Текст книги "Подарок (СИ)"

Автор книги: KsanaK

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Подарок ==========

О ней не было известно ровным счетом ничего. Как она попала в Ад, сколько лет прожила, принадлежала ли кому-то, имеет она какое-то влияние или умрет одной из первых при скорой чистке, боится или, напротив, держит в страхе, во что верит – этого никто не знал. И дело было даже не в том, что она прячет секреты в своем маленьком кулаке, а в том, скорее, что она была не из тех людей, о которых хочется что-то узнать.

Она появилась внезапно, кажется, среди ночи, кажется, уже утром, а, кажется, дождливым вечером, поселилась в одной из просторных комнат загородного дома Джоджо – отца оружейного бизнеса всего Пентаграмм Сити, и больше его не покидала. Все понимали, что исчезнуть она может так же неожиданно, но об этом никто вслух не говорил. Говорили другое. Кто-то давал собственную руку на отсечение за то, что она была дочерью Джоджо еще при жизни, что там, в верхнем мире, он вожделел ее вовсе не как дочь, потому и привязал ее к себе даже после смерти. Кто-то уверял, что это полная чушь, и она просто дорогой сувенир. Кто-то недалекий утверждал, что она ангел, посланный уничтожить всех правителей Ада, однако, почему этот ангел решил начать с наркомана, проводящего дни в своем особняке в окружении шлюх, объяснить не могли. Иные глупцы, смеясь, пожимали плечами и называли ее обычной проституткой, интересной, странной – да, может быть, даже более ценной, чем остальные, но не более удачливой. Ценность никогда никого не спасала от чистки, это знали абсолютно все, поэтому глумились над ней и смеялись зло, правда с оглядкой – среди глупцов были так же те, которые считали ее ведьмой.

Валентино проклятий не боялся. Он искренне верил в деньги, власть и свою силу, иное его не волновало, иное и не существовало для него. Преумножить первое, распространить второе и довести третье до такой грани, чтобы каждое насекомое в Аду было в курсе, кто он такой, и боялось его, – вот главные и постоянные цели, которым он не изменял ни разу, за что и был награжден сполна.

Когда лимузин остановился возле ворот, он вопросительно глянул на Вокса поверх очков, ведь тот даже не подумал выйти.

– Что? Ты знаешь, я терпеть не могу этого торчка. Какая нужда нам вообще связываться с ним?

– Чистка через несколько недель, а у многих в городе задницы припекает уже сейчас – удачный момент закупить у «этого торчка», как ты его назвал, побольше оружия, чтобы потом выгодно перепродать. Каждая мелкая мразь мечтает пришить хотя бы временно своих конкурентов раньше срока и занять местечко повыше. Кто мы такие, чтобы не заработать на этом?

В ответ он получил только рассеянный взгляд в затемненное окно и демонстративное безразличие.

Хочешь сделать что-то хорошо – сделай сам, воистину так. Вокс был хорош в другом, здесь же на него надеяться не приходилось.

Уже на улице Валентино почувствовал странное волнение. Он в принципе понимал Вокса, Джоджо был тем еще кадром – взбалмошным, импульсивным и порой капризным, как баба. С ним можно было иметь дела, когда он был трезв и чист, что случалось все реже, в остальное время действовало либо запугивание, либо деньги, либо женщины, которых он очень любил. О последнем пристрастии Валентино знал, поэтому по первой же просьбе прислал к нему из студии маленький презент. Конечно, отправлять лучших своих девушек в этот грязный притон было жаль, но чего не сделаешь ради денег. И ради власти.

В доме было темно и воняло, Валентино шагал по затертым ковровым дорожкам, усеянным осколками бра и мусором, мимо закрытых дверей, исцарапанных, с выломанными замками. Около одной правда остановился, услышав голоса. Вернее, один голос, пытающийся говорить разными.

– Ох, Алиса, не хочешь ли чаю? Сладкого чаю, Алиса?

– Нет, мы дождемся Шляпника. И я бы покурила кальян. Но нам не дают.

– Вас не любят здесь, поэтому не дают?

– Нет-нет-нет, что Вы! Нас любят. Но кальян не дают.

– Ох, Алиса, Алиса!..

Алиса, Шляпник… Это напоминало детскую сказку, дурацкую сказку. Чуть приоткрытая дверь пропускала в коридор немного тусклого света, но разглядеть, что же творилось за ней, было нельзя. Какое-то внутреннее чутье подсказало Валентино – за этой дверью сидят все его заботы на долгие годы вперед. На ближайшую вечность, если точнее.

Разговор с Джоджо был долог, Валентино был терпелив, как никогда.

Забирай и уходи. Забирай и уходи. Забирай и уходи.

Под конец ему казалось, что эти слова не звучат в его голове, а он их слышит так, будто кто-то твердит прямо над ухом. Он оглядывался, но не видел никого, кто мог бы сказать это, только полуголых девушек в сизом дыму кальяна, да владельца дома, что протягивал ему свою руку, чтобы скрепить сделку.

Они курят кальян, а нам не дают. Ну и пусть. Ты выпьешь чаю с Алисой?

Он уже собирался уходить. Но он не мог не спросить – просто любопытство, просто интерес, не больше.

– У тебя тут кто-то есть еще? Я слышал разговор.

Джоджо, кажется, слишком долго думал, но потом растянул губы в широкой довольной улыбке.

– А-а-а, девчонка… Алиса. Видел ее? Она потрясающая, сходи посмотри. Только осторожней с ней, она довольно своенравна.

– Нет уж, спасибо, как-нибудь в другой раз.

Валентино решил, что Джоджо совсем рехнулся, раз считает его настолько близким другом, чтобы предлагать сумасшедших девок, подобранных не понятно где. Пользоваться ей он точно не будет, это не его натуре, но вот посмотреть, что это за Алиса, можно. Проходя второй раз мимо той же двери, услышал невнятное быстрое бормотание, которое прекратилось в тот момент, когда он открыл дверь.

– Стой, где стоишь!

– Нелюбезная ты. А сказали, что хороша, – усмехнулся Валентино, но дальше заходить все же не стал, прислонился к дверному косяку.

– Хороша для тебя? Можешь выбрать любую девушку в доме, а я не работаю. – Сказала она и, кажется, обиделась.

В темной комнате во главе длинного стола она сидела в кресле с высокой спинкой, так что пока ее совсем не было видно.

– Я здесь не за этим.

– Я знаю, зачем, – из-за спинки показалась рука, двумя пальцами зажимающая игральную карту, – деньги привели тебя. Трефовый валет тоже любит деньги, но он слишком беззаботен. Заждался тебя.

Становится все интереснее.

– Подождет еще. Может, разрешишь войти?

– Ну, входи.

В центре стола, накрытого темной скатертью, на тарелках и блюдцах громоздились башни из толстых свечей, оплавленных и новых, некоторые чадили, некоторые еле горели, некоторые полыхали, красивый фарфоровый чайник и чашки, одна расколотая почти пополам, свежие сладости на блюдцах, высокий торт с отрезанным куском, баночка джема открыта, и тонкая ложка торчит из нее. Хозяйка комнаты будто и не обратила внимание на гостя, который сел на один из стульев, что поближе, и принялся разглядывать ее.

На ней была шляпа – черный цилиндр с сеткой-вуалью, что частично лежала на полях, частично прикрывала лицо и спускалась ниже, по начесанным гнездом темным волосам с белой прядью, на обнаженное плечо. Она раскладывала карты в ряды на стол перед собой, склонившись низко, из-за чего рассмотреть лицо пока возможным не представлялось.

– Ты, наверное, ждешь, что я предложу тебе чаю? – вдруг спросила она и, не дожидаясь ответа: – Так я предложу. Выпьешь чаю с Алисой?

Наконец посмотрела прямо. Бледная до трупной серости, с улыбающимися потрескавшимися губами, маленьким носиком и невероятными глазами. Валентино поразили ее глаза – воспаленные то ли от недосыпа, то ли от веществ, с бельмами, сквозь которые лишь едва проглядывали зрачки, и ее взгляд – безжизненный и холодный, взгляд отчаявшегося самоубийцы или чудовища, равного которому еще поискать.

– Ты слепа?

– Нет, я вижу получше многих.

Она поднялась с места, выбрала чистую чашку, потом и блюдце, подходящее к ней.

– Мы любим сладкое, надеюсь, ты не против? – спросила она, приподнимая баночку джема.

– Не против.

Валентино пристально следил за тем, как она наливала горячий, но слабо заваренный чай, черпала джем, размешивала в чае, облизывала ложку и ставила обратно в банку.

– Выпей весь, иначе я обижусь.

Она подошла к нему вплотную, обдав смесью душных запахов мускатного ореха и цветов, поставила чашку, развернулась и присела на край стола, сложив тонкие руки в складках пышной драной юбки. Правда недолго они были в покое, через несколько секунд в них вдруг появилась колода карт, которая только что лежала на столе, разложенная в пасьянс. Валентино отхлебнул сладкий до приторности чай. Девушка быстро перетасовала колоду и протянула ему.

– Возьми одну.

Долго смотрела на выбранную им карту, затем предложила снова.

– Еще.

Увидев следующую, вдруг топнула ножкой, швырнула колоду на стол и, надув губы, уселась обратно в свое кресло.

Забирай и уходи.

Забирай и уходи.

– Не бойся, ты не умрешь, – выдала она, – это я глупая, у меня сегодня все выходит из рук вон плохо. Даже чай. Можешь не допивать, я знаю, что он невкусный.

– Я и не боюсь. А вот тебе, такой красотке, лучше поостеречься. Совсем скоро чистка, и я думаю, что ты выбрала себе не того покровителя.

Улыбка слетела с ее лица, и от этого даже Валентино стало не по себе. В молочной белизне глаз не разглядеть страха, боли не разглядеть, хотя, он был уверен, и то, и другое она вытерпела сполна в свое время.

– Мне покровитель не нужен.

– Неужели? Тогда как ты оказалась здесь? Я не припомню, чтобы у Джоджо на постоянной основе жили проститутки, да еще те, которые не работают. Такие, как ты.

Едва заметным движением бровей она высказала недовольство, стряхнула крошки со стола перед собой и снова принялась выкладывать карты, одну за другой, ряд за рядом, тихонько при этом напевая, но вдруг остановилась.

– Я так тебя ждала, а ты меня утомил. Тебе пора, уходи. Не забудь про меня. Хотя и так не забудешь. Если надумаешь, возвращайся, на твой приход здесь никто не обратит внимания. А я буду рада тебе снова.

***

Девчонка не шла из головы. Весь день, весь вечер, всю ночь.

Весь следующий день. Всю следующую ночь.

Всю неделю.

Бессонницей наградила, маленькая ведьма, своими белыми глазами смотрела на него днем и особенно ночью. Улыбалась и говорила сама с собой, раскладывала карты.

Валентино мнительным не был, но, когда в очередной раз пытался уснуть и в темноте видел ее, стоящую у постели или у окна, осторожно заглядывающую в комнату или сидящую в его кресле за его столом, понимал, что в этом виновата только она. Не он. Значит, она и должна исправить все.

Однажды он не стал дожидаться утра, сел в машину и сказал, чтобы везли к особняку Джоджо.

– О, ты приехал! Так поздно или так рано… Как тебе кажется?

Она была действительно рада и снова улыбалась, правда ему показалось, что улыбка была подозрительно злорадной.

– Мне кажется, что ты перегнула палку, сладкая, – сказал он, садясь снова на тот же стул поближе к ней.

– О чем это ты? Я не понимаю.

Все ты понимаешь, сучка.

– Ну… разве что немного. Но ты сам виноват. Обозвал меня нехорошей девушкой. А мне неприятно, потому что я не такая.

– Правда, что ли? Совсем не такая?

Решил доставить себе удовольствие, поиздеваться хоть немного, но она ответила совершенно серьезно:

– Совсем. Я чиста, и всегда была.

– Цену себе набиваешь?

– Отнюдь.

Некоторое время Валентино смотрел, как она раскладывала карты, то и дело отхлебывала чай, отламывала ложечкой торт. Он до сих пор не знал, действительно ли она может видеть, или все же слепа и делает все по привычке, по памяти, а карты ее крапленые. Думать о том, что она незрячая, нравилось больше. Чужие беззащитность и беспомощность притягивали и манили.

Забирай и уходи.

– Попроси прощения, – прошептала она. – Ты меня обидел.

– Я попрошу по-другому. Ты уверена, что хочешь жить здесь?

Поймал себя на мысли, что намеренно готов провоцировать ее разными вопросами, чтобы почаще видеть эти дивные глаза и мертвый их взгляд.

– Да, это ведь мой дом, и мне здесь нравится.

– Это не твой дом, Алиса. Это дом наркомана и придурка, и ты, я уверен, здесь на птичьих правах. Я понятия не имею, какие услуги ты ему оказываешь, но гарантирую, что долго это не продлится, и перед самой чисткой тебя вышвырнут на улицу.

Он почти не отдавал себе отчета в том, что и зачем говорил. Хотел убедить и забрать с собой чудо, которое встретил в помойке невзначай. Чудо сопротивлялось по непонятным причинам.

Она слушала его, подперев голову кулачком с зажатой в нем оставшейся колодой, а лицо ее было вроде бы даже мечтательным.

– Ты хочешь что-то предложить мне, я правильно понимаю?

– Правильно. Свою защиту. Будешь жить, как королева, а не в этом хлеву. Будешь делать, что хочешь. Будешь получать все, что потребуется, и даже больше. Будешь принадлежать только мне.

Она рассмеялась звонко и заразительно, даже слезы выступили в уголках глаз.

– Как интересно получается: всю жизнь я принадлежала только себе, а теперь вдруг еще и тебе должна буду принадлежать. С чего бы это?

– Ты живешь здесь…

– Я живу здесь, потому что мне нравится жить здесь, не находишь? Если тебе это до сих пор не ясно, скажу еще раз. Я сама по себе. Меня не продавал никто. И никто не покупал. А ты сейчас пытаешься. Ошибаюсь. Ты даже цену конкретную не называешь, потому что желаешь получить бесплатно.

Впервые Валентино услышал отказ, да еще и от того, кто явно его слабее, кого он при желании мог уничтожить. Мог, но не хотел. Хотел другого. Посадить эту фарфоровую говорящую куклу в свой пентхаус, как в стеклянную коробку, любоваться ею, наслаждаться ею. И даже теперь, вглядываясь в бельма в ее глазах, он пытался уловить хоть толику слабости, хоть крохотное желание подчиниться, но не увидел ничего, кроме безразличия.

– Хоть и не услышала того, чего хотела, но я принимаю такие твои извинения. Я понимаю, что иначе ты просто не можешь. Глупо было ожидать от тебя чего-то другого. Но я и не умная.

Тревога затапливала, но он себе в этом не признавался. За себя раньше не тревожился, за других тем более. А уж ее встретил второй раз в жизни, если не считать ночных видений, и вот готов сгореть внутри.

– Кажется, нет, сладкая. Слишком ты умная.

– Не злись. Давай лучше погадаю.

Она подошла, поправила свою шляпку и бесцеремонно уселась на его колени, сдвинула в сторону блюдца и чашки и принялась тасовать карты.

Снова тот запах мертвых загнивающих цветов и горько-пьянящий мускат – от волос, от одежды, от черной вуали – запах грязной душонки в чистом нежном теле. Редкий, оттого ценный. Она почувствовала, как его губы прижались к шее сзади, вздрогнула и на выдохе произнесла:

– Принеси мне подарок в следующий раз, пожалуйста. Я хочу помнить о тебе, если что-то случится.

– Случится что? Тебе твои карты говорят? – спросил он, не отрываясь, выводя каждое слово дыханием на ее коже.

– Ничего они не говорят. Просто принеси, пожалуйста.

– Принесу, сладкая.

***

Джоджо объявился, когда уже не ждали. Вокс даже успел предположить, что он от наркоты откинулся раньше чистки.

– Этого нам точно не надо, – сказал Валентино перед тем, как ответить на звонок.

Джоджо сказал, что все готово, снова приглашал в особняк завтра – требовалось оформить все документально, чтобы потом ни у одной из сторон не было взаимных претензий, деньги все-таки большие, а уже послезавтра каждый должен был получить то, что хотел.

В ту ночь Валентино снова спал плохо, ему снова снились сны, а в снах она – умирала раз за разом, умирала не нормально, жутко. В этих зыбких, как болото, снах она то висела на дереве, многократно проколотая кривыми ветками, то стояла на крыше особняка Джоджо с петлей на шее, а затем прыгала с разбегу, ломая шею и разбиваясь о стену, то выкалывала себе глаза, то была вовсе без глаз – с отвратительными кровавыми узлами из кожи вместо них. У него не было возможности спасти ее, вытащить, запретить что-то делать с собой, он мог только наблюдать за тем, как она умирает при нем с улыбкой на растрескавшихся губах или со слезами.

Со слезами?

Просыпаясь в очередной раз в холодном поту, он уже не мог отличить сон от реальности, видел ее труп, висящий за окном, видел ее тень, видел ее белый взгляд, еще более мертвый, чем раньше.

Что ты хочешь мне сказать? Что с тобой происходит сейчас, Алиса?

Валентино еле дождался, когда Джоджо, которому обычно было плевать на такие вещи, перепроверит все бумаги и везде поставит свои закорючки. Этим утром он был на удивление вменяем.

– Все. Жду тебя завтра к вечеру, брат. Мой кореш привезет сразу всю партию. А ты, я надеюсь, не кинешь и захватишь с собой деньги?

– Захвачу, – сухо отозвался Валентино, убирая документы в дипломат и защелкивая замок.

– О, и можешь зайти к Алисе. Она вчера так вспоминала о тебе.

От его слов, от неприятной ухмылки стало не по себе, если можно сказать «не по себе» о том, что Валентино трясло внутри. Не за себя, за нее.

Ее комната – клетка, заполненная криками, верещанием, бестолковым хлопаньем крыльев. В иной день он бы не удивился, если бы увидел в центре стола не свечи и сладости, а чей-то труп, который она бы ковыряла, как торт, маленькой ложечкой на маленькие кусочки, а в чае разбавляла не джем, а чужую кровь. В этот раз трупом, разлагающимся и смердящим, кажется, была она, да и кровь в чашке чая была не свежей, свернувшейся.

Это все сны. Просто дурные сны.

Ночи, отшлифованные кошмарами, а еще ранее бессонницей, выплеснулись наружу и оформились в маленький образ, хрупкую девушку. Он подошел к ее креслу, достал из кармана подарок, который обещал в прошлый раз, и положил перед ней – черную бархотку с аккуратной подвеской-камешком и крохотным серебряным замком. Алиса все так же сидела, низко склонившись над столом, медленно раскладывала карты в совершеннейшем беспорядке, даже не пыталась скрыть этот беспорядок пасьянсом или гаданием. Но осторожно одним пальчиком коснулась мягкой ткани и провела по бархатной полоске.

– Это так красиво. Я буду носить и думать о тебе. Спасибо.

– Рад, что смог угодить.

Минуты тянулись долго, он стоял над ней, над ее душой, пока она выкладывала карты, намеренно перемешивая, на последних задержалась особенно, нехотя уложила их и вцепилась пальцами в край стола.

Сказать не может или не хочет? Или просто терпит?

– Что с тобой сегодня?

– Ни-и-ичего-о-о… – потянула тихонько и, сгорбившись, отвернулась, но не подумала о том, что Валентино с ней в вопросы играть не станет.

Он откинул длинную вуаль, закрывающую в этот раз все ее лицо, ухватил пальцами подбородок и повернул к себе. На скуле треснувшая кожа, в уголке рта неприятная ранка с жирно запекшейся кровью, а дальше по шее – черные пятна от пальцев.

– Говоришь, принадлежишь только себе? И все так же чиста, как и прежде?

Она не ответила, смотрела на него, не мигая, прижалась щекой к его ладони, выпрашивая ласку.

– Ну так каково тебе теперь? Больно?

– Уже не очень. Он узнал о том, что ты приходил ко мне в тот раз. Он поступил со мной плохо. Он обидел меня. Ему теперь не будет счастья.

Глупая наивная девчонка.

Валентино отпустил ее, понаблюдал, как тщательно она снова прикрывает лицо сеткой в мелкий горошек. Алиса, кажется, привыкла не страдать и не оплакивать того, что уже не поддавалось изменению, не терзалась мыслями и переживаниями, но ему все равно было жаль смотреть на нее и на безделушку, которую он принес ей, и которую, он уверен, она будет носить, как и пообещала. Ему стало неуютно с этой мыслью, неприятно тянула душу привязанность к чужой собственности, девушке, которая еще из-за него и пострадала.

– А тебе?

– А мне да. Я была бы счастлива, если бы ты дал мне новое имя. Мне теперь не нравится старое.

– Что плохого в твоем имени, Алиса?

– В имени ничего. Но около Алисы не может быть такой человек, как ты.

– Но ты отказалась быть со мной, помнишь?

– И все же. Я хотела бы, чтобы именно ты дал мне имя этого украшения.

– Вельвет? Ты хочешь быть ею?

– Очень хочу.

Он присел на корточки около нее, стараясь под тонкой черной тканью разглядеть белые неживые глаза. Она испугалась, отпрянула, но, когда он взял ее руку в свою, замерла.

– Вельвет, я предложу еще раз. Ты хочешь уйти со мной? Прямо сейчас.

– Нет, – шепнула, и затем ответила на его непонимающий взгляд: – все дело в шляпе, милый друг.

Она аккуратно сняла шляпку и положила на стол полями вверх, спустив вуаль до самого пола, а сама отошла к окну, ясно давая понять, что разговор окончен. Валентино не был дураком, незаметно вытащил из шляпы сложенную пополам игральную карту, сунул в карман и покинул комнату.

Уже в машине он прочитал тонко выведенное на белом краю червонного короля послание.

Не приезжай завтра сюда. Пожалуйста.

***

Забирай и уходи. Забирай и уходи. Забирай и уходи.

Он ушел, но не забрал, оставил там, и теперь чувствовал себя глупцом. Нужно было просто поступить так, как хотел, не слушая ее, не потакая ей. Заставить, принудить, да хоть в мешок затолкать и швырнуть в багажник – без разницы. Несколько раз за вечер он проходил вперед и назад длинный путь от «Нужно поехать и хотя бы убедиться, что с ней все в порядке, плевать уже на деньги» до «Да с каких это пор меня волнуют чужие шлюхи». В итоге во втором часу ночи остановился на том, с чего и начал.

Тускло мерцали только несколько окон на первом этаже особняка, а изнутри не доносилось ни звука.

Запах крови и пятна, бордово-черные полосы на стенах, в гостиной мертвые девушки – все до одной, и Джоджо, им уже не вернуться обратно, жизнь завершилась с ударами ножей из ангельской стали. Он беглым взглядом осматривал тела, связанные, замученные при жизни, пытался угадать хоть в ком-то Вельвет, но облегченно вздохнул, когда не обнаружил ее. Кивнул своим телохранителям.

– Идите наверх, ищите девушку в черном. Несколько на улицу, она далеко сбежать не могла.

В ее комнате тоже пусто, не осталось даже запаха цветов, все заполонила собой чужая соленая кровь. На столе не разложенные до конца карты, небрежно брошенная в тарелку колода, в которой не хватало червонного короля, опрокинутая чашка с остатками чая и сгустками джема на стенках, на кресле черный цилиндр с измятой вуалью.

– Вельвет! – крикнул как можно громче, а потом добавил очень-очень тихо: – Скажи, что ты жива.

Он добрую сотню раз пожалел о том, что был у нее накануне, о пятнах на ее шее, о том, что принес ей это дурацкое украшение, о том, что вообще заговорил с ней когда-то, ведь мог же просто послать Джоджо и пройти мимо. Был бы сейчас с кучей денег и оружия.

И мертвый, если бы не она.

– Ты знаешь, как они кричали? Ты знаешь, это было очень страшно. Ты знаешь, как я боялась, что ты не послушаешь и приедешь?

Ее голос. И глаза ее. И волосы, собранные в начесанный набок хвост. И черная бархотка со сверкающим камешком на шее. И пышная юбка, сшитая из какой-то рванины. И ноги в сетчатых чулках.

– Мне пришлось оставить обувь в моей комнате. Мне пришлось сидеть на чердаке тихо, словно я мышка. Там высоко, но все равно было слышно, как они кричали. Он заслужил это, он обидел меня, я пожелала ему смерти. Это друг убил его, и тебя бы тоже убил.

Последние слова она еле выдавила из себя, прикусила губы. Спускалась по лестнице, цепляясь скрюченными трясущимися пальцами за перила, но остановилась на последней ступеньке, уставилась на вымазанный кровью участок пола впереди.

Отлегло. Будто чья-то рука изо всех сил сжимала сердце, а теперь бросила, пропуская внутрь ее дыхание, ее взгляд, ее пугливую маленькую душу.

Забирай и уходи. Забирай и уходи. Забирай и уходи.

– Все кончилось теперь, успокойся. Поехали домой.

Он ощущал приятную тяжесть ее тела в руках, чувствовал, как она лицом уткнулась в шею, а пальчиками копошилась в меховом воротнике и почему-то думал, что теперь все изменится.

– Ты же не будешь обижать меня?

– Никогда не буду, Вельвет.

– Это хорошо. Я буду приносить тебе удачу, я это умею.

========== Другая комната ==========

Комментарий к Другая комната

От

Ты отказала мне два раза,

Не хочу сказала ты,

Вот такая вот зараза -

Девушка моей мечты.

До

А я простила, я простила его

Напрасно, видимо,

Теперь страдаю от этого,

Теряя независимость.

Кто пропел, тот молодец.

Собственно, что нужно девочкам под Новый Год? Бокальчик шампанского, чокнутый маньяк или мешок конфет?

Если серьезно, то эти странички всю душу из меня вынули.

Маленькая история о том, что Валентино хочет узнать прошлое Вельвет, и она ему рассказывает собственным своеобразным способом.

Писала под Mujuice – Jackdaw Valse, а так же Mujuice – September 23 (Live).

https://www.instagram.com/p/CHdTUPNHdho/?igshid=1nid4dyq7rxq5

https://www.instagram.com/p/B-xOu8On1Nf/?igshid=1fbqojwj2f4h9

https://www.instagram.com/p/Bgb4nEfBiDA/?igshid=1imc9lonl1h5

https://www.instagram.com/p/CAf1z5Sn-rr/?igshid=fqz3d2w20xd8

Он с самого начала понял – что-то неправильное с ней происходит. Что-то неправильное происходит с ним.

Она сидела в машине, поджав колени к груди, и грела ладонями озябшие пальцы на ногах. Она отказалась от бокала вина, которое он предложил ей, чтобы согреться. Она отпрянула от него самого, от его живого тепла, как только он попытался притянуть ее ближе, успокоить, дать сил той, которая в этих силах не нуждалась, а ведь он впервые чувствовал острую необходимость защитить кого-то. Ее. Она этого не замечала, взгляд устремила к особняку, и тогда он понял, что девушка все еще осталась там.

Алиса за столом тасовала карты. Алиса наливала чай. Алиса предвидела.

Алиса умерла вместе с Джоджо, он утащил ее за собой, и теперь она, испуганная и униженная, бродила без права выхода по дому, в гостиной которого разлагались трупы.

Валентино забрал то-что-осталось, и то-что-осталось называл Вельвет. То-что-осталось гладил по волосам. То-что-осталось прижимал к груди. То-что-осталось вез с собой, как сокровище, хотя на самом деле это лишь шелуха.

Вельвет была не готова. Вельвет все еще была Алисой.

***

Вокс видит ее впервые, рассматривает, приподняв одну бровь, следит за каждым ее осторожным шагом, когда она проходит мимо, за размеренным покачиванием короткого шлейфа, который жесткими складками от талии спадает вниз и едва касается пола. Он понимает, что девушка не из студии, но все равно спрашивает:

– Та, что уцелела? Не помню ее. Она наша? Или это малышка Джоджо?

– Теперь моя, – бросает Валентино, стараясь разом прекратить все последующие вопросы.

Он не хочет ничего рассказывать, и объяснять не хочет, машинально кивает на слова Вокса о том, что она, возможно, хорошо бы смотрелась в кадре, если ее раздеть и отмыть, но потом, опомнившись, быстро поизносит:

– Нет, просто нет. Оставь в покое ее, она не для работы.

– Конечно, не для работы, – усмехается Вокс и вызывает лифт, а потом добавляет тише: – еще бы бомжиху сюда притащил.

Валентино делает вид, что не слышит, ему не до насмешек за спиной, даже если они от Вокса. В иной день он бы не позволил такого, нашел бы способ заткнуть.

Непривычно щемит в груди, когда он замечает, как нетвердо ступает Вельвет, как несколько секунд обнимает плечи руками, а затем сжимает пальцы в кулаки, на стену натыкается, будто неожиданно для себя.

Все же слепая?

Эта мысль привлекательна и неприятна одновременно. Она и заводит, и душит, томит, греет и нежит нечто звериное внутри, гонит кровь и терзает сердце. Валентино не спокойно, в голову лезут мысли, которым появиться следовало гораздо раньше, хотя бы перед тем, как сажать девушку в машину, и уж конечно перед тем, как везти ее в студию.

Он подходит, хватает ее руку чуть выше локтя и тянет за собой. В лифте при ярком свете, отраженном зеркалами, Валентино видит гораздо больше, чем видел раньше при свечах в ее комнате. Обломанные ногти, когда она тянется свободной рукой. Сначала пытается расцепить его пальцы, сжавшиеся на плече, а потом начинает медленно поглаживать, и улыбается так, будто сама от себя не ожидает этого. Волосы грязные и дешевые погнутые шпильки с розоватыми камешками в них, когда она склоняет головку к нему. Платье не по размеру, чуть велико, черный корсаж неровно и неплотно облегает маленькую грудь. Сетка чулок порвана в некоторых местах, расплывшиеся пятна проглядывают в складках мятой юбки.

Она так манила в полумраке. Она так манила, когда между ними была лишь вуаль ее шляпки. Она так манила, когда сидела на его коленях, хотя принадлежала другому. Теперь она просто сумасшедшая слепая девчонка, которую он забрал зачем-то, не сумел оставить там одну перед чисткой, которая даже работать не сможет, у которой из достоинств только жуткие белые глаза да странная, неизвестно откуда взявшаяся, гордость. Но и через нее она переступила, согласившись ехать сюда. Только глаза и остались.

Что делать? Что мне с тобой делать?

Когда Валентино толкает ее в комнату, подготовленную для нее по его приказу, подтаскивает к кровати и усаживает, она не противится и не издает ни звука, только водит ладонями по пушистому покрывалу, словно удивляясь, что постель может быть такой мягкой. Крутит головой по сторонам, то ли рассматривая комнату, если все же зрячая, то ли пытаясь уловить движения, если глаза ее мертвы. Он не может себя сдержать – пальцы удобно ложатся на ее шею, точно на те пятна, что остались от другого, слегка сжимают на пробу, не до того, чтоб она перестала дышать, и, конечно, не до боли. Вельвет вмиг прекращает елозить руками по покрывалу, резко приподнимает колени, касаясь пола теперь только кончиками пальцев.

– Он вот так же делал, – шепчет девушка.

Валентино понимает, что речь о Джоджо. Ему становится мерзко от сравнения с ним, но он все равно ехидно спрашивает:

– Да? И что же именно он делал?

– То же, что и ты сейчас – показывал, насколько он сильнее меня. И тебя. Он зашел далеко.

– Как далеко?

Он ждет неприятного откровения, омерзительного признания, слёз, после которых сможет ударить ее по лицу, обозвать и отправить на ночь вниз, а на следующий день – прочь из студии, чтобы развлекала своей внешностью и дивными речами надоедливых клиентов. Валентино раньше никогда прошлое его пассий не интересовало, но почему-то именно из-за этой покоя нет уже который день. До зуда под кожей хочется, чтобы заревела, тогда это будет знаком, что с ней можно творить все. Она как будто это знает, поэтому даже взгляд не отводит.

– Очень далеко. Но это ему не помогло.

– Скажи, кем ты для него была? За какие такие труды он держал тебя в своем доме? Что в конце концов произошло? – Он еще чуть сжимает пальцы, а она все же не боится, лишь приподнимает подбородок и глядит, глядит, глядит. – Кто ты такая? Откуда тебе было знать, что этого наркошу прикончит его же дружок? Или ты на него как раз и работаешь? Кто тебя прислал? Говори, или я узлом завяжу твою грязную шейку.

– Ты волен делать то, что считаешь нужным, – на выдохе произносит Вельвет, и ему кажется, что в ее белых глазах разочарование поселяется, да и взгляд она наконец отводит, только слишком поспешно. – Не знаю, как доказывать тебе что-то, да и стоит ли? Ты все равно поступишь по-своему, что бы я ни сказала. Я могу лишь попросить тебя вспомнить обещание, которые дал мне. Ты сказал, что…