Текст книги "Лишь звук пролетевшей пули (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Саша! – возмущенно одернула Ирина и для полноты картины даже скрестила руки на груди. – Тебе что, не нравится, как я готовлю? И вообще, ты мне такими шуточками последних друзей распугаешь, – добавила ворчливо, пока поперхнувшийся Ткачев безуспешно пытался откашляться.

– Ну-у, – замялся сын, – просто тебя дома почти не бывает…

– Иди уже, в школу опоздаешь. Шутник, тоже мне… – Проследила, как сын скрылся в коридоре, уловила, как хлопнула входная дверь. Глотнула почти остывшего, но все равно вкусного кофе, наблюдая, как Ткачев убирает в мойку грязную посуду, невольно усмехнулась. – А ты чего, в повара записался?

– Война войной, а завтрак по расписанию, – засмеялся Паша, с непонятной теплотой смотря на нее.

– Тоже верно, – усмехнулась Зимина и, взглянув на часы, моментально подорвалась из-за стола. – Ох ты черт, опаздываю уже! Паш, уходить будешь, ключи брось в почтовый ящик, – крикнула уже из коридора. – И как что-то новое узнаешь, сразу звони! – Торопливо простучали каблуки, с грохотом закрылась дверь и воцарилась тишина.

“Узнаешь что-то новое…”

Скривился от этих деловито-приказных слов как от явственной горечи, застывшей на языке. Внезапным раздражением отозвалась мысль: она что, считает его способным только тупо исполнять приказы и прятаться за чужую, тем более женскую спину? А если учесть, что Зимина ввязалась во все это именно из-за него… И что, он теперь позволит ей, и без того разбитой и обессилевшей, взвалить на себя еще одно жестокое и страшное решение? Да уж, рыцарство так и прет.

Паша решительно рванул с вешалки куртку, криво усмехнувшись: не нужно было обладать богатой фантазией, чтобы представить, что устроит Зимина, когда узнает о его самодеятельности. Впрочем, плевать. Он должен – он сделает.

***

– Меня ни о каком курьере не предупреждали, – охранник у дверей, окинув цепким взглядом, даже не подумал посторониться.

– Ну и отлично, – парень в кепке непринужденно пожал плечами. – Мне же лучше, у меня еще адресов хренова туча. Да и уволят не меня, когда узнают, что приезжал, а меня не пустили.

– Ладно, документы давай. – Охранник, внимательно изучив поданные бумаги, настороженно наблюдал, как курьер с коробкой в руках проходит металлоискатель, но, не обнаружив ничего подозрительного, коротко кивнул в сторону лестницы.

Когда за уже “пустым” курьером давно закрылась дверь, на стойке истерично затрещал телефон.

– Виктор Васили-ич кажется уме-ер! – провыла в трубку не обремененная интеллектом секретарша Людочка. – Делать-то чего-о?..

***

– Вот раздолбай! – высказалась Ира, в очередной раз услышав вместо гудков механическое “абонент временно недоступен”. – Где его только носит? – Закинула мобильный в сумку и устроилась за рулем, выезжая со стоянки в противоположную от своего дома сторону, хмуро подумав, что если хороших новостей у Ткачева для нее не найдется, ему же будет хуже – безумно тяжелый день сказывался непреодолимым желанием выпустить пар и испортить настроение кому-то, кроме себя.

Паша долго не открывал – Зимина, вслушиваясь в трель заливавшегося в глубине квартиры звонка, уже решила было развернуться и уйти, но тут дверь наконец распахнулась.

– Ну и видок у тебя, Ткачев, – саркастично протянула Ира, поморщившись от ударившего по обонянию запаха крепкого алкоголя. Помятый, раскрасневшийся и едва держащийся на ногах опер выглядел, мягко сказать, плачевно. – А что за повод, стесняюсь спросить? Ты информацию нарыть не смог и от большого горя решил набухаться?

Не дожидаясь приглашения, по-хозяйски прошла внутрь, и по ее виду Паша даже в своем нынешнем состоянии догадался, что мало ему сейчас не покажется: Зимина сначала не лишит себя удовольствия наехать, что он не выполнил ее просьбу, а уж узнав о его инициативе и вовсе придет в настоящую ярость.

– Ну, рассказывай, чем ты таким сверхважным был занят? – резко поинтересовалась Ирина Сергеевна, выпрямляясь на стуле. Заметив на столе полупустую бутылку и тарелку с нехитрой закуской, снова с досадой поморщилась, но ничего не сказала. И от этой молчаливой выразительности Паше стало еще паршивей: как-то странно-стыдливо задело, что она, такая собранная и деловитая, в светлом плаще и форме без единой складочки, едва ощутимо пахнущая дурманяще-тонкими духами, вынуждена наблюдать его, бухого, усталого, даже жалкого, в пыльной кухне, хранящей следы пьянки и тяжелый дух алкоголя.

– Ирин Сергевна…

– Ну я слушаю, слушаю, – по холодному прищуру раздраженно потемневших глаз было заметно, что она на взводе. Паша медленно выдохнул и, не в силах сосредоточиться и подобрать слова, просто протянул начальнице смартфон с открытой в браузере страницей последних новостей. Зимина, недоуменно вскинув бровь, пробежала взглядом по строчкам и, тут же отшвырнув телефон, яростно сверкнула глазами:

– Какого хрена, Ткачев?!

========== Часть 26 ==========

“Крупный бизнесмен и меценат Заварин скончался от сердечного приступа…”

“На загородном шоссе в ДТП погиб майор полиции Ветров…”

“Очередная трагедия с участием сотрудника полиции…”

Строчки, фамилии, места, даты. Разрываются едким крошевом, смешиваясь в невообразимую карусель на пиксели разлетающихся кадров, и подступающая к горлу дурнота закономерна более чем – на этом чертовом колесе собственных неожиданно-диких поступков удержаться хотя бы уже будет подвигом.

Не надраться в хлам, впрочем, тоже.

Он не имел права даже просто набухаться – до помутнения в мозгах, до отключки сознания, до трясущихся на утро рук и раздирающей башку давящей боли. Предельная концентрация, полная сосредоточенность, звериная осторожность – вот что оказалось первоочередным. И позорная слабость нажраться в драбадан, не совладав с эмоциями, могла стоить дорого. Свободы или жизни, его собственной и Ирины Сергеевны тоже. Эта роль была непривычной – не тупого исполнителя четких приказов, а настороженно выжидающего охотника, выбирающего удобный момент, чтобы красиво его обыграть.

Творческая личность, мать вашу.

Безобидный курьер с кучей фальшивых бумажек, гаишник на дороге, притормозивший машину для проверки документов, случайный попутчик, подобранный на окраине… До жуткого легко менялись роли и маски, как по нотам звучали ожидаемые реплики, щедро сдобренные импровизацией. А потом долго, устало содрогаясь, торчал в машине, не решаясь сесть за руль, подавляя затягивающую темноту, не смея ей поддаваться. Дома не меньше часа стоял под контрастным душем, задыхаясь от липкой духоты или заходясь в ознобе, и старательно не-думал. Не позволял себе думать о том, что и ради кого совершил.

Спасительной рыжей вспышкой раздирал беспросветную муть терзающей темноты властно-ослепительный образ, словно вкачивая откуда-то прилив новых сил. Он не имел права расклеиваться по умолчанию – то, что вынесла хрупкая женщина, он обязан был вынести вдвойне. И другого исхода просто не может быть.

***

– Слушай, Паш, помнишь ты мне предлагал прослушку на встречу с собой взять? – Зимина, устроившись на краешке дивана, привычно закинула ногу на ногу, машинально скользнув глазами по экрану рабочего компьютера. Там, к ее удивлению, не был открыт порносайт или на худой конец какой-нибудь пасьянс, а чернели строчки напечатанного в редакторе текста. Зрение подводит или это Ткачев так хорошо шифруется?

– Что-то припоминаю, – усмехнулся Паша, правильно истолковав взгляд начальницы. Похоже, в самое простое и очевидное объяснение – что он действительно взялся за работу, она ни на минуту не поверила. Впрочем, он и сам до недавнего времени не поверил бы.

– Только мне бы что-то такое… ну, чтобы засечь не смогли. Я в этом вообще-то не очень понимаю, такое вообще возможно?

– Когда у вас встреча? – моментально напрягся Паша.

– Через два часа, – отведя глаза, со вздохом призналась Ирина Сергеевна.

– Кажется, у меня найдется кое-что, – Паша, раскрыв сейф, принялся что-то усиленно выискивать внутри. Сначала наружу показалась огромная стопка бумаг, за ней вторая, следом табельное, потом бутылка отнюдь недешевого виски, затем несколько дисков… Ира, заметив обложку более чем фривольного содержания, выразительно повела бровью.

– Да вы не думайте, Ирин Сергевна, это улики по делу… Ну, дело мы ведем… – пробормотал Ткачев, поспешно закрывая рыжую красавицу на обложке очередной папкой.

– А-а-а, ну я так и подумала, конечно улики, что же еще, – с невинным видом покивала Зимина, но чертики в насмешливых карих глазах зашлись в откровенно издевательском смехе.

– Вот, нашел, – пробормотал Паша, демонстрируя целую коробку со всевозможными непонятными электронными штучками и вытащил одну, совсем крошечного размера. – Не жучок, а микрофон, так что засечь не должны. Вы, главное, его включите заранее. – Окинул начальницу критическим взглядом. – Только куда прикрепить? На форме сразу палево будет.

– В сумку тоже не закинешь, я ее в машине оставляю, – задумчиво пробормотала Ирина Сергеевна. – И плащ в такую жару будет выглядеть подозрительно.

– А может… – смущенно потер подбородок, медленно наливаясь краской, – ну… э… под форму?

В первое мгновение решил, что Зимина грохнет его тут же – убийственный взгляд и удачно стоявшая под самой рукой начальницы тяжелая карандашница очень располагали к подобному сценарию. Однако пронесло.

– Давай сюда. Как эту ерунду крепить вообще?

– Эта ерунда, между прочим, как три моих зарплаты стоит! – возмутился Паша. – Нет уж, давайте я сам, повредите еще чего ненароком…

Вторично полыхнув глазами, Ирина Сергеевна расстегнула первую пуговицу рубашки и тут же, опомнившись, накинулась на Ткачева:

– Дверь закрой! Зайдет еще кто-нибудь, подумает, что мы непонятно чем занимаемся!

“Да я бы не против”, – едва не вырвалось у Ткачева полушутя-полусерьезно, но он вовремя проглотил неуместную шуточку с долей правды. Повернув ключ в замке, пристроился напротив начальницы, целомудренно вытянувшей из петель еще пару пуговиц, и про себя выразительно хмыкнул. Ох уж эти ба… женщины! Можно подумать, чего-то он там не видел! И видел, и… С трудом отмахнувшись от совсем неуместных и уж точно далеких от пристойности мыслей, ловко стянул форменную рубашку с одного плеча, открывая взгляду приятные формы в классически-черном кружеве.

– Ткачев! – хрипло одернула Ирина Сергеевна, явно ощутив его замешательство, а особенно осторожно скользнувшие по телу руки. Нагловато-мягкая насмешливость в темных глазах еще больше сбила с толку, но пальцы, коснувшись еще раз, наконец исчезли, и, с трудом выдохнув, Ира тут же пришла в себя, немедленно обругав свое тело, реагирующее совсем неправильным образом.

– Ну вот, порядок, – сообщил Паша, заботливо накидывая край рубашки обратно на плечо и поправляя воротничок. Галантный нашелся, тоже мне, сердито подумала Ира, поспешно застегиваясь и подхватывая китель. – Вряд ли найдут. Думаю, раздевать они вас не будут все-таки.

– Очень смешно! – яростно выпалила Зимина и, дернув ручку двери, вылетела в коридор.

Щеки у нее неприлично пылали.

***

– Прям шпионкой какой-то себя чувствую, – Ирина Сергеевна без сил опустилась рядом с Пашей, устало откидываясь на спинку сиденья. – Думала, умру от страха, пока “инструктаж” выслушивала… Да сними ты с меня уже эту хрень! – набросилась, нервно рванув воротник рубашки. Ткачев, неуверенно потянувшись к пуговицам, на удивление без лишних прикосновений обнаружил прикрепленный диктофон, однако руку убрать не спешил. Зимина, странное дело, тоже не стремилась вырваться или хотя бы рявкнуть, только как-то тяжело, прерывисто, будто болезненно дышала. И дрожала – наплывавшими волнами тихой вибрации напряженная дрожь отдавалась в его руках, будто перетекая, отзываясь во всем теле. Только сейчас осознал, в каком диком напряжении находился сам, не представляя, что с ней происходит, не имея возможности проверить, все ли в порядке. Он, конечно, ничуть не сомневался в актерских данных дорогой начальницы – уж в чем-чем, а в умении дурить окружающих равных ей не было. Но перемалывающий изнутри страх оказался сильнее – сильнее доводов разума, сильнее уверенности в ее силах.

Сильнее его самого.

– Паш… – Голос – раскаленная карамель, вливающаяся в мозг: тягуче-горячая, расплавленно-сладкая, чем-то густо-нужным артерии заполняющая. А его руки – до сих пор на ее теле, и ладонь так осторожно-правильно, почти-что-невинно – на колком кружеве, ровно там, где жалобно-сбитыми ритмами заходится сердцебиение. И это медленное осознание вышибает мозги до больно-взрывающихся, ослепительно-вспыхивающих звездочек.

Еще бы желание загадать, мать вашу.

Их трясет – обоих, ее – в этой гребаной-пошло-распахнутой рубашке, его – с сжатыми пальцами одной руки на ее плече, с лихорадочно-трясущейся ладонью слева, прямо на аккуратно-упругой судорожно вздымающейся груди.

Лоб в лоб – почти аварийное столкновение. Даже скрежет слетающих к херам тормозов слышится.

Демоны сталкиваются – оголенный электрический провод в Черном море искро-салютом вспыхивает, и короткое замыкание уже неминуемо.

Карие к карим – чернота в квадрате, жаром вырвавшегося ада пышущая. Вашего личного и обреченно-окончательно-общего – хоть что-то должно быть, правда же?

Глухо-хриплыми стонами в горящие губы – искусанные, терзающе-жадные, нужные. Кончиками пальцев битые траектории по выступам позвонков, рваными поцелуями вдоль ключиц, по линии шеи, по точеным плечам, отчаянно-вздрагивающим, ниже и требовательней, задыхаясь плотно сгустившимися кислородо-ароматами.

Тяжело-исступленно-дышит. Подставляется. Льнет. До охренения мало – горячих и твердых оглаживающих ладоней, каленым железом отметины на коже выжигающих губ, прерывистых выдохов, жарким сквозняком в волосах застывающих.

До-охренения-мало.

И его руки тут же тянут, опускают, прижимают, в поясницу тисками вдавливаются до мучительно-сладкой боли и наверняка синяков – плевать. Огненно-рыжий шелк волос по плечам волнами взвихривается; Ледовито-черное море толчками шторма качается, и шквальный ветер, почему-то корицей пахнущий, башню срывает окончательно.

Вверх-вниз.

Штилем-штормом.

Отчаянно-нежно-дикостью.

Черное море вспыхивает, кипит, проясняется, бурлящими волнами финального безумия на берег выбрасывая – дышать так же больно-трудно-давяще, до судорожных вдохов и губ дрожаще-сведенных судорогой.

– Домой… меня… отвези.

Трясущимися руками оправляет измято-сбившуюся юбку, с трудом попадает в рукава полуснятой рубашки, неосознанно вздрагивая от галантно-вежливого прикосновения. Почти-досадливо выскальзывает из его рук – рыбка золотая, блин, – сжимает припухше-покрасневшие губы, поспешно, стыдливо-будто-бы, отворачивается.

– Чуть ли не на улице со своим подчиненным трахаюсь… Позорище, – бормочет на грани слышимости, опуская стекло и приглаживая спутанно-рыжую паутину волос.

Ночная свежесть, запах бензина, дорожной пыли и терпко-свежей листвы выметают обрывки мыслей в темные закоулки сознания.

Паша давит на газ.

Предельная скорость и полный отказ тормозов сегодня актуальны как никогда.

========== Часть 28 ==========

– Сейчас главное – узнать, что у них на меня есть и как к этому подобраться, – Ирина Сергеевна, кивком предложив Паше сесть, откинулась на спинку кресла. Ткачев, мельком взглянув в зеленовато-бледное лицо начальницы, на всю ее утомленную позу, на внушительные ворохи бумаг на столе, на потемневшую от кофейных потеков чашку и разноцветные лоскутки конфетных оберток, с какой-то горько-тянущей нежностью подумал, что она, похоже, из кабинета сегодня не выбиралась даже на обед да и заночевать, видимо, на полном серьезе решила здесь.

– Ирин Сергевна, стесняюсь спросить, вы ели сегодня что-нибудь вообще?

Тонкая бровь выразительно взлетела вверх, вырвавшийся смешок получился еще более красноречивым.

– А ты что, мой режим питания обсудить пришел? Я тебя вроде совсем не за этим звала.

– Понятно, – усмехнулся Паша и бесцеремонно сгреб со стола ключи. – Пойдемте перекусим, в кафе и поговорим.

Был уверен, что она тут же одернет, бросит что-то недовольно-резкое и приказное, но Зимина, как ни странно, с непонятной улыбкой качнув головой, послушно поднялась с кресла, тоскливым взглядом окинув кипу папок и подхватывая сумку. Спорить просто не был сил, немилосердно болели глаза от бесконечного просматривания бумаг, а от выпитого кофе (чашек пять, не меньше) вкупе с конфетами начало мутить и давить на сердце.

– Ну и чего, мы все подряд явки и пароли, в смысле квартиры этих деятелей, будем тупо обыскивать? – Паша, с аппетитом расправившись с доброй половиной своей порции, наконец перешел к делу. Ирина Сергеевна, едва притронувшись к еде, подняла глаза, и Ткачева снова обдало отблеском той странно-тихой, вдумчивой улыбки, отразившейся только в глазах. Непривычно. Непонятно. И незнакомо. Она никогда так на него не смотрела – с какой-то ласковой грустью, измученным теплом. Даже когда… И с силой сжал в руках вилку, уже почти без усилия отгоняя коротнувшие воспоминания. Запоздалым удивлением отозвалось понимание – больше не больно. Ни эха, ни отголоска той изнуряющей боли, глухо-раздирающей ненависти, отчаянной тоски. Лишь пустота – полная, абсолютная, жуткая. Неужели и в нем что-то так страшно и неотвратимо сломалось, что уже нет ни сил, ни желания прокручивать прошлое, растравлять себе память и едва затянувшиеся ноющие раны? Неужели в нем самом не осталось ничего человеческого?

– А где бы ты спрятал серьезный компромат на серьезных людей? Кроме конверта на скотче к крышке стола? – Паша невольно улыбнулся – и как ей так удается всех разгадать? Почему-то параллелью протянулись воспоминания о точно таких же посиделках с точно такими же размышлениями, когда они ввязались в авантюру с карповскими деньгами – ее смешливое “подельник нужен”, азартно-лукавый, но наигранно-строгий вид… И почему он тогда повелся? Не из-за одних же бабок, в самом-то деле…

– Ну, не знаю. Дома у себя вряд ли конечно. Может у друга какого-нибудь, в нашем случае того, кто замазан. Ну или на какой-нибудь хате, про которую никто не в курсе. В банковской ячейке в конце концов.

– Отличная мысль, – слабо усмехнулась Зимина. – Только в каком банке мы ее искать будем? У нас их в городе хрен знает сколько. Да если и вычислим… Не пустит нас никто все равно туда.

– И чего предлагаете? Пасти всех друзей этого командира недоделанного? Год можно угробить и все равно ничего не выясним. Есть способ гораздо более простой и надежный, – и незамысловатым жестом ударил кулаком по раскрытой ладони.

– Опять ты со своими штучками, – страдальчески поморщилась Ирина Сергеевна. – Предлагаешь всех “сотрудников” закошмарить, пока кто-то не признается? Тогда уж их всех на самом деле будет проще завалить.

– Знаете, есть одна идея, – сосредоточенно нахмурившись, произнес наконец Паша и полез в карман за телефоном. Что-то там полистал и протянул смартфон начальнице. – Вы мне только маршрут набросайте, по которому в тот вечер ехали, ну, когда…

– Ткачев, ты че задумал? – Зимина, подозрительно сощурившись, моментально подобралась.

– Давайте я вам потом расскажу, ладно? И компромат притащу, если дело выгорит. А если нет, так и говорить не о чем.

– Паш!

– Потом, – неожиданно твердо повторил Ткачев и первым выбрался из-за шаткого столика. – Пойдемте лучше прогуляемся, вон вечер какой хороший. Вы свежим воздухом дышать не разучились еще?

Это оказалось удивительно-спокойным, умиротворяющим: просто идти рядом, почти вплотную, по тонущим в закатных лучах дорожкам парка, без глупой трескотни или неловкости – с ней даже молчать оказалось хорошо и легко. Паша, то и дело украдкой бросая взгляды на отрешенное, будто смягченное надвигающимся полумраком лицо начальницы, подумал, что со стороны, наверное, выглядит совсем глупо. Впрочем, что ему какие-то стороны? Чужое мнение всегда волновало его меньше всего – беззаботно-веселая натура неизменно брала верх. И никакие косые взгляды не могли его сбить – что какие-то случайные люди могут о них знать?

– Ткачев, ты че на меня так смотришь? – Ирина Сергеевна, приостановившись у фонаря, чуть развернулась к нему, сверкнув неприкрытой насмешкой.

– Как “так”? – Паша почувствовал, что губы еще сильнее растягивает эта наверняка дурацкая улыбка. Ему нравилось на нее даже просто смотреть – на эти строгие черты, манящие губы, неизменно выразительные, пусть и усталые глаза. И какая разница, сколько у нее морщинок, какая разница, сколько между ними лет? Вдруг вспомнилась услышанная где-то фраза: “Баба либо красивая, либо нет, а возраст это дело десятое”. Как раз тот случай. Острой и сладкой вспышкой опалило недавней безудержно-страстной сценой в машине – встрепанные мягкие волосы, тонкие плечи, беззащитно-выступающие ключицы, округлые бедра, небольшая изящная грудь, обалденно-стройные ноги, восхитительно-будоражащий запах… Вдруг поймал себя на мысли, что больше не оборачивается вслед фигуристым красоткам, окидывая откровенно-оценивающим взглядом, хотя раньше бы недоверчиво посмеялся, заметив за собой такое. Но сейчас почему-то вовсе не тянуло изучать абстрактные прелести абстрактных незнакомок – одуряюще-ярко, перекрывая типично мужскую привычку, оживал в памяти вышибающий из равновесия образ – настолько абсолютно-полный, цельный, необходимый, что останавливалось дыхание. В ней все было как-то правильно-гармонично, естественно-сексуально-дико и мягко-чувственно – без этой нарочитой эффектности, выпячивания своей привлекательности, открытого самолюбования: будь она в наглухо застегнутой форме или в свободном домашнем халате, женская – женственная – суть оставалась при ней. И от этого не могло не срывать крышу.

– Как ребенок, который смотрит на разлетевшуюся вдребезги любимую игрушку и не знает, то ли разреветься, то ли попытаться собрать, не понимая, что бесполезно, – все с той же усмешкой ответила Зимина.

– Ну вы скажете тоже, – хмыкнул Ткачев. Стянув, расстелил на лавочке свою куртку и сам уселся рядом с начальницей.

– Не понимаю я тебя, Ткачев. – Со вздохом прислонилась к спинке скамейки, совсем по-кошачьи щурясь от бьющих в глаза золотисто-багровых лучей.

– Да я вроде не книжка философская, чтоб меня понимать, – попытался неуклюже отшутиться Паша.

– Я серьезно. Зачем ты мне помогаешь? Это из-за того что мы… – и неожиданно замешкалась, выпав из роли непробиваемо-железной полковницы.

– Ирина Сергеевна, – Ткачев бережно перехватил ее пальцы, неосознанно-нервно теребившие край форменной юбки. – Послушайте, что я вам сейчас скажу. Все, что я для вас делаю… и все, что было… Это только потому, что я этого действительно хочу. Не из-за благодарности или какой-то там лабуды… Потому что тогда я бы ни за что… не смог, не решился… – Замолчал, так и не договорив, точно зная, что она и так поняла все неловкие попытки объяснений.

Его глаза слишком близко – опять. Такие внимательные, будто-бы-все-понимающие. Горячее Черное море – жаркое, ласково-плавящее, утягивающее. Не выплыть. Только вниз, не по течению, – на самое дно.

Тянет к себе, осторожно, будто боится. Смешной… Чего им теперь бояться? Кого? Самих себя разве что…

Целует. Пальцы, запястья, косточки, точки сердечно-пульсирующие. Смешной… Хороший. Родной. Вслух? Шепотом? Мысленно? Да какая разница… Лишь бы касаться, лишь бы гладить это лицо, подбородок, щетину, на щеках проступившую, губы застывше-твердые. Лишь бы чувствовать. Улыбается. Мальчишка… Родной. Мой. Сейчас – безраздельно.

Главное – сейчас.

Главное – чувствовать.

========== Часть 29 ==========

– И как тебе это удалось? – Зимина, медленно просмотрев поданную папку – какие-то бумаги, снимки, диск в конверте, подняла глаза. В беспросветной черноте взгляда на долю секунды мелькнула признательность. И даже – признание.

– Вам ехать или шашечки нужны? – засмеялся Паша, уходя от ответа.

– Ну хоть никого не убил, надеюсь? – проворчала начальница, убирая папку в сейф.

– Да обошлось как-то, знаете ли. Но когда этот чудак, который перед камерами сидит, мне не хотел говорить, кто запись брал… В общем, соблазн, признаюсь, был. А дальше-то что, Ирин Сергевна?

– А дальше пусть с этим другие люди разбираются. Наш друг сердечный Шилов вернулся, вот пусть он свою энергию в мирное русло направит. Отдам ему запись разговора с этим “командиром”, пусть разбирается. Другого-то варианта все равно нет.

– Думаете? А если он и на вас что-то…

– Ну это вряд ли, если возьмется, ему одних этих умников ловить не переловить. А если и вскроется… Все-таки лучше, чем их гребаные приказы выполнять или бояться. – Криво усмехнулась, отворачиваясь.

– Ирин Сергевна… – Содрогнулся против воли – накрыло воспоминанием о душной грязной камере, давящих стенах, отвратном тюремном запахе.

– Да ладно, разберемся. Может еще и обойдется. Главное организацию эту долбаную развалить, а там посмотрим… Все, Паш, иди работай. И спасибо, правда.

Несколько секунд, застыв, всматривался в опущенную рыжую макушку, склонившуюся над бумагами – шелестели листы, резко чиркала ручка. Аудиенция окончена, блин.

Что-то неясное, смутное, подозрительно похожее на тот изматывающий страх, когда ждал ее в машине со встречи, не находя себе места, наплыло, ударило опять. Что-то нужно было сказать – умное, успокаивающее, правильное, но понимал, что глупо и зря – все равно не поверит. Не то что ему – самой себе не поверит.

***

Шилов, честно сказать, уже и не надеялся, что удастся вернуться – командировка, а по сути настоящая ссылка, затянулась непозволительно. К тому же тамошний начальник, восхищенно покачивающий головой после каждого лихо раскрученного дела, при любом удобном и неудобном случае пытался сманить столичного следака с хваткой бультерьера на должность своего зама с последующим повышением, приводя доводы от повышения зарплаты и прочих бонусов до плюсов тихой провинциальной жизни типа свежего воздуха и кучи свободного времени. Шилов, вяло отшучиваясь, продолжал с нетерпением ждать приказа о возвращении.

Как он и думал – все косвенные доказательства и улики, все результаты бессонных ночей и долгих раздумий, опросов, запросов и сопоставлений, – все это улетело к херам вместо с папкой, отправленной пылиться в архив среди множества подобных висяков. Он мог снова начать капать на мозги начальству, мог снова затребовать дело, мог даже в свободное время пытаться что-то нарыть, если бы только видел в этом какой-то смысл – отлично понимал, что с такими сильными загадочными покровителями Зиминой копать дальше ему никто не даст. И это разочарование, бессилие и чувство задетого самолюбия дико бесили.

С трудом в разливавшейся на площадке темноте попав ключом в замочную скважину, Шилов уже взялся за ручку двери, и тут вкрадчиво-жаркой волной обдало насмешливо-хрипловатым голосом со знакомыми тонко-издевательскими нотками сквозь усталось.

– Добрый вечер, господин следователь.

– Здравствуйте, Ирина Сергеевна. – И только потом повернулся, взглядом пытаясь выхватить в сумрачной непроглядности стройную фигуру в темном плаще. – Не ожидал. Неужели все-таки прийти с повинной решили? Так мой рабочий день, как сами изволите видеть, уже закончен. Да и дело закрыто, так что расслабьтесь и празднуйте победу.

– У меня к вам серьезный разговор, – ровный голос будто заиндевел. – Думаю, вам как профессионалу это будет интересно.

– Даже так? – переспросил Шилов, с усмешкой покачав головой. – Заинтриговали. Что ж, проходите.

***

– Да я тебе точняк говорю, это та самая тачка, которая за нами всю неделю каталась! – капитан Горин стукнул рукой по рулю, заметив на стоянке отдела смутно знакомый автомобиль, из которого вышел симпатичный крепкий парень. – И тот, кто мне запись отдал, похожего чувака мне описал. И бабка-соседка сказала: “Парень приходил, смазливый, на актера похож…” Это он папку увел, сто пудов!

– “Сто пудов, сто пудов”, – зло передразнил напарник. – Ты это расскажешь, когда у тебя спросят, где то, что тебе на хранение дали и как ты это умудрился про!..

– Да ладно, если это реально он… Я его наизнанку выверну, а узнаю, куда он бумаги увел!

– Не нравится мне это, – пробормотал лейтенант Самохин, не обращая внимания на разошедшегося приятеля. – Как бы он не успел чего лишнего увидеть…

– Не каркай! – буркнул Горин, заводя машину. – Даже если и успел, трепаться ему об этом никто не даст. Щас проследим за ним, потом квартиру обшмонаем, а дальше уж посмотрим, че делать. Не нравится мне, что он опять в нашем отделе нарисовался…

***

– Он вам поверил? В смысле, Шилов вам поверил и помочь согласился? – Паша, по-хозяйски отодвинув в сторону бумаги на столе, пристроил на освободившееся место пластиковый поднос. Две тарелки с салатом, стаканчики с кофе, пирожное – не встретив энтузиазма на предложение вместе поужинать, сам притащил еду в кабинет – “Если Ирина Сергеевна не идет в кафе, кафе идет к Ирине Сергеевне”. На слабое, больше автоматическое и неубедительное возмущение привел замечательный довод в своем фирменном стиле: “Вы себя в зеркале вообще видели? Вас ветром унесет скоро”.

На нее и правда было больно смотреть – почти прозрачная, с вечными синяками под глазами, неизменной бледностью, которую не скрывал умелый макияж. Из кабинета она практически не выходила, зарывшись в бумаги, и от мысли, к чему она медленно, но обреченно готовится, Паше каждый раз становилось невозможно дышать.

– Ну да, вроде как обещал разобраться, хотя как-то не очень он вроде мне поверил, несмотря на запись. – Ира, отломив очередной кусочек пирожного, с наслаждением сделала глоток горячего кофе, с затаенной улыбкой наблюдая, как Паша увлеченно уничтожает салат. Похоже, он за весь день не успел даже нормально пообедать, без устали бегая по району… Она не узнавала его – привычный раздолбай Ткачев, не упускавший случая затусить в баре или засесть за пивком, не слишком-то ревностный в работе, вдруг стал проявлять неслыханное рвение, подавая ей рапорт за рапортом. Неужели это из-за той давешней сцены? Вспомнилось, как, обсуждая с Ткачевым какую-то очередную проблему, подняла трубку зашедшегося яростным звоном телефона и даже поморщилась, отодвигаясь, – гневный рык генерала ударил так, что на миг зазвенело в голове. Паша, тут же без слов понявший выразительный жест и уже открывавший дверь, видимо, успел уловить что-то из “статистика упала к чертовой матери!”, “ни хрена не справляетесь!” и “погоны полетят скоро!”. А на следующий день Ткачев любезно предоставил ей не только отчет, но и закрытого в обезьяннике утырка-наркомана, которого безуспешно искали всем районом по подозрению в грабеже и убийстве… Неужели именно из-за случайно услышанного? Да нет, ерунда какая-то.

Странные у них вообще установились отношения: чуть меньше, чем любовники, намного больше, чем просто друзья. Ни слова, ни намека не звучало на тему того чудовищного, оттолкнувшего и создавшего настоящую пропасть между ними – так, будто этого и не было никогда. Впрочем, о противоположном не упоминали тоже, словно те ослепляюще-сумасбродные вспышки являлись каким-то сном. Паша не пытался давить, устраивать разборки, что-то выяснять – понимал, что неуместно и несвоевременно. Но та волна внезапно обрушившейся на Иру заботы закружила бурлящим водоворотом, которому она не могла – не хотела – сопротивляться. Слишком много сил ушло на удержание равновесия после закрутившихся событий, чтобы еще и из-за такой ерунды ломать копья и спорить до хрипоты. Тем более что Ткачев ничего не требовал, ни случайным взглядом, ни брошенной невзначай фразой не давал понять, что чего-то от нее ждет, что она что-то ему должна – как-то совсем естественно, иронично и ненавязчиво у него все получалось. И впервые, пожалуй, за всю свою жизнь, она, ожидая развязки затянувшейся истории, несмотря ни на что чувствовала себя такой защищенно-спокойной. Ни моментально слившийся эгоистичный, расчетливый Игорь, ни Глухарев, милостиво уделявший ей время между работой и пьянками с Антошиным, ни бесхребетно-ведомый Андрей не дарили ей и малой доли этого удивительного чувства, в котором она теперь просто терялась и таяла. Недолгие прогулки по парку; оставленный на столе в кабинете пакет с булочками и бумажный стаканчик еще горячего кофе с забавным рисунком маркером; внимательный взгляд на нее, морщившуюся и потиравшую виски, торопливое: “Ирин Сергевна, сейчас таблетку вам принесу”; встреча поздно вечером на парковке, выпавшие из рук ключи и не терпящее возражений: “Ирин Сергевна, давайте я поведу, вы вон уже на ногах еле держитесь”; сытный и вкусный завтрак каждый раз, когда, замотанный и уставший, оставался у нее на ночь… Сашка только многозначительно хмыкал, завидев в дверях неизменную широкоплечую фигуру, но явление дрыхнущего у них на диванчике в кухне “просто друга” никак не комментировал. Спеться они успели, что ли…