Текст книги "Отступник (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

«ПФ-ориджиналс»

Отступник

(слэш)

Перейти на страницу ориджинала

Автор:

 Корсар_2

Пэйринг:

 Маатан/Лорк

Рейтинг:

 R

Жанр:

 Драма/Фэнтези

Размер:

 Макси

Статус:

 В процессе

События:

Магия

,

Апокалипсис

,

На другой планете

,

Война

,

История

,

Боги и полубоги

Саммари:

 Судьбы людей – на ладонях богов. Но что делать, если однажды богам захочется хлопнуть в ладоши?

Предупреждение:

 сомнительное согласие

Коментарии:

 Текст написан на конкурс нетрадиционной фантастики "Вольномыслие-2012", проходивший на форуме Slash World.

Благодарности:

 читателям форума Slash World

1.

День заканчивался. Старый Го гнал свою колесницу в Нижний мир, и тени от курганов становились все длиннее. Когда вершина самого дальнего на мгновение вспыхнула кровавым пламенем, заслонив половину старого Го, Ото-лай негромко позвал:

– Маатан.

Маатан ждал этого зова. Он поставил жбан с водой у входа, откинул полог шатра и вошел. Жрец сидел на кошме, скрестив ноги – сгорбившийся, но не жалкий, темные глаза лихорадочно блестели на смуглом лице. Маатан знал, что Ото-лай не болен – просто выбрал свое время.

– Маатан, – повторил Ото-лай, глядя через откинутый полог, как на вершинах курганов гаснут последние искры света. – Сегодня я уйду в Нижний мир. Ты помнишь, что должен делать?

– Да, учитель, – ответил Маатан. – Когда кобылицы Заришах покажутся над самым высоким курганом, я зажгу светильник и начну читать песню Дороги. А когда они тронут копытами самый низкий курган, я завершу огненный круг и оставлю твой шатер.

– Не забудь взять кошму, – все так же глядя в небо, сказал Ото-лай. – Ты не сможешь вернуться сюда, пока Ёй не унесет пепел со стойбища.

– Я помню, учитель.

Выйдя наружу, Маатан приподнял жбан за край, и вода полилась в узкую канавку, окружавшую шатер Ото-лая. Мелкие камни были пригнаны так плотно, что вода не уходила в землю – бежала прозрачной змеей, неся на крохотном гребне какие-то семена, высохшие травинки и неосторожных жучков. Бежала, пока не поглотила собственный хвост и не поднялась вровень с каменным бортиком.

На первый взгляд, это была излишняя предосторожность – на три броска копья вокруг лайдо гореть было нечему. Трава начиналась за пределами этого круга – высокая, сочная, полная жизни. Но ритуал требовал присутствия всех четырех стихий, и Маатан строго ему следовал.

Распрямившись, он повернулся в сторону курганов, по-прежнему залитых багровыми отсветами заката. Маатан искренне надеялся, что все сделает правильно. В конце концов, его обучение началось в тот день, когда он произнес первое слово, и недостойно проводить своего учителя было бы стыдно. Маатан обязан обеспечить старому жрецу самый быстрый путь по широкой и ровной Дороге мертвых. Ото-лай заслужил это своей преданностью Великому Ойчору.

Очередное одинокое утро застало Маатана на краю лайдо, на границе земли и травы. Шатер давно прогорел – на его месте остались одни угли, да и те уже не переливались красным, разгораясь от налетавшего порывами ветра. Ёй торопился помочь ушедшему по Дороге жрецу достигнуть Нижнего мира.

День обещал быть ясным – суровая Томо, несущая небесные воды, осталась довольна жертвенным ягненком и не собиралась отягощать последний путь Ото-лая.

Маатан поплотнее завернулся в кошму и поправил сверток, лежащий под головой. Объемистый тюк, вынесенный из шатра в тот момент, когда под умершим жрецом занялась обильно политая маслом лежанка, Маатан пристроил в ногах. Невдалеке в загоне негромко блеяли овцы, взбудораженные долгим ритуальным пожаром, где-то в траве прокричала птица, – и краткий тревожный сон сбежал окончательно.

Маатан сел и подтянул к себе тюк.

Он постился уже третий день – отягощенному пищей нельзя открывать Дорогу в Нижний мир – и сейчас не отказался бы проглотить барана и закусить овцой. Но отара была маленькой, мясо Ото-лай и Маатан позволяли себе редко, и, оставшись один, ученик не собирался изменять правилам. Он достал из тюка круг овечьего сыра, пару сдобных лепешек, мешочек с засушенными ягодами и небольшой бурдюк с водой.

Гости из столицы – Ойчора, стоящего в центре земли – ожидались к вечеру. К этому времени Ёй окончательно унесет пепел, и можно будет поставить новый шатер, хозяином которого станет Маатан. Он сам валял войлок, кроил, сшивал полотнища толстой костяной иглой с пропущенной в ушко бараньей жилой. Сам плел амулеты из нужных трав, сам вырезал из коры божественного дерева Учи идолов-защитников.

Маатан хорошо подготовился к тому, чтобы стать новым лаем. Но прежде всего следует довести до конца обряд проводов учителя, который включает в себя обет молчания. Хотя это и не тяжелое бремя, ведь Маатану просто не с кем его нарушить: до Ойчора – одна дорога Го, между лайдо – тоже ни одного человека, а с овцами не слишком-то побеседуешь.

Шатер Ото-лая принадлежал Кругу, как и шатры других жрецов, а среди ваев навещать живущих в Круге было не принято, особенно если над стойбищем поднимался дым погребального костра. Лаи же со дня получения Имени не покидали свои лайдо ради праздной болтовни – это не имело смысла: они чувствовали друг друга каждый день во время Обряда, да и говорить им было не о чем.

А вот Маатан знал их всех. Пять ладоней мужчин, с которыми ему приходилось встречаться. Но знал не только в лицо – Ото-лай давно научил его отличать жрецов друг от друга на расстоянии, в момент творения общей волшбы. Так что ученик легко связывал льющуюся силу с Именем.

Темно-синий, густой – непробиваемый Ино-лай. Насыщенно-зеленый – спокойный Умо-лай. Тепло-желтый – благожелательный Ано-лай. Светло-голубой – холодный Ыто-лай… У каждого был свой цвет. По крайней мере, такими их видел Маатан. И ему было слегка любопытно – каким цветом вольется в Силу лаев он сам, когда приехавший из Ойчора Правитель посвятит его в Хранители? И как наречет?

Маатан не был привязан к своему имени – оно всего лишь означало «мальчик». Издревле лаи называли так своих учеников: с того дня, когда вносили найденыша в шатер, и до своего ухода. Правда, за время обучения Маатан успел миновать не то что детский – даже юношеский возраст, но кого это могло взволновать или удивить? Ни ваи, ни морты не нарушали границ лайдо, а по количеству прожитых Оборотов Ото-лай годился своему ученику в прадеды.

Маатан еще раз мысленно пожелал учителю легкой дороги и перевел взгляд на свою руку, где как никогда ярко проступил замысловатый узор. Переплетение линий на предплечье не было искусно нанесенной татуировкой. Эта отметина – знак судьбы, уготованной мальчику. Он проявлялся сразу по рождении, и окружающие люди знали: такого ребенка следует отдать жрецам в Круг. Иногда с возрастом узор бледнел, а порой и вовсе исчезал, но никто не смел противиться судьбе. Едва малыш начинал более-менее уверенно держаться на ногах, самостоятельно брать ложку и переставал мочиться в колыбель, его относили к ближайшему лайдо и оставляли на милость богов и жреца. Так что Маатан понятия не имел, кто его родители, где живут и чем занимаются.

Порядок наследования не менялся тьмы Оборотов: Ойчору требовался Круг. Благодаря его защите мир процветал и благоденствовал, не опасаясь за свои благополучие и богатство. И в нужное время к лайдо Маатана обязательно принесут смуглого горластого мальчишку, на предплечье которого будет темнеть знак богов…

Боги никогда не отмечали знаком судьбы девочек. Наверное, потому, что женская душа слабее держалась в теле, прицепленная к нему травяными нитками. Хотя душу мужчины боги пришивали бараньими жилами, за годы ученичества Маатан не раз вплотную подходил к последней Дороге. Нелегко доставалось ремесло жреца…

В этот момент задумавшийся Маатан заметил, что не один: среди курганов, смутно видимые в предрассветных сумерках, появились силуэты верховых. Отряд приближался совсем не с той стороны, откуда должен был пожаловать Правитель со свитой. И ничего хорошего ждать от верховых, похоже, не приходилось.

04.01.2013

2.

Лорка разбудил гонец, коснувшийся голого плеча кончиками пальцев. Наклонился к самому лицу, тихо выдохнул:

– Нотон-кун зовет.

Вылезать из нагретого нутра мехового мешка не хотелось, но отец не стал бы звать среди ночи просто так. Лорк натянул штаны, накинул на плечи легкую куртку и осторожно проскользнул под занавесом шатра к выходу.

Ночь выдалась ветреная и холодная, так что Лорк зябко повел плечами, плотнее запахнулся и заспешил к центру стойбища – мимо спящих в пыли собак, еле тлевших костров, составленных во временные загоны повозок, за которыми блеяли овцы. Кибитка Заришах уже наполовину исчезла за далекими курганами, и там, где за краем степи прятался неприступный Ойчор, старый Го взмахивал огненным кнутом, выгоняя из стойла небесных хабтагаев.

Отец был не один. Старшие братья уже сидели на кошме у самого очага, и Лорк решил остаться у входа. Раган обернулся, нахмурился:

– Что здесь делает сын рабыни?

– Он поедет с вами, – Нотон-кун протянул руку к миске, ухватил разваренные с пряностями и жиром зерна, смял в плотный комок и кинул в рот. – Ты собрался со мной спорить, Раган?

Лорк равнодушно взял с подноса шарик горячего сыра, сунул за щеку. К нелюбви братьев он давно привык. Ни один из троих так и не смирился с тем, что ребенка чернокожей пленницы, выменянной у торговцев рабынями на рыжего хабтагая, Нотон-кун, Вождь Тьмы племен, сразу после рождения напоил своей кровью, признавая законным сыном.

Даже сейчас, спустя много Оборотов, черная Нама по-прежнему спала в шатре Нотон-куна, в отличие от законных жен, давно поселившихся отдельно. Заришах не дала ей других детей, зато сохранила красоту и гибкость. Втайне от всех Лорк гордился своей матерью и искренне считал, что более прекрасной женщины нет во всей степи, а может быть, даже в Ойчоре.

Однако капли отцовской крови, смешавшиеся на его губах с материнским молоком, не могли защитить от неприязни сверстников. От отца Лорк унаследовал только глаза – синие, как летнее небо над стойбищем. Все остальное досталось ему от матери, и Лорк не раз горько жаловался равнодушной степи на черную и гладкую, словно кора дерева Учи, кожу.

Свое право сидеть на кошме рядом с отцом он отвоевывал всю жизнь – с того дня, как впервые взял в руки лук и взобрался на боевого хабтагая. Лорк никогда не побеждал на Большом Дааване, но при этом ни разу не проиграл в состязаниях всадников ни одному из братьев, кроме Рагана. Мало кто из ровесников – да и из старших тоже – рискнул бы драться с Лорком на ножах. И уж точно никому не пришло бы в голову говорить, будто он плохо правит своим хабтагаем.

К сожалению, все это не спасало от насмешек за спиной и презрительных плевков под ноги. И дело тут было не в том, что матерью Лорка была рабыня. Причиной был он сам – слишком тонкий, слишком гибкий, слишком похожий на девушку-подростка, зачем-то переодевшуюся в мужскую одежду. И хотя он стал мужчиной в неполных шестнадцать Оборотов, среди мортов все равно находились желающие проверить, что у Лорка в штанах.

Он убил троих, самых настойчивых, и был оправдан советом старейшин, но грязные шепотки так и не прекратились. А Раган демонстративно отходил подальше, если случайно оказывался рядом с Лорком.

– Ночью в Круге загорелся один из шатров, дым поднимался выше курганов, – Нотон-кун вытер жирные руки о кошму. – Значит, великая цепь на время распалась. Мы ждали этого много Оборотов, и теперь мы должны опередить Ойчор и забрать ученика. Тогда жрецы не смогут замкнуть Круг, их магия ослабнет. Я хочу, чтобы вы привезли мальчишку сюда. Мы окажем ему большие почести, назовем могучим жрецом мортов, и он поможет нам прорваться в Великий город. Тогда я велю раскинуть для него шатер рядом со своим и богато украсить. Жрецу приведут самых красивых девушек и дадут в услужение самых ловких мальчиков. Он получит самое жирное мясо и самого быстрого хабтагая. Я сказал, выполняйте.

Выходя из шатра, Лорк услышал насмешливые слова Рагана.

– К чему тратить на жреца наложниц и рабов? Отдадим ему Лорка. Говорят, лаи не брезгуют мужчинами, а сын рабыни тоже отмечен богами.

Бесан и Марак рассмеялись, и Лорк невольно взглянул на предплечье. В сумерках было плохо видно, но он и так знал, что ниже локтя черная кожа светлеет, образуя странный розовый узор. Знак богов, по ошибке отметивших не ту руку.

Лорк негромко вздохнул и быстро направился в свой шатер. От Круга жрецов стойбище отделяла не одна тьма сай, значит, нужно взять с собой воду, сыр и лепешки. Просить в дороге хоть крошку у братьев он не собирался.

Старый Го торопился догнать кибитку Заришах второй раз с той ночи, когда хабтагаи начали путь к курганам. За время пути Раган остановился только однажды – принести жертву Тали-удаче. Рыть яму для костра он велел Бесану и Мараку, а Лорка отправил на поиски растопки. К счастью, сухой куст отыскался неподалеку – весь в прошлогодних колючках. Ломая ветки, Лорк шипел от злости каждый раз, когда очередной шип впивался в кожу. И нисколько не сомневался: в стойбище он вернется с опухшими ладонями и лихорадкой – Раган знал, что делал.

Кидая в крохотный костер кусочки сыра и лепешки, Лорк заранее представлял, как будет держать поводья исколотыми руками, и злился еще сильнее. Вряд ли их будущий пленник согласится вылечить одного из похитителей. Хорошо, если не проклянет. А что может быть хуже проклятья на свежую кровь?

Место, где недавно стоял шатер жреца, открылось неожиданно – усталые хабтагаи миновали последний курган, и Лорк увидел впереди небольшой загон, в котором толпились овцы, чистый от травы круг земли с лениво дымившимся пятном посередине, и человека. Утренний сумрак не позволял разглядеть его как следует, но человек был не похож на мальчишку. Впрочем, раздумывать о том, сколько Оборотов ученику жреца, было некогда – Раган толкнул пятками своего хабтагая, вскинул над головой копье и понесся вперед. Марак и Бесан с боевым кличем бросились за ним, и Лорку ничего не оставалось, как поскакать следом.

Человек не испугался и не побежал. Стоял и смотрел на них – спокойно, словно морты-кочевники каждый день появлялись рядом с лайдо. Лорк ждал, что Раган оглушит его или собьет с ног, но брат остановился в двух шагах, соскочил с хабтагая и неожиданно растянулся на вытоптанной земле во весь рост. Бесан и Марак поступили так же, и Лорк тоже решил спешиться. Падать ниц он и не думал: ученику жреца, похоже, подобные знаки внимания были непонятны – пожав плечами, лай сделал осторожный шаг назад.

Впрочем, уговаривать Раган не собирался. По земле прошелестел кнут, сыромятный ремень захлестнулся вокруг коленей мага, и тот, взмахнув руками, опрокинулся на спину. Марак лежа метнул тонкую сеть, накрывшую упавшего с головой, и только тут Лорк сообразил, что его братья оказались на земле не добровольно. Магия лайдо защищала своего, но сил жреца почему-то оказалось недостаточно.

Перед тем как усадить связанного пленника на своего хабтагая, Раган велел Лорку принести тюки и выпустить овец. Они не могли забрать их с собой, а оставлять животных на верную смерть от голода в закрытом загоне было неправильно. Шагнув из травы на сухую землю, Лорк в полной мере ощутил на себе силу магии. Его бросило на колени, спина, казалось, затрещала от невидимого гнета. Лорк ползком добрался до загона, с трудом отодвинул деревянную задвижку и распахнул дверь. Затем так же ползком отволок в траву два тюка – большой и маленький. Судя по их тяжести, они были набиты камнями.

Впрочем, едва Лорк пересек невидимую границу, тяжесть исчезла. Тюки оказались обычными тюками, и Лорк, связав их веревкой, перекинул поклажу через шею хабтагая перед первым горбом.

Теперь у него появилась возможность рассмотреть пленника получше. Под сетью оказалось сложно разглядеть черты лица, но кое-что было очевидно. Ученик жреца не был мальчиком. Не был он и юношей – невысокий, худощавый, жилистый мужчина. По виду – ровесник Рагана или чуть старше, черноволосый, но кожа светлее, чем у мортов. Одет он оказался довольно легко – в кожаные штаны и нечто, напоминающее длинную рубаху без рукавов. Пальцы пленник крепко сжал в кулаки, и, присмотревшись, Лорк заметил, что тот держит какие-то деревянные фигурки – наверное, идолы-обереги.

Раган, рисуясь, запрыгнул на хабтагая, развернул его задом к останкам жреческого шатра.

– Поедем медленно, – бросил через плечо остальным. – Теперь можно не торопиться.

Первый привал сделали в полдень. Они как раз добрались до реки, пленник, явно непривычный к тряскому бегу хабтагаев, все чаще заваливался то вперед, то назад, и Раган решил остановиться.

Лорк с трудом шевелил опухшими пальцами. Проклятые колючки делали свое дело – ладони горели, словно Лорк держал в них раскаленные угли. Сунув руки в теплую мутную воду, даже удивился, что она не вскипела. Стало легче, но не намного.

Пленник выглядел совершенно измученным, и Лорк спросил себя, смогут ли они довезти его до стойбища. Правильно сидеть на хабтагаях морты учились с раннего детства, а жрец, похоже, мало ездил верхом. После того, как Раган стащил его на землю, пленник с трудом проковылял несколько шагов и упал на колени в траву. Сетка опутывала его с головы до бедер, но Лорк видел, в какой болезненной гримасе исказилось усталое лицо.

– Развязал бы ты его, – негромко сказал он Рагану. – Куда он теперь убежит?

– А если колдовать начнет? – Бесан наклонился над своим мешком, распуская горловину. – Я бы не стал его освобождать.

– Они не могут толком колдовать до посвящения, – Марак вопросительно взглянул на Рагана. – Надо развязать, иначе не довезем. Ему же тоже пить-есть надо.

Раган с сомнением посмотрел на пленника, потом решительно достал из-за пояса нож.

– Если я тебя развяжу – ты не попытаешься удрать?

Жрец подумал и отрицательно мотнул головой.

– Колдовать не будешь?

Еще одно движение, подтверждающее: не будет. Раган удовлетворенно хмыкнул и разрезал веревку, стягивающую сеть. Затем повернулся к Лорку.

– Дай ему воду и сыр. И лепешки.

Лорк взял с собой не слишком много припасов, но начинавшаяся лихорадка отбивала всякое желание есть. Поэтому он без возражений снял с хабтагая свой мешок и попытался развязать горловину. Поврежденные пальцы слушались с трудом, но с помощью зубов и ножа Лорк кое-как справился с тесемками. Вытащил завернутый в мокрую тряпку сыр, скрученные в трубки лепешки, снял бурдюк с водой и подошел к пленнику. Тот растирал занемевшие запястья. Деревянные фигурки лежали в траве рядом. Присмотревшись, Лорк узнал Повелителя ветров и Хозяйку бурь. Наверное, пленник надеялся, что Ёй и Томо заставят мортов повернуть назад. Или явят какое-то знамение, которое отпугнет похитителей. А может быть, просто держал их в руках в момент похищения и не захотел бросать.

– Возьми воду, – Лорк положил бурдюк в траву. – Это сыр и хлеб, ешь быстро, мы скоро поедем дальше.

Пленник поднял голову и посмотрел сначала в лицо Лорка, затем перевел взгляд на руку, в которой тот держал угощение, нахмурился. За все время пути он не проронил ни слова, словно не умел говорить. Лорк мог поклясться всеми богами, что его черная кожа жреца удивила, а может быть, даже испугала. Но, как немедленно выяснилось, он ошибался.

Пленник цепко ухватил его за кисть, притягивая к себе и вглядываясь в рисунок на предплечье. Затем провел пальцем по опухшей горячей ладони, качнул головой. С трудом встал, не забыв прихватить из травы фигурки богов, поковылял к щипавшему траву хабтагаю. Заинтересованный Лорк пошел следом.

– Смотри там за ним! – крикнул ему в спину Бесан, но Лорк даже не повернул головы. Было очевидно, что жрец не собирается бежать – ему требовалось что-то из его имущества.

На дне меньшего из тюков нашелся узелок с непонятным серым порошком и небольшая глиняная миска. Отсыпав порошка, жрец добавил воды и размешал получившуюся смесь пальцем. Затем снова взял Лорка за кисть и густо намазал ладонь.

Боль и жар Лорк перестал чувствовать почти сразу, и тут же протянул другую руку. Наверное, пленник не рассчитывал на хорошее отношение и заранее старался расположить к себе одного из похитителей. Поэтому Лорк поспешил его успокоить.

– Тебе не причинят зла, жрец. Отец сказал, тебе приготовят богатый шатер и дадут в услужение лучших рабов.

Тот пожал плечами. Похоже, пленника не волновали ни рабы, ни богатство. А может быть, он не верил словам Лорка. Или ему было все равно.

Сыр и лепешку жрец все-таки съел. Запил водой, вытер губы ладонью и лег в траву, глядя в безоблачное небо. Лорк сел рядом, добровольно взяв на себя роль сторожа, пока братья умывались в реке, с удовольствием избавляясь от забившейся повсюду пыли. Лорк тоже собирался выкупаться, но не знал – можно ли это делать после лечения. Смесь засохла тонкой ломкой коркой, которая неминуемо отвалится, едва возьмешься за повод. Тогда, наверное, все начнется снова – боль, лихорадка и жар в ладонях. Так что Лорку хотелось продлить состояние покоя как можно дольше.

А еще его любопытство будоражил пленник. Который смотрел на солнце не щурясь, дышал ровно и не выказывал страха. Хотя бояться ему действительно было нечего – на земле огненного Го мало кто рискнул бы убить жреца или его ученика. Ни ваи, ни морты не стали бы навлекать проклятье на себя и всех потомков до скончания мира. Певцы, забредавшие в стойбища, иногда рассказывали о таких безумцах: их участи не позавидовали бы даже отверженные корды – одинокие бродяги, питавшиеся падалью.

Из раздумий Лорка вырвал окрик Рагана.

– Поднимай свой зад, пора ехать!

Лорк встал и посмотрел на лая. Тот уже сидел, все с тем же отстраненным выражением лица. Трястись на хабтагае Рагана ему, кажется, не хотелось, и Лорк неожиданно для себя предложил:

– Пусть он едет со мной, Раган. Нур бежит ровнее, чем твой Тобай. К тому же он моложе, и горб у него мягче. Мы сможем ехать дольше – жрец не устанет, – и вернемся в стойбище раньше.

Лорк видел: брат сомневается, стоит ли доверить такое важное дело ему, и добавил:

– Если хочешь, можешь его связать, но это ни к чему. Свободный он будет лучше держаться.

– Забирай, – Раган махнул рукой. – Охота тебе возиться и следить, чтобы жрец не свалился на землю – дело твое.

Он еще что-то добавил, неслышное и обидное – Бесан и Марак громко захохотали, – но Лорк уже повернулся к встающему пленнику.

– Идем со мной, я помогу тебе сесть на Нура. Только не пробуй его увести – он все равно слушается только меня.

04.01.2013

3.

Самоуверенность Неотданного насмешила бы Маатана, если бы он был приучен смеяться над чужими ошибками. Но он молчал, соблюдая условия ритуала, хотя и понимал уже – Посвящения не будет. Правитель со свитой приедут к пустому лайдо, где обнаружат только разбежавшихся овец. Выйдя за пределы Круга до Посвящения, Маатан потерял право считаться преемником Ото-лая…

Конечно, он мог воспользоваться наукой учителя: хватило бы двух слов – и дерзкие кочевники полегли в траву, подобно сбитым птицам. Но нарушение обета молчания закрыло бы Ото-лаю путь в Нижний мир, заставив его душу скитаться между куполом небес и землей мертвых, а этого Маатан никак не мог допустить. К тому же подобное неуважение по отношению к ушедшему жрецу лишало ученика возможности вообще когда-либо занять место в Круге.

Сами того не зная, похитители не оставили Маатану выбора: что бы он ни совершил в момент нападения, все было плохо. Единственное, что Маатан мог сделать – выбрать из двух зол меньшее. То есть молчать, храня верность учителю и его последней воле.

Наверное, стоило злиться на глупых мортов, одним махом перечеркнувших всю его жизнь. Но Маатан почему-то не злился. С неожиданным смирением принял он новый удар судьбы и со сдержанным интересом вглядывался в непонятных, всегда таких далеких от жрецов людей. Наблюдал за их привычками, повадками, взаимоотношениями…

Неотданного остальные явно не любили, но почему-то не прогоняли. Хотя он даже внешне отличался от них. Маатан искоса снова окинул взглядом чернокожего – мальчик был красив. Не по-здешнему, не по-мортовски и даже не по-ваевски, но красив. Гибок, строен, голубоглаз… А еще он был сердоболен – тоже не по-здешнему. Мало кто в Вай проявил бы внимание к нуждам ученика или жреца. Да, их не трогали, их боялись, их щедро кормили и одаривали, если приходилось преодолевать Круг в какую-либо сторону, но ими брезговали.

– Не думай о людях. И не жди от них благодарности. Они все равно никогда не поймут, – учил Ото-лай.

И Маатан привык относиться к редко видимым им ваям, как к овцам в своем загоне – пьют, едят, блеют, приносят мясо, сыр, молоко, ты должен заботиться о них, но они слишком глупы, чтобы ждать от них чего-то хорошего в ответ. Каких-то чувств…

Неотданный помог Маатану взобраться на хабтагая и предложил держаться за себя. Маатан медленно положил руки ему на плечи, спрятанные под мягкой накидкой. Странное ощущение – чужое тело под руками. Раньше он не прикасался так ни к кому, кроме поджарого, щуплого Ото-лая, которого, казалось, насквозь просушил старый Го. А плечи морта оказались крепкими, и плоть под кожей упруго напрягалась, когда Неотданный брался за повод. Покачиваясь на спине хабтагая, Маатан постепенно расслабился, съехал ниже, и его колени соприкоснулись с бедрами Неотданного. Тот не отреагировал никак, словно привык к постоянному телесному контакту с другими людьми.

Когда Маатан был совсем маленьким, он иногда по ночам пытался залезть на кошму Ото-лая, прижаться к теплому боку учителя, даже обнять, чтобы ночь казалась не такой страшной и пустой. Но проснувшийся жрец неизменно прогонял его на свое спальное место, и ночь оставалась одинокой и стылой. За это Маатан не любил время Заришах. А однажды спросил:

– Учитель, ведь когда Ёй вслед за Таном приносит холодный снежный плащ, спать вдвоем теплее. Почему ты не разрешаешь мне?

– Каждый из жрецов спит, как и живет, один, – ответил Ото-лай. – Это ваи сбиваются в стада. Но на то они и ваи.

И больше к этому вопросу не возвращался.

Даже после близости они ложились каждый на свою кошму. Потребности организма – одно, а быть жрецом – другое. Во время соития допускались прикосновения, объятия, даже легкие поцелуи, но не больше того, что требовалось для избавления от семени.

Правда, когда Маатан дорос до естественных потребностей, он был уже достаточно взрослым, чтобы усвоить эту разницу, и не пытался перейти раз и навсегда установленные границы.

Так что теперь с удивлением и смутной тоской впитывал ощущения от молодого сильного тела морта, позабыв, как тупо ноют ноги от непривычной верховой езды.

Ваи сбиваются в стада. Морты живут гуртами. Одни только корды ведут сходную с жрецами жизнь, разве что питаются отбросами… Так почему Тогомо сказал: «Вы – мои дети, и служение ваше – в единстве с одним мной»? Почему верховный бог, сын Томо и Го, не позволил своим детям жить как людям, а не как отверженным?..

Подумав такое, Маатан испуганно отклонился назад, но потом вспомнил, что он больше не принадлежит к Кругу, и его глупые мысли вряд ли отныне заинтересуют Тогомо. Успокоился и вернул руку на плечо Неотданного.

Конечно, Маатан пытался предугадать, что его ждет. Убить, видимо, не убьют, напротив – обещали шатер и рабов. А зачем Маатану чужой шатер, если у него по-прежнему есть свой? И зачем рабы, если обслуживать себя он привык с детских лет?..

Старый Го уже добрался до Нижнего мира, и Заришах вовсю погоняла молодых кобылиц, когда морты наконец-то остановились, и Маатан очнулся. Оказывается, он умудрился задремать, ткнувшись лбом в затылок Неотданного. От того пахло пылью, дорогой, степью и чем-то неуловимым, но приятным. Маатан осторожно втянул носом воздух, пытаясь запомнить запах.

– Что, Лорк, понравилось с жрецом обниматься? – раздался насмешливый голос одного из мортов, которых Маатан еще не научился различать. – Отправляйся искать сухостой для костра.

Лорк, промолчав, заставил хабтагая преклонить колени, спешился, помог спуститься Маатану.

Зад и ноги одеревенели, тело казалось высеченным из камня. И еще хотелось пить. Неотданный, наверное, понял по ищущему взгляду – протянул бурдюк.

– Я пойду, – сказал Лорк. В лунном свете его атласная кожа матово блестела, ярко выделялись зубы и белки глаз. – А ты сядь рядом с Раганом, чтобы братья тебя видели.

Братья, вот как…

Маатан отрицательно мотнул головой и указал в сторону потягивающихся мортов.

– Что? – удивился Неотданный. – Я не могу, мне надо за сухостоем. Иначе мы останемся без огня.

Маатан опять отрицательно качнул головой, взял один из своих тюков и решительно зашагал вперед, взмахом руки предложив следовать за собой. Позади, вздохнув и чмокнув губами, поднялся на ноги хабтагай. За этими звуками не было слышно, идет ли Неотданный, но Маатан не сомневался – идет.

Поблизости от места, где, судя по всему, предполагалось развести огонь, Маатан остановился, развязал тюк, достал заветный мешочек, высыпал в наспех вырытую ямку две горсти серого порошка, ударил кресалом. Ровное жаркое пламя весело поднялось над землей, разбрасывая легкие искры. Если бы Тогомо не открыл жрецам секрет горючего порошка, им бы с каждым днем приходилось уходить все дальше от Круга, чтобы найти растопку для приготовления пищи. А ведь чем дальше жрец от Круга – тем беззащитнее Ойчор…

Ойчор! – воспоминание обожгло Маатана. Как он мог забыть? Все это время он думал только о себе – о том, что ему теперь не стать жрецом. И ни разу не подумал о защите Великого города!.. Не то чтобы Маатан верил, будто кто-то вроде этих смешных мортов, с удивленными восклицаниями сгрудившихся вокруг необычного костра, мог действительно нанести вред Ойчору. Но все-таки он готовился стать одним из Круга и, значит, должен бы был в первую очередь волноваться о центре своего мира, а он…

Впрочем, очень скоро Маатан снова забыл об Ойчоре, Повелителе, жрецах и покинувших его богах. Он следил за кокетливо прячущейся в облаках Заришах, ощущал ноющую боль во всем теле, слушал, как пережевывают что-то бродящие вокруг стоянки хабтагаи и ловил себя на желании протянуть руку и дотронуться до черного предплечья с таким знакомым узором. Лорк спал неподалеку, и сон его, по-видимому, был мирным. Но едва Маатан успел об этом подумать, как Лорк вздрогнул, завозился, задышал чаще, а потом и вовсе простонал что-то сквозь зубы. Словно дочь морока Киешат опустилась на его кошму и, коварно улыбаясь, укрыла своей накидкой.

Маатан, не думая, коснулся ладонью непривычно-светлого знака богов, потянулся, мысленно шепча отворот, и через какое-то время Неотданный затих. Маатан отвернулся в сторону костра, наткнувшись взглядом на одного из братьев Лорка, оставленного в дозоре. Глядя в его прямую напряженную спину, Маатан закрыл глаза и наконец-то уснул.