Текст книги "Устрашимый (СИ)"

Автор книги: Лана90

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== Часть 1 ==========

Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге. (И. Бродский)

Должно быть, у лорда Беккета были другие планы. Не для того Джеймс Норрингтон был произведен в адмиралы, чтобы буквально через несколько дней вместе с рядом других офицеров быть отозванным в Англию. Возможно, в других обстоятельствах лорд Беккет нашел бы предлог, чтобы отложить исполнение приказа. К тому же причины были вполне весомые. Но, видимо, что-то подсказало лорду Беккету, что в метрополии легенды о Дейви Джонсе не столь популярны и, задерживая передислокацию боевых офицеров в военное время, он может накликать себе множество неприятностей. Да. Началась война. События в отдаленных провинциях в Англии мало кого волнуют. Лорду ничего не оставалось, кроме как передать приказ высшего командования и велеть собираться.

Новоявленный адмирал сам отнесся к приказу без должного энтузиазма. Казалось бы, наконец-то тортугский запой и беготня за пиратскими сундуками сменились чем-то действительно полезным для Британской Империи. Ради этого стоило написать в бланке о помиловании свое имя. Стоило. Действительно стоило. На самом деле. Еще совсем недавно в этом не было сомнений. А теперь почему-то чувствовал себя так, как если бы в зачумленном городе схватил последнюю склянку с лекарством. К тому же пришлось обмануть Элизабет… Конечно, хотелось верить, что от сомнительного поступка будет несомненная польза, но никто не обещал, что она будет. И ещё было жаль покидать Карибы. Он жил здесь так долго, что давно перестал скучать по Англии. “Разящий” теперь покоился где-то на дне морском, и плыть на родину предстояло на чьём-то чужом корабле. Ну, хотя бы палубу драить никто не прикажет. На тортугского бродягу он больше не похож. Адмиральский мундир каким-то чудом успели пошить до отплытия. Красивая вещь, но на ощупь неразношенная ткань пока напоминала дерево. Деревянный мундир… Не лучшие ассоциации в военное время. Но какие бы ни были. Приказы не обсуждаются, а если он не вернется, вряд ли кого-то огорчит. Ну, может быть, немного губернатора Свонна. Хоть с кем-то удалось по-человечески попрощаться. На самом деле не так уж плохо всё складывается. Когда бы еще он собрался в Англию? Должно быть, там многое изменилось.

После всех приключений он был готов к разнообразным происшествиям в пути. Скажем, после его отъезда Лорд Беккет не справится с сердцем Дейви Джонса и тот как-то выйдет из-под контроля. Но “Летучий Голландец” прошел мимо на почтительном расстоянии. Адмиралу показалось, что спрутоголовый капитан издевательски помахал на прощание шляпой, но корабль-призрак был слишком далеко, чтобы сказать наверняка. Должно быть, выполнял очередной приказ лорда Беккета. Адмирал чувствовал, что привел к власти заразу похуже всех пиратов вместе взятых… Дальнейшее плавание прошло без внезапных столкновений со старыми знакомыми. Была, конечно, слабая надежда вновь встретиться с Элизабет, но, даже если бы встреча случилась, чтобы теперь они сказали друг другу? Так что в каком-то смысле хорошо, что она не произошла. И все же немного жаль… Корабль пересек Атлантический океан, не встретив на своем пути ни кракена, ни живых скелетов, ни русалок, ни каких-либо других фантастических тварей. В Старом Свете не было места для сказок из Нового. Там была война и центральное командование военно-морского флота.

В Англии сосредотачиваться на детских воспоминаниях времени не было. Следовало сначала получить в свое распоряжение новый корабль. По крайней мере, так думал адмирал до разговора с непосредственным начальством.

Разговор со штабным офицером у всех затягивался, и измотанными из кабинета выходили абсолютно все. Когда вызвали Джеймса Норрингтона, он ждал, что его задержат так же, как и всех, но ошибся. Его история вызвала у старичка за столом особый интерес. Щупленький, голубоглазый, с неожиданно острыми зубами, он говорил таким голосом, будто журил единственного и горячо любимого внука. Уже на втором часу разговора стало ясно, что не только трибунала не избежать, но и казнь, скорей всего, обеспечена.

– …Итак, вернемся к первому вопросу. Повторяю, мы изучили ваши бумаги, адмирал. Внимательно изучили… Тут сказано, возвращаясь из Триполи, вы разбили ваш прежний корабль, так это или не так?

Адмирал сжал и разжал кулаки. Как будто он ночами не спал, думал, как бы поудачнее избавиться от корабля и от команды. Сам при этом наверняка знал, что не утонет. Настоящий диверсант! Может, даже французский шпион… А еще отвечать этому типу лучше спокойно, потому что иначе можно действительно оказаться французским шпионом.

– Мой корабль попал в шторм.

– Да-да… Недалеко от Тортуги, верно? Ве-е-ерно… И долго вы там пробыли?

Адмирал и сам хотел бы это знать. Наверно, считая бутылки, можно было бы насчитать годы… И да, рановато он бросил пить… Значит, все-таки пиратство, а не шпионаж. На Тортуге он был бывшим легавым, а в родной Англии бывший пират. Какая ирония.

– Я не помню, несколько месяцев… Может быть, полгода или немного больше.

– А вы не очень хорошо запоминаете даты, верно, адмирал? И как же вы оттуда выбрались?

Штабной улыбался самой счастливой в мире улыбкой. Мог бы еще спросить, почему выбирался. Там бы легавого не повесили и не расстреляли. Разве что зарезали бы в очередной драке.

– Нанялся матросом на один из местных кораблей.

– Вот просто так сначала полгода жили на пиратском острове, а потом нанялись матросом на корабль?

Действительно. Там же любой капитан мечтал взять легавого на свой корабль. С первых дней. И именно чтобы только драил палубу. Но можно было еще со всеми грабить суда. Стать пиратом и не стоять сейчас в этом кабинете. А он-то, дурак, продавал ордена и золотые пуговицы, чтобы было чем в кабаке расплатиться, такие возможности упускал, о принципах каких-то думал… А вот чем бы этот штабной зарабатывал и как бы выбирался? Стал бы драить палубу, или ручки пожалел бы? Главное – не сорваться и не ударить. Пусть лучше убьют в бою, чем казнят за такую глупость. Адмирал старался отвечать вежливо, но получилось сквозь зубы.

– Полагаю, от того, что я драил там палубу, ни одного корабля Империи не пострадало.

– Спокойнее, адмирал, спокойнее! Не забывайтесь. Моё дело выяснить все обстоятельства. Итак. Начнем по порядку. Сначала вы отпускаете осужденного на смерть пирата…

– Я ждал официального приказа, после которого сразу отправился за ним.

Один раз уже такое объяснение не помогло…

– Не перебивайте! Тем более, вы его не догнали и так неудачно угодили в шторм возле Тортуги. Интересное совпадение!

Сдержанность, вот истинно английская добродетель… Или как там отец говорил?

– Мне, конечно, лестно, если вы считаете, что я могу управлять штормами…

– Я повторяю, не забывайтесь! Вы сейчас не в лучшем положении, шутки неуместны.

Ну да, а то это не очевидно…

– Какие, к черту… Послушайте, вы отозвали меня в Англию, у меня сложилось впечатление, для участия в боевых действиях…

– Кстати, о боевых действиях. Что там за история у вас вышла в Порт-Рояле? Губернаторская дочка отвергла ваше предложение и внезапно упала с дозорной башни…

– Что?!..

А вот этого он точно не ждал. Тот день замелькал перед глазами в мельчайших подробностях. Ужасное происшествие с Элизабет благополучно разрешилось. Казалось, скоро они заживут вместе счастливой семейной жизнью. Но тот день стал началом конца. Стоило оттолкнуть лейтенанта Джиллета и прыгать навстречу скалам. Если бы удалось спасти Элизабет, всё пошло бы по-другому… Если бы упал на скалы, оставил бы о себе добрую память, а Элизабет все равно бы спас Воробей… Правда, тогда некому было бы увезти их с необитаемого острова через пару недель. Нет, всё же всё не зря. А отпусти он Воробья сразу, всё равно послали бы в погоню. Нет. Никуда бы его не послали, не выстави он тогда напоказ клеймо и татуировку пирата. Когда он подбежал к пристани, увидел, как Воробей рассматривает кулон Элизабет. Может быть, и правда только рассматривал, а не собирался красть. Надо было смирить свой гнев, сосредоточиться на том, что, кто бы ни спас Элизабет, она жива и здорова, просто поблагодарить и на том разойтись. Подумать только. Из-за такой мелочи… И уж точно никакая штабная крыса не подняла бы сейчас эту историю в своей приемной. Штабная крыса тем временем наслаждалась произведённым эффектом. Требовалось срочно взять себя в руки.

– Я не знаю, какие дошли до вас слухи, но эта достойная девушка приняла моё предложение и в настоящее время жива и здорова!

– Вот как? Ну что же, слухами земля полнится… Так вы сейчас?..

– Нет, я не женат. Если мне предъявляются какие-то обвинения, пожалуйста, огласите. Пока что вы говорите о проступке, за который мне уже даровано королевское помилование и сплетнях, которые не имеют отношения к моей службе!

– Спокойней, спокойней, никто вас не обвиняет… Но надо же решить, что с вами делать… – сухонькая ручка штабного картинно перекладывала бумаги. Хотелось послать её владельца к морскому дьяволу, а самому вернуться на Карибы хоть адмиралом, хоть дезертиром, хоть пиратом.

Дверь открылась сразу после стука, без доклада. Штабной помоложе и подороднее улыбался допросчику, как старому другу.

– Ну, много у тебя ещё?

– Да вот, разберусь с этим ямайцем, и на сегодня хватит.

– Ну-ка… – вошедший с любопытством разглядывал адмирала, хотя тот мог бы с уверенностью сказать, что никогда раньше они не виделись, – Прошу прощения, а адмирал Лоуренс Норрингтон вам, часом, не родственник?

Адмирал нашел в себе силы вежливо улыбнуться.

– Он был моим отцом.

– Подумать только! Какая встреча! Столько лет с вашим батюшкой на одном корабле… Вы так похожи!.. Вы сказали “Был отцом”… Он уже умер? Это жаль. Это очень жаль. Мои соболезнования! Мы с ним давно не виделись. Он тогда только собирался на Ямайку… А вы, значит… Джон?..

– Джеймс.

– Очень рад! Очень-очень рад! Давно хотел познакомиться! Так, Чарли, заканчивай уже свои допросы! Знаю я тебя… Найди, наконец, место сыну достойного родителя!

– Сын достойного родителя у себя в провинции наш корабль разбил!

– Ну, разбил и разбил, с кем не бывает? Тебе дай волю, половину флота расстреляешь… Или предлагаешь адмирала на базу отправить, мундиры считать? Найди ему корабль!

– Я расстреляю, а ты на их место черт знает кого притащишь, – проворчал старик, – Я найду корабль, он его потопит, как и первый, а с нас спросят, почему доверили, раз один уже потопил?

– Спросят, как же! Не он первый, не он последний.

– Слушай, у меня в приемной каждый день толпы офицеров, которые ничего не топили и ни во что не влипали. На всех кораблей не напастись.

– Ну так определи первым помощником! Дело большое…

– Первым помощником его… Ну, вот на “Неустрашимом” второй помощник погиб.

Вторым помощником Джеймс не был со времен своего лейтенантства, но сейчас благоразумнее было промолчать. А еще штабной помоложе стал каким-то беспокойным…

– На “Неустрашимом”… Ничего поприличнее не нашлось?

– Чего же неприличного? Прекрасный корабль, 74 пушки.

– Да истории про него уж больно…

– Не будем доверять досужим сплетням! Правда же, адмирал? – штабной что-то черканул в документах и улыбнулся адмиралу самой очаровательной улыбкой, на какую только был способен. – Будете вторым помощником капитана Эдвина Вира. Поздравляю вас!

Адмирал сдержанно поблагодарил обоих офицеров и вышел.

========== Часть 2 ==========

Генерал! И теперь у меня – мандраж.

Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль?

От нехватки дам? Или просто – блажь?

Не помогает ни врач, ни знахарь.

Оттого, наверно, что повар ваш

не разбирает, где соль, где сахар.

(И. Бродский)

Знакомство с командой прошло примерно так, как Джеймс и ожидал. Все сделали вид, что очень рады друг друга видеть. Команда “Неустрашимого” до последнего матроса (кроме несчастных “прессованных”, которым изначально было всё равно) дружно изобразила, что присутствие нового человека в их давно сплоченных рядах никого не смущает, даже при том, что второй помощник будет по званию выше капитана. Эта тема просто не поднималась, а если и были какие-то намеки, то только как на забавное недоразумение. Хотя все догадывались, а кое-кто и знал, из-за чего так получилось, никто не выдал суеверных опасений из-за того, что прежний корабль новенького утонул. Каптенармус даже высказал нечто обтекаемо-сочувственное. Он сам был на “Неустрашимом” не так давно, как основная часть команды, и был переведен после того, как его прежний корабль получил серьезные повреждения и был отправлен в ремонт.

Несколько удивило, что каптенармус держится с командным составом почти как с равными, но в конце концов, может быть, на “Разящем” стороннему наблюдателю тоже что-то могло показаться странным. Ничего, что заслуживало нелестного отзыва отцовского приятеля, новоиспеченный второй помощник не обнаружил. Ну, прессованных многовато. Сам Джеймс не стал бы набирать столько сухопутных, ему казалось, толку от них немного, да и методы вербовки к верной службе не располагают. Но это объяснимо в военное время… Хотя вот, например, парнишка в очках или толстяк с седеющей бородой на вид совсем непригодны… Но чем-то же капитан руководствовался, оставляя их на борту. Собственно капитан, Эдвард Вир (Эдвард, не Эдвин, хорошо еще, заранее шепнули, что штабной ошибся) почему-то не понравился, несмотря на всю свою любезность и благообразную наружность. Даже каптенармус, рассматривающий новоприбывшего взглядом, более подобающим врачу, чем подчиненному, подобной неприязни не вызвал. Что было не так с капитаном, Норрингтон не понимал, как ни старался проанализировать свое впечатление. В конце концов, он всё списал на собственное подчиненное положение и зависть. Подобное чувство, конечно, следовало задавить как можно скорее. В сложившихся обстоятельствах капитан Вир был виноват меньше всех. Но бороться с неприязнью оказалось бесполезно: вскоре капитан показал свою библиотеку, и Джеймс вспомнил «горячо любимые» с детства уроки латыни. Они перевесили уважение и к античной литературе, и к начальству. Тем не менее, для приличия пришлось повосхищаться. Норрингтон надеялся, что вышло убедительно. По крайней мере, поведение капитана осталось безукоризненно вежливым. Или слишком вежливым. Уже позже, когда корабль отплывал, Джеймс поймал себя на том, что пересчитывает спасательные шлюпки. Он удивился, ведь казалось, все хорошо. Вот именно. Слишком хорошо.Слишком красивое и подходящее название корабля. Не по-военному тихий и деликатный капитан, как выяснилось еще до знакомства, прославленный личной храбростью в боях(но о чьих лидерских качествах мало что известно). Каптенармус с внимательным изучающим взглядом, вроде бы выразивший сочувствие(а вроде бы влезший не в своё дело). Подчеркнуто вежливый первый помощник в чине лейтенанта, никак не ожидавший встретить адмирала ниже по должности. Остальная команда, неестественно ровно держащая строй. Прессованные, не решающиеся даже перешёптываться. Мелькнула непрошеная мысль, что исчезновение второго помощника совсем не то же, что исчезновение капитана или первого помощника… Казалось бы, никогда раньше о дезертирстве не помышлял. Ни живых скелетов, ни уродцев Джонса, никого другого не боялся. Наоборот, всё время на Тортуге и у пиратов мечтал вернуться на службу. В боях участвовал чаще многих на этом корабле. Так какого дьявола сейчас понадобилось пересчитывать шлюпки и допускать мысли, простительные разве что прессованному?! И все же тревожное чувство и суеверное ожидание неприятностей никуда не исчезли.

***

Первые же дни плавания усугубили смутные опасения, хотя ничем их не подтвердили. Вроде ничего сверхъестественного на корабле не происходило. В живых скелетов по ночам никто не превращался (по дням тоже, не настолько плохо на “Неустрашимом” кормили), щупальцами и крабьими клешнями тоже никто не обрастал. Но лучше бы обращались и обрастали. С командами Барбоссы и Джонса хотя бы всё было ясно с самого начала. Здесь что-то было не так, больше всего были заметны какие-то несущественные детали, которым было легко придумать оправдание. Неправдоподобно тихие матросы. Капитан, появившийся из библиотеки от силы два раза и то не отдать команду, а полюбоваться ночным небом. Напротив, чрезмерно активный, прямо-таки вездесущий каптенармус, от которого все, кроме подчиненных ему тюремщиков, отшатывались, как от зачумленного… Но ведь хорошо, что матросы дисциплинированы, каптенармус любит свою работу, всё идёт своим чередом и постоянное присутствие капитана не требуется. В целом жаловаться было не на что, просто к чему-то не привык. Так, например, практически у всех на этом корабле имелись клички. На “Разящем” они не были в ходу. Здесь его за глаза называли Ямайцем. Вроде ничего оскорбительного, хотя странно немного. Он родился и провел детство в Англии, сам себя всю жизнь считал англичанином. И вот теперь он чужой для соотечественников? Неужели у него настолько провинциальные манеры? После Тортуги у него, конечно, появились не вполне светские привычки: напитки глушить прямо из бутылок… иногда из чужих… нож за столом не выпускать даже за чаем… слова порой выбирать без прежней тщательности… Но вроде бы на людях он старался себя контролировать. Да и Тортуга, к счастью, не Ямайка… Ну да ладно. Кличка необидная. Самому бы еще не чувствовать себя пришлым. У самого старого матроса кличка Датчанин, на “Неустрашимом” он свой, но, будучи новичком, не вписываться вполне нормально. “Неустрашимый” – не Тортуга, чтобы за это пытались убить. Вот только почему-то в снах краска в кубрике неизменно сползала, обнажая доски тортугского кабака.

Новеньким адмирал перестал быть скорее, чем ожидал. Не потому, что стал своим, а потому что появился новенький поновее. В Гибралтарском проливе “Неустрашимый” остановил торговое судно “Права человека” и по законам военного времени забрал к себе в команду. Вот как это случилось.

Отложив томик Плутарха, и разглядев в бинокль английский корабль, Эдвард Вир, видимо, вспомнил, что он человек военный и некоторым образом капитан. Сначала велел выстрелить перед носом судна, чтобы заставить остановиться, потом отдал приказ помощникам пополнить команду. Открыть огонь по кораблю и взять на борт пленных… Ради этого не стоило сбегать от пиратов. Но приказы не обсуждаются. Пришлось садиться в шлюпку вместе с еще несколькими офицерами и отправляться на “Права человека”.

Что торговый корабль так называется, выяснилось, конечно, когда подплыли ближе. Первый помощник, лейтенант Сеймур, сразу помрачнел и сказал, что “название опасное”. Норрингтон понял, кто в первом же порту напишет всё про всех в штаб, и никак не ответил на реплику. Тем не менее, что-то в его лице лейтенанту не понравилось. Сеймур пообещал рассказать потом про мятеж, о котором, должно быть, не слышали в провинциях. Норрингтон подтвердил, что в колониях не слышали о мятежах в старом свете, и заверил, что он с интересом послушает.

– Да, конечно, я и имел ввиду “в колониях”, – понял свою ошибку лейтенант и оставшийся недолгий путь до корабля молчал.

Исполнять приказ было стыдно и муторно. Капитан “Прав человека” боролся за своих людей, как боролся бы сам Норрингтон за команду “Разящего”. Матросы не скрывали, что сочувствуют мятежникам, и с каждым из них лейтенант, видимо, считал своим долгом обсудить политику, пока Джеймс извинялся перед капитаном и мямлил, что они исполняют приказ. Будь у него выбор, он бы стал помощником этого капитана, а не Вира. Непривычно, конечно, было бы на невооруженном торговом судне… Но он всё еще был бы полезен своей стране. В войну Англии по-прежнему нужны качественные товары…о которых он ни черта не знает. Нет, торговые суда не для него. Он всю жизнь плавал на военных кораблях. Привык сам командовать, вот и не ладятся отношения на “Неустрашимом”. А сейчас надо намекнуть Сеймуру, что пора убираться, здесь некого забирать. Только снаряд зря потратили. Но лейтенант так не думал. Он кого-то присмотрел. Норрингтон увидел, на кого пал лейтенантский выбор, и ужаснулся. Ясные глаза без единой мысли, улыбка конченного дегенерата, почти на все вопросы это диво морское отвечало “Я не знаю, сэр”.

– Лейтенант, можно вас на пару слов?

Сеймур удивленно вскинул брови, но в сторону отошел.

– Лейтенант, по-моему, он больной, не стоит его брать.

– Больной?? Да на нем пахать можно.

– Только посмотрите, как он улыбается. Наестся мыла, а нам потом отвечать.

– Улыбается, и хорошо: парень рад, что может послужить родине! Бросьте, адмирал, вы сами понимаете, мы обязаны выполнить приказ. Перед их капитаном вы извинились на годы вперёд.

– И вам не помешало бы.

Усмешка сошла с лица лейтенанта, но вскоре он с самым миролюбивым видом повернулся к капитану:

– Извините, капитан, но мы забираем этого матроса. Велите ему собирать вещи.

Капитан нехотя повиновался. Вскоре имбецил залезал в шлюпку. И он не был бы имбецилом, если бы не крикнул он своим: “Прощайте, “Права человека”!”

А Сеймур не был бы Сеймуром, если бы тут же не рявкнул:

– Что вы имеете в виду?!

– Ничего, сэр.

Впервые парнишка перестал улыбаться. Он смотрел на лейтенанта с изумлением двухмесячного котёнка, впервые увидевшего здоровенного пса. Наверно, стоило оставить всё как есть и не язвить столь рьяному слуге короны, но Норрингтон не удержался и с самой вежливой улыбкой спросил:

– Скажите, пожалуйста, лейтенант, вы обратили внимание на то, как называется корабль, с которого мы только что забрали этого юношу?

– … “Права человека”.

– Так не лучше ли оставить свой пыл для французов?

Инцидент был исчерпан, но в полной мере показал, что ужиться будет еще сложнее, чем представлялось раньше. Офицерам, конечно. Матросик тут же выбросил нелепый эпизод из головы и снова улыбался в тридцать два зуба.

***

Вопреки опасениям второго помощника, парнишка с улыбкой блаженного оказался опытным матросом, и команда приняла его вполне дружелюбно. Может быть, от неожиданности: на “Неустрашимом” было мало поводов для улыбок. Парень не изменил выражения лица, даже когда ему велели снять неположенный по уставу шейный платок и позже, когда оказалось, что на военном корабле петь “не нужно”. Улыбка исчезла лишь, когда его спросили о родителях. У матроса обнаружилось сильное заикание, и стоило большого труда разобрать слово “подкидыш”. Адмиралу стало жаль беднягу. В приютах, конечно, любые хворизаработаешь. Хотя на войне таким не место. Даже просто на военном корабле. Команда дала новенькому кличку “Детка”, и это прозвище как нельзя лучше подошло его простодушной ребячливой натуре. Настоящее имя матроса было Билли Бадд, а Джеймс в мыслях называл его “убогий”. Хотя, разумеется, были на корабле те, кому это слово гораздо лучше бы подошло.

В скором времени всех созвали смотреть экзекуцию. Обычное дело на “Неустрашимом”. Норрингтон не видел порок с тех пор, как перестал плавать на отцовском корабле, и на “Разящем” поддерживал дисциплину другими методами, но в целом не считал совсем ужасным то, что на военном судне телесные наказания существуют. Однажды, впрочем, заступился за какого-то матросика, поскользнувшегося на мокрой палубе и налетевшего на боцмана. Наказывать за такое было бы совсем глупо. В этот раз проступок был как будто серьезнее. Кого-то не оказалось на месте при повороте, что замедлило маневр. То, что ради публичного наказания со своих мест были согнаны абсолютно все, по всей видимости, никого не волновало. Провинился щуплый очкарик из прессованных. У адмирала не было ни малейших сомнений, что наказания болезненный парнишка не выдержит. Джеймс попытался вмешаться, напомнил капитану, что с курса они не сбились, вражеский корабль сейчас не преследовали, так что краткая задержка по факту не навредила. Капитан Вир выслушал со всем вниманием, подозвал каптенармуса и строгим, но по-отечески ласковым тоном сказал, чтобы виновному всыпали не двадцать, а десять плетей. Зная, как секут на “Неустрашимом”, Норрингтон ожидал, что мальчик отдаст богу душу после пятого удара. Не отдал, хотя в лазарет его отнесли на руках. Все стали расходиться. Онемевшего от ужаса новенького за руку увёл добрый Датчанин. Каптенармус проводил их глазами, но сам не торопился уходить, всё ещё глядя на то место, где лежал связанный Очкарик, и ударяя себя стекомпо ноге, будто в такт продолжающейся экзекуции. Его бледное лицо порозовело, глаза стали маслеными, тонкие губы приоткрылись в счастливой улыбке.

– Мистер Клэггарт, с вами всё в порядке?

Каптенармус вздрогнул от неожиданности.

– Простите, адмирал Норрингтон. Немного задумался. Сейчас же вернусь к своим обязанностям.

– Будьте любезны.

========== Часть 3 ==========

Генерал! Только душам нужны тела.

Души ж, известно, чужды злорадства,

и сюда нас, думаю, завела

не стратегия даже, но жажда братства:

лучше в чужие встревать дела,

коли в своих нам не разобраться.

(И. Бродский)

Наверно, стоило навестить бедного мальчика, но как-то завертели дела, всех поротых всё равно не навещал, да и знакомство, мягко говоря, не близкое. Парнишка только испугается визита кого-то настолько старшего по званию. Адмирал даже имени его не знал, только случайно услышал, что остальные зовут Очкарика Новичком, но даже в мыслях было глупо называть так человека, оказавшегося на корабле раньше него. Мешок с трупом из лазарета не выносили, значит, всё не так плохо. И всё же зайти к лекарю в скором времени пришлось. Угораздило поскользнуться на мокрой палубе (Да хватит уже драить! Дайте высохнуть!) и немного оцарапать ладонь. Ничего серьезного, но всё же лучше обработать и перевязать. Оказалось, хуже.

– Мистер Клэггарт! Что вы себе позволяете?! – зрелище, открывшееся взору, напомнило адмиралу, что, даже заходя в места общего пользования, иногда неплохо постучаться.

– Я счел своим долгом навестить больного.

– Который не был бы больным, если бы вы его не наказали, и про которого так мило пошутили “не может идти, пусть ползёт”? Вы само сострадание, каптенармус, а теперь застегнитесь!

Каптенармус принялся выполнять приказ. Очкарик (впрочем, сейчас очков на нем не было, уж лучше, как остальные, звать Новичком), похоже, хотел что-то сказать, но не решался. Ничего, успеет, его еще придется учить составлять жалобу…

– Виноват, адмирал… Шутка и вправду была неудачной, но не мог же я оставить его проступок безнаказанным?

– А я ваш не могу!

– Адмирал Норрингтон, это совсем не то, что вы подумали.

– Вы даже не представляете, что я сейчас подумал! Но вы во время трибунала узнаете!

Тут голос подал Новичок.

– Простите, сэр… Я не должен вмешиваться… Но мистер Клэггарт всего лишь по-отечески утешал меня!

– Господи! Ничего не хочу знать о вашем отце и о его детях! –однако продолжил адмирал уже спокойнее, – Я всё понимаю, вы под судом не окажетесь, можете не беспокоиться, ваше имя на процессе тоже не прозвучит. Вы больны и в подчиненном положении…

– Пожалуйста, сэр! Мистер Клэггарт ничего плохого не делал! Вы не так поняли! Он только по-оте… м… По-дружески обнял меня!

– Расположившись на вашей койке… – адмирал думал продолжить фразу, но заметил выражение лица матроса. Он не боялся Клэггарта, он беспокоился за него. В прищуренных слабых глазах без очков читалась отчаянная мольба не вредить каптенармусу. Скотине, назначившей за ничтожный проступок двадцать плетей, а потом пришедшей развлекаться к избитому, наплевав на его здоровье. Конечно, на любом корабле рано или поздно… начинает сказываться отсутствие женщин. К этому можно по-разному относиться, тем не менее, обычно на это приходится закрывать глаза. Но Джеймсу казалось, если кто-то, пользуясь своим положением, вот так “навещает” человека, совсем недавно под руки притащенного в лазарет, следует вмешаться. И вот мир в очередной раз доказал, насколько он непрост. Это даже не пират, спасающий тонущую девушку. Казалось бы всё однозначно. И вот понимаешь, что, наказав преступника, сделаешь хуже жертве. Каптенармус всё это время держался с исключительным спокойствием. Может быть, и вправду, что-то было неверно понято? Защищать человека, который тебе вредит – это как-то совсем нездорово… А парень вроде нормальный… Относительно. Адмирал приложил ладонь ко лбу.

– Ладно. Я не капеллан. Матрос, если вы передумаете, всегда можете написать жалобу… Лекарь давно ушёл? Где он?

– Значит, не за дверью… – мрачно проговорил каптенармус, хотя понял это еще до разговора.

– Ладно, чёрт с ним! – на адмирала уставились две пары никогда не видевших Тортуги глаз, но ему было всё равно. Царапины можно водой промыть и платком перевязать. Нечего было сюда приходить. Вот уж действительно: меньше знаешь, крепче спишь!

Хотелось сорваться на лекаре, который чёрт знает сколько времени чёрт знает где шляется, когда у него пациент в лазарете, но лекарю в тот день повезло. Джеймс вышел на палубу, которую уже послушно перестали драить.

– Хорошего дня, сэр! – улыбчивый матрос увидел, что таким солнечным днем кто-то не в духе, и захотел поддержать.

– И вам, матрос, приступайте к своим обязанностям.

Джеймс вспомнил, что он заперт в бедламе, со всех сторон окруженном водой, и что-то сделать с этим практически невозможно. Уже у себя в каюте он окончательно решил не придавать делу законный оборот. Позже в своём решении пришлось жестоко раскаиваться.

========== Часть 4 ==========

Я считаю, надо сказать мерси,

что противник не атакует.

(И. Бродский)

– Адмирал Норрингтон, капитан ждёт вас в своей каюте.

Вестовой Альберт… Этот везде найдёт. С чего это капитан вызывает второго помощника? Корабль вошел во вражеские воды, пора обсудить стратегию? Очкарик передумал и подал жалобу, теперь нужны показания свидетеля? Еще что-то стряслось? Что могло выгнать Звездного Вира из библиотеки?

Альберт открыл дверь капитанской каюты. За столом собрался весь командный состав. Ну точно что-то стряслось. Или вошли во вражеские воды. Адмирал заметил на столе выпивку. Не перестараться бы на глазах у почтенного собрания… Он на Тортуге совсем потерял чувство меры, а разговор, похоже, будет серьезный. Или нет…

Капитан Вир широко улыбнулся. Наверно, шире Убогого из фор-марсовых.

– Ну вот теперь все в сборе! Адмирал Норрингтон, пожалуйте к нашему столу… Мальчик, налей адмиралу, вот так, молодец, можешь идти к себе… Итак, господа! Мы с вами скоро входим во вражеские воды! Отметим это по нашей доброй традиции!

Традиция… Джеймс, как и остальные, выпрямился с рюмкой в руке, мысленно напоминая себе не забывать о норме, не прихлебывать ни из горла, ни из чужих рюмок, не употреблять тортугских выражений и не давать капитану понять своих мыслей о нём. Ну, и после пирушки сорваться в запой было бы крайне нежелательно. Нет. Ему нельзя пить. Каждому в этой комнате можно, а вот он превратится в тортугскую скотину. Как же паршиво…