упрямству и настойчивости, они жили вместе, но не в маленькой квартирке в Осозе и даже не в его собственной, а в большом и шикарном особняке, который им в честь запечатления подарили их папочки.

Макмайер до сих пор не мог поверить в отцовские чувства Джулиана, но тот и не пытался переубедить его в обратном, будучи полностью счастливым, снимаясь в очередном бестселлере и нося на себе метку Виктора Нойманна. В принципе, их обоих устраивали такие отношения, пусть Эли и пытался как-то примирить их, подстраивая якобы случайные встречи. Кстати, с родителями Элиота Карпентера он так и не познакомился. Эли вообще предпочитал о них не говорить, лишь раз и вскользь упомянув о том, что он им не нужен, вот и все. Папа же Люциуса внушал ему страх и трепет, в то же время он им восхищался и уважал его, но не потому, что тот был высокородным и занимал один из верховных постов в системе дал-эйрин, а потому, что Габриель Нойманн был величественным человеком, которому, впрочем, не было чуждо людское. Проще говоря, Нойманн старший и его сыновья приняли его в свою семью, уважив выбор Люциуса.

– Коул, – сидя на диване перед столиком, на котором стоял двухъярусный кремовый торт с тридцатью свечами, и только завидев его, Нойманн попытался подняться, но тут же поморщился и оставил свои тщетные попытки.

– Не утруждайся, любимый. Я сам, – Макмайер осторожно опустил Эли на диван, рядом с Люциусом, и тот сразу же прильнул к брюнету, смотря на него глазами полными счастья и восхищения.

– Чувствую себя фаршированной индейкой, – пробормотал высокородный, чуть хмуря свои черные брови, а Коул, присев подле него на пол, только фыркнул, начиная медленно, с легким нажимом разминать отекшие ноги в последнее время капризного и ворчливого до несносности, но такого любимого омеги.

– Не говори глупостей, Люциус! – возмутился Эли, обнимая брюнета за шею. – Ты прекрасен.

– Прости, малыш, – Нойманн заботливо погладил омежку по голове, а альфа только сжал губы в плотную нитку, сдерживаясь. Даже Истинное запечатление не помогло Эли, хотя они все втроем так надеялись на чудо, но чуда не произошло, и Элиот так и остался бесплоден. Наверное, именно поэтому он так корпел над Люциусом, едва ли пылинки с него не сдувая.

– Но все же, где это видано, а?! – снова возмутился высокородный, пиная его, альфу, своей точеной ножкой, словно обвиняя и пытаясь наказать. – Двойня, Макмайер! Ты слышишь?! – на этот раз пинок был ментальным и слегка болезненным, но за полгода Коул вытерпел и не такое, особенно, когда им огласили результаты первого УЗИ. – Как тебя угораздило осеменить меня двойней?!

– Вообще-то, это у тебя созрело сразу две яйцеклетки, – в тон, ворчливо, ответил альфа, а после, чувствуя, как негодует возлюбленный, привстал, прикасаясь к тугому, высокому животу, в котором толкались их мальчики, – и я благодарен тебе за то, что вскоре ты сделаешь меня… – он посмотрел на улыбающегося Эли, в уголках глаз которого блестели капельки слез, – нас вдвойне счастливыми.

– Не подлизывайся, Макмайер, – фыркнул Люциус, но запечатление не может обманывать, а оно твердило, что омега растроган и доволен, несмотря на то, что каждый день ворчит, сетуя на свою нелегкую судьбу высокородного. – Задувай уже свечи и режь торт.

– Сперва желание, – настоял на своем Коул, пересаживаясь на диван, усаживая Эли себе на колени и обнимая Люциуса. Альфе хватило пары секунд, чтобы о чем-то подумать, а после, глубоко вдохнув, шумно выпустить воздух, сразу же задувая все свечи.

– А что ты загадал, Коул? – полюбопытствовал Эли, прижимаясь к нему ещё плотнее.

– Не скажу, а то не сбудется, – назидательно ответил альфа. Люциус скептически фыркнул, а Эли обижено надул губки, Коул же только бережнее обнял их в ответ, чувствуя, как сильно и ярко трепещет между ними вязь запечатления.

– «Уже сбылось», – подумал Макмайер, поочередно целуя своих любимых омег.