Текст книги "Устрашимый (СИ)"

Автор книги: Лана90

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– За короля! – провозгласил капитан первый тост с такой торжественностью, будто именно распитие первой рюмки в его каюте обеспечит победу в войне. Джеймс как-то представлял, что за короля сражаться надо, а за него, оказывается, нужно пить. Надо было каждую бутылку на Тортуге поднимать за короля, тогда бы Британская империя выиграла войну в первый день…

Капитан сиял ярче всех орденов и пуговиц, проданных Джеймсом на том злосчастном пиратском острове. Ладно, тост как тост. Никто не виноват, что его предложил Вир, а в каком-то смысле и этот библиотекарь служит короне. Оставалось ответить со всеми “Храни его Бог!” и приложить рюмку к губам. Тонкий аромат коснулся ноздрей. Наверно, не тортугская дрянь… Тем более не стоит. Не прослыть бы ещё французским шпионом, не желающим пить за Его Величество… Но что же теперь, устраивать себе второй запой, уже на имперском корабле, да ещё во вражеских водах? Следующий тост был за Англию. Почему-то на Ямайке он звучал иначе. Ностальгически? Казалось бы, здесь война близко, тост уместен… И даже предложил не Вир, а кто-то из лейтенантов. Что же не так? Но тем проще не пить. Он снова приложил рюмку к губам. Как скоро заметят, что она не пустеет? Что тогда сказать? «Случайно» опрокинуть на стол (после путешествия на «Чёрной жемчужине» труд полотёров воспринимался совсем по-другому)? Но, может, и не заметят? Все о чём-то спорят…

Адмирал вскоре понял, что не следит за нитью разговора. Точнее, не может уследить, даже будучи трезвым. Или как раз поэтому. Обсуждали какие-то бои и мятежи, до которых никому не было дела в колониях. Завязался идиотский спор, кто опаснее – враги или мятежники. Норрингтон надеялся отмолчаться: мало было лейтенанта Сеймура, так еще среди флотских офицеров присутствовал один армейский. Этот точно при случае напишет в штаб, если Сеймур своих сдавать постесняется. Не повезло: капитан, искренне смущаясь, что один из гостей всё время молчит, поинтересовался его мнением. Бедный Звёздный Вир, привык к всеобщему восхищению, может быть, и вправду думает, что разговаривать с ним уже большая радость, и уж, конечно, ему не приходит в голову, что кому-то может не нравиться библиотекарь в роли командира… Кто ему только корабль доверил… Впрочем, “Разящий”, при всём профессионализме экипажа, утонул, а это перекрашенное корыто, гружённое вот этой всей зеленью подкильной, плавает. А значит, надо мило улыбнуться и ответить то, что они хотят услышать. Что мятежники, конечно, опаснее. Вот только по ржавому якорю им в глотки.

– Полагаю, французы, господа. Мы не можем предотвратить их нападений, тогда как не допускать мятежа вполне в наших силах.

Похоже, капитана такой ответ удовлетворил. Видимо, вспомнил, что от него тоже что-то зависит.

– Долой французов! – громогласно объявил он. Оказалось, после этого тоста надо картинно опрокинуть рюмку на пол. Был бы неплохой шанс её опорожнить, но Джеймс машинально приложил рюмку к губам. Похожую ошибку совершил кормчий Флинт, должно быть, изрядный пьяница, так что удалось превратить всё в шутку, хотя и резковатую:

– Вы тоже помните, что этот пол кто-то будет мыть, мистер Флинт?

Кто-то посмеялся, кто-то смутился, кормчий заулыбался. Общий разговор распался на несколько поменьше, и градус официоза заметно упал. Когда Альберт вернулся в каюту и объявил, что корабль вошел во вражеские воды, офицеры допили вино и разошлись.Джеймс всё же выпил эту проклятую рюмку. Своего алкоголя он не привозил, капитанский снова достанется не скоро. Должно обойтись без запоя. Должно. В винах капитан Вир разбирался лучше, чем в руководстве кораблем. Выпей Джеймс в начале беседы, непременно сорвался бы. Но теперь снова хотелось пить. Уйти в пьяные видения и не видеть никого из сегодняшних собутыльников. И корабля их не видеть. И матросов. Очевидно, повинуясь здешней традиции, они тоже пьют. Слышались куплеты про Дейви Джонса. Знали бы они… А ведь, если бы знали, всё равно бы пели. И справедливо. Джонс стал легендой и заслуживал песен больше того, кто его пленил. К тому же на таком имперском корабле пираты кажутся благороднее командного состава… Ну и извечное «свободные люди». Свободные от устава и от морали. Иногда кажется, местные офицеры тоже, но про них не споют: их видят каждый день.

Воспоминания увлекли и не дали уснуть почти до самого построения. К тому же за ночь жажда стала сильнее. Кое-как приведя себя в порядок (зеркало уверяло, что получилось, хотя сам Джеймс этого совсем не чувствовал), он подумал, что надо бы что-то хлебнуть с утреца, как в старые добрые тортугские времена, но вспомнил, что не брал в каюту выпивку, как раз, чтобы эти времена не повторились. А значит, пора было выходить на палубу, навстречу утреннему свету… будь он проклят!

Мимо пробегала какая-то фигура. Джеймс остановил её.

– Матрос… Это не приказ… Вы вправе отказать. Можно вашу фляжку?

– К-конечно, сэр! Т-только там грог.

– Да хоть что… – Джеймс отхлебнул. Один глоток. От него ничего не будет. Он не сорвётся от одного глотка. К тому же на людях он не станет просить ни у кого фляжку… Напротив стоял Убогий и неуверенно улыбался. Просьба второго помощника его удивила.

– Спасибо, мистер Бадд.

– Да не за что, сэр!

– Подождите, что с вашим глазом? – Норрингтон не сразу заметил, что глаз у матроса подбит.

– А, это вчера все отмечали, что мы во вражеские воды вошли… Ну мы с ребятами выпили, поплясали, и тут вижу, Крыса в мой сумке роется!..

– Крыса? – ну не грызуна же он имеет в виду…

– Я н-не знаю как к-капрала зовут. Я б н-не стал, но он вытащил н-н-н-н-нож! Каптенармус арестовал его, сэр. Так что уже всё в порядке!

Адмирал нахмурился. Тюремный капрал полез на матроса с ножом, а до того рылся в его сумке. Весело тут. Хотя сам он тоже хорош. Злится на непрофессионализм команды, но вот-вот сорвётся в запой. Нет. Не сорвётся. Нельзя срываться. Больше он не будет пить. А не пил, похоже, только каптенармус. И прихвостня своего наказал. Может быть, он не так уж плох? У всех свои… мда.

– Вы проверили сумку?

– Проверил, сэр, ничего не пропало!

– Проверьте ещё раз. Он мог подкинуть что-то запрещенное к провозу, а потом доложить, что поймал нарушителя. Несколько нарушений кряду и вас выпорют.

– Я п-проверю. Спасибо, сэр… – парень нервно оглянулся в сторону лестницы к общей спальне.

– Разрешаю проверить сейчас. Если вы опоздаете, я это объясню. Хотя лучше проверьте быстрее.

– Так точно сэр! – матрос заторопился в каюту без всяких “разрешите идти?”

– Мистер Бадд!

Парень обернулся.

– Вы забыли фляжку.

– И правда! Спасибо, сэр! – Убогий снова улыбнулся во все зубы.

– Вам спасибо. Поторапливайтесь.

***

Следующие несколько дней Джеймс думал о том, чтобы не сорваться. Кормчий всё зазывал как-нибудь к нему на пирушку. Всё хотел послушать растрезвоненную кем-то на весь штаб любовную историю о губернаторской дочке. Конец истории хотел услышать, что ли? Обойдется, эта часть скучная, да Флинт и сам её видит. Интересно, где сейчас Элизабет. Молодая девушка в открытом море на пиратском корабле… Если всё ещё там… Впрочем, справлялась она лучше многих. Настолько лучше, что впору беспокоиться за пиратов. Или за Беккета, если она ему попалась… Всё же, какая глупость была отдать сердце Дейви Джонса Беккету! Хотя кому же ещё? Губернатору Свонну? Так ведь Беккет совсем подмял старика. Даже жаль было оставлять его… Оставить себе? И что тогда предъявить Беккету, чтобы вернуться на службу? Он вернулся на службу, но не в прежнюю жизнь. А ведь только об этом и мечтал. Как будто в шторме ухватился за доску, не думая, что за неё уже не смогут уцепиться другие. Так ли это было нужно… А куда еще? Пиратствовать? Он не пират. Хотя вот Элизабет понравилось… Плохо, если она наткнется на имперский корабль… Нет, Элизабет не повесят. Мэри Рид и Энн Бонни не повесили. Правда, одна из этих пираток умерла в тюрьме, но у неё не было влиятельных родных… Должно быть, Элизабет была в ярости, когда увидела, что бумага о помиловании пропала. Ну что же. Пожелала бы она помилования для себя, документ остался бы при ней. Но вот мистер Тёрнер вполне может обойтись без таких подарков. Всё было сделано правильно. Да, правильно. Он восстановил своё доброе имя… и теперь долго будет сомневаться в чистоте своей совести.

Джеймс чувствовал, что ненавидит французов больше всей команды, вместе взятой. Напади они, он бы отвлекся. И, наверно, была бы попойка по случаю победы или поражения. На этот раз он бы пил! Как будто команде не всё равно. Это же “Неустрашимый”! Да в ближайшем порту перенабрать всю команду! Пусть будут только прессованные! Систему наказаний изменить, пусть каждый день с утра пораньше порют всех по очереди! По сто ударов! Пусть выживут сильнейшие! Палубу пусть драят не переставая с утра до ночи, нечего ей сохнуть! Тюремных капралов поголовно повысить и обязать перед отбоем нападать на матросов. Должность каптенармуса упразднить. Каптенармуса в капитаны и право первой ночи ему на всю команду! И второй, и третьей, и последующих. Пусть будет новый дежурный пост в графике. К морскому дьяволу полумеры! Потом пройтись под полным парусом мимо французских и пиратских кораблей. Тогда враги сами в ужасе сдадутся. Либо полопаются от смеха. Все. И опасности на море будут ликвидированы. “Неустрашимый” выполнит своё предназначение и займет достойное место в истории английского флота. Как же плохо без выпивки…

Ко всему прочему несколько дней кряду собирался туман, пока не очень густой, но опасность всё равно усиливал и, похоже, действовал на нервы не только Джеймсу. Как-то раз незадолго до построения он услышал, как Убогий жаловался Датчанину, что как-то часто у него стал развязываться гамак, хотя вроде с детства в море и узлы вязать всегда получалось. При этом Крыса пока в карцере, и сумку, как советовал Ямаец, Убогий проверяет. Вскоре прозвучала команда строиться, и разговор прервался. Когда все расходились по местам, Джеймс заметил, что Очкарик совсем зареванный, даже очки этого не скрывают.

– Есть что-то, что вы хотели бы рассказать мне после вахты?

– Всё в порядке, сэр. Из-за тумана болят глаза.

В порядке так в порядке. Нельзя помочь человеку, который сам не хочет, чтобы ему помогли. В истории с гамаком он точно вне подозрений, даже если был какой-то конфликт. Очкарик ютовый, а Убогий фор-марсовый. Вся команда бы заметила, сунься ютовый к местам фор-марсовых. Сословная разница в такой команде посильнее той, что на суше.Фор-марсовые что-то вроде элиты, ютовые чуть лучше сухопутных крыс. Тогда опять какой-то излишне ретивый капрал? Не мог же опытный моряк вдруг разучиться вязать узлы. Может быть, тут всех новеньких рано или поздно подставляют под плети? Как бы то ни было, каптенармусу рассчитывать не на что. За какой-то гамак больше десяти плетей не всыплют, а, скорее всего,всыплют меньше. В лазарете такой здоровяк от этого не окажется. Да он и следит за вещами после истории с сумкой… Тут Джеймс заметил, с каким выражением лица каптенармус наблюдает за карабкающейся наверх фигурой. Клэггарт всё знал и сам. Очень хорошо. Еще не хватало второму помощнику влезать в отношения унтер-офицера и матросов.

Но было и кое-что хорошее в тумане, замедлившем ход корабля и скрывшем его от противника так же, как и противника от него. К радости капитана Джеймс всё же добрался до корабельной библиотеки. Среди многочисленных томиков поэзии неведомым образом затесался сборник,столь ненавистных в пору обучения, речей Марка Тулия Цицерона. Многочисленные “доколе” древнеримского сенатора, обращенные к несчастному Катилине, оформились в одно собственное бесконечное тоскливое доколе. Знаменитое ” о времена, о нравы” напомнило, что разнообразные “неустрашимые” плавали во все времена. Это знание не то, чтобы успокоило, но наполнило душу смирением, достаточно тупым, чтобы продолжать плавание в сложившейся компании. В конце концов, он может злить окружающих ничуть не меньше, чем они его. Он даже выразил капитану некоторую благодарность за обустройство библиотеки на борту, хотя обычно надеялся, что там окажется вражеский снаряд, всякий раз, когда всеми обожаемый Звездный Вир сбегал туда от капитанских обязанностей. А тут этот книжный червь весь засиял, и его даже жалко стало. Хотел человек стать библиотекарем, но то ли судьба заставила, то ли семья настояла, чтобы пошел во флот. На палубе каптенармус по какому-то поводу сообщил Убогому, что тот “Не по-хорошему мил, а по милу хорош”. Надо же, смена тактики… Хотя едва ли парнишка поймет такой флирт. Элизабет всегда понимала, но это не помогло. Может быть, считала, что ей навязывают жениха? Неважно, сейчас она далеко. И не надо её сюда… С Сеймуром за обедом друг друга не подкалывали. Неплохо. Кормчий снова упомянул, что хотел бы повторить пирушку. Ну что же, жить можно. Даже на “Неустрашимом”. Может быть, с того дня на Джеймса и снизошло бы то отупение, которое помогало остальной команде смотреть на творящийся абсурд, но французы сжалились и на следующий день наконец напали.

========== Часть 5 ==========

Генерал! Только Время оценит вас,

ваши Канны, флеши, каре, когорты.

В академиях будут впадать в экстаз;

ваши баталии и натюрморты

будут служить расширенью глаз,

взглядов на мир и вообще аорты.

(И. Бродский)

Во время боя Джеймс понял всеобщее восхищение Звездным Виром. Он и вправду был хорош, когда не перекладывал ответственность на подчиненных и не следовал слепо уставу. Капитан был храбр, и интуиция у него работала. Норрингтон даже зауважал его на время боя. Команда перед общим врагом сплотилась, забыв свои повседневные распри, и действовала слаженно. Должно быть, Вир, днями сидящий в своей библиотеке, именно такими чаще всего и видел своих людей. Но француза они всё же упустили, к тому же при обстоятельствах, разом напомнивших адмиралу, где он находится.

Французский корабль скрылся в тумане и, может быть, еще не поздно было догнать его, но тут с мачты раздался отчаянный крик, заставивший каптенармуса побледнеть, а вскоре на палубу упало тело. Сначала Норрингтон, как и все, подумал, что упал Бадд, но выяснилось, тот только кричал. Ему с минуту пришлось удерживать потерявшего сознание старшего фор-марсового, но тело всё же выскользнуло из его рук, должно быть, уже мертвым. Глаза старшего фор-марсового были открыты и бессмысленно смотрели в небо. Каптенармус, разглядев лицо покойника, с облегчением улыбнулся и тут же услышал от кого-то из матросов “Будь ты проклят, Клэггарт!”. Улыбка сошла с его лица, и он обернулся на нарушителя порядка, запоминая. По-вировски дурацкое разбирательство показало, что каптенармус на самом деле был косвенно виновен в случившемся.

Старший фор-марсовый был болен, но каптенармус не отпустил его в лазарет. По версии каптенармуса больной сам отказался посетить лекаря. По версии Бадда “всё было не так”, а не заикайся он, можно было бы узнать его версию событий. Прочие матросы молчали. Может быть, и рассказали бы что-то, если бы капитан не расспрашивал их при каптенармусе. Но версия Клэггарта была удобна для рапорта и не требовала дальнейших разбирательств. Вир принял её. К тому же возник неприятный инцидент. Матросам уже было велено сдать розданное перед боем оружие, как раз тогда, когда Клэггарт приказал арестовать парня, пославшего ему проклятие. Люди развернулись к нему с оружием в руках. Пока не нападали, но и сдавать оружие не торопились. Каптенармус повторил приказ. Никто не повиновался. На его счастье начальство как раз подходило к складу.

– Сэр, эти собаки не хотят подчиняться!

Фраза была адресована капитану, но второй помощник посчитал своим долгом вмешаться.

– Эти матросы, мистер Клэггарт. Вы не псарь. Вы пока что каптенармус.

Клэггарт понял намек и перевел взгляд на капитана. Тот после боя еще не вышел из роли всеми любимого Звездного Вира. Пользуясь случаем, он начал целую речь. Сначала говорил о дисциплине и напоминал о военном времени, во время которого и добровольцы, и призывники, и новобранцы, и старослужащие, и матросы, и офицеры обязаны сражаться и подчиняться. Тут бы и закончить капитану свою пламенную речь, тем более матросы и так стояли уже по стойке смирно, но, видимо, уже не мог. Он капитан. Его долг вытравить дух упрямства, бунтарства и неподчинения. Каждого, независимо от чина и звания, он воспитает или уничтожит. Следующие несколько пассажей Джеймс не слышал. В ушах шумела волна злобы. Даже, мать его, Беккет сохранял видимость приличий. Даже, болтаться им на рее, пираты не позволяли себе таких речей. Вся Тортуга не смогла ни сломить его упрямства, ни уничтожить его! Хотя, конечно, средств у пиратов было не так много, как у доблестного слуги Британской Империи, Звёздного, мать его, Вира! Волна чуть отхлынула уже когда матросы сдавали оружие и расходились, а несчастного нарушителя снова брали под стражу.

– Разве мы не можем позволить этому человеку попрощаться со своим товарищем?

Капитан ответил, уже направляясь к своей каюте. Из грозного отца он превратился в понимающего родителя. Помощники шли за ним, как послушные дети. Джеймсу, по всей видимости, досталась роль бойкого старшенького, задающего взрослым неудобные вопросы.

– Что же, пожалуй, вы правы, адмирал. Тогда не стоит затягивать… Я возьму Библию, ребята найдут подходящий мешок, и мы снова соберем всех на палубе…

Норрингтон слушал и ушам не верил.

– Подождите, а когда же лекарь установит причину смерти? Может быть, у нас на борту уже эпидемия?

– Сомневаюсь, – отмахнулся капитан, – Но лучше эпидемия, чем бунт. Вы видели, что с ними творится, когда на борту тело? А эпидемию лекарь вылечит… И… Я бы очень попросил вас, не будьте так резки с каптенармусом. Вот вы давеча спросили, почему он доверился словам матроса, не выяснив мнение лекаря. Сейчас сделали ему замечание при команде… Такие вещи могут подорвать уважение к нему.

– Полагаю, нельзя подорвать то, чего нет. Особенно сейчас, когда по его вине погиб человек.

– Ну нет, его боятся, но уважают. Помните, как все молчали, когда я спрашивал о случившемся?

Тут уже выдержки не хватило Сеймуру.

– Сэр, я думаю, Бадд говорил правду.

– Да. И если я сниму каптенармуса с должности, его просто убьют. И кого вы предлагаете на его место? Как бы вы поступили, управляй вы кораблем?

Сеймур отвел взгляд.

– Я не управляю кораблем, сэр.

– Но однажды будете. Вспомните тогда мои слова.

Лейтенант сник, но адмиралу было что сказать.

– А в чем, собственно, проблема? Отправить его в камеру, под охрану капралов. Самого ответственного из них произвести в каптенармусы.

Капитан поморщился.

– Мы все знаем Клэггарта. Он справляется со своими обязанностями. Мы не знаем, будет ли справляться новый человек. Если каптенармус совершит преступление, разумеется, я накажу его по всей строгости закона.

Норрингтон старался говорить спокойно и очень надеялся, что у него получается.

– Капитан, он уже совершил должностное преступление.

– Скорее допустил недосмотр, – мягко возразил добрый Вир, открывая дверь своей каюты, – жестоко сажать за такой проступок в камеру.

– Он только что отправил человека в камеру за слова.

– Он выполнял свой долг.

– Сэр? – никто не заметил, когда каптенармус к ним присоединился. Возможно, давно и слышал большую часть беседы, – Какое наказание вы назначите Кинкейду?

– Десять плетей. И мы, посовещавшись, решили не арестовывать его. Пусть присутствует на похоронах. Да, и раздайте капралам оружие.

– Так точно, сэр… Так значит, десять плетей? За нарушение дисциплины перед лицом врага?

Эту интонацию адмирал последний раз слышал в штабе. Еще не хватало выслушивать её теперь от этого любителя дисциплины и побитых мальчиков.

– Мистер Клэггарт, напомните, он кричал на французском? Или, может быть, французы знают, какой пост занимает он, и какой вы? Нет? Тогда разрешите напомнить вам, что приказы капитана не обсуждаются.

Каптенармус откланялся. Капитан по-отечески покачал головой.

– Адмирал Норрингтон, я же вас попросил… – Вир улыбался, будто прощал шкодливого ребёнка, – каптенармус всего лишь уточнил приказ. В следующий раз вы опять отчитаете его при всей команде?

Не стоило этого делать, но тут Джеймс наконец отвёл душу.

– Надеюсь, следующего раза не будет, потому что вы перевоспитаете нашего каптенармуса или уничтожите, как и обещали. Разрешите вернуться к моим обязанностям?

Капитан разрешил. Ему самому еще предстояло назначить нового старшего фор-марсового и распорядиться похоронами. Не стоило говорить с ним подобным образом. Библиотекарь играл роль капитана как умел. Был слаб и жесток когда не надо, но в самом деле старался.

На похоронах Датчанин повторял за капитаном традиционное прощание и случайно заглушил его. Так что вместо торжественной бубнежки команда услышала человеческую речь. Джеймс даже почувствовал к старику некоторую благодарность. Покойного он не знал, но Вира слушать в тот день уже не мог.

Наказание Кинкейда прошло быстро, без лишнего усердия. В лазарет здоровенного мужика десять ударов не отправили. Он даже ухмыльнулся каптенармусу, продолжавшему бить себя стеком по ноге.

Новым старшим фор-марсовым назначили Бадда. По словам капитана, его мужество заслуживало награды. Заслуживало, вот только теперь старшим фор-марсовым стал человек не только без опыта управления, но и иногда теряющий дар речи… Впрочем, на общем фоне даже не так уж страшно.

========== Часть 6 ==========

Ночь. Мои мысли полны одной

женщиной, чудной внутри и в профиль.

То, что творится сейчас со мной,

ниже небес, но превыше кровель.

То, что творится со мной сейчас,

не оскорбляет вас.

(И. Бродский)

После отбоя Джеймс вышел на палубу. Хотелось отдохнуть после тяжелого дня, но жизнь решила, что самое время показать ему новый акт идиотской любовной драмы, продолжающейся уже не меньше месяца, а то и больше. В темноте он разглядел фигуры, как вскоре оказалось, каптенармуса и нового старшего фор-марсового. Ну конечно, до сегодняшнего дня каптенармус не задумывался, что объект его притязаний смертен. Теперь, конечно, его чувства станут сильнее. У Джеймса самого так было, после того, как Элизабет упала с башни. Вот только никто бы не запорол Элизабет насмерть в случае отказа. Или Клэггарт тоже ничего подобного не планирует? Может быть, капитан прав, не стоит думать о каптенармусе так предвзято? Должно быть, следовало уйти. Но адмиралом овладело любопытство, с каким, должно быть, старые девы читают любовные романы. По всей видимости, крах собственной личной жизни провоцирует интерес к чужой. И, даже если бы они скрывались, на корабле не та обстановка, чтобы думать, хорошо ли подслушивать. За обоими нужен глаз да глаз. Опять самооправдание, но одним больше, одним меньше…

Матрос и унтер-офицер стояли чуть в отдалении, не замечая второго помощника. Их голоса немного приглушал шум волн. Огни святого Эльма обеспечивали почти сценическое освещение. Когда он последний раз был в театре? Очень давно. И действо разворачивалось еще хуже, чем здесь, а для такого еще надо постараться.

– Добрый вечер, сэр, – назвать добрым вечер того дня, когда один человек погиб, а другого выпороли только Убогий мог. Надеяться, что этот вечер станет для кого-то добрым, тоже.

– Добрый вечер, – ответил каптенармус с более подобающей интонацией.

– Можно мне постоять на палубе и посмотреть на воду?

– Красивому моряку можно многое, что запрещено его товарищам, – в темноте было не разобрать, но Джеймсу представилось, что каптенармус говорит это с грустной усмешкой. Должно быть, с Очкариком ему было проще. С Элизабет стало сложнее общаться, когда забавная девочка превратилась в прекрасную барышню. После возвращения из дальнего плавания угораздило ее не узнать. Губернатор Свонн тогда очень смеялся. Добрый старик, здесь его не хватает…

Недолгое время тёмные фигуры молча стояли у фальшборта, как возле рампы. Потом снова заговорил фор-марсовый.

– Море спокойное этой ночью. Спокойное и тихое.

– Ты произвел хорошее впечатление на капитана, Билли Бадд. У тебя приятные манеры, – спорное утверждение, но сгодится как комплимент. Парнишка, как почти все в этом бедламе, обожает капитана.

– Спасибо, сэр! – уже по голосу понятно, что парень весь засветился от счастья. Произвел хорошее впечатление на самого Звездного Вира! Тем временем Клэггарт продолжал.

– …Но если ты хочешь произвести хорошее впечатление на меня, тебе лучше придержать язык.

Зачем ему это? У него уже есть молчаливый покорный Очкарик. Бадд тоже удивился:

– Сейчас, сэр?

– Не сейчас, – а, все-таки… – Скажи, может быть так, что ты не понимаешь моих слов? Это невежество или ирония – причина того, что ты говоришь так просто? – а как ему говорить, умник? Посмотри на него! Откуда там взяться сложности? Или ты думал, он учился на ритора?

– Должно быть, невежество, сэр, потому что некоторых слов я не понимаю.

– Давай посмотрим, что это. Скажи мне, не таясь, что ты думаешь обо мне?

А вот такой вопрос стоило бы задать Элизабет. И посмотреть, что взяло бы верх: воспитание или искренность. Нет, хорошо, что не спросил. Перед глазами во всех подробностях встала картина из прошлого. Вот точно так же у фальшборта стоят две другие фигуры: юного лейтенанта и подрастающей девочки. Она что-то щебечет про пиратов. Видит в них кого угодно, только не убийц, насильников и грабителей. Мечтает о приключениях с ними. Кто просил лейтенанта, человека взрослого и военного, пытаться рассказать ребёнку, как все обстоит в реальности? А делиться своей надеждой, раздать всем пиратам по пеньковому галстуку? Девочка в ужасе отшатнулась. Даже губернатор сделал замечание. Это как же надо было не следить за языком? И неужели уже с тех пор всё пошло не так? И он был отвратителен мисс Свонн все эти годы… Она говорила, что считает его хорошим человеком, но настоящую симпатию начала проявлять только на “Черной жемчужине”. Или настоящее сочувствие, но разговаривать стало проще. Либо раньше ее тяготили светские условности, либо по уши в дерьме он ей больше нравился… Мечты сбываются! А лорд Беккет с помощью врученного ему сердца Джонса теперь запросто может раздать пиратам по пеньковому галстуку. С губернаторской дочкой еще могут возникнуть проблемы, а вот с её друзьями и новым женихом (уже мужем?) нет. То-то она будет благодарна тому, кто отдал это сердце в такие надежные руки… Может быть, стоило просто проткнуть этот кусок мяса? Кажется, с этим связана еще какая-то легенда, не всё так просто… И Билли оказался не так прост: он ушел от ответа.

– Я раньше не встречал таких, как вы.

Голос каптенармуса зазвучал резче:

– Ты винишь меня в смерти Дженкинса? – ну давай, еще скажи, что ты ни в чем не виноват…

– У вас были причины делать то, что вы делали.

О как! Что, прямо причины? Что-то, кроме непрофессионализма и удовольствия от чужих мучений? Но причины адмиралу узнать не довелось. Клэггарт направил разговор в несколько иное русло.

– Если ты так думаешь, тогда почему ты опроверг мои слова перед капитаном?

Он что, еще и обижается? Вот скотина.

– В своем невежестве я не мог понять причину, – а, все ж таки, – Я знал правду и сказал её.

Тон каптенармуса сменился.

– Море спокойное, ты сказал, тихое. Спокойное на поверхности. Но внизу мир скользких чудовищ, охотящихся за себе подобными. Все они убийцы. Сильнейший выживает. Кто скажет, что нечто иное происходит здесь, на судне, или на суше? – он что, в философию решил удариться на ночь глядя? Оказалось, не совсем. – Ты знал о моей репутации, но осмелился сказать то, что называешь правдой, почему?

А ты как думаешь, почему? Из-за тебя его сослуживец погиб, да любой нормальный капитан снял бы тебя с поста, а то и отправил бы под трибунал! Который, кстати, по тебе давно плачет. Адмирал стиснул зубы. Это с какой наглой сволочью приходится работать? Якорь ему в глотку! В первом же порту надо будет отослать рапорт на перевод! А еще приходится работать с блаженным идиотом… Бадд всё же идиот.

– Я знаю, что некоторые люди боятся вас. Ненавидят вас. Но я им сказал “вы в нём ошибаетесь”.

Похоже, даже каптенармус удивился:

– Почему, скажи?

– Никто не может получать удовольствие от жесткости!

Как тебя команда называет? Детка? Детка, говори за себя! Или поезжай на Тортугу. Ты, на своё везение, не легавый, но уже за твою идиотическую улыбку тебя познакомят с таким количеством местных забав, что ты обрадуешься, когда тебя, наконец, столкнут в навозную лужу и оставят в покое! Ну ладно, не обрадуешься, допустим. Но воспримешь как передышку, это точно. И злиться на них будешь, примерно как на погоду: да, ливень, стоит надеть сапоги. Да, сброд, стоит достать шпагу… И здесь сброд. А ведь казалось бы, имперский корабль… И Билли здесь любят. Ну, или жалеют. Пираты были бы безжалостны. Впрочем, не безжалостнее Клэггарта в свободное от бесед время.

Вот и сейчас каптенармус перешел на любимую тему.

– Нет? Скажи, ты боишься плети?

– Да.

– И ты скажешь правду снова? – похоже, Клэггарт решил запугать парня и тем самым себя обезопасить. Да, с Очкариком он явно справлялся лучше.

– Сказать её дело чести, если капитан просит! – и снова обожаемый капитан! Адмирал даже позавидовал, о нем никогда не говорили с таким обожанием. А Билли и вправду иногда лучше держать язык за зубами. Надо же соображать, с кем говоришь! Да таким тоном, что кто угодно изойдет на ревность.

Каптенармус рассмеялся и матрос подхватил. Вроде бывают же какие-то проблески, мог бы и уловить, какой “очаровательный” сейчас у каптенармуса смех, тут же даже думать не надо, просто слушать. И прервался каптенармус первым.

– Почему ты смеёшься?

– Смех – это хорошо, сэр! И… х-хорошо, что вы смеётесь.

– Смех – это хорошо? Даже смех дураков без причины?

– Нет, сэр. Вы не смеетесь без причины, – вот сейчас по глупости ляпнул или съязвил? Наверняка, и Клэггарту интересно…

– Над чем я тогда смеюсь?

– Не знаю, сэр, но я думаю, вы смеётесь над собой, – адмирал решил, что, когда Убогого потащат на экзекуцию, он заступаться не станет, вот сколько бы ударов ни назначили. А то парень так и не поумнеет.

– С чего бы мне смеяться над собой? – вот именно, он смеется над тобой.

– Бывает время, когда все люди смеются над собой. Они делают ошибки. Ведут себя как дураки…

– Они смеются… Скажи мне, в своём неведении ты осмеливаешься меня понимать?

– Я т-так думаю, сэр.

– Почему Дженкинс умер? – снова спросил каптенармус. Неясно был, какого ответа он ждал.

– Вы не хотели его смерти.

– Да, я не хотел, – это да, тебе просто было плевать. Ты мог отправить больного человека на фор-марсель и отправил, не думая о последствиях. Может быть, тебе показалось, он забавно качается, и этого хватило.