Текст книги "Отныне я горничная (СИ)"

Автор книги: Lady Lina Raspberry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава 30.

– Пап, я дома! – закрывая за собой дверь, крикнул я, но мне никто не ответил. Мой зов эхом отозвался по всей квартире. Странно, что никого нет. У отца сегодня выходной, так что единственной причиной, почему папа где-то ходит – пустой холодильник, ну и как вывод магазин. Но еще утром холодильник был полон... Интересно девки пляшут!

Обыскав все до единой комнаты, я остановился посреди коридора. Я надеялся, что найду отца спящим на диване в его комнате, но это оказалось только несбыточными надеждами. Я все могу понять, что папа ушел, и куда – докладывать не должен, но стоило же хотя бы предупредить, правда? Я, как-никак, его сын и сильно волнуюсь.

Сидя за столом и дописывая сочинение, я взглянул на тикающий механизм. Ровно одиннадцать вечера. И я совсем один. Конечно, можно было бы позвонить Леше и просто поговорить с ним, но уже довольно поздно, так что родители его вряд ли одобрят мой звонок. Ну, а о Саше я даже думать не стану. У него и без меня проблем хватает. На все сто процентов уверен, что все поместье стоит на ушах. Интересно было бы посмотреть, как из одного конца дома в другой мчится на небывалой скорости уже довольно большого возраста Игнатий Матвеевич, лишь бы доставить Ольге какой-нибудь ананас. А-ха-ха-ха! Ну вот, приехали. Теперь из-за беспокойства за отца, который неизвестно где ходит, я начинаю смеяться над ни в чем неповинным старичком. Это нисколько меня не оправдывает, но я настолько волнуюсь, что готов звонить в каждое отделение полиции, в больницу и в МОРГ (так, на всякий случай...)

Уже почти полночь. Лежу в кровати в домашней одежде и смотрю на потолок, на ничем не примечательный потолок. А что еще делать? Если я лягу спать, то, по закону подлости, обязательно позвонят, а я, конечно же, ничего не услышу. Где же папа ходит?

Глупые, нелепые мысли лезут в голову, наводя панику. Какие, говорить не буду, но скажу лишь одно, что успокоиться они явно не давали. Разные сцены, начиная с отделения полиции и обезьянника, заканчивая разбойным нападением и грабежом, из-за которого отец, возможно, теперь лежит где-то в темном переулке и истекает кровью.

– А-а-а-а!!! Евгений! Хватит так думать! Все хорошо, все просто замечательно! Хватит! – закричал я что есть силы, чтоб прогнать нагнетающие, просто разрушающие психику мысли. Но крик только подлил масло в огонь, заставляя сердце панически биться. Черт, не к добру это, ой не к добру.

Хочу успокоиться, но ничего не выходит, становится только еще хуже. Ну почему?

И вот, когда на часах показало ровно полночь, оглушительный звук, похожий на барабанный бой, раздался по всей квартире. Казалось, что сейчас посыпятся стекла, настолько шум был громкий. И все из-за старинных антикварных часов. Они жутко раздражают, если ложишься спать раньше полуночи, ведь обязательно будешь разбужен. И сквозь этот непереносимый гам, усиленный переживаниями, был довольно тихо слышен дверной звонок. Еле уловимая мелодия звонка доносилась из коридора, заставляя дернуться и броситься к ночному посетителю. И вот я уже стою у двери, крепко схватившись за замок, но трясущиеся руки не дают открыть засов и снять цепочку, поэтому мне ничего не остается, как срывающимся до писка голосом спросить:

– Кто?

– Женя, это Вася. Ты, возможно, не знаешь меня, но мы с твоим отцом вместе работаем. Откроешь, примешь небольшой «подарок»?

Вася? Работает с отцом? Помню, что отец рассказывал мне про одного молодого человека, с кем подружился на работе, но я его никогда не видел(тем более это могут быть два разных человека), так что открыть первому встречному(точнее услышанному), имеющему какое-то отношение к так называемой пропаже отца– просто преступление.

– А я могу вам верить? – спросил я.

Конечно, мне могут просто сказать неправду, но так хочется поверить этому мужчине, ведь это единственная возможность хоть как-то успокоиться.

– Как хочешь, но знаешь, мне как-то не очень удобно нести эту многотонную пьяную тушку.

Отец напился так, что даже самостоятельно не может дойти до дома? Никогда, никогда такого не было. Даже когда отец злоупотреблял алкоголем, до такого не доходило. Тем более папа бросил пить. Как-то не очень верится, что отец дошел до такого состояния. Но... Мало ли что могло случиться, верно?

Наконец перестали трястись руки, и теперь, на свой страх и риск, можно открыть дверь.

Щелкнул замок, цепочка зазвенела, опускаясь вниз. Хорошо, теперь, что бы ни произошло, не паникуй, Евгений, не паникуй!

В голове множество странных мыслей, совсем не связанных друг с другом. Во фразах отсутствует логика, они кратки и только запутывают окончательно.

«Открывай… – звенит у меня в голове. – Не смей, убьет… Подумаешь, один раз… От этого еще никто не умирал… Стоит задуматься, вдруг сказали правду… Ну, чего ты ведешь себя, как трусливая девчонка? „Соберись, кóра!“

– Ох, кем бы Вы ни были, я готов Вам поверить. Но, – добавил я, все еще держа дверь закрытой, – горе, если Вы соврали.

Я повернул дверную ручку, впуская ночного гостя, принесшего, якобы, мне «сюрприз». И, как оказалось, меня не обманули. На пороге стоял мужчина средних лет, примерно лет тридцать пять, но вот только седина в волосах делала его намного старше, чем он есть на самом деле. Высокий, широкий в плечах, стройный подтянутый мужчина, перекинув руку товарища, поддерживал его, чтоб тот не упал. И кто бы мог догадаться, что этот «товарищ» – мой напившийся в стельку отец! От папы несло сильным перегаром, что к горлу потихоньку подходила тошнота, глаза щипало. Я задержал дыхание, чтоб хоть как-то перестать чувствовать этот мерзкий запах, но только усложнил все: долго не дышать я не мог, поэтому через некоторое время мне приходилось делать глубокий вдох и одновременно бороться с тошнотворным рефлексом.

– Давайте его сюда, – протягивая руки, предложил я мужчине помощь. Бедный Василий, наверное, жалеет, что не оставил моего папку пьяного в дешевеньком кабаке, где они, смотрю, отлично повеселились.

Вы спросите: «А чего это ты сначала переживал, а теперь ругаешься?» А разве мама с папой не ругаются, когда мы приходим с «прогулки» с друзьями за полночь? Во-о-от, я тоже так проявляю свою заботу и любовь.

– Держи, только смотри, чтоб не упал. Господи… – облегченно выдохнул мужчина, вытирая со лба капельки пота.

Да, пап, ну ты и слон. Только не обижайся. Вроде бы ешь немного, а весишь черти сколько!

Теперь я хоть могу взглянуть в лицо мужчины, что помог отцу. Если честно, то я его первый раз вижу, вот только лицо кажется немного знакомым… Нет, ну я же видел где-то его… Да ну, бред. Прозвучит нелепо и смешно, но, кажется, это именно тот человек, что поздравлял меня с Новым годом, когда я еще в детский садик ходил. Нет, точно он. Те же серо-голубые глаза, тонкие губы, доброе лицо.

– Я Вас вспомнил, Василий, – признался я, жестом приглашая мужчину войти. Мне еще кое-что нужно спросить его насчет такого отвратительного состояния моего отца.

– Да? Это хорошо, парниш, только давай сначала твоего отца в кровать уложим, а то, боюсь, ты сломаешься пополам от тяжести. Хрупкий такой вырос, как девочка (только, чур, не обижаться!), весь в мать. Такая же тоненькая, красивая, но ветреная девчонка. Очень надеюсь, что ты не такой, – очень тихо говорил Василий, но я смог расслышать все его слова. – Чтоб ее совесть замучила, дрянь…

– Что?

– Ничего. Ветреная, я говорю, и безответственная девица. Если бы увидел, не знаю, что бы сделал, честно. Но ты не слушай меня. Она нормальная, только мозгов (и при том не блондинка), как у курицы.

– Брюнетка? А какая она была? Ну, внешность там и тому подобное, – спросил я.

Просто отец мне никогда не показывал фотографию. Есть у него одна, та, что в рамке, но прикасаться мне к ней категорически запрещено. Косой взгляд, простой поворот головы – попытка увидеть человека на фотографии, а значит расстрел.

– Ты ее никогда не видел? – удивился Василий, уже сняв обувь и теперь помогая мне донести отца до его комнаты. – Ну и правильно Вовка поступил. Нечего тебе ее видеть… Господи, ну и тяжелый!..

Наконец, мы положили отца на диван. Я снял с него обувь и куртку и пошел отнести все в коридор.

В голове опять ворох мыслей. Одни гласят, что моя мать действительно дрянь, раз бросила меня. Другие наоборот защищают ее. Молодая же была. Тем более женщину понять довольно сложно. Но я ни к одному, ни ко второму варианту не склоняюсь. Мне просто все равно. Ну, есть мама, нет мамы. Я ее, считай, не знаю, так что не мне ее судить или защищать.

Вернувшись обратно в комнату, я увидел, как Василий, присев на корточки перед отцом, что-то шепчет ему. Очнулся батя? Я не пойму.

– Дай сю-у-уда… Дай эту чертову-у-у фот... ик!.. ку. Ненавижу! Убил бы! – лежа на диване, так как сил встать просто не было, кричал на всю квартиру отец. Он размахивал руками, дрыгал ногами, крутился, но встать не мог.

– Держи,– сказал Василий, отдавая фотографию папе, но так, чтоб изображение мне не было видно.

Отец со злостью схватил ни в чем неповинную бумагу и разорвал ее на маленькие кусочки так, чтоб склеить было потом просто невозможно. Обрывки фотографии отец подкинул в воздух, и они, кружась в воздухе, опустились на отца, на диван, на ковер.

И что это было? Еще недавно папа плакал, смотря на фотографию, а теперь просто порвал ее. Это очень странно, не кажется? Что это? Что заставило отца вновь прикоснуться к алкоголю? Вариантов масса, и один хуже другого. Но вот настоящий ответ знает только отец и Василий.

– Вов, думаю, тебе все стоит объяснить Жене. Он видел твой концерт, – спокойно сказал Василий, внимательно посмотрев на меня.

– Я сам разберусь! Не твоего ума дело! – вновь закричал отец, разозлившись хуже прежнего.

– Хорошо, сам, так сам. Не буду мешать. Пока, Жень. И, – похлопав меня по плечу, добавил Василий, – чтобы Вовка тебе не сказал, не воспринимай близко к сердцу и не переживай.

Я махнул головой, и мужчина мне улыбнулся, направившись в коридор. Я последовал за ним – гостя проводить нужно, как-никак.

Закрыв дверь, я вернулся в комнату, надеясь, что отец все-таки мне расскажет, что, или кто, послужил причиной такой вспышки гнева. Но отец уснул, когда я стоял у порога в отцовскую комнату.

Ну и ладно, завтра на светлую голову мне все расскажешь, пап, а я пока все уберу здесь и тоже лягу спать, в надежде, что услышу понятные и не обидные объяснения.

Глава 31.

Яркое солнышко пробивалось сквозь плотно прикрытые шторами окна. Прохладный ветерок гулял по комнате, даря сладкие запахи цветов. Я открыл глаза, надеясь оказаться в комнате Саши, рядом с любимым, но проснулся всего лишь в своей комнате.

Ох, жестокая реальность, как же можно так издеваться? Если я должен проснуться в своей комнате, то уж предупреждай как-то. Мне хочется просыпаться только рядом с Сашей, когда на улице просто волшебная погода. Но как я уже сказал, реальность жестока.

Медленно, собирая всю свою волю в кулак, встал с кровати и поплелся в ванную. Уже несколько ночей я не могу выспаться: то ли бессонница, то ли кошмары. Мне снится, что я сплю. Вот бред же, правда? Вдруг я резко просыпаюсь (это во сне), а рядом с моей кроватью стоит женщина в черном траурном платье. Лицо ее скрывают спутанные угольно-черные волосы, на руках – длинные, по локоть шелковые перчатки. Женщина стоит и просто смотрит на меня, а потом разворачивается и, с криком, от которого я просыпаюсь, уходит, пообещав вернуться.

Брр… Если бы я только видел ее лицо, то не волновался так. Неизвестность всегда пугает. Но ночного кошмара бояться не стоит…

Стою под холодным душем, пытаясь прийти в себя и немного взбодриться. Помимо ночных сновидений, покоя мне не дает еще и вчерашнее поведение отца. Он же исправился, так что же, ответьте мне, вчера послужило причиной и поводом отцовского поступка?..

Ничего не могу придумать, чтоб по логике вещей подходило. Возможно, виновата та женщина на фотографии. Мне впервые в жизни захотелось взглянуть на нее. Пытаясь собрать лицо из клочков фотографии, я только зря потратил время (это еще одна причина того, почему я не выспался). Все равно ничего не вышло. Получилась какая-то макака, ха-ха-ха…

Прислонившись лбом к холодной плитке, я глубоко вздохнул и с шумом выдохнул. Как же мне хреново. Именно хреново, никак иначе. Я даже не беру в счет свое физическое состояние. Я боюсь, что если отец снова взялся за старое, то может начаться все с самого начала. А мы только начали жить хорошо, только все наладилось.

Обрадовался раньше времени. Вот как это называется…

Я долго стоял под холодными струями воды до тех пор, пока руки не онемели, а зубы не начали стучать. Не знаю, чего это я так веду себя, но, почему-то показалось, что так я смогу немного забыть проблемы, заменив их холодом. Но, как всегда, ничего не получилось, только, как окажется, я подхвачу простуду…

***

Когда я уходил, отец все еще спал. Не хотелось его будить и пытать своими расспросами насчет фотографии, а то еще разозлю папу спросонья. В общем, я ушел в школу в неведении. Оставалось только гадать, что же произошло, и ждать обеда.

Переписывая домашнюю работу по алгебре, которую я не сделал, я старался заменить поедающие мои силы мысли параболами и гиперболами, что точно должно на время убрать все, кроме «любимого» предмета из головы. И, как ни странно, все получилось, вот только это временное спокойствие сменило еще одно происшествие.

– Привет, – поздоровался со мной Леша, бросая рядом портфель и обнимая меня сзади.

«Вот-это-да! Что это за цирк? Я, как бы, это… того… может, отпустишь?» – пытался я мысленно передать сигналы другу, но тот либо глух, либо обнаглел, так что пришлось все повторить вслух.

– Лешк, может, отпустишь, мы в школе как бы… Тем более, ты это с чего так поступаешь?

– А кто совсем недавно пришел мне плакаться в жилетку, а потом ясно дал понять, что у меня есть неплохой шанс? Кто? Пушкин?

Кто?! Я?! Да никогда! Не помню такого. Да как я мог дать Леше надежду на то, чего просто быть не может?

– Я тебе ничего не давал! – возмутился я и, отвернувшись, стал дописывать уравнение.

– Было, Жень, еще как было, – с усмешкой ответил друг и, повернув мое лицо к себе, поцеловал меня на глазах у школы. Кое-где послышались удивленные вскрики, щелчки от камеры и вспышки фотоаппаратов, которые носят девочки, дабы пополнить свои альбомы еще и фотками в школе.

Этот поцелуй не был похож на Сашин: не такой страстный, не такой жгучий, но не менее нежный и приятный. Тепло от поцелуя молниеносной скоростью разошлось по телу, накапливаясь внизу живота, заставляя там сладко заныть. Я медленно закрыл глаза, даже не понимая, что происходит. Но тут как гром среди ясного неба я понял, что же такое имел ввиду Леша, и оттолкнул друга от себя.

– Ты об этом? Так знай, что это ничего не значит. Я люблю тебя, но как друга, как брата, в конце концов. А с братом я никаких отношений завязывать не собираюсь. Пойми меня правильно, я не хочу ранить твои чувства, возможно, ты сочтешь меня даже эгоистом, но пойми меня: между нами ничего быть не может. Прости меня… – резко, даже может показаться, что грубо, ответил я.

Леша хотел было уже что-то сказать, но тут прозвенел звонок на урок, спасший меня от дальнейших расспросов и выяснений отношений.

– Но… – начал друг, но я уже его не слушал, я побежал в класс. Мне очень стыдно и до жути страшно смотреть Леше в глаза, ведь неизвестно как все друг понял. Входя в класс, я обернулся, посмотрев на Лешу.

Он так и стоял у подоконников, немного растерянный и удивленный. Но в его взгляде ясно было выражено разочарование и боль. Я так и знал, что не нужно все это говорить Леше, не нужно было, чтоб не делать ему больно. Но рано или поздно все это должно было случиться, так что лучше сейчас. Но смотреть, как некогда блестящие от радости глаза потухают, и друг, гордо подняв голову, проходит мимо меня и садится на свое место, даже не сказав ни слова, заставляет задуматься о том, как же грубо и необдуманно я поступил.

Глава 32.

Наконец прозвенел звонок с урока, и ученики, собрав учебники, вышли из класса. Я собирался специально медленно, чтоб не попасться на глаза Леше, но учительница (чтоб её гоблин съел!), выгнала меня, сказав, что ей нужно вести в столовую свой пятый класс и ждать, пока я соберусь, нет времени.

Ну, а мне-то, какое дело? Пусть идет и кормит, ключ я учительнице потом занесу. Но нет! Меня почти пинками выгнали из класса в коридор, где ждал меня Леша. Он, улыбаясь, помахал мне, привлекая внимание. Медленно я подошел к другу. Он еще раз мне улыбнулся и, как ни в чем не бывало, сказал: «Пошли?»

Мне очень страшно что-либо спросить сейчас у Леши. Вроде бы сделал правильно, рассказав все ему, ведь это лучше, чем обманывать. Но в то же время я чувствую себя ничтожеством.

До класса мы шли молча: никто из нас двоих не решался заговорить первым. Леша просто шел рядом, слушая в наушниках музыку. Внимательно посмотрев на друга, я увидел сквозь хорошо сыгранное равнодушие нотки сильной ни с чем несравнимой душевной боли. Я чувствую себя таким ничтожеством, какие вообще не должны ходить по земле. Мне нужно срочно извиниться перед другом, попытаться хоть как-то загладить свою вину, но мне ужасно стыдно, тем более я не уверен, что имею теперь право вообще разговаривать с Лешей. Но, набравшись побольше смелости, я, с шумом выдохнув, сказал другу:

– Леш, прости меня, пожалуйста.

Леша, выключив музыку, удивленно посмотрел на меня, как будто я сказал что-то из ряда вон выходящего.

– О чем ты?– спросил друг, с опаской оглядев меня с ног до головы.

– Ну, об этом...

-Жень, я тебя что-то не понимаю,– сказал Леша, продолжая смотреть на меня как на дурочка. Господи, неужели сложно поговорить со мной? Неужели Леша настолько обиделся, что теперь, считай, практически со мной не разговаривает?

– Жень, я, если честно, вообще не понимаю, о чем ты мне сейчас говоришь. Знаешь, последнее время я что-то очень часто стал все забывать, так что если ты уж что-то натворил, забудь. Я все равно на тебя не обижаюсь.

Я молча стоял и смотрел на друга, хлопая ресницами, как ничего не понимающий человек. Почему так? Я и есть ничего не понимающий человек, ведь то, что сейчас происходит, я с трудом могу уяснить.

Ну, тут только два варианта. Третьего не дано.

Первое, Леша действительно страдает амнезией. Так что корит меня только совесть.

Второе, Лешка НАСТОЛЬКО обиделся, что теперь, чтоб сильно не привлекать и без того возбужденное внимание учеников, ведет со мной по-дружески, но как только мы с ним выйдем за ворота школы, друг молча, ничего не сказав, уходит домой, и на этом нашей дружбе конец.

Логичный, конечно, второй вариант, но он так жесток, что я готов поверить в любую, даже самую неправдоподобную чушь. Все что угодно, лишь бы только не терять Лешу. Я слишком многого прошу: и остаться с Сашей, и не потерять Лешу, самого верного на свете друга, что каждый желает иметь такого себе (хоть и до Хатико ему далеко). Мы долго стояли и смотрели друг на друга. Я ждал, когда же Леша наконец накричит на меня, а друг только молчал, вновь включив музыку в плеере и вставив наушники.

***

Оставшийся день прошел довольно тихо и, что самое главное, без происшествий. С Лешей мы так и не поговорили, просто переходили из одного кабинета в другой. А мне ну очень срочно нужно поговорить с другом, мне нужно все ему рассказать, да так, чтоб он все правильно понял и не считал меня больше предателем.

Прозвенел звонок с последнего урока и весь наш класс табуном помчался в раздевалку. Там была настоящая давка, так что тот, кто вышел с вещами из раздевалки, – просто герой.

Когда же наконец народ стал расходиться по домам, мы с Лешей вошли в пустующую раздевалку и стали переобуваться. Я снова попытался поговорить с другом насчет моей реплики на то, что у Леши нет шанса. Но тот продолжал играть дурочка и на все мои попытки отвечал: «А разве так было? Нет, не помню. Даже если и было, то забей». Мне не остается ничего, кроме как замолчать и тоже сделать вид, что ничего не произошло. Вот только стыдно за себя, и совесть не дает покоя, всё прося извиниться перед Лешей.

В конце концов, мы вышли из школы, так и не сказав друг другу ни слова. Леша продолжал слушать музыку, изредка (или мне так кажется) поглядывая на меня.

Если честно, я готов был, что друг сразу же уйдет домой, даже не попрощавшись, но он последовал за мной до остановки и дождался моего автобуса.

– Ну, пока, – ничего умнее не придумав, сказал я.

Леша просто молча (слишком много он молчит сегодня) смотрел на меня. Я услышал крики водителя насчет того, что я задерживаю автобус своими разговорами. Но я не собирался заходить в салон, я ждал, пока Леша соберется мне сказать, что хотел. Водитель вновь закричал, сказав, что уедет без меня. Пофиг, деньги нужны, значит подождет. Вдруг Леша поднялся на ступеньки транспорта и, приблизившись ко мне вплотную, прошептал на ухо:

– Забудь все, Женя. Я на тебя не обижаюсь, так что не парься. Но запомни одно: что бы ты там не решил, с кем бы ни остался, кого бы не выбрал – я докажу, что лучше меня тебе все равно не найти. Я никогда не предам тебя и не сделаю больно.

И с этими словами он поцеловал меня в щеку и просто толкнул в автобус, и именно в тот момент, когда терпение водителя кончилось, и он начал закрывать двери.

Я стоял и смотрел на Лешу, что улыбался мне и махал рукой.

И что это только что было? Со мной не разговаривали, меня игнорировали, выставляли дурачком. А сейчас мне сказали, если я правильно понял, что будут завоевывать? Господи, почему Леша такой... Такой... Ну нет у него шанса! Ну не люблю я его! Не вижу я его в роли своей второй половинки! Как он этого понять не может? Я сказал ему все чтоб он не издевался над собой, прекратил все это, но… Черт! Его упрямство!..

– Остановите! – прокричал я на весь салон. – Остановите автобус!

– Парень, – обратился ко мне водитель, откровенно меня ненавидя, – ты уже обнаглел совсем. Я останавливать ничего не собираюсь. Из-за тебя задержался автобус, так что, либо ты насовсем выходишь или едешь до конца. Выбирай.

– Насовсем ухожу, – сделал свои выбор я и, выйдя из автобуса, побежал на остановку, благо мы не очень далеко от нее отъехали. Но никого уже не было там. Только девушка (а может и юноша, довольно тяжело определить пол нынешней молодежи), слушая на большой громкости музыку, сидела и ждала следующий транспорт.

Черт, ушел! Ушел же!