Текст книги "Отступник (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Его швырнуло лицом в колючую траву, покатило по земле. На мгновение показалось, что разгневанная магия убьет прямо сейчас – так сильно сдавило грудь, заставив хватать ртом горячий воздух.

Жаркий вихрь пронесся мимо и истаял серым маревом. Лорк сел, потряс головой и уставился на Маатана, лежащего в траве. Жрец не шевелился, и Лорка неожиданно одолел страх: вдруг своим необдуманным поступком он убил учителя?

Он бросился к Маатану, вцепился в плечи, встряхнул. Но тот внезапно оттолкнул его, поднялся на ноги и поклонился Го, сцепив руки над головой. И только потом повернулся к Лорку.

– Видел?

Лорк кивнул.

– Пойдем, – и Маатан зашагал назад к стойбищу.

09.01.2013

7.

Обычно Маатан не видел снов. Киешат по воле богов обходила Круг, не тревожа лаев и их учеников бессмысленными видениями. Если Ото-лай решал наказать или – наоборот – отблагодарить за что-то Маатана, он сам посылал ученику тот или иной сон. Но это случалось редко, хватило бы пальцев на руке, чтобы пересчитать подобные ночи.

Поэтому, оказавшись в небесном шатре, залитом ослепительным светом, Маатан удивился и испугался. Он знал каждого из тех, кто сидел вокруг огненного колеса Го, и это могло означать только одно: Маатан завершил свой путь по Вай, и сейчас боги решают, что делать с нерадивым учеником мудрого Ото-лая.

Но боги, казалось, не обращали внимания на жалкого человечка, притулившегося за облачной занавесью. Они вели неспешный тихий разговор, и Маатан поневоле начал прислушиваться.

– До добра это не доведет! – старик в сияющей золотом одежде раздраженно хлопнул ладонью по белоснежной кошме. – Жертвы стали скудны, и от края до края Вай все больше тех, кто предпочитает бросить сухую лепешку какому-нибудь болотному духу или вовсе обойтись без приношения.

– А мои жертвенники полны, – низкорослый, одетый в красную набедренную повязку Моро ухмыльнулся. – На Вай привыкли к тому, что стада плодятся и поля приносят много зерна. Люди считают это своей заслугой, а не твоей милостью, забывая, что всегда есть желающие разжиться чужим добром.

– А ты и рад, – огрызнулся старик. – Когда мать-Вай рожала тебя, она перепутала мудрость с кровожадностью и вместо разума дала тебе копье.

– Ты старший, Го, – вмешалась в разговор Заришах, закутанная в прозрачную накидку. – Когда ты вылепил из речного ила первых вай, то сам вложил в них каплю свободы и искру воли.

– Могу и забрать, – скрипуче ответил старик. – Неблагодарные дети – горе для родителей.

– Это называется старость, – засмеялся статный красавец с гривой пепельных волос, словно летящих по ветру. – Твои дети выросли и намерены жить по-своему. А ты все пытаешься видеть в них несмышленых сосунков.

– Мои дети не проливают крови, – сильнее нахмурился старик. – Но Моро вырезал своих из наконечника смертоносного копья. В их сердцах – жажда убивать, а теперь они еще и нарушили единство Круга. И отступник готов помогать им вопреки своему предназначению!

– Дай тебе волю – и ты станешь пасти вай так же, как они пасут своих овец, – улыбнулся Тогомо. – Пусть решают сами, кому жить, а кому отправляться к Андарро, отец. Ойчором должен владеть тот, у кого хватит на это сил.

– А что будем делать с новоявленным учеником? – подняла голову хмурая Томо. – Отступник получил его не по праву.

– Оставим как есть, – снова ухмыльнулся Моро. – Да и какое нам дело до мальчишки, который никогда не сможет удержать Силу? А если и сможет – никогда не научится ей владеть.

Проснувшись, Маатан долго лежал на кошме, не смея пошевелиться. Его не покидало убеждение, что приснившееся не было капризом Киешат. Близость к богам пугала. Но еще больше страшило то, что они говорили о нем. О нем и его ученике.

Маатан поднялся, бросил взгляд на спящего Лорка и тихонько вышел из шатра. До ежедневного Обряда оставалось недолго.

Зря он надеялся, что наличие ученика ему чем-то поможет. Теперь Маатан понимал, что решился на непозволительное. И не только из-за того, что впервые испугался за собственную жизнь. В конце концов, всем рано или поздно придется пойти по дороге в Нижний Мир, где терпеливо ждет Хозяин Андарро. И даже не только из-за того, что чувствовал себя беспомощным без такой привычной магии. Подспудным, тщательно спрятанным от самого себя, но непреодолимым желанием было держать поближе к себе Лорка, который сейчас спал в его шатре.

Конечно, внешняя привлекательность юноши тоже имела значение. Но Маатан всю жизнь учился (и научился!) контролировать позывы плоти. Однако очевидная отстраненность Лорка от всех окружавших его людей словно подсказывала: его место не здесь. У него должно быть иное будущее.

Жалость? Нет, Маатан не испытывал жалости. Не умел. Все оказалось сложнее и запутаннее. Ведь, в сущности, что он, поддавшись порыву, предложил Лорку? Жизнь вечного недоучки, полную лишений и такого же точно отшельничества, только не среди мортов, а в степи. Чем такая судьба лучше существования воина, который убивает до тех пор, пока не убьют его, и не чувствует себя дома даже в родном племени?

От Маатана не укрылось, что Лорк его боится. Юного воина явно страшила близость с мужчиной, о которой так неосмотрительно сообщил Маатан. Он ведь не знал, что на самом деле надо бояться расплаты за своеволие учителя…

Сила налетела неожиданно, но мягко. Обволокла степь и Маатана в ней, упруго, по-дружески, толкнулась в плечо и покатилась дальше – невидимая, но могущественная. Оберегающая.

В переливах привычных звуков Маатан вдруг услышал незнакомую мелодию. Удивленно потянулся, собираясь поправить, влить в общий строй, забыв, что после Ухода лая ему это недоступно. Но белая плеть внезапно обвила пальцы, будто ласкаясь, и тут же раздался звук, с каким лопается струна урма...

Обряд давно закончился, а Маатан все сидел, разглядывая ладони, на которых еле заметно мерцала оставшаяся с ним Сила. Она была послушна и отказывалась его покидать. Когда Маатан пожелал, чтобы ближайший куст ларада расцвел – белая лента легко дотянулась туда, и ларад немедленно покрылся желтыми соцветиями. Собрав полную горсть мелкого цвета – заварить душистый напиток, – Маатан направился в шатер.

Всю обратную дорогу он ощущал магию – в себе. Сила оставалась с ним. Белая, как шатры богов. Сияющая. Вся – его, ведь она не принадлежала Кругу.

С ней он чувствовал себя более уверенным – теперь ему будет, что показать Лорку. Лаи могли отказаться от пропавшего ученика, но сама Вай, Мать-земля, поделилась с Маатаном частью Силы.

Маатан вспомнил, как впервые разделил с Ото-лаем его магию. Как впервые почувствовал ее ласковую мощь – нежнее, чем прикосновения воды, теплее, чем утренние поцелуи Го, – и едва не расплакался от восторга… Сколько ему тогда было? Оборотов пять, шесть? А он до сих пор помнил волшебное ощущение сопричастности. Тогда он впервые сумел не только увидеть Силу, но стать ее частью, почувствовать себя любимым ребенком. Теперь он мог сам поделиться силой с Лорком. Настоящей, живой, а не украденной в предутренний час.

Лорк снова спал беспокойно. Волосы прилипли к потному лбу, пальцы вцепились в накидку, лицо искажалось мучительной гримасой.

Маатан опустился рядом на колени, встряхнул за плечо.

Лорк открыл глаза, хрипло вскрикнул и метнулся в сторону. Затем потряс головой, окончательно просыпаясь.

– Прости, учитель. Киешат не дает мне спокойных ночей с тех пор, как я себя помню.

Маатан кивнул и предложил:

– Как приведешь себя в порядок – я жду снаружи, – и вышел.

Через некоторое время Лорк присоединился к нему, сидящему на траве. Опустился рядом, подобрав колени. Молча уставился в степь.

Маатан протянул руку, нащупал его ладонь.

– Вчера ты видел Силу. Сегодня ты сможешь ее ощутить. Только через меня – тебе самому она не доверится.

Слова «…возможно, никогда» Маатан счел за лучшее проглотить. Закрыл глаза и отпустил белую ленту Силы. Та тут же потянулась к Лорку, окутала его целиком, скрыв от глаз – он оказался в ней, точно в коконе, и только сжимающие ладонь Маатана пальцы остались вполне осязаемыми.

Сколько это продолжалось – Маатан не знал, потому что тоже оказался во власти морока, поднявшись духом над степью, глядя сверху вниз на себя и Лорка, на шатры мортов поблизости, на пасущихся неподалеку от стойбища хабтагаев и овец и уносясь все дальше…

Когда все закончилось, Маатан отпустил руку ученика.

– Все, что показала тебе Сила – только твое. И ты можешь никогда не рассказывать мне, что именно увидел.

Лорк кивнул, вид у него был довольно растерянный.

– И запомни еще одно: нет унижения ни в чем, что дарует Сила. Даже в близости между мужчинами. Но никогда такая близость не случится без согласия лай и ученика… Ты меня понял?

Лорк кивнул снова, и на это раз у него были очень настороженные глаза.

– А сейчас сходи к отцу, передай, что последний отряд, который он ждет, прибудет к вечеру.

– То есть утром мы сможем выступить? – тут же спросил Лорк.

– Это решит Нотон-кун.

10.01.2013

8.

Лорк послушно передал отцу послание учителя и вернулся к шатру. Нотон-кун медлить не собирался: очень скоро в центре стойбища раздался грохот барабана, созывавшего старейшин на Совет. Лорк стиснул зубы, сел на сухую траву у входа и закрыл глаза.

Магия. Сила.

Лорк не знал, что боги показали учителю. Сам он внезапно оказался в горящем Ойчоре. Лорк никогда там не бывал, но откуда-то знал, что город, гибнущий на его глазах – Ойчор. Яркое жаркое пламя лизало белые камни стен, с оглушительным грохотом рушились перекрытия, вокруг кричали гибнущие люди, а Лорк стоял посредине этого кошмара и не мог понять, сон это или явь.

Сейчас, сидя у шатра Маатана, он пытался разобраться, зачем боги послали ему такое видение. Пытались напугать или предупредить? Или подсказывали, что все, задуманное Нотон-куном, сбудется, морты войдут, наконец, в Золотой город и подчинят его себе?

А еще Лорка волновали намеки Маатана на непременную близость между жрецами. Сам он даже представить себе не мог подобных постыдных и недостойных воина отношений. Но для жреца, говорившего об этом совершенно спокойно, ничего недостойного в такой близости, очевидно, не было. И теперь младший сын Нотон-куна мучился сомнениями: что, если без этого Сила никогда не подчинится ему? Что, если непристойная связь – обязательное условие обучения, и, не позволив Маатану – Лорка передернуло от отвращения – не позволив ему сделать себя наложником, Лорк никогда не станет настоящим лай?

Он так задумался, что пропустил, когда к шатру подошел Тарс. И вздрогнул, почувствовав на плече руку друга.

– Нотон-кун собрал большой Совет, – сообщил Тарс, усаживаясь рядом. – Все только и говорят, что о походе на Ойчор. Ты уже умеешь слушать богов, Лорк?

– Нет, – Лорк уткнулся подбородком в колени. – Пока что я научился только оттирать речным песком жирные пятна со штанов. Но учитель показал мне Силу, и если я буду достаточно прилежен, то смогу, наверное, договориться с Киешат.

Тарс неловко обнял его за плечи и осторожно прижал к себе. Он был сыном женщины из далекого края, где царствовал снежный великан Тан. И люди там были большими и сильными. Наверное, поэтому Тарс уродился таким огромным – на две головы выше Лорка и в два раза шире. Он всегда побеждал в борьбе и давно уже заслужил право считаться вольным мортом.

С самого детства Тарс вступался за Лорка в драках, безжалостно колотил даже Рагана, если тот позволял своему языку болтать лишнее, и Лорк привык считать приятеля почти что старшим братом – вместо кровных. Они выросли в одном шатре, вместе учились подчинять себе хабтагаев, попадать стрелой в глаз магназара с расстояния в сто шагов и делили одну миску сладких зерен на двоих. А теперь боги развели их дороги, и оба чувствовали себя непривычно одинокими.

О страшных снах Лорка Тарс знал – он нередко будил его, вытаскивая из ночных кошмаров и отгоняя мороки. Но о том, куда Киешат завела его сегодня, Лорк не мог бы рассказать даже Тарсу.

Потому что сам боялся вспоминать, как всю ночь ублажал мужчин вай. Лорк плохо помнил, где это происходило, но определенно не в шатре. Киешат заставила его забыть о собственной сущности, бросив на алые с золотом покрывала, расписав черную кожу белилами и лазурью, украсив ногти на руках и ногах кармином. Почему-то такие подробности запомнились Лорку отчетливее всего. А еще он запомнил сладкое, как дикий мед, удовольствие, от которого слабели члены и даже во сне темнело в глазах.

Да, дочь морока Киешат умела смутить воинов.

“Не воинов, – поправил себя Лорк. – Теперь я ученик жреца, и, наверное, Киешат всем им посылает такие сны. Ведь не может же мужчина по доброй воле разделить кошму с другим мужчиной”.

Вспомнив, что готовить еду теперь стало его обязанностью, Лорк вздохнул и поднялся. Наверное, после даавана осталось достаточно мяса, зерен и зелени, чтобы накормить учителя и насытиться самому. В крайнем случае, сойдут и лепешки с ягодами.

У костра Лорка перехватила мать. Узнав, зачем он пришел, Нама быстро и ловко начала срезать с лежавшей в угольях туши самые сочные куски. Затем вывалила их в горшок, засыпала зернами, залила мясным отваром из котла. Оглянувшись на хлопотавших неподалеку женщин, сунула Лорку мягкую медовую лепешку.

Он благодарно коснулся пальцами руки матери, и она улыбнулась в ответ, сверкнув белыми зубами.

– Я рада, что ты не пойдешь завтра с воинами, – Лорк тут же нахмурился, но мать продолжила, не обращая внимания на его недовольство. – Много мужчин погибнет до того времени, как Заришах накинет покрывало. Но ты особенный, и у тебя своя судьба. Я всегда это знала.

Разубеждать ее Лорк не стал. Подхватил горшок и бурдюк с водой и заспешил назад, к шатру Маатана.

Жрец уже сидел у очага, перебирая в пальцах узелки витого шнурка. Лорк поставил перед ним горшок и плошку, вытряхнул на блюдо мясо с разбухшими зернами, положил зелень и лепешку. Затем отошел, сел на кошму, чувствуя урчание пустого брюха. Но он привык сдерживать потребности тела – уж наверное учитель оставит ему еды, и Лорку не придется снова идти к кострам. Но Маатан, не оборачиваясь, сказал.

– Незачем тебе ждать, пока я утолю голод. Иди сюда.

Лорк не заставил просить себя дважды, но сесть рядом с учителем не отважился, отойдя на свое место. К тому же у него на языке вертелись вопросы, и Лорк не знал, чем ответит Маатан на дерзость.

– Скажи, учитель… Все лай делят кошму со своими учениками?

Маатан разорвал лепешку, повертел ее в пальцах.

– Все, Лорк. Во всяком случае, я не встречал тех, кто бы не делал этого.

– Это обязательно?

Сейчас Лорк был рад тому, что его кожа намного темнее кожи мортов. Щеки пылали, а кровь стучала в висках, словно он гнался за диким хабтагаем.

– Не знаю, – равнодушно ответил Маатан. – Но я уже сказал тебе: лай не переносят насилия. Если ты что-то решишь – ты решишь это сам.

Лорк прикусил губу. У него оставался еще один вопрос, точнее, два, но второй мог и подождать. А вот первый беспокоил его больше всего остального.

– Скажи, учитель, – он сморщился, словно жевал кору горького дерева. – А об этом… кто-то узнает?

На этот раз выдержка Маатану изменила. Он развернулся и в упор посмотрел на Лорка так, что тому захотелось спрятаться под кошму.

– Жизнь лай и его ученика – в ладонях богов! Только они знают о том, что происходит в лайдо. Ни морты, ни ваи недостойны таких знаний. Ты хорошо меня понял?

– Да, учитель, – пробормотал Лорк, чувствуя себя новорожденным щенком, столкнувшимся с магназаром, хотя – случись такое – он убил бы зверя быстрее, чем великий Го окинет взглядом степь. – Я понял.

День Лорк потратил на то, чтобы вырезать из дерева своего первого идола. Маатан выдал ему маленький нож, больше похожий на игрушку для малышей, которые еще не умеют справляться с настоящим оружием, и странную шершавую тряпку. Когда Лорк провел по ней пальцем, то немедленно содрал кожу, словно потрогал не тряпку, а кусок шкуры войо.

Подумав, Лорк решил вырезать Моро. Собственно, Моро был прародителем мортов, создав первых из них из наконечника своего копья. Кочевники относились к своему отцу едва ли не с большим уважением, чем ко всем остальным богам. Он приносил им удачу в битвах, укрывал своим плащом после смерти, а самых отважных забирал в небесный шатер, где воины пировали во славу своего небесного покровителя.

Крошечный нож слушался плохо – все же Лорк больше привык к кинжалу. Зато кропотливая работа не позволяла думать о чем-то другом. Маатан разрешил ученику прерваться только для еды и снова усадил у очага строгать неподатливое дерево. Сам он большую часть времени молчал, то перебирая узлы жреческого шнурка и беззвучно шевеля губами, то расставляя вокруг очага идолов в каком-то одному ему понятном порядке.

Наверное, это было колдовство: несколько раз Лорк почувствовал слабое прикосновение той Силы, что утром показала ему Ойчор, но никаких видений она больше не принесла. Когда почти стемнело, Маатан собрал идолов и ушел, сухо велев ученику вытрясти кошмы и убрать щепки.

В одиночестве неприятные мысли вернулись снова. Лорк подкинул в очаг сухостоя и уселся, задумчиво глядя в огонь. Он совершенно не был готов к тому, что предлагали сделать боги, пусть даже, по словам Маатана, об этом никто в стойбище никогда не узнает. Но что, если грядущая победа над Ойчором зависит от него? Если все лай делают это с учениками, значит, богам угодна такая связь, и Киешат не зря послала прошлой ночью Лорку тот сон. И может ли он, Лорк, ставить свою честь воина – впрочем, уже даже и не воина – против того, чему Нотон-кун посвятил всю свою жизнь? Никогда еще в истории мортов тьмы воинов не объединялись под рукой одного вождя. И никогда перед ними не стояло такой большой цели.

Великий Ойчор возвышался над землями вай под ласковым взглядом Го, сиял золотыми вершинами домов, ощетинивался копьями с неприступных стен. А магия Круга лай хранила его вернее, чем светловолосые наемники с севера, славящиеся своей силой и бесстрашием.

Нотон-кун разорвал извечный Круг защиты, проделал в нем прореху, уговорил одного из жрецов изменить своему предназначению. Лорк понимал, что у Маатана вряд ли был выбор – отец умел убеждать несговорчивых, обещая им не только белый шатер, но и котел со смолой учи, – и все же в глубине души не мог не презирать отступника. Сам он предпочел бы вариться в котле, но не отказался от своего рода.

Однако сейчас – накануне великого похода к Ойчору – не предавал ли он сам, отказываясь лечь на кошму жреца?

Маатан вернулся, когда толстые сучья в очаге превратились в алые угли. Сложил в мешок идолов, напился молока из кувшина, покосился на Лорка.

– Воины двинутся к Ойчору завтра, когда Го спустится в Нижний мир. Твой мудрый отец решил, что Заришах более милостива, к тому же ночью хабтагаи устанут меньше. Завтрашний день я посвящу разговору с богами – надеюсь, они согласятся помочь мортам. Я рассказал Нотон-куну, что будущее на ладонях Тогомо и что боги приходили ко мне. Им угодна война с вай, Ойчором должен владеть сильнейший. К тому же сегодня на плаще Заришах загорелся камень Чин – значит, скоро начнут рождаться дети, отмеченные богами. И Круг лай получит новых учеников.

– Боги приходили к тебе? – потрясенно спросил Лорк и встал.

Его самого навещала только Киешат, но даже ее лица он никогда не видел. Впрочем, кто мог бы сказать, что видел изменчивое лицо богини морока?

– Да, – важно кивнул Маатан. – И поэтому я показал тебе, какой бывает Сила.

Лорк прерывисто вздохнул. Сомнения оставили его – раз боги разговаривали с Маатаном, и все, что делает жрец, – с их ладоней, значит, Лорку не пристало противиться. Он стянул через голову рубаху, развязал завязки штанов и перешагнул через упавшую ткань, чувствуя кожей тепло очага.

– Я готов, учитель, – сказал, стараясь сдержать недостойную дрожь в голосе. – Если богам угодно, чтобы ученик делил кошму со жрецом, я готов.

10.01.2013

9.

У Лорка было дивное тело – ладное, молодое, свежее, – которое хотелось немедленно потрогать, а потом заставить ученика нагнуться, раздвинуть ноги и принять в себя уже напрягшуюся плоть. Но Маатан знал, что так нельзя. Слишком похоже на насилие.

Не отводя глаз от обнаженного Лорка, он присел, нашарил в мешке свои собственные глиняные горшочки с краской и молча кинул их ученику – голосу Маатан сейчас не доверял. Тот поймал, распечатал, увидел белила и лазурь, бросил настороженный взгляд на Маатана, но опустил палец внутрь, а затем принялся наносить краску на лицо и тело.

Маатан прикрыл глаза, стараясь успокоиться. Это был еще один шанс передумать, но Лорк явно решил идти до конца. И, пожалуй, Маатан не собирался отказываться. Не потому что не мог – не хотел. Если вспомнить, настоящей близости у него не было уже давно. Да и на такое быстрое согласие Лорка он не рассчитывал.

Когда Маатан снова посмотрел на ученика, тот уже закончил наносить узоры и снова стоял, повернувшись к учителю – безумно привлекательный в свете очага, – а на темной коже вызывающе светились бело-голубые разводы.

«Я буду у него первым», – напомнил себе Маатан, поднимаясь.

Он глянул в дальний угол шатра – стоит ли там жбан с водой, – и двинулся вперед. Подойдя почти вплотную, увидел, как Лорк закусывает дрожащую губу.

«Боится», – понял Маатан.

Он все еще не мог заставить себя сказать хотя бы слово, поэтому кивком указал ученику на кошму. Тот повиновался, хотя его дыхание немедленно испуганно сбилось. Теперь он лежал перед Маатаном – доступный, соблазнительный, – и невыносимо хотелось попробовать его на ощупь. Причем Маатан даже знал, зачем.

Два шага в сторону, поднять с пола плошку, зачерпнуть воды из жбана, кинуть туда щепотку порошка, взять другую плошку, плеснуть масляного раствора… Обряд, который Маатану доводилось вершить впервые, ведь обычно он выполнял роль принимающей стороны. Впрочем, Ото-лай о подобных вещах никогда сильно не беспокоился.

– Выпей, – Маатан протянул Лорку одну из плошек.

Голос получился таким хриплым, что пришлось откашляться.

Слава богам, Лорк не спросил, что это – просто послушно приподнялся и выпил. И снова откинулся на кошму, глядя на Маатана расширенными от страха глазами.

Притупляющее боль питье должно было начать действовать почти сразу. Поэтому Маатан плеснул масла на ладонь и повел рукой по плечам Лорка, по груди – размазывая успевшую подсохнуть краску, привыкая к ощущению своей власти.

Никогда раньше он не думал, что это может быть так приятно – просто гладить, просто касаться пальцами теплой кожи. Зелье, растворенное в масле, зажигало сдерживаемый в теле огонь. И так приятно было постепенно, от шеи, груди, живота добраться до такого же темного, как остальное тело, мужского достоинства. Маатан взял его в руку, сдвинул вниз оберегающий покров, обнажая смуглый кончик.

«Красивый», – хотелось сказать Маатану, но он промолчал.

Ото-лай никогда не говорил ученику ничего подобного. Наоборот, внушал, что близость – всего лишь потребность слабого тела, не заслуживающая тепла души.

Но руки говорили за Маатана: оглаживали твердеющий, наливающийся ствол, уделили внимание отяжелевшим ядрышкам, скользнули за них, от чего у Лорка прервалось дыхание, а потом вернулись обратно. И когда юноша закатил глаза и коротко простонал, Маатан понял – можно.

Жирные пальцы плохо слушались, поэтому стянуть с себя одежду под сводящим с ума взглядом Лорка удалось не сразу. Маатан наклонился к нему, коснулся легким, ритуальным поцелуем тонких губ:

– Ученик и учитель – одно. Нас соединяют боги, – развел длинные ноги, огладил мускулистые икры, провел масленой рукой по давно отвердевшей собственной плоти. Нащупал обильно смазанное отверстие и направил в него свой ствол.

Лорк жалобно вскрикнул, забился попавшей в силок птицей, вцепляясь в кошму.

– Нас соединяют боги, – повторил Маатан и двинулся вперед, входя до конца.

Сон не шел долго, почти до самого рассвета.

Маатан лежал в темноте, тихо радуясь, что не кинул сегодня в очаг заветный порошок, а обыкновенные дрова уже прогорели. И слушал, как неподалеку на своей подстилке ворочается Лорк.

Упрекнуть себя ему было не в чем. Конечно, от первого опыта ученик не получил никакого удовольствия, но после того, как все закончилось, Маатан позаботился о том, чтобы тот выплеснул семя на кошму. Из-за порошка нереиссы Лорк не должен был чувствовать особенной боли, а благодаря маслу учи крови тоже оказалось немного – значит, Маатан несильно его порвал. К тому же пока ученик, закрыв глаза, приходил в себя, успел незаметно подлечить, призвав Силу. Хотя, помнится, Ото-лай в первый раз не был столь внимателен.

Сразу после близости Маатан обтер Лорка мокрой тряпкой, и никакого неудобства из-за обличающих узоров или выделений тела тот чувствовать тоже не мог. Смывать с собственной груди размазавшиеся по ней масло и бело-голубую краску Маатану было жалко. Они были зримым доказательством того, что Лорк теперь принадлежит ему.

Маатан уже объяснил, что повторения сегодня не будет – ни один лай не мучил своего ученика сразу после первой близости. Разумеется, позже, особенно в ночи полнолуния, они уже не вели себя так сдержанно. Но выносливость ученика никогда не испытывалась сразу.

И все-таки Лорк не был спокоен. Он вздыхал и возился, один раз даже выходил из шатра. И затих совсем недавно.

Маатан слушал тревожно, ничем не выдавая, что тоже не спит. И думал. Пытался понять, что сделал не так. Но никак не мог сообразить – что.

Когда-то – тьмы Оборотов назад, еще до того, как под куполом неба встал великий Ойчор – жрецы жили среди людей Вай, ели из общих котлов и вводили в шатры юных жен. Но магия каждого, еще не связанная в общий венок гармонии, была слишком сильна. Жены жрецов умирали первыми же родами, а следом за ними гибли младенцы.

Впрочем, изредка дети жрецов все-таки выживали. И тогда на земли Вай приходили страх и ужас. Безумные пророки, безжалостные правители сеяли смерть и разрушение, отправляя в огонь племенных войн свои народы.

В конце концов солнечный Го, глядя на пресытившегося жертвами Моро, велел жрецам покинуть людей навсегда и жить вместе. За это он дал им право самим выбирать день и час своего Ухода и научил, как объединять их разрозненную Силу в единую. А вай повелел приносить отмеченных богами детей к шатрам своих служителей. Когда же в центре мира вырос Ойчор, сам Тогомо начертил на земле Круг и наказал жрецам хранить Золотой город.

Конечно, со временем люди забыли, что боги запретили жрецам близость с женщинами. Но Хранители Круга, сплетая венок гармонии мира, ежедневно подтверждали древний договор. Лишь две ночи в месяц – когда Заришах полностью показывала миру Вай свое лицо – магия бунтовала, и Круг слабел, не в силах подчинить ее себе. И все же тьмы Оборотов не находилось безумца, готового поспорить с волей богов и нарушить царящий под строгим взглядом Го мир.

Нотон-кун не был безумцем. Однако Маатан был уверен, что в жилах Вождя Тьмы племен течет кровь тех, первых жрецов.

11.01.2013

10.

Не спалось.

Лорк ворочался на кошме, тихо вздыхал, чтобы не разбудить жреца, и, в конце концов, не выдержал – выбрался наружу, ушел на два полета стрелы в степь. Забрался с ногами на вросший в землю камень, еще теплый от поцелуев Го, обхватил ноги руками, уткнулся лбом в колени и позволил слезам, недостойным мужчины и воина, намочить щеки.

Он ждал, что все будет плохо. Но не подозревал, что настолько. Раскрашивая лицо, предплечья и грудь – в соответствии с брачным обрядом мортов, – Лорк старался не думать о том, как все случится. Без вопросов и возражений выпил предложенный Маатаном сладковатый напиток. Честно старался терпеть и делать все, что велел учитель.

И все-таки не смог удержаться и не закричать, когда почувствовал в себе чужую плоть. Не от боли – боль Лорк умел переносить и никогда бы не позволил себе ни единого стона – от унижения. От ясного понимания того, что не имеет больше права называться мужчиной. Слова Рагана оказались пророческими: Лорк действительно стал игрушкой сластолюбивого жреца. Но стал по своей воле, что было позорно вдвойне.

Мысли путались. Хотелось взять тяжелый боевой нож и вонзить его себе в живот, выпуская душу. Хотелось вернуться в шатер и перерезать горло Маатану, а потом уйти из стойбища и скитаться, подобно кордам. Хотелось сидеть на теплом камне и жалеть себя, получившего с ладоней богов незавидную участь наложницы. А еще хотелось подчинить себе ту Силу, краешка которой позволил коснуться учитель. Лорк даже присмотрел кое-что для себя в том разноцветном вихре, который окутал их с Маатаном в степи, – невесомую ленту, ярко-бирюзовую, словно вода в заветном озере Кох.

Он представил, как протягивает руку и берет из воздуха сияющую небесным светом Силу. И как мягко и нежно она окутывает его, сливается с ним, наполняет…

Вздохнув, Лорк спрыгнул с камня. Недостойно воина отказываться от выбранного пути и поворачивать хабтагая назад в самом начале дороги. Недостойно лить слезы, подобно слабой женщине, потерявшей в реке любимый браслет. Недостойно жалеть о сделанном, если сам так решил. Боги любят сильных, а самые сильные встают рядом с богами. Значит, нужно возвращаться в шатер Маатана и учиться колдовству, забыв о том, что произошло. И неминуемо будет происходить каждую ночь независимо от желания Лорка – разве что жреца настигнет неизвестная болезнь.

Жаль, что о таких болезнях Лорк никогда не слышал.

11.01.2013

11.

Весь Обряд Маатан пристально вглядывался в играющую Силу и легко находил признаки того, что Круг слабеет, как всегда к ночам, когда Заришах полностью открывает лицо.

К темно-синему цвету Ино-лая примешивались зеленые оттенки. Зеленый цвет Умо-лая перебивался желтыми всполохами. Желтая лента Ано-лая шла оранжевой рябью. А светло-голубой Ыто-лая вовсе временами становился серым. Неудивительно, конечно – наверняка молодой Ыто-лай страдал больше всех, ведь его ученичество закончилось примерно три Оборота назад, и он, в отличие от прочих, еще не привык к воздержаниям тела.

Маатан говорил Лорку правду – он не встречал среди жрецов никого, кто не делил бы кошму с учениками, освобождаясь от избытка Силы.

Беда заключалась только в том, что учеников в лайдо всегда было очень мало. Отмеченные мальчики рождались лишь тогда, когда на плаще Заришах зажигался камень Чин, а это случалось не чаще одного раза за двенадцать оборотов. И не все выживали. Ыто-лай родился четыре явления Чин назад, Маатан – три, Лорк – два, но его не отдали жрецам, а нынешние двое учеников в шатрах еще не набрали шести Оборотов своей жизни. Так что с тех пор, как Маатан созрел для близости и разделил кошму с Ото-лаем, он при приближении полнолуния отправлялся в то лайдо, где его ждал особо истосковавшийся лай. Потому он и знал их всех в лицо. И не только.