Текст книги "Устрашимый (СИ)"

Автор книги: Лана90

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Вы даже не ненавидели его, – конечно, нет. Он издевается над всеми, над кем может. Даже над тобой немного. Но тебе повезло, что ты в его вкусе, и он на что-то надеется. По крайней мере, пока что. Тут адмирал задумался, таким ли безнадежным казался со стороны его собственный флирт с Элизабет. Вполне возможно. А он совсем не чувствовал и не понимал этого… Билли помолчал и потом продолжил, – Я д-думаю, иногда вы н-ненавидите себя.

Возникла долгая пауза. Неужели, правда? А казалось, каптенармус совершенно упоен собой. Не так как капитан, конечно…

– В-вот что я думаю, сэр… ночи длинные. Я мог бы говорить с вами между вахтами, когда вам нечего делать.

Щедрое предложение, а каптенармус? Вот только парень явно имеет ввиду именно разговоры. Кажется, и Клэггарт это отлично понял. Его голос зазвучал совсем глухо.

– Одиночество… Что ты знаешь об одиночестве?

Адмиралу сразу захотелось задать тот же вопрос обоим трепливым гадам.

– Люди одиноки, когда этого хотят.

Бывает и так. А знаешь, почему они этого хотят? Потому что, кури ты табак, а не то, от чего ты все время так радостно улыбаешься, ты бы понял, с кем общаешься, хотя бы прямо сейчас! И, будь у тебя кто-то любимый, с кем ты хотел бы быть рядом, но, скорее всего, никогда не будешь… Или будешь, но не обрадуешься, потому что в жизни некоторые встречи происходят не так, как в мечтах, ты бы понял еще кое-что об одиночестве.

– Ночи длинные, беседы помогают скоротать время, – пробормотал каптенармус, будто в раздумьях.

– Можно будет поговорить с вами снова? Это много значит для меня!

Еще бы! Наверняка чувствуешь себя благодетелем! Вот только каптенармусу от тебя не болтовня нужна… Хотя надо же с чего-то и начинать… А может ты как раз всё понял? Да нет. Слишком тонкие намеки, ты так не умеешь. И Клэггарт это знает. Сначала не меняя задумчивого тона, он ответил:

– Возможно, для меня тоже… – но в следующий момент вся его фигура выпрямилась, – Ооо, нееет! Ты меня очаровываешь? – да ты сам очаровываешься, при чем же тут мальчик? – Уходи.

Да, Клэггарт понял, что это безнадежно. А вот парнишка был не готов к тому, что разговор так окончится.

– Сэр?

– Уходи!

Парень повиновался, и вот уже только одна фигура стояла у фальшборта и била себя стеком по ладони. Спектакль был окончен.

***

Чего не ожидал торопящийся убраться и обескураженный неудачей Билли, так это столкнуться у основания лестницы со вторым помощником. Адмирал примерно догадывался, о чем в первую очередь подумал матрос, чуть не налетевший на кого-то из высшего офицерства, да еще после отбоя. Не было нужды выслушивать сбивчивые попытки заики объяснить, почему он еще не в общей спальне на нижней палубе.

– В жаркую погоду разрешено ночевать как на жилой и нижней, так и на верхней палубе, – отчеканил второй помощник и уже с человеческой интонацией прибавил, – Вы ничего не нарушили, старший фор-марсовый. Кстати, с повышением.

– Сп-пасибо, сэр! – парнишка просиял.

– Вы его заслужили. А теперь идите спать, если уснете во время вахты, рискуете повторить судьбу Дженкинса.

– Я… Д-да, сэр. Т-то есть, есть, сэр! Я т-только хотел поговорить с каптенармусом, подумал, он ужасно себя чувствует, из-за него погиб человек… – парнишка мог бы этого не рассказывать, но он не понимал причины своей неудачи и не знал, с кем ею поделиться. Должно быть, вспомнил, что Ямаец предупредил его на счет сумки и решил, что офицер заслуживает доверия. Или решил, пусть кто-то еще попробует утешить Клэггарта? Убогий… Как есть убогий. С этим разве что Очкарик справится. Что ни день с новыми ссадинами щеголяет…

– Мистер Бадд, вы не капеллан. Вы старший фор-марсовый. Если мистеру Клэггарту нужны утешения, он знает, куда за ними обращаться.

Тон вышел резковатым. Наверно, стоило говорить с беднягой помягче. Повышение повышением, но Дженкинс умер буквально у него на руках, и его самого никто не попытался утешить. А он, несмотря на собственное состояние, старался проявить сочувствие и понимание.

– Т-так ведь капеллан, не всегда слушает, сэр. Нас у него много. А т-тут еще Дженкинс погиб… – адмирал вспомнил, что прощание зачитывали капитан и датчанин. Где был капеллан, протрезвлялся? Бушприт твою в компас! Здесь только одному человеку нельзя пить?! – А д-друзей у него как будто и нет… С его-то должностью…

– И все же он принял эту должность.

– Так-то оно так, сэр… Но я принял должность старшего фор-марсового, хотя никем никогда не командовал. Может, и он не знал, как оно обернется.

Норрингтон заметил, что матрос заикается уже меньше. Объяснимо: беседа понемногу утрачивала официальность. Это сразу чувствуется, никакая адмиральская форма здесь не обманет. А еще они заболтались после отбоя… Адмирал, отвечая, неспешно направился к своей каюте.

– Он видел, как оборачивается у других. Вы же видели, как управляется Дженкинс.

Матрос зашагал рядом. Разговор продолжался, хотя несколько сменил русло.

– Но Дженкинс был совсем другим.

Первая руководящая должность. Парень волнуется. Его не готовили к командованию всю его жизнь. – Уверяю вас, вам не о чем беспокоиться. На “Неустрашимом” исключительно мягкие требования, – на любом другом военном корабле за сегодняшнюю ошибку каптенармус лишился бы должности. Ну ладно, не на любом, на “Разящем” точно. И там каптенармус не только надзирал и наказывал, но, памятуя о старых добрых традициях, учил матросов сражаться. Впрочем, теперь большинство капитанов полагается, в первую очередь, на пушки и превращает своих каптенармусов в тюремщиков. Но Клэггарту нечего делать и в тюремщиках. Особенно в тюремщиках.

– Надеюсь, сэр. Мне бы хотелось однажды стать рулевым, – вот это было неожиданно. У Детки оказалось честолюбие. Хотя Флинта безграмотный матрос не заменит, даже если тот погибнет, – Тогда я бы всегда видел капитана, когда он на мостике!

А, нет, не честолюбие. Обычная глупость. Во-первых, с каких пор Вир переселился из библиотеки на капитанский мостик? Во-вторых, на что тут смотреть? В-третьих, Элизабет в двенадцать лет с меньшим восторгом говорила о пиратах! На мгновение Норрингтон почувствовал себя единственным нормальным человеком в бедламе, потом вспомнил, что он алкоголик в завязке, значит, хоть как-то подходит команде. Ну а что? Капитан-библиотекарь, первый помощник-стукач, капеллан-невидимка, лекарь, похоже, сдаёт койки в аренду каптенармусу… Про самого каптенармуса лучше вообще промолчать… Тот ютовый… Ладно, у него явно какое-то безумие. Ну и у старшего фор-марсового отставание в развитии! Прекрасно! А вот завязки уже ненадолго хватит…

– Я так и сказал капитану, но ему сейчас старший фор-марсовый нужен. Капитан с каптенармусом посмеялись, но, по-моему, мечтать совсем неплохо…

Мечтать неплохо, а следить за языком ещё лучше.

– Так вы с капитаном при каптенармусе беседовали?

– Да, он тогда тоже поздравил меня с повышением.

Ну ещё бы он тебя не поздравил! А ты и рад, идиот!

– И вы сказали капитану, что хотели бы стать рулевым, чтобы все время видеть его на мостике? Так и сказали, слово в слово?

– Д-да, сэр, – парень почувствовал, что где-то ляпнул лишнее и снова стал заикаться.

– И при каптенармусе?

– Это было невежливо, сэр?

Как будто основная проблема была в приличиях… Но как же это объяснить?

– Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, каптенармус из тех людей, которым нравится, чтобы смотрели только на них.

– Вы, думаете, он обиделся, сэр?

Норрингтон думал, что в возрасте старшего фор-марсового надо быть взрослым мальчиком и хотя бы иногда следить за языком. Хотя, конечно, мистер Бадд ему не сын, чтобы его воспитывать.

– Я думаю, что вам лучше проверять сумку в два раза чаще.

– Я проверяю, сэр, я помню ваш совет, спасибо за него, сэр! – а намека, судя по удивленному виду, парень не понял.

– Надеюсь, он вам поможет. За языком тоже следите. Не заводите бесед ни с каптенармусом, ни при каптенармусе. Особенно о политике.

– Я н-не говорю о политике, я н-ничего о ней не знаю, сэр!

– Тем лучше для вас. Помните, что в случае… если возникнут какие-то подозрения, – на Тортуге знали с десяток более подходящих слов, – ни я, ни кто-то другой не сможет вам помочь, – в ясных глазах по-прежнему было полное непонимание. Но тут уже ничего не поделаешь. Он предупредил. Его совесть в любом случае чиста. А еще они дошли до каюты, – Спокойной ночи, мистер Бадд.

– Спокойной ночи, сэр! – снова эта идиотская улыбка. Ладно, парень старается быть вежливым.

========== Часть 7 ==========

Генерал! Ералаш перерос в бардак.

(И. Бродский)

Вопреки ожиданиям адмирала, дальнейшие события развивались с пугающей быстротой. Как он понимал уже потом, догадаться было можно. Предотвратить сложнее, но догадаться наверняка. По той жалкой улыбке, какой Очкарик улыбался Убогому через день. По тому, как мрачен был добродушный Датчанин. По торжествующему, но при этом лихорадочному виду каптенармуса. И все равно, когда его вызвали к капитану, а мимо него, как-то скрываясь, протащили труп в мешке, адмирал в первую очередь подумал, что все же началась эпидемия.

Уже у самой каюты, когда перепуганный Альберт открывал дверь, адмирал услышал голос старшего фор-марсового, обращенный, по всей видимости, к капитану: “Сэр, спасите меня”. Ответить Вир не успел. Вошел второй помощник.

– Вызывали, сэр? – Норрингтонсразу понял, что речь пойдет не об эпидемии. Старшийфор-марсовый стоял почти у самой двери, обычную радостную улыбку на его лице сменило выражение бесконечного удивления. Смотрел то на капитана, то на свои руки. Джеймс проследил за его взглядом. На правой руке костяшки мизинцаи безымянного у парня были разбиты.

– Я.. Да, я вызывал, – капитан заметно нервничал, – Альберт! Уведите Уилльяма Бадда в камеру… Нет. Лучше в соседнюю каюту. Ту, которая пустует.

Альберт повиновался, а капитан вновь повернулся ко второму помощнику.

– Мы сейчас дождемся остальных, и я расскажу, что произошло.

Ждать остальных, а именно лейтенанта Сеймура и армейского офицера с недавней пирушки, пришлось недолго. Удивительно, что Клэггарт, с его вечной осведомленностью буквально обо всём, за ними не увязался. Вскоре выяснилось, что неудивительно. По словам капитана, каптенармус был “cражен ангелом господним. И, тем не менее, ангела должно повесить”.

-Ну, это суд решит, – второй помощник не стал уточнять, что, по его мнению, один дегенерат убил другого, а третий не вмешался, – Когда примерно мы присоединимся к эскадре?

– К эскадре? – растерянность капитана стала совсем уж мальчишеской. Он что, свой любимый устав забыл?

– Дела об убийствах офицеров и унтер-офицеров разбирает адмирал, командующий эскадрой.

– Да, конечно. Но дело исключительное, среди матросов зреет недовольство, а туман мешает скорому продвижению. Полагаю, в таких случаях, капитан корабля вправе сам созвать военный суд.

Он с ума сошёл? Исключительные дела как раз командующий эскадрой и разбирает. Почему спешка? Неужели недовольство сильнее, чем после смерти Дженкинса? Или Убогий в камере ещё кого-нибудь убьёт? Кстати, большое спасибо, лейтенант Сеймур за ценную находку… Хмурьтесь, хмурьтесь. Кто настоял на том, чтобы притащить на “Неустрашимый” этого умалишённого?

Тем временем капитан продолжал.

– Сейчас мы дождёмся медицинского заключения и начнём заседание.

– То есть всем присутствующим отведены роли судей, я правильно понимаю, сэр? – адмирал прежде не пользовался даже правом вздёргивать пиратов на рее, возил пленных на суд в порт, что однажды сыграло с ним злую шутку. Не потому, что он боялся ответственности, а потому что верил, что каждый должен заниматься своим делом: боевой офицер сражаться, судья судить, палач казнить… Он привык иметь дело с вооружённым врагом в бою, сдавшихся или взятых в плен следовало передавать в руки законников. И вот на него пытаются взвалить дело, которое должны решать профессионалы совсем иного профиля.

– Вы можете отказаться, адмирал. Я позову вместо вас лейтенанта Ретклиффа или лейтенанта Редбёрна…

Норрингтон, хотя и видел всех офицеров каждый день, с трудом вспомнил обоих. Хотя, казалось бы, не такие они были тихие и неприметные, как вот этот армейский, чьей фамилии так и не удалось запомнить за всё плаванье. Один молодой, другой чуть ли не ровесник Датчанина. Кажется, кто-то упоминал, что Ретклифф сам надеялся на пост второго помощника. И чтобы теперь заменил в суде? Успеешь заменить адмирала, мальчик. Редбёрн… Редбёрн… Кажется, он начал во время пирушки разговор о мятежах. Или нет? Странновато, что в свои годы он не дослужился хотя бы до лейтенанта-коммандера. Ну, допустим. Есть люди без амбиций. Возможно даже, честно служит, но связей не хватило, ладно… Нет. Не ладно. Судить доверили ему. Значит, он должен с этим справиться. Неожиданная обязанность, но он не вправе переложить её ни на кого другого.

– Я не это имел ввиду. Прошу меня извинить, но, кажется, один из нас армейский офицер, а не флотский?

– Но ведь закон, устав не говорит, что армейский офицер не может быть судьёй, – в этом Вир был, конечно, прав. Но всё же…

– Но всё же, при всём моём уважении, это дело сугубо флотское…

Неловкую ситуацию разрешил сам армейский:

– Я не буду судить, я лишь задам подсудимому пару вопросов.

Капитан кивнул и снова вызвал вестового. Поколебавшись, он велел Альберту привести мистера Флинта. Кормчего… А чем вдруг стали плохи офицеры? Не выбрал между Ретклиффом и Редбёрном? Не помнит, у кого из них сейчас вахта? Кстати, разве Флинт сейчас не на вахте? Впрочем, капитану решать. Когда Альберт вышел, мелькнула мысль, что надо бы кому-то сообщить Очкарику, что его… ну да, любовник, погиб. Нехорошо, если парнишка узнает одновременно со всеми и чем-то себя выдаст. Придумать какой-нибудь невинный предлог, пока Альберт не привёл Флинта… Капитан, наверно, не оценит, если команда узнает о случившемся до окончания суда, но едва ли Очкарик тут же побежит делиться со всеми новостью… Он не успел придумать предлог. Вошёл лекарь, неправдоподобно быстро управившийся с медицинским заключением, а вскоре явились и Альберт с Флинтом. Заседание началось.

Капитан Вир занял место у правого борта, «судей» посадил у левого. Снова привели подсудимого. Вид у парнишки по-прежнему был совершенно потрясённый. Капитан заговорил, что удивительно, не упоминая “ангелов сражающих”, напротив неожиданно сухо и сжато:

– Каптенармус доложил мне, что подсудимый уличен в распространении недовольства среди матросов, принятия стороны врага, попытке организации мятежа…

– Нет! – подал голос подсудимый, но косых взглядов судей хватило, чтобы усадить его на место и заставить замолчать.

– … И попытке подкупа матросов французскими деньгами. Я велел подсудимому отвечать. Сначала он заикался, а потом ударил Джона Клэггарта в лоб. Дальнейшее вам известно.

Лейтенант Сеймур кивнул и повернулся к подсудимому:

– Капитан Вир закончил свою речь. Всё было так, как он сказал?

– Да, – теперь голос подсудимого звучал как будто спокойнее.

– Вы знакомы с военным уставом?

– Да.

– И знаете, какое вам полагается наказание?

– Да.

Второму помощнику показалось, что парень хочет что-то добавить, но он старается отвечать кратко, зная о своём недостатке. Тем проще было записывать. А лейтенант Сеймур продолжал.

– Тогда почему вы сделали то, что сделали?

Боясь сбиться, парнишка заговорил быстро, как ученик, отвечающий наскоро выученный урок, который опасается забыть, не договорив. Записывать стало труднее. Адмирал сокращал слова и думал, какая всё-таки тварь успела так промыть мозги несчастному Убогому?

– Я верен моей стране и своему королю! – чужие слова, намертво вбитые в голову. Адмирала передёрнуло. Так мог бы от сердца говорить боевой офицер, вроде него самого, но не мальчик, который наверняка ещё месяц назад и не задумывался ни о стране, ни тем более о короле. Речь звучала так же неестественно, как выглядел бы тот, кто её говорил, если б вдруг напялил офицерскую форму… Парень как будто услышал мысли одного из судей, – Это правда, я никто, – ты старший фор-марсовый. Дай в лоб ещё тому, кто внушил тебе такое… такое, – Не знаю даже, где родился, – а вот это от души… – И жизнь у меня была нелёгкая, – это тоже похоже на правду, – Но я бы никогда!.. Никогда не пошёл бы на такие низости! Это ложь! Ложь! Ложь! – парнишка повторял как заведённый. Надо было успокоить его, тем более лейтенант Сеймур собирался задать следующий вопрос.

– Суд верит вам, – с благодарностью посмотрели все собравшиеся. Адмиралу почему-то захотелось дать в лоб каждому. Хорошо бы, с силой мистера Бадда… Сеймур продолжал допрос…

– Вы злоумышляли против каптенармуса?

– Нет, у нас не было вражды. Я только хотел ему ответить. Я не хотел его убивать. Если бы язык меня слушался, я бы его не ударил. Но он подло оболгал меня прямо в глаза перед моим капитаном, и я должен был ответить ему! Вот я и ответил ударом!

Второй помощник надеялся, что его вздох не услышат. Но это же надо было взять на борт такое диво… Заговорил армейский.

– Так ты заикаешься? – а вот тут парню не повезло. Он так старался говорить гладко, что незнакомому человеку и в голову бы не пришло, что он заика.

– Иногда, сэр.

– Это так, – подтвердил адмирал, заметив как поднялась бровь у армейского. Тот оглянулся, и пришлось объясниться, – Мы с лейтенантом Сеймуром вместе привели его сюда с торгового судна. Парень заикается. Лейтенант может подтвердить.

Сеймур кивнул. Армейский чуть улыбнулся.

– Это тогда он что-то кричал про права человека?

Какого дьявола он знает?!

– Не знаю, что вам рассказал лейтенант Сеймур, но “Правами человека” назывался торговый корабль.

– Я не рассказывал! – адмирал не ожидал от обычно спокойного и насмешливого Сеймура такой горячности. Должно быть, и правда не рассказывал. Чего же тогда так рявкнул на бедного мальчика? Привычка? Чтоб другим пример рвения показать? Молодец, показал…

– Вы, или кто-то из младших офицеров, – Норрингтон постарался придать своим словам примирительный тон, – Как бы то ни было, полагаю, моряк имеет полное право попрощаться со своим кораблем, как бы он ни назывался.

– Разумеется, – так же миролюбиво проговорил армейский, – Хотя я бы всё же доложил командованию.

В лице Сеймура что-то дрогнуло.

– У нас с вами разное командование, – напомнил адмирал несколько резче, чем собирался, однако лейтенанта его слова успокоили. Армейский улыбнулся.

– Конечно. Боюсь, мы немного отвлеклись, – он снова обернулся к подсудимому, наблюдавшему за перепалкой начальства со страхом и недоумением, – Ты утверждаешь, что каптенармус обвинял тебя лживо. Но почему же он лгал, и лгал так злобно, если, по твоим же словам, между вами не было вражды?

– Я не знаю, сэр. Спросите капитана Вира.

– Сэр, вы что-нибудь знаете? – лейтенант Сеймур уже успокоился и вернулся к обязанностям председателя суда.

– Я рассказал всё, что знал.

– Не думаю…

– Адмирал? – капитан выглядел удивлённым.

– У меня осталось множество вопросов, сэр.

Капитан жестом попросил задавать.

– У меня записано… Поправьте меня, если я где-то ошибся, – капитан снова кивнул, второй помощник продолжил, – “Каптенармус доложил мне, что подсудимый уличен в распространении недовольства среди матросов, принятии стороны врага, попытке организации мятежа и попытке подкупа матросов французскими деньгами. Я велел подсудимому отвечать. Сначала он заикался, а потом ударил Джона Клэггарта в лоб. Дальнейшее вам известно.” Я правильно записал? Хорошо. Верно ли я представляю: каптенармус приводит к вам подсудимого, докладывает, вы просите отвечать и тут подсудимый его бьёт, как будто не знает, зачем его привели?

– Нет, мистер Клэггарт пришёл ко мне с докладом, я выслушал и вызвал Уилльяма Бадда к себе. Когда он явился, я попросил каптенармуса повторить обвинения.

– Только вы присутствовали при очной ставке?

– Только я, – подтвердил капитан.

– Почему?

– Что “почему”? Никого больше Клэггарт не обвинял.

– Нет, но от исхода этой ставки зависело, будет ли дело о государственной измене или о ложном доносе, почему вы не пригласили никого в свидетели? Командиру эскадры было бы проще рассматривать дело, если бы кто-то мог подтвердить или опровергнуть ваши слова.

– Я надеялся, что произошла ошибка, всё разъяснится и дело кончится примирением.

То есть, надеялся замять, как замял дело Дженкинса. Кому приходится служить…

– Правильно ли я понимаю, что, начнись разбирательство, это было бы слово Клэггарта против слова Бадда и не более того?

– Нет, мистер Клэггарт принёс в доказательство две гинеи, которыми по его словам, Уилльям Бадд пытался подкупить одного из сослуживцев, чтобы тот начал бунт.

– Что?! – парень явно был потрясён. Адмирал обернулся к нему.

– Мистер Бадд, вам есть что сказать?

Несчастный Убогий с трудом справлялся с жесточайшим приступом заикания.

– Только не бейте, мой вам совет. Избить любого здесь могу только я, – невесело усмехнулся адмирал, и, почувствовав на себе удивлённые взгляды, пояснил, – На правах самого старшего по званию.

Раздались нервные смешки. Наказания за битьё младших по званию, действительно, не было. Всё же атмосфера несколько разрядилась: никто и представить себе не мог, как страстно всегда сдержанный адмирал мечтает воспользоваться своим правом. Мальчик отмер.

– Это меня пытались подкупить. Я разозлился… Тот парень выронил деньги и убежал. Я собирался их вернуть.

– Кто был тот парень?

Старший фор-марсовый потупился, губы его шевелились, он что-то обдумывал. Когда он поднял голову, и заговорил, в его голосе слышался вызов.

– Я не знаю. Не разглядел в темноте.

– Кому же вы собирались отдавать деньги? – ввернул армейский.

Взгляд фор-марсового метнулся в сторону. Похоже, врать он умел плохо.

– Думал, он придёт за ними.

– А вам не пришло в голову сообщить капитану? – не унимался армейский. Следовало заткнуть его и поскорее.

– Согласен с мистером Баддом, следовало сначала рассмотреть, а уже потом бежать с донесениями. Но, похоже, есть ещё один свидетель? Полагаю, мы обязаны найти его.

– Но в команде больше трёхсот человек! Да и кто ж в таком сознается? – подал голос доселе молчавший кормчий. Похоже, его потому и пригласили на суд, что он редко задавал начальству вопросы. Конечно, когда речь не шла о любовных историях в отдалённых колониях… Адмирал сжал и разжал кулаки. Нельзя было отвлекаться.

– Нас интересуют только те, кто не был на вахте. Мистер Бадд, вы хотя бы примерно помните время, когда вас попытались подкупить?

– Это было после отбоя, сэр. Точнее не скажу.

– Вы находились в общей спальне?

– Нет, сэр, было жарко, я уснул на верхней палубе.

Вот же чёрт. И, главное, сам напомнил бедняге, что в жаркую погоду там разрешено спать.

– Тогда под подозрением те, у кого была ночная вахта, и те, кто ночевал на верхней палубе. И наверняка разговор кто-то слышал.

– Не думаю, сэр, – вмешался подсудимый, – Мы говорили на носовом руслене, нас заглушал шум воды.

– Вы не должны были там находиться после отбоя, – нахмурился лейтенант Сеймур. Должно быть, если б онзнал, как далеко всё зайдёт, отказался бы судить и предложил бы на своё место того же Ретклиффа или Редбёрна.

– Знаю, сэр, но он сказал, что у него важное и срочное дело. Я и подумать не мог, что он предложит!

Да, парень, думать – это явно не твоё… Ну и как прикажешь расследовать?

– Мистер Бадд, вы могли бы опознать его по голосу?

– Н-не уверен, сэр. Он г-говорил т-т-тихо и нам м-мешал шум воды.

Ну хоть заикание твоё доказали, радуйся…

– Ну что ж, едва ли кто-то покинул бы вахту, чтобы повести вас на носовой руслень. Значит, следует допросить всех, кто не был на вахте.

– Адмирал Норрингтон, – обычное благодушие почти всё улетучилось из черт капитана Вира, – Мне бы не хотелось доводить это дело до сведения матросов.

– Матросы всё равно узнают, капитан. Лучше мы скажем им всё как есть, чем они сами будут строить версии, куда исчезли каптенармус и их товарищ.

– Вам не кажется, что следует ознакомить их уже с результатом расследования?

– Без их показаний расследование не продвинется: мы не сможем вычислить провокатора.

Брови капитана взлетели.

– Провокатора? Вы хотели сказать “подстрекателя”?

– По-моему, больше похоже на провокацию. Ещё немного на заказ, но если бы каптенармуса заказали, не думаю, что мистер Бадд убил бы его при вас, в вашей каюте. Но ни о каком подстрекательстве, конечно, речи нет.

– Почему вы так уверены?

– Потому что тогда деньги предлагались бы не мистеру Бадду, а кладовщику. Мистер Бадд не охраняет оружие.

– Так ведь для мятежа надо прежде собрать бойцов, а уже после добыть оружие, – к капитану вернулся его любимый отеческий тон. Одного этого тона хватало, чтобы заставить второго помощника думать о мятеже. Но такой аргумент едва ли имел бы силу в суде.

– Мистер Бадд, ваша фляжка при вас?

Д-д-да, сэр, – глаза у матроса были такие же непонимающие, как у капитана и судей.

– Разрешите… Спасибо. Капитан Вир, очень прошу вас, отпейте. Отпейте, пожалуйста. Я настаиваю.

Обеспокоенно глядя на второго помощника, капитан отхлебнул и тут же закашлялся, всем своим видом показывая, что на Тортуге бы он не прижился. Адмирал дал ему отдышаться и поинтересовался:

– Вам не кажется, капитан, что одного этого пойла достаточно, чтобы поднять бунт безо всякого подкупа? На вашем месте, сэр, я бы обсудил этот вопрос с интендантом.

Должно быть впервые за время их общения, капитан смутился.

– Ну… Что же делать, адмирал. Сейчас война и со снабжением трудности…

Норрингтон с многозначительным видом оглянулся на обиталище капитанского вина. Допить бы его сейчас, а бутылкой капитану по пустому лбу. Ну и остальных получившейся “розочкой”… Что-то на Тортугу хочется, кто бы мог подумать… А Вир и вправду ничего не замечает, болтает как ни в чём не бывало:

– …Но не думаете же вы, адмирал, что из-за какого-то грога матросы изменят присяге и своему королю?!

– Не думаю. Ни из-за грога, ни из-за денег. Вы ближе короля.

Джеймс полюбовался физиономией капитана. Даже прекраснее чем у Беккета, когда тому на стол шлёпнулось сердце Дейви Джонса. Ещё б подсудимый сидел ровно, но его ж бесценного капитана обидели!

– Подсудимый, сядьте. Унтер-офицеры ещё ближе капитана, но против них бунт не начинают в капитанской каюте. Тут вы вне подозрений, – подсудимый послушно сел, всё ещё глядя враждебно и настороженно. Не на капитана, конечно, на второго помощника. Как будто не его дело пытались рассмотреть досконально. Как будто не в его интересах было выяснение всех подробностей. Может к морскому дьяволу его? Пусть повесят неблагодарную скотину? Нет. Не к дьяволу. Речь не об Убогом, а о правосудии как таковом. Нельзя было удержать Беккета с его проектами, но Вира ещё можно. По крайней мере, стоит попытаться.

– Капитан Вир, позвольте мне начать допрос команды? Полагаю, он пройдёт быстрее, чем кажется. Немногие ради провокации пожертвовали бы двумя гинеями. Это, всё-таки, даже не фунты.

– Адмирал, при всём моём уважении к вашему правдоискательству, такой допрос может занять неделю, а мы во вражеских водах.

– Что делать, капитан. Вы сами не захотели доверить это дело командующему эскадрой, – адмирал сдержал улыбку. До окончания процесса ни к чему было обострять отношения. До конца плавания в идеале, но это всё менее возможно, – Нам повезло, что провокатор использовал гинеи. Возникает вопрос: почему не фунты? Всё же фунт более ходовая монета и всего на один шиллинг меньше. Если у него было больше гиней, чем фунтов, подозреваемый или офицер, или прессованный из хорошей семьи, а таких, полагаю, немного. Могу я видеть списки?

========== Часть 8 ==========

Генерал! Вы знаете, я не трус.

Выньте досье, наведите справки.

(И. Бродский)

– Списки… Да, конечно… Так вы собираетесь начать с лейтенантов?

– Пока не знаю. Когда вы только рассказали эту историю с гинеями, я подумал, что каптенармус вытащил их из собственного кошелька, а про подкуп выдумал. Но раз мистер Бадд подтверждает, да еще, рискуя получить дополнительное обвинение, сообщает, что беседа проходила на руслене… Плохо представляю себе мистера Клэггарта на руслене. Нет, конечно, всё возможно… Мистер Бадд, вы бы опознали в темноте мистера Клэггарта?

– Д-да, сэр.

– Вот видите. Хуже всего, если деньги и идея его, а осуществить поручил кому-то другому. Тогда под подозрением тюремные капралы, чья комплекция позволяет удержаться на руслени и… Практически кто угодно, кто боялся каптенармуса. Другими словами, вне подозрений Кинкейд, этот как его… Самый старый матрос… Мистер Бадд, вы должны знать имя.

– Датчанин?

– Да, как его зовут?

– Мы все зовем его Датчанином. Он шутит, у него нет другого имени.

Бедный Датчанин. Годы службы и даже имени не осталось… Но он присматривал за Убогим все это время. Точно не провокатор, но может что-то знать. Кого-то еще слои вычеркнуть. А, ну конечно.

– Ну и тот ютовый в очках, которого месяц назад пороли. Лезть на руслень в очках должно быть сложновато… Всех, кто не был на вахте, придется допросить. Мистер Бадд, вам нечем облегчить задачу суда? Может быть, что-то всё же запомнили? Рост, комплекцию?

Подсудимый смотрел исподлобья, поджав губы. Точно опознал собеседника. Но не выдаст. Явно не выдаст. Бесполезно. Он мгновение подумал, потом отрицательно помотал головой.

– Постарайтесь вспомнить. Сейчас никто не собирается наказывать этого человека. Самое большее, что его ждёт, это дача показаний и строгое внушение за нарушение правил безопасности. Участие в политической провокации уставом не осуждается.

Среди судей послышалось какое-то шевеление. Похоже, версия с подстрекательством казалась им убедительнее. Матрос раньше это почувствовал. Но так и вправду придётся допрашивать всю команду.

Старший фор-марсовый всё так же молчал, недоверчиво глядя на адмирала. Наверно, не стоило при нём пугать капитана. А может быть, дело в обстоятельствах или в разнице положений.

– Что ж. Лейтенант Сеймур, предлагаю объявить перерыв, чтобы суд мог ознакомиться со списками и пригласить возможный свидетелей.

– Объявляется перерыв!

Взгляд у Сеймура, равно как и у всех присутствующих, сейчас был выразительным.

Подсудимого увели. Капитан положил перед вторым помощником многочисленные списки и великодушно разрешил оставаться в каюте в его отсутствие. Тут-то Джеймс и заметил, что на выход собираются все.

– Господа, вы полагаете, только один из членов суда должен ознакомиться со списками?

Вид у всех был несколько мстительный.

– Так ведь перерыв, – кормчий в своей простоте был как всегда очарователен.

– Перерыв будет час, мы ещё вас сменим, – заверил Сеймур, и стало ясно, что смена, если придет, то под самый конец и помощь от нее будет соответственная.

– Что ж. Как вам угодно, – адмирал уже настроился возиться с бумагами в гордом одиночестве, но помощь пришла, откуда её никто не ждал.