Текст книги "Легенды леса 3. Хозяева леса (СИ)"

Автор книги: Кицуне-тайчо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Умнейшие представители многих кланов собрались вместе и проделали гигантскую работу. Они предусмотрели множество возможностей, они создали цельный, очень сложный образ, и они вырастили первое умное дерево. Мыслящее дерево, если так можно выразиться. Разум, характер, ценности сотни хаццка оказались заключены в одном этом дереве. Оно было чувствительно, как ни одно живое существо до него. Оно выражало волю создавшего его народа. Это дерево стало самым колоссальным научным достижением за всю историю хаццка. Большая экспедиция из множества охотников и ученых с величайшими предосторожностями доставила дерево поглубже в лес, покрывающий северный континент, где его и посадили. Убедившись, что дерево прижилось, экспедиция вернулась обратно. Теперь нужно было только ждать. Самая главная функция дерева заключалась не столько в том, чтобы сохранять информацию о хозяевах, сколько в том, чтобы заразить разумом все остальные деревья.

– Оно должно было повлиять, понимаете? – объяснял Инниц. – Оно не только чувствует, оно умеет изменять, в точности, как это делаем мы. Ну, не до такой степени, но очень похоже. Разум мог поселиться только во взрослых деревьях. Лет двадцать, наверное, нужно, чтобы в другом дереве пробудилась такая же чувствительность и впиталась нужная информация. Но после этого оно может передавать разум дальше.

– Заражение! – воскликнул потрясенный Таар. – Такая простая вещь, а никто не додумался. В самом деле, вот почему полоса отчуждения. Чтобы исключить контакт. Ну разумеется.

Конечно, ученые не могли знать всех подробностей того, что получится у них из этого глобального эксперимента. Они предусмотрели лишь главное. Все хаццка считались хозяевами леса. Их безопасность ставилась превыше всего. В случае любого нападения на хаццка немедленно должна была срабатывать система защиты.

– Они придумали так, чтобы злобные существа возникали прямо из мысленного вещества. Немедленная материализация агрессии, если вы меня понимаете. Я же говорю, это была величайшая научная работа. Теперь уже никто из нас не представляет, как они придумали такое. И стоит кому-то только подумать, чтобы напасть на нас, на линии атаки тут же возникает что-то зубастое.

Изобретатели пошли дальше. К концу работы над деревом их фантазия уже разгулялась вовсю, и они решили, что лес со временем сможет создать и мыслечувствительных животных. Может и не на всех, но на некоторых он сможет повлиять. И тогда у хаццка появились бы верные друзья и помощники среди зверей. Старик сказал, что из этого вряд ли что-то вышло, но тут Таар предъявил свою мышь, прятавшуюся под рубашкой.

– Неужели? Так вот как это выглядит! – Инниц вертел в руках мышь, которая даже не пыталась огрызаться. – И они все понимают?

– Им можно мысленно объяснить, куда лететь, – пояснил Кайги. – А вот ящеры, те вообще очень умные. Почти как люди.

Инниц посадил мышь себе на голову, та уцепилась коготками за шерсть и замерла. Так он и продолжал свой рассказ, с летучей мышью на макушке.

Итак, оставалось только подождать, пока весь лес континента станет чувствительным, способным защитить, после чего можно было переселяться. Но лес так и не дождался своих хозяев. Вскоре после того, как было высажено дерево, произошла катастрофа. Что-то сдвинулось в земной коре, и огромный континент ушел под воду. От него остался лишь небольшой архипелаг разрозненных островов в северной части. Народ хаццка оказался почти полностью уничтожен.

– Мы потеряли все, что имели. – Старик с горечью качал головой. – Все наши города, всю нашу науку и культуру, все достижения. Выжившие собрались у берегов и вернулись к примитивному образу жизни. Но потомки тех ученых, которые выдумали дерево, не могли с этим смириться. Так мы и стали называться хранителями.

Главной задачей хранителей стало сбережение всей возможной информации. Больше не было письменности, погибли архивы, нечем было делать бумагу и чернила, негде хранить летописи. Чтобы не утратить важнейшие знания в период кризиса, кланы составили множество «легенд», отдельных историй о разных вещах, в надежде после записать их все на бумаге. Но до этого так и не дошло. Все хранили просто так, в памяти. От каждого из хранителей требовалось с малолетства заучивать слово в слово многочисленные легенды с тем, чтобы потом без запинки пересказать своим потомкам. От воспитанников не отставали до тех пор, пока не убеждались, что они не просто понимают значение всех слов, которые запоминают, но и свято верят в то, что все это было на самом деле.

– Они не хотели, чтобы все это превратилось в миф, понимаете? Это должно было остаться полноценным историческим знанием. Но в то время, как наш народ совершенно одичал, нам становилось все труднее верить, что раньше было иначе. Как хорошо, что вы пришли и рассказали о том, что все существует на самом деле! Теперь нам будет проще передать нашим внукам уверенность, которую мы почти растратили.

Со времени катастрофы прошло неимоверное количество лет. Хранители уже сбились со счета. Теперь вместо точных дат бытовал оборот «давным-давно». Ни о каком переселении больше не помышляли. Да и необходимость отпала, хаццка больше не плодились с прежней скоростью, и небольшое население острова могли с легкостью прокормить.

– Наверное, проще всего было бы забыть, – старик снова покачал головой, и мышь недовольно заерзала. – Остаться в дикости. Что нам теперь эти прежние знания? Никто не хочет нас слушать, никто не хочет что-то изобретать. Эти хаццка на берегу, они же не хотят ни о чем думать. У них есть рыба, есть фрукты, больше им ничего не надо. Мы ходим к ним, рассказываем, заставляем учить новые слова, но они не понимают, что означают эти слова, и забывают их. Мы, хранители, жалкие обломки прошлого. Но, пока мы есть, мы будем беречь. Что нам еще остается?

– И все же не очень понятно, – робко вступила Ретофа, когда приступ отчаяния у старика немного угас. – Как же с людьми?

– Да, – подхватил Таар более обстоятельно. – Почему лес реагирует на нас, если мы не являемся его хозяевами? Он подстраивается под наши желания и потребности, он вырастил для нас множество целебных растений. Твари никогда не возникают, если зверь нападает на зверя, но всегда, если человек нападает на человека, даже без намерения убить. В то же время тварь не защищает того, на кого напали, а просто бросается на всех без разбора.

– Сложные вопросы вы задаете, – вздохнул Инниц. – Так сразу и не придумать. Может быть, лес, не дождавшись нас, нашел себе других разумных существ и счел их хозяевами? Он ведь не просто чувствительный, он почти мыслящий, пусть он мыслит не так, как мы с вами. И вот он чувствовал себя покинутым, он ждал, никто не приходил, а тут вы…

– Наши ученые считают, что лес очаровали наши песни, – добавил Таар.

– А вот это возможно, – согласился Инниц. – Я не знаю, каким именно создали то дерево, но если принять буквально, что они практически записали в его память собственные характеры… Я, например, почувствовал бы расположение к кому-то, кто стал бы красиво петь. Надо полагать, – воодушевился старик, – что он признал вас как бы хозяевами. За неимением лучшего. Лес был создан, чтобы кому-то служить, на кого-то реагировать, вот он и стал реагировать на других разумных существ. Но у него не было установки на то, чтобы защищать вас. Он должен был защищать от агрессии. Поэтому при агрессивных действиях возникают… как ты их назвал? Твари? Вот они и возникают и нападают на всех, кроме хозяев. А хозяева – не вы.

– Вероятно, возникновение тварей от эмоционального напряжения – просто побочный эффект, – принялся рассуждать Таар. – Растянутая по времени агрессия. Несвойственные хозяевам черты характера, потенциальная опасность.

Стража, разумеется, интересовали в основном твари. Окажись здесь Мару, и не избежать бы длинных рассуждений о травах, становящихся целебными под воздействием леса. Однако обошлось.

– Кажется, мы и в самом деле узнали ответы на все наши вопросы, – Ретофа ошеломленно покачала головой. – Основное ясно, остальное можно додумать на досуге. Признаться, я не верила, что мы действительно узнаем. Очень хотелось, конечно, но кто бы мог подумать, что нам в самом деле просто возьмут и все расскажут, словами!

– Кто мог представить, – подхватил старик, – что однажды в мой дом придут существа с другого берега и расскажут мне, что легенда о лесе оказалась истиной! Я хочу узнать больше!

– Я расскажу тебе, дедушка, – вежливо, но твердо сказал Кайги, – но сначала я хочу послушать о своих родителях. Что произошло с ними?

– Тут я могу только строить догадки, – старик снова погрустнел. – Но ты имеешь право знать, почему они отправились в путешествие с грудным младенцем на руках. Дело в том, что твой отец был очень беспокойным существом. Ему хотелось воочию увидеть мифический лес на том берегу. Говорил: не могу верить пустым словам.

– Если бы он вернулся, он сообщил бы неутешительные новости, – заметил Кайги. – Лес нынче начинается слишком далеко от побережья. Но продолжай!

– Твой отец был настоящим изобретателем, совсем как прежние, – с горькой усмешкой продолжил Инниц. – Он придумал и вырастил огромный плод, из косточки которого и сделал лодку. Я завтра покажу вам, они до сих пор растут у нас. Но дело оказалось долгим. Пока рос стебель, пока вызревал плод, родился ты. Твои родители не знали, что им предпринять. Они боялись, что если не воспользоваться лодкой немедленно, косточка треснет.

– И правильно боялись, – вставил Кайги. – Лодка в конце концов треснула.

– Вот видишь. А они не знали, сколько продлится их путешествие, не понадобится ли им идти вглубь, не задержатся ли они. Они боялись, что вернутся к берегу, а плыть назад уже не на чем. Ждать созревания нового плода пришлось бы еще несколько лет. Но ты и тогда был бы еще слишком мал и для того, чтобы оставить тебя одного, и для того, чтобы ты мог полноценно участвовать в путешествии. И тогда они решили не откладывать. Твой отец опасался, что потом произойдет что-нибудь еще, что не даст совершить плавание, о котором он мечтал всю жизнь. За тебя они не особенно волновались. Ты родился крепким малышом.

Старик улыбнулся своим воспоминаниям, потом снова погрустнел и продолжил:

– Когда они отплывали, стоял полный штиль. Я говорил, что погода переменится, но они не верили. Но мои старые кости не подвели: то было затишье перед бурей. Вскоре налетел ужасный шторм. Я все гадал, успели они доплыть до берега или нет. Не должны были успеть. Когда они не вернулись, я в этом окончательно уверился.

На глазах старого хранителя выступили слезы, но голос не прервался.

– Дальше можно только догадываться. Говоришь, твоего отца в лодке не было? Вероятно, его смыло в море. Лодку могло отнести от берегов в открытое море, а потом прибить обратно. Тогда штормило беспрерывно, ветер постоянно менял направление. Может быть, он стал жертвой акул, когда пытался добыть пропитание в море. А может, он сам прыгнул за борт, когда понял, что им не выбраться, а запасы воды кончаются. Он был вполне на это способен, если бы думал, что это даст шанс тебе и твоей матери. Но ее это не спасло. Погибла она, вероятнее всего, от жажды. Не знаю, сколько времени их носило по волнам, но поймать рыбку она наверняка смогла бы. Вот только морскую воду пить нельзя.

– Но как же вышло, что я выжил? – неуверенно спросил Кайги. – Ведь я-то вовсе ничего не мог.

– Но твоя мать была нашей породы, – с явной гордостью сказал Инниц. – Разумеется, она изменила себя так, чтобы молоко не пропало в ее груди даже после ее смерти. Вся влага, которая в ней оставалась, пошла на твое питание. И это спасло тебя! Она могла бы гордиться собой.

У Кайги теперь тоже глаза были на мокром месте. Тогда люди, перемигнувшись между собой, решили, что пора уже предоставить родственникам возможность пообщаться наедине. Ретофа спросила разрешения развести костер снаружи, чтобы приготовить ужин, и старик позволил, строго велев соблюдать осторожность. Гости, пообещав это, вышли из дома.

Уже сгустились сумерки. Еще чуть-чуть, и вовсе будет не найти дров. Путники поспешно похватали сухие ветки, лежавшие поблизости. Хоть стояла такая влажность, что опасность возгорания стремилась к нулю, Таар все же снял с помощью своих способностей приличный кусок дерна, и в образовавшейся яме развели костер. Все проголодались и без возражений согласились с тем, что придется варить кашу.

– Ничего себе история, – подвела итог Ретофа. – Ладно хоть мальчишка нашел свою родню.

– Жалко их, – высказался Кайтен. – Взяли и вымерли. Еще и одичали.

– В противном случае они переселились бы на север, – резонно заметил Таар. – И наш лес никогда не был бы нашим.

– Ну, с ними-то мы смогли бы ужиться, – возразила Ретофа.

Потом развернулся спор на еще одну интригующую тему: мог ли лес повлиять на возникновение разума у предков людей. Ретофа утверждала, что это бы все объясняло. Воздействие леса различно на разные живые организмы, вот ящеров он сделал чрезмерно умными телепатами, а в людях зародил зачатки разума. Почему нет? Таару же эта идея решительно не нравилась. Ничего общего, говорил он, между разумом людей и мыслечувствительностью ящеров. Вот чрезмерную чувствительность следящих еще можно было бы объяснить воздействием леса, но это особенность некоторых, так сказать, мутация. Следящие – это единственная профессия, для которой требуется не столько склад характера, сколько врожденные способности. У остальных же людей все способности сводятся к тому, чтобы внушить нужный образ ящерам, и то некоторые обходятся (небрежный жест в сторону Кайтена). И как в этом случае быть с намеками старика о том, что в предках людей заподозрили разумных задолго до того, как было высажено дерево? Ретофа, уже разгорячившись, возражала, что ему это все показалось, и он это только что придумал, поглядев на своих гостей.

Кайтен в спор не влезал, поскольку своего мнения на этот счет не имел, но за спорщиками следил с ревностью. А потом неожиданно успокоился. Эти двое препирались, как старые приятели. Тон Таара был холоден, слова колки; тон Ретофы насмешлив, слова язвительны. Так не разговаривают люди, связанные романтическими отношениями. Во всяком случае, не на той стадии, когда они пытаются очаровать друг друга, произвести впечатление. Вот если бы они были женаты двадцать лет, изучили друг друга насквозь, тогда запросто, но не теперь.

Они уже покончили с ужином, когда к костру подсел Кайги. Он устало провел рукой по лбу.

– Как же это утомительно, вот так разговаривать! – воскликнул он. – Прямо ум за разум заходит.

Он сел, скрестив ноги, и понурился.

– Что это ты приуныл? – удивилась Ретофа. – Ты, вроде, родню нашел. Радоваться надо.

– Я радуюсь, – хмуро буркнул Кайги.

Он еще помолчал, нервно почесывая руки, потом еле слышно продолжил:

– Я никогда не плакал. Их как бы и не было. Я же не знал ничего. Ну, зверь и зверь. А тут они… как живые…

Он не удержался, хлюпнул носом. Ретофа ласково погладила его по голове.

– Ты плачь, – сказала она. – Тебе надо.

И Кайги разревелся, как мальчишка, уткнувшись носом ей в грудь.

========== Корабли ==========

Но утром все было в порядке. Кайги, неспособный подолгу грустить, снова был весел и бодр. Он с самого утра уже приставал к деду с просьбой рассказать то одно, то другое. Старик с удовольствием рассказывал и показывал. Позвал, в том числе, смотреть «лодочный орех», как он выразился.

Это чудовищное растение обитало на холме. Возле вершины холма была небольшая вмятина, в которой скапливалась дождевая вода, этакое крохотное озерцо. Этой водой и воспользовались изобретатели, чтобы питать растение. Корни, как объяснил старый хранитель, уже оплели под землей весь холм. С вершины к подножию сбегал гигантский, в три обхвата, стебель, извиваясь, точно невероятная змея. И уже в самом низу на траве лежали три огромных, много выше человеческого роста, вытянутых плода. Они были еще зелены. Один большой и два поменьше.

– Вот так они у нас и растут, – с удовольствием рассказывал Инниц. – Хорошо прижились. Но очень долго один такой плод вызревает, несколько лет. А надолго лодки не хватает, трескается даже в воде.

– Точно, точно, – подтвердил Кайги. – Наша лодка тоже быстро треснула. Хозяин покатался, а потом треснутую выбросил. Так я ее и увидел потом.

Сходили и на берег, полюбовались на лодки, в которых Кайги радостно признал «ту самую». Теперь и его спутники могли, наконец, воочию увидеть эту легендарную вещь. Огромная скорлупа, расколотая на две половинки, каждая половинка – отдельная лодка. Она казалась слишком плоской и легкой, чтобы служить надежным плавательным средством. Впрочем, вдоль дна у каждой шел грубый узловатый шов, видимо, призванный играть роль киля, а к краям скорлупа сильно истончалась. Должно быть, именно такое распределение веса придавало лодке устойчивость.

Потом гости оказались на каком-то совещании. Инниц рассказывал, показывал правнука и людей, а полтора десятка разноцветных хаццка внимательно его слушали. Кайги шепотом пояснил, что все они – хранители, и дед пересказывает им все, что услышал про лес, и теперь у них новый этап в истории всех кланов, поскольку они убедились, что древние легенды говорили правду. Потом они передадут весть дальше, всем прочим хранителям, живущим на других островах, и, возможно, у Кайги в ближайшее время будет много посетителей. Все захотят задать ему вопросы.

Так оно и вышло. Кайги пришлось временно осесть в хижине своего прадеда, куда непрерывно стекались визитеры, кто группами, кто поодиночке. Люди же оказались предоставлены сами себе, всем было как-то не до них. Головы хаццка, отвыкшие от потрясений, оказались не способны вместить два открытия сразу, и они набросились вперед на то, к которому были готовы. Тот факт, что у них нашлись собратья по разуму, временно оставил их равнодушными. Позже они непременно должны были спохватиться, но пока гости пользовались полной свободой и сами изучали быт хранителей.

Быт оказался немудрящий. Кланы тоже жили, где попало, кто строил хижины, кто ютился в пещерах, а кто вовсе обходился без жилья. Собственно, к чему им жилище, покрытым мехом существам в таком теплом климате? У некоторых из них оказались тщательно сберегаемые предметы обихода, какие-то примитивные инструменты, посуда, но все это выглядело скорее как дань древней традиции, чем как насущная необходимость.

Кажется, самой главной ценностью тут была информация. Хранители совместно составили новую легенду о пришельцах из леса. Легенда была коротенькая, поскольку больше подтверждала известные факты, чем сообщала новые, и все же Инниц жаловался, что запоминание дается ему с трудом.

– Старый стал, – вздыхал он. – Что в детстве учил, все помню, а эту новую никак не могу выучить.

– Почему вы до сих пор ничего не записываете? – удивился Таар. – У вас было столько времени, чтобы воссоздать архивы.

– А мы забыли, как делать бумагу, – признался старик. – Все старались историю сохранить, события, а потом оглянулись, а никто и не помнит, как некоторые вещи делаются. Может, вы знаете?

– Никогда не задавался этим вопросом, – Ан-Таар сконфуженно оглянулся на Ретофу. Та пожала плечами.

– Что ты от меня хочешь? Я всего лишь разведчица.

Кайтен предпочел сделать полшага назад, чтобы еще на него не додумались оглянуться.

***

Путешественники прожили среди хранителей несколько дней, и Таар начал задумываться о возвращении. Самое интересное, за чем ехали, они уже узнали, а выяснять прочие подробности было бы логичнее поручить другим людям, настоящим ученым, которые смогут задать правильные вопросы. Стражам же необходимо было вернуться до начала таяния снегов. Впрочем… так ли уж необходимо? Страж семьи Тэ обещал, что старший из его учеников присмотрит за порядком, обрадовался даже такому предложению, поскольку ученикам нужна самостоятельная практика. А отрывать Кайги от обретенной родни как-то рука не поднималась. Таар прикидывал, сколько еще можно потянуть, прежде чем задать парню прямой вопрос: возвращается он или остается. Но судьба распорядилась иначе, и события стали развиваться совершенно неожиданным образом.

В один из дней к дому старого Инница примчался взъерошенный Цохт. Был он мокрый и перепуганный, а от былой почтительности не осталось и следа.

– Где люди? – набросился он на хранителя без всяких предисловий. – Там такое!.. Надо у них спросить.

– Вон они, – Инниц махнул рукой в сторону кустарника, за которым путешественники устроили свою стоянку. – Да в чем дело-то? Говори толком.

– Корабли, – бросил Цохт, убегая.

– Слово-то какое вспомнил: «корабли»! – ворчал старик, хромая следом за ним.

К счастью, Кайги оказался на месте. Но даже ему с трудом удалось расшифровать паническую мысль собеседника.

– Там корабли, – тараторил Цохт. – Большие корабли, чужие. И на кораблях люди. Такие вот точно, как твои. Но те плохие люди, у них злые намерения. И они высаживаются на берег! На наш берег, совсем близко к нашему пляжу! Мы не хотим, чтобы такие злые люди ходили по нашему берегу. Пусть твои люди скажут, зачем они приплыли.

– Похоже, кто-то высадился на берег, – озабоченно перевел Кайги своим спутникам. – Но он говорит, что у них злые намерения. Я не думаю, что он сочиняет. Они ведь все чувствуют, понимаете? Вряд ли он стал бы так паниковать, если бы сюда просто забрался кто-нибудь из рыбаков.

– Они вот так, с первого взгляда, определяют намерения? – поразилась Ретофа. – Понятно теперь, почему они приняли нас без опаски.

– Кто мог здесь высадиться, да еще с дурными намерениями? – недоуменно проговорил Таар. – Нужно проверить.

– Идем в разведку? – деловито осведомился Кайтен, хватая свой рюкзак.

– Да. Сворачиваем лагерь и идем смотреть.

***

– Эта тропа безопасна. Я проверял, – заявил Цохт.

Ан-Таар глядел на предлагаемый путь с понятным сомнением. Берег здесь был довольно обрывистый, тропинка, натоптанная в глине, облепившей вершину холма, переходила в скальную полочку шириной в полстопы. Но главная опасность виделась даже не в труднопреодолимости спуска, а в том, что тропа, обогнув выступ, неизбежно должна была закончиться на склоне, отлично просматриваемом с моря.

От становища Цохта до этого места путникам пришлось еще одолеть изрядное расстояние, но опасения обитателей пляжа были вполне понятны: эта бухта располагалась по соседству. Лишь высокий скальный гребень скрывал сейчас от расположившихся внизу людей парусник, который Кайги посадил на мель. А оттуда рукой подать и до пещер хаццка.

– Там, немного ниже, небольшое убежище, – пояснил Цохт. – К нему и дорога. Оттуда удобно смотреть вниз, на море. А они нас не увидят, если мы подкрадемся тихонько. Давайте, я пойду первым.

– Хорошо, – согласился Таар. – Но осторожно.

Цохт засеменил вниз. Он ловко перешагнул на скалу и, придерживаясь руками, стал продвигаться вдоль обрыва. Таар двинулся вторым, Кайтен стал замыкающим. Тропа выглядела по-настоящему опасной. Оступившись на ней, можно было скатиться в пропасть, пусть не отвесную, но кости переломать вполне хватит. Внизу торчали острые камни. Но Цохт двигался так, словно этот крутой спуск был легкой прогулкой по проспекту. Он с легкостью обогнул выступ скалы, прошел еще немного и скатился в небольшое углубление. Здесь в почти вертикальной стене оказалась небольшая пещера, площадка перед которой была скрыта от побережья крупными камнями. За этими камнями, как за крепостной стеной, и залег Цохт.

– Вот отсюда я за ними и наблюдал, – сообщил он своим спутникам, когда они нырнули в ложбинку следом за ним. – Их отлично видно. Посмотрите. Вы понимаете, что они делают?

– Ого, а корабли-то военные, – озабоченно пробормотал Кайтен.

– Причем под флагами Сайеса, – добавила Ретофа.

Два небольших корабля расположились в бухте неподалеку от берега. От них к берегу и обратно сновали бойкие шлюпки, перевозившие какие-то ящики и мешки. Люди на берегу, все как один вооруженные, внимательно оглядывали окружающее пространство. Смотреть было почти некуда: обширный песчаный пляж с двух сторон окружали скалистые отроги, а впереди высилась гора, на которой и засели наблюдатели. Впрочем, с этой стороны склон не был обрывист, по нему вполне можно было спуститься или подняться без всякого снаряжения. Но, если бы кто-то попытался напасть отсюда, сверху, он оказался бы на открытом, отлично простреливаемом пространстве.

На кораблях действительно развевались флаги Сайеса, но вот солдаты носили разную форму. Офицерская, правда, по большей части тоже принадлежала Сайесу, а вот солдатская – больше Торомалу. Торомальцы сидели и на веслах в шлюпках. Ящики, которые они привозили, составлялись полукругом, один на другом, образуя что-то вроде импровизированного укрепления.

– Какая же я дура! – вполголоса воскликнула Ретофа, хлопнув себя по лбу. – Ведь я сама рассказывала вам, что они собрались строить базу на юге. А где еще южнее Торомала они могли расположиться? И как я сразу об этом не подумала?

– База против самолетов? – распахнул рот Кайтен.

– Только этого нам не хватало, – озабоченно пробормотал Таар.

– О чем они говорят? – Цохт встревоженно пихал Кайги в бок.

Тот, как мог, объяснил ситуацию. Цохт призадумался.

– Они хотят тут поселиться? Но это, наверное, не так и плохо. Тут еще много места.

Даже Кайги обалдел от столь покладистого отношения. Он перевел это людям, те изумились еще больше.

– Ты с ума сошел, – обратился Таар напрямую к Цохту. – Этих людей нельзя сюда допускать. Наших, из леса, еще можно было бы, но не цивилизованных. Сейчас они построят базу, потом поселок, потом город, потом вырубят ваши леса, выловят вашу рыбу, распашут земли, а вас вытеснят или перебьют. Им только дай начать.

– Он серьезно это? – опасливо уточнил Цохт у Кайги. Он съежился, шерсть на загривке встала дыбом.

– Боюсь, что да, – вздохнул Кайги. – Люди, они не такие, как мы. Они могут быть агрессивными. И они вряд ли станут считаться с теми, кто не может себя защитить.

– Что же тогда делать? – Цохт явно запаниковал. – Их ведь надо как-то выгнать. А как мы это сделаем? Может быть, если выскочить всем вместе, всем стадом, они испугаются?

– Нельзя, – Кайги постарался не рассмеяться. – У них оружие. Они вас перебьют.

– А как тогда? – огорчился Цохт.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал Кайги.

Цохт, заметно приободрившись, нетерпеливо заерзал.

– Может, я тогда пойду? Есть хочется. Давайте, я и вам рыбы принесу.

Когда Кайги перевел это, Таар поспешно сказал:

– Только не рыбы. Лучше фруктов и моллюсков.

Сырую рыбу спокойно есть мог только Кайги, а разводить костер никак нельзя: заметят снизу.

– Ладно, – легко согласился Цохт и торопливо уполз вверх по тропе.

– Ну что ж, господа, – усмехнулась Ретофа, – вот теперь давайте подумаем, что будем делать.

– Я вижу только один выход, – тут же сказал Таар. – Они должны столкнуться с необъяснимым. Только суеверный ужас удержит их подальше от этих земель.

– И что же ты называешь необъяснимым?

– Суномохи, конечно.

– Недурно, – задумчиво протянула Ретофа.

– Может сработать, – поддакнул Кайтен. – Его же пули не берут?

– Вряд ли им удастся выпустить столько пуль, чтобы всерьез повредить твари.

– Тогда это должно происходить ночью, – воодушевилась Ретофа. – Ночью страшнее.

***

Луна нынче была почти полной. В ее свете серебрился песок пляжа и блестела вода, а силуэты людей были отчетливо различимы. Условия для предстоящей операции просто идеальные.

В ожидании темноты путешественники так и просидели возле пещеры, прячась за камнями. Прибегал Цохт, принес, как обещал, немного еды, убедился, что помощь людям не требуется, и с большим облегчением убежал домой. Ан-Таар вызвал свою тварь заранее, дабы убедиться, что она не забастует, как уже бывало. Но Суномохи пришел в восторг от предложения устроить небольшую панику во вражеском лагере. Теперь он лежал, глядя вниз и ерзая на месте от нетерпения.

– Ладно, – решил, наконец, Таар, – пора. Действуй.

Суномохи сорвался с места. Длинным прыжком перемахнул через каменную ограду, скользнул, поднимая пыль, по осыпающемуся каменистому склону, а потом поскакал вперед стремительно и страшно. Внизу его заметили. Кто-то вполголоса вскрикнул, привлекая внимание других, и вскинул ружье. Тусклый блик сверкнул на стволе. Из-за ящиков стали подниматься и другие стволы. Люди укрылись в импровизированных убежищах, ловя в прицел нападающего. Первый из стрелков, подпустив Суномохи поближе, выстрелил.

Чего угодно ожидали люди, засевшие на побережье. Рычания, душераздирающего воя, крика. Но то, что случилось на самом деле, оказалось намного страшнее. Чудовище рассмеялось. Это был совершенно человеческий смех, наполненный радостным предвкушением и азартом. Тут же грянул нестройный залп, но пули перепуганных стрелков, по большей части, прошли над головой твари.

Суномохи врезался всеми четырьмя лапами в ближайший из ящиков, опрокидывая конструкцию. Люди бросились врассыпную. Снова загремели выстрелы. Суномохи опять заржал, на этот раз каким-то ненормальным голосом. Он прыгнул вперед, в толпу, с удовольствием наблюдая, как солдаты в панике разбегаются, падают, снова вскакивают, теряя свои ружья.

Из темноты раздавались команды. Кто-то из офицеров пытался навести порядок, но его, кажется, не очень слушали. Пальба сделалась совсем беспорядочной. Суномохи воодушевленно скакал взад и вперед по баррикадам, валил палатки, опрокидывал бочки с водой, швырялся предметами, которые подворачивались под ноги.

Какой-то взвод сумел организоваться и подойти к врагу боевым порядком. Они выстроились в цепь, тщательно прицелились, и когда Суномохи показался среди палаток, выстрелили залпом. Сила удара была такова, что тварь опрокинуло наземь. Тем страшнее было, когда она встала на ноги, как ни в чем не бывало. Солдаты больше не могли убеждать себя, что они просто промахнулись.

Уж после этого события ничто не мешало людям паниковать. Неуязвимое чудовище носилось по лагерю, разнося вдребезги все, к чему прикасалось. Спасения от него не было. Самые сообразительные из солдат уже отталкивали от берега шлюпки. Какой-то юнец, насмерть перепуганный, попытался ударить Суномохи прикладом, и тот, сжав кулак, чтобы скрыть когти, двинул его в лоб. Суномохи вообще старался не распускать когтей. Ему не нравилась мысль, что оцарапанные им люди потом умрут в страшных мучениях, ведь он, несмотря ни на что, оставался тварью леса, смертельно ядовитой.

Жуткая ночная вакханалия прекратилась только тогда, когда сбежал с побережья последний человек. Сверху наблюдателям отлично видны были силуэты шлюпок, быстро двигающихся по направлению к кораблям. Вскоре по осыпающемуся склону вскарабкался Суномохи с совершенно счастливой физиономией, которую он, спохватившись, постарался спешно сделать недовольной.