Текст книги "Зеркала (СИ)"

Автор книги: kozatoreikun

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Было похоже, что звонок Директора вытащил из кровати. К тому же, ночью разговаривать на такие темы не каждый захочет, но Директор не был бы Директором, проигнорируй он это. К тому же, когда подключился Рестор, который сказал, что ему тоже не терпится обо всём узнать.

Гнойный сидел тише воды, ненавидел всё вокруг и слушал вместе с остальными, что говорил Директор. У мальчишки были проблемы в семье. Его избивал отец. Парень Директору приходился каким-то дальним родственником, поэтому и устроить его сюда в последний год удалось. А скандал раздувать не стали. Обращались к врачам, но не в полицию.

Гнойный вспомнил всё, о чём говорила Хима. «Состоит на учёте в дурке. – Из-за попыток суицида, видимо. – Несколько месяцев назад его изнасиловали».

– Почему ты спрашиваешь? Что-то произошло? – поинтересовался Директор.

Генерал ничего скрывать не стал. Не скрыл он и неохоту в своём голосе, с которой произнёс каждое слово.

– Он пытался порезать себе вены. К счастью, Слава с ребятами вовремя его остановили. И это не первая его попытка суицида.

– Вот как. Вы будьте уж с ним помягче. Завтра, как приеду, попробую с ним поговорить.

Генерал прервал звонок. Он убрал телефон в карман и в комнате воцарилось напряжённое молчание.

– Никому не приходится просто, – оскалился Гнойный. – Он здесь не один такой.

– Спасибо, что помог, – сухо произнёс Генерал. – А теперь иди спать и успокой остальных.

Гнойный молча подорвался с места и вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Он ненавидел Генерала. Он опасался Рестора. Старуха был прикольным и работу свою спустя рукава делал, поэтому его любили в основном – он закрыть глаза на многое мог. С последними двумя было всё понятно: просты и пусты до безобразия. Но только не воспитатель второй старшей.

С тем, что Генерал его ни во что не ставил, Гнойный давно смирился. Противно было вспоминать, как первое время он считал, что у него с этим человеком было что-то общее, как он симпатию к нему испытывал и тянулся даже. Бред. Он как тогда не верил в него, так и сейчас продолжает настойчиво игнорировать. А ведь он всё знает. Ему известно больше, чем каждому воспитаннику в Доме! Он на своём веку несколько выпусков пережил. Досада и ярость вгрызлись в нутро и поделать ничего с ними было нельзя.

Гнойный шёл по коридору, не различая дороги. Отсюда до спален было рукой подать, поворот всего один сделать, но сегодня стены были бесконечно высокими и бесконечно длинными. Отозвались, потревоженные вмешательством. Это немного успокоило и отрезвило очернённые мысли. Гнойный же вовремя Рикки остановил. Почему тогда?.. Не складывалось что-то. С этой стороны нельзя было соскочить. Правило лишь в одном направлении работало.

Кто-то другой сошёл? Что-то странное произошло в стенах Дома этой ночью. Нет, своими действиями Гнойный не мог никому навредить. Лёгкое головокружение привело его в себя. Парень взглянул в отражения окон. В коридоре медленно и неторопливо проявился ещё один силуэт.

– Я ведь… правильно поступил? – спросил Гнойный.

– Ты молодец. – Фаллен подошёл к нему и остановился рядом. – Ты прав, – он кивнул. – Никому не приходится просто. Но не забывай, кому здесь пришлось тяжелее всех.

Фаллен исчез, когда в коридоре показались фигуры других людей. Букер и Замай подбежали к Гнойному, взъерошенные и перепуганные, как никогда.

– Эй, ты как?

– Мы думали, тебя убьют, – честно признались они. Замай протянул чистую футболку.

– Я тоже так думал, – сказал Гнойный, одеваясь. – Чёрт, жуть как холодно сегодня.

Он повёл плечами. Да, холодно и неуютно. Он, хозяин Дома, не должен был чувствовать это, находясь здесь. Что-то переменилось в Доме этой ночью, понял Гнойный. И это нашло отражение в нём самом. Нужно было у Фаллена спросить. Хотя если бы это было по-настоящему важно, он бы и сам рассказал. Вот только его след простыл, и стоя в коридоре, Гнойный не чувствовал и не видел никого с той стороны.

– Пошли спать, – заключил Букер, – много дерьма для одного дня случилось.

У дверей спальни они остановились, чтобы поднять головы вверх и посмотреть на стены и потолок. Давно такого не было, чтобы надписи забирались настолько высоко. Замай и Букер посветили фонариками наверх.

– Снова несуществующая «Сонечка». Прям легенда местного масштаба.

– Можно подумать, и без неё легенд здесь мало.

– А ты что думаешь, Гной?

– Ага…

Гнойный сглотнул и подавил дрожь, против воли охватившую тело.

Надписи, видимые его глазам, отвратительными неразборчивыми каракулями взывали к тому, о чём он никогда не должен был вспоминать.

СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СПАСИБО СОНЕЧКА СОНЕЧКА БЛАГОДАРИМ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СПАСИБО ТЕБЕ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СПАСИБО СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА

***

Утро понедельника принесло с собой споры, суматоху и страшные вести. В столовой царил привычный этому месту тихий гвалт. Те, кто ещё не проснулись, досыпали перед занятиями, которые для всех групп начинались в девять. А небо хмурилось уже с утра. Чёрные тучи набегали на город с севера. Радио предсказывало резкое похолодание, штормовой ветер и в ливне заумных слов предвещало сокрушительное ненастье.

Когда Гнойный, Букер и Замай пришли в столовую, Хима уже ждала их за столом. Новенький сидел в стороне ото всех не поднимая взгляда с нетронутого завтрака.

– Ревную, – улыбнулась Хима, глядя на то, как Гнойный расхаживал в футболке Замая.

– Я бы рассказал, при каких обстоятельствах потерял последнюю чистую футболку, но ты и сама наверняка уже всё знаешь.

Все вокруг гудели важными и неважными новостями, разносящимися по Дому каждое утро. Но сегодня Гнойному было не до них. События минувшей ночи всё ещё тревожили его, не отпуская мысли. Кусок в горло не лез и в тягость было осознавать, бросая взгляд за плечо, что он такой тут не один.

– Великий и ужасный Гной в смятении, – раздался над ухом противный голос Джуба.

– Тебя ещё не хватало, – огрызнулся Гнойный.

– Ну так вот, – усмехнулся Джубили, – пришёл. Что, не дали порезать одного, и решил порезать другого?

– Джуб, иди куда шёл, – развернул его Букер.

Слава вздрогнул, вскочил с места и схватил Джубили за воротник.

– А ну-ка повтори, – прошипел он ему в лицо. Не было настроения слушать эту провоцирующую чушь. Да и Джубили появился здесь очень невовремя. И проучить его следовало давным-давно.

Все вокруг притихли: каждый здесь знал, что нельзя лезть к Гнойному, когда тот не в духе. Окна в столовой задребезжали. Сидящие рядом девочки враз повскакивали со своих мест, мальчики из младших групп без страха отпрыгнули в сторону.

– Слава! – громко крикнул Генерал. – Слава, прекрати.

Он перехватил его руку, вынудив отпустить Джубили. Тот раздражённо вперился в Гнойного взглядом.

– О нет, – испуганно прошептала Хима, прикрыв рот ладошкой.

Она поняла это секундой позже, чем следовало это сделать. Тогда она могла бы увести Гнойного. Тогда, может быть, ещё не исчезла бы возможность предотвратить всё, что последовало дальше.

В столовую быстрым шагом, растолкав всех вокруг, вошёл Директор.

– Саша, поднимись наверх. Денис, Костя, не выпускайте никого из столовой, – раздался его резкий, грубый и громкий голос.

Преподаватели переглянулись, замешкавшись, но быстро взяли себя в руки. За Ресторатором закрылась входная дверь и Старуха встал у неё, разворачивая младших, которые уже собирались уходить.

– Что случилось? – встревоженно спросил Генерал.

– Это у твоих надо спросить, – не меняя неестественно серьёзного выражения лица, зло произнёс Директор. – Что, Карелин, одного было недостаточно?

Гнойный вырвал свою руку из чужой хватки.

– Эй, да о чём вы! – воскликнул он.

Директор сделал по направлению к нему два широких шага, практически сократив расстояние между ними, но путь ему неожиданно преградил Рикки. Он расставил дрожащие руки в стороны, но не позволил Директору и пальцем тронуть хозяина Дома.

– Со… ня… не ви… но… ват, – глотая воздух, дрожащим голосом прошептал он.

Букер, Хима и Замай, а за ними и остальные старшие ребята со всех групп повскакивали со своих мест.

– Эй. Я не Соня, – ошарашено глядя на Рикки, пробормотал Гнойный. – Не называй меня так!

Он побледнел и изменился в лице.

– Не называйте меня так!

Никто особенно и не понял, что произошло дальше. Гнойный закричал, обхватил голову руками, упал на колени. Задрожав, стаканы, тарелки и вся стеклянная посуда лопнула, разлетаясь осколками. Взрывной волной разнеслись по столовой окна. Ручьями по кафелю, застлавшему пол, пробежались трещины. Они поднялись по стенам и затихли, тонкими дорожками тянущиеся к потолку.

Генерал опустился вниз, обнимая дрожащего парня. Подняв взгляд, он посмотрел на Директора, но увидел перед собой только спину Рикки. Он всё ещё стоял между ними, раскинув руки в стороны и защищая их обоих.

========== В этот раз заберут пятерых, часть 1 ==========

Хима сидела на лавочке в коридоре рядом с проходной. Она болтала ножками, держала за руку Рикки и что-то ему рассказывала. В удушающей тишине первого этажа её слова туманным облачком обволакивали компанию собравшихся вокруг ребят, вызванных на «допрос». Они сидели на лавках и на полу или стояли, подпирая собой стены, молчали и слушали, что говорила девушка.

– Да ты не волнуйся. Гной сильный, он справится. – За последние пару часов её голос не приобрёл никакого необычного выражения. Словно и не произошло в Доме ничего странного, страшного или того, что могло бы вывести девушку из равновесия, каким можно было считать привычное состояние, весёлое и беззаботное, непринуждённое, не отягощённое ничем серьёзным, что так беспокоило взрослых. – Я очень хорошо его знаю. Гной – хозяин Дома, а это значит, что нет среди воспитанников человека сильнее. Да ты и сам видел. Вот до Гноя был Хайд. Я тогда ещё совсем маленькая была. Так здесь раз в год перекладывали проводку и часто-часто меняли лампочки, потому что они всегда перегорали. А сейчас раз в год меняют стёкла в окнах, потому что они бьются. Никто не знает, почему, но все знают, что это Гной тому причина. А предъявить ему ничего не могут. Ну как это объяснишь?..

Проходная была единственно аккуратным местом в Доме, непринимаемо чужим, потому что только здесь могли появиться люди из внешнего мира. Здесь тоже повсюду были большие зеркала. Они вытягивались во весь человеческий рост, чтобы неустанно напоминать чужим людям, что в Доме им не место. Воспитанники не любили задерживаться здесь, но сегодня все привычки были спешно отброшены, а тревога за то, что происходило в стенах Дома, неожиданно оказалась сопоставима с чувствами, вскрываемыми мыслями о жизни за стенами – теми, из-за которых воспитанники не сразу принимали не таких.

– Ребята не особенно дружелюбны к новичкам, но это простая осторожность, – объяснила Хима. – Мы же не знаем, что вы собой представляете. Мы всего лишь проверяем вас на прочность, так что не держи на Гноя зла. Он бы ничего тебе не сделал. Ну, поколотил бы малость, и что с того? Вы, мальчики, никогда не узнаете, что делают с новенькими девочками. Тогда ваши проверки показались бы детской шалостью.

Но стоило лишь шаг в сторону сделать – и всё это пропадало; Дом открывался истинный: с его тайнами и секретами, изложенными на стенах, с высокими потолками, зеркалами, прячущими от посторонних глаз всё, что только можно. Место со своими порядками и теми, кто за этими порядками следит. Законченными циклами, не показывая своего лица, не раскрывая своего предназначения – такие были самыми особенными даже среди прочих. И уходили они первыми.

Проводники. Слово, что всегда дрожало на губах, не слетая с них.

– Кем был тот мальчик? Ну… мы лично не были знакомы. Окси много болел, редко появлялся в столовой и на занятиях и ни с кем из Дома не дружил. А, я знаю! Он писал красивые стихи. Их иногда можно было увидеть на стенах. На стенах есть много интересных вещей. Пойдём, я тебе всё-всё покажу.

Хима спрыгнула со скамейки и потянула Рикки на себя.

– Да ты не волнуйся. Я знаю, что сказали никуда не уходить. Мы не будем уходить, на первом этаже тоже много интересного есть.

Они появились как всегда неожиданно, не предупредив никого. Лишь один человек в Доме почувствовал неладное, да и он не смог вовремя всё понять. Остальные же осознали случившееся с опозданием. Непростительным для тех, кто был замешан в этом, и совершенно ничего не значащим для остальных. Но их замешательство было объяснимо: ранняя осень – никогда ещё это не происходило так скоро.

Но кто бы ни сделал эту ставку сроком, обернуть время вспять было невозможно. Приблизилась та самая пора, когда приходило время отдавать Дому должное.

Стены, взывая к воспитанникам, возвестили о ней.

СОНЕЧКА СОНЕЧКА СПАСИБО СОНЕЧКА БЛАГОДАРИМ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СПАСИБО ТЕБЕ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА ПЕРВЫЙ СОНЕЧКА СОНЕЧКА ПЕРВЫЙ УШЁЛ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА В ЭТОТ РАЗ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА ЗАБЕРЁТ ПЯТЕРЫХ СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА СОНЕЧКА

***

Старуха спускался по лестнице, его тяжёлые шаги эхом отдавались в непривычно пустых для утра понедельника коридорах: за весь путь ему так никто и не встретился. Где-то наверху ещё остались чужие голоса, но первые этажи Дома утонули в тяжёлом молчании, которое прерывалось постукиваниями молотков и шумом дрели.

Сегодня стены были особенно грязны и невзрачны, темны и унылы. Холодный воздух разлетался по коридору, проникая в него через открытые форточки. Воспитателю пришлось закрывать их; отопление в Доме уже дали, но работало оно с перебоями, как и всегда в суровую осень, отличающуюся отменной непогодой. Давно он не выбирался в город, подумал Старуха. Пришла пора завалиться в какой-нибудь кабак и отдохнуть там хорошенько. Возможно, даже на следующих выходных… Да только кто теперь его отпустит?

Тот мальчик – Мирон – теперь уже навечно склонивший голову над письменным столом в своей комнате, таким в стенах Дома и останется. Он на других воспитанников похож не был. Последние пару лет не покидал стен лазарета на третьем этаже, а в последние месяцы даже на первый в столовую не спускался. Не общался ни с кем, к нему если и приходил кто, то только Саня, в чьей группе он числился. Старуха, вот, не приходил. Ему и своих ребят с головой хватало. А тут ещё и Гнойный со старшими, гораздые на выходки, стали малышню чему попало учить. Годы выпуска – самые противные, с первого дня, стоило только ему оказаться здесь, говорили Старухе. И вот второй раз он лично убеждался в этом.

Это произошло снова. Нет, конечно… Это всё может быть и совпадением. Им очень повезёт, если сейчас всё закончится.

Старуха шёл к Директору и размышлял о том, что постоянно не позволяет детям Дома спокойно покидать его стены, смотрел на эти самые стены и, сколько бы ни бился, не мог увидеть в них ничего, что помогло бы ему дать ответы на его вопросы.

Воспитатели собрались в одном из пустых учебных классов.

– Отправил преподавателей домой. Занятий сегодня не будет, – как раз говорил Директор, когда Старуха, не постучавшись, вошёл в кабинет, сразу же сменяя Директора на посту человека, к которому было обращено всеобщее внимание.

Все знали: Старуха был одним из тех, кто видел место происшествия своими глазами. Его сгорбленная, ссутулившаяся фигура в обносках скорби несла в себе больше, чем тихие всхлипы воспитательниц девчачьих групп, поэтому заговорить с ним никто первым не решился. На Старухе лица не было, но по здешним меркам он всё равно держался неплохо.

– Они все в голос говорят, что это самоубийство, – могильным тоном сообщил воспитатель. – Заводить уголовное дело или нет – это ваше дело, но экспертиза покажет, что это самоубийство. Сейчас они допрашивают Славу, Денис остался с ним. Саня уехал в больницу оформлять бумаги. Мирона похоронят здесь, на кладбище, послезавтра.

– С Сашей всё нормально? – нарочито спокойным будничным тоном спросил Директор. Но в его голосе всё равно не укрылось волнение. Не столько за погибшего или за его семью (говорить с которыми придётся именно Директору), сколько за оставшихся, кому придётся многое сейчас пережить.

– Нет. Не знаю. – Старуха отвёл потяжелевший взгляд в сторону, посмотрел в окно. – Всяч… То есть Лёша Борисов отправился с ним. Если случится что – сообщит мне или Дену.

Погода за окном испортилась в конец. На город надвигалась буря и Дом словно чувствовал её приближение. Капли ледяного дождя уже начали колотить по окнам. Несмотря на ранее время, всё вокруг стемнело, в коридорах и комнатах уже загорелись огни. Старшие разогнали малышей по спальням и сами предусмотрительно не высовывали носа, чтобы не попасться под горячую руку воспитателям. Дети и сами прекрасно всё понимали.

На первом этаже мальчики молча помогали работникам столовой и завхозу заколачивать досками окна. Они подметали пол и собирали в мешки осколки стекла и посуды, сваливали их в кладовку, чтобы выбросить, как только появится возможность выйти на улицу. А такая предвидится теперь нескоро. За окнами расходилась не по-осеннему суровая гроза.

Когда ребят закончили допрашивать, Генерал сказал всем разбредаться по комнатам. Букер и Замай переглянулись, очевидно, ожидая Гнойного, но воспитатель покачал головой: «Потом». Гной вышел из директорского кабинета последним, выглядел он ужасно. И не полиция его таким сделала, понимали все. Генерал положил руку ему на плечо и подтолкнул парня. Ребята безмолвно стояли внизу, глядя, как хозяин Дома уходит вслед за воспитателем, исчезает хрупкой линией, теряясь в настенных повествованиях.

Генерал привёл мальчишку в свою комнату. Сказал сесть на кровать, сам без сил опустился на стул. Долгое время они просто молча сидели, даже не глядя друг на друга; это молчание, да и эта компания в целом были неприятны им обоим. Но Гнойный был слишком подавлен даже для ребёнка Дома, чтобы его просто так отпустить. Что-то в нём словно надломилось там, внизу, и теперь он медленно склеивал себя заново. Генерал хотел помочь, он должен был, обязан был помочь. Но только не знал, как.

Всё это было неправильно. Всё это было неизбежно. Выпуск от выпуска, стоило таким вещам начаться, как их уже ничто не могло остановить. Сидящий перед Генералом парень – хозяин Дома, так сложилось, что их не трогают. Но в этот раз что-то шло не так. Генерал уже не понимал ничего. Он всегда боялся превратиться в пассивного наблюдателя, но и в этот раз, ему казалось, всё идёт по точно такому же сценарию. Он не мог никому помочь. Да он даже поговорить с этим парнем по-человечески не мог – натура ребёнка Дома не позволяла.

Поэтому он просто сидел на стуле. Письменный стол стоял в углу небольшой комнаты. Рядом с ним – кровать, расположенная у стены. Комната Генерала угловая, дверь по одну стену с кроватью вела в левое крыло. Напротив письменного стола – окно, откуда открывался вид на внутренний двор. Замечательное место, чтобы следить за играющими на улице воспитанниками. В комнате, кроме прочего, был большой шкаф, груда бесхозного мусора в углу, старая раскладушка и кресло, которое не раскладывалось и из которого торчала пружина. На кресле лежали две подушки.

Таскать в комнату всякий хлам – точно натура ребёнка Дома. Всё это могло быть использовано однажды, но то, что использовалось по назначению постоянно, лежало в местах труднодоступных и спрятанных от любопытных глаз. Эту привычку не искоренить просто так. Слишком уж от многих привычек ему не удалось избавиться. Глядя на Гнойного, Генерал вспоминал Чейни, и пустой бездумный взгляд хозяина Дома говорил о том, что у них не могло быть ничего общего. Генерал бы, может, даже и поверил в это, но только вот Чейни в прошлый раз выглядел точно так же. Тут даже усилий не прикладывай. Одёрнутый воспоминанием, он почувствовал себя плохо.

Внезапно парень вздрогнул. Генерал вскочил со своего места, встревоженный переменами в лице подростка и ещё больше – ощущением присутствия, которое ему не доводилось испытывать уже давно. Гнойный распахнул глаза и в них искрой сверкнул испуг.

Он почувствовал чужое прикосновение, словно кто-то прислонился к его спине, обнял, примяв футболку. В складках проглядывался контур невидимых рук. Парень подался вперёд и замер, не двигаясь. Стиснул зубы и напряжёно выдохнул.

– Кто здесь? – ощутив неладное, произнёс Генерал. – Я тебя чувствую. Проявляй себя. – Ещё немного – и его голос мог сорваться. Настолько забытые пятилетней давностью ощущения казались страшными.

Усмешкой неизвестный выдохнул Гнойному в самое ухо.

– Ты не Фаллен, – прошептал Гнойный.

– Всё верно, Сонечка, я не Фаллен.

Парень дёрнулся, попытался встать, но ему не дали сдвинуться с места. Кто-то одной рукой перехватил горло, сжав его с небывалой силой; красные пятна – следы пальцев – тут же проступили на светлой коже.

– Фаллен слишком печётся о тебе, – продолжил неизвестный. – Чем ты вообще его привлекаешь?..

– Хватит! Отпусти его! – крикнул Генерал.

Он хотел помочь, хотел делать хоть что-то, но понимание собственного бессилия душило леденеющими руками прошлого. Сейчас, что бы он ни сделал, ему не услышать и не коснуться того человека, пока он сам этого не захочет. Защищающая ту сторону недосягаемость, одностороннее свойство, ограничивающее. Единственный, кто мог помочь Гнойному – это он сам. Всё, что мог делать Генерал – это стоять и смотреть. Как и в прошлый раз.

Всё так же бессилен. Бесполезен.

– Что такое? Эй, Со-неч-ка, – чеканил голос по слогам. – Так расстроилась, что не ушла первой? Но не волнуйся, Окси справится не хуже тебя. Он показал всем вам пример. Он проложил для каждого из вас прекрасную дорогу.

Гнойный чувствовал, как неизвестный провёл рукой по подбородку, шее, груди и положил её на талию. Надавил слегка – парень недовольно простонал сквозь сжатые зубы. Тогда неизвестный задрал вверх его футболку, открывая взору Генерала огромный след от ожога. Шрам тянулся со спины и на живот, через весь бок, был огромным, старым и уродливым.

– Фаллен сказал, ты всё ещё тушишь сигареты о ладони? Маленькая глупая Сонечка. Тебе стоит поучиться у старших товарищей тому, как забывать неприятные вещи.

Произнеся это, человек за спиной проявил себя, окончательно переступая черту, отделяющую его от остальных. Генерал ошарашено отпрянул назад. Лицо этого человека он не забыл бы ни при каких обстоятельствах.

– М-микки? – дрогнувшим голосом вспомнил он.

– Давно не виделись, Чейни, – с усмешкой поприветствовал Микки. – Или мне называть тебя Генералом? Можно я не буду этого делать? Впрочем, я всё равно не буду этого делать.

– Н-но ты…

– Умер? Да. Но, как видишь, я вполне живой для того, чтобы сделать Сонечке больно.

Он снова надавил на шрам, и Гнойный, не выдержав, вскрикнул. Микки тут же зажал ему рот рукой.

– Тише-тише, ты же не хочешь, чтобы у твоего дорогого Генерала были проблемы?

В комнату постучали. Микки кивнул на дверь, вновь занеся над шрамом ладонь. Гнойный сидел неподвижно, замерев в его руках. Его грудь едва заметно поднималась и опускалась, вторя слабому дыханию. Сигнал был подан явно для Генерала. Тот, замешкавшись, всё же смог кое-как взять себя в руки. Проявившегося увидит каждый. Воспитателю нельзя было допустить, чтобы Гнойный пострадал, но ребёнку Дома нельзя было раскрывать их секреты никому.

Чейни сделал выбор. Погасив в комнате свет, он прошёл к двери и приоткрыл её. Кто бы ни был там, он не должен был ничего узнать.

В проходе, переминаясь с ноги на ногу, стоял Старуха.

– Вы как, в норме? – спросил он.

Попросить у него помощи? Нет, тут же отверг эту идею Генерал. Бесполезно, неоправданно. Так он только ещё больше навредит. Старуха ничего не знал, он чуждый той стороне человек. Воздух в комнате замер, пока Генерал, наконец, не выдавил из себя ответ.

– Слушай, Слава пока побудет у меня, ладно? Присмотри, чтобы мои дел не натворили.

Он прозвучал убийственно жалко, но Старуха только кивнул и развернулся.

– Ты хороший мальчик, Чейни, и всегда таким был, – улыбнулся Микки, когда за Старухой закрылась дверь.

– Зачем ты это делаешь?

– Чтобы скоротать время. Чтобы не дать вам помешать уйти второй. И потом, наверняка у тебя есть вопросы, на которые ты хочешь узнать ответ, да, Чейни?

– Отпусти его!

Микки едва не засмеялся. Он положил руку Гнойному на живот, задевая шрам, и тот неосознанно прогнулся в спине.

– Почему же, оказавшись здесь, ты забыла, кто ты такая? Почему ты отказалась от себя, Сонечка? Ведь ты с самого начала знала, что дорога всегда будет открыта тебе.

Пока Микки говорил, он ни на секунду не отвёл взгляда с человека, который стоял перед ним.

– Как и тебе она была открыта шесть лет назад.

Соня всхлипнула.

– Прекрати, – дрожащим голосом попросил Чейни.

– Прекрати что? Это?

В руке Микки из ниоткуда появился нож. Движением аккуратным и плавным, уверенным и выверенным, едва ли не механическим, он вонзил лезвие в бок Сони, длинным неглубоким порезом разорвав шрам. Микки зажал её рот ладонью и крик утонул в стенах комнаты.

– Не забывай о том, кто ты такая, – процедил Микки.

Он исчез так же быстро, как и появился. Снимая проявление, оставил после себя едва уловимый след и колотую рану в боку. зажимая её ладонью, Соня упала на кровать. Из раны, заливая постельное бельё, текла кровь. Соня дрожала всем телом, из её глаз сыпали слёзы.

Чейни стоял неподвижно с распахнутыми от ужаса глазами. Они все пронеслись перед ним. Старший братик, чьего имени он и не помнил даже, Саша, Ваня, Юля, Илья, Мирон и вот теперь – Слава. Слава, который мог оставить его у него же на глазах, как и все остальные.

– Слав, твоя рана! Её надо обработать. – Он сам не узнавал свой опущенный голос. Голос, принадлежавший Чейни, тот, что давно уже должен был стать чужим, и тот, который напомнил о себе эгоистично собственной слабостью и беспомощностью. Выбросить его из своих воспоминаний и из себя самого – снова – оказалось не так просто. Будьте прокляты эти игры Дома с человеческими именами!

Соня отмахнулась. Генерал навис над ней, схватил за подбородок и заставил посмотреть на него.

– Гнойный! Приди в себя! Ты меня слышишь?

Соня, глотая воздух, запуганными глазами смотрела вверх.

– Гнойный, ну же! Ты хозяин Дома или кто?

Он бы и сам своим словам не поверил. Но взгляд Гнойного прояснился, хотя его тело всё так же безостановочно дрожало.

– Д-да, – тихо отозвался он.

– Гнойный. Ты – Гнойный. Так тебя назвал Дом, – успокаивал его Генерал. – Всё хорошо, слышишь? Нужно перевязать рану. Вставай. Нужно встать, Слав.

Генерал стащил с него футболку. Это было непросто – парень шарахался от любых его прикосновений, не давая притронуться к ране.

Воспитатель вытащил из-под кровати внушительную аптечку. Она вынималась в завершение всех драк в Доме – мальчишки никогда не жаловали медпункт, предпочитая с синяками и ссадинами приходить к Генералу, который даже вопросов лишних не задавал – нельзя вызывать врача, всегда в такие моменты говорил в нём ребёнок Дома. Какими бы тяжёлыми их порезы или царапины не были.

Он весь день убил на то, чтобы зашить и перевязать рану. Весь день не умолкал, рассказывая Гнойному бесполезную ерунду о временах, когда он был воспитанником Дома. Он рассказывал то, чему его научили старшие товарищи, хотя и сам знал, что Гнойному было известно большинство из этого. Но всё же тишина убивала обоих. Тишина и свет, погашённый сразу же, как только красный ящик отправился обратно под кровать. В них закрались настойчивые мысли.

Что он наделал? Он не думал, правильно было поступать так или неправильно – он просто не мог поступить по-другому. Не мог сделать что-то Микки, не мог позвать на помощь, не мог позволить Славе умереть и… Не мог перестать являться ребёнком дома.

Генерал не мог просто так забыть о Чейни.

Потому что Генерал был по-настоящему бессилен перед ними.

В окно хлестал непрекращающийся дождь. После того, как кровотечение остановилось, Гнойный лежал на кровати, а Генерал сидел с краю, не отходя от парня ни на шаг. Гнойный молчал, не разу ни о чём не попросил, смотрел вперёд, но взглядом не бессильным, а уже собранным, осмысляющим что-то. Хмурился едва ощутимо, приходил в себя, балансируя на опасной грани. Он уснул только под вечер, когда Генерал заставил его выпить лекарство. Никто из них не спустился на ужин. И никто в Доме не поднялся, чтобы узнать, всё ли у них в порядке. Генерал был обязан Старухе, неоплатным долгом обязан.

Близилась ночь. Упаковкой влажных салфеток он вытер руки – не появляться же в таком виде в коридоре; переоделся, зажёг фонарь на столе. В комнату постучали. Осмотрев всё вокруг, взглянув на спящего парня и на себя в маленькое зеркальце, Генерал открыл дверь. В коридоре маячили Замай и Букер. Вздохнув тяжело, воспитатель вышел к ним, закрыв дверь за собой.

– Генерал, а вы Гноя не видели? – спросил Букер.

Он попятился назад. Ещё бы, Генерал стоял перед ним бледный, как смерть, осунувшийся и уставший. И голос у него был как у восставшего из могилы мертвеца.

– Слава спит, – тихо сказал он. – В комнату до отбоя не придёт. Если будет проверка, отправляйте ко мне.

– Он как вообще, в порядке? – Букер и Замай переглянулись. – После того, что утром случилось, он сам не свой был.

– Нет, он не в порядке, – ответил воспитатель. – Я дал ему успокоительного. Кстати, – вспомнил он, – кто-нибудь из вас знает, откуда у него шрам на боку?

– Он у него с самого начала был, – рассказал Замай. – Букер однажды спросил, что это, а Гной его избил так, что он два дня встать не мог.

Букер пихнул Замая под рёбра и развёл руками:

– Он никому не говорил об этом.

– Ясно. Спасибо, Андрей. Возвращайтесь в свою комнату.

Генерал подождал, пока они уйдут, затем отправился умываться и, возвращаясь, запер дверь на замок. Всё это время он продолжал проверять, дышит ли Гнойный.

Воспитатель разобрал себе раскладушку, достав её из-за шкафа. Гроза за окном не прекращалась и он подумал, что выспаться ему не удаться. Но отягощавшая плечи усталость свалила его – как бы ни бодрила нарастающая тревога, с ней ничего нельзя было поделать. Генерал заснул, но сон его был обрывистым.

========== В этот раз заберут пятерых, часть 2 ==========

– Ну, пока! – Хима отправила Рикки воздушный поцелуй и, улыбаясь, скрылась на лестнице, ведущей на верхние этажи.

Каждый вечер она поднималась к себе в комнату, обустраивала свою кровать так, чтобы никто не заподозрил, что по ночам девушка в ней не спит, а затем со спокойной душой скрывалась на чердаке. Но новенькому, да и остальным, этого знать, конечно же, не требовалось. Это был её маленький секрет – её и Гнойного, потому что от хозяина Дома у неё не могло быть секретов, – укромное место, скрытое от посторонних. Его создала не она, но она его нашла и обустроила. Вернее, ей его однажды показали.