Текст книги "Лишь звук пролетевшей пули (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Как полтора? – ожил Саня, медленно повернувшись к подружке. – Мы же с тобой тогда еще не… Лин! Че за фигня?!

– Папаша, так понимаю, денег не дал, и ты решила примазаться к семье полковника, а че, тоже неплохо. Ты только не учла, что кто-то, прежде чем развесить уши, пойдет и все как следует проверит. В общем, факир был пьян и фокус не удался.

– Лин, ты как вообще до такого додумалась? – Сашка даже вскочил на ноги, уронив рюкзак.

– Козел! – шмыгнув носом, выпалила Лина и схватила сумку. – Я-то думала, мы с тобой… А ты к мамочке ныть побежал! Урод!

Обалдевший Саня опустился обратно на скамейку, встретившись с Пашей растерянным взглядом. Ткачев только пожал плечами. А что тут скажешь?

***

– Ткач, ну и кто она? – Савицкий, в очередной раз покосившись на зависшего перед компьютером друга, не удержался от распиравшего любопытства.

– Кто “она”? – не врубился Паша, повернувшись к напарнику.

– Вот и я спрашиваю – кто? Я тебя таким никогда раньше не видел. Работа кипит, глаза горят, рожа сияет. Че это за чудо-баба такая у тебя появилась, что ты прям летаешь?

– Да с чего ты взял… – начал Ткачев, напоровшись на насмешливый взгляд. – Никого у меня…

– Я тебя умоляю! Это ты кому угодно можешь заливать, но мне-то не надо.

– Ром, отстань, а? – буркнул Паша. Меньше всего ему хотелось кого-то, пусть и лучшего друга, посвящать в детали своих резко изменившихся отношений с начальницей, а уж тем более – дать кому-то повод для слухов и сплетен на ее счет.

– Какой загадочный, прям сил нет! – усмехнулся Савицкий. – Да без проблем. Я-то отстану, а вот матушка-императрица…

– Кто?

– Кто-кто, Зяма, кто ж еще. Она уже два раза заходила, изволила осведомиться, где вторая гроза преступности ошивается. Ну я ей что-то наплел, но в другой раз смотри, сам выкручиваться будешь. У бабы своей небось весь перерыв и еще целый час зависал?

– Ага, у бабы. У трех сразу, – проворчал Паша и, подхватив несколько бумаг, скрылся из кабинета.

– Партизан, е-мое, – хмыкнул Рома вслед раздраженному звуку притворившейся двери.

***

– Ткачев, и когда это ты только все успеваешь? – усмехнулась Ирина Сергеевна, подписывая очередную бумажку. – И поработать, и… – вспомнив бурную утреннюю сцену, слегка покраснела, но решила не продолжать.

– Так ведь у меня, Ирин Сергевна, теперь вдохновения на две работы хватит и еще на кое-что останется, – расплылся в Чеширской улыбке Ткачев и, бросив взгляд на качающийся в замке ключ, позволил себе стиснуть начальницу в объятиях.

– Пошляк, – укоризненно протянула товарищ змея-искусительница, однако заинтересованно-хитрый блеск в глазах и разрумянившиеся щеки в картину протеста никак не укладывались. Если бы не обоюдное молчаливое решение не увлекаться ничем посторонним на работе, на следующий выезд Паша бы точно опоздал, а отчет для генерала так и остался бы в виде пустого вордовского листа на экране компьютера.

– Кто, я? – искренне удивился Ткачев, даже, кажется, немного обидевшись. – Если б я был тем, кем вы меня обзываете, вы на работу не попали бы сегодня вообще.

– Смешной ты, – фыркнула Ирина Сергеевна, по-кошачьи потеревшись о его плечо. – Столько всего пережили – это ладно. Но потом-то… И грохнуть ты меня хотел, и пьяной видел, и даже голой. А уж сколько и как мы с тобой… А ты меня все на вы да по имени-отчеству.

– Вас смущает?

– Меня? – Зимина даже поперхнулась вырвавшимся смешком. – Смущает? Ну ты сказанешь…

– Ну не знаю, мне так нравится. Как вас называть, “товарищ полковник”, что ли? Это только если для роле… – и деликатно заткнулся, получив ласковый тычок в плечо. Он действительно не представлял, как к ней обращаться по-другому – дурацки-слащавым “Иришка” или пренебрежительным “Ирка”? Не могли эти нелепые производные выразить весь тот уважительно-восхищенный трепет, всю восторженно-преданную нежность, переполнявшие при одном взгляде. Странно, нелепо, но он, даже узнав тогда правду, даже задыхаясь от злости, горечи, ненависти, мечтая отомстить, переступить эту границу не смог – повышал голос, хамил, грубил, но и в самый напряженный момент, случайно, в порыве эмоций, на бесцеремонное “ты” не перешел ни разу.

– С Сашкой-то что делать будем? – вспомнив о насущной проблеме, Зимина моментально растеряла игривый настрой, между бровей пролегла озабоченная складка. – И не прибьешь ведь его теперь, молодого, блин, будущего отца!

– Да никакой он не будущий отец, Ирин Сергевна, а эта его девица просто развести нас всех пыталась. Я ж не поленился, подружек ее всяких там порасспрашивал… Никак он не мог… ну, вы понимаете.

– Вот что за дети пошли! – в сердцах высказалась Ира, дослушав. – Одна в пятнадцать беременеет непонятно от кого, другой школу не закончил, а уже девок водит! Знаешь что я у него недавно в куртке нашла? Презервативы! Ткачев, вот че ты ржешь?! Это вообще ни фига не смешно!

– Не, ну а как вы хотели? – Паша с трудом справился со смехом – уж больно забавной выглядела разгневанная и в то же время донельзя растерянная начальница. – Он у вас взрослый парень уже. Я вот в его возрасте вообще…

– Даже не сомневалась! – ядовито заметила Ира.

– Вы б лучше радовались, что у него все в порядке в плане общения… С девчонками в том числе. И о последствиях думает опять же.

– О господи, ты издеваешься надо мной, что ли? – выражение лица начальницы стало совсем уж мученическим. – Какие еще девчонки, какие последствия? Ему об учебе надо думать, а не об этих, прости господи, презервативах!

– А вы сами-то, стесняюсь спросить, лет в шестнадцать о чем думали? – хитро осведомился Паша, вовремя увернувшись от полетевшей в его сторону папки.

– Щас как дам… по башке! – пробурчала Ирина Сергеевна, медленно остывая. – С ума сойду с вами скоро уже… Работай вон иди лучше, специалист по половому воспитанию, тоже мне!

***

Поздно вечером, когда в опустевшем отделе остался один дежурный и только из кабинета начальства еще пробивался свет, в затихшем коридоре возникли массивные фигуры двоих человек в тяжелых армейских ботинках.

– Вы к кому? – высунулся из окошка молоденький сержант.

– Полковник Зимина на месте?

– Да, но… – сержант попытался было встать и одновременно потянуться к телефону, но, оглушенный резким и мощным ударом, тут же свалился на пол.

***

Паша никогда прежде не замечал за собой какой-то тяги к романтике, даже просто к совместным вечерам: обычно все начиналось довольно прозаично – в каком-нибудь ресторанчике, и заканчивалось также предсказуемо – в одной постели. Впрочем, сегодня Паша от подобного завершения тоже бы не отказался – так бездарно обломанный вчерашний вечер и только раззадорившее желания и фантазии утро требовало сатисфакции. Причем во всех самых приятных смыслах этого слова.

Расставив на столе бокалы, Паша поднял крышку с томившейся на плите сковородки, помешивая какой-то мудреный соус, рецепт которого отрыл в интернете. Это оказалось неожиданно увлекательным и расслабляющим – колдовать в царстве тарелок, кастрюль, всевозможных продуктов, разнообразных специй… Быть крутым опером, конечно, здорово, но после сурового дня отвлечься на такое мирное занятие, как готовка, тоже очень и очень неплохо. А уж в сочетании с хорошим алкоголем и умопомрачительной ночью с шикарной женщиной большего и желать не надо…

– Ром, ты только сейчас не говори мне, что у нас опять кого-то грохнули, или на отдел метеорит упал, или еще какая-то подобная фигня случилась, – мрачно предупредил Паша, прижимая телефон к уху и выключая плиту. Подозрительный шум слабым фоном – начальственные голоса, вой сирен где-то вдали и, кажется, щелканье оружейных затворов заставили замереть от неприятно стиснувшего сердце холодка. А напряженный голос Савицкого донесся как сквозь плотную толщу воды.

– Ткач, тут такой трэш в отделе…

========== Часть 34 ==========

Их было четверо – Макс Цаплин, Петька Симонов, Витька Рощин и Леха Яшин. Скорешившись за время жизни в одной казарме, постепенно образовали что-то вроде армейского братства – прикрывали друг другу спины во время опасных операций, делили последнюю бутылку воды, тащили на себе раненых… Вернувшись на гражданку, связь не утратили, но общались редко, занявшись обустройством жизни в условиях мирной реальности, к которой оказались приспособлены весьма слабо. Рощин, выйдя из запоя протяженностью почти в полгода, быстро взял себя в руки, вернул былую форму и пристроился в небольшую фирмочку начальником службы безопасности. Яшин, лишенный снобистски-военной гордости, нанялся охранником к какому-то предприимчивому дельцу, страдающему больше от собственной паранойи, нежели от реальных врагов; Симонов открыл детективное агентство, при удачном раскладе находя пару клиентов за месяц; получивший контузию и озлобленный на весь мир Цаплин пошел работать сторожем в детский сад, куда ходила его дочка.

Проявился Цаплин неожиданно несколько месяцев назад – позвонил и назначил встречу. Подозрения, что он незаметно съехал с катушек, получив ранение, только подтвердились – предложение выполнять “задания” каких-то состоятельных дяденек, за хорошее, разумеется, вознаграждение, адекватным назвать было нельзя. Из всех троих согласился только Симонов, дуреющий от злости, скуки и неприкаянности, остальные всерьез предложение не восприняли. Ну не мог же Цаплин, вдоволь подставившийся в свое время под пули, в самом деле согласиться на то, чтобы устраивать “акции устрашения” в каком-нибудь отделе полиции или другом государственном учреждении.

Как оказалось – очень даже мог. Симонов, увидев по телику репортаж о разгромленном отделе, а после – о выпавшем из окна сослуживце, легко сложил два и два, но поддержки у остальных не нашел. И, решив разобраться самостоятельно, заявил, что пойдет выяснять все один. А после… бесследно исчез.

И только после новости о героически задержанном начальником отдела террористе, которого видели в компании Цаплина, Рощин и Яшин, немного подумав и покопавшись, пришли к выводу, что совпадением это быть не может. Ведь именно после разговора с сотрудником этого отдела Цаплин погиб, а отправившийся туда же Симонов обратно уже не вернулся… И вряд ли начальник отдела не в курсе всего происходящего.

Оставалась самая малость – заставить ее рассказать всю правду.

***

– Упрямая ты тетка, как я погляжу, – Яшин, присев перед стулом, на котором, связанная, сидела рыжеволосая женщина в форме, заглянул в разбитое лицо. – Да только это вопрос времени, когда ты заговоришь. Способов-то разговорить много бывает, сама, наверное, знаешь.

– Да че ты с этой сукой возишься! – рявкнул Рощин и с размаху заехал тяжелым ботинком по ножке стула. Лодыжку моментально прострелило обжигающей болью, крутанулись перед глазами стены и потолок, затылок, соприкоснувшись с полом, налился мучительной тяжестью, а из груди помимо воли вырвался истеричный смех – вспомнился примотанный к стулу Лаптев, спокойно зачитанный приговор, недрогнувшие пальцы на спусковом крючке и россыпь кровавых капель на забранном пленкой полу…

– Ты все скажешь, тварь! – еще один тычок пришелся в бок, разорвавшись нестерпимо-жгучей вспышкой. – Вы убили его? Отвечай, сука! Быстро, ну!

– Я не понимаю… что вы хо… – и снова задохнулась, судорожно смаргивая выступившее слезы. Вокруг все плыло, слова доносились как сквозь вязкий густой туман, дышать было так тяжело, словно вместо кислорода в легкие вкачали липкой холодной воды.

– Отвечай! Это же вы его тут убили! Тело где? Отвечай!

Яростные восклицания, повторяемые по замкнутому кругу вопросы, прошибающие острой болью удары… Все спуталось, смешалось, слилось в тяжелую удушающую муть, затягивающую в постепенно надвигающуюся бессознательность. “Скорее бы уже”, – успела подумать Ира, прежде чем новый настигший удар выбил последние остатки слабой осмысленности.

***

– Ром, че они тупят-то?! – Паша нервно стиснул кулаки, бросив взгляд в сторону неторопливо совещавшихся людей в форме – один завис, разглядывая разложенный на капоте машины план отдела, другой невозмутимо раскуривал сигарету, третий со скучающим выражением лица разговаривал с кем-то по мобильнику.

– Ткач, да чего с тобой? – лицо Савицкого застыло в озадаченности.

– Ничего! Со мной – ничего! – На миг отвернулся, медленно выдыхая сквозь зубы. – Все, хватит. Они тут скорее палаточный лагерь разобьют, чем реально че-то делать начнут! – Поймал за рукав пробегавшего мимо пэпээсника. – Броник есть?

– Паш, ты че задумал?! С ума сошел, что ли? Ну куда ты!.. Для этого специально обученные люди есть!

– “Люди”! Тебе срифмовать? – моментально огрызнулся Ткачев. – Не могу я тут стоять любоваться!.. Все, мозг мне не выноси!

– Ткач, да постой ты! – Рома догнал его уже на крыльце. – Ты не подумал, что ее просто пристрелят, если кто-то сунется? У них там вообще кукушка, походу, съехала!

Спина Ткачева странно и как-то жутко окаменела.

– А ты чего предлагаешь, ждать, пока они ее там убьют? – осведомился каким-то неестественно-застывшим голосом, не оборачиваясь. – Или что? – И, не дожидаясь ответа, первым скрылся в здании.

Какое-то гребаное дежавю. Ведь, кажется, совсем недавно точно также передвигался по страшно затихшим коридорам по направлению к кабинету, где какой-то псих удерживал заложников. Только тогда это Ирина Сергеевна почему-то вдруг решила взять на себя роль спасателя.

Сумасшедшая. Сумасбродная. Жертвенная и эгоистичная, жестокая и беззащитная, безжалостная и трогательная… Сколько всего оказалось в ней – противоречивого, невозможного, несочетаемого. Одно его покорило, другое он смог принять… Но судьба решила изощренно посмеяться, ненадолго подарив то, о чем он не задумывался и не мечтал, а потом внезапно и беспощадно отнять.

Отнять?

Отнять.

Оглушительной волной взметнулся внутри отчаянно-дикий протест. Ткачев не хотел даже думать, что двое крепких, распаленных яростью мужиков могут сделать с безоружной хрупкой женщиной, которая упрямо стоит на своем и делает вид, что ничего не понимает.

Если уже не сделали.

Что-то страшно и больно оборвалось в груди – показалось, что остановилось сердце.

Замер у стены, в конце коридора выхватывая взглядом знакомую дверь и тут же отводя глаза.

– “Тяжелые” все равно незаметно через окно не пробьются, там решетки. А тут нарисуются, дверь ломать начнут… тогда… все… – На миг зажмурился так крепко, что перед глазами замельтешили яркие круги. – Только если… Шумнуть бы надо.

– Понял, – коротко бросил Савицкий, одарив каким-то понимающе-сочувственным взглядом. Потянулся к мобильному.

***

– Она меня достала!

Ира уже перестала различать лица и голоса, так что не сумела понять, кто именно из двоих оказался таким нетерпеливым, да и какое это имело значение? Она вообще мало что осознавала кроме накатывающей сквозь полуобморочность нестерпимой боли. Даже собственное тело ощущалось одним сплошным сгустком боли – ни страха, ни злости, ни ожидания развязки, только одна сплошная боль.

– Может закончим с ней да и все?

– Совсем придурок, что ли?! Тут уже под окнами наверно гребаная армия ментов собралась! Так что без нее нам сейчас не выбраться. А там уж и продолжим… Эй! – носок ботинка пришелся по касательной, но по сравнению с прежними ударами почти не почувствовался, так что глаз Ира не открыла. Только вздрогнула, когда в следующую секунду лицо обдало влажной прохладой неожиданно плеснувшей воды.

Медленно разлепив мокрые ресницы, Ира даже не успела вдохнуть – что-то тяжело ударилось о решетку окна, звякнуло, разлетаясь, стекло, кабинет наполнился шумом, оглушительным треском, едким дымом, от которого моментально заслезились глаза, а горло стал раздирать кашель. Что-то громко и тяжело грохнуло со стороны входа, откуда-то возникли две фигуры, смутно различимые в дымной мути и накатывающей дурноте. Снова что-то загремело, кажется, рухнул на пол один из ее мучителей, заходясь яростным матом. Второй, отступая, вывернулся в последний момент, подхватив ее и выставляя перед собой. Что-то неприятно-холодное прижалось к намокшей ткани рубашки, потом новый виток боли – на этот раз пронзительно-жгучей, ослепляющей. Следом – ослабленная хватка, холодный пол, крепкая фигура, отпрянувшая к стене, щелчок затвора и – словно со стороны – надрывно-протестующе-отчаянное, едва слышное:

– Па… ша… Не-е-ет!!!

А потом наконец накатила гулко-бездонная спасительная темнота.

========== Часть 35 ==========

Из больницы Ира сбежала на пятый день – от въедливого запаха лекарств начинало мутить, белые стены и мелькающая медицинская униформа наводила тоску, сочувственно-озабоченные взгляды забегавших на несколько минут сотрудников вызывали тихое бешенство. От нетерпеливых расспросов от нее отделывались торопливыми “все нормально”, “порядок”, “все хорошо”. На вопрос, что с Ткачевым, Измайлова поспешно отвела глаза, пробормотав что-то невнятное, и сразу куда-то заторопилась. От нехороших подозрений внутри неизменно разрасталась давяще-глухая, навязчивая боль, во много раз сильнее, чем от ноющих гематом и медленно, будто неохотно, заживающей раны в области живота.

На возвращение домой ушли последние силы – Ира едва доползла до кровати, измученно уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как по вискам струится холодный пот. Знакомый, изученный едва ли не до каждой ноты слабый запах парфюма накрыл легким облаком, и Ира до боли закусила губу. Снова расплывчатыми кадрами засбоили смазанные воспоминания: наполненный дымом кабинет, прижимающееся холодной змеей лезвие ножа, загнанный в угол Ткачев и оглушительно грохнувший выстрел… И тут же – безудержно-нежная прощальная ночь на этой самой кровати, потом еще одна – просто в объятиях друг друга, и спешно-горячее утро потом… Ненавязчиво-мягкие прикосновения теплых рук, привычно-широкая улыбка, шутливо-серьезное: “Вы от меня не отделаетесь, не мечтайте даже”.

А ведь все могло быть совсем иначе, не позволь она себе расслабиться и поддаться собственной глупости. И с ним могло бы быть все в порядке, если бы не…

Если бы не ты.

Безжалостно-отрезвляюще – как остро заточенным лезвием по живому.

Если бы не забыла о простой и жестокой истине – за все надо платить. Неужели и в самом деле решила, что имеет на что-то право, что может забыть, позволить себе принять от него что-то? Дура. Идиотка. Захотела урвать немного счастья на старости лет – получи полной ложкой, только потом смотри не захлебнись. И не ной, что не хотела так, что не желала ему ничего плохого, что всего лишь пыталась что-то искупить и исправить, а еще просто, по-бабски глупо, – вспомнить. Вспомнить, что значит чувствовать себя желанной до лихорадочного блеска в восхищенно смотрящих глазах; вспомнить, как это – засыпать с кем-то в одной постели, хотя бы ненадолго, хотя бы с ним ощутив себя податливой и слабой; вспомнить, что кто-то искренне и чисто может окутать заботой и преданностью, не смея требовать ничего взамен…

Ира стиснула руками подушку, чувствуя, как раздирают и давят застывшие в груди слезы. Слезы, которые она не сможет даже по-человечески выплакать.

Крепко зажмурилась и отчаянно-бессильно задрожала всем телом, прижимая к лицу тонкую, так болезненно-знакомо пахнущую ткань.

***

Паша медленно прошел вглубь комнаты, не зажигая света и почти инстинктивно стараясь не шуметь.

Как будто она тоже здесь.

Наверное, это было глупо, даже смешно – вместо собственной кровати в своей квартире засыпать здесь, в чужом, по сути, доме, тем более теперь, когда здесь его никто не ждал. Дурацкое, формальное объяснение нашлось сразу – Саня наотрез отказался торчать у бабушки, пока мама в больнице, а посвящать пожилую женщину в детали очередной невеселой истории желания не было ни у кого. Так что Паша, разрываясь между выездами, поисками ухитрившихся сбежать гребаных мстителей, разом навалившейся рутиной и ночными визитами в больницу умудрялся еще мимоходом выполнять функции не то старшего брата, не то наставника. Скучать, в общем, не приходилось.

Паша включил лампу на тумбочке и устало потянулся. Не было сил даже раздеться, не говоря уж о том, чтобы принять душ и перекусить – сон валил с ног. Усталостью все и объяснил, когда, повернувшись, на второй половине кровати обнаружил знакомую фигурку, неподвижно застывшую поверх покрывала и уткнувшуюся в подушку. Уже хотел было протянуть руку, удостовериться в нереальности происходящего, но Зимина, щурясь от бьющего в глаза света, приподнялась сама, как будто ощутила его присутствие.

– Ирин Сергевна, вы чего, из больницы сбежали? С ума сошли совсем?! Добить хотите себя?

– Паш… Ты?.. – как-то странно дернулась, еще сильнее побледнела. Медленно протянула руку, касаясь его плеча.

– Нет, блин, тень отца Гамлета, – проворчал Паша, осторожно придерживая ее за плечи, опасаясь случайным неловким прикосновением причинить боль. – Вам еще лечиться и лечиться, ну куда вас понесло? О чем вообще думаете?.. Вот завтра под конвоем обратно вас отправлю, честное слово!

– Я там с ума сойду, – худенькая спина возмущенно дрогнула. – Смотреть уже не могу вокруг…

– Ну вот что с вами сделаешь? – со вздохом отстранился, заглядывая ей в лицо, и глаза тут же как-то нехорошо потемнели, взгляд будто заледенел. Ира с усмешкой подумала, что смотреть на нее, разукрашенную синяками и кровоподтеками, сейчас удовольствие еще то. – Вызову завтра врача, пусть вас осмотрит.

– Но…

– Вот даже не спорьте, – оборвал Паша и аккуратно помог ей устроиться на подушках. – Придется мне о вас думать, раз вам самой на себя наплевать.

– Паш…

– Спокойной ночи, – перебил Ткачев и, легко поцеловав ее в уголок губ, погасил лампу, устраиваясь рядом и почти моментально вырубившись. Ира еще очень долго лежала, прислушиваясь к ровному дыханию, не смея поверить, что это реальность. Но имеет ли она право все это принять?

***

Череда дней потянулась бесцветная и однообразная. Ира очень много спала – не то накопленная усталость, не то слабость, а то и все вместе давали о себе знать. Тумбочка у кровати оказалась забита книгами в ярких обложках, коробками с пирожными или конфетами, упаковками каких-то лекарств, ваза с фруктами постоянно была забита под завязку, пульт от телевизора и мобильный находились тут же. Ткачев, вечно где-то пропадая, умудрялся звонить чуть ли не каждые два часа, забегал в обеденный перерыв сменить повязку, помогал ей дойти до ванной или кухни, приносил обед, оставлял в термосе горячий чай. Услышав о проживании в своем доме медсестры, Ира взбунтовалась, и настаивать Паша не стал, обходясь визитами врача два раза в день.

– Паш, ты почему мне ничего не сказал? – Зимина, несмотря на привычную бледность, совсем затерявшаяся в ворохе подушек и пледов, начальственно-грозный вид не утратила, а металлически-строгие нотки в голосе только дополняли картину.

– О чем? – Ткачев смял пустую упаковку от лекарства, что-то поправил на тумбочке и только потом посмотрел на нее. А Ира вдруг только сейчас заметила, как он изменился: впалые скулы, небритость, какой-то хмурый, напряженно-серьезный взгляд. Он стал казаться старше, строже, даже как-то жестче, а иногда в его глазах на долю секунды мелькало что-то незнакомое, совсем ему несвойственное, тяжелое, холодное, цепкое. И только сейчас Зимина поняла, почему так упрямо Лена пыталась уйти от расспросов – похоже, внезапные перемены в Ткачеве насторожили не только ее.

– О том, что вы сделали с теми двумя.

– Измайлова накапала?

– Ты не ответил! Почему никто не спросил о моем решении? – попыталась выпрямиться и тут же поморщилась от боли.

– Вы, если забыли, три дня провалялись без сознания, – сухо напомнил Ткачев, и снова что-то непонятное вспыхнуло в его взгляде. – Мы не могли их держать у нас невесть сколько. Не отпускать же их было? И вот не надо! – нахмурился, предугадав готовое сорваться с губ. – Вы думаете, они в СК стали бы молчать, почему все это затеяли? Как думаете, много бы времени понадобилось, чтобы узнать, что мы сделали с Симоновым и где его труп? Он хоть и псих был, но медаль нам за него явно не дали бы.

– Паш…

– А вы что, как-то по-другому собирались решить? – прямо и остро взглянул Ткачев, и Зимина невольно поежилась, опуская голову.

– Семь, – произнесла тихо и глухо, комкая край пледа.

– Чего?

– Семь человек, Ткачев. За такой короткий промежуток времени. Тебе самому не кажется, что это перебор?

Вздрогнул, отворачиваясь и шумно выдыхая.

– А если бы вы продолжали выполнять задания этой гребаной “организации”, это был бы не перебор? Сколько бы они вам еще жертв нашли – десять, двадцать, пятьдесят?.. А то, что все могло вскрыться и вы до конца жизни оказались бы на нарах, – это не перебор? А то, что вас, начальника отдела, в вашем собственном кабинете какие-то психи чуть до смерти не забили – это не перебор? Я просто вас защищал. Так, как вы когда-то защитили всех нас.

– Ты… ты не понимаешь сейчас, что говоришь, – еще тише. – Каждый раз… каждый раз, когда… Это ломает, Паш. Очень страшно ломает. Сначала может и кажется, что справишься, забудешь… Но… такое не забывается. Даже если уверен, что по-другому было нельзя… Ты… ты не должен был этого делать.

– Я не должен был допустить, чтобы вы себя уничтожили. Не должен был допустить, чтобы вы оказались в психушке только из-за того, что вас выбрали стрелочником. Не должен был допустить, чтобы вы долгие годы не могли видеть сына; чтобы навсегда утратили возможность вернуться к работе, без которой жить не можете и не умеете. И если ради этого мне пришлось сделать то, что я сделал… Что ж, значит, так было надо. И прекратите себя обвинять, – придвинулся ближе, пытаясь поймать ее взгляд. Осторожно обхватил тонкие напряженные плечи. – Это я так все решил, не вы.

– Я не должна… не должна была тебе ничего говорить, – отчаянно пробормотала Ира, еще сильнее сжавшись. – Это все я… Мне… мне надо было тебя отпустить… еще тогда. А я не смогла. Ты теперь… тебя теперь только сильнее будет затягивать… Я не могу… не имею права этого допустить.

– Вы это о чем? – Напрягся как натянутая пружина.

– Ты молодой, красивый, здоровый парень… У тебя вон вся жизнь впереди. Ты что, так и будешь со мной нянчиться? Еще пара лет… ты семью захочешь, детей, жизни нормальной. А со мной… с этой работой… ничего у тебя нормально не будет. Уходи. Пока не поздно, уходи. Найдешь себе девчонку хорошую, ребенка ей заделаешь, может даже двух… На работу нормальную устроишься…

– Вы че несете вообще?! – вспыхнул Ткачев, не дослушав. Очень хотелось как следует встряхнуть ее за плечи, заставить прийти в себя, но было страшно даже просто задеть – понимал, какой болью отзовется любое неловкое движение в теле, сплошь покрытом синяками. – Вы себя со стороны слышите?! Какая другая работа, какая, нахрен, семья? Чтобы вечером бухать, а по ночам смотреть на какую-то левую девку и от тоски выть?

– Ткачев…

– Нет уж, вы меня выслушайте, сделайте милость! – Стиснул челюсти, помолчал, борясь с накатывающими волнами эмоций. – Да я вообще не понимаю, как до этого жил! Зачем жил! Чтобы в баре каждый вечер зависать и десятую девку за месяц склеить? Я себя потерял, давно потерял. Не когда Катя… Раньше гораздо, наверное, еще когда с “палачами”… А потом и вовсе… Я думал, что мне жить незачем, что у меня нет ничего… А когда вы… я понял, что у меня только одно было – вы. Всегда были. Я же ради вас… благодаря вам… И как бы там ни было… какой бы вы ни были… вы не предадите никогда, вы… Я знаю теперь, что и ради чего делаю, знаю, ради кого мне все это нужно. И не уйду теперь никуда, не надейтесь даже.

– Паш… – дрожащие пальцы мягко коснулись его лица, погладили щеку, прижались ко лбу. – Ты пойми… Я же ведь… Я ничего, ничего не могу тебе дать, понимаешь? Измученная старая тетка…

– В следующий раз за такое по губам получите, обещаю, – на полном серьезе предупредил Ткачев, мысленно усмехнувшись: видела бы она себя со стороны в том шелково-кружевном одеянии в их неудавшийся вечер, или когда в распахнутой форменной рубашке содрогалась на нем, выстанывая что-то в высшей степени неприличное…

– Я правда… я ничего не могу для тебя сделать, понимаешь ты это? Я бы очень хотела, правда… Ты… ты замечательный, надежный, заботливый… Но я… я ничем не могу тебе ответить, ничем. Я могу, если иногда будет свободный вечер, приготовить тебе ужин, я могу волноваться за тебя, когда ты будешь на работе, я могу быть с тобой и мне будет хорошо как никогда… Но это все, понимаешь? Я не смогу родить тебе ребенка, я не смогу каждый день варить тебе обеды и обустраивать быт, я буду выносить тебе мозг не только на работе, но и дома… Зачем тебе женщина-начальник, которая будет командовать круглые сутки?

Ткачев неожиданно улыбнулся, перехватывая прохладную руку и прижимаясь к ней щекой.

– Вот вы умная вроде женщина… полковник опять же. А сейчас такую ерунду говорите… Я разве требую от вас чего-то? Питания трехразового, африканских страстей каких-то, увольнения с работы, в конце концов? Я же знаю, что вы без своих погон просто загнетесь. И замашки ваши командирские все уже выучил. А дети… да вы сами как ребенок, Ирин Сергевна, вас же вообще оставить нельзя, чтобы вы не встряли куда-нибудь… Ну а если мне лет так через пять что-то или кто-то в голову ударит и я дико прям захочу возиться с малышней… Сын ваш, думаю, к тому времени успеет уже парочку завести. А чего? Зваться буду “дедом Пашей”.

– Дурень! – Тихонько ткнула кулачком в бок. – Я с ним о серьезных вещах, а он…

– Так и я не шучу, Ирин Сергевна. – Бережно притянул к себе, коснулся губами спутанных волос. – Я же вам говорил уже, что не отделаетесь от меня?

========== Эпилог ==========

Ира устало сбросила туфли, раздраженно дернула давящий ворот рубашки, с удовольствием погружаясь в тихую прохладу дома после пыльной и душной улицы. Из кухни тянуло сквозняком от работающего кондиционера, витали аппетитные запахи чего-то невероятно вкусного, чуть слышно работал телевизор. Удивительно это было – после стольких лет одиночества возвращаться в квартиру, наполненную звуками, запахами, голосами, неожиданным чувством нужности… Тихонько прошла в кухню, остановилась у двери, прислонившись к косяку и с улыбкой смотря на задремавшего в углу дивана Пашу с пультом в руке. Переступила порог, налила из стоявшего на столе кувшина какой-то восхитительно-прохладный ягодный напиток, замечательно освежающий в такую жару, иронично подумав, что среди прочих достоинств не последнюю роль в ее “завоевании” сыграли кулинарные таланты капитана, точнее, теперь уже майора.

– Ирин… – Сонно потянулся, щурясь и пытаясь стряхнуть дремоту, в этот момент какой-то особенно трогательный и родной.

– Да ты сиди, сиди, – усмехнулась, присаживаясь рядом, почти на автомате потянулась к нему, коснувшись губами щеки. – Лиса спит?