Текст книги "Запечатление (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Окончив школу, Коул решил разыскать своего отца-альфу, в наследие от которого ему достался М-уровень редукции. И он его нашел, здесь, в Фогсити, в доках, в которых альфа работал грузчиком. Нашел, чтобы разочароваться. Альфа не был запечатлен, и последствия этого были более чем очевидны. Темные волосы его отца уже тронула седина, а на лице пролегли глубокие морщины, и это его оттолкнуло, пусть мужчина и оказался добр душой и с неуместной теплотой отзывался о его папочке, которого, оказывается, любил всю жизнь, понимая, что пару им не создать. Именно тогда Коул осознал, что он вполне может повторить судьбу своего отца, и деньги и влияние Джулиана Моргана ему не помогут. Да, это теперь он понимал, что его порыв был ошибочным и бессмысленным, по крайней мере, деньги его папочки пришлись бы как нельзя кстати, но тогда им руководила злость и обида, которая затмила его рассудок, толкнув на необдуманный и скоропалительный поступок.

– Я бы отдал тебе все, что у меня есть, сын, – сидя на тюках и медленно дымя отвратно пахнущей сигаретой, с досадой, но искренне сказал альфа. – И отдам, Коул, что захочешь, – мужчина взглянул на него, чуть хмуря брови, словно пытаясь сдержать слезы, – если это только сделает тебя счастливым.

– Мне ничего не нужно, – тогда ответил он, понимая, что просто не имеет права просить что-либо у человека, жизненный цикл которого уже вышел на финишную прямую, и который, похоже, об этом совершенно не сожалел, – кроме твоей фамилии, – спустя пару дней в университет Фогсити подал документы на зачисление альфа с М-уровнем редукции Коул Макмайер.

Снова пискнул навигатор, и Коул вздохнул с неким облегчением – пусть часы и показывали уже почти шесть вечера, но у него все ещё было время и на инспекцию, и на то, чтобы добраться домой до наступления комендантского часа. Комендантский час – ещё одна составляющая понятия Долг, хотя, по своей сути, эта мера была вынужденной, а не навязанной, продиктованная тем, что даже по прошествии многих веков крах информационного общества имел свои последствия.

Фогсити – один из нескольких городов Силестии, в атмосфере над которым был наивысший уровень концентрации ядовитых газов, которые, конденсируя, к вечеру опускались на город не менее ядовитым облаком тумана. Именно поэтому сезон дождей был самым опасным, длительность комендантского часа увеличивалось, а пребывание на улице после его наступления становилось опасным для жизни. Как у работника системы дал-эйрин, у Макмайера, конечно же, была защитная маска, позволяющая несколько часов дышать чистым воздухом даже в самый пик концентрации тумана, но воздействию яда были подвержены не только дыхательные пути, но и кожа, и обычная одежда от него не защищала, только спецкостюм, которого у альфы, увы, не было. Не стоило медлить и лишний раз подвергать себя опасности, тем более что, похоже, сегодня он больше ничего не узнает относительно секрета репликации обезображенного мутацией генома особей.

К слову, этот участок восьмого сектора был довольно-таки зажиточным. Ну, по сравнению с общей обстановкой в Осозе, да и, просматривая данные на пару омег, которую ему предстояло навестить, Коул не мог не отметить, что младший учится в фогситском университете, а старший имеет неплохую должность в, как оказалось, системе дал-эйрин, точнее, в Департаменте Управления. Коул даже удивленно присвистнул: младший был совершенно безнадежным, обладая R-уровнем редукции, старший же, с М-уровнем, все равно не был настолько ценным для государства, чтобы занимать пост секретаря главы Департамента. Впрочем, этого старшего он пока что не видел, так что судить об его умственных способностях не мог, а, как известно, уровень редукции не влияет на мозговую деятельность, только на силу биополя и репродуктивные функции, так что этот омега вполне мог быть башковитым, о чем свидетельствовал его диплом с рекомендациями университета Сансити в отрасли управленческой деятельности.

– Добрый вечер, – вежливо начал альфа, услышав, что дверь, щелкнув, открылась, но все ещё продолжая просматривать дело Люциуса Нойманна и Элиота Карпентера в своем рабочем планшете. – Отдел Нравственности. Инспектор Коул Макмайер. Плановая проверка. Вас должны были уведомить.

– Конечно, инспектор, – послышался мягкий, но не обманчивый в своей покорности голос. – Прошу, проходите.

Коул нахмурился, чувствуя, что что-то не так: сердце на мгновение замерло, а после сделало болезненный кульбит, застучав в шальном темпе, крыльев носа коснулся завораживающий, легкий, опутывающий, вынуждающий с наслаждением вдохнуть ещё глубже аромат цветущей вишни, а после его обдало жаром, от которого у альфы дрогнули поджилки, жаром безызъянной ментальной воли совершенной особи.

Альфа поднял глаза, медленно, чувствуя, как внутри пульсирует клубок страха, побуждая, не медля, подчиниться, преклонить колени и пасть ниц. Похоже, не помогал даже подавитель. Но это не могло быть реальностью. Не судя по данным дела. Не здесь. Не в Осозе. Не с ним. Но, таки осмелившись взглянуть на лицо омеги, Коул Макмайер, задохнувшись собственным восхищением, не мог не поверить своим, распустившим крылья, инстинктам альфы, сущность которого только что потерпела полное и безоговорочное поражение. Перед ним, удерживая на губах легкую, вежливую улыбку, стоял высокородный.

– Что-то не так, инспектор? – вежливо осведомился омега, и Макмайер в ответ лишь судорожно мотнул головой, мол, да нет, все в порядке, но на самом деле альфу сейчас раздирали инстинкты.

Самосохранение твердило, что нужно бежать – от той правды, к которой он так стремился, и которая оказалась настолько ошеломляющей, что моментально, словно тараном, вышвырнула его из привычной колеи, и от этого омеги, запах которого пьянил его даже под дозой подавителя, и биополе которого было настолько мощным, что его собственное уже превратилось в сдувшийся шарик, заставляя альфу чувствовать себя, как улитка без раковины. Инстинкт же особи, тот самый, который Макмайер считал низменным и безнравственным, побуждал подчиниться сильному, принять его ментальную волю и, словно продажная омега, предложить себя, умоляя о запечатлении. Да, этот высокородный уже был запечатлен, точнее, он сам запечатлел кого-то, но от этого казался ещё более притягательным и желанным, словно сам факт метки подогревал инстинкт доказать, что он более достоин её, нежели тот, неизвестный, которому он уже, до рыка сущности, завидовал.

Его запах… его ментальная воля… его внешность в целом… Альфа был порабощен. Возможно, сейчас он бы, прямо у порога, свернулся бы у ног этого омеги, заскулил бы, выпрашивая хотя бы прикосновение, но, даже несмотря на уровень редукции своего генома, Коул Макмайер обладал стойкой волей и предубеждениями, которые, скорее всего, и не позволили его коленям дрогнуть настолько, чтобы пасть, как альфа. Пусть перед ним и высокородный, но это всего лишь человек, более того, человек, жизнь которого опутана тайной, и ключ к этой тайне сейчас в его, альфьих, руках, так что сдаваться, даже не обнажив меч, Макмайер не собирался.

– В таком случае, проходите, инспектор, – омега развернулся, скрываясь в недрах квартиры, и Коула словно вытолкнули из жестких тисков, он даже выдохнул шумно, чувствуя, с каким надрывом его слабое биополе приходит в более-менее надлежащий вид, хотя ощущение ментальных витков так и не исчезло, словно омега оставил после себя поводок, пока что длинный, чтобы альфа не поддался первому из инстинктов особи, но и не настолько слабый, чтобы тот сбежал.

Макмайер осознавал, что, войдя в квартиру, существенно укоротил длину этого поводка, поведясь на омегу, одно присутствие которого обостряло все его инстинкты до предела, но ключ, который был в его руках и который он не знал, как применить, уже приоткрыл запретную дверь, и не переступить порог, удовлетворив свое любопытство, свой азарт и свои амбиции было бы трусливо и недостойно альфы. Даже то, что его разум был все ещё слегка затуманен запахом и ментальным ореолом безупречной особи, не помешало Коулу Макмайеру понять, что именно к этому моменту все и сводилось – этот омега, высокородный, который скрывался в Осозе, притворяясь отбросом, и был той ступенькой доверия верхушки системы дал-эйрин, на которую ему позволили ступить в благодарность за безукоризненное служение, самоотверженный долг и глубокую нравственность.

А ведь и правда, смог бы любой другой альфа… Нет, даже не так. Смогла бы какая-нибудь другая особь пройти столь изощренное испытание и не поддаться искушению? И Макмайер сейчас думал не об инстинктах, ведь этот раунд он и сам проиграл – пусть подавитель и действовал, но даже с ним противостоять ментальному давлению и очаровывающему аромату высокородного было невозможно – а о том, смог бы, например, хотя бы тот же Роджер правильно расценить ситуацию и расставить приоритеты так, как того требовала система дал-эйрин? Может, в его мыслях это звучало слишком высокомерно, но Коул Макмайер сильно сомневался в том, что, будь на его месте кто-то другой, он бы справился с этим испытанием.

И вновь – нет, не так. Никого другого просто не могло быть на его месте. Почему? Потому что, получается, именно его, пусть, скорее всего, он и не был таковым единственным, долго и упорно готовили к тому, чтобы доверить сокрытое от глаз людских, чтобы воспитать из него сторожевого пса для высокородного, который умеет держать язык за зубами. И Макмайер, с ухмылкой осознавая все это, твердо решил пройти это испытание до конца, ведь в награду за свои труды он наверняка сможет попросить у высокородного то, в чем так нуждался. Он сможет попросить омегу, который поставит на нем свою метку и родит ему сына.

– Присаживайтесь, инспектор, – вежливо предложил омега, сам располагаясь на широком диване в гостиной и закидывая ногу на ногу. Квартира, между прочим, хоть и находилась в Осозе, но её внутренняя обстановка была роскошной. Не напыщенной или кричащей, а именно роскошной, изумительной, искусной, без вычурности, но со вкусом, безо всякого рода безделушек, которые становились лишь сборищем для пыли, но с уместными элементами декора. Гармонично, в теплых, пастельных, бежевых, ореховых, коричневых тонах с вкраплением бирюзового и белого, что создавало ощущения уюта, но не настолько расслабляющего, чтобы забыться в нем.

– Благодарю, – пришлось прокашляться прежде, чем выдавить из себя это слово, но Коул простил себе подобную слабость, убеждая себя в том, что это нормально, что нет ничего постыдного и унизительного в том, чтобы демонстрировать свое меньшинство, как и понимая, что высокородный не потерпит попыток взбрыкнуть и что-то доказать с его стороны. Таким, как этот омега, нужен покорный и смиренный сторожевой пес у своих ног, и Макмайер был готов стать таковым ради своей цели, которая после нескольких лет мельтешения на горизонте туманным облаком в один миг оказалась в нескольких шагах от него. Возможно, как альфу, эта ситуация возмущала его, ведь альфа – это самец, доминант, тот, кто подчиняет, повелевает и властвует, но, как особь с высоким уровнем редукции, он не мог упустить этот шанс и был готов принять унижение даже от омеги.

– Значит, вы Люциус Нойманн? – удобно расположившись в кресле, начал Макмайер, пытаясь абстрагироваться от аромата цветущей вишни, который в этой комнате был ещё более насыщенным.

Это было странно, ведь, пусть перед ним и высокородный, подавитель должен был приглушать восприимчивость к омежьим феромонами, альфе же, наоборот, казалось, что он дышит не воздухом, а этим ароматом, который, словно жаром, растекался по его венам, концентрируясь внизу живота. Коул нахмурился, припоминая, когда же у него последний раз был гон. Оказывается, давно. Слишком давно, чтобы его сущность не взбунтовала именно в столь неподходящий момент, бросая своего носителя в жар сексуального безумия. Как бы там ни было, но нужно максимально сократить свое пребывание в этой квартире, рядом с омегой, который лишь одним своим взглядом заставлял его сердце биться в шальном темпе, а тело вздрагивать от малейшего ментального ощущения, да и срок действия подавителя неумолимо истекал, и последствия всего этого были более чем очевидны. Рядом со столь сильной особью, с столь красивым омегой и желанным партнером его гон мог начаться в любой момент.

– Да, – коротко ответил омега, и Макмайер снова замялся, пытаясь подобрать слова, которые сейчас казались совершенно неуместными. Порыв припасть к ногам высокородного не улетучился. Притупился, да, но альфа чувствовал, как внутри клокочут инстинкты, как отчаянно скулит его сущность, и как, что было не только неприемлемо, но постыдно, кровь приливает к тазу, вызывая пульсацию в паху. Нет, он пока что не был возбужден, но был в шаге от этого состояния, отчаянно пытаясь сопротивляться инстинктам, к слову, безуспешно.

– Ясно, – выдохнул альфа и, дабы отвлечься, уткнулся в свой планшет, пытаясь соотнести данные дела с тем, что он видел наяву.

Люциус Нойманн: рыжеволосый, курчавый омега в большущих очках на пол-лица, зашуганный и щуплый, одним своим видом вызывающий сочувствие – вот каким был этот высокородный на фотографии в деле, заведенным на гомосексуальную пару в восьмом секторе Осозе, в реальности оказавшись совершенно не таким. Люциус был примерно одного с ним роста, может, даже чуть выше, хотя сам альфа имел законных сто восемьдесят сантиметров. Длинные ноги с аккуратными ступнями и пальчиками, и Коулу оставалось только покусывать губы, желая прикоснуться языком к столь заманчивой ножке, но упорно осаждая себя от столь опрометчивого поступка. Хотя, может, в его положении это было бы самым наглядным доказательством того, что он уже, спустя всего лишь пять минут после знакомства, был рабом этого омеги, готовым целовать его ноги. А ведь ещё час назад Макмайер сказал бы, что это отвратительно – валяться у ног омеги, сейчас же, заворожено наблюдая за тем, как поджимаются точеные пальчики, комкая ворс, понимая, что это не зазорно, а довольно-таки возбуждающе.

Омега, как и большая часть особей его статуса, был хрупким и грациозным, в данный момент облаченным в свободные белые штаны и такого же цвета футболку, с узкими бедрами, изящными руками, тонкими пальцами с аккуратным маникюром, покатыми плечами, выразительными ключицами и гибкой шеей, но назвать его заурядным не поворачивался язык. Люциус не шел – он плыл, окутанный ореолом своего искусного аромата и гладью ментальных витков, за мерностью которых скрывалась огромная сила. Омега не сидел – он восседал, его величественная осанка, расправленные плечи, ровная спина, чуть склоненная вбок голова, ножка, изящно закинутая на вторую – этот человек в настолько гармоничных пропорциях сочетал в себе высокородную доблесть и омежью изнеженность, что им можно было любоваться вечно, желать до изнеможения, но при этом так и не коснуться, боясь запятнать это божественное создание своей второсортностью.

И Коул Макмайер, пересиливая внутреннюю дрожь, которая не позволяла ему поднять глаз выше подбородка омеги, все-таки смог собрать крохи сил, чтобы взглянуть на лицо омеги, опять задохнувшись, но на этот раз тем жаром, который окатил его с головы до ног, словно срывая с него какой-то туманный полог. Узкий овал лица, светлая кожа, ни грамма румянца на щеках, но это не придавало внешнему виду омеги мертвенной бледности, наоборот, делало его словно сошедшим с мистической иллюстрации, запредельным, загадочным, завораживающим. Чувственные губы, нет, не пухлые, но и не слишком тонкие – идеальные губы с выразительным контуром, на которых все ещё лежала тень вежливой улыбки, которую невозможно было прочитать до исчерпания. Темная дуга бровей и кайма длинных ресниц с кокетливо завернутыми кончиками – высокородный во всем, даже в таких мелочах, которые не предопределяют использование косметики. Волосы омеги тоже были темными, точнее, черными, словно сама ночь, густыми, собранными в толстую косу, сейчас переброшенную через плечо, но даже это не помешало Макмайеру увидеть в них нити серебра, как серебряная же прядка спадала на лоб Люциуса, ещё раз доказывая его выскородность.

Да, природе показалось недостаточно того, что высокородные были безупречными генетически и ментально особями, и она отметила каждого ещё одним своим прикосновением, которое в медицине получило название трансцендентность. Каждый высокородный обладал каким-то особым отличием, которые было выразительным, зримым, явным, но при этом не объяснялось с точки зрения физиологии особи. В основном, это был цвет волос и глаз. Волосы, зачастую, имели вкрапления какого-то цвета, например, красного или золотистого на темном, черного или алого на белом, но, бывало, проявлялись пряди и других, более ошеломляющих цветов, например, аметистового, изумрудного, сапфирового или, как в случае Нойманна, серебряного. Кстати, о серебре в волосах высокородных Макмайер никогда не слышал, а о том, чтобы увидеть, и речи не шло.

Если же трансцендентность не проявлялась в цвете волос, то она отражалась в цвете глаз. Так, радужка глаз высокородных могла быть и алой, и желтой, и белесой, и даже той же, неординарной, аметистовой, изумрудной или же сапфировой, но с прожилками другого цвета. И глаза Люциуса были именно такими – сапфировыми, глубокими, завораживающими, с нитями того же серебра, которые тянулись от черного зрачка к кромке радужки.

Трансцендентность единична – вот что знал Макмайер, то есть высокородный мог обладать незаурядным цветом либо волос, либо глаз, но Люциус Нойманн… Коул резко опустил глаза, понимая, что он не способен выдержать прямой взгляд омеги более секунды. Да, Люциус Нойманн был битрансцендентом – только так Макмайер смог определить то, о чем никогда не знал, и которое, в принципе, считалось невозможным, по крайне мере, в системе дал-эйрин.

– Люциус… – начал альфа и запнулся, понимая, что он не может обратиться к высокородному не только на “ты”, но и по имени, но ведь, с официальной точки зрения, перед ним сейчас не высокородный, а омега Осозе, который сожительствовал с другим омегой и поэтому подпадал под категорию неблагонадежного.

Возможно, это тоже часть проверки, ведь, если он, и правда, должен стать цепным псом этого высокородного, ему нужно уметь не только правильно расценивать ситуацию, но и играть по правилам этого человека, который, похоже, в данный момент хочет скрываться под личиной отвергнутого члена общества, маскируясь под омегу с М-уровнем редукции. Значит, если это так, ему стоит подыграть Нойманну, дабы доказать свою надежность, более того, не поддаться инстинктам, продемонстрировав свою сдержанность и благоразумность, ведь, если его, и правда, выберут в услужение высокородному, ему придется постоянно усмирять свои альфьи инстинкты, особенно, когда этот омега потечет.

– Люциус, в этом году вам исполнится двадцать пять, поэтому, как омега Осозе, вы должны, – Коул посмотрел на дату рождения брюнета, подсчитывая в уме предполагаемые сроки, – хотя бы понести до осени, – пришлось окольцевать свою сущность ментальными витками, сдерживая её внутри, и эти порывы были непонятны альфе, ведь его разум был практически ясен, но тело и биополе не подконтрольно ему.

Сущность рвалась и вырывалась, медленно, но все-таки перебирая на себя контроль над его биополем, витки которого уже сейчас покорно стелились вокруг него, намереваясь, но все ещё опасаясь, потянуться к источнику более могучей ментальной силы. Раскаленная лава текла по венам, вызывая дрожь возбуждения во всем теле, от которой уже сводило его естество. Пришлось тоже закинуть ногу на ногу, слегка поморщившись – узел у основания члена пульсировал, посылая по телу первые волны томного гона, но Макмайер все ещё контролировал себя, уцепившись за мысль, что он просто не имеет права выйти из этого испытания для сущности и плоти безвозвратно проигравшим.

– Ох, инспектор, не напоминайте, – омега картинно закатил глаза, облокотившись о спинку дивана и подперев голову рукой, а Макмайеру оставалось только до скрежета стиснуть зубы, дабы его очередной выдох не выдал всю ту бурю эмоций, которую у него вызвал этот невинный взгляд.

Люциус был соблазнительным. Нет, этот омега очаровывал единым взмахом ресниц, что уж говорить о столь томном, раздосадованном вздохе, который явно не сочетался с загадочным пламенем огня в глубине его глаз. Нойманн его провоцировал, проверял его стойкость – это Коул понимал, ведь он – альфа, он – слабая особь, он – всего лишь муравей в огромном муравейнике под названием дал-эйрин, как понимал и то, что это испытание будет трудным. Да, чертовски трудным, учитывая то, что уже сейчас каждая клеточка его тела и сущности пульсировала желанием и страстью.

– Вы отметаете свой Долг, Люциус? – слегка прищурившись, пытаясь придать своему дрожащему голосу твердости и выразительности, спросил Макмайер, предполагая, что не может быть все так, как есть.

Высокородных ничем не обременяли и не обязывали, они были вольны в выборе партнеров и не зависели от запечатления, так что ситуация, сложившаяся вокруг Люциуса Нойманна, была более чем странной, и альфа никак не мог понять, что могло толкнуть высокородного, особь, которой были доступны все пути и блага, на связь с омегой с R-уровнем редукции, более того, на добровольное заключение в Осозе, которое вешало на него не только ярлыки, но и обязанности.

– Ну, что вы, инспектор, – слегка возмутился омега, обиженно поджимая губы. – Я, знаете ли, уже год накануне каждой течки обращаюсь в Центр Репликации, но, увы, – Нойманн раздосадовано пожал плечами, – мне так и не смогли подобрать достойного партнера даже для искусственного оплодотворения, – завораживающие глаза слегка прищурились, пронзительно, передавая сокрытое и невысказанное, смотря прямо на него. – Вы же понимаете, о чем я, инспектор Макмайер?

– Да, понимаю, – конечно же, Коул Макмайер понимал, если сказанное омегой, действительно, было правдой, ведь высокородные слишком почитали свою безупречность, чтобы сцепляться, а тем более запечатлевать, каждого своего партнера. История Силестии знала даже такой период, когда высокородные создавали пары только в своем кругу, стремясь сохранить чистоту генома, но это привело совершенно к противоположным последствиям – дети от таких союзов, как правило, обладали наивысшим уровнем редукции, после чего высокородные стали ещё более замкнутой кастой и ещё более придирчивы к своим избранникам. Но чего же хотел сам Люциус? Что скрывалось за всей это мишурой? И, наконец, какова же была его, Коула Макмайера, роль в столь витиеватой игре?

– Я бы хотел поговорить и с вашим партнером, Люциус, – как бы там ни было, но инспекция должна проходить по стандартному плану, тем более что альфе и самому хотелось увидеть того омегу, ради которого, скорее всего, высокородный и притворялся тем, кем на самом деле не был, если, конечно же, за именем Элиота Карпентера, омеги с R-уровнем редукции, не скрывалась очередная тайна. – Это возможно?

– Конечно, – омега мягко улыбнулся, а после, чуть запрокинув голову назад, что заставило альфу нервно сглотнуть от вида такой беззащитно открытой перед ним шеи, с легко ощущаемой нежностью позвал. – Эли! – ментальные витки Нойманна, плавно покачиваясь, устремились в сторону закрытой двери. – Эли, малыш, иди ко мне!

Макмайер напрягся, тоже устремив свой взгляд на дверь и ожидая, чего угодно, что, в какой-то мере, помогло ему абстрагироваться от близости до беспамятства желанного омеги. Казалось, он был готов ко всему, даже к тому, что сейчас узрит ещё одного высокородного, а после будет растерзан биополями этих двоих на мелкие кусочки, более того, он желал быть растерзанным, внутренне содрогаясь от собственных желаний, похотливых и недостойных. Но к тому, что увидел альфа, он был совершенно не готов, вместе со скрипом двери спальни, сознательно, таки подавшись инстинктам сущности, разорвав в клочья щиты своей сдержанности, наконец, вдохнув смесь двух ароматов – вишни и миндаля – на полную грудь.

– Что случилось, Люциус? – сонно хлопая пушистыми ресничками, спросило это создание, и альфа до судороги в пальцах вцепился в подлокотники, чтобы сейчас же опрометчиво не сорваться с места, правда, явно не для того, чтобы покинуть квартиру омег, когда взгляд светло-зеленых глаз остановился на нем. – Ой, альфа! – всхлипнул омежка, стыдливо сжимая полы широкой рубашки в кулачке, пытаясь прикрыть свои точеные бедра.

Конечно, это был не совсем тот Элиот Карпентер, фото которого было прикреплено к делу. Невысокий, тоненький и изящный, как тростиночка, округлое милое личико в обрамлении светлых, завивающихся крупными кольцами волос, с большими глазами и пухлыми губками, милым румянцем на щечках и золотом пушистых ресничек, – да, безвкусной фотографии было далеко до оригинала. Единственное, что в деле было правдивым, так это уровень редукции мальчишки – R-уровень, ввиду чего, в присутствии более сильной, незнакомой особи, биополе омежки опасливо всколыхнулось, сжимаясь в плотный комочек.

– Не бойся, Эли, – ласково проворковал Нойманн, опутывая омежку прочным ментальным коконом и подзывая его к себе. – Это инспектор Коул Макмайер из Отдела Нравственности. Он не причинит тебе вреда.

– Здравствуйте, – скороговоркой выпалил Эли, юркнув к своему партнеру на диван, всполошено прижимаясь к его боку и отчаянно кутаясь в кольце его объятий и ментальных витков, а внутри Коула Макмайера удивление, смущение, восхищение, желание сменялись негодованием и агрессией гона, потому что это смазливое недоразумение носило на себе метку именно Люциуса Нойманна, будучи запечатленным, в чем не позволяли усомниться сплетающие ментальные витки этих омег, искренне и по любви.

– Это же ещё ребёнок, – прорычал альфа, придирчиво рассматривая это невинное, хрупкое создание, которому, судя по материалам дела, должно было быть уже двадцать, и которое так отчаянно прижималось к Нойману, смотря на него, слабого альфу, с опаской и недоверием. – Ему же лет пятнадцать, – Коул мог понять многое, даже наличие в обществе Homo memoratrices гомосексуальных пар, но запечатление несовершеннолетнего, сексуальная связь с ним, да ещё и со стороны другого омеги – нет, этого Макмайер, даже несмотря на весь свой внутренний трепет перед высокородным, который побуждал закрыть глаза и на это, понять и принять не мог. Это было отвратительно и гнусно. Подобное нельзя простить даже высокородному. Нет, высокородные вообще не имеют права на подобные низости или же… Или же каста богоподобных прогнила настолько, что понятия Служение, Долг, Нравственность стали всего лишь уздой, который было так сподручно управлять массами?

– Мне шестнадцать, – обиженно буркнул омежка, ещё плотнее прижимаясь к своему старшему, – и я действительно уже учусь в университете.

– Это не аргумент, – рыкнул альфа, а после… после, устало выдохнув, обессилено откинулся на спинку кресла, с безразличием осознавая, что он упустил свой шанс. Даже подступающий жар гона притупился, накрыла апатия, отрешенность, опустошенность. Он уже держал свою цель в руках, но она утекла сквозь пальцы, снова став призрачным маячком на горизонте, а все потому, что в нем взыграли принципы. А ведь он, почти за тридцать лет жизни, должен был уже понять, что в системе дал-эйрин этим самым принципам нет места, что те, кто хочет хотя бы кончиками пальцев прикоснуться к вершине, должны забыть о стандартах общества Homo memoratrices, заключающиеся в понятиях Служение, Долг, Нравственность, что для того, чтобы стать чем-то более значимым, нежели исполнительный и ответственный обыватель, нужно не раздумывать и оглядываться, а разделять и властвовать. Коул Макмайер так не мог, переоценив собственные силы, которые, и правда, соответствовали его безнадежному уровню редукции.

– Прошу прощения, – альфа поднялся, намереваясь уйти, ведь, по сути, он исполнил свой долг служащего, и больше ничего его здесь не держало, а то, что ему стало известно… Коул горько усмехнулся: что ж, даже у смертников есть право на последнее желание.

– Уже сдаетесь, инспектор? – внезапно, тягуче, с ощутимым лукавством, спросил Люциус, заставив его, вздрогнув, замереть. – Жаль, – после несколько секундного молчания, так и не дождавшись ответа, констатировал Нойманн с явным сожалением, – я был о вас более высокого мнения.

– Если это так, – Макмайер, ощутив, как его полоснуло холодом пренебрежения со стороны высокородного, резко обернулся, впервые за время пребывания подле этого омеги осмелившись с вызовом посмотреть ему в глаза, пусть его собственное биополе протяжно звякнуло, ощущая на себе давление более сильной особи, – первоочередно я требую объяснений, – ответом ему была многообещающая улыбка Люциуса Нойманна.

========== //4// ==========

– Требуете, значит, – многозначительно протянул высокородный, медленно поглаживая искусный изгиб талии молодого омежки, и Коул снова опустил взгляд, пытаясь скрыть собственное замешательство, присел обратно в кресло, точнее, плюхнулся в него, потому что выносить близость Нойманна с каждой минутой было все тяжелее, а его запах, казалось, забился в каждую пору тела альфы, сковывая путами желания.

Неужели все высокородные пахнут так великолепно? Неужели все они настолько сильны ментально, что могут превратить в пятно из крови, плоти и костей одним лишь взглядом? Неужели он сам настолько слаб и беспомощен, что готов наплевать на собственное требование и уже сейчас припасть к ногам Люциуса, к ногам омеги, метку которого он так желал заполучить? На первые два вопрос Макмайер не знал ответа, потому что высокородных раньше не встречал, но на третий… Да к дьяволу требования! Только Люциус, его запах и жар его тела, которым пульсировало биополе омеги, но, лишь робко взглянув на Нойманна, Коул понял, что он уже разворошил осиное гнездо, и даже валяние в ногах и его мольбы не пошатнут предвкушающую решительность этого человека довести его до грани. Безумия или истины? Возможно, именно сейчас эти понятия стали для Коула Макмайера тождественными?

– Эли, – омега с такой нежностью посмотрел на мальчишку, проведя ладонью по его вспыхнувшей краской щечке, что Макмайеру с трудом, лишь сжав пальцы в плотные кулаки, до боли впившись ногтями в кожу, удалось сдержать собственное биополе, которое в своей ментальной силе, конечно же, не могло тягаться с высокородным, а вот слабенького блондинчика могло бы изрядно потрепать, – будь добр, как обычно.

– Хорошо, – омежка кивнул, с окрыленным рвением поднявшись с дивана, а Макмайеру снова пришлось отвести взгляд, только на этот раз потому, что мальчишка был ещё и бесстыжим, будучи запечатленным, но при этом беззастенчиво щеголяя перед ним, свободным альфой, в одной рубашке, которая едва-едва прикрывала его упругую, маленькую и такую развратную попку.