Текст книги "Бездна (СИ)"

Автор книги: kitsune le

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Луна касалась ее тела, обволакивая его своим холодным, но в тоже время, будто согревающим светом. И в нем она казалась маленьким и даже невесомым силуэтом. Между ней и этим светом не было границ, они были неразрывно связаны друг с другом.

Она повернулась ко мне, и наши взгляды встретились. Но в ее глазах все также отражалась лишь луна. И я смотрел на эту луну и больше не видел ничего другого. И тогда я понял, что больше не могу обманывать этого небесного свидетеля. Не могу быть безжалостным, не могу не верить, что в жизни все же есть место чему-то чудесному, чему-то доброму и искреннему. И не могу допустить, чтобы еще одного человека постигла эта холодная тьма внутри души, что так часто скрывает нас от любого света.

– Будьте моей женой, – прошептал я, до конца не понимая смысла произнесенных слов и не веря, что они слетели с моих губ. Но спустя мгновение я также понял, что это было самым правильным, самым настоящим в первый раз в моей жизни. Теперь не оставалось никаких преград между мной и этим светом луны.

========== IV ==========

Любое утро здесь отличалось от тех, что бывали у меня прежде. Здесь я был вынужден просыпаться с первыми лучами рассвета, а порой даже тогда, когда свет еще не успевал проникнуть в уголок этих земель. Иногда меня будил призыв к утренней молитве верующих здесь людей. Чаще же меня будили, а точнее даже терзали запахи, которые витали здесь в душном, замкнутом воздухе. Это были ароматы, столь чуждые моим родным местам. Странные запахи, которые я мог определять только одним словом – пустота. Да, именно отсутствие запаха травы, свежего воздуха, утренней росы, да чего угодно, ради чего многие так любят начинать новый день. Тут дни были похожи как близнецы, а что сложнее всего, так это было терпеть постоянную жару, удушающий воздух, а порой даже отсутствие и его. Это был пустынный климат, раньше здесь, наверно, могли хоть как-то выжить лишь бедуины. А сейчас, люди додумались до того, что решили построить город. И все только ради наживы, ради добычи полезного сырья из недр земли.

Но то, как они относились к женщинам. Все же за это к ним можно было испытывать хоть каплю уважения. Да, порой это была жестокость и бесправие, но они ценили их, они видели в них матерей и жен. И многие почитали любовь к ним, хоть последние и оставались для них еще большей загадкой, чем для западного человека.

Когда я выходил на улицу я не смотрел обычно по сторонам. Я лишь мельком успевал замечать скрытые под тканью лица. За все время я не смог увидеть ни одной женщины, кроме тех немногих, что, как и Кали, порой, приглашал к себе. И это меня успокаивало, ведь я совершенно не стремился иметь общение с кем-либо. А что на самом деле важнее, я боялся не только общения, но и того, что даже в самых отвратительных, самых неприглядных женских чертах я смогу разглядеть черты той, что жила в моей душе. И мои страхи не оказывались беспочвенны. Как бы я не стремился заглушить голос страха внутри, он без усилий вытаскивал на свет все то, что было скрыто в темноте. И тогда я видел ее. Замечал ее лицо среди случайно порой мелькавших передо мной, я видел ее прекрасные с рыжеватым отливом волосы, я их, вопреки своему желанию, умел различить даже скрытыми под самым темными платками. Порой мне мерещился ее голос среди множества уличных неприкаянных голосов. Я мог поклясться, что мог ощутить ее чуть заметные прикосновения к моей спине и к руке, когда устав от палящего солнца я на миг закрывал глаза. Как бы я ни пытался скрыться, она была со мной, не оставляла меня одного и не оставила бы, в чем я был уверен, даже окажись я уже не в этом мире.

Поэтому-то я и редко выходил на улицу. Старался скрываться в своих голых и уже ставших родными стенах южного дома – выбранного мной убежища. И в какие-то мгновения моей ставшей никчемной жизнью мне хотелось снова оказаться в прошлом, в наших с ней счастливых моментах, снова ощутить ее тепло рядом со мной, увидеть ее взгляд, смотрящий прямо в душу, услышать ее смех и поверить снова, что она только моя, и что мы обречены всегда быть вместе. Почему же реальность настолько жестоко обошлась с нами? Почему она предала меня после всего, что нас связывало, после всех слов и клятв, что мы давали друг другу?

Ради чего мне теперь оставалось жить? Что могло меня ждать в этом мире без нее, без моей единственной возлюбленной?

У меня было множество вопросов. Они метались по разбитым осколкам в моей голове и в моем сердце, круг за кругом снова и снова, но ответы так и не приходили. И мне пришлось жить в этой неизвестности, в этих сомнениях, а точнее, в тумане моих мыслей. Это меня убивало изнутри, сантиметр за сантиметром моей еще живой плоти. Но что я мог сделать с этим – ничего… Меня ждал конец, ждала расплата за все, что я совершил, за все мои ошибки. И я ждал этого, не пытаясь ни ускорить, ни замедлить то, что было предначертано мне судьбой.

На рассвете очередного нового дня я выбрался из своих скрытых темнотой и тоскливостью обезличенных стен. У меня оставалось только одно дело, которое заставляло меня выбираться иногда наружу.

Несколько лет назад, когда мы только познакомились с ней, она подарила мне особенную книгу. Тогда я не понимал, откуда она узнала о моем увлечении – книга была об искусстве изготовления кинжалов из слоновой кости. Я увлекался этим мастерством еще с юности, когда увидел у дяди в коллекции несколько прекрасных работ восточных мастеров. Но преимущественно, основу для своих работ я использовал сталь. Ведь добыть слоновую кость, которая считалась запрещенной, особенно на моей родине, было почти невозможно. Но мечту творить именно из этого сырья, вырезать образы и создавать белоснежный лаконичный образ рукоятки, плавно переходящий в сильный и холодный цвет металла острия, – эту мечту я не смог оставить. Но об этом знал только мой дядя, ни одному своему другу я не рассказывал о своей фантазии. Поэтому я был несказанно удивлен, получив такую книгу от того человека, который знал обо мне меньше, чем все остальные.

Но она не смутилась от моих последовавших следом за получением подарка расспросах. Она лишь улыбнулась тогда и тихо сказала, что не могла не догадаться об этом, хоть раз увидев мои работы. Она часто умела разглядеть во мне то, что я так тщательно старался скрыть от окружающих. Может перед ней я был такой же раскрытой книгой тогда?

Так или иначе, эта книга стала одной из немногих вещей, что я захватил с собой в свое путешествие. Я знал, что в тех местах, где буду жить, намного легче купить у браконьеров столь редкий материал. И именно за этим, я и выходил на улицы города. Пожив здесь несколько месяцев, я познакомился с нужными людьми, и достать все необходимое уже не составляло труда. Да и денег пока хватало на это.

Поэтому возвращаясь потом к себе домой, я снова закрывался в комнате и работал над тем, чтобы воплощать рисунок за рисунком из той книги. Я создавал свою личную коллекцию, которая служила мне напоминанием обо всех моих потерях. Она становилась не только моим творением, не только частью меня, но и была связана с ней.

Мой путь часто пролегал почти через весь город. Мне приходилось менять маршрут периодически, чтобы никто не смог бы проследить за мной. Потому что, даже в столь отдаленной и, казалось, всеми забытой стране тоже были свои законы. И по этому вопросу они не отличались от законов моей страны.

В этот раз мне пришлось добираться до нужного места гораздо дольше. Дул сильный обжигающий ветер, порывы которого принесли огромные скопления песка. Последний метался ищущим и неприкаянным странником по спрятанным в закоулках домам, проникал во все щели и открытые окна, и дверные проемы. А тех смельчаков, что выбирались из своих укрытий, ветер засыпал с ног до головы этими горячими песчинками. Поэтому мне пришлось одеть на себя традиционную в этих краях одежду, закрывавшую все мое тело, руки и ноги. На голову я повязал платок, и он же спасал мое лицо. Так что даже встреть меня кто-то из прежних моих знакомых, то ни за что бы не узнали во мне прежнего изысканного щеголя.

Я шел очень медленно, почти не различая дорогу перед собой. Частички песка так и норовили попасть мне в глаза, и я не мог их открыть достаточно широко, особенно это мешало, когда нужно было увидеть, куда свернуть. Поэтому я не сильно был удивлен, когда заметил, что сбился с пути и забрел в прежде мне незнакомый район города. Это был богатый квартал, где проживали только разные зажиточные горожане, а точнее богатые и знатные роды. Быть бедным, и находиться здесь без права и без соответствующего сопровождения было не менее опасно, чем бывать в неблагополучных районах тем же богатеям.

Ничего не оставалось, как возвращаться обратно. Даже пройти через дома, чтобы как-то сократить путь мне показалось не лучшей идеей. Но уходить так сразу я не стал. Моему взору предстала прекрасная работа какого-то смышлёного мастера – вырезанные фигурки слонов и тигров на двери дома, рядом с которым я остановился. Они были выполнены из столь любимого мной материала. И залюбовавшись этим творением, мне захотелось немного оглядеться, раз уж судьба занесла меня в эти места. Я, сделав несколько шагов в сторону, спрятался за стеной, тем самым чуть укрывшись от не утихающего ветра.

Каждый дом стоял отдельно друг от друга, в отличие от тех же ветхих хибар бедняков. Фасады были выкрашены в яркие тона – багряные, лазурные, золотистые, и выложены ценными породами дерева и природными камнями. В каждом дворе находились фонтаны и крытые беседки. И везде были посажены тропические деревья. Они были достаточно высокими, и касались навесов домов. Чтобы выращивать их, вероятно, требовалось немалое умение, в такой засухе и жаре. Конечно, этим занимались многочисленные слуги, которых сейчас не было видать. Как и домов, практически, которых песок надежно скрывал под своими слоями, и которые я смог так пристально рассмотреть только по угадывавшимся силуэтам.

Мне захотелось подойти к нескольким зданиям поближе, но продолжавший сносить меня ветер не позволял осуществить это желание. Поэтому кинув последний взгляд на улицу, я развернулся и поплелся обратно. Но мне удалось сделать только пару шагов.

В нескольких метрах от меня, я заметил паланкин, который несли двое человек. Они были закутаны в ткань, как и я, правда одежда на них была обветшавшей, чем моя. Паланкин же вероятно принадлежал знатной даме, потому что помимо посеребренных перекладин, он целиком был покрыт украшенной яркими нитками вышивкой, с изображением лани в женском одеянии. Занавеси были из белоснежного струящегося материала. Они были закрыты, целиком скрывая столь важную персону.

Паланкин приближался в мою сторону, и я нырнул дальше в глубь стены, чтобы меня тоже не смогли заметить. Попадаться на глаза этим людям было точно не самой лучшей идеей. Дождавшись, пока слуги прошли мимо меня и направились по той дороге, откуда я появился не так давно, я решил последовать за ними. Раз уж наш путь таким странным образом совпал.

Паланкин был как знаком свыше, рассудил я, они могли меня вывести заодно хотя бы на известный мне проулок, где я уже смог бы закончить свои блуждания.

Так бы и случилось наверно, но я не учел одного, что мне просто не захочется возвращаться домой, не утолив в полной мере своего любопытства. За все то время что я здесь прожил, мне не удалось увидеть ни одной знатной дамы или вельможи. Поэтому мне стало интересно, как же выглядят те люди, которых так часто страшились и о коих рассказывали многочисленные придуманные сказания и легенды мои сородичи. Может это могла быть та самая Шахерезада, или царица Савская, или дочь самого султана? Конечно же, я знал, откуда им было взяться в этом городе, но мое сердце не хотело так быстро разрушать свои фантазии, созданные не без помощи еще не выведенного из моей крови остатков опиума.

Пока в моей голове возникали эти мысли, мой объект преследования провел меня через несколько закоулков и проулков, и, свернув за угол, оказался средь раскинутых рыночных шатров. В это время там не было ни одного даже самого мелкого продавца с товарами. Одинокие навесы шатались под ветром, кое-где были рассыпаны брошенные впопыхах специи и травы. А к моим сандалиям прилипал сок от раздавленных фруктов и тертых семян.

Слуги опустили паланкин на землю. И я стал ждать, но прошло несколько минут, а никто оттуда так и не выходил. Пока я не увидел приближающуюся к нему фигуру какой-то молодой женщины, тщательно кутавшейся в платок и пытающейся скрыть свое лицо. Она подошла к носилкам и, одернув занавеси, забралась внутрь. Но если мне не повезло увидеть сидящую в носилках госпожу, то женщину, что решила с ней встретиться я смог разглядеть, так как ветер чуть откинул с ее лица ткань. Это была не кто иная, как сама богиня смерти, моя знакомая Кали.

========== V ==========

Я не мог заснуть. Всю ночь я наблюдал за проникающим через оконные створки лунным светом. Я вспоминал о нашей любви, о самых счастливых моментах моей никчёмной жизни. Безликая полуночница была свидетелем того, что та моя реальность правда существовала. Она не позволяла мне забыть ничего, словно не гаснущий свет маяка, который вел корабли, даже не осознавая, какой путь их ожидает впереди, и как много всего они смогли оставить позади.

Я снова пригласил Кали к себе, но прийти она согласилась только на последующий день. Оказалось, она владела своим временем, как и телом, хотя как удалось ей заслужить это право в публичном доме – я не представлял. Ещё одна загадка, связанная с ней. После той моей вылазки я пытался больше разузнать о ней, несколько раз оплачивал и проводил с ней ночи, но на мои намеки и вопросы на ее связь с благородными лицами она неизменно давала один ответ. Что ее приглашали к себе мужчины разных сословий и положений, но не в ее праве разглашать о них информацию, даже если бы она и располагала ей.

Но я не верил. Я знал, что ни один уважающий себя знатный человек не стал бы видеться с продажной женщиной в людных или открытых местах, там, где его могли заметить – как и вышло тогда.Что-то было странное во всем этом.

– Я в вашем распоряжении, господин Микаэль, – как и в прошлые визиты промолвила она, лишь появившись в моих покоях и проследовав к тому месту, где я сидел. Она уселась в небольшом отдалении от меня, на небольшой диван из верблюжьей шерсти с парчовым покрывалом, на котором я обычно лежал с ней, и стала ждать, пока я что-то скажу в ответ или начну делать.

Она делала все, чтобы показать свою покорность и будто бы невинность, что всегда нравится мужскому полу, но ее взгляд выдавал то, что на самом деле скрывалось в ее душе. Ее пагубность и безразличность к происходящему, граничащую с отвращением и яростной жаждой противостоять всему тому, что могло бы пойти не по ее устоям. У проститутки были свои принципы. Я посмеивался над собой за свои мысли. Но отогнать их и разубедить себя не мог. То, что видел, замечал, в то и верил, сколь абсурдным это не казалось бы.

Я растянулся среди мягких одеял и подушек на полу. Закинул одну руку за голову, а другой взял трубку и закурил, сделав ей знак расположиться, где и как ей будет удобно, предположив, что она захочет расположиться внизу, как и я.Но она осталась на своём месте и даже не пошевелилась. В огромном, украшенном вкраплениями камней и вырезанным деревянным орнаментом зеркале, висевшим напротив, отражался закат еще одного прожитого дня. Я еще не зажигал свечей, и комната постепенно начинала погружаться в привычный мне сумрак.

Я выдохнул дым и вздохнул. Я не хотел с ней ничего делать. Предыдущая бессонная ночь давала о себе знать, и я чувствовал тягучую тяжесть во всем теле, и лишь курение и выпитое несколько минут назад кофе не давали мне совсем провалиться в сон. Кто ещё додумался бы брать себе женщину, не имея желания ей воспользоваться?

– Ничего не будет. Я все равно заплачу, но ты можешь уходить, – наконец сказал я.

Она повернула голову в сторону и ждала, что я передумаю. Но я продолжал молчать.

– Я не согласна получить деньги ни за что. Если не хотите со мной заниматься любовью, то может я ещё что-то могла бы для вас сделать?

Я засмеялся. – И что же ещё может делать продажная женщина?

Кали, не смутившись, улыбнулась и тут же парировала мой выпад.

– В наших краях любая женщина умеет не только телом ублажать любого мужа, но и танцами, пением, сказами. Любой слышал о незабываемых ночах султана в обществе Шахерезады.

Да я должен признать, она была намного умнее и грамотнее, чем я обычно думал о здешних женщинах. Может, сказывалось отсутствие значительного опыта общения, а может, она, и правда, отличалась от других.

– Хорошо, – смирился я, почувствовав снова любопытство относительно нее. – В нашу первую встречу ты упомянула богиню смерти. Можешь поведать мне больше о ней, и чемже она тебе так близка?

Она попросила у меня воды, а отпив из сосуда, рассказала мне о той, что так нерушимо слилась для меня с ее образом.

– В очень давние времена, мой господин, когда эпоха людей ещё не настала, злобный демон Махиша возжелал установить собственную власть над всем миром. Но боги нашли выход, они создали существо-воительницу, которое соединило в себе всевозможные способности разных божеств. Приняла она в себя и непревзойдённую мощь, и могучее пламя, и яростную силу духа. Бросилась она в атаку, и кто ни попадался бы ей на пути, неистово поражала тех она. Грозная богиня закалывала демонов копьем, рубила мечом, убивала их стрелами, накидывала им на шеи петли и волоком тащила их за собой. Хлещущая из них кровь превратилась в нескончаемые потоки, горы – в пыль, а небо даже почернело от ужаса, что оно увидало. Несколько раз богиня Кали настигала Махишу, но он все время менял свой облик и уходил от нее. Наконец уничтожив всех демонов, Кали настигла Махишу и с жестокостью отсекла ему голову.

Новеличественная богиня уже не могла усмирить свой пыл. Радуясь одержанной победе, Кали начала танцевать. Она двигалась все быстрее и порывистее. Все вокруг стало сотрясаться. Когда боги осознали, что она способна разрушить весь мир, то один из них –бог Шива решил остановить ее. Он обернулся плачущим младенцем, лежащим на поле среди убитых демонов. Кали увидев его, не смогла унять свои материнские чувства и взяла ребенка на руки. Чтобы успокоить его, она остановила свой страшный танец. Так Кали стала богиней не только разрушения и хаоса, но и богиней-матерью всего сущего, богиней возрождения жизни.

Она замолчала и попросила разрешения взять фрукты из блюда, стоявшего на столике между нами. Пока она рассказывала, я успел зажечь несколько подсвечников, и теперь комната уже не выглядела столь мрачной. Помимо тарелок с едой на столе оказался мой дневник и несколько оберток с табаком. Также я заказал себе терпкое марокканское вино, но пока не притрагивался к нему.

Дневник я случайно забыл убрать, так как до ее прихода делал записи и прервался, когда закончились чернила. Я смутился, что она обратит на него внимание. Вести дневниковые записи не было постыдным для молодого человека но, зная, о чем именно было там написано, мне стало не по себе, будто она могла прочесть мои мысли, даже не открывая его. Что это? Последствия моего социального заточения в своих чертогах разума и стен?

Но она лёгким и уверенным движением взяла красный виноград и стала его медленно очищать. Каждую оторванную виноградинку она клала себе в рот и ела, наслаждаясь вкусом, сок ягод стекал с уголков ее губ, а пальцы продолжали свой бесхитростный танец. Я невольно засмотрелся на нее.

– Разве в этом нет противоречия? Убийца не может быть преисполнен любви, он не может быть созидателем, – решил поинтересоваться я.

– Многие вещи в мире устроены гораздо сложнее, чем это кажется и чем это порой хочется.

– Но наверно эта богиня была непревзойденной красоты, что ты решила походить на нее?

– Отнюдь. Она имела темно-синюю кожу, четыре руки, волосы у нее всегда была всклочены и спутаны, язык высунут, глаза налиты кровью, а с шеи у нее свисали черепа убитых ею врагов.

– Мне кажется твой выбор весьма странным тогда. И откуда же ты слышала о ней?

– Я уже упоминала, что в некоторых землях существует культ ее почитания. Но то, что кажется истиной, порой, остается нам недоступным.

– О чем ты?

– Люди часто извращают действительность. Они не могут принимать настоящее, страшатся будущего и страдают от прошлого. Нашлись те, кто стал поклоняться богине Кали, превратив ее лишь в богиню зла, несправедливости, убийств и насилия. Поэтому о ней слышали не столь многие, во многих местах даже упоминание ее имени карается гонениями.

Я перестал удивляться, что мне стало все больше нравиться вести с ней беседы и желание узнать о ней, о ее мыслях не уходило.

– Но ты не боишься произносить ее имя. Не побоялась рассказать мне о ней. Почему? – удивился я.

– В жизни находятся гораздо более важные вещи, которые стоит страшиться или которые нужно бояться потерять. Особенно потеря того, что было самым дорогим для тебя, и редко это оказывается своя жизнь.

Она была права в этом. В жизни было намного больше истинных страхов, чем волнения из-за возможности наказания или гнева какой-то богини.

– Мне понравилась твоя история. Если ты ещё знаешь какие-нибудь, то я с удовольствием послушал бы их.

– Как угодно, господин. Я знаю много всего, много разных людей я знавала и слышала от них столько мудрых и глупых слов, столько рассказов о любви и предательстве, страхе и смелости, награде и почете. Обо всем что ни есть в этом мире найдется свое сказание. О чем же вы хотите слышать господин?

Я взял стоявшее вино и открыл пробку. У меня было много пожеланий, но одно затмевало всех.

– Поведай мне теперь о том, как люди умеют предавать друг друга. О том, как самые близкие люди возносят тебя до небес, а потом низвергают под землю, поведай мне об этом, – попросил я и налил в посеребрённые кубки вино, один протянув ей.

Слегка заметным движением головы она поблагодарила меня. Переместившись на лежавшие рядом со мной подушки, она скрестила ноги и, усевшись, взяла протянутое вино.

– Это будет долгое сказание.Сладость любого напитка не может перебить горечь от разочарований в своих возлюбленных, в своих друзьях, в каждом человеке, что хоть раз сумел дотронуться до струн души. Это будет долгая ночь, и лишь первые лучи восходящего солнца сумеют разогнать тьму тех историй, что я поведаю Вам.

***

Она истекала кровью на моих глазах. Ещё минуту назад она разговаривала со мной, смеялась, а теперь лежала в обморочном состоянии и из-под ее ног маленькой струйкой вытекала кровь и окрашивала подол платья в страшный багровый оттенок. Я кинулся было звать на помощь, но понял, насколько это будет опрометчиво. До поместья было мили три, и пока я бы дошел и привел кого-то с собой, прошло бы слишком много времени, что, я был уверен, явилось бы роковой ошибкой в ее положении. Я поднял ее хрупкое тело и двинулся, как было возможно скорее.Шел я не больше получаса, но тогда для меня это время показалось неиссякаемой вечностью. На подходе к дому меня заприметил кучер и, увидев меня и мою ношу, он сломя голову кинулся за хозяином.

Как только тот увидел ее безжизненное тело и почти целиком окровавленное платье, то схватился было за свою грудь, но сумел совладать с собой и выдохнул:

– Несите ее скорее наверх.

Положив ее на кровать в ближайшей комнате, я опустился рядом с ней на колени. Я держал ее руки в своих и понимал, что не готов был ее потерять.

–Пусть она живет. Пусть она живет, -без остановки повторял я вполголоса как молитву. Пока меня мягко, но решительно не отстранил сэр М. с закатанными рукавами и набором каких-то непонятных больным, но имеющихся у каждого врача инструментов. Он склонился над ее животом со стетоскопом.

– Замолчите немедленно, – повелел он мне.

Я послушно затих, присел рядом с кроватью, и уткнулся головой в прижатые колени.Он настороженно слушал несколько минут, а после этого глубоко вздохнул.

– Ребенок мертв. Мне нужно его достать, и тогда есть шанс, что она выживет. Вам лучше будет покинуть комнату.

Я почувствовал поступающий ком в горле и испугался, что меня тут же стошнит. Но я знал, что не мог оставить ее в таком состоянии, не мог покинуть ее и заставить снова быть в одиночестве.Я должен был пройти через это вместе с ней.

– Я не могу оставить ее, – промолвил я и добавил, – Может я смогу быть чем-то полезным, подавать инструменты или еще что-то. Говорите, я сделаю все возможное. Но не прогоняйте меня от нее.

На миг он задержался своим взглядом на мне, и, очевидно, оценив мою решимость, слегка кивнул головой.

– Тогда идите, вымойте тщательно руки, а потом захватите с собой чистые полотенца. И как можно больше, все, что найдутся в доме.

Когда я вернулся в комнату, платье на ней было разрезано таким образом, что целой оставался лишь нижняя сорочка, а доктор своими инструментами орудовал у нее в низу живота. Кругом была кровь и она текла намного сильнее, чем до этого, поэтому принесенный мною запас полотенец вскоре закончился. Я сходил за ещё одной стопкой. Теперь я не только подавал полотенца, но и инструменты, на которые указывал мне сэр М. Он сделал разрез на ее теле, из-за которого и было столько крови. И расширив его, он щипцами вынул ребенка. Тот был весь посиневший и не дышал.Потом он зашил ее и обработал шов каким-то раствором, перебинтовал и позвал служанку, велев ей убрать грязные полотенца и принести чистую свободную сорочку для хозяйки.

Я помог служанке переодеть В. И потом перенес ее в спальню на чистое белье. Сэр М. признался мне, что следующие несколько ночей будут решающими для нее. Мы по очереди дежурили у ее кровати, не оставляя ее ни на минуту одну.

Те ночи стали самыми кошмарными в моей жизни. К вечеру ее стала бить лихорадка.Ночью она первый раз пришла в себя, но ее сознание было затуманено, и она бредила.

Она звала А. Меня она не видела, но когда я притрагивался к ней и целовал ее лицо, то она улыбалась или еле слышно вздыхала, но я был уверен, что она представляла в эти моменты совсем не меня.

– Я ненавижу тебя! Ты убил его во мне! – я проснулся от ее крика прорезавшего тишину сумерек. После нескольких бессонных суток, силы начали покидать меня, и я не заметил, как задремал рядом с ней. Днем она обычно бывала спокойна, но с наступлением темноты на нее нападала горячка и она беспокойно металась по постели и разговаривала с теми призраками, что ей мерещились вокруг нее. Порой она звала свою мать, иногда отца. Но мое имя она не произнесла ни разу.

Прошла неделя, но улучшений так и не было заметно. Сэр М. не уставал повторять мне (а может и пытался сам увериться в это), что нам надо запастись терпением, что ее положение изменится со дня на день. Я хотел в это верить, но меня все чаще стали посещать те мысли, от которых имей я возможность, сбежал бы в самую непроглядную пропасть. Я не мог смириться с тем, что жизнь может забрать столь юную и невинную душу. И я не понимал, за что ей выпало столько страданий – разбитое сердце, потеря ребенка…

Она стала для меня будто сестрой, которую мне теперь хотелось защищать и уберечь от всех напастей. Впервые в своей жизни я ощутил свою ответственность за другого человека, впервые меня больше заботил кто-то еще, кроме меня самого.

Она пришла в себя на десятый день под утро. Лишь первые лучи солнца проникли через окно, осветив ее лицо, она открыла глаза. И заметив меня, сидящего рядом с ней и вытирающего пот с ее лба, она в удивлении промолвила:

– Что Вы здесь делаете? Где мой отец?

– О, слава небесам, Вы пришли в себя. Мы не знали уже на что надеяться, но я знал, что Вы сильная. Ваш отец отлучился в город за лекарствами, но он вскоре вернется, не беспокойтесь.

Она попыталась приподняться на подушках, но ее лицо исказила гримаса боли.

– Что со мной? – спросила она и опустила свой взгляд вниз. – Где он? Что Вы с ним сделали? – закричала она.

Слова застряли у меня в горле. Как я мог сказать ей это?

– У Вас были осложнения. И он не выжил. Мне так жаль, В.

– Нет, нет!!! – она кинулась ко мне, став меня бить своими маленькими кулачками в грудь. Я перехватил ее руки и прижал к себе. Она яростно сопротивлялась и продолжала кричать, и, вырвав свои руки, стала исступленно царапать свой живот, повторяя, что от нее спрятали ребенка, но она найдет его, чтобы защитить, чтобы никто не смог его никогда забрать.

– Ей нужно успокоиться. Принести хоть какое-нибудь успокоительное, – велел я прибежавшим на крик слугам.

До того как удалось, вколов ей значительную дозу снотворного, усмирить ее агонию, она успела расцарапать себе все свое тело – особенно руки, живот и грудь. Я пытался сдерживать ее порывы, но она плюнула мне в лицо и сказала, что я не имею права притрагиваться к ней. Я понимал, что она это сказала, находясь не в себе, но мои руки сами по себе отпустили ее, и я, словно оцепенев, лишь смотрел на ее истязания.

Когда, наконец, вернулся сэр М., она глубоко спала. Я поведал ему о произошедшем, виня себя, что не смог ее остановить.

– Ты сделал итак очень многое для нее. Тебе нужно отдохнуть. Она очнулась, это самое главное. Теперь она сможет поправиться. А все остальное, она никогда не забудет и это будет сложно пережить. Но главное, она очнулась, она будет жить, – сказал он, прежде чем я ушел в свои покои.

Я старался не приходить к ней, когда в последующие вслед за этим неделями она была в сознании. Она была все еще слаба, поэтому чаще спала, чем бодрствовала, и в часы ее сна мне дозволялось сидеть у ее постели. Отец боялся, что увидев снова меня, это могло вызвать новый приступ. Почему-то я неразрывно был связан с ее болью, служил еще большим напоминанием о ее потери, что как я решил, было связано с тем, что я напоминал ей не только о малютке, но и об отце ребенка.

Было давно за полночь, и свет луны освещал ее спящее тело. Я опустил свою голову рядом с ее рукой и наблюдал за ней. Она давно заснула, но дыхание ее было прерывисто и неспокойно. Она выглядела сильно изможденной, черты ее лица приобрели новые оттенки, словно бы горе запечатлело на них свой глубокий след. У нее оставалось такое же хрупкое тело девушки, но ее лицо и весь ее облик представлялись сделанными из камня. Я закрыл глаза и стал слушать ее дыхание. В голове проносились мысли, но все внутри меня было скованно будто льдом, и я старался сосредоточить свое внимание лишь на ее вдохах и выдохах.

– Вы не ответили на мой вопрос, – вдруг услышал я.

– На какой? – я поднял свою голову и встретился с ее холодным взглядом.