Текст книги "Зеркала (СИ)"

Автор книги: kozatoreikun

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== От Дениса до Чейни и Генерала ==========

На сыром кафельном полу, липком от мыльных разводов и занесённой с улицы грязи, старший братик прижимал Дениса к груди. За огромной дырой меж его рёбер, угасая, билось ещё живое, но уже ослабевшее сердце. Оно выталкивало кровь из тела и заливало ею пол в грязной разбитой душевой.

На потолке мигала остывающая лампочка, из крана над их головами капала вода. Старший братик с лёгкой улыбкой на губах тихо шептал, ведя пальцами по щеке Дениса, который смотрел на него с непониманием, но всё ещё безумно доверчиво, ведь выпускники в стенах Дома – всё. Выпускники и есть сам Дом.

– Ты станешь сильным, ты обязательно станешь сильным, – говорил слабеющий голос.

– Правда? – воскликнул Денис. – Таким же, как ты?

– Может быть, даже сильнее. И тогда мы обязательно будем вместе.

– Но почему ты уходишь сейчас? Почему мы не можем быть вместе сейчас?

Несмышлёный, не принятый Домом, без клички даже. Что этот мальчишка забыл той ночью здесь, известно только стенам да зеркалам, в своей неприкосновенности держащим последнее слово. Парень в Доме без году неделя, это первый на его памяти выпуск, а, значит, надо было объяснять. А не объяснять нельзя – контакторы любых возрастов должны были знать правду.

– Я должен проложить дорогу остальным, – старший братик наклонился вперёд и прикоснулся губами ко лбу мальчика.

– Я расскажу тебе одну тайну. Сохрани её, прошу.

Денис кивнул, отстранился и приготовился слушать.

– Раз в шесть лет зеркала забирают троих, – прошептал старший братик. – А теперь беги спать. И, смотри, не разболтай никому.

Лампочка на потолке продолжала моргать, вода – капать из крана, а кровь всё лилась и лилась на пол, затекая в стыки разбитой плитки. Братик устал, ему надо отдохнуть, думал Денис, возвращаясь в спальню. В Доме свет на этажах работал с перебоями. Было темно, но не страшно. В Доме нечего было бояться – в окнах звёздным светом отражались коридоры, переполненные людьми.

Воспитатели шастали, встревоженные, шарахались от каждого шороха, собирались под светом работающих ламп, точно караулили кого-то. Они схватили Дениса, ударив по нему светом фонариков, прогоняя из коридора шумящие отражения. Принялись кричать, трясти за плечи, стащили с него футболку. Но мальчик только закрывал рот руками и мотал головой из стороны в сторону.

«Нет». Он ничего вам не расскажет.

На шум высунулись ребята из соседних спален. В коридоре появились старшие, встревоженные ожиданием. Почувствовав назревающее волнение, воспитатели тут же увели Дениса, а остальных разогнали по комнатам и заперли. Но нескольких секунд, проведённых в коридоре, старшим оказалось достоточно: известные своей причастностью стены успели донести до воспитанников Дома радостную весть.

Этой ночью в запертой на ремонт душевой врослые найдут выпускника со вскрытой грудной клеткой.

Младшие лежали в своих спальнях тише воды и ждали проверки. В назначенное время, известное всем и каждому, двери в комнату открылись, в проходе появился воспитатель, который пересчитал всех по головам и ушёл, бормоча недовольно себе под нос. Когда его шаги в коридоре стихли, комната вновь погрузилась в мерное сопение несведущих. Денис высунул голову из-под одеяла и наткнулся на сияющую от нетерпения физиономию Хайда, который нарисовался в нескольких сантиметрах от его лица.

– Я обещал никому не говорить, но тебе расскажу, – шёпотом, чтобы никто не услышал, произнёс Денис. – Раз в шесть лет зеркала забирают троих.

– Это и есть великий секрет Дома? – засомневался Хайд. – Нет. Я верю тебе.

Он кивнул, сияя решительностью, и умчался на свою кровать.

На следующее утро в столовую они шли в сопровождении воспитателей. Всю дорогу Денис ловил на себе взгляды старших и ровесников из второй младшей, которые смотрели на него с завистью и безропотно затыкали свои рты, стоило воспитателю оказаться рядом.

В столовой держалась непривычная этому месту тишина. Она дрожала натянутыми струнами под строгими взглядами надзирателей и стягивалась к столу первой старшей, во главе которой у прохода сидел хозяин Дома.

– Эй, мелкий. Да, ты, без имени. – Его голос, грубый и не терпящий неповиновения, окликнул Дениса, когда тот оказался рядом. Мальчик остановился, а вместе с ним это сделали и остальные, с тревогой, с интересом, с предвкушением не спускающие с хозяина Дома любопытных глаз.

– Ты теперь Чейни. Понял?

– Да! – радостно кивнул теперь уже Чейни. Отовсюду посыпался тихий шелест разлетающихся сплетен.

– Стань сильным, Чейни, – напутственно произнёс выпускник, сидящий по правую руку от хозяина Дома. Его голос был другим, мягким и податливым, и отдавал хитринкой.

– Что вы себе позволяете! – воскликнула воспитательница старшей девчачьей группы, стоящая рядом. Парень, что только что дал новое имя Денису, поднялся из-за стола и плеснул в лицо женщине холодным какао из своего стакана.

Его тяжёлый одинокий смех поминальным словом разнёсся по столовой, а после был подхвачен столами старших – и парней, и девушек, и только после них ликующим перезвоном засмеялись дети.

Брошенные всеми и принятые стенами этого места.

***

О событиях двенадцатилетней давности, о дне, когда он получил своё первое имя, Чейни напомнили шелестящие на тёплом июньском ветру листья невысоких осин. Они росли у самой ограды на внутренней стороне двора, где от калитки к крыльцу вела прямая дорожка разбитого асфальта. Стоя на пороге Дома, Чейни прощался с последним из тех, кто на протяжении этих двенадцати лет разделял с ним тяготы и довольства жизни внутри серых истерзанных временем стен.

Он был всего на каких-то пару месяцев младше, но восемнадцатилетие и выпуск, следующий за ним неизменно, настигли его, как и остальных. За плечами у парня болтался рюкзак с личными вещами, в руках он держал чёрную папку с документами. Из всего выпуска, вышедшего из стен за эти дни, он покидал Дом последним.

Как и было заведено.

– Значит, решил остаться?

Его звали Хайд, лицо его не знало слова «улыбка» и было испещрено шрамами. Но он обнял Чейни и похлопал его по спине так, что у того едва не затрещали кости. Так, что Чейни невольно охнул и долго откашливался, когда Хайд отпустил его. И всё это притом, что сам он был ни на грош не слабее.

– Нужно новое прозвище, – задумался Хайд. В высокой траве вокруг них послышалось шевеление, а к окнам с внутренней стороны припало множество заинтересованных лиц. – Будешь Генералом, – Хайд усмехнулся. – Тебе пойдёт.

– Генерал, Генерал, вы слышали? Надо всем рассказать! – из травы врассыпную бросились маленькие дети, готовые растрезвонить вести по округе.

– Воспитателю не пристало зваться именем воспитанника.

Этим июньским утром Денис-Чейни-Генерал навсегда прощался с Хайдом. Просто с Хайдом, мрачной тенью, чьё настоящее имя знали лишь документы в папке в его руках. Они были сомнительными друзьями, но в стенах Дома это слово ничего не значило, а переступив его порог, Хайд обрывал любую связь с этим местом. Он осмелился сделать так, а Генерал – нет.

Но какими бы причинами они не руководствовались, ясно было одно: с этого дня их пути расходятся.

Хайд был хозяином Дома последние шесть лет. И, уходя, он не оставил после себя человека, который должен был его заменить. Он ничего не сказал по этому поводу, долго сомневался, принимая решение – всё это Чейни-Генерал мог видеть собственными глазами. Дом и его воспитанники решение Хайда примут, пусть это и принесёт неприятности на первых порах. Дом ни к чему не остаётся безучастным. Возвышаясь за спиной Генерала, он тёмными окнами-глазницами отпускал хозяина вслед за остальными.

Чейни-Генерал до последнего хотел поговорить с Хайдом о некоторых неразрешённых вопросах. Именно сейчас, именно отпуская его навсегда, потому что только так можно было освободить его от последствий. Но он так и не смог найти, с чего начать, и не решился поднять эту тему. Ему всё время казалось, что и Хайд не против разъяснить пару моментов, однако и он не заговорил ни об одном из них. Например:

«Почему их не забрали?»

Всё, что они сделали по итогу, это пожали руки, вложив в этот жест все разрешённые и неразрешённые конфликты, попрощались ещё раз, пожелав друг другу удачи саркастически, и разошлись.

Генерал закрыл за Хайдом дверь старой чугунной калитки, молча посмотрел, как парень садится в машину, и вернулся в Дом, не дожидаясь, пока такси сдвинется с места. Небо начинало хмуриться. Поднимался ветер, нагоняющий на город серые облака. Они непроглядной пеленой затягивали солнце, отрезая его от внешнего мира.

Начиная с этого дня их набор официально считался распущенным, а это означало, что и Генерал перестал значиться воспитанником Дома. С этого дня он – воспитатель второй старшей мальчишечьей группы. Тот, кто приглядывает за детьми Дома, кто защищает их и выступает для брошенных ребят в роли если уж не родителя, то старшего брата точно. Уровень доверия к нему у двенадцатилеток гораздо выше, нежели к кому-то кроме – в их памяти ещё свежа та пора, когда Генерал ничем не отличался от них самих. А он всё ещё помнил, что чувствуют и о чём думают дети, которые в считанные дни из тех, кто сам бегал хвостиками за старшими, превратились в свои же примеры для подражаний.

Дети всюду приветствовали Генерала, пока он по лестнице поднимался в учебный кабинет, где перед обедом проходило внеплановое собрание, созванное Директором. Новые клички разносились здесь со скоростью света, думал молодой воспитатель, вспоминая, что от стен и ушей Дома не могло скрыться ничто и никогда.

Подойдя к двери, исписанной маркерами и мелками, как и всё вокруг, Генерал услышал женский недовольный голос, который прервался грубым тоном Директора. У него даже кличка была самая неинтересная, переходящая. Всё это напомнило Генералу о старших товарищах, которые бросались этими кличками направо и налево и не обделили ни приходящих учителей, ни воспитателей.

Генерал вздохнул, постучался дважды и вошёл в кабинет. Внутри сразу же воцарилась гробовая тишина.

Со своего места встал Ресторатор. Воспитатель первой старшей мальчишечьей группы был из всех собравшихся самым молодым, за исключением Генерала, конечно же.

– Я считаю, что это правильное решение. Вы все даже не пытаетесь понять своих воспитанников. И никто не сможет сделать это лучше их самих. У меня всё.

Генерал в их обществе всё ещё чувствовал себя лишним.

Он не мог перестать думать об этом.

***

Всё же они не собирались быть к нему снисходительны.

Страшнее выпуска Чейни и Хайда был лишь предыдущий, тот, когда состав воспитателей мальчишечьих групп сменился почти что полностью. И отлично помнились все гадости, вытворяемые воспитанниками – действительно, мало причин у этих людей относиться к нему с уважением. Да он и сам не каждому в глаза посмотреть мог.

Ресторатор нагнал его уже на лестнице.

– Да не переживай ты так. Они после сам знаешь каких событий на тебя взъелись. Такое непросто принять.

Генерал усмехнулся.

Он понял, конечно же, и оттого тон Рестора показался ему непростительно равнодушным. Так легко мыслить могут только новички, каким он не являлся. Хотя воспитатель первой старшей всегда либо говорил, что думал, либо не говорил вообще. Не умел он быть неискренним, это все в Доме знали.

– А тебе?

– Мне тоже не по себе, но… Я же понимаю, что ты не виноват.

Генерал повёл плечами. Ему было неудобно разговаривать на эту тему, и он неловко пробормотал:

– Спасибо.

– Слушай, я к тебе по делу вообще-то, – сказал Рестор. – Директор напомнил, что должны привести новенького. Только от старых отдохнуть возможность появилась, а тут… А у меня и так все комнаты под завязку.

– Хочешь отдать его мне?

– Ему одиннадцать, в младшую не возьмут.

– Ладно, давай, что там у тебя. – Генерал вздохнул и взял у Ресторатора толстую папку с бумажками. – Вообще странно, знаешь, в июне обычно никого не привозят.

Лестничный пролёт осветила вспышка молнии. Раздался грохот и из столовой в коридоры прорвался смех. Ресторатор поднял взгляд на высокое окно, тянущееся к самому потолку. Из него было видно только небо и верхушки зелёных деревьев, смоченные дождём.

След старших растворился в стенах Дома. Пройдёт неделя-другая, и о них забудут вообще, так происходило всегда. Двенадцатилетки, занявшие их место, освоятся за лето, а к сентябрю будет открыт новый набор, если на то поступит запрос. Генерал бросил мимолётный взгляд на стены. Они по этому поводу ничего не говорили.

Рано, быть может. Дом отходил от расставания раньше, нежели это делали дети, но несколько часов – не тот срок, за который всё будет забыто.

Так, медленно, с одного цикла на другой осуществляются переходы.

За окном стеной лил дождь.

– Новенький, новенький в Доме! – раздавались в отражении неба в зеркалах беззвучные крики.

Вдвоём с Ресторатором они спустились на проходную. Из столовой доносился несмолкающий шум ребятни. В коридоре у директорского кабинета стояли люди. Генерал и Рестор переглянулись, последний обещал сам объяснить всё Директору.

У большой настенной доски, где было размещено расписание занятий, высокий тучный мужчина разговаривал с двумя чужими взрослыми людьми. Позже, вспоминая их, Генерал обратит внимание, что в его голове не отложилась ни одна деталь, будь она важной или нет. Люди как люди, они не пробудут здесь и часа, нет смысла запоминать лица; их присутствие не отложится на стенах, не тронет кого-либо, никому не навредит и вряд ли даже будет кем-то замечено.

А на деревянной скамейке недалеко от них у окна сидел мальчик. Он смотрел безразлично на зеркало перед собой, и словно заглядывал за стекло. Будто бы увидел там нечто, что отрывало его от происходящего здесь. Ресторатор подошёл к родителям мальчика, поприветствовал их. Те наградили его и Генерала хмурыми взглядами, полными недоверия.

Он едва смог сдержать смех. Смех, не злость. Будучи ребёнком, он не раз видел, как приводили других. После того, как эти люди оставляли здесь своих детей, разве могли они вообще осуждать кого-то? Разве не они здесь были единственными, кого стоило осуждать? Генерала едва не покоробило. Но он сдержался.

Пустой, отрешённый взгляд мальчика, рассеянный по поверхности зеркала и собравшийся за ним, сдержал его. Это довольно сложно описать, когда ты видишь такое впервые. И ничего не стоит сделать это, когда переживаешь подобное сам.

В коридоре первого этажа детей кроме этого мальчика не было. Но в отражении резвилась и играла малышня. Они снимали плащи, намокшие от дождя, помогали друг другу шнуровать кроссовки, бегали и смеялись. А после к ним подошёл юноша постарше. Наклонился, сказал что-то и увёл за собой. Ребёнок с лавки проводил всех взглядом, а затем посмотрел на Генерала.

Родители мальчика говорили, что он антисоциален, отстаёт в развитии, и много прочей ерунды, которую все обычно в таких случаях говорят, так что Генерал их не слушал. Вместо этого он думал о том, как в своё время узнал от старших ребят, что Дом иногда подзывает к себе «особенных». До этого дня он не мог представить, как такие могут выглядеть и чем они будут отличаться от остальных. Да и сейчас он представлял лишь смутно. Но стоило взглянуть на новенького, и сомнений не оставалось.

Это оно и есть.

Мальчика звали Славой, но для стен Дома его настоящее имя не имело никакого значения.

***

Дом был непростительно странным. Люди в нём – удивительно наглы, веселы и слишком беспечны для тех, кого бросили и от кого навсегда отказались. Они бегали, радовались и играли, совершенно непохожие на детей внешнего мира. Всё это было ново.

Не нова оказалась лишь их драчливая натура.

Поздним вечером первого же дня Славу в туалете окружила группа мальчиков его возраста.

– Эй, новенький, – сказал самый смелый из них, – сейчас мы будем тебя бить.

Это на его крик прибежал Генерал, который едва не был сметён выбегающими из туалета перепуганными ребятами. Войдя, он увидел лежащего на полу Джубили – известного задиру из второй, теперь уже взрослой. Рядом с ним стоял Слава. Над его губой красовалась ссадина, а в руке он держал большой кусок разбитого стекла, крохотные осколки которого были разбросаны вокруг.

Джубили с криком поднялся, будучи живее всех живых, и пулей вылетел вон. Слава выронил осколок и безразлично посмотрел на свою ладонь. По ней текла кровь.

Воспитатель схватил Славу за руку и хорошенько встряхнул. В дверях за их спинами показался Рестор.

– Разберусь со вторым. – Он усмехнулся и кинул Генералу небольшую красную аптечку. Его голос стих в коридоре предзнаменованием хорошей взбучки:

– Кондратенко, кто это так позорно убегает с драки, которую сам же и затеял?

Генерал перевязывал ладонь, сидя на грязном полу, усыпанном стеклянной крошкой. Слава молчал, стараясь на него не смотреть.

– И как тебе это в голову вообще пришло? – проворчал Генерал, отпуская руку мальчика.

Слава шмыгнул носом.

– Мальчик из зеркала рассказал, – пробормотал он.

В разбросанных по полу осколках виднелись отражения детей, которые пришли сюда умыться перед сном.

– Я никому не говорил, но вам скажу, – неожиданно заговорил Слава. – Мальчик за стеклом сказал, что я должен делать, чтобы попасть сюда. Я нужен здесь. Вы ведь тоже видели, как этот мальчик увёл остальных детей там, внизу. Почему другие его не видят?

Слава говорил негромко и быстро, сбивчиво, будто бы желая выговориться, поделиться этим. Будто бы всё время только и ждал того момента, когда сможет это кому-нибудь рассказать.

Топот несуществующих детских ножек не смолкал. Там, по другую сторону, ребята торопились ко сну. А здесь царила гробовая тишина, и в ней чередой несмолкающих вопросов звенел детский голос.

– А как его зовут? Этот мальчик грустил! Я не хочу, чтобы он грустил…

– А почему вы плачете?

========== Кто такие контакторы. Новый хозяин Дома ==========

– Не носиться тут!

Старуха расхаживал по этажу и во всё горло орал на двенадцатилетних, которые едва не снесли его, огромной толпой забегая с улицы в столовую. Воспитатель поймал мальчишек и выстроил их в ряд к стенке; он собрался уже прочитать лекцию о правилах поведения в общественных местах, но ребята только и делали, что переглядывались между собой и смеялись, абсолютно не вовлечённые в происходящее.

– Не дети, а чёрт знает… Ден! Ден, Денис! А ну иди сюда! – Старуха замахал руками и позвал к себе Генерала, который вместе с Ресторатором как раз проходил мимо этого увлекательного действа. – Вот скажи, как тот, кто ещё вчера носился вместо них. Это когда-нибудь даст должный эффект?

– Никогда, – спокойно ответил Генерал. Дети заулыбались ему и пока Старуха отвлёкся на старших, рванули к разложенным на столах тарелкам.

Шли дни. Генерал всё увереннее чувствовал себя в шкуре воспитателя. Мальчики относились к нему дружелюбно: время, когда он был их старшим товарищем, а не кем-то взрослым, непонятным, всё ещё жило в их памяти. Но новая кличка стирала его. Шли дни, и след «Чейни» исчезал со стен, а вместе с ним уходило и принятие Генерала как «своего человека». Совсем скоро он станет для этих детей чужим. Он знал: это был вопрос времени, на который никто не мог повлиять.

Если копнуть глубже, то таких вопросов в воздухе висело немереное количество. Но для того, чтобы нащупать их, требовалось видеть чуть больше, чем мог видеть обычный человек. Генерал, будучи воспитанником Дома, мог эти вопросы уловить, и даже знал ответы на некоторые из них. Но не на все. Абсолютно всё здесь было известно разве что стенам, тем, кто присматривал за ними, и отражениям в зеркалах, до которых обычному человеку не достучаться.

Поразительная на первый взгляд драчливость мальчишек – это то, что лежит на поверхности. И как бы все не уповали на переходный возраст и отсутствие авторитетов в виде старших ребят, разгоравшиеся после выпусков драки имели под собой одну невидимую подложку. Они были нужны не для того, чтобы показать остальным, кто здесь самый сильный.

Ребята сцеплялись не потому, что хотели этого. Просто так было заведено.

Генерал обрабатывал свежие ссадины на коленках и руках Славы, а тот жаловался ему, что Джуб – дурак и ничего не понимает. А потом спросил:

– Джуб говорит, что станет новым хозяином Дома. Что такое хозяин Дома?

В его вопросе не было ничего странного. В Доме не осталось старших, не осталось лидеров, которые могли бы ему о таком поведать. А из взрослых он мог поговорить только с Генералом – остальные ничего не знали и были на удивление несговорчивы.

Воспитатель ответил ему, чуть помедлив.

– Это главный человек в Доме.

– Не Директор? – удивился Слава.

– Не Директор. – Генерал усмехнулся по-доброму. – Так значит, хозяином Дома будет Джубили?

– Не думаю, – честно сказал Слава. – Он слишком глупый для этого. А почему ты не можешь быть хозяином Дома?

– Потому что я взрослый, а Дом выбирает хозяина из детей.

– Джуб говорил, что ты тоже был ребёнком Дома. И ты сильный. Ты был хозяином?

– Нет. Когда я был ребёнком Дома, его хозяином был человек по кличке Хайд.

– Страшная кличка. Он был страшным?

– Мы часто дрались.

– Расскажи о нём.

Так миновали несколько недель. В летнее время занятий у детей не было, учителя не приходили и воспитанники были предоставлены сами себе. Они проводили время в своих комнатах и в ясную погоду – на улице. Иногда воспитатели придумывали для них спортивные соревнования, показывали им фильмы и приносили настольные игры.

Слава продолжал ругаться с Джубили и таскаться за Генералом. Он никому не объяснял, зачем делал это. И вряд ли смог бы объяснить даже себе. Но было в этом воспитателе что-то, выделяющее его из остальных людей, которых собрала под собой крыша Дома. Например, он видел в зеркалах то, чего не видели другие. Он был таким же, как Слава. Наверняка его кто-то так же позвал сюда, думал мальчик. Он хотел узнать этого человека получше, хотел сблизиться с ним.

Генерал мальчика не отталкивал. И Слава провожал его каждый раз, стоило воспитателю появиться в коридоре, взглядом внимательным, изучающим. Они вдвоём словно разделяли огромную тайну, о которой не знал никто вокруг. Славе казалось, что Генерал всё-всё знает. Вот только почему-то не стремится об этом распространяться. Мысли о том, что кто-то рядом хранит с ним одну тайну на двоих, помогали Славе освоиться в этом месте.

За это время мальчик смог немного изучить Дом. Он был широким, трёхэтажным, тянулся высокими потолками вверх; они держались на огромных стенах, тяжёлых, массивных, исписанных посланиями времён минувших и настоящих. Слава изучал надписи на них и пытался их понять.

Здесь повсюду сновали дети, реже – взрослые и воспитатели. На первом этаже была столовая, кабинет директора, пустой закрытый зал, куда не пускали никого. Над ним – учебные классы и спальни мальчиков и их воспитателей, расположившиеся на втором этаже. На третьем этаже жили и учились девочки. Дом был вытянутым, коридоры – длинными, и дверей в них было куда больше, чем могло показаться на первый взгляд. Дом изгибался буквой «П», обращённый фасадом к городу, а левым и правым крылом огораживал пустой внутренний двор – излюбленное место воспитанников, где они в хорошую погоду проводили всё своё время.

В Доме был медпункт, чердак под скатной крышей, архив в подвале, загадочные кладовки, а так же ещё куча мест, о которых Слава только слышал, но побывать в которых ему так и не удалось. Но Слава и не торопился. Своей недоступностью они создавали в разы меньше тайн, чем делали это возвысившиеся на глазах у всех стены. На них были рисунки, странные слова, бессмысленные каракули мелками, карандашами, ручками, фломастерами. Самые смелые писали красками, иначе откуда вообще этим надписям взяться. У кого бы Слава ни пробовал это узнать, все улыбались загадочно. У воспитанников Дома и стен были свои секреты. Но мальчику казалось почему-то, что всё это мелочи.

Дети и вправду видели в этом необъяснимую тайну, созданную для развлечения. Но всё было отнюдь не так просто. Слава не знал, но чувствовал это. Блуждая по коридорам и рассматривая двери, стены и истёртый грязный линолеум под ногами, Слава вспоминал о том, для чего он вообще появился здесь.

В один из дней он подбежал к Старухе – воспитателю младшей первой группы мальчиков.

Несмотря на свою кличку, придуманную кем-то весьма предприимчивым, Старуха был мужчиной, взрослым, но не старым, хотя и имел бороду и вёл себя как ворчливый пень. Слава был определён во вторую старшую группу, а вторую группу мелких ещё не набрали, поэтому и воспитатель мог бы с чистой совестью отправиться в отпуск. Но он почему-то не уходил. Он Кентервильским привидением бродил по коридорам и вечерами разгонял детей по комнатам, а затем шёл пить к Ресторатору.

Воспитатель первой младшей мог дать ответы на Славины вопросы.

– Скажите, а вы давно здесь? – интересовался мальчик. – Вас зовут «Старухой», а это значит, вы старый.

– Вот ведь, – мужчина цыкнул, нахмурился и заворчал недовольно, – ненавижу эту кличку. Чего тебе, мелкий?

– Я не мелкий, я Слава.

– Слава? Вот так просто? – он хмыкнул, пригладив бородку. – Что, ещё не получил прозвище?

Слава замотал головой.

– Скажите, в доме когда-нибудь жил человек с кличкой «Фаллен»?

Старуха почесал затылок, задумавшись.

– Да тут много кто жил, смысл каждого помнить. Кажется, в моих группах такого не было. Может быть, во второй был? Спроси у Дениса. То есть… у Генерала вашего.

Слава вздохнул. Он уже спрашивал, но так и не получил ответа.

– Я не помню человека с такой кличкой, извини, – сказал ему воспитатель.

Слава ушёл от него расстроенный, но не потерявший надежды.

Дом забывал ушедших. В том, что «Фаллен» не являлся воспитанником, Слава понял очень быстро. Имена и клички живущих в Доме давно перестали быть загадкой. Ему только оставалось выяснить, как давно «Фаллен» ушёл отсюда, а потом – что ему всё-таки следовало предпринять. Он должен сам догадаться? Придумать? Или кто-то поможет ему? Всё это выглядело так запутанно. Почему ему не объяснили с самого начала?

В первых числах июля погода испортилась. Зачастили дожди. Они барабанили в окна и мешали заснуть. Старуха и Рестор разгоняли детей по комнатам. Летом, когда во время отбоя на улице не успевало темнеть, делать это было проблематично.

– Слышал, ты ищешь Фаллена. – Хитрый голос раздался совсем рядом. Слава обернулся. За его спиной стоял Джубили с его неизменно противной миной. Он улыбался гадко и явно готовил какую-то подставу.

– Я знаю, где его можно найти.

***

– Все на своих местах?

Стоило Генералу заглянуть в комнату, как мальчики попрятались с головой под одеяла. В полумраке спальни, свет в которую поступал только из приоткрытой двери, ведущей в коридор, раздались смешки.

– Славы нет! – крикнул кто-то, вызывая новую волну сдавленного хохота.

– В смысле Славы нет? – переспросил Генерал.

– Ну ты как там, долго ещё? – из-за его спины выглянул Рестор, который был точно не в духе, но явно в предвкушении отличной ночки.

И тотчас же все в комнате в мгновение стихли.

– Так, не понял. – Воспитатель первой старшей бегло осмотрел все кровати. – А ещё один где?

Гробовую тишину разбил рокочущий ливень, порывом ветра хлестнувший в окна.

– Так, я не понял! – ударив кулаком о стену, громко крикнул Ресторатор.

– На кладбище, – пискнули с другого конца комнаты.

– Чего?

Воспитатели переглянулись и Генерал готов был поклясться, что никогда ещё не видел, чтобы выражение лица Рестора сменялось с такой скоростью. Тот широким шагом подошёл к кровати Джубили и, скинув одеяло, вздёрнул мальчика.

– Ещё раз, – прошипел он. – Что ты сейчас сказал?

***

Накрываясь от разошедшегося дождя старой курткой, которая была ему велика, Слава пробрался через дыру в заборе за сараем. Отодвинул доски, сваленные в кучу, и прополз по грязной сырой земле, перепачкавшись с головы до ног. Но эту границу между Домом и миром снаружи он всё-таки преодолел. Сделать это, как оказалось, было не так сложно.

Джуб не соврал. И хоть Слава до последнего сомневался в его словах, этот трус, так или иначе, наводку дал верную. А дальше всё оставалось на совести Славы. Может быть, всё это было лишено смысла с самого начала, но теперь уже останавливаться было поздно. Из-за дождя и провальной темноты, облепившей всё вокруг, дорога различалась плохо. Но Джуб сказал идти по ней, и Слава должен был идти по ней. Он стукнул фонариком о широкий ствол дерева и свет заморгал неохотно. Дрожащий ломаный луч осветил дорогу впереди, открывая собой какую-то пару метров, но рассчитывать на другое не приходилось. Слава нырнул в кусты, не сводя взгляда с еле заметной тропинки.

Она петляла между гигантами-деревьями, которые возвысились над мальчиком. Их листья дрожали на ветру. Самые сильные его порывы колотили ветки о соседние стволы, едва не поднимая самого Славу в воздух. Он старался держаться, проклиная себя, что пошёл не в лучший для этого день. Но страшно ему почему-то не было.

Крупные капли падали на землю, месили грязь под ногами, смешивая и без того одинаково чёрные краски ночи. Тёмно-зелёные кроны деревьев, коричневая земля и тёмно-синее небо были черны до безобразия. Ряд размывающихся жёлтых огней дрожал впереди. Слава погасил фонарик, ускоряя шаг, и выбежал на свет. На окраину старого кладбища.

«Кто додумался рядом с таким местом Дом строить?» – вместо того, чтобы испугаться, подумал мальчик. Он шёл между неухоженных могил и вертел головой по сторонам. На него отовсюду взирали лица с гравировок на мраморе и с фотографий, странные имена, цифры двумя ровными рядами. Миновав их, Слава подошёл к ограде, перелез через неё и по утоптанным дорожкам, очищенным от веток и мусора, побежал искать людей. Если здесь и есть то, что он ищет, значит, должны быть и те, кто может знать об этом.

Дождь лил как из ведра и своим шумом заглушал даже мысли. Ровный ряд жёлтых огней, фонарями выросших по ограде, дрожал в мутной пелене летнего ливня. Среди них выделялось белое мерцание, непривычное, холодное. Слава побежал на этот свет и оказался у приземистой сторожки. Дверь в неё была приоткрыта и Слава, долго не раздумывая, заглянул внутрь.

Там, сгорбившись, за столом сидел человек.

– Здравствуйте! – поминая о вежливости (а то ведь и прогнать мог), поздоровался мальчик. – Скажите, а здесь есть человек по имени «Фаллен»?

– Чего? – промычал мужчина. Сторож, в стельку пьяный, поднял красное и опухшее лицо со стола.

– Человек по имени «Фаллен», – повторил Слава. – Мне сказали, я могу его здесь найти.

– А ну… Брысь пошла! – Сторож встрепенулся, закричал и кинул в мальчика пустой гранёный стакан. Слава едва успел захлопнуть дверь перед своим носом. Шагнув назад, он снова выпал под дождь, который уронил его на землю. Маленький потухший фонарик откатился в сторону.