Текст книги "Судьба, разбитая о версты (СИ)"

Автор книги: Kontario2018

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– А почему бы не домой!? Прикажите трогать!

Анастасия вовсе не собиралась продолжать разговоры после возвращения мужа, но не успев удалиться к себе, она случайно встретила его на пороге гостиной и нахмурилась, завидя странную походку:

– Что это значит?

Криво усмехнувшись, Белов поклонился, ухватившись за стену.

– То и значит... Ну а что... любезная моя жена! Сами же меня... в пьяных разгулах уличили... Иль забылось?

И весело рассмеялся, переступив с ноги на ногу.

– Ну, надо же было потро-попробовать... раз вы в мае так настаивали? Тем паче, повод был! За ангела-спаси... хранителя!

Анастасия смерила его с ног до головы недоуменным взглядом и фыркнула.

– А тебя, похоже, сие увлекает все больше. Боже мой, какое падение...

– Падение... Вот да... Сейчас бы упасть где-то... – Александр неловко плюхнулся на кресло и помахал перед собой рукой. – Супружеские обвяза... обязанности, уж не обессудьте, в другой раз... Аромат – мерзость, понимаю...

Выровняв раздвоившуюся картинку, он рассмотрел презрительно уставившиеся на него глаза.

– Не только аромат... – надменный взгляд смерил его сверху донизу. Она ни разу не видела Александра в столь нетрезвом виде – с разящим запахом и в кураже. Да и вообще не могла припомнить случаев пьянства... если не считать того вечера, уже в момент похмелья... И это больное воспоминание заставило сьязвить:

– Полагаю, ты сейчас ещё на здоровье жаловаться соизволишь?

– Жаловаться?!! – Белов вспыхнул, охваченный такой яростью, что, кажется, даже хмель в этот момент куда-то отступил.

– Ах, да, разумеется, ведь я же пьян, да!? Поныть бы сейчас, дабы вас порадовать...

Только не на что, вот беда! Да и впредь, коли что... больше перед вами, Анастасия Павловна, не унижусь – слово даю...

– Уже привык, видно, к разгулам? – перебила насмешливо жена. – Впрочем, ты и без меня найдёшь кому посетовать!! А твоё слово, оно, знаешь ли, не такое и... – она быстро прикусила язык, понимая, что, кажется, опустилась до оскорбления чести.

Несмотря на недосказанность, последняя фраза проникла до глубины сознания, он желчно рассмеялся:

– Понимаешь, что ударить не смею, да?! Кстати, я давно не слышал про всяких “кому”! Пойти проспаться с девицами никак надобно? В самом деле, как же я пропускаю такое заминатель... занимательное действо! – с этими словами Белов рывком поднялся и выскочил из комнаты.

– Постой, куда ты! Я, право же, имела ввиду... – вдруг вырвалось у Настасьи, она сделала шаг вперед, желая остановить и извиниться, и тут же остановила сама себя.

Раздался скрип и хлопок от входных дверей. Один, потом ещё. На душе стало так же гадко, будто накануне счастливая женщина только что побывала в той самой гостиничной комнате. Поистине чёрные мысли полоснули душу.

Не зная, куда теперь податься самой, Анастасия вспомнила про особое место в доме, где можно успокоиться. В библиотеке, среди книг, она приходила в себя еще в детстве, после непониманий с матерью. Нельзя сказать чтобы она питала склонности к чтению, но сам вид шкафа и шелест страниц приносил умиротворение.

На пути в библиотеку её внимание привлекла возня двух слуг, что в прихожей орудували с замком. Они спешно извинились за шум, сославшись на барина, что зело сильно, проходя, хлопнул дверью, не дожидаясь, пока за ним закроют.

“Торопился очень... Знает, верно, куда идти. Что же, вполне предсказуемо, утешиться после нашего разговора...

Господи, если бы ещё полгода назад я узнала, в каком разврате погрязнет мой дорогой Сашенька, то рассмеялась... А если б узнала, какие злые слова сама стану ему говорить – ужаснулась просто!

Да разве могла бы я когда-нибудь его высмеивать? И про здоровье уж точно не шутила! Кроме того раза, когда этот блудник попытался им прикрыться, зная мои страхи.

Ещё бы ему их не знать, ведь сам вечно возмущался, что я о нем слишком беспокоюсь. Испугавшись де нескольких пережитых опасностей, раздуваю из любого чиха трагедию...

Жалобы женщине он считал лишним – о да, разумеется, пока не пришлось этим воспользоваться!

Надеялся меня обмануть, разжалобить, избавиться от докучливых претензий? Теперь, видно, злится, что без толку пошёл на эту низость!

Но как же я-то устояла? Или это была уже не я сама, а просто тело с очерненной им же душой... ”

Она посмотрела на полки, на которых обилие театральных либретто, оставшиеся когда-то от легкомысленной меценатки Анны Гавриловны, теперь были вытеснены на задние ряды, уступив место более более скучной литературе, вроде Монтескьё. «О духе законов», какой-то нудной околесицы про политику...

А вот переплет из нескольких тонких книг, и выглядит старым, она прочитала название: “Месячные исторические, генеалогические и географические примечания Ведомостей”.

“Что о привидениях и колдунах рассуждать надлежит», «Известие о Северном морском ходе Россиян из устий рек, впадающих в Ледяное море», “О ветрах», «О магните», «О женитьбах и свадебных употреблениях древних», «Краткое описание Комментариев Академии наук»...

“О да, конечно, это ж был научный журнал... И, конечно, читанный, ведь на виду. Еще бы, в гвардейской карьере был он зело необходим, особо про колдунов да о свадебных употреблениях...” – только успокоившаяся женщина снова почувствовала, как нарастает злость.

“Но это уже совсем несправедливо... Причём тут его любознательность, тем паче ранее я этим гордилась? Как и многим другим...” – попыталась одернуть она себя, и в кое веки, вышло успешно.

И при взгляде на обложки, вдруг вспомнилось иное... Тогда, перед свадьбой, ей зачитывал будущий муж эти короткие публикации, чудом заприметив их под грудой газет. Молодая невеста была так счастлива, но так переживала, глядя на жениха после тяжёлых травм, полученных при её спасении. Последнее и было причиной, по которой они развлекались таким стариковским занятием.

Но, видимо, он таки забыл, что клялся тогда любить ее вечно...

“Записки Миллера о Камчатской экспедиции Витуса Беринга”... Позвольте... Ведь туда, кажется, направляется экспедиция, или же нет?”

Почитав мельком по отдельным страницам, она вспомнила, как произносил Александр эти леденящие строки о том, как замерзали и болели отважные путешественники, сколько невзгод им выпало на пути. Сидя перед теплым камином, она еще теснее прижималась к нему, представив что чувствовали и как страдали эти люди.

– Все-таки, хорошо что ты стал гвардейцем, а не моряком... И никогда не уедешь в такую ужасную холодную даль. – протянула тогда легкомысленно девушка, уткнувшись лицом в его крепкое плечо.

“А каждый вечер в пути для ночи выгребали себе станы из снегу, а сверху покрывали, понеже великие живут метелицы, которые по тамошнему называются пурги». – перечитала Анастасия и ей стало зябко, а затем сковал уже знакомый холодный ужас и страх, который снова некому было открыть...

“Отчего я решила, будто найденное послание спасло его? От бесчестья несомненно, но ведь эта служебная ссылка может обернуться той же болезнью и гибелью... И я до сих пор не в силах снять с себя ответственность, как и прежде, когда он был предан и любил меня!”

Она вскочила, отшвырнув журнал и распахнула окно. Тёплая погода заканчивалась, но вместо желтеющих под синим небом листьев ей виделась долгая дорога к суровым диким берегам на краю земли...

– Господи, в чем же именно я ошиблась, что ты снова меня испытываешь? Почему моё сердце совсем меня не слушает? – её взор обратился в угол, к небольшому образу Спасителя, и в его спокойном лике она как-будто прочитала ответ: “Если чем-то можешь помочь – помоги, не губи свою душу” .

Анастасия направилась в пустой кабинет, где повсюду были разбросаны брошенные вещи. “Ведь сам-то нынче даже не беспокоится о себе, наверняка! Увлечен сейчас какой-нибудь неразборчивой дрянью, готовой ублажать даже пьяного...“ – с досадой подумав это, она огляделась и... остолбенела от увиденного.

На небольшом дубовом диване крепко спал её супруг, хмурясь во сне. Прилегши на бок, как был, одетым, успев лишь разуться...

Ее гордыня будто справилась с мимолетным, наивным облегчением... Но она невольно застыла, уставившись на спящего, такого родного и близкого, невольно погрузившись в привычную за много лет обстановку...

Этот самый мужчина, нынче столь постыдно уморенный, иногда возвращался средь ночи... Неухоженный и пыльный с дороги, он заходил тихо в их спальню. Не тревожа её сон, поправлял одеяло, иногда оставляя рядом в подарок какую-нибудь приятную вещицу, или цветок, а после удалялся сюда отдохнуть до утра. И она, наконец, с облегчением выспавшись и распорядившись про баню и завтрак, шикнув на детей, не спеша будила, присев рядом. Осторожно приподняв свесившуюся низко руку, или убрав упавшую на глаза прядь...

Ее рука прикоснулась к нахмуренному челу, едва не скользнув по щеке.

“А как было прекрасно провести рукой по плечу, дабы снова ощутить себя под защитой...

А потом он просыпался и смотрел долгим, внимательным взглядом...

Как же усмирить свою гордость и сделать это сейчас?”

Неуловимое сомнение промелькнуло в голове, а не стоило ли тогда обмануть саму себя, и просто поверить в его лживую легенду? Ведь ей так не хватает этой трогательной повседневности, известной лишь двоим!

А ему – то разве это ещё важно?

Тут же оживив в памяти и объятия в трактире, и последующее безразличие, смятенная женщина отогнала от себя случайный порыв и быстро удалилась, прихватив с собою кое-что из вещей.

На следующий день наказание дочери было отменено, но утренняя трапеза прошла тягостно, как все последующие. Молчание родителей нарушали детский щебет и короткие вопросы снующей горничной.

Выйдя поутру, как ни в чем не бывало, лишь немного заспанным, Белов вежливо и холодно произнес извинения за вчерашнее вечернее беспокойство, а сразу же после завтрака закрылся в кабинете, послав перед этим слугу в лавку за бумагой и чернилами.

Когда пришла пора окончательно складывать баулы, он стал совсем озабоченный и раздраженный, ибо ему впервые доводилось собираться так надолго. Да и найти в августе зимние вещи, да еще после долгого отсутствия дома, оказалось делом непростым. Иван хлопал глазами, кивая на горничных, те кивали друг на друга.

Александр бегал по комнатам, пытаясь вспомнить, где оставил свои с трудом найденные камердинером зимние прошлогодние перчатки. Кажется, еще в марте они сильно протерлись, но времени новые искать нет – чай не столица, и такие сгодятся. Забежав в библиотеку, он увидел жену, уютно устроившуюся в кресле с каким-то рукоделием.

– Ты что-то хотел? – она подняла на него холодный взгляд.

– Прошу прощения, я уж... совсем запутался...

– Я полагаю, уже давно. Недавнее излишество лишь усугубило.

– Нет... ошибаетесь, дорогая, только сейчас. Просто вещей сыскать не мог, всего-то навсего. А вы... чем-то заняты?

– Разве не видно, я вышиваю? – она сухо кивнула на пяльца.

– Ах.. да, конечно... очень красиво. Не смею отвлекать от столь нужного дела.

Когда он побежал дальше, хлопнув дверью, она, усмехнувшись, достала из-под пяльцев протертую перчатку и продолжила шитье....

“Вот она, вся ирония этой многолетней мнимой заботы... Я столько раз перед недельным отъездом отвечал на дурацкие вопросы о багаже! В него следовало уложить едва ли не весь гардероб, да ещё содержимое окрестных лавок, включая непременно аптеки.

Зато нынче, в многолетней высылке на Север, из-за какой-то кучки интриганов полностью предоставлен сам себе в своих дальних сборах.” – мрачно ухмыльнулся Белов, подобрав валявшийся, как попало среди сорочек кафтан, который с трудом был втиснут, неожиданно оказавшись слишком плотным...

====== Бесполезные слова ======

В последнюю ночь после суеты длиной в неделю, пытаясь вздремнуть перед дальней дорогой на узком диванчике в кабинете, Александр, как часто бывает перед отъездом неведомо куда, пытался ощутить себя частью дома, с которым было связано столько радости.

Завтра на рассвете его сваленные на входе вещи будут убраны в казенный экипаж и в эту комнату снова вернется порядок.

Часы, блестевшие в тусклом свете камина, зашумели, готовясь напомнить ему какой-то очередной поздний час. Где-то в спальне жены беспокойно скрипели половицы, затем стихли, затем послышалось шиканье няни и напевание ею колыбельной в детской, кто-то тихо прошел по лестнице.

“Верно, слугам не спится”, – подумал Саша. И вдруг услышал, как скрипнула дверь...

...”Это вовсе ничего не значит, вовсе ничего, никакой любви и прощения. Но как объяснить человеку, с которым прожито бок о бок почти 12 лет, что я просто за него очень беспокоюсь, подозревая, сколько невзгод может подстерегать на таком долгом пути...”

Кафтан удалось тайно поручить отнести портному, дабы утеплил подкладку, да прикупить перчатки запасные, к заштопанным в придачу. А затем, ещё вчера, все это было незаметно подложено к сорочкам, которые точно будут на виду и примете.

К сожалению, с лекарствами так не вышло, аптекарь задержал. Но как будто все было собрано и подписано. Замерзание, отравления, простуда, горячка, ранения и обморожение...

“Сейчас я также тихо подложу этот сверток с лекарствами и перчатками в его вещи, лишь бы только не разбудить... Эти ночные разговоры нам совсем ни к чему, как и дневные тоже.”

Анастасия тихо отворила двери кабинета, желая пройти незамеченной, но споткнулась о лежащие баулы и вскрикнула, падая на один из них.

– О господи, вы... ты, что, пришла ко мне? Почему ты шла без свечи? Не ударилась?

Его жена приподнялась с баула, продолжая сжимать объемный сверток. Темнота скрывала досаду и смущение на ее лице. Руки, схватившие ее, не отпускали, сжимая с прежней страстью, увлекая к диванчику.

– Присядь скорее... Поговорим же, наконец... – в тусклом свете догоравшего камина он обнаружил на столе канделябр и зажег свечи.

– Знаешь, мне так все хотелось попрощаться, если уж не как прежде, то хотя бы... по-людски.

– Я... я очень волнуюсь за тебя, мы же все таки... – Анастасия не знала, как назвать теперь их отношения, но нерешительно присела.

– Понимаю, в такой дальней дороге всякое может случиться... Здесь для тебя... вдруг что... Не пренебрегай, умоляю... – пролепетала молодая женщина, разворачивая сверток с порошками, флаконами и мазями.

– Ох! – выдохнул оторопело Саша. – Что ты, ну, право, что со мной может... Но, постой... Ты снова волнуешься обо мне, как раньше...

Он взял этот сверток, как некий бесценный дар, рука чуть дрогнула, и ей даже напомнило это прощание при их знакомстве, когда она отдавала на память брошь.

Забытое чувство нежности вдруг нахлынуло, как неделю назад, и она снова едва удержалась, чтобы не обнять.

– Ты же мне все одно очень дорог, мы были так близки... И знаешь ли, я поняла, что... То, что я тогда увидела в трактире, и то, что с нами потом произошло – это по сравнению с твоей ссылкой сейчас так незначительно... нелепо... просто как наваждение... – она пролепетала, не зная толком, как выразить свое отношение к произошедшему...

Муж доставил ей горе, и до сих пор, кажется, делает вид, что имел право... затем приревновал ее в ответ... И теперь уезжает так далеко и надолго, что, кажется, не прости она его сейчас, как с этим жить потом? Особенно, если с ним что-то случится...

“Господи, спасибо, что дал мне наконец, уйти от этого молчания!” – Белов рухнул перед нею на пол, обхватив за талию.

– Настенька! Любимая... Это было действительно наваждение – то, что мы три месяца друг другу как чужие! Но как же мне было объяснить тебе все это, скажи?! Я же знал, знал, что ты, наконец, все поймёшь и меня выслушаешь... О, моя радость, отрада моя! Поверь, наконец, что ты нужна мне одна, единственная...

Он стоял на коленях и обнимал ее, уткнувшись головою в складки в ее юбки и она не в силах была пошевелиться.

– Прости, что не смог разобраться в этой мерзкой истории, доказать свою верность... Нужно было сделать это раньше, много раньше! Право, служба не причем... Просто я никогда не видел тебя такой чужой и далекой, только при нашем знакомстве, тогда, в Москве... И ещё после мельницы...

Да, сдался... Обиделся на тот скандал, как дитя малое... Ждал все, когда ты сама поймёшь, что нас разлучил... жестокий обман! Нелепый заговор! Известно, кому хотелось нас поссорить...

Но знаешь... Я не стану ни о чем пытать, просто верю... Ты с ним связалась от напрасной, несправедливой обиды... Видно, на то и было рассчитано... Но знай, мне всегда нужна была только ты... твои руки, губы, глаза...

Саша осыпал поцелуями ее ладони, прижимая к своему лицу и все продолжал взволнованно говорить невпопад:

– Счастье мое... Вспомни, как я ласкал тебя еще совсем недавно, год, пять лет, десять лет назад... Какой я голодный по тебе приезжал и мы любили друг друга, как сумасшедшие...

А даже когда мешал нам весь мир, помнишь?! Как мы были счастливы, целуясь украдкой? А царев домик, когда ты моей женою стала?

Да ведь выжил я только благодаря любви – сердце с того света на твой голос отозвалось... я уж потом осознал...

Понимаю, что ты думала, после того зрелища, в том чёртовом трактире... Но ведь... Вспомни, я же каждый божий день спешил к тебе, к одной тебе... Моя единственная... свет мой ясный...

– Саша... – она нерешительно тронула его за плечи, останавливая его поток поцелуев и слов. – Я нашу жизнь хорошо помню... И твою любовь, что была, тоже...

Поэтому... я готова простить твою измену. Так что не стоит больше ничего напоминать и доказывать... Ну, просто... ты ошибся, но боялся признать... До сих пор боишься сказать мне в лицо....

– Ошибся?! – Саша горящими глазами ещё секунду смотрел на её холодную улыбку, затем взгляд его как-то странно потух и он опустил очень низко голову, сцепив зубы. Она уперлась взглядом в случайный пробор в его вьющихся локонах.

“Любовь, что Была... – боже мой... Не нужно больше ничего говорить, ни-че-го. Тебя даже не слышали, а якобы простили, так же как ты сам тихо простил нежную дружбу с этим мерзавцем, обойдясь дуелью...

Сказать, значит, боюсь? А не стать ли тоже мерзавцем? Заодно чертова ссылка никому не будет в тягость?”

– Оо! Прощение твоё – это воистину... по-христиански великодушно! Благодарен тебе, премного... О да, разумеется, я... просто ошибся!! Выпил там лишнего, понимаешь, да соблазнился. Лица, правда, вообще не припомню, больно уж пьян был... Как намедни...

После отоспался, отрезвел, да и сочинил... историю с отравлением – будто чьи-то козни. Хотел же избежать ссоры с тобою... женой любимой... Да заодно разжалобить, авось простишь убогого, да приласкаешь... Но ты меня раскрыла! Не ожидал от тебя!

Ей показалось, или в прерывистом голосе звучала злая ирония, особенно в конце? Но его напряжённого лица ей было не видно.

Белов поднялся, и выпрямив голову, подошел к столу, и приподнял стопку писем.

– Я тут написал сыну и дочери кое-что, каждому свое... Передай, когда они подрастут... если все же... ну, если я совсем задержусь... – его тон стал такой деловитый, словно он просто обсуждал поездку на бал или в гости.

– Я так не думаю... Ведь тебя же не могут навечно оставить в экспедиции... Но написать – да... разумеется... они так тебя любят... – быстро сказала Анастасия.

– Тебя они тоже любят. Не ссорься с ними, пожалуйста, обещаешь?

Она задумчиво кивнула.

– Да... я и тебе написал тоже, но... не важно уже это, мы, кажется, все обсудили устно. Там бесполезная чепуха!

Саша раздраженно схватил заклеенные сургучом несколько листов, и, разорвав, швырнул в догорающий камин.

– Бумаги по поместью здесь, они в порядке, последний отчет приказчика... Обращайся к Никите и Алексею за помощью, если что. Ну, кажется, все... И вот еще что...

Александр запнулся и голос дрогнув, изменился:

– Знаешь, мы прожили счастливейшие годы, счастливее у меня уж не будет точно. Я... очень благодарен тебе твою нежность и заботу, за наших детей, – с этими словами он взял ее лицо в руки, словно всматриваясь, и закончил фразу:

– И ещё... за твоё понимание, что БЫЛО... когда-то...

Анастасия, отведя в сторону глаза, покосилась на исчезающие в огне строчки, успев разглядеть слова “я всегда любил толь... никогда не жел...”

Заметив ее взгляд, Белов тут же подошел к камину и пошевелил угли, чтобы брошенная бумага быстрее вспыхнула.

В своем длинном письме автор попытался написать, как страстно он любит и поэтому был всегда верен. Но так и не смог изложить толком объяснение рокового происшествия, испытывая брезгливость.

Чувство достоинства или гордыня? Да какая по сути разница! Уважающий себя мужчина не станет лепетать в письме о том, что он получил некую записку, которую позже так и не нашёл, что внезапно заснул после съеденного в трактире обеда, под стрекот незнакомой девицы, а позже оказался раздетым.

И уж точно не стоило писать очевидное, что он, мужественный гвардеец, был уложен и раздет с помощью подельника, этого убогого мужичонки? Который умудрился заманить в ловушку его, не раз обводившего вокруг пальца гораздо более достойных личностей...

Часы пробили час ночи.

– Что же, до рассвета немного совсем осталось... Пожалуй, тебе стоит выспаться перед дорогой... – она нерешительно поднялась.

– Да, конечно... Доброй ночи тебе... дорогая. И, вот что... завтра мы уже не свидимся, попрощаемся тут, сейчас.

Анастасия удивленно взглянула.

– Разве тебя не нужно провожать?

– В пятом часу утра? Но ты же никогда не вставала так рано!

– Но... я никогда не провожала тебя столь надолго... неведомо куда...

– Нет уж, давай обойдёмся без лишних хлопот.

Сделав паузу, Саша добавил натянуто веселым голосом:

– Ну, ты не грусти тут, хорошо? Главное, береги Софиюшку, Пашку, себя береги, вся жизнь у тебя ещё впереди...

– Ты тоже должен себя беречь... Будь осторожным, обещай мне... – она прикоснулась к его плечу.

– Не стоит за меня беспокоиться, право... Не на войну же еду, в конце-концов, а в путешествие, просто очень дальнее... – он усмехнулся, закончив про себя: “Да и вообще, загулявший блудник вряд ли доставит тебе горе, покинув почти навсегда...”

И тут же снял с плеча её руку и, едва придерживая, сопроводил женщину до порога.

– Прощай... Анастасия... Когда-нибудь свидимся...

Они тут же оба отвернулись, и жена отправилась в свою просторную и холодную постель. Ей было уже не увидеть, как Саша вернулся на диван и, лёжа на спине, долго, не смыкая глаз, смотрел в потолок.

Угли с остатками обугленной бумаги начали вскоре остывать, так же, как его растревоженная душевная боль постепенно превращалась в холодную горечь.

“Почему он вдруг сам во всем признался? Облегчить совесть перед разлукой, зная что, наконец, прощен? Но откуда вдруг такая отстранённость?” – с этими мыслями Анастасия задремала, проснувшись, как от толчка.

В рассветной тишине она услышала, как муж поднялся по лестнице, заглянув в детскую, и заставила себя выждать, только ли своих спящих детей навестит он перед дальней дорогой...

Когда Сашины шаги уже удалялись вниз, она выглянула из своей спальни. Проводив его взглядом, медленно спускающегося по лестнице вниз, женщина вдруг почувствовала, как больно сжалось у нее сердце... Она едва не кинулась следом, уже почти окликнув его ласково по имени, но... удержалась.

Далеко со двора послышался цокот копыт, разговоры слуг, укладывающих багаж, их причитания в ответ на глухие фразы барина, сказанные на прощание.

Звук хлыста, стегнувшего по лошадиным крупам и крик кучера: “Чего стали, трогай!!!”

В этот момент Анастасия вдруг представила, что этим хлыстом стегнули ее саму...

Еще около двух часов провела она в спальне, пытаясь представить, как она будет существовать себя далее в положении почти свободной женщины, чей распутный муж практически исчез из ее жизни...

Больше не будет натянутого совместного пребывания в этих стенах, явно тяготившее их обоих последние дни. Его внимательный, сероокий взгляд, следивший за ее лицом, больше не доставит ей беспокойства. Но разве хочет она этой свободы такой жестокой ценой?

Соглядатай, что приставлен был следить за отпущенным для сборов бывшим арестантом, встретил её на лестнице, выйдя напоследок из кухни, где околачивался все дни.

– Мое почтение, сударыня, да благодарствую за прием! Мне здесь уж более делать нечего, что весьма жаль – столовался недурно. – поклонился он Анастасии и рассмеялся.

– В крепость к нам приглашать не стану, уж извольте... Да и брезгуете вы, как я понял, нашими казематами, прямо, как огня страшитесь...

И в ответ на ее высокомерно поднятые брови таинственно прошептал, поцокав языком, будто укоризненно.

– Супруг-то ещё поначалу все уточнял, не запретили ли ему свидания с близкими... Надо понимать – вас видеть жаждал...

А тут с оказией... Следователь после опроса слуги австрийского возжелал было вашу персону лицезреть... Ведь нашлись смягчающие обстоятельства – убитый выхода иного не дал, уж простите!

Дык тут благоверный ваш больно возмутился, наговорил столько, что на голову не натянешь! Виданое ли дело, убивать ради какой-то далёкой Силезии... На кой ляд она далась нам, русским? Деликатное дело было, а чем стало? – мужчина, подхватив свой плащ с узлом, вздыхая, удалился.

Анастасия обомлела от откровенного рассказа.

“Придумал пустяк, недостойный смертельного поединка... Запутал следствие, усугубил вину! Все супротив себя, но зачем!? – она почувствовала, как больно екнуло в груди от волнения:

– Честь семьи отстаивал, несомненно, после моей глупой выходки... Или просто берег меня любой ценой от допросов, знал-то, что боюсь их с юности! Ведь не зря мне давеча показалось, что сохранил он все же искренние чувства, несмотря на измены... Слава богу, я перед ссылкой хотя бы его простила!”

Понимая что не выдержит этого тягостного утра в этих опустевших стенах, она отправилась в церковь, чтобы получить хоть какое то успокоение.

====== Признания ======

В храме было нелюдно, и прихожане хорошо могли разглядеть друг друга. Внимание Анастасии привлекла девица, закрытая платком, кажется, слишком ярким для ее благочинного поведения. Но явно пришла сюда с покаянием – судя по тому, как неистово молилась...

Завидев Анастасию, повинившаяся грешница будто вздрогнула и стала внимательно ее разглядывать.

Поставив свечу Николаю Угоднику, и попросив за раба божьего Александра, она отправилась к выходу, а девушка, вдруг прервав свои поклоны, двинулась за нею следом.

– Сударыня! Простите ради бога! Ведь вы – жена Преображенского капитана Белова, да? – догнав на ступеньках, странная прихожанка тронула за руку, все ещё внимательно всматриваясь в лицо.

Удивленно подняв брови, Анастасия развернулась к ней и кивнула.

– Я ожидала исповеди и вдруг неожиданно увидела вас и узнала! Мы встречались с вами лишь однажды... Меня зовут Лукерья. Лукерья Измайлова... Это судьба, что мы встретились прямо здесь, в церкви, когда я решила искупить грехи! Выслушайте, меня, прошу! – горячо воскликнула девушка, и продолжила, видя неохотное согласие:

– Я из обедневшей семьи купцов, мой отец вложил остатки сбережения в одно дело и умер. Я осталась с больной сестрой и вынуждена была вести... не очень честную жизнь. Не буду рассказывать всех мерзостей, с которыми столкнулась. Разговор мой не об этом...

Она глубоко вздохнула, сделав паузу, и видя надменно поднятые брови дворянки, отрывисто и быстро заговорила, будто боясь что её не дослушают:

– Однажды... три месяца тому... мне пришлось помочь одному мерзавцу опорочить другого человека... Знатный иностранец добивался чужой жены, но ему нужно было избавиться от мужа.

Я должна была сыграть роль любовницы. Это был ВАШ... муж. Вот. – выдохнула девушка и добавила виновато:

– Тот господин очень щедро платил, вот и уступила...

Анастасия слушала, затаив дыхание.

– Сыграть роль любовницы? – настороженно спросила она, зачем-то добавив, хотя её голову уже стискивало от страшной догадки:

– Но ведь вы и стали ею? Впрочем, не корите себя, это был вопрос случая. Не вы, так кто еще...

– Вы не поняли... – вздохнула Лукерья. – Вначале я действительно пыталась соблазнить вашего супруга! Отчего бы нет? Ведь за деньги лишь боровы старые да юнцы сопливые... А тут, в кое веки – молодой, красивый мужчина... Я срамные говорю вещи, простите... – она покраснела.

– Но... Господин Белов даже флиртовать не желал, отмахнулся, как от мошки.

В голосе Лукерьи вдруг прозвучала обида, но она тут же принялась пояснять виноватым тоном:

– Его заманили туда обманом, под предлогом помощи другу... Мне пришлось.... прибегнуть к порции снотворного. О да, мне выдали и это также, я улучила момент и... подкинула в поданную еду.

Он надолго лишился чувств, иначе бы вы не застали ту срамную сцену...

Анастасия сама в этот момент готова была лишиться чувств. Она схватилась за церковную ограду.

Оплот её обиды рушился, как карточный домик, оставляя за собою лишь понимание своей глухоты. Безнадёжной глухоты к самому близкому, да и к себе самой. Не зря теперь так шумит в ушах...

– Господи, что с вами? Собеседница поддержала ее под руку и повлекла к лавке, дабы она могла присесть и дослушать подробности.

...– Ко мне был приставлен человек, он все организовал, помог раздеть и сдвинуть тело на кровать. И ушел встречать вас и проводить в комнату... – объяснила девушка и после паузы добавила:

– Знаете, я ведь тогда изрядно снотворного дала, дабы поскорее усыпить – ему, должно быть, сильно нездоровилось после... Мне право, и за это... так стыдно...

“Тебе ли понимать, что есть стыд!” – в памяти Анастасии сразу же всплыли свои фразы:

“Что голова болит – ты просто пьян, очевидно. Что же с девками не отрезвел?“

Неужели эти жестокие слова сказала я?”

Сделав паузу, расказчица опять вздохнула:

– Простите, что не рассказала вам раньше. Я, признаться, караулила вас, возле дома... Но как раз увидела рядом с вами этого иностранца и испугалась. Ведь он угрожал убить меня, если я кому-то скажу, тем более признаюсь вам.

А сейчас я подумала – будь что будет! Я уезжаю домой, в Москву и он меня не скоро найдёт!

– Вы можете не волноваться за свою жизнь. Человек, нанявший вас, убит. – Анастасия ответила монотонно, целиком погрузившись в свои переживания.

– Думаю, он получил по заслугам, – Лукерья тут же испуганно осенила себя крестом и осторожно спросила:

– А вы, сударыня... надеюсь, вы уже простили супруга? Ведь он вообще не собирался изменять вам, это сразу чувствовалось!

Анастасия медленно помотала головой, раздумывая над своим натужным прощением.

– Когда вы смотрели на эту проклятую постель, мне стало так жалко и вас, и его, и.. даже себя, что ради денег душу свою загубила... Но теперь же у вас все совсем наладится, правда?

Анастасия ничего не ответила, хмуро посмотрела вдаль, и неожиданно сказала, пересилив застрявший в горле комок: