Текст книги "История о льве, сове и ледяном короле (СИ)"

Автор книги: Кассис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Молодого принца любили все без исключения: отец, придворные, стража, слуги, даже простые крестьяне. Многим нравилась его чарующая улыбка, тёплые глаза, желание устроить жизнь подданных лучше. Он всегда был облачён в одежды совершенно простого покроя удивительного, небесно-синего цвета. Люди с гордостью говорили «да, это наш будущий правитель, наш принц» и встречали его целыми деревнями, если наследник решал посетить простых трудяг. Ему подносили незначительные подарки, вроде собранных свежих фруктов или венка из синих васильков, и он улыбался той самой тёплой улыбкой, щуря добрые глаза. У молодого принца был суженый, не суженая, но они действительно были прекрасной парой, а отец лишь радовался тому, что выгодный в политических целях брак не будет тяготить сына. Всё было удивительно сказочно и приторно сладко для жестокой реальности.

Молодого короля ненавидели все без исключения: отец, смотрящий на него с небес, придворные, стража, слуги, даже простые крестьяне. Многие боязливо передёргивали плечами от его жуткой улыбки, хранящей в себе холод суровой зимы, и глаз, жаждущих уничтожить последние крупицы магии в этом мире. Он всегда был облачён в морозно-синие одежды, расшитые ненавистной серебряной нитью. Люди с горечью говорили «да, это наш нынешний правитель, наш король» и боязливо прятались в домах, если повелитель решал посетить простых трудяг. Ему подносили богатые дары, вроде мешков столь жизненно необходимого золота или меча с вытравленной замысловатой надписью, и он скалил зубы в довольной усмешке, щуря равнодушные глаза. У молодого короля был супруг, не супруга, и они были бы прекрасной парой, но тот лишь возлежал в покоях и всё пытался преодолеть недуг, ворующий по капле жизненные силы. Всё было удивительно правдоподобно и приторно горько для жестокой реальности.

Тёмных магов никогда особо не любили – юноша это прекрасно знал. Знал и удивлялся тому, как старались его спрятать, увести жители деревни, когда в поселении появился отряд короля для захвата незаконного выблядка.

Рядом нервной походкой вышагивал светлый, потирая уставшие глаза. Он всю ночь варил свои целебные зелья, стараясь отплатить хоть этим селянам за заботу, приют и скорые проблемы.

– Именем Его Величества и святой церкви… – донесся до беглецов знакомый зычный голос.

Снова этот служитель церкви. Он гонится за ними уже второй год, скорее всего, даже не подозревая, что магов двое, но всё упрямо идет за тонкой нитью первородной древности, зная, что в скором времени добыче некуда будет бежать. Границы королевства, в котором росли и долгое время ныкались по тёмным подвалам и погребам, словно испуганные грязные крысы, маги, заканчивались здесь, у этой деревушки. Дальше простирался Запретный лес, мрачный и мертвый, отделяющий их земли деспотичного ледяного короля, от процветающих владений Белого правителя, покровительственно защищающего любое существо, ступившее на его землю и имеющее хоть малейшую крупицу волшебства.

Они вполне могли бы пройти сквозь жаждущую разодрать их тела чащу, добраться до границ, а затем обессиленно пасть в обжигающие светом объятия чужого правителя, но светлый до мозга костей верил, что им уготована великая судьба, тыкал друга носом в предсказания и категорично отказывался покидать королевство, где прошло всё его детство и где жили родители, искренне переживающие за своего сына. Им совершенно не важно, что он вне закона, что он проклятый маг, порождение зла, дитя самого дьявола. Они точно знали – он их сын– и любили его вопреки всему, о чём шептались за спинами соседи и кричали на площадях глашатаи Его ледяного Величества.

Тёмный хмыкал, гладил по голове ныряющего в отравленный омут воспоминаний мага и покорно оставался рядом. Его друг благословлен богами, совсем не дьяволом, на свершение бравых поступков, достойных того, чтобы быть воспетыми в балладах о героях, он светлый, а светлые никогда не навредят тому, кто чист и благороден. А ещё темный знал, отчего Белый король так рьяно опекает всех, кто попал в его когтистые лапы. Белый хотел войны. Долгой и кровопролитной, чтобы отверженные, униженные существа магии восстали против своей родины, чтобы убивали тех, кто некогда был дорог, чтобы ледяное королевство пало, а люди стали хорошим товаром на невольничьем рынке.

Девушка, ведущая магов по земляному коридору, вздрогнула, и следом за ней покачнулось пламя факела в её руках.

– Сюда, скорее, – она отодвинула завесу из травяного покрова и переплетённых корней деревьев, выводя молодых людей на поверхность, – в лес королевская стража не посмеет ступить, а вы… вам, скорее всего, ничего не грозит.

Она дёрнулась обратно к деревне, когда услышала громкое требование немедленно выдать, как предполагали королевские посланники, одного мага, но светлый мягко остановил её, придержав за плечи.

Удивительно, но этот поход возглавлял не служитель церкви, а начальник личной гвардии Его Величества – видимо, правителю осточертело, что какой-то там неудачник-шарлатан ужом выскальзывает из его железной хватки. Знали бы кого они загоняют в сети.

– Туда теперь нельзя. Сунешься – убьют, как и всех остальных.

– Каждый раз, как ты открываешь рот, я всё больше убеждаюсь, что боги благословили тебя по ошибке. Ты ведь начисто убиваешь в людях добро и веру в светлое будущее, – тёмный зло сплюнул на землю и начертил прямо в воздухе непонятные символы, тут же срываясь с места по направлению к деревне. – Позови меня, как найдёшь безопасное место, а я пока их отвлеку.

В воздухе медленно расползлись уродливыми змеями огненные пятна, и тьма, из которой был соткан плащ приспешника тьмы, захлестнула своего хозяина с головой, преображая саму сущность. Мгновение, и четыре мощные лапы с тихим гулом ударились о слегка сырую от ночной влаги землю, взрывая комья почвы. Чёрный лев смазанным прыжком сбросил с коня одного из крайних рыцарей, привнося смятение в стройные ряды отряда для отлова магов и ведьм, и громко рыкнул, стегая длинным гибким хвостом впалые бока в боевом задоре.

Местные жители бесшумно исчезли в домах, пока отряд отвлёкся на колдовского зверя. Обитые железом сундуки, шкафы, доски на стене, за которыми прятались потайные лазы, ведущие к границе леса без малейшего замешательства были отодвинуты в сторону, убраны, выломаны. Семьи, наскоро нахватав в небольшие кульки, в походные сумки, даже просто в пуховые платки подвернувшегося под руку провианта на первое время, да захватив припрятанный нож или арбалет со стрелами, скрылись в полумраке подземных коридоров, надеясь, что Запретный лес примет их без особых проблем.

– Мама! – радостно выкрикнула девушка, заметив перепуганную женщину с нелепым тяжёлым мечом наперевес. Та одной рукой обхватила своё чадо за плечи, а другой сильнее сжала рукоять единственного оружия, явно оставшегося от почившего мужа.

– А Вы... – она недоуменно окинула светлого мага с ног до головы неприятным взглядом, в котором смешался животный страх и человеческое презрение.

– Мне не доступно колдовство, призванное навредить отроку людскому, либо какому другому живому существу, – пояснил маг, закатывая глаза на неопределенное мычание женщины. Почему вдруг захотелось позорно оправдаться перед нею молодой человек так и не понял, но неприятный осадок все же остался на душе.

– Могу я найти в этом лесу какое-нибудь спокойное место? – подловил старосту он, пока тот не вошёл в лес как все остальные, бубня под нос какие-то идиотские молитвы.

– Около родника, недалеко отсюда есть старая хижина. Говорят, там когда-то давно жили Величайшие маги века Начала, – проскрипел старик, оглаживая узловатыми пальцами длинную бороду.

– Отлично, там и остановимся, – буркнул юноша и решительно шагнул в растительную темноту, тут же путаясь в многочисленных ветвях и сучьях, – эй, пустите! Я светлый, светлый, вот, видите метку?

Живой лес с недоверием отнёсся к вторженцу, но всё же разрешил пройти, разглядев печать богов в глазу мага.

– То-то же. Ну, мудрые создания, не подскажете, как пройти к старой хижине?

Деревья, едва слышно поскрипывая, раздвинули ветви, открывая поросшую травой тропинку, и юноша бодро зашагал по ней, насвистывая весёлые песенки.

Этот лес медленно, но верно умирал, деревья впали в глубокую спячку, а птицы и животные молчали, ничем не выдавая своё присутствие. Маг раскидывает в стороны руки, дотрагиваясь кончиками пальцев до всего, мимо чего проходит, и при каждом соприкосновении с шершавой корой, высокими травами, листьями небольших кустарничков, его волшебство осыпается синеватым благодатным туманом, возвращая небольшую часть былой силы. Без волшебства этот лес зачахнет, сгниет заживо, а от былого могущества вековых гигантов не останется и следа. Потом люди, не встретив сопротивления вырубят мощные стволы, пустив на растопку печей, на изготовление инвентаря, а трепещущая в оковах дрёмы и удушающего бессилия душа будет лить смоляные слезы, застывающие янтарём на ветру. Один светлый маг поможет не умереть лесу. Один сильный светлый маг может изгнать нависшую над ним смерть. Парочка средних по силе магов могут сделать тоже самое, а они с другом могут навсегда пробудить мудрейших ото сна.

Он ещё даже не дошёл до той самой хижины, а всё вокруг уже гудело от радостного известия – светлый пришёл в чертоги Великих. За юношей, пугливой вереницей следуют многочисленные обитатели, не рискуя пока подойти ближе, но и мучаясь от желания поговорить с новоиспечённым хранителем леса. На небольшой поляне перед рекой, дорогу ему преградила тёмно-серая волчица с детёнышем в зубах.

– Вы в праве отказать мне, но, умоляю, помогите моему сыну. Наша стая почти вымерла от неизлечимой болезни, и он единственное, что у меня осталось от мужа.

Маг не знает, чему больше удивляться: тому, что звери говорят, или тому, что перед ним склонил голову опасный хищник, не желая нападать.

Светлый был мальчиком, случайно получившим чуть больше, чем простая искра бесполезной в бою магии, и, пока ему не исполнилось шесть, даже не догадывался, что у простой торговки антиквариатом и бывшего гвардейца может родиться такой необычный малыш. У мамы в тайнике было много старинных книг по колдовству, и, только одна из них отозвалась мягким светом на приближение носителя волшебства. Торговка тогда очень сильно испугалась, судорожно распрощалась с покупателем и закрыла лавку на два дня, наблюдая за тем, как сын, не умеющий читать, пальцами скользит по письменам, впитывая знания, рассыпающиеся синим туманом перед смеющимся мальчиком. Отец хмуро обвёл забавляющегося ребёнка взглядом и ушёл в дождливую пелену, накинув на плечи плащ и приказав завтра же открыть лавку, чтобы не вызывать подозрений. За ту неделю, что его не было дома, мальчик выучил содержание книги, и даже пытался сварить своё первое зелье, правда не особо успешно. Мужчина вернулся поздней ночью с небольшим мешком за плечами. Мать, как на иголках ждавшая супруга, мгновенно бросилась к нему как была, сонная и растрёпанная, а он молча открыл мешок, выуживая мерно светящиеся книги. Верность королю, железной бронёй охватывающая всю сущность старого гвардейца, оказалась с ржавыми прорехами, в которые мгновенно затекла кислотой любовь к семье и долгожданному чаду.

Они ещё семь лет жили в маленьком городке, не особо скрываясь, пока Его Величество не объявил об охоте на любое проявление магии. И снова хрупкий остов железной верности залили едкие чувства, окончательно подтачивая основание. В какой-то момент отцу показалось, что он слышал жалкий предсмертный стон ухающего в небытие проржавевшего доспеха.

Когда среди простых людей поползли слухи, что в город направляется отряд по зачистке, четырнадцатилетний мальчик, рано по утру, покинул отчий дом, захватив с собой все магические фолианты, чтобы никто не смог доказать, что отец и мать воспитали неугодного короне выблядка. Он скитался по городам три года, поддерживая связь с родными голубиной почтой, пока не встретил хрупкого юношу в отвратительном чёрном плаще, сотканном из нескольких десятков прогнивших душ. Может, для кого-то это был обычный старый плащ, надёжно укрывающий от непогоды, но светлый прекрасно видел, как мёртвые клубятся тенями у ног, заползают на руки, ласково лижут шею давно истлевшей плотью. Это был первый маг, которого он вообще видел в своей жизни, и он ошибочно принял силу, скользящую тьмой, за эталон измерения. Как позже оказалось, эталон из тёмного вышел наихудший. Они вместе удирали от отряда, неожиданно нагрянувшего в торговый город, а три месяца спустя, теперь уже подросток, а не мальчик, отдал новоиспечённому другу потрёпанные черномагические фолианты. Как маг, выросший в городах, он совершенно ничего не знал о других магических существах, и только как-то раз прочитал в какой-то книге, что те, кто не вымер во время угасания века Начала, были истреблены королём, правившим три столетия назад. Волшебство в этой стране давно было запретной роскошью.

– Я помогу, чем смогу, – шепчет маг, а волчица аккуратно опускает у его ног своего ещё слепого малыша, отходя назад. Юноша опускается, берёт на руки тихо поскуливающий комок невероятно мягкого меха и безмолвно распутывает нить неосторожно брошенного проклятья, – в следующий раз, если такое произойдёт, немедленно найдите меня, либо другого светлого мага.

Волчица внимательно обнюхивает пищащего малыша, удостоверяясь, что беда миновала, и благодарно смотрит серыми глазами.

– В этом лесу не было магов со времён Начала. О таких как Вы мы слышали только из легенд наших предков, но сейчас, сейчас лес снова поднимется.

Животные полукругом обступают его, смотря с таким непередаваемым восхищением и трепетом в глазах, словно парень новоиспечённый бог, а затем почтительно склоняются перед ним.

– Будете ли Вы нашим королём? – спрашивает волчица, отходя к остальным.

– Королём? – эхом вторит маг, задумываясь о чём-то своём, и выныривает оттуда только, когда под тяжёлой лапой сухо хрустит ветка.

Мощный чёрный лев с роскошной гривой, переливающейся серебряными нитями в лунном свете, мягко ступает по тонкой тропинке. Ни одно дерево, ни одно животное не решаются преградить ему дорогу. От хищника едва слышно веет кровью и тёмным волшебством, а оранжевые глаза зорко окидывают собравшихся зверей. Они напрягаются, недобро поглядывая на чужака, и дёргаются назад, когда перед львом вспыхивают огненные символы, но тот лишь молча проходит сквозь них, с каждым шагом возвращая прежнюю форму. Тьма рассеивается у подростка за спиной, собираясь у ног, когда он всё так же молча падает прямо в руки светлому магу. Тот удивлённо охает, но успевает подхватить совсем костлявое тело. Воспоминание о том, что они вот уже который месяц жили впроголодь, питаясь чем придётся и тратя последние силы на дерзкие попытки сбежать, больно вонзается ножом под ребра. Возможно, сейчас, возможно, здесь у них получится прожить хоть немного в тишине, не страшась задорно пылающих костров.

– Тебя? Королём? – хмыкает тёмный, а его друг настораживается – если подросток начинает язвить, то это верный признак того, что силы почти на исходе, – тот сопливый начальник гвардии и то больше подходит на роль короля, чем ты. Его Холодейшество мне в мужья, если ты им станешь!

– А где… – светлый оглядывается, придерживая затихшего подростка, – где та хижина?

Позади слышится протяжный скрип древесины, и юноша оборачивается, видя причудливо изогнутые стволы трёх сосен, между которыми располагается небольшой домик.

– Вот, Ваше Величество, – хмыкает волчица, равняясь с ними, – деревья прячут его, если лесу грозит опасность.

Как оказалось, деревья действительно были мудры. При приближении существ, не принадлежащих лесу, они поднимали крепкую постройку вверх, скрывая её в густой кроне, а затем вновь опускали.

Парень кивает, поудобнее подхватывая на руки друга и недовольно морщась при виде сгустка концентрированной тьмы, свернувшейся почти у самого его сердца. Их приют старый, скрипит при каждом шаге, но, на удивление, здесь довольно чисто и даже не пыльно. Белки мгновенно разбегаются в стороны, завидев новоявленных королей, а волчица замирает на пороге, любопытно оглядывая пустое помещение.

– Ваше Величество, можем ли мы узнать Ваше имя? – спрашивает она, а из-за её спины выглядывают остальные животные.

– Да, конечно, – юноша опускает друга на невысокую лавку, тихо шепча строки исцеляющего заклинания. Тьма подозрительно шипит и юркает вниз, не желая находиться рядом со светлым волшебством, – Моё имя Мукуро, а это мой друг, Тсунаёши.

– Ваше Величество, Вы что-нибудь слышали о пророчестве?

Светлый маг внимательно осматривает хижину, заглядывает во все ящички, проверяет каждую полочку, выгоняет летучих мышей из камина, предлагая им место в дальнем тёмном углу. Судя по всему, его друг, как и подобает всем прихвостням зла, выберет тот угол с длинной узкой кроватью и небольшим столиком рядом с ней. Тсунаёши не любил особо свет солнца, причитая о том, что уж ночь-то ему куда больше по душе, и спал, как и эти самые мыши, днём, завернувшись с головой в одеяла и тихо проклиная слишком шумного светлого. Мукуро же, наоборот, предпочитал день, вставал с первыми лучами солнца, полный энергии, и засыпал вместе с этими же лучами, перед тем как погрузиться в грезы, видя, как носится, разгоняя вокруг спального места друга тьму, шатен. Они совершенно точно знали одно – столь противоположным ветвям магии нельзя случайно смешаться, поэтому каждый вечер, перед тем, как уйти на ночную прогулку, тёмный чертил вокруг кровати друга большой круг с витиеватыми символами, призванный не пропускать внутрь зло, а Мукуро каждое утро ставил непроницаемый для любого вида магии воздействующей извне блок, охраняя покой спящего комка одеял и злобных душ.

– О пророчестве? – неловко переспрашивает светлый, щуря разноцветные глаза и вытряхивая из мешка не такие уж богатые пожитки.

Тряпки для экстренного протирания окон у него почему-то не обнаружилось, и он со спокойной совестью выворачивает рядом со своими вещами сумку Тсуны. Вещей у шатена ещё меньше – старые потрёпанные книги, несколько склянок с какими-то подозрительно яркими цветными жидкостями, пучок черномагических трав, бережно завёрнутый в широкий лист лопуха, несколько монет и огромный мохнатый паук, названный в честь отца, Емицу.

В который раз осознание того, что он совершенно ничего не знает ни о семье друга, ни о его прошлом, ни о том, откуда тёмный так превосходно чувствует нити магии, ни почему его сила на голову превосходит силы других чернокнижников, тревожным колокольчиком звенит в голове. Зато он точно знает, что маг никогда не оставит, не сбежит, а если другу будет угрожать опасность, то будет сражаться до последней капли крови, до последней нити волшебства, до последнего вздоха. Он знает, что Тсунаёши ещё совсем ребёнок, такой же любопытный и наивный, пока не начинает колдовать. Светлый не любит смотреть, как творит свою магию шатен. С одной стороны, жаркие всполохи заката в пламени и страстный хриплый голос, прочитывающий древние заклятья, с другой реки крови, иногда даже не разобрать, чья она, жертвы или самого мага, и беснование мертвецов в плаще за спиной подростка. Души вытягиваются, переплетаются между собой, ласкают бледную кожу хозяина, вспарывают острыми когтями грудь, словно стараясь доскрестись до живого сердца в клетке ребёр, целуют лицо и пьянеют, пьянеют от стекающей крови, лижут её, чернея больше с каждой каплей, становясь куда материальней и безумней. А подросток смеётся, размазывает стекающую по груди кровь, тут же чертя ею письмена, и гладит по сгнившей холке самых материальных из призраков. Мукуро видел это сумасшествие один раз, словно под гипнозом глядя на тонкое тело друга, мастерски управляющееся со свихнувшимися душами, но повтора сего кровавого зрелища не желал до сих пор. У него самого было всё куда проще. Выучил новое заклинание, начертил что необходимо, прочитал один раз и всё, можно колдовать его безмолвно, пуская синие искры, осыпающиеся туманом. Иногда, когда он пытается выучить заклинание не своей ветви магии, его несильно бьёт молнией, словно напоминая, что данная богами сила не подходит для изучения дьявольских текстов. Пожалуй, это единственное на что в его случае высшие силы не закрывали глаза. На самом деле Мукуро мог свободно драться сам, правда при этом используя минимум магических финтов, но всё же. Или же, если дрались за него, то стоя в сторонке он активизировал весь запас магических атак, прикрывая спину друга. А всё из-за довольно невнятного формулирования правил для светлых. На самом деле они были довольно строгими и больше походили на церковные заповеди, не убей, не укради, не согреши, ну, и так далее, но молодой человек не был бы собой, если бы не нашел лазейки. Рукоприкладствовал во имя благих целей, в которые верил исключительно сам, воровал еду или кошельки во имя помощи нуждающимся и спал с женщинами во имя продолжения рода человеческого. На вопрос, почему все остальные светлые маги так не делали, был один простой ответ. Они явно были либо мазохистами, либо непроходимыми тупицами. Молодой человек не страдал ни первым, ни вторым, и поэтому жил вволю, изредка подпрыгивая от точных ударов молнии.

Емицу ловко перебирает длинными лапами, ускользая в угол и грустно созерцает, ненавидящего его всеми фибрами, чистой и любящей прекрасное, души, светлого мага. Мукуро фыркает, и демонстративно отворачивается от мохнатого недоразумения – Тсунаёши ли не знать, насколько светлый не любит таких членистоногих тварей.

– Давным-давно было одно пророчество о семерых детях Великих, но точного содержания я уже не помню, стара стала, забыла. Вроде, там шла речь о новом, доселе невиданном по могуществу государстве, которое будет построено кровью и потом семерых потомков Великих. Мне его прабабка как-то рассказала, – вздохнула волчица и виновато повела хвостом, – Вам, наверное, стоит к духам Великих обратиться, может, они что полезное скажут.

Маг смотрит, как темнота окутывает друга снова, скидывая с груди светлое заклинание, и, недолго думая, отрывает кусок чьей-то души. Если обычные люди принимают тьму за плащ, то можно же его частью протереть окно от грязи? Душа верещит, извивается в пальцах слишком светлого, чужеродного колдуна, но оттирает стекло куда лучше, чем любая ткань, даже с водой и мылом.

– Обратимся, чего не обратиться-то? А вы ступайте, у вас всех, наверняка, есть свои дела, – Мукуро смотрит, как радостно разбегается зверьё, спеша рассказать последние сплетни, как уходит волчица, придерживая детёныша за шкирку, как Емицу внимательно осматривает будущее спальное место своего хозяина. В свете луны всё так загадочно и призрачно, что светлому кажется, будто он начал понимать прохладное очарование ночи. Щелчок пальцев, и позади него загорается тёплый оранжевый огонёк, освещая хижину. Нет, всё-таки днём куда лучше.

Тсунаёши делает судорожный вдох полной грудью, словно выныривая из толщи воды, и, не двигаясь, открывает глаза. Поначалу, светлый пугался вот таких вот пробуждений, пока друг не объяснил, что к чему. Темнота, неотступно следующая за магом даже во снах, кажды раз утягивает его в тугую тьму воспоминаний, расходящихся глянцевыми кругами, и душит не позволяя отвернуться от прошлого, забыться в грёзах. И каждый раз тёмный рывками выныривает из неё, словно поднимается из толщи мутной холодной воды.

– Как жители? Успешно ушли?

– Снова интересуешься состоянием других больше, нежели своим? – фыркает Мукуро, откидывая на пол сгусток тьмы. Стекло идеально прозрачно, и на этом наведение небольшого марафета можно прекратить, – как вообще тебя, такого человеколюбивого и самоотверженного взяли в ряды тёмных?

– За самоотверженность и взяли. Знаешь, готовность рискнуть жизнью, у нас довольно высоко ценится, – бурчит Тсунаёши, чувствуя успокаивающее движение чёрных душ позади. Они стали ему почти родными, такими близкими, что подросток даже знает о том, кем они были при жизни, а уж этой тайной бестелесные отнюдь не спешат делиться. Жалобно поскуливающий клочок, впитывается обратно в плащ, тут же дорываясь до головы подростка, обволакивая его шею, касаясь сгустками тьмы ушей и оглаживая липкой паутиной щёки.

– Мукуро, – голос у тёмного отнюдь не дружелюбный, однако, юноша лишь улыбается в ответ. Нажаловался-таки глупый кусок ткани, – ты что, протёр окно Лордом?!

– Откуда я знал, что он Лорд? Мне твои призрачные дружки не спешат представляться.

– Мукуро, почему из трёх десятков душ, ты ухватил именно его? Почему ты вообще протирал окошко тьмой?! – подросток взвинчивается, а глаза негодующе наливаются оранжевым цветом, цветом его магии, но светлый лишь закатывает разноцветные очи и указывает на окно.

– Зато смотри как чисто! – оно, действительно, на удивление идеально прозрачно, но душа всё жалобно поскуливает, ероша волосы на затылке и заползая под край рубашки, – тебе надо запатентовать куски своего плаща, как лучшее чистящее средство. Деньги лопатой будем грести!

Тсунаёши обречённо хлопает себя рукой по лицу, удручённо качая головой.

– Порой, судьба любит очень глупо шутить. Из тебя бы вышел потрясающий чёрный маг: эгоистичный, жадный, хитрый, бесцеремонный, гадливый и, в довесок, ещё много мелких отрицательных качеств и плохих привычек.

Тёмный лжёт, и светлый прекрасно это понимает. При всём желании Мукуро никогда не погрязть в липкой черноте настолько, насколько это сделал его друг. Светлые лечат душу, изгоняют из неё тьму, а у шатена души просто не было. Были многочисленные мелкие осколки, пыль толчёного стекла вперемешку с грязью и сажей и зияющая бездна в груди вместо сердца. Молодой человек редко смотрел в эту самую бездну, рассыпая вокруг себя частички синей магии, отчасти, потому что она пугала тем самым первобытным чувством страха перед неизведанным и запретным, отчасти о того, что всасывала душу любого существа, находящегося рядом. Единственным исключением был Емицу. На паука не действовала магия чернокнижника.

Иногда в дыре можно было разглядеть кровавое зарево пожара и тёмную багровую субстанцию, заполнявшую её до обугленных краёв, стекающую стылыми каплями по молочной коже. В такие моменты Мукуро отворачивался, не в силах больше глядеть и едва сдерживал рвотные позывы – в воздухе потом ещё долго витал сладковатый запах смерти и отравляющего железа.

Иногда светлый задумывался, скольких погубил на самом деле его друг. Тсунаёши редко рассказывал о жертвах, сожалея об их смертях, но маг подозревал, что это всего лишь малая часть. Он не знал, насколько на самом деле ничтожны были эти рассказы.

– Мне очень лестно, что ты так считаешь, – почти мурчит светлый, обустраивая себе спальное место в уголке за давно истлевшей ширмой. Деревянный остов кровати с металлическими тугими пружинами – дорогое удовольствие в столь отдалённой хибаре – скрипит под весом подростка, а над изголовьем находится резное окно. Всё, как и любит маг.

– Мукуро, ты ужасен, – подводит черту шатен и тянется к кусочку мела среди вещей друга.

– Ужасно неудобно, конечно, – юноша ворочается на голых пружинах, стараясь найти положение получше, пока тёмный вычерчивает меловые круги и хитроумные знаки вокруг его постели, – но всё лучше, чем спать на поросших склизким мхом камнях.

– Не смей больше трогать Лордов в моём плаще, – предупреждает подросток, вырисовывая последнюю загогулину у круга, – они могут жестоко отомстить за такое обращение. Тебе невероятно повезло, что попался самый благосклонный и незлопамятный.

Мукуро сонно кивает, сворачиваясь клубком на пружинах, и трёт уставшие глаза. Эта ночь для него самая изматывающая за последние пару месяцев. А до этого бывало и похуже. Последняя мысль юноши о том, что стоит спросить, сколько у Тсуны в плаще Лордов и как их отличить от обычных душ, развеялась под напором успокаивающего сна.

– Спокойной ночи, – шепчет шатен и целует друга в лоб, чувствуя, как жгут раскалённым железом кожу выведенные им же письмена.

Сам Тсунаёши достаёт из тьмы небольшой лист, испещрённый мелким почерком и присаживается за стол, зажигая магический огонёк и погружаясь с головой в изменение формулировки заклинания. У Мукуро скоро день рождения, и тёмный спешит закончить перефразировку заклинания трансформации во что-то более подходящее для светлого волшебства. Шатен нередко замечал, как восторженно оглядывает его друг чёрного льва, как любит гладить шелковистую гриву и рассматривать потрясающие оранжевые глаза, горящие огнями в ночи. Один из Лордов, скрывающихся во тьме, хмыкает на ухо подростку и перетекает по руке к перу на столе.

«Я думал над тем, как можно изменить заклинание», раздаётся в голове у тёмного его низкий голос, «и пришёл к выводу, что необходимо вот эту часть заменить на что-то светлое.» Перо, ведомое тьмой, описывает овал вокруг части текста заклинания. «Это кусок древнего проклятия, которое служители зла накладывали на себя, чтоб изменить сущность предмета.»

– Заменить проклятие на что-то светлое, – повторяет маг, слыша в голове недовольное ворчание. Подросток хоть и поспевал за мыслью гениального лорда, но в мелочи не вникал.

Тсунаёши кивает, и, обжигаясь, переворачивает страницы у книги Мукуро. Светлая магия разъедает кожу на кончиках пальцев, покалывает белыми иглами, разрывает тонкие чёрные нити ауры, но подросток упорно продолжает листать в поисках чего-нибудь полезного. Неожиданно сильный порыв ветра переворачивает страницы, останавливаясь на листе с призывом души-защитника. Часть текста на секунду вспыхивает оранжевым светом, а в голове у мага звучит очень недовольный голос сильнейшего лорда.

«Лучше бы в доме жили крысы, а не души предков.»

– Мой милый потомок полностью окутан тьмой, – жалуется Великий светлый маг века Начала, сморкаясь в призрачный носовой платок. Собственно, делать ему это было совершенно ни к чему, – души умерших не болеют – но для создания эффекта пущего драматизма вполне годилось. Сидящий неподалёку тёмный выразительно закатывает глаза и возвращается к рассматриванию потихоньку оживающего леса, болтая свешивающимися с крыши полупрозрачными ногами.

– Ну, тебя хоть не отбрасывает защитными рунами при приближении, – ворчит мужчина, вспоминая, как заклинание Тсунаёши швырнуло его сквозь стену, а ведь он просто хотел подойти, поздороваться, поговорить с прапрапра-и-ещё-очень-много-пра-правнуком через сон, возможно, вернуть его на путь истинный, то бишь на заковыристую дорожку тьмы.

– Я и предположить не мог, что за семь веков наша магия станет, кхм, – блондин присаживается рядом с другом и тоже спускает ноги вниз, – кардинально противоположной.